И еще…
Кажется, здесь такого не было. Нашла случайно. За них Олди отдельное спасибо
Все стихи принадлежат Ниру Бобовай, двенадцатилетней девочке по прозвищу Сколопендра.
Тень от ствола клеймит висок,
как вечности печать.
Я слышу голос – это Бог
идет меня встречать.
Старые долги,
новые враги,
все прошло,
закончилось быстро так,
что не стать своим
ни тебе ни им.
Не суметь, не дойти
и не выстрадать.
Лежит человек, сну доверясь,
лучом, перерубленным дверью.
А вена похожа отчасти
на чей-то неначатый путь.
И тихо в районе запястья,
как цель, пробивается пульс.
А хочется повыше,
хоть чуть-чуть повыше,
А хочется подальше,
хоть чуть-чуть подальше,
Ах, как же это вышло,
как же это вышло?
Ведь мы такого и
не ожидали даже…
Я открываю скрипучую дверь,
я выхожу из тьмы.
Я – это я,
зверь – это зверь,
мы – это мы.
А мы давно не верим в миражи,
Уверовав в удобных теплых
креслах
В непогрешимость мудрого
прогресса
И соловья по нотам разложив.
Что-то не так? –
но выключи свет.
Пусть темные мысли
приходят к тебе.
Сны о лгунах,
сны о войне,
сны о драконьем огне
и сны о тех тварях, что норовят
тебя укусить во сне.
Долгая жизнь с мерзавцами
Даже и богам не прощается.
Последняя заповедь
В ночи вверх ногами качается.
Разбиты стекла в витраже.
Бесцельны жалобные речи.
Прощайте, милые,
до встречи!
Мы не увидимся уже.
Здесь агнца любит лев, здесь хищник мил и кроток.
Да здравствует наш рай – рай клеток и решеток!
Вы помните, люди, хоть что-то?
Задернута жизнь, словно штора.
Я адом отвергнут,
мне райские кущи не светят.
Я – призрак, я – тень,
наважденье.
За все я в ответе.
Так и живем.
То платим, то не платим
За жалкие подачки от судьбы –
И в рубище безмолвные рабы,
И короли, рабы в парчовом платье.
Так и живем, не слыша зов трубы.
Умер день.
Это много страшнее иных смертей.
Обалдело стою
над потерей потерь.
Когда-то был Господь,
и рай, и сатана,
и доброе вино…
Но мчатся времена:
нет Господа, увы,
нет сатаны, нет рая.
И что грустней всего,
нет доброго вина.
Без нас не делалось ничто,
Нигде и никогда:
Хоть черный крест,
Хоть красный круг,
Хоть белая звезда.
Небыль?
Вечер?
Небо
на плечи.
Здесь все не так.
Здесь онемели птицы.
Здесь солнце умирает на заре.
Но это сон –
И можно пробудиться
И снова очутиться в сентябре.
Ветер
о шиповник
ночью –
в клочья.
Сколько стоишь ты,
душа?
Отблеск
медного
гроша.
Умирающего спасение –
в невозможности воскресения.
Мне назначены судьбой
бой
и боль.
…Мог играть и без струны,
знал, что вывезет кривая,
и терпеть не мог войны,
потому что убивают.
Нет мудрости в глупце? И не ищи.
Начала нет в конце? И не ищи.
Те, кто искал, во времени не тонут,
А от тебя следов и не ищи.
Хоть одной ногой –
но в огонь.
В огонь.
Шепчут листья на ветру:
«Я умру…»
«Тварь…»
Жалко
палку –
бьет по псу.
Палка,
я тебя спасу.
Я такого не хотела –
чтобы тело
улетело.
Прорастают семена из пепла,
Вскормлены углями и золой.
Это я, наверное, ослепла,
Стала злой.
Добра много?
Зла мало?
Держись – ногу
Сломала жизнь.
Из гнилья слова,
если я права.
Или век гнилья,
или я – не я.
В руку
пригоршню
дерьма –
вот вам жизни кутерьма.
Дрожь
рук –
а вдруг?
Дети,
солнце светит где-то.
Помните это.
Палый лист,
не злись –
это жизнь.
Ложись.
Нерожденные слова
горло теребят.
Я училась убивать,
начала с себя.
Небо
требует мзды
с каждой шлюхи-звезды.
Крики, лица,
толкотня.
Застрелитесь
без меня.
Не кричите.
Это я –
на изломе
острия.
В клеточку плаха,
В елочку дыба.
Сдохнуть бы от страха! –
Видно, не судьба.
И одни из них шли,
уходя в темноту,
Свято веря, что ночь,
словно сажа, бела,
За черту,
Что чертой не была.
Догорает свеча,
что-то тихо шепча
молчаливой
громаде
меча.
На сцену,
времен полномочный посол,
выходит
секундная стрелка часов.
Отвечаю палачу:
- Я не плачу.
Я плачу.
Можно сказать смело:
«Смерть –
не сметь!»
Посмела.
Телами
гасили пламя.
Вен небесных просинь
вторглась в мои сны.
Это просто осень
поперек
весны.
Ненавистны ты и я
мерзкой твари Бытия,
потому что наши души
вне
ее разбухшей туши.
Ухожу.
Махните мне рукой.
По ножу –
в покой.
Месть
Творцу
не к лицу.
Кажется:
лишь миг – и я пойму,
почему
так трудно одному.