Зарисовки Kassandra

[Kassandra]

Вот захотелось немного пофилософствовать. Небольшие такие рассуждения.
Вера, Надежда, Любовь
Надежда – что это? Надежда – ожидание чего-нибудь радостного и приятного и уверенность, что это произойдёт? Не совсем так. Ведь уверенности в будущем нет ни у кого. Надежды и мечты могут быть самыми несбыточными.
Если ты смотришь футбольный матч и надеешься, что выиграет твоя любимая команда, разве это радостно? Если ты надеешься на любимую героиню в телесериал, разве её успехи принесут тебе большое счастье? Если в книге умирает нелюбимый герой, тебе это приятно? Скорее, ты просто чувствуешь удовлетворение. К тому же, то, что радует тебя, может быть огорчает кого-нибудь другого.
А ты надеешься на хорошее будущее для своих детей и внуков, на мир, в котором не будет преступлений и насилия, в котором ничьи сёстры и братья, жёны и мужья, друзья и родственники не будут умирать не своей смертью? Разве ты не надеешься на торжество цивилизации, на прекращение войн и безумств?
Но я не верю. Я не верю в приступ разума у людей, давно переставших быть Людьми Разумными. Я не верю в то, что всё прекратится в одночасье. Некоторые люди уж давно перестали быть людьми. Мы все, как в тёмной чаще, как заблудившиеся звери. Мы и есть звери.
Но я продолжаю надеяться. Надеяться на Веру, Надежду и Любовь. Вера, Надежда, Любовь – вот единственное, что у нас осталось. И я верю, что даже самый отъявленный преступник когда-нибудь полюбит. Полюбит так горячо, что захочет отдать всё за один взгляд любимой. Даже свою жизнь. Даже все жизни на нашей планете. Может, его любовь будет недолгой, но он пронесёт через всю жизнь воспоминания о ней. И он не будет жалеть.
И ты полюбишь. И Любовь выведет тебя из чащи. Как нить Ариадны она будет вести тебя. Будет вести, пока не выведет, вести, как лунный свет в темную летнюю ночь на поверхности небольшого озера. Ты пойдёшь за ней, обязательно пойдёшь. Если она позовёт.
И ты поймёшь. Я уже поняла. Поняла, что эта жизнь даётся нам для того, чтобы любить, верить и надеяться. Люби же, проживая каждый день, как последний в своей жизни, отдаваясь страсти целиком и полностью, люби не жалея себя и других.
И запомни: в любви нет правил и законов. Любовь никому не подчиняется. Она свободна, как журавль, парящий в облаках на ослепительно ярко-синем небе. Она вольна сама выбирать жертв стрел Амура. И любить себя не заставишь. Она приходит когда ей захочется и уходит, ни с кем не считаясь. И я верю, что лучше полюбить безответно, чем умереть, так и не узнав, что это такое. А оскорбить любящего тебя человека – как ударить лежачего, как издеваться над тем, кто не может ответить тебе на твои оскорбления.
Но самая чистая и красивая любовь, это Любовь родителей и детей. Никогда, слышишь, никогда не смей пренебрегать такой любовью! Она священна и неприкосновенна, она чиста, как младенец после крещения, она нужна любому. Лишь благодаря такой любви мы ещё не превратились в животных. И она всегда приходит к нам на помощь, когда она действительно нужна.
Вспомни своё детство. Вспомни мать, читающую тебе книжки и играющую с тобой, отца, пришедшего с работы и несущего тебе новые игрушки и угощение, вспомни себя, радостного и весёлого, смеющегося, окружённого заботой и вниманием. Твои родители пожертвовали на тебя много времени, у тебя было всё, что они могли себе позволить, а теперь и ты удели им часок-другой.
И верь им. Верь своим друзьям и близким. Всегда верь им. Всегда верь тем, кто тебе дорог. Лучше быть излишне доверчивым и, сидя за столиком в летнем кафе с друзьями, смеяться тем, что с тобой приключилось из-за этой доверчивости, чем заставить близких тебе людей думать, что ты им не веришь. А это, поверь мне, гораздо хуже. Не доверять самым близким своим людям – значит, оскорблять их. Не играй на их чувствах и не делай этого, пожалуйста.
Верь в то, во что тебе хочется. Не слушай других и верь в то, во что верит твоё сердце. И если не хочешь превратиться в зверя – не издевайся над Верой другого, какой бы странной она тебе не казалась. Не заставляй никого верить во что-либо – человек волен сам выбирать свой путь, и ты лишь испортишь его, возможно, чистые помыслы, заведёшь в самые дебри нашего странного людского мира и бросишь.
Я уже почти поверила.
А ты веришь?

 

[Kassandra]

Монолог о дожде

А за окном опять дождь…Что? Спасибо, вы так любезны. Но всё же, пожалуй, не стоит. А он всё не кончается и не кончается… Ах да, конечно, возьмите, мне не жалко. А ведь так забавно смотреть, как по лужам расходятся круги… Я так люблю дождь…Что, вы не любите пасмурную погоду? Неужели? А я всегда думала, что это лучшее время для философов, писателей, романтиков и просто влюблённых. Ах, когда вы любите, дождь всегда является лучшей погодой для души и сердца. А как приятно поплакать заодно с природой! Может, это где-то на небесах кто-то плачет… Может, даже сама богиня любви, прости меня Господи… Вы не верите в это? Да, я, конечно, знаю о круговороте воды в природе, но иногда так хочется поверить в добрую, красивую сказку. И уж это, конечно, лучше, чем скептически относиться ко всему. А вы, судя по всему, и есть скептик. Простите, не хотела вас обидеть, но я часто говорю то, что думаю.
Ох, посмотрите на часы! Мне давно уже пора идти. Да, конечно, вы можете позвонить мне. Нет, я лучше прогуляюсь. Очень люблю гулять под дождём. Вы хотите проводить меня? Что ж, пойдёмте, с радостью с вами пройдусь. Правда, вон то облако очень похоже на человека? Вы не видите? Ах, вы не можете смотреть на небо во время дождя. А я люблю разглядывать облака и тучи. И такая приятная прохлада… А по вашему сыро и холодно? Что ж, я не виню вас, каждому своё, как говаривала моя покойная бабушка, земля ей пухом. А уж она-то была бойкой в моём возрасте – в любую погоду, как была свободная минутка, выскакивала на улицу. Носилась, как маленькая девочка. Успевала появляться во всех местах сразу, то тут – глядишь – а уже там. Никому от неё покою не было. Откуда я знаю? Да она сама же рассказывала. А зачем ей врать? Да и старушкой она была ещё той. Жаль, померла. От болезни какой-то, странное у неё название, никак не запомню. Раз – и нету уже человека.
Вы так считаете? Значит, по-вашему, я знатная выдумщица? Что ж, примерно так оно и есть. Вы ведь ещё не слыхали, что я в детстве выдумывала. А уж когда в школу не хотела идти… Нет, рассказывать я вам не стану, а то вы смеяться будете. А если уж так хочется, сходите к моей бывшей учительнице, она это до сих пор помнит. Она после нескольких моих выходок из той школы ушла. Пришла к нам учительница новая, строгая, уже в возрасте. Та-то молодая была. Так вот, новая думала, что поставила меня на место, перед остальными учителями и перед родителями даже похвалялась, что “присмирила строптивую кобылку”. Да как бы не так, это я её на место поставила. Мне однажды всё это надоело и я… Ой, простите, я вас, наверное утомила, своими рассказами, опять погрузилась в детство, обо всём забыла. Я вам вовсе не докучала? Да бросьте же, вы говорите из элементарной вежливости, кому это может не надоесть? Что, правда интересно? В любом случае, лучше с рассказами не перебарщивать. Вот, кстати, и моё более чем скромное жилище. Вам и правда нравится? Что ж, тогда вы может быть не откажетесь зайти на чашечку кофе?
Скромно, но я люблю это местечко. Здесь очень уютно, верно? Маленький скромненький домик для меня – более чем достаточно. И большое окно на всю стену, чтобы любоваться дождём. Я так люблю читать под стук дождя по стеклу. Да, я ещё и немного пишу. А тот же дождь так помогает обрести творческое настроение… Да, я знаю, что вы эти струи воды не любите… Но никак не пойму, почему. Просто потому, что они бьют по лицу? Ну, вас конечно можно понять. И на улице холодно? Вот, выпейте чашечку чая и согреетесь… Или вы предпочитаете кофе? Да, я тоже люблю этот крепкий напиток… Вам со сливками или без? С сахаром или без? Без того и без другого? Хорошо. А я вот пожалуй добавлю чуть-чуть сахару. Самую малость.
Что? Вам уже пора? Неужели так рано? Ах дела…Дела, дела… В нынешнее время все куда-то спешат, вечно опаздывают… А я никуда не тороплюсь, просто сижу и смотрю за окно… Но как же вы пойдёте, ведь там такой ливень! Вы весь промокнете! Да, я люблю дождь, но не люблю простуду и ангину. Пожалуй, я позвоню, вызову такси. Ах, уже не надо, вон едет одно. Скорее, одевайтесь, не то не успеете сесть и вам придётся ждать. Ох уж мне это время, вечно его не хватает всем, только не мне. Да-да, спешите, а пойду, ещё посижу, выпью чашечку кофе и, может быть, что-нибудь напишу…

 

[Kassandra]

Нечто совсем не философское и вообще дурацкое от меня.

Ей было удивительно спокойно. Она могла бы целую жизнь просидеть так, глядя вниз. А внизу на многие мили вперёд расстилались лесные просторы – невиданные травы, деревья и животные. Но не это волновало её, не из-за этого она не могла оторвать взгляд. Внизу находилось самое главное - Он. Она могла бы отдать за Него всё, что у неё было – даже жизнь. Но ей не дали умереть за Него. Она знала, что ей не удастся умереть. Всё, что она могла сделать – это смотреть туда, куда больше не могла вернуться – вернуться с Ним.
Девушка пошевелила ногой над пропастью, как бы пытаясь удостоверится, что всё ещё может это сделать. Затем она легко соскользнула с подоконника – она ещё надеялась пойти за Ним. И ей почти удалось это – она почти почувствовала вкус свободы, почти увидела его улыбающееся и приветствующее лицо. Всё это она чувствовала лишь короткий, но счастливый миг, долю секунды. А потом пришли эти люди и вырвали её из сладкой дрёмы. Один из них легко поймал её на лету и втащил обратно. Теперь она перестала принадлежать себе и даже принадлежать Ему. Она перестала быть самой собой.
Вскоре она отправилась в сумасшедший дом. Врачи сказали, что у неё сильное расстройство нервов. День за днём она ходила по палате, заламывая руки. И однажды её тело не выдержало её мучений. Сильная любящая душа наконец оторвалась от ослабевшего тела и взмыла вверх, уносясь к Нему. Пересохшие губы едва успели прошептать:
-Я иду к Тебе, чтобы никогда с Тобой не расставаться.
***
Он стоял и молча смотрел на меня. Я не видела этого, я чувствовала. Мой взгляд блуждал где-то в пространстве, избегая только его. Он же, казалось, совсем не замечал этого, не замечал и моего настроения. Лишь вопросительно и слегка насмешливо разглядывал на меня. Неужели он не чувствовал и того, как я трепещу под его взглядом? Как я могла, как я позволила себе полюбить такого бесчувственного человека!
Но тогда он был совсем не таким. Он был нежным, заботливым и чувствительным. Он ловил каждое моё слово и писал мне длинные стихи, в которых, как я считала, выражалась вся его душа! А теперь он стал другим, а я не могла уйти от него. Как только я смотрела на него, я забывала обо всём, кроме любви и все слова, что я хотела сказать ему, вылетали из моей головы. Любовь заполняла весь мир вокруг меня. А затем я снова таяла от его опьяняющих поцелуев, снова молча сидела с ним допоздна в сквере. До чего же глупо устроена человеческая душа! Мы можем любить всего один раз в жизни, но так сильно, что забываем обо всём остальном, даже о самих себе.
-Ты уверена? – наконец нарушил молчание он, теребя мои волосы. Я молча кивнула, не в силах сказать что-нибудь. Тогда он повернулся ко мне спиной и пошёл, не оборачиваясь на меня. Тогда я внезапно, не понимая, что делаю, догнала его и встала перед ним. Он изумлённо посмотрел на меня. Я молча обняла его за шею и впилась своими губами в его губы. Он ответил мне, сначала робко, а потом со страстью и силой, на которые был способен только он. Я только ещё сильнее прильнула к нему. Сегодня я была счастлива, а завтра – будь что будет.
***
Я ударила и так уже истерзанными сначала тяжёлой работой, а затем этими кандалами руками в эту чёртову решётку. Чёрт, до чего же больно! Но этот тупой охранник не хочет обращать на меня внимания. А если ударить ещё раз? Нет, пожалуй не надо, и так тошно. Я только выглянула в коридор, где этот болван сидит. Да он заснул, чёрт его подери! Тысяча чертей! Как я хотела бы взять эту пику, что стоит рядом с ним и сунуть ему… Впрочем, мечты мечтами, а отсюда мне не выбраться. Охранник спит, но стащить у него ключи на расстоянии не получиться. Вот если бы подозвать его, потом хорошенько *****уть его по башке. Эх, была бы у меня металлическая кружка, я б его и подозвала и… Да зачем я мечтаю, мои мечты всё равно не сбываются… Всё равно этот осёл сюда не сунется, он и для еды мне целый механизм изобрёл.
До сих пор сбылась лишь одна моя мечта. Ты проиграл, а я победила. Я наконец отомстила тебе. Она отмщена. Ты мёртв и похоронен в своём фамильном склепе, а я всё ещё жива, жива, чёрт побери, и ещё многое могу. Я наконец выполнила цель своей жизни, я исполнила своё предназначение, а ты имёл всё - и всё потерял. Мне осталось только cделать ещё пару дел, и всё будет кончено. И последнее дело моё – умереть, чтобы лежать подле тебя и даже после жизни мстить тебе. Умереть вслед за тобой, хотя я должна была умереть первой. Но нет, даже теперь я не оставлю тебя в покое . Всё так, как должно быть. Но только мне почему-то нерадостно…


Прохожа добавил [date]1065486324[/date]:
там слово т р а х н у т ь в абсолютно нематерном значении.

 

[Kassandra]

Zigzy не буду воспринимать, как оскорбление. Спасибки, да и только.
Anna Angell и тебе спасибо. Зарисовка, кстати, красивая.
Вот ещё две от меня.
Ты веришь в это?
Я - нет.
Но, может ты надеешься?
Я живу надеждой.
Если я ещё ем, сплю, питаюсь – значит, я надеюсь.
А как же ты?
Я думаю об этом и не верю.
Но всё равно надеюсь, что это правда.
Надежда – глупая вещь.
Она остаётся, даже когда больше ничего нет.
Ты хочешь уйти от неё.
Но она догоняет тебя и вырывает из реальности.
И ты снова надеешься.
И этим живёшь.
Это повторяется всё время.
Она хорошо устроилась в каждом из нас.
И не думает оставить нашу душу в покое.
Душу, и так истерзанную реальностью.
Она делает хуже.
Она погружает тебя в сказку.
И, вернувшись в наш мир и избавившись от этой болезни, ты заболеваешь опять.
Тебе хочется опять надеяться.
И ты делаешь это вновь.
Это больно.
Но только этим мы живы.
Я верю в надежду.
А ты?

Её красота была удивительной. А ведь когда-то я даже не думал, что природа может создать такое чудо. Лёгкий морской бриз играл с её немного капризной чёлкой. Чёрные пушистые волосы были живописно разбросаны по песку. Волевой, широкий лоб сейчас был задумчиво наморщен, словно она отчаянно пыталась что-то вспомнить. Это, в общем-то, нисколько не вредило её красоте. Чёрные, как у цыганки, прелестные умные глаза, в которых в прошлом, наверняка безвозвратно потерялось множество мужчин, соблазнившись их чистотой и прозрачностью (насколько это было возможно для их черноты), испуганно застыли, глядя в одну точку. Припухлые маленькие губки кораллового цвета замерли в гримасе ужаса. Она навсегда осталась в моей памяти. Вся её, несмотря на решительность, слегка пугливая, как у лани, красота навеки запечатлелась перед моим внутренним взором. Будь я художником, я бы непременно изобразил эту картину: испуганная красавица на пляжном песке и я, чудовище, подле неё.
Я бережно поправил её волосы и лёг рядом с ней. Затем попытался подстроиться под взгляд её очей. Мне был жаль её, но я не мог ничего поделать – так было нужно. На миг мне показалось, что она шевельнулась, но нет – по её белой барханой коже до сих пор растекалась алая струйка крови.

 

[Kassandra]

Можете считать эту дурацкую зарисовку приквелом той, что так понравилась Свете.
Я стояла за большим старомодным креслом, обитым чёрной кожей. Рука с шариковой ручкой на мгновенье зависла над листком бумаги, а затем начала мелко строчить. Его аккуратный мелкий подчерк напомнил мне То время. Время, когда он писал мне письма, бережно храня мои ответы и нося их с собой всюду. Как приятно было мне получить это письмо в изящном узком конверте, по старинке запечатанном фамильной печатью. Моё сердце едва ли не выпрыгивало из груди, когда я открывала его. Но теперь То время закончилось. Я стояла за его спиной и молча, чуть дыша, смотрела, как его рука выводит мне смертный приговор. Он писал письмо. Письмо было адресовано мне. Я не могу сказать, что было написано в письме. Но он, как всегда, был очень изящен и искусен в выражения. Он писал мне, что ему необходимо уехать и ему очень жаль.
Дописав это ужасавшее меня послание, он, так и не заметив меня (я же не могла подать признаков жизни, поскольку онемела), зачем-то подошёл к картине на стене и снял её. За ней оказался сейф. А в нём… Бог мой, там были пачки долларов и фунтов! Затем я заметила сначала не привлёкший моего внимания невзрачный пакетик с белым порошком. От подобравшегося к моему сердцу ужаса я хотела закричать, но не могла. Он же не торопился, аккуратно складывая деньги в сумку. Наконец, у меня слабо прорезался голос, и я, совершенно сойдя с ума от страха, тонко крикнула:
-Ты негодяй!
Он повернулся ко мне. Лицо его было совершенно спокойно. Он казалось, ожидал меня. Зловеще улыбаясь, он показал мне руку, спрятанную у него за спиной. В ней был шприц. Я не знала, что в нём, но видела, что этого довольно много. Я потихоньку начала отступать. Он подступал всё ближе и ближе ко мне. Я видела его лицо, когда-то так обожаемое мною, но теперь ненавистное в свете луны, на которую мы когда-то смотрели вместе.
-Сейчас мы сделаем тебе укольчик, девочка моя, а потом ты ничего не вспомнишь – прошептал он. Что же в тот день было дальше, я не помню. Помню, только, очнулась уже в больнице… Ты думаешь, что я всё забыла, но я помню, помню! Дай мне только выйти отсюда и я отомщу тебе…
Приписка доктора Мориссона:
«Больная, рукой которой были начертаны эти строки, скончалась час назад. Мы делали всё, что могли, но спасти её так и не удалось. Причина смерти так и не выяснена, организм работал совершенно нормально. Разве что комариный укус на шее, но этого она умереть не могла. Её нашли уже холодной с этим листком бумаги в туалете. Её никто тут не знал, но человека, в доме которого она была найдена без сознания, никто с тех пор не видел. Ходят слухи, что его убила какая-то сумасшедшая».

 

[Kassandra]

Ту зарисовку я чуток подправила.
Я существую. Я есть и этого достаточно. Они об этом не знают. Пока ещё не знают. Ну и пусть. А я существую. Я здесь и этим всё сказано. Но Они забыли обо мне. Они бросили меня. Они оставили меня умирать. А теперь Они узнают меня. Они вспомнят, что когда-то сделали. Они будут бояться. Они будут молить меня простить их. Но слишком поздно что-то менять. А затем умрут. И все умрут. Я покараю Их за всё, что они сделали. Теперь их не будет. У Них было всё и они всё потеряли. У меня ничего не было – а теперь будет всё. Я останусь. Останусь жить здесь – жить без Них. Я очищу Землю от этого вируса. А потом буду жить здесь, наслаждаясь одиночеством.
Я поистине великий судья. А высшая мера великого судья – покарать самого себя. И я сделаю это.

Человек в красной маске хотел было подтолкнуть юношу к эшафоту, но тот, ловко увернувшись от удара, сам подошёл к месту своей казни. На деревянном помосте высилась виселица. Вокруг столпилась куча народа, пришедшая поглазеть на казнь. Однако в этот раз происходящее не было обыкновенным. На казни присутствовал сам король, презрительно смотревший на обвинённого. Юноша, совершенно не выглядевший преступником, сам сунул голову в петлю, спокойно рассматривая окружающих. Те тыкали в него пальцами и приглушённо смеялись, боясь навлечь на себя гнев правителя. Однако их повелителю сейчас было совершенно всё равно. Он вперил свой взгляд в человека на виселице, будто наслаждаясь каждым движением, приближавшим его к смерти. Наконец и тот обратил свой взгляд прямо в глаза короля. И тот не выдержал этого равнодушного взора, тут же отвернувшись.
На вопрос о последних словах и последнем желании юноша лишь с лёгкой жалостью посмотрел на порфироносца и своего палача одновременно и ничего не сказал. Венценосец тут же приказал вешать его безо всякого промедления. Вдруг на помост взбежала юная девушка. Ей было лет восемнадцать. Её длинные волосы цвета солнца окутывали её в платье из солнечных лучей. Она звонко вскричала на всю площадь:
-Освободите его! Он не виновен! Я могу доказать его невиновность и указать на настоящего преступника!
Властитель, заинтересованный словами девушки, жестом приказал палачу остановить казнь. Но тот, то ли истолковав его знак по-другому, то ли просто от волнения, дёрнул за верёвку. Через секунду бездыханное тело одиноко болталось над толпой. Громкое единогласное «Ох» раздалось над площадью. Люди в ужасе смотрели на помост. Сам король стал бледен и тут же приказал увезти себя. Девушка громко зарыдала, проклиная судьбу и саму себя. Подумав, что зрелище окончено, народ разбредался, оставив девушку плакать на помосте. Однако, оглянувшись, одна молодая особа ахнула. За ней потихоньку обернулись и остальные. На виселице качалось уже два тела.

 

[Kassandra]

Между мирами

-Лерк! – в отчаянии кричала Бриз, стоя посреди почти пустого класса. Лишь только за одним солом ещё сидела девушка, не спеша крася ногти. К ней Бриз, совершенно отчаявшись, и обратилась:
-Мен, ты сегодня не видела графа Д’А? – с мольбой в голосе вопросила она. Девушка, явно никуда не торопясь, подняла на неё свои серые пустые глаза.
-Уж кого-кого, а меня, Бризолимпидана (ей, имевшей очень короткое имя – Менила, доставляло какое-то неестественное удовольствие называть всех полными именами), меньше всех сейчас волнует этот твой придурок Д’А. Это по твоей части – связываться с такими, как он – отчеканила она на одном дыхании. Затем, вновь обратив взор на свои руки, она ясно дала понять, что разговор окончен и тема закрыта. Бриз не стала напоминать ей об увиденном вчера – она по опыту знала, что это ни к чему хорошему не приведёт и потому дальнейшие споры просто бесполезны. Мен в этой жизни не волновало ничего, кроме собственной внешности и … А вот чего «и», никто не знал. Но Бриз всей кожей ощущала, что оно есть. Иногда девушка, безразличная почти ко всему, приходила почти радостной и почти весёлой. Даже какой-то задорный огонёк загорался в её глазах. А иногда она, всё же не мрачнейшая из всех, выглядела так, словно только что отгремели последние залпы орудий третьей мировой войны, все её родные (а друзей, у неё, кажется, не было, хотя, если бы она только захотела, у неё их было бы предостаточно) погибли, жить ей негде и есть нечего. И вдобавок она уже десятый раз пыталась покончить жизнь самоубийством, да вот незадача – не вышло. Бриз, испытывающая какую-то странную тягу к этой девушке, даже начала подозревать связь с наркотиками и алкоголем, чем, впрочем, насколько она знала, в межмирной школе никто не баловался. В одном только она не сомневалась – это что-то когда-нибудь и погубит Менилу.
Так, погрузившись в очередные размышления о чужих судьбах, она и стояла перед столом Мен, которая совершенно не обращала на неё внимания, продолжая методично и даже с каким-то не свойственным её меланхоличной натуре рвением красить ногти. Однако тут за спиной Бриз хлопнула дверь. Она на полном автомате развернулась ко входу, чтобы посмотреть, кого там ещё черти принесли задолго до начала занятий и, тут же мгновенно очнувшись, испытала неимоверное облегчение. В комнату вошёл Лерк Д’А.
Семнадцатилетнего юношу, представшего перед нашей героиней, никто не мог бы назвать красавцем. Но к его чести надо добавить, что и уродом его обозвать никто бы не осмелился. Выглядел он, да никому в обиду не будет сказано, чем-то средним между обезьяной и человеком. Во всей его внешности было что-то такое… В общем, я не могла бы этого объяснить, но увидев его хоть раз, вы бы сразу поняли, о чём я говорю. Кроме его внешнего вида и в его движениях было что-то от примата. С первого же взгляда бросались в глаза подвижность и вертлявость. Однако, несмотря на всё это, он был одним из «любимцев» как учениц, так и учителей школы межмирья. Чем-то людей (не только девушек) притягивало к нему уже после обмена парой слов.
-Лерк! – радостно воскликнула Бриз, но тут же опомнилась – Леркудниус Помпидалий, граф Д’А! – при этих словах Лерк недовольно поморщился. Он больше всех в межмирье ненавидел, когда его называли полным именем – Где, чёрт возьми, ты был, когда я тебя искала? Я тут, понимаете ли, хожу по школе, ищу его, а он спокойно разгуливает где-то! Ну где, спрашивается, справедливость? – здесь она замолчала, видимо, ожидая каких-то возгласов на эту тему. Однако, поскольку у неё было всего двое слушателей, одного из которых она как раз в данный момент ругала, а другому было совершенно наплевать на всё происходящее, ей пришлось продолжить самой – Нет в мире справедливости… Так где ты был?
-Да так, нигде… - внимательно рассматривая свои ботинки, бросил ей Лерк. Бриз недоверчиво воззрилась на него. Парень никогда не пытался уйти от ответа на любой вопрос, подчас, бывало, и лгал, но чтобы он не знал, что ответить… Она уже, было, подумала про мужскую уборную, но тут, на беду графа, мимо двери кабинета не спеша прошлась высокая блондинка, многозначительно посмотрев на Лерка. Бедный Д’А сменил обыкновенный бледный цвет лица на густой томатный оттенок. Девушка, послав напоследок воздушный поцелуй, развернулась на каблуках и ушла – Перестань на меня так смотреть, дыру прожжёшь!
-Карм Минниган, восемнадцатилетняя дочь бизнесмена и бизнесвумен? – Лерк только молча пожал плечами. Бриз собиралась было ругнуться и уже подбирала словцо покрепче, когда вдруг поняла, что ей этого не надо. Она только глубоко вздохнула и пробормотала себе что-то под нос. На какой-то миг она ушла в себя, но мгновенно перестроилась и продолжила – Ладно, чёрт с тобой и с ней в особенности – на этих словах семнадцатилетний граф вздохнул с явным облегчением – Из-за чего весь сыр-бор-то: мы с тобой едем… тьфу ты… то есть отправляемся в Аскарлан!

 

[Kassandra]

Можно ли эти стихи отправить на конкурс?

Уважаемые креативно-настроенные форумчане! Я знаю, что эти стихи (кроме 4) уже были на форуме. Однако мне снова нужен ваш совет и на этот раз не просто так. Дело в том, что наша русичка собирает стихи для какого-то конкурса у нас в городе. Я бы хотела какие-нибудь отдать ей, но, честно говоря, боюсь опозориться. Подскажите, можно ли мне отдать эти стихи.

Зачем

Зачем мы снова – ты и я,
Зачем я снова вся твоя,
Зачем ты снова, снова тут,
Зачем нарушил мой уют?
Зачем читаю то письмо,
Хотя оно мне всё равно,
Зачем пишу тебе ответ,
Хоть знаю, что отвечу «Нет»,
Зачем строчу эти слова,
Хоть разболелась голова?

Зачем же жить,
Коль не любить,
Зачем искать,
Если терять,
Зачем мечтать,
Если страдать,
Зачем шутить,
Коли не знать,
Зачем творить,
Если не жить,
Зачем пить, есть, читать, писать
И как же жить, и как же жить,
Чтоб ничего не потерять?

Я знаю, сложно, сложно быть,
Ещё сложнее будет знать,
Сложней всего же будет жить,
Чтобы любовь не потерять.
Ничьей вины тут больше нет,
А может быть, вина в вине,
А, впрочем, истина на дне,
Не помешает больше мне.

Теперь свободна, вновь одна,
И, не достав рукой до дна,
Я утомлюсь под сенью сна
И я проснусь – и вновь одна.
Зачем же спать, читать и есть и пить,
И ждать, хотеть и пропадать,
И находиться вновь, опять,
Коль ничего так и не узнать?

 

[Kassandra]

Так, поскольку не очень много чего здесь осталось, а зарисовки Дарки выдирать не торопится, предоставлю на ваш суд мои два "недостиха". Две недоделки, с которыми я не знаю что надо сделать.
«Никогда»

Никогда не поверит чужим словам
Никогда не вспомнит об этом дне
Никогда не станет, каким бывал
Никогда не забудется он во сне

Никогда не будет закат плести
Для него нить обмана тонкую
Никогда не сможет покой обрести
Произнеся напоследок слово звонкое

Никогда не воскреснут в памяти
Те слова, что сказала ему
Обвинила его в бездарности
Зачем, до сих пор не пойму

И разбилось сердце каменное.
Солнце тихо осветило день.
Тихо блеснула река пламени.
На горизонте исчезла тень.

«Свет»

Нет
Больше не важны движения планет
Смерть океанов
Теперь
Есть только я, я и свет
Тот самый свет
Что
Светит нам так рано

Далёких планет
Свет,
Смерти океанов
След
И твоих очей
Цвет
Тот самый цвет
Цвет ветров и туманов…

И ещё один стих, ещё недописанный. Правда, он не самый лучший...
Ты завтра выйдешь на арену
На потеху короля.
Разверзнется земля
И оттуда, гладиатору на смену
Появлюсь я.

Рыцарей уж нету боле
Все они умерли давно
А мы были с ними заодно…
Мы с тобой пойдём во чисто поле
Нам всё равно.

Помогите мне с ними что-нибудь сделать!

 

[Kassandra]

Можете считать это за коротковатый рассказ или за длинную зарисовку.
Королева стояла на высоком помосте перед толпой народа. Холодный северный ветер развевал тёмные волосы старой королевы. Её простой наряд, который можно было счесть неприличным даже для обыкновенной дворянки – одна длинная нижняя рубашка и корсет с пышной юбкой поверх неё, казалось, играл с ветром в догоняшки, словно разрываясь на части. Юбка вообще вела себя непристойно, открывая людям простую нижнюю сорочку. Однако королева была здесь не одна – с ней на возвышении было несколько людей, один из которых довольно потирал руки, предвкушая зрелище, другой готовился к чему-то, а третий оглядев презрительным взглядом Куин, выступил вперёд так, что бы люди могли его видеть и слышать. Толпа одобрительно загудела, выкрикивая насмешки в адрес коронованной особы. Перед тем, как начать речь, новоиспечённый оратор ещё раз осмотрел на королеву, но та никак не реагировала, устремив взгляд ярко-зелёных очей куда-то вдаль. Усмехнувшись про себя, он начал говорить:
-Горожане! – при этом слове все смолкли, - Взгляните сюда. Вы все хорошо знаете эту женщину. Она, именно она правила всеми нами много лет. Начало её жестокой тирании восходит ещё к тем временам, когда был жив её бедный супруг, наш дорогой и любимый король, царство ему небесное и земля ему пухом. Он так обожал свою жену, что вместо справедливого и доброго властителя мы получили жестокосердную правительницу, никогда не делавшую нам добра. Наш король баловал её и исполнял все её ужасные прихоти и, по сути дела, никогда уже, с того момента, как он взял её в жёны, не управлял нами. Это она заставляла его творить те страшные дела, что он тогда вершил. Затем бедный помазанник божий, в жизни с её помощью совершив много грехов, отошёл в мир иной, где, как мы всё искренне надеемся, попал в царство небесное. Ведь Господь Бог наш видит всё, что на земле деется и не даёт без вины виноватым пропадать, - здесь он попытался выдавить из себя скупую мужскую слезу, но, сообразив, что его никто не видит, прекратил старания, - Мы все ждали, что королева возьмёт себе достойного человека в мужья и тот возьмёт бразды правления в свои сильные руки, но она так и оставалась вдовицей. После его смерти, она, никого уже не боясь, разогнала всех дворян, придворных и чиновников и стала править одна. Города и сёла – все взвыли под её ужасным гнётом. И сегодня я заявляю – мы больше не нуждаемся в тиранке, что долгие годы не давала нам покоя! Нам нужен новый правитель! И этим правителем буду я – ваш любимый герцог. Я приведу нашу страну к процветанию! А ведьму, – тут народ загудел - да, да, вы не ослышались – ведьму! Как же, по-вашему, мог наш чудесный король полюбить её? Как он мог умереть в расцвете сил? Нет, тут не обошлось без ведьмовства! Мы проучим злую колдунью и нашу тиранку – сегодня же она будет казнена на ваших глазах!
Оратор выдохся и, неустанно кланяясь, отошёл вглубь помоста. Королева по-прежнему ничего не видела перед собой. Палач затачивал непонятно откуда взявшийся топор, иногда замахиваясь им и проверяя остроту лезвия. Третий, до сих пор бездействовавший участник действия, схватил Куин за плечо и силой пригнул её к тому пню, на котором она должна была быть казнена.
-Твоё последнее слово, безбожница?
-Убейте меня, но знайте – настоящая королева никогда не умирает в одиночку!
-Чушь! Начинайте казнь!
Человек в маске палача уже размахнулся над шеей старой королевы, когда та внезапно ловким движением вырвалась из рук державшего её человека, увернулась из-под сверкающего лезвия и, подойдя к краю помоста, невольно зажмурившись, спрыгнула вниз…
На площади было много людей. Все они лежали в неестественных позах, а на лицах их был написан ужас. В самом центре покоилась королева, выглядевшая так, словно только что заснула. Правда, красивые зелёные глаза были широко открыты, как бы наблюдая за чем-то далёким. Длинные чёрные волосы обволакивали тело, накрывая её густым одеялом. А с высокого помоста свешивалась безжизненная рука неудавшегося государя…
-Тебе как всегда, Куин? Или всё-таки решила остаться?
-Конечно, как всегда – уверенно ответила королева и, шагнув мимо ангела в странную дверь, растворилась там, будто её и не было. А где-то далеко, в городе, раздался плач двоих детей. Во дворце плакал маленький, только что родившийся король…

 

[Kassandra]

А вот ещё зарисовочка.

Она стоит на подоконнике. Эх, сколько я уже видел таких, стоящих на подоконнике, с надеждой вглядывающихся куда-то в темноту… Все они на одно лицо, да и вообще выглядят совершенно одинаково. Волосы, развеваемые ветром до такой степени, что уже и не поймёшь: какого они были цвета, кудрявые или прямые. Белое платье, а точнее, ночная рубашка, пышным облаком раздувающаяся вокруг ног. Причём было такое впечатление, что в это облако кто-то кидает особыми, облачными камнями, до того уж резко кидалась ткань из стороны в сторону. И взгляд… взгляд у всех один. Все смотрят с какой-то особой, тоскливой надеждой. Но эта… эта была не такой. Да, и рубашка есть, и волосы. И взгляд был. И он тоже горел надеждой. Но не такой, не тоскливой. Эта надежда словно соткана из света далёких звёзд, дуновения ветра, морской пены и улыбки младенца. Как же сияют её глаза… Она ведь совсем ещё ребёнок… Я не знаю, что она там видит, но так сияют глаза только у детей, чистой, красивой мечтой. Такое юное лицо… Я впервые разглядел чьи-то черты лица. Ей лет пятнадцать, не больше. И кому нужна её смерть? Что она даёт? Что же она там у меня просила? Я слегка напрягаюсь…. А, вот. Странная… Все просят любви, счастья, денег, дом, в конце концов. А она просила лишь свободы. И я дам ей свободу. Только не ту, что она хотела.
Улыбка пересекает её лицо. Значит, уже скоро. Она сделала маленький шажок в мою сторону. И тут… она смотрит на меня… Что? Поверить не могу, она улыбается уже мне! Но как? Как она сумела? Нет! Постой, не иди туда! Она делает шаг. Последний шаг. Чёрт. Как же я её ненавижу. Нет, я ненавижу свою работу. Я ненавижу себя. Впрочем, у меня нет чувств. Я переступаю через безжизненное тело, окутанное белой вуалью. Ну, кому здесь нужен ангел смерти? Я иду.

 

[Kassandra]

Miranda Rich я тоже понимаю. Потому я это и написала. А коцовка мне тоже нравится.

И ещё одно про надежду. Про неё есть и зарисовка, и рассказ.

Один раз, всего один раз. Помню, ты очень хотела увидеть. Пойдём же, я покажу тебе солнце. Настоящее солнце, не затуманенное той пугающей темнотой, что везде и всюду провожает ваш мир. Мир боли и страха. В вашем мире, ошибаясь раз, ты делаешь ошибку навсегда. До конца своей жизни ошибка преследует тебя. А в нашем мире… в нашем мире нет ничего, кроме солнца. Одно лишь солнце и… ничего. Пугающая белизна. Это, наверное, потому, что всегда идёт снег. Солнце и снег. Мы разучились чувствовать, различать цвета, есть – потому что всё это нам не нужно. Но зато мы точно знаем, что солнце где-то есть. Где-то, только не у нас. В нашем мире есть солнце, но оно тоже белое… Это не то солнце. Его свет не греет нас, его лучи не освещают. Мы можем чувствовать только холод. Пронизывающий холод и больше ничего…
Я тоже хотел посмотреть на солнце.
Но я понял, что ошибался.
Мне нельзя было смотреть на него.
Потому что теперь я хочу увидеть его снова.
И я начал чувствовать.
И ты захочешь.
И ты будешь испытывать чувства.
Во всём виновата Надежда.
Глупая, чисто людская вещь.
Люди – глупый народ.
Потому что у них есь Надежда.
Мы не люди.
Но увидев их солнце, начинаем быть ими.
Самое плохое, что мы и есть люди
Только другие.
Но понимаем это слишком поздно.
Это плохо.
Мы знаем.
Это плохо для нас.
Но мы не можем что-то с этим сделать.
Слишком уж это глупая вещь.
Ты думаешь о том, о чём никогда бы не подумал.
И ты даже надеешься, что это сработает.
И, самое глупое, ведь это срабатывает.
Почти всегда.
Пойдём, я покажу тебе солнце. Оно манит меня к себе. И заманит тебя. Слишком поздно что-то менять… Быть может, мы научимся у них и любить…

 

[Kassandra]

И ещё одна.

Вложив в мою руку ритуальный кинжал, он гордым взглядом победителя посмотрел на меня. Затем он попытался расстегнуть свою рубашку, но когда это у него не получилось – наверное, дрожали руки - он просто разорвал её. И сбросил, обнажив грудь.
- Давай же, режь – спокойно сказал он, глядя прямо на меня своими обычными, такими честными карими глазами. Лучше бы он меня просто загипнотизировал. Мне было бы легко и так свободно смотреть в те манящие, зелёные очи, такие обманчивые, предлагающие тебе все твои желания за один только миг. Много раз я видела, как он делал это с другими, но ни разу он не гипнотизировал меня. Он говорил, что у меня слишком сильная воля, или что-то в этом роде. Но я знала, что я бы просто убила его, не думая о том, что делаю, если бы он хоть чуть-чуть помог мне. И потом бы не вспомнила об этом кошмаре. Не вспомнила бы о нём. Но нет, он хотел выиграть этот бой, хотел умереть по-честному, хотел получить долгожданную свободу. Из моих рук. По-настоящему. Хотел оставить себя в моей памяти. Навсегда. Он не думал, каково это будет для меня. А может быть и думал, но не хотел признавать это. А самым ужасным было то, что я чувствовала, что я должна это сделать. Ему ли, самой ли себе или человечеству в целом, но должна.
Отчаяние захлестнуло меня широкой волной. Внезапно мне захотелось броситься ему на грудь и зареветь. Я подбежала к нему, не совсем осознавая, что я делаю. Я хотела было высказать ему всё, что я чувствую, но вдруг между нами возник демон. Он повернулся к нему… И я со всей силы всадила ему кинжал между лопаток, если их можно было так называть. Демон тут же исчез. Его глаза широко-широко распахнулись, словно бы он видел всё здесь в последний раз и жадно впитывал в себя всё, что видит. Я осознала, что кинжал торчал из его груди, прямо там, где находилось его сердце. А вокруг кровь, кровь, кровь… Ведь он ещё и великий иллюзионист… Он, пошатываясь, подошёл к краю башни, выдернул из груди кинжал и бросил его наземь. И прыгнул. Когда он ударился о воду, море на миг напомнило мне те его глаза, зелёные и манящие, а скалы вокруг – карие, честные. Что ж, я всё равно последую за ним. Где этот нож…

 

[Kassandra]

Ещё зарисовочка. Правда у меня оставляет ощущение незаконченности, а как закончить даже не знаю.

Солнце сегодня светит как-то не так, видишь? И его цвет… это не то обычное солнце, что ты привык видеть. Смотри же на него, смотри, пока можешь. Я знаю, ты сейчас испуган. Я и сама вначале испугалась. Но потом поняла, что это из-за тебя. Ты и только ты виноват во всём этом. Сейчас ты, наверное, клянёшь себя за всё это. И ты прав. В этом ты прав.
Когда я проснулась и взглянула на него… мне стало страшно. А потом я поняла. Это всё ты, со своей глупой романтикой, звёздами и прочей чепухой. Ты ведь верил во всё это. И сейчас наверняка веришь. Ты и меня заставил поверить. А я была слишком глупа и мала.
Я вспомнила тот день. День, когда мы с тобой сидели на причале и гадали, что же ждёт нас в будущем. Ты предположил, что в будущем нас ждёт поцелуй… и оказался прав. Мы до ночи сидели там, у воды, болтая ногами и языками. А потом увидели падающую звезду. Естественно, мы начали загадывать желания.
Ты загадал, чтобы солнце стало нашего цвета, цвета, как ты выразился, «между нами». Мне это тогда показалось ужасно романтичным.
А мне захотелось стать самой могущественной во всём свете.
Знаешь, теперь желания сбылись.
Солнце стало ярко-чёрным.
А могущественней меня нет никого.
Ты сделал меня такой. Чёрной и сильной.
Без тебя бы всего этого не было.
Может, я должна поблагодарить тебя?
Но моё желание сбылось гораздо раньше.
Ты сделал это со мной.
Спасибо тебе.
Теперь я уже ничего не чувствую.
А значит, смогу тебя отблагодарить.

 

[Kassandra]

Мой рассказ с конкурса. Дополненный и улучшенный.

Посреди комнаты располагался огромный котёл. Он сразу захватывал внимание посетителя, позволяя ему тотчас же понять, что это жилище принадлежит никому иному, как ведьме. Котёл этот был настолько огромен, что не всякому удавалось сразу же оторвать от него взгляд. Только потом, наглядевшись на это страшное творение явно нечеловеческих сил, вошедший, наконец, позволял себе рассмотреть окружающее помещение.
Помимо котла, там было на что посмотреть. В отличие от обстановки хижин рядовых ведьм, эта явно предпочитала брать качеством, а не количеством. Вместо привычной полутьмы в помещении царил обычный солнечный свет. Настолько обычный, что начинал казаться сверхъестественным. Под ногами что-то явно ползало, шмыгало и царапалось об пол, поэтому люди предпочитали туда не смотреть. Сразу над котлом на тоненькой бечёвке висел череп колоссальных размеров. Происхождение данного предмета посетители так же избегали выяснять. Пауков, флакончиков и сушёных травок, а так же многих полагающихся для этого ремесла атрибутов, на удивление, не наблюдалось. И это, как ни странно, придавало окружающему некий оккультно-мистический шарм посильнее всяких там амулетиков. В углу пылился хрустальный шар, которым, по-видимому, давным-давно не пользовались. Его хозяйка даже не потрудилась накрыть его какой-нибудь тканью. Зато на стене висел ещё один череп. Да и не только череп. Это был целый скелет. Человеческий.
Рядом со скелетом было развешено небольшое полотно. Это полотно, хоть и небольшое, изображало собой целую гамму рисунков. И уже один взгляд на них вызывал целую гамму чувств. После же полного ознакомления с ними всеми рядовому человеку очень хотелось, по меньшей мере, удавиться. Собственными руками. На месте.
Больше необыкновенных вещей в хижине не наблюдалось. Хотя и этого было достаточно для того, чтобы тут же сбежать. Эта хижина ведьмы вызывала гораздо больше мистического страха, нежели другие представительницы этого вида. Несмотря на то, что на первый взгляд ничего особенно страшного в ней не было. Однако ещё большие чувства вызывала её хозяйка.
Эта женщина, как могло показаться сначала, была совершенно обычной на вид. Если, конечно, не брать в расчёт ожерелье из глазных яблок, висевшее у неё на шее. Она была одета в совершенно обычное серое платье, не открывавшее ровным счётом ничего из того, что открывать было не нужно. Нет, в чёрные обтягивающие платья, скрывашие ровно столько, сколько показывать было уже просто неприлично, одевались только молоденькие ведьмочки, дурачащие публику за счёт обычного телекинеза. Ничего необычного – точнее, почти ничего – в её виде найти было нельзя. Она выглядела женщиной лет тридцати, самое большее. Но стоило только посмотреть ей в глаза… Эти глаза… У них не было ни цвета, ни возраста – ничего… Эти глаза будто бы отражали тебя самого – такого, каким ты являешься, а не каким выглядишь. Эти глаза не могли лгать. Смотря в них, человек понимал, что на самом деле он – никто. И, как это не печально, чаще всего так оно и было. Уходя отсюда, люди теряли какую-то частичку себя, ту частичку, которая невольно заставляет каждого из нас видеть в себе что-то особенное, хорошее. Может быть, это было и к лучшему. А может и нет…
Он на секунду задержал ногу над порогом, но всё-таки вошёл в хижину. Он уже далеко не в первый раз бывал здесь, поэтому его воображение давно перестало рисовать вокруг таинственных предметов обстановки жуткие картины. Он только бросил беглый взгляд на котёл и тут же перевёл его на хозяйку, писавшую что-то за столом. Внезапно что-то больно кольнуло его в ногу. Впрочем, боль тут же пропала. Просто потому, что она почувствовала себя неуютно в этом холодном теле.
Ведьма, не поднимая голову и продолжая писать, только спросила глухим голосом:
- Ты точно хочешь этого?
- Я уже давно всё решил, – твёрдо сказал он и, промедлив, добавил, – Кому, как не вам это знать?
- Знаешь, ты ведь мог бы многое сделать, - задумчиво изрекла она, покусывая кончик пера.
- Например? – нервно рассмеялся он, стараясь изо всех сил, чтобы смех получился натуральным.
Она ничего не ответила. Только подняла голову. Он хотел отвернуться, но какая-то сила буквально притянула его глаза к ведьминым. И он увидел.
Увидел… Он увидел всю свою прошлую жизнь. Та промелькнула перед ним за какие-то мгновения. Долю секунды назад он видел себя ещё младенцем, а затем уже смотрел на себя в этот самый момент. А потом пошли какие-то непонятные образы… Не будущее его, но суть будущего. Расплывчатые, туманные видения. Не он, но суть его.
- Ты видел, я знаю, – образы исчезли. На него смотрели самые обычные глаза. Если не считать того, что они не имели цвета, - Тебе стоит подумать об этом. Знаешь, судьба многих людей предопределена ещё задолго до их рождения. Поэтому, посмотрев, они не видят ничего. Ровным счётом ни-че-го. А твоя судьба ещё не решилась. Ты сам её хозяин. Неужели ты и сейчас хочешь этого?
Он только кивнул.
- Но почему? – спросила она, забавно наклонив голову. Перо скрежетало по бумаге, бегало по строкам.
- Разве вы не можете просто увидеть это? – усмехнувшись, ответил он вопросом на вопрос.
- Но ты можешь просто сказать мне. Или ты боишься? – перо поставило жирную точку.
- Я много видел. Я видел Жизнь. Теперь я хочу увидеть Смерть. Многие люди умерли на моих глазах. Умерли из-за меня. Я видел страх в их глазах. Этот страх манил меня к себе. Он призывал меня убивать. И что-то ещё… Свобода… Облегчение… Не знаю. Что-то, что давало людям избавление. От жизни. Наверное, я убивал только ради этого мгновения…
- И ещё она… Много лет назад. Помнишь, с неё всё и началось? Она была первой… – перо поставило изящную роспись с завитушками.
- Я... я всегда помнил… Это и ради неё…
- И ты не изменишь своё решение? – бумага сама собой свернулась в свиток.
- Вы же знаете мой ответ.
Ведьма вздохнула. В глазах её на мгновение промелькнуло какая-то задорная искорка.
На свитке появилась печать.
- Что ж… Ты мой клиент. А желание клиента – закон.
Она делала какие-то пассы руками, добавляла какие-то корешки и травки, сыпавшиеся в бурлящую жидкость прямо из её рукава. Он молча наблюдал за происходящим. Варево, находящееся в котле, не внушало доверия. Оно пахло, как миллион грязных носков и выглядело, как аппетитная смесь из помоев, которыми не питаются даже самые голодные бродячие псы.
Наконец, зелье было готово. Он понял это по тому, что ведьма отошла от котла и взглянула на него. На этот раз её глаза были абсолютно пусты. Он хотел было подойти поближе, но она жестом остановила его и выжидательно уставилась на котёл. Ему не оставалось ничего другого, как ждать.
Вдруг она достала из воздуха два бокала. Он бросил взгляд на котёл, но там ничего не изменилось. Разве что варево стало чуть темнее и гуще, что было совсем незаметно для неопытного взгляда.
- Почему два? – невольно сорвалось у него с языка. Он тут же пожалел о сказанном, но ведьма лишь пожала плечами.
- Засиделась я тут… Думаю, мне не помешает смена обстановки. Я видела Смерть. Пора бы мне увидеть и Жизнь, - он ошарашено вытаращился на неё. Она только вздохнула и выдала вопрос, который, видимо, давно её мучил, - Как ты считаешь, они тут без меня обойдутся?
- Но как же… Вы… Я… Там… - пролепетал он. Она резко оборвала его:
- Некоторые всерьёз считают меня созданьем Ада. Надо ведь хоть чуть-чуть поддерживать свою репутацию, а? – и она впервые за много лет подмигнула ему.
Она окунула бокалы в зелье и те, к его удивлению, остались целы. Она жестом предложила ему взять один в руки. И он взял.
Только он глотнул из своего бокала, всё вокруг закружилось, завертелось… Вот и хижина уже пропала… А потом свет. Ярко красный свет. Красные стены. Всё красное.
И никого вокруг. Только редкие вспышки огня.
А рядом – ослепительная красноволосая девушка с синими глазами.
- Не такие уж страшные у меня глаза, как казалось, правда? – рассмеялась она – Что ж… Если это скучное место и есть Ад, то мы сделаем его веселее.
- Но… как… ты… - она только сильнее рассмеялась.
- Ведь ты всегда верил в меня. И всегда помнил. А ведь я боялась, что ты забыл…

***
В хижине ведьмы нашли два тела. Ведьмы и неизвестного парня двадцати пяти лет. А на столе лежало завещание, дописанное неровными строками. Словно бы она куда-то торопилась…
Она ведь знала…
А он верил, что они ещё встретятся…

 

[Kassandra]

Вглядываться в сотни лиц… одинаковых лиц. Одно лицо сменяется другим, другое третьим… Ты знаешь, понимаешь умом, что это новый лик… но ты не видишь этого. Даже выражение на них одно и то же. Странное, призрачное отчаяние, которое никогда не сменится на другие… такие знакомые и непохожие друг на друга… Счастливое отчаяние ребёнка. Весёлое отчаяние подростка. Ласковое отчаяние матери. Суровое отчаяние отца. Доброе отчаяние бабушки. Строгое отчаяние дедушки. Сотни, тысячи, миллионы отчаяний на каждого человека. Но лица ведь не меняются. Теперь ничего никогда не меняется. Как, впрочем, и раньше… ведь так было всегда…
Ловить призраки ушедшего веселья. Оно покинуло мир очень давно. Ах да, его ведь никогда и не было. Ведь всё это было всегда. Но ты вынужден искать его… искать призрачное веселье в шуме сверкающего дождя, в завывании дикого ветра, в лужах забытого счастья. И находить их следы. Следы, которые оставили вовсе не они. Идти по этим следам, пытаясь найти их. Разбирать осколки разбитого смеха. Манить тени бывших улыбок. Выдавливать из себя жалкий призрак улыбки. Создавать призрачные веселье, счастье… призраки настоящих веселья и счастья для призраков настоящих людей.
Щурясь, смотреть на бледное солнце. На это жалкое подобие солнца. Теперь оно заставляет людей щуриться. Хотя и не даёт света. Хоть… ведь оно было всегда. Ярко-жёлтый цвет лета и красное отражение осени, холодная гордая бледность зимы и весёлые блики весны… не существовали. Не было и манящего тепла тонких лучей света. Подумай – кому бы они были нужны? Верно, никто и никогда не нуждался в этих глупостях. Это всё лишь глупые выдумки людей. Людям ведь всегда нужно придумать что-нибудь. Правда – вот она, перед тобой.
Собирать неслышные звуки леса. То, что ещё осталось от них. Вернее то, что всегда, всегда было в лесу. Ведь там больше ничего и не было. Хватать их двумя пальцами и осторожно опускать в корзинку. Главное – не повредить их. Ведь они ещё пригодятся. Пригодятся… чтобы навсегда их разрушить. Уничтожить. И забыть о том, что они когда-то были. Ведь того, чего нет сейчас, не было никогда.
Изо дня в день предавать всё забвению. Зачем? А потому что людям так удобней. Так уж устроен этот мир. Странно…

 

[Kassandra]

Маленький кусочек солнца...

Грустно… да и сама не знаю наверняка, отчего же это. Нет, всё-таки знаю, наверное… Но почему же так грустно мне?
Утро… оно теперь никогда не приносит с собою радости. Нынешнее утро – это печальное время…
Солёная слеза по щеке бежит, а за нею ещё одна, и ещё. Будто бы играют они друг с другом в догонялки.
Хорошо, что зеркала нет в этой комнате – оно бы мне ничего, кроме ещё большей печали, принести не смогло бы – уж лучше окно.
Одна только радость в этом быть может – если бы думать, как Полианна да везде находить сторону хорошую – утопиться в слезах мне вроде бы и не удастся. Хотя радость ли это на самом деле?
Смотрю в окно, стекло которого давно уже, видимо, не мыто – всё в грязных разводах да в отпечатках чьих-то жирных пальцев. Смотрю, чтобы хоть чуточку успокоить сердце своё усталое…
Но не помогает мне вид из окна. Как никогда и не помогал мне. Потому что не может он никому помочь.
Ведь там, за окном, будто бы и пусто. Словно внезапно этот дом очутился совсем нигде, где кроме него и нет ничего.
Умом-то я знаю, конечно, что где-то там, в стране за окном, бродят да бегают – каждый на свой лад - и седые, и младые люди, всё по своими делам и без дела. Где-то растут, широко раскинувшись по нашей родной земле, леса, полные травами да деревьями – какие хочешь, на выбор. И речка наша, мелкая, течёт, никуда не спеша и не опаздывая, но всё же никогда и нигде не останавливаясь. Течёт она так, будто бы и дела ей никакого до нас нет, а всё дело её – просто течь, куда вздумается, не зная даже, что ждёт её воды за очередным поворотом.
Да вот только не могу я всего этого увидеть.
А печаль самая в том кроется, что знаю я - не глаза мои меня подводят, и вовсе не грязное стекло виновато в сей «слепоте». И знаю, что, возможно, в доме напротив – в том доме, что я не вижу и описать не могу – точно так же сидит и смотрит в это пустое ничто другой человек.
И, наверное, так же как я печалится да слёзы льёт. Безвольно слёзы льёт, и не думая, о том, что делает.
Просто грусть эту свою с сердца снять хочет, излить её наружу да и позабыть о ней после.
Он-то и не понимает, наверное, что, раз уже посмотрел в окошко, то не забыть тебе это чувство унылое до конца твоих дней. Может, в первый раз заметил он это – тогда поймёт ещё.
Вот и я понять успела. Да уже давно поняла – и утро каждое такое вот стало у меня, нерадостное.
Выхожу на улицу – и всё там обыденно. Люди разные туда-сюда шныряют с такою, порой, скоростью, что и заметить их не успеваешь – такое вот время пришло. Лес огромный кругом простирается – как если бы великан какой расстелил полотно зелёное да сам бы на него отдохнуть прилёг – и с полотном своим слился воедино и могучим лесом стал. Речка течёт, на солнце сверкая да переливаясь – такая чистая да прозрачная вода в ней, что на дне мелкие камушки пересчитать вот так можно. И солнце светит ярко-ярко в таком голубом и ясном небе.
Да вот только знаю я с давних пор, что неправда всё это, лишь видимость одна, которой верят люди непонятливые.
Стекло – оно ведь такая шутка, почти как зеркало – оно врать совсем не может. Да и как может вещь неживая врать?
Вот и не врёт оно. Видно сквозь него пустоту только. Серое ничто, в котором никого и ничего нет.
И ведь на самом деле пусто. Город наш – только иллюзия одна. Всё, что осталось нам теперешним.
Просто наш город, страна наша и земля наша – всё это один только вид, созданный для нас кем-то сон – красивый, но всё же не настоящий. Солнца нет у нас – а без него нет и остального ничего.
Потухло наше солнце, как свеча, догоревшая, как положено ей, до утра, да превратившаяся всего лишь в горку воска, которая уже не сможет дать никакого, даже самого скромного света…
Люди редко теперь в свои окна или зеркала смотрят – у них ведь всё дела и дела какие-нибудь, спешка великая – некогда им отвлекаться на такие мелочи. А я вот стара уже – больше мне уже ничего и не остаётся делать на этом свете, а то от скуки так и завыть можно. А те, кто тоже знают, не подают вида об этом – не знаю, почему… Но и я ведь ни с кем не говорю.
Но потому я и живу, что увидела. Не могу я забыть этого серого вида из своего окна – и никогда о нём уже не забуду, даже если забью все окна в доме своём или даже разобью стёкла. Да если я так и поступлю – мне хуже только будет от этого, так что уж живу, смотря в них.
Я очень давно уже живу на свете… Думаю, что пора бы мне было уже и на покой, если бы не то, что я знаю… Ведь остальные все боятся этого – не говорят они, но по глазами их я вижу страх нескрываемый – к старости хочешь - не хочешь, а научишься по глазам людей их чувства узнавать.
Так что живу я только за счёт знания своего… Как будто оно время моё растягивает да умереть мне никак не даёт.
И вот когда-нибудь, в далёком-далёком будущем – если Бог даст мне до него дожить - накоплю я денег побольше… Даже очень много. Неважно как, пусть даже вымаливая милостыню у людей добрых… Я уже и начала копить… И куплю на эти деньги много-много спичек.
И если удастся мне осуществить задуманное, я попрошу одного из тех больши-и-их волшебников, что летают в небо да меж звёздами шарятся, закинуть все эти спички на солнце и поджечь их.
И тогда вновь, как было это раньше, загорится наше солнце. На самом деле, а не в том подобии, что сейчас люди видят. Пусть даже это будет всего лишь маленький его кусочек…
Маленький кусочек солнца…