KateK
Сэнсэй
Продолжение
«Ну, с Богом...» — прошептала девушка. Когда она подходила к входной двери, руки ее задрожали, сердце гулко билось в груди, словно отсчитывая секунды до какого-то важнейшего события. Преодолев страхи и соблазн смотаться незамеченной, Кит глубоко вдохнула, собралась с силами и постучала. Ответом стала тишина, отчего на душе сделалось только хуже. Постояв немного, переминаясь с ноги на ногу, девушка уже собиралась уйти, но за дверью послышались торопливые шаги:
— Иду! Иду, подождите. Кто… — распахнув дверь, хозяйка дома замерла от неожиданности, остаток фразы так и не слетел с губ, она молча смотрела на позднюю гостью. — Китрин? — Элеонора Сарк была искренне удивлена.
— Мама, я… — Кити хотелось столько всего сказать, обнять маму, уткнуться ей в плечо, объяснить, что с ней произошло, извиниться, но она не смогла, соленые слезы вновь навернулись на глаза, не оставляя Кити сил на разговоры.
Девушка стояла и молча плакала, глядя на свою мать. Вспоминая те ужасные слова, переданные ей Джулом, и с каждой секундой всхлипывала все отчаянней и горче. — Мам, я… мам, прости… прости, пожалуйста!
Элеонора, еще минуту назад казавшаяся строгой и неприступной, переменилась прямо на глазах. Улыбка и нежность засветились на ее лице, она распростерла объятья и приняла в них свою дочь.
— Ну, чего ты? Перестань, перестань, Кити, — ласково шептала женщина, поглаживая дочку по светлой головке.
Обнявшись, они еще долго стояли на крыльце возле дома, всхлипывая сквозь слезы радости и любви, катившиеся по щекам обеих. «Мама, прости, прости…» — не переставала повторять Китрин.
Они просидели до самого утра на кухне, болтая обо всем и поглощая литры кофе, сваренного Элен по особому рецепту — с корицей. Кит рассказывала о Кристофе и о Лагерфельде, смешивая судьбы двух совершенно разных Китрин в одну, новую. Ей хотелось поведать матери правду, рассказать историю своего волшебного перевоплощения, попросить совета, но девушка испугалась, что может лишиться такого пока еще хрупкого и зыбкого мира, заключенного с матерью.
Вволю наплакавшись, уже под утро, когда солнце окрасило небо багряным заревом рассвета, они, наконец, смогли оторваться друг от друга и отправиться спать. Элеонора постелила Кит в ее комнате, той самой, где прошло ее детство, где так часто она мечтала о будущем, о славе и известности.
«Здесь ничего не изменилось, — осматривалась Кити. — Та же розовая сказочная кроватка, тот же столик, словно сюда и не входил никто, — девушка, улыбаясь, провела рукой по спинке кровати, восстанавливая в памяти картины своего детства.
— Как же хорошо и спокойно дома, правда, Дольчик? — обратилась она к собачке, уютно устраивающейся на подушке, предоставленной Элеонорой.
Кит свалила на стол стопку журналов со своими фотографиями и интервью. Ее мама коллекционировала все, что было связано с дочерью, поэтому найти их не составило особого труда. Девушка решила принять душ, а потом изучить хотя бы парочку статей. Ей безумно хотелось понять, раскусить ту Кит, которой она была в этом мире. Кто она? Жестокая и холодная красавица, способная идти по трупам ради собственной карьеры? Утратила ли она все живое и человечное, или хоть капелька доброты в ней все-таки осталась? Боится ли она чего-то? Чем дорожит? К чему стремится?
Удобно усевшись на кровати с журналом и увлекшись собственной историей и фотографиями, Кити не заметила, как пролетело время, и за окном совсем рассвело.
Вот уже где-то пропел петух, возвещая о начале рабочего дня, собаки залаяли на разносчиков газет, спешивших доставить последние новости, улицы оживали, заполнялись голосами людей и ревом машин, а Китрин все продолжала читать, не обращая внимания ни на проснувшуюся Дольчу, ни на звон посуды, раздающийся из кухни.
— Кити, доченька, — послышался тихий стук в дверь, — девочка моя, не спишь? — Элеонора несмело заглянула в комнату.
— Мама? Ой, я что-то так увлеклась, совсем о времени забыла, — оторвавшись от очередного журнала, Кит озиралась по сторонам.
— Ну что же ты? Ты же не первый раз их видишь, — улыбалась мать. — Давай-ка, ложись и поспи, а встанешь, я пирог твой любимый испеку, с яблоками, — женщина взяла у Китрин журнал и помогла дочке улечься. Усталость внезапно окутала Кит, разлившись свинцовой тяжестью по всему телу, и она моментально отключилась.
Проспав до самого вечера, Кити поужинала, насладившись таким забытым вкусом шарлотки из своего детства и начала собираться домой… хотя можно ли было назвать дворец в каменных джунглях ее домом? Элеонора не хотела отпускать дочку так быстро, но сославшись на дела и работу, Кит уехала, заверив мать, что скоро обязательно приедет. Элен еще долго стояла на дороге, провожая взглядом шуструю машинку, умчавшую ее любимую девочку прочь.
Китрин возвращалась в город, дорога постепенно расширялась, фонарные столбы разрастались, а количество машин увеличивалось в геометрической прогрессии. Девушка внимательно следила за движением и попутно пыталась анализировать информацию, почерпнутую из журнальных статей.
Нигде ей не встретилось даже мимолетного упоминания о Кристофе, Памелле или Мэгги. Ничего удивительного, по большому счету, в этом не было, ведь многие знаменитости скрывают свою частную жизнь от проворных журналистов, но вот Пэм… Лицо и имя Памеллы Перфект в той жизни очень часто мелькало в разделах светской хроники и на фотографиях с различных вечеринок. Она была фигурой публичной и весьма известной в своих кругах, так что отсутствие ее фотографий в журналах этого мира взволновало Кит.
«Что-то не так, что-то здесь не так… что-то по-другому, иначе. Но вот что?
Надо разыскать девчонок и Кристофа. Если молчат их телефоны — поеду к ним домой! Но не сегодня, уже ночь, а я совсем не выспалась, и голова что-то начинает болеть. Вот завтра проснусь и поеду, на свежую голову буду соображать лучше, да и утро, как говорится, вечера мудренее», — решила Китрин, мысли ее вернулись в прошлое.
«Ну, с Богом...» — прошептала девушка. Когда она подходила к входной двери, руки ее задрожали, сердце гулко билось в груди, словно отсчитывая секунды до какого-то важнейшего события. Преодолев страхи и соблазн смотаться незамеченной, Кит глубоко вдохнула, собралась с силами и постучала. Ответом стала тишина, отчего на душе сделалось только хуже. Постояв немного, переминаясь с ноги на ногу, девушка уже собиралась уйти, но за дверью послышались торопливые шаги:
— Иду! Иду, подождите. Кто… — распахнув дверь, хозяйка дома замерла от неожиданности, остаток фразы так и не слетел с губ, она молча смотрела на позднюю гостью. — Китрин? — Элеонора Сарк была искренне удивлена.

— Мама, я… — Кити хотелось столько всего сказать, обнять маму, уткнуться ей в плечо, объяснить, что с ней произошло, извиниться, но она не смогла, соленые слезы вновь навернулись на глаза, не оставляя Кити сил на разговоры.

Девушка стояла и молча плакала, глядя на свою мать. Вспоминая те ужасные слова, переданные ей Джулом, и с каждой секундой всхлипывала все отчаянней и горче. — Мам, я… мам, прости… прости, пожалуйста!
Элеонора, еще минуту назад казавшаяся строгой и неприступной, переменилась прямо на глазах. Улыбка и нежность засветились на ее лице, она распростерла объятья и приняла в них свою дочь.
— Ну, чего ты? Перестань, перестань, Кити, — ласково шептала женщина, поглаживая дочку по светлой головке.

Обнявшись, они еще долго стояли на крыльце возле дома, всхлипывая сквозь слезы радости и любви, катившиеся по щекам обеих. «Мама, прости, прости…» — не переставала повторять Китрин.
Они просидели до самого утра на кухне, болтая обо всем и поглощая литры кофе, сваренного Элен по особому рецепту — с корицей. Кит рассказывала о Кристофе и о Лагерфельде, смешивая судьбы двух совершенно разных Китрин в одну, новую. Ей хотелось поведать матери правду, рассказать историю своего волшебного перевоплощения, попросить совета, но девушка испугалась, что может лишиться такого пока еще хрупкого и зыбкого мира, заключенного с матерью.

Вволю наплакавшись, уже под утро, когда солнце окрасило небо багряным заревом рассвета, они, наконец, смогли оторваться друг от друга и отправиться спать. Элеонора постелила Кит в ее комнате, той самой, где прошло ее детство, где так часто она мечтала о будущем, о славе и известности.
«Здесь ничего не изменилось, — осматривалась Кити. — Та же розовая сказочная кроватка, тот же столик, словно сюда и не входил никто, — девушка, улыбаясь, провела рукой по спинке кровати, восстанавливая в памяти картины своего детства.

— Как же хорошо и спокойно дома, правда, Дольчик? — обратилась она к собачке, уютно устраивающейся на подушке, предоставленной Элеонорой.
Кит свалила на стол стопку журналов со своими фотографиями и интервью. Ее мама коллекционировала все, что было связано с дочерью, поэтому найти их не составило особого труда. Девушка решила принять душ, а потом изучить хотя бы парочку статей. Ей безумно хотелось понять, раскусить ту Кит, которой она была в этом мире. Кто она? Жестокая и холодная красавица, способная идти по трупам ради собственной карьеры? Утратила ли она все живое и человечное, или хоть капелька доброты в ней все-таки осталась? Боится ли она чего-то? Чем дорожит? К чему стремится?
Удобно усевшись на кровати с журналом и увлекшись собственной историей и фотографиями, Кити не заметила, как пролетело время, и за окном совсем рассвело.

Вот уже где-то пропел петух, возвещая о начале рабочего дня, собаки залаяли на разносчиков газет, спешивших доставить последние новости, улицы оживали, заполнялись голосами людей и ревом машин, а Китрин все продолжала читать, не обращая внимания ни на проснувшуюся Дольчу, ни на звон посуды, раздающийся из кухни.
— Кити, доченька, — послышался тихий стук в дверь, — девочка моя, не спишь? — Элеонора несмело заглянула в комнату.

— Мама? Ой, я что-то так увлеклась, совсем о времени забыла, — оторвавшись от очередного журнала, Кит озиралась по сторонам.
— Ну что же ты? Ты же не первый раз их видишь, — улыбалась мать. — Давай-ка, ложись и поспи, а встанешь, я пирог твой любимый испеку, с яблоками, — женщина взяла у Китрин журнал и помогла дочке улечься. Усталость внезапно окутала Кит, разлившись свинцовой тяжестью по всему телу, и она моментально отключилась.
Проспав до самого вечера, Кити поужинала, насладившись таким забытым вкусом шарлотки из своего детства и начала собираться домой… хотя можно ли было назвать дворец в каменных джунглях ее домом? Элеонора не хотела отпускать дочку так быстро, но сославшись на дела и работу, Кит уехала, заверив мать, что скоро обязательно приедет. Элен еще долго стояла на дороге, провожая взглядом шуструю машинку, умчавшую ее любимую девочку прочь.

Китрин возвращалась в город, дорога постепенно расширялась, фонарные столбы разрастались, а количество машин увеличивалось в геометрической прогрессии. Девушка внимательно следила за движением и попутно пыталась анализировать информацию, почерпнутую из журнальных статей.

Нигде ей не встретилось даже мимолетного упоминания о Кристофе, Памелле или Мэгги. Ничего удивительного, по большому счету, в этом не было, ведь многие знаменитости скрывают свою частную жизнь от проворных журналистов, но вот Пэм… Лицо и имя Памеллы Перфект в той жизни очень часто мелькало в разделах светской хроники и на фотографиях с различных вечеринок. Она была фигурой публичной и весьма известной в своих кругах, так что отсутствие ее фотографий в журналах этого мира взволновало Кит.
«Что-то не так, что-то здесь не так… что-то по-другому, иначе. Но вот что?

Надо разыскать девчонок и Кристофа. Если молчат их телефоны — поеду к ним домой! Но не сегодня, уже ночь, а я совсем не выспалась, и голова что-то начинает болеть. Вот завтра проснусь и поеду, на свежую голову буду соображать лучше, да и утро, как говорится, вечера мудренее», — решила Китрин, мысли ее вернулись в прошлое.