2.
Время – ветреный друг, но иногда такой нужный. Ты постоянно гонишься за ним, но не догнать, и с возрастом пытаешься остановиться, но уже поздно. Каждый день проходит быстрее, чем предыдущий, и в какой-то момент понимаешь, что тебе не двадцать, не тридцать, что очередной год пролетел как миг, и ничего не вернуть, не исправить. Я похоронила двоих мужей, вырастила троих детей, сделала блестящую карьеру как в фирме, так и в писательстве, но в итоге осталась бесконечно одинокой стареющей женщиной. Не за горами этот чертов пенсионный возраст, и уже поздно бросать все, заниматься какой-то важной ерундой, о которой я когда-то мечтала в детстве. Я смотрела на очередные морщины в зеркале, закрашивала седеющие волосы и мрачно поджимала губы. Увы, время Железной Бэт уходило, но кому, как не мне, было понять, что я должна оставаться сильной, что эта семья держалась и будет держаться только на мне да на Азе, которого не вернуть, как не вернуть мою молодость и глупые надежды.
Увы, ни один ребенок не пошел характером в меня или Азу.
Дик, мой эмоциональный мальчик, так хотел разделить скорбь по отчиму с кем-то, но эта его безымянная пигалица бросила школу и спешно выскочила замуж за какого-то обеспеченного балбеса. Я подслушала – и в этом нет для матери ничего зазорного – как она верещала по телефону: «Ох, милый, я не могу ждать, пока ты доучишься. Мама умерла, у меня на руках младший брат, кто будет нас кормить и платить счета?»
— Милый, в конце концов, это и к лучшему. Зачем тебе девушка, которая считает тебя дойной коровой. Платить по счетам! Надо же! Моя мать четверых воспитывала чуть ли не на одних декретных. Всегда можно выкрутиться, поверь! Было бы желание жить самой, а не залезть кому-нибудь на шею.
— Да, да, - кивал мой бедный ребенок, тетешкая свое разбитое сердце, и уходил бродить по городу.
А я собирала всю волю в кулак, чтобы не свернуть этой дряни шею, потому что всему есть предел. В конце концов, она могла хотя бы подождать немного, сказать все чуть позже, когда Дик хоть чуть оправился от смерти Азы. Но таким людям наплевать на всех, кроме себя.
Впрочем, что ни делается, все к лучшему. Или по крайней мере многое. События складывались в цепочку, звено за звеном, и так уж получилось, что Дик оказался возле дома, некогда принадлежавшего нашей семье. Мой отец ведь был потомственный Холостякки в третьем или четвертом поколении. Сейчас эта фамилия пропала в городе – кто уехал, кто женился-вышел замуж, всех связей и не упомнишь. А дом остался, и купили его некие Фишеры, семейство, недавно обосновавшееся в городе. Вполне приличные люди, судя по всему.
Причудливы повороты судьбы – в тот момент дома не было никого, кроме старшей дочери, Молли. И именно она увидела одиноко маячившего под окном мальчика, пригласила домой, отпоила чаем и выслушала. Словом, дала бедному Дику все, чего не получил в нашей замкнувшейся в горе семье.
Молли – строгая, обаятельная и милая девушка. Я это знаю, потому как не раз и не два изучила это семейство вдоль и поперек после той встречи. И уж если Бэт кого-то хвалит, поверьте, так оно и есть. Мне можно верить.
Впрочем, с возрастом я становлюсь до омерзения многословной. На самом деле все было просто. Дик влюбился в Молли фактически сразу же, как только мог любить подросток взрослую женщину. Разница в возрасте у них была невелика, но все же Молли не воспринимала моего сына всерьез (слава тебе, Господи!), тем не менее она не гнала его, когда Ричард зачастил к ним в гости чуть ли не каждый день.
Риган – ее мать, звонила мне каждый день и шептала в трубку как заправский заговорщик:
— Как ты думаешь, кто у нас в гостях?
— Святая Бригитта, да это загадка века! Не забудьте отправить его домой к одиннадцати.
— Мне кажется, он ей немножко нравится, - бормотала она в трубку не разжимая губ, а я старалась угадать смысл фразы.
Иногда я сама звонила ей:
— У нас купец, у вас товар. Чапа, милая, скажи этому купцу, чтобы топал домой немедля, можно подумать, у него здесь дел нет.
И мы тоненько хихикали в трубку. В то время разве что я да она понимали, чем эти походы в гости могут закончиться. А Молли ото всех отмахивалась и называла Дика «милым мальчиком».
Эта Ричардова влюбленность так меня заинтересовала, что на остальных детей я стала обращать куда меньше внимания. Джон в саду, Анна насилует себя и компьютер, сочиняя очередную книгу, значит, самое время позвонить Риган и поболтать о наших детях.
Мы созванивались, только когда Дика не было дома. Все остальное время телефон был занят, угадайте кем.
Джон вечно подкалывал старшего брата, а Дик хронически не выносил насмешек, начинал материться, за что получал подзатыльник от меня, поэтому вечером он хватал трубку и сбегал на улицу. Хвала изобретателям радиотелефонов!
Анна рисовала картины, одну мрачнее другой и все больше замыкалась в себе. Все-таки она была папиной дочкой, а я так и не смогла наладить с ней доверительные отношения. Меня, конечно же, это угнетало, но вряд ли тут можно было что-то поделать – мы слишком разные. И сколько я ни просила поговорить со мной, она лишь больше ощетинивалась. А я не гений психологии, чтобы к каждому находить подход.
Джон занял нашу спорткомнату. Он переживал из-за своей комплекции – крупный парень, весь в Обри – и боролся с этим по-своему: перегонял жир в мускулы, как он сам пояснял. В итоге, я уже представляла, какой сильный и крупный мужчина вырастет из моего мальчика. Жаль, что при таких внешних данных и уме, сообразительностью сын не отличался.
Но это опять же напрасные сожаления о том, чего не исправить.
Дик повзрослел, а я так и не смогла прийти к нему на день рождения. Можно избежать урагана, цунами и прочих форс-мажоров, но гнев налогоплательщиков приходится встречать лицом к лицу.
Впрочем, праздника и не было – скромный торт и никаких гостей. Только дети.
Дик вырос в прекрасного мужчину, и для меня не было секретом, кому такая красота достанется.
Уже на следующий день после совершеннолетия он нацепил на себя весьма красноречивую майку, созвонился с Молли и отправился к ней в гости. Впрочем, хоть он и психовал каждый раз, возвращаясь от нее, но и сам знал, что ей требуется время, чтобы привыкнуть к тому, что «милый мальчик» вырос и что ему явно от нее что-то требуется, помимо милой беседы за чашкой чая.
Молли стояла как неприступная крепость. Что уж тут поделать – характер такой.
За всеми этими переживаниями незаметно состарилась и я. Какой там праздник, увольте. Я и не поняла толком, когда это произошло. Это жизнь – сначала ты прыгаешь через три ступеньки по офисной лестнице, а потом понимаешь, что у тебя уже через три пролета начинается одышка, замечаешь, что красивая грудь превращается в отвисший морщинистый изюм, что теперь антицеллюлитные колготки и краска для волос – твой вечный спутник, а любимый крем приходится менять на комплекс средств от морщин.
Я бы и не придала этому такое уж значение, что теперь пугаться неизбежного, но эта долбаная Сущность, обитавшая в нашем доме, несколько ночей подряд бегала за мной по пятам, вереща:
— Старуха, старуха! – и мерзко ржала как конь вслед.
— По крайней мере от меня не воняет, сколько ни три задницу мочалкой, - не выдержала я. И Сущность заткнулась, хвала Св. Патрику. Видать, даже в загробной жизни есть место комплексам.
Дик устроился на работу, куда хотел, а я написала свой последний важный репортаж.
Прохвосты во главе ИРА почему-то решили, что лучший способ добиться справедливости – это напугать всех бомбой в школе. Почему они выбрали для этого наш захолустный Сансет – тоже не понятно. Впрочем, я всегда считала этих экстремистов недоразвитыми.
В итоге детей выгнали из здания, но по домам почему-то не пустили, а продержали рядом со школой.
Узнав об этом, я взбеленилась и устроила такое шоу с фейерверками, что мало директору не показалось.
— Вы понимаете, что стало бы с детьми, взорвись школа? Они стояли рядом с вашим чертовым зданием весь день! – кричала я и швыряла фотографии-доказательства на стол одну за другой. – Вы, альтернативно одаренный, неужели не видели? Дети теряли сознание на этом солнцепеке!
Конечно же, я не упустила случая пройтись по директору и в новостях. Нельзя было допускать, чтобы подобное повторилось.
Весь город ходил на ушах после такой попытки теракта, но были двое, которые по-моему вообще ничего не заметили. Дик все так же безнадежно ухлестывал за Молли.
— Это кошмар какой-то! Ей бы надо как той курице задуматься: «Не слишком ли быстро я бегу?» - ворчала в трубку Риган.
— Давно бы уже согласилась, что ей мешает? – поддакивала я.
— «Ой, мама, ну понимаешь, я знала его еще подростком, никак не могу привыкнуть, что Дик вырос…» Поцеловались бы один разок как следует – вмиг привыкла бы. Эх!
— Да, да, - кивала я, думая, как быстро мы переходим от женских кухонных разговоров по душам к бабкиным сплетням. И ведь по сути одно от другого не сильно отличается.
— Ой-ой, - шептала Риган, - кажись, обнимаются. Я за шторой спряталась, подглядываю. Ну! Ну!... От ты ж зараза такая, не дает поцеловать!
— Да что же это делается! – возмущалась я и в сердцах бросала трубку.
И каждый вечер Ричард возвращался ни с чем.
— Может быть, сынок, тебе стоит обратить внимание на кого-то другого? – осторожно поинтересовалась я за завтраком.
— Я женюсь на Молли, вот увидишь, даже если эта чертовка наденет пояс верности пожизненно, - Дик грозно хмурил брови и убегал, хлопая дверью. А за полночь второй такой же громкий стук сообщал, что сын не продвинулся ни на шаг.