Участник №6 «L.M.N»
Мальчик, тощий, с выпирающими костями, растрепанными волосами и взглядом взрослого человека, сидел на длинной скамье, не дотягиваясь ногами до пола, и смотрел в пустоту. Он сразу бросился в глаза, хотя, казалось бы, ничем не отличался от остальных детей с практически такими же взглядами и тоже одетыми в однотонную форму католического детского приюта св. Бенедикта. По команде монашки дети встали и затянули утренею молитву.
Их голоса были монотонными, даже жуткими. Глядя на эти выстроившееся в ряды жалкие подобия настоящих детей, Джозефин внезапно поняла, что и пятьдесят, и сто лет назад в этой же церкви, в этих же формах такие же мрачные дети лишенными выражения голосами произносили те же самые слова. Времена менялись, менялись и лица, но все остальное здесь оставалось прежним.
Женщина поежилась, почувствовав себя неуютно не только в этой церкви, но и вообще в собственном теле. «Зачем я сюда приехала? – снова спросила она себя. – Лучше было не ввязываться в это вообще».
Хор голосов протянул заключительное «аминь», и маленькие жители приюта заняли свои места на длинных скамьях.
Взгляд Джозефин, бесцельно бродя по одинаковым для нее лицам, снова остановился на мальчике. Ничего особенного в нем не было.
Он ничем не был похож на Брайана, но почему-то вызывал у нее именно такие ассоциации.
***
Джозефин никогда толком не могла объяснить, что же заставило ее сделать это. Она не смогла бы ответить на этот вопрос в тот момент, когда одну за другой ставила свою подпись на многочисленных документах. Разрешения на что-то, подтверждения чего-то другого… всю неделю она провела, снова и снова изучая их, бегая по разным инстанциям, собирая подписи и печати каких-то чиновников сидящих в душных, тесных кабинетах. Тогда она тоже не смогла бы объяснить, что творит, равно как она не сможет разобраться с этим и спустя много лет.
На самом деле, причины были банальными, но, чтобы увидеть их, Джозефин надо было открыть глаза еще и на свои слабые стороны, а этого она не любила. Джозефин была действительно сильной женщиной, способной, как считала она сама, перестоять все. Она действительно перестаивала. Упрямо, усердно, последние годы делая это даже скорее назло непонятно кому, чем для самой себя.
Смерть матери, смерть отца, уход от нее мужчины, за которого она собиралась выйти, ссора с сестрой, все те проблемы, которые сваливаются на работающую мать-одиночку и, наконец, два года назад, смерть ее десятилетнего сына – все это Джозефин переносила все с большим и большим трудом, но переносила.
А все потому, что она была сильной, так она говорила себе снова и снова, и все это были просто мелочи жизни, те мелочи, с которыми просто приходится считаться, но совсем не обязательно давать им расстраивать себя. Совсем не обязательно, не обязательно… не обязательно…
Она говорила это себе, пытаясь сдержать слезы, сглатывая ком, подступающий к горлу, сохраняя спокойствие в любой ситуации. Не получалось.
Тогда Джозефин просто продолжала жить дальше, напоминая себе о том, что ничего другого она, собственно, сделать и не может. Ну разве что покончить с собой, но вот это уже полные глупости.
Она замерла перед тем как подписать последний документ, в последний раз спросив свой разум, то ли это, чего она хочет. Разум не знал, но подпись Джозефин поставила и еще несколько секунд смотрела на то, как по завитушке, которую она всегда выводила в конце, расползается чернильное пятно.
«Почему они не дали мне нормальной шариковой ручки? – раздраженно подумала она, а потом в голове проскользнула совсем безумная мысль: - Интересно, могут ли они теперь аннулировать соглашение, ссылаясь на недействительность последней подписи?»
Это было настолько глупым, что в следующий момент она чуть не расхохоталась, а потом поняла, что смех сейчас наверняка будет нервным или даже истеричным, и смеяться не стала. Вместо этого Джозефин вспомнила о том, как вообще подала документы на адоптацию ребенка.
Конечно, произошло это еще до смерти Брайана. Пять лет назад, как раз когда она раз и навсегда поделила с сестрой немалое отцовское наследство, поставила на ноги свой бизнес и поняла, что хочет еще одного ребенка. Беременность она исключила тут же, не задумываясь ни на минуту. Для этого нужен был мужчина, а представителей сильного пола Джозефин ненавидела как класс, исключая только своего сына. Брайан был хорошим мальчиком и вырос бы не менее хорошим мужчиной… если бы вырос.
Так или иначе, в те далекие времена она еще думала, что адоптирует по возможности новорожденную девочку. Сейчас, пять лет спустя, когда пришло оповещение о том, что подошла ее очередь, Джозефин даже не собиралась ехать в приют, слишком противна была мысль о том, чтобы брать замену своему сыну.
Но в итоге почему-то поехала, говоря себе, что делает это только для того, чтобы еще раз убедиться в том, что ребенок ей не нужен.
И сейчас она стояла перед маленьким, тощим десятилетним мальчиком по имени Пол, который смотрел на нее своими большими темными глазами. Немного напуганный и озадаченный, но главным образом апатичный, будто уже давно смирившийся со своей судьбой.
- Смотри, Пол, - проворковала монашка, - Джозефин приехала, чтобы забрать тебя к себе. Теперь она – твоя мама.
Мальчик только кивнул, не показывая практически никаких эмоций и не произнеся ни слова, как и в прошлый раз, когда Джозефин пыталась поговорить с ним.
Он не был ни глухонемым, ни умственно отсталым, как заверила ее та же самая монашка в прошлый раз, он просто находился под тяжелым шоком.
- Его мать вышла замуж не за того мужчину, - доверительно сообщила она, - он убил несчастную женщину на глазах у Пола, когда был пьян, а потом пошел и спрыгнул с балкона, разбившись насмерть. Это было всего год назад, с тех пор бедный мальчик так и не оправился, - она тяжело вздохнула, покачав головой, - сколько же у нас таких сломанных детей!
Это было чистой правдой. Судя по тому, что Джозефин прочла в брошюре приюта, в нем находились исключительно дети с травмированной психикой. Вероятно, история Пола здесь не входила и в двадцатку самых трагичных судеб.
- Все зависит от ребенка, - продолжала монашка. – Я должна признать, некоторые дети пугают меня своей стойкостью. Они прошли через настоящий ад, но все еще могут радоваться жизни, - она кивнула на окно, за которым действительно с счастливым смехом бегала стайка детей, - но большинство полностью замыкаются в себе, замолкают, разбиваются… Пол один из таких. Он очень ранимый мальчик. Вы не представляете, насколько я счастлива, что Вы решили усыновить его. Знаете, в нашем приюте дети редко находят себе родителей. Люди такие ужасные эгоисты, они хотят только абсолютно здоровых, идеальных детей, большинству не нужны такие дети, которые сами нуждаются в помощи. Для большинства людей они – просроченный продукт. Испорченные, никому не нужные. А мы ведь не можем дать детям как Пол достаточно тепла, чтобы они снова смогли вернуться к нормальной жизни. У нас нет средств для этого…
В этот момент Джозефин вспомнила свое желание удочерить маленькую, здоровую девочку, и ей стало стыдно.
***
- А вот твоя комната, Пол, - Джозефин открыла дверь в только вчера обставленную комнату и впустила мальчика внутрь.
Он равнодушно огляделся по сторонам.
- Большая, - тихо констатировал он и больше ничего не сказал в течении следующих двух дней.
Джозефин вздохнула и еще раз оглядела владения своего второго сына (подсознательно она каждый раз называла его «новым сыном» и каждый раз со злостью выгоняла эту мысль). Это была не та комната, в которой раньше жил Брайан, и на ту вообще совершенно не походила – у Джозефин было достаточно денег, чтобы позаботиться об этом.
На самом деле, это была детская, которая давно, еще в те времена, когда дом был наполнен людьми, принадлежала самой Джозефин. Комната Брайана была в другом конце коридора. Всю мебель из нее вынесли около года назад, примерно в то же время в нее и заходили в последний раз. Теперь она стояла совершенно пустая и запертая. Такая же мертвая, как и ее бывший хозяин.
Следующую неделю Пол покидал свои покои только для того, чтобы поесть, а говорил только иногда, когда Джозефин настаивала. Но, все же, он говорил, а это было хотя бы чем-то.
Женщина, ставшая теперь его матерью, читала ему книги на ночь, рассказывала о своем детстве, о том, как и где они бегали с сестрой, выдумывала вещи, которых никогда не происходило. К телевизору она пускала только когда ставила какой-нибудь взятый из видеотеки мультик. Кто знает, какие вещи, которые он мог бы увидеть, щелкая по каналам, травмировали бы его еще больше?
Ребенок молчал, безучастно глядя прямо перед собой и только время от времени переспрашивая что-то тихим голосом.
Потом она стала возить его с собой, показывать город, окрестности. Разумно было обратиться к психологу, и она это знала, но каждый раз думала о том, что это приведет только к тому, что ребенка затаскают по врачам и клиникам, так ничего и не добившись.
Джозефин была упрямой, она привыкла добиваться всего сама. И так они жили дальше.
- Джозефин? – прошептал он спустя два месяца, когда она читала ему на ночь.
Она удивленно посмотрела на лежащего на кровати мальчика, раньше он никогда не называл ее по имени. Он вообще никак не называл ее, говоря скорее с самим собой, чем с ней.
- Да, Пол? – мягко спросила она.
- Не уходи… - еле слышно пробормотал он.
- Я никуда и не ухожу.
- Ночью… не уходи… мне страшно одному.
- Конечно, - поспешно выдохнула Джозефин, впервые чувствуя, что ее старания действительно давали плоды.
Мальчик кивнул и вдруг схватил женщину за руку, изо всех сил прижав ее к себе. Почувствовав торжество, Джозефин осторожно погладила его по голове.
- Джозефин… - снова прошептал он спустя пять минут, когда та уже была уверена, что он заснул.
- Да, дорогой?
- Этот мальчик на фотографии в гостиной, это кто? Ты говорила, что на первой фотографии твои папа и мама, а на другой твоя сестра и ты, когда вы были маленькие, а на еще одной вы все вместе, а потом ты и твой папа, когда ты закончила колледж. Но ты никогда не говорила, кто на той, другой фотографии.
- Мой первый сын, Брайан, - ответила Джозефин и только потом осознала, что это было самое длинное предложение, которое когда-либо слышала от Пола.
- Он умер?
- Почему ты так думаешь?
- Рамочка черная… черный – это траур. Я знаю. Твои мама и папа тоже в черной рамочке, потому что они тоже умерли.
- Да… он умер, - признала Джозефин, погладив ребенка по голове.
- Тебе грустно.
- У меня есть ты, поэтому теперь мне не грустно, - соврала она.
Мальчик кивнул и вскоре заснул, судорожно обхватив во сне ее руку.
***
Медленно тянулось время, а Пол рос, постепенно заживали и его травмы, затягивались старые раны. Через полгода Джозефин отправила его в школу. Сначала она хотела пристроить его в интернат, как и требовали того семейные традиции, но так и не решилась. Мальчик слишком привязался к ней, а она, в свою очередь, привязалась к нему.
Он учился довольно плохо, но старался изо всех сил – в этом Джозефин не сомневалась. Когда ему исполнилось двенадцать, Пол вдруг высказал желание вступить в группу по кунг фу, а отказать новоявленная мать ему не могла. Он тренировался с невероятным упорством, и когда, спустя год, Джозефин спросила у тренера об успехах ее сына, тот внезапно сообщил, что Пол – лучший в его возрастной группе и обязательно должен участвовать в чемпионате в этом году.
Через месяц Пол действительно уехал на чемпионат и, к еще большему изумлению Джозефин, взял второе место.
- Смотри, мама, - гордо сообщил он, показывая огромный синяк на предплечье.
Женщина точно не помнила, когда он начал называть ее мамой, но теперь он делал это время от времени.
- Молодец, Пол, я ужасно горжусь тобой, - ответила она совершенно честно, - смотри, какой ты стал сильный.
- Да, - подтвердил мальчик и прибавил необычайно серьезно: - Я стану еще сильнее, так что смогу защищать тебя от всех, кто хочет тебе что-то сделать.
- Ты пошел на кунг фу, чтобы уметь защищать меня? – шутливо спросила Джозефин.
- Да, - без тени улыбки ответил Пол, - я всегда буду защищать тебя.
