Маршрутчик в трусах.
Полгрезы в глазу у мужчины
случайно увидел с утра
в большой и просторной машине,
вселенной пустого ведра.
Кольцо на потеющем пальце,
кроссовки и автокредит,
жена и пасхальные яйца,
и лоджия с видом на вид
соседнего дома. Мужчина
старательно прячет трусы
под слоем невзрачной вещины,
посматривая на часы.
Он прячет с собой разговоры
и белые ноги в штанах,
далекие снежные горы
в своих одеяловых снах.
Он прячет щербатую нежность
стране в пенсионный карман.
И молодость - только поспешность,
а чувства - курортный роман.
Полгрезы он тщательно вытер,
как закись от долгого сна.
Душа это больше, чем свитер,
и меньше, чем слово "весна".
Воспоминания пешехода.
Я прожил жизнь довольным пешеходом.
Я счастлив был, что знал, куда идти.
Мне утром кланялись трамвайные пути
из девятьсот тринадцатого года.
Меня не слушали водители машин,
а я молчал и не кричал "Извозчик!"
О, современность! Сборщик и разборщик
витрин, фасадов, женщин и мужчин.
Я находил бессмысленной дорогу,
когда на ней работники ГАИ.
Где повороты вовсе не твои
и где есть правила,
которых слишком много.
Я ненавидел стрелки на нулях
и "класть" их я не находил причины.
По циферблату бегает мужчина
и каменеет, сидя в "жигулях".
Я прожил жизнь довольным пешеходом
и счастлив был, что знал, куда идти.
Мне утром кланялись трамвайные пути
из девятьсот тринадцатого года.
Сметана "Провинция".
Польза, польза, польза.
Съешь еще, если наелся.
Почему?
Потому, что полезно.
* * *
Мне очень хотелось бы честности
простой, как голое тело.
Жизнь путает место с местностью
в обмен на личное дело.
Дачник.
Хорошо отращивать бороду
на собственной даче за городом.
Быть мэром прополотых улиц
и смело засаживать бороны
одинаковыми головами,
вверх затылками, вниз глазами.
...И наш разговор в беседке
пусть останется между нами.
Дачники.
Вы приглашаете меня на шашлыки
на свою дачу в это воскресенье.
Свиное мясо приняли в штыки,
мы отмечаем чей-то день рожденья.
Мы будем мыть петрушку и укроп
и наедаться быстро и обычно.
Я выйду прогуляться, словно сноб,
осматривать окрестности готично.
Потом я буду молча слушать вас
про то, как вы умеете работать
и отдыхать. Вы любите Кавказ,
охватывая видимость зевотой.
Воскресный полдень суетных побед
застыл вокруг хорошего мангала.
Шашлычнику примерно сорок лет
и водки снова оказалось мало.
9 мая.
Меня огрели частью монумента
по белой, тощей и неправильной спине.
Я не смотрел Парад и Президента
и повернулся задницей к стране.
Меня ударили нечестно и внезапно.
Я так и думал - старый ветеран.
Заслуженный, молчавший и понятный,
как взятый напрокат катамаран.
Меня подкараулили в сортире.
Мне телевизор объявил бойкот
в прямом, невыключаемом эфире:
"Ты делаешь подъем-переворот?"
С утра эрекция. По Красной едут танки
и сотни одинаковых людей
шагают под "Прощание славянки",
а мне смешно от выкрученных шей.
От синего расстрелянного неба
и загнаных в провинцию дождей.
Мы переели в юношестве хлеба,
мы переели собственных вождей.
Меня хотели сделать патриотом
на день, на час, на ленточку, на миг.
Мне б самому стать сорок первым годом
и самому ответить за блицкриг.
Неоконченное высшее.
Высшее образование
для биобразования
обтягивает кожей диплом.
Терпеть эту боль влом.
Советуют думать о пенсии.
Подумал - стало невесело.
Захотелось остаться без глаз,
чтобы не видеть вас.
Избавиться от навигатора.
Краснея, не быть индикатором
для белых, набитых рук
спокойного оператора.
Останется только звук
и руки невидимой матери.
Розовые очки.
Когда ничего не желаешь уметь,
себя превращая в прозрачную воду,
то видишь свою социальную смерть
сквозь стекла очков твоей личной свободы.
* * *
Действительность. Люди. Ключи от квартир.
Действительность значит ты дома.
Огромный, тобой не изведанный мир -
всего лишь твоя полудрема.
Огромный, тобой не изведанный мир
простит твою мелкую слабость,
уйдя в никуда через множество дыр,
забудет про то, что осталось.
Твоя жизнь.
* * *
В маршрутках есть один огромный плюс -
наличие дверей и остановок,
между которыми я иногда боюсь
за принадлежность собственных кроссовок.
Не по себе от вылезающих ключиц,
натертых шей и стриженых затылков.
Я не запоминаю многих лиц,
стирая свою душу до обмылка.
В маршрутке все мы больше, чем семья.
Излишки крови лживее, чем сдача.
Всего сто девяносто два рубля.
Мы вместе здесь и каждый здесь оплачен.
Окно. Поэзия бездействия в глазах,
бегущих по прерывистой разметке.
Мы только думаем о наших волосах.
Я посмотрел в глаза своей соседке.
Кто он такой, входящий пассажир?
И хлопнет ли дверями уходящий?
Я никуда, к несчастью, не спешил,
не становясь в безвременности старше.
