Спорт.
Лежа в кровати, я слушал тебя,
ты говорила, что в детстве гимнастикой
ты занималась, однако судьба
не оценила привитую пластику.
Ты предложила: "Давай покажу
кое-чего из того, что мы делали.
Правда, в шпагате уже не сижу."
Мне все равно. Не подумал бы "Села ли?",
если бы даже увидел шпагат.
помню, ходил на футбольную секцию
в школьные годы. И больше сказать
мне тебе нечего, кроме эрекции.
Выгнувшись, как интересная мысль,
ты восхитительна. Воспоминания
юного тела переплелись
то ли с убитым в себе дарованием,
то ли со мной, бесполезным в быту,
ждущим в себе бесполезного гения,
хилым поэтом, твою красоту
сделавшим этим стихотворением.
На своей волне.
Воображая эту жизнь как океан,
с его течениями, штилями, штормами,
я представляю длинный караван
из кораблей, которые - мы сами.
Они плывут в неведомую даль
под парусами юности. Чем старше
странствие, тем менее штурвал
и курс зависят от настроя экипажа.
Когда-то все они покинули порты
и их в тот день не то, чтоб провожали,
но праздник был. Шампанское, цветы
дарили тем, которые держали
их, перед спуском на воду, в руках.
А если так, то это - лишь модели,
которые плывут на чей-то страх
и чей-то риск, столкнувшие их с мели.
И что такое есть их экипаж,
когда корабль умещается в ладонях?
Все путешествие - иллюзия, мираж,
кроме того, что молодость уходит
и вправду... Даже если корабли
куда-то доберутся всей эскадрой,
то не на край, а лишь вокруг Земли
отметкой в новой медицинской карте.
Но так ли это, людям не узнать.
Одно приятно - люди не мешают
друг другу плыть, а мне осознавать,
что здесь не я один воображаю.
Март.
Пришла весна и показала землю
слепому солнцу, как котятам туалет
показывают люди. Тихо дремлет
на час назад оттянутый рассвет
в постели нашей утром воскресенья.
И то, что нам пока не хочется вставать,
наверное, всего лишь ощущенья
живой Природы, вынужденной спать
три зимних месяца. Осматриваясь вяло
глазами, полными еще живого сна,
мы долго нежимся под белым одеялом
в свой выходной, как с первого числа
под снегом нежится другое время года.
И пусть деревья еще стынут в серебре,
теперь все это - просто непогода,
как было дикостью плюс десять в декабре.
Кисловодск.
Вокзал. Бульвар - лицо официанта,
рекламных вывесок приветливая спесь.
Пенсионерки ищут квартирантов,
растягивая губы словом "здесь"
в гостеприимные и добрые улыбки.
В табличках "Сдаю комнату под ключ",
наверняка, не сыщется ошибки
еще лет сто. И солнце, как сургуч
на голубом загадочном конверте
безоблачного неба. Гастролер
на ярком постере с заезженным концертом
неокупаем, как зимой фуникулер.
Смотрю на стены в подземелье перехода
и размышляю об учении Христа
в подпольях Рима. Ловят пешеходов
изображения фашистского креста.
На реконструкцию закрытый кинотеатр.
Под барельефами времен СССР,
изображающими светлое "когда-то",
молчит история, как пленный офицер.
За серой мумией фонтана купол цирка.
Я вспоминаю, что шестого декабря
здесь проходило выступление "Бутырки".
Я не был там и, думается, зря.
Земля кругла. Вокруг себя я вижу
отель "Венеция", кафе "Окно в Париж".
Кто круглый год катается на лыжах,
а кто - на круглой стоимости лыж...
Земля кругла. И лучше всех известно
об этом нищенке, которая сидит
с младенцем на одном и том же месте
и на прохожих даже не глядит
по той причине, что прохожие приелись.
Она им тоже. Жалкие рубли
в ее ладони - милость или ересь,
не признающая округлости Земли.
Вокзал, бульвар, фонтан и купол цирка.
Сто лет спустя поэт все описал,
как пустоту описывает циркуль:
бульвар, отель "Венеция", вокзал...
Средний класс.
Прослойка общества, где каждый сам себе
величина и просто величинка.
Я понял, думая о классовой борьбе,
что пирожок не борется с начинкой.
