Вечер должника.
Уютный минимум оплаченного света -
часы, ночник, включенный монитор.
На два часа четыре сигареты
и, словно терпеливый кредитор,
в окне луна холодным рыбьим глазом
под хмурой бровью надвигающихся туч
висит безосновательным отказом
на просьбу жить. И без того живуч.
Проверен утрами, оборванными снами,
рабочим графиком, потерями себя.
Табачный дым уснуть мешает маме,
в квартире спит обычная семья.
В городе Н. (сухой венок сонетов.)
1.
Глаза красноречивей кирпича.
Хоть о немых такие рассужденья
издевкой выглядят. Быть может, сгоряча
я камню приписал одушевленье.
На то причины есть. И первая из них -
мудреющие надписями стены :
от зова "мама" тяжелобольных
до слова "шлюха" в адрес некой Лены.
Вторая - это, может быть, паркур -
свобода, выданная каменною сдачей
(довольный улыбался б Эпикур)
здоровым юношам с живучестью кошачьей.
Я шел, задумавшись, (споткнулся о бордюр)
походкою за малым не собачьей.
2.
Походкою за малым не собачьей
я мечу территорию стихом,
лишая по-мужлански многозначий
углы домов. Срываю балахон,
как паранджу с плененной персеянки
казак срывал, с рекламных полотнищ.
Любуюсь удручающей изнанкой
обложек глянцевых. Представил себе прыщ
на лбу у Пэрис Хилтон сгоряча.
Смешно не стало. Жалко и печально
за всех и всех. Терзанья трепача,
хоть в простомыслии я вышел изначально,
зубами в такт мелодии стуча.
3.
Зубами в такт мелодии стуча,
я не даю им заскрипеть от злобы.
Довольно крови - слишком горяча
для жил трусливого, плюгавенького сноба.
Беззвучный город жёсток и ворсист.
Бессвязны, словно сны в чужой постели,
цветные образы. Зевающий таксист
купает взгляд в прохожем женском теле.
С подобием улыбки на лице
я трудноописуем, как незрячий.
И годы - как деленья на шприце...
Общаемся на визге поросячьем.
И многоточием в оборванном конце
давлю асфальт подошвами горячий.
4.
Давлю асфальт подошвами горячий,
лишь этим утверждая свою жизнь.
Пустой, неношеный, безоблачно-нулячий,
гудящий вхолостую механизм.
Давлю асфальт. Настойчивая рифма
"давлю - люблю". Проклятая жара.
Я чувствую, как собственная лимфа
кипит под челюстью скопившимся "пора".
Мой двадцать третий год на этом свете
едва прикрыл собой ржавеющее дно
ведра всей жизни. Выросшие дети
по-детски честно смотрят все равно,
жалея об исходе первой трети,
чужие взгляды сортируя, как зерно.
5.
Чужие взгляды сортируя как зерно
и полуобреченно улыбаясь,
с претензией на возглас "Как в кино!"
скучающе по улицам шатаюсь.
Не в поиске. А впрочем, если есть,
что поискать, то в собственной кровати,
свои умножив тридцать шесть и шесть
на тридцать шесть и шесть подружки Кати,
спустить пары мечтателя. Хрустеть
на кухне полуголым огурцами.
С набитым ртом, представив свою смерть,
злорадствовать - все будем мертвецами!
... Монеток-глаз выхватываю медь,
прищурившись, как будто бы щипцами.
6.
Прищурившись, как будто бы щипцами,
внимательно рассматриваю мир,
проеденный квартирными жильцами.
Квартирный мир, проеденный до дыр.
Мясистоухие, щекастые инстинкты,
хрустя пакетами, сбивают перегар
жвачками со вкусом пепперминта
и конский демонстрируют загар.
Заклепок, пробок, кнопок, пыльных шлепок
на холостом ходу веретено.
И мыслеизмещение коробок
черепных глубинам не равно
среды. От многоточия из скобок
беру на память зернышко одно...
7.
Беру на память зернышко одно
с поверхности безжизненной асфальта.
Зерно - улыбка, слово. Полотно -
в лазурь закованная каменная Мальта.
Хозяйка, может быть, спохватится потом,
недосчитавшись перед зеркалом осколка
стеклянной маски. Слепнущим кротом
прикинет безошибочно, во сколько
и насколько раз, уместных фраз,
и глаз, и липких грёз с двумя сердцами
ей больше льстит химический окрас,
чем Ленке, дуре. Между месяцами,
с тридцатого на первое, я вяз
нахально, вероломно и с концами.
8.
Нахально, вероломно и с концами
я радуюсь падению в Ничто.
И держатся уж слишком молодцами
могильщики бездарные. Смешно.
"Братан, здаров! Найдется зажигалка?" -
"Простите, что?" ("Простите" про себя),
"угу" как вырвало. Кому еще здесь жалко
жевать жвачку, искренне любя
кого-нибудь? Ах, как бы покороче
к плечу приладить выводов суму!
Подушку чувств железом оторочить,
приладить, присобачить по уму.
Я мир люблю прикольно и короче,
пытаясь соответствовать ему.
9.
...Пытаясь соответствовать ему,
тому, кто в семь уходит из квартиры,
приходит в восемь вечера, чему
бывает рад, взглянув на карту мира,
на сохнущую вечно простыню
на паралеллей проволоке. Держат
прищепки мысов Родину мою...
Пустого таза по асфальту скрежет
почти послышался - работает ти ви.
С тупой необратимостью он-лайна
экран выдавливает жижу из крови,
торгов и ругани. Как дед Мазай на
щепке жизни, я кричу "Дави!!!"
гигантскому бетонному комбайну.
10.
"Гигантскому бетонному комбайну".
Пусть будет адресом заглавная строка
в послании, которое я тайно
бросаю в мусорную урну у ларька.
Срывая упаковочную пленку
с оправдывающей пачки сигарет
набухший день, раздутую печёнку
сидящими, несказанными "нет",
я прусь домой от полуночной почты.
При мысли "было бы к кому
зайти сейчас", раздастся "Не морочь ты
собою головы неведомо кому!"
В ответ себе - "Тебе всё уволочь бы
в квартиру ненасытному уму..."
11.
В квартиру ненасытному уму
способность выслушать притаскивает жертву,
вниманием погладив, как Му-му,
таксиста нервного и мелочную стерву.
Кладу обрубок чьей-то болтовни
на стол к обеду здравому рассудку,
который станет, только лишь кивни,
во рту мусолить сахарную шутку,
выплевывать в тарелку анекдот,
в меню попавший якобы случайно.
С обидой спросит: "Где же антрекот
из слёз и шёпотов, оставшихся на чайной
ложке встречи?" С вынужденным "вот"
несу чужую, грубо сорванную тайну.
12.
Несу чужую, грубо сорванную тайну
в себе изжизненной, беременной вдовой,
из тихой жалости диагноз ненормальной
хвостом молчания влачащей за собой.
Ведь мне не дали истины в бутылке,
не дали навыков навязывать себя
шарфом другим на шеи. И в затылки
глазенки пялить, немощью сипя.
Зато мне дали удивительные уши,
которые внимательны к дерьму
не меньше, чем к разодранному рюшу
классической поэзии. Тюрьму
из слов по камешку я рушу,
вживляя в лист фантазий кутерьму.
13.
Вживляя в лист фантазий кутерьму,
я удивлён немым терпением бумаги,
вращающей, как вертел шаурму,
насквозь промокший от солёной влаги,
мозги мозолящий асфальтовый мирок,
в котором есть полупохмельный понедельник
и годы жизни, заготовленные впрок,
и бомжевато выглядит бездельник,
о чём-то думающий. Приторная гниль
духов галдящих баб без обручальных
колец. В окне киоска "Куры гриль"
читает женщина - почти необычайно.
Порой мне кажется, что Бог придумал пыль
со слов "все совпадения случайны".
14.
Со слов "все совпадения случайны"
я шантажировать пытаюсь свою жизнь,
которая, когда я не печален,
некстати треплет ободряющим "держись"
меня за ухо, тратит мои деньги
куда попало, пьёт с моим отцом,
на старом плейере сажает батарейки
и снится собственным стареющим лицом.
Но выход есть. Пускай, это тетрадка.
И пусть в разметке клеточной рыча,
как тигр в клетке, слабую разрядку
получит вялая способность рифмача.
Ведь, даже бестолочью сваренные всмятку,
глаза красноречивей кирпича.
15.
Глаза красноречивей кирпича.
Походкою за малым не собачьей,
зубами в такт мелодии стуча,
давлю асфальт подошвами горячий.
Чужие взгляды сортируя как зерно,
прищурившись, как будто бы щипцами,
беру на память зернышко одно
нахально, вероломно и с концами.
Пытаясь соответствовать ему -
гиганскому бетонному комбайну, -
в квартиру ненасытному уму
несу чужую, грубо сорванную тайну,
вживляя в лист фантазий кутерьму
со слов "все совпадения случайны".
