3.
Какое-то время после похорон я носила траур. Не столько отдавая дань традиции, сколько потому, что он ограждал меня от ненужных разговоров.
Если я выходила на улицу в обычной одежде, то рано или поздно ко мне подбегал неизвестный человек, чтобы рассказать, как он сочувствует, какой хорошей была моя мама, и как она или ее книги повлияли на жизнь и прочая, прочая. А когда я надевала черное платье, все просто смотрели издали, но не подходили, не желая мешать моему так называемому горю.
Я, конечно, никому, даже мужу, не озвучивала мотивы поведения. Меня бы просто не поняли. Но очень хотелось, чтобы все эти сочувствующие, которые, дай Бог, один раз видели маму по телевизору, оставили меня в покое.
Самое паршивое было еще и то, что я не могла сидеть дома. Я уже не помню, когда наша усадьба казалась мне уютным местом. Быть может, я чувствовала там себя комфортно в детстве, когда был жив папа. Но с каждым годом я все больше ненавидела и крышу из красной черепицы, и белые стены, и камин, который ни в коем случае нельзя трогать, потому что бабка Эми!
Св. Патрик, я всего лишь единожды к нему подошла, мне тогда едва семь исполнилось, а мама увидела, подлетела с бледным, как у покойника, лицом и отшлепала меня по заднице! «Понимаешь, мать умерла у нее на глазах! Она испугалась за тебя!» - убеждал потом папа. Ну и что? На моих глазах тоже мама умерла. Но я же не кричу на Ранию, как только вижу ее возле книжного шкафа!
В общем, дома находиться было совершенно невозможно! Я пыталась заниматься пробежками, но спорт – это не мое. Ходила по галерее, но было совершенно невыносимо понимать, что мои картины подскочили в цене не потому, что я хорошо рисую, а потому что мамина смерть сыграла на руку. Ее имя было у всех на слуху, а вместе с ним и мое.
Знаете, как говорили? «Анна Салливан, дочь всемирно известной писательницы Бэт Салливан и талантливая художница». То есть мои заслуги всегда шли после маминых. Ее не стало, но это ничего не изменило. Мои книги всегда будут проигрывать ее романам. Ах, я осмелилась обмолвиться, что она не любила эти «розовые сопли» о вечной любви в одном из интервью, так меня чуть живьем не съели. Из маминого имени ковали легенду, когда еще земля на ее могиле не успела осесть.
Я решила было каждый день выбираться на природу с мольбертом, но вдохновения не было. Вся эта дурацкая ситуация совершенно выводила из себя.
Так я и моталась по городу, не зная, куда себя деть, пока не нашла в библиотеке книгу «Все о ее жизни», в которой описывалась история
Лоры Сэмпл. Как оказалось, она приходилась мне пра-пра-пра-пра-бабушкой (я могу напутать с количеством «пра»). Лора дважды была замужем, второй раз за Мортимером Готом, кстати говоря, хотя это и не важно. Ее старший сын – Петр - умудрился настрогать пятнадцать детей – всех от разных женщин, при этом так ни разу и не женившись. Одним из его сыновей оказался дедушка Мэтта Холостякки, первого мужа Эми. То есть прадед моей мамы.
Я и не предполагала, что у меня настолько глубокие корни в этом городе. Мне тут же захотелось узнать, что к чему. Ведь мама так гордилась, что Эми на голом месте основала и т.п. – я эту историю слышала три тысячи раз! А, оказывается, наш род гораздо древнее!
Я выяснила, что
дом Лоры до сих пор сохранился, хоть и был несколько раз перестроен. Разве не замечательно?! У меня тут же появилось желание посмотреть его – ведь это же настоящее родовое гнездо, а не то, что наше жилище на холме.
Я отправилась туда, чтобы взглянуть хоть глазком.
Оказалось, что усадьбу выкупила недавно приехавшая в город семья
Рейнолдс. Ровена, старшая женщина в семье, встретила меня на пороге. Я объяснила ей ситуацию, попросила разрешения осмотреть дом.
- О, пожалуйста-пожалуйста! Только не сегодня. Мы еще не распаковали вещи, знаете, эта жизнь на коробках никого не красит.
Мне не хотелось стеснять ее, поэтому мы просто поболтали. В тот день я ощущала себя прекрасно, как никогда, ведь Ровена не знала, что я «та самая Анна Салливан», поэтому не было ни ложного сочувствия, ни напускного интереса. Мы поболтали о ее семье, о моих картинах и разбрелись, довольные друг другом.
Дома жизнь не менялась. Рания очень хотела быть прилежной ученицей, но если ее успехи в изучении языка и литературы были очевидны, то через точные науки она продиралась с таким скрежетом зубовным, что хотелось и вовсе забрать ее из школы, чтобы не мучилась.
- Евклид родился, чтобы я умерла в адских муках! – кричала она, швыряла тетрадь и бегала по дому кругами. Через полчаса возвращалась и снова садилась за уроки. Сил моих видеть это не хватало.
Позвонил Гай, младший сын Эдварда и Джулианны, мой двоюродный брат. Он объявил о своей свадьбе и извинился, что не позвал.
- Анна, я понимаю, у вас траур. Да и у нас с Розой-Марией не такой уж большой бюджет. Обошлись скромными посиделками. Ее родители да мои братья с сестрой. Ты же не в обиде?
Мне, если честно, было все равно. Я всю эту семейку видела от силы пару раз. Это мама постоянно поддерживала связи, обменивалась фотографиями и так далее. А меня ложная семейственность не привлекала. Эти люди по большому счету были мне чужими.
Меня больше беспокоила Рания, которая будто поселилась на кухне. С тех пор, как умерла мама, девочка моя от любого расстройства искала спасение в еде. И я каждый день вслед за руганью на геометрию слышала, как хлопала дверь холодильника.
Я даже старалась забивать его некалорийной и сытной едой. Мне совершенно не хотелось растить толстую и некрасивую дочь – видеть, как кто-то губит свою красоту все равно что портить свою же картину. Вандализм!
Я пыталась объяснить это дочери, но она не понимала.
Спенсер тоже не желал слушать. «Оставь девочку в покое!» - и все тут.
То есть я должна была молча смотреть, как моя дочь растет вширь и портит себе здоровье? Ну, уж нет!
Как-то я прочитала ей лекцию, что полные люди чаще страдают всяческими заболеваниями, но это услышал Спенсер и выволок меня на улицу для разговора.
- С нашей дочерью все в порядке! Не смей вбивать ей в голову, что она будет страшной, жирной и прыщавой! – шипел он на меня сквозь зубы. Я же слышала, как снова хлопнула дверца холодильника на кухне.
- Ты же врач! Объясни ей!
- Дура! – Спенсер схватил меня за плечи и как следует встряхнул. - Рания после каждого разговора с тобой заедает горе, ты же сама ее провоцируешь со дня смерти Бэт! Дай ребенку время успокоиться!
Я пыталась объяснить, что просто хочу помочь, но он оттолкнул меня и ушел. Весь вечер муж проковырялся в огороде.
Надо ли говорить, что я обиделась и неделю спала, отвернувшись от него.
Через несколько дней нам пришло извещение, что издательство приняло книгу Рании в печать. Надо же, я и не знала, что она уже что-то написала. Дочка так переживала, так радовалась, что за вечер не съела ни кусочка и побрела спать голодной.
- Как я горжусь тобой! – я обняла Ранию и поцеловала перед сном.
- А бабушка, она бы мной гордилась?
Я замерла на секунду, а потом, конечно же, ответила: «Да».
Даже для моей дочери самым главным человеком была Бэт, а не я. Анна-всегда-на-вторых-ролях, вот как меня можно звать.
Спустя некоторое время женился и второй сын Эдварда – Демарко. Поговаривали, что по залету. Я же продолжала общаться с Ровеной. Она рассказывала мне о том, как нашла любовные послания Петру в старой тумбочке на чердаке – видимо, прежние жильцы не считали их ценными.
- Дорогая, такое ощущение, что в твоего предка был влюблен весь город! Интересно, чем он их брал! – восторгалась она и зачитывала мне письма вслух.
Спенсера повысили, и мы стали видеться еще реже – он постоянно торчал на работе. Деньги, деньги, деньги – я только об этом и слышала. «Как ты не понимаешь, нам нужно платить по счетам!», «Не будь такой безответственной!» и даже «Вот если бы ты работала!»
Он не понимал, что если я начну работать, то уже не смогу рисовать. А картины – единственная радость в моей жизни. Это то, чего не умела моя мама.
Меня так пугали все эти разговоры, что, мол, пора определиться, что я не маленькая и не могу вечно торчать дома… Кому какое дело? Мне вполне хватало тех отчислений с книг, которые присылало издательство. Если бы в доме не было денег, то я бы нарисовала картину и продала бы ее. Не такая уж и проблема – финансы. Просто мне не нужно много, а Спенсер как помешался на благосостоянии семьи.
Мне было очень тяжело находить общий язык с мужем, и иногда я просто ревела в подушку, потому что семейная жизнь получалась совсем не такой, как я хотела. Впрочем, наверное, Ровена права – и это была просто депрессия перед днем рождения. Так нелегко осознавать, что тебе уже не 20, и что молодость ушла, и больше не вернется.
Я старалась побольше времени проводить с дочерью. Иногда мы бродили по окрестным холмам, иногда проводили вечер перед телевизором (и я даже выучила, как зовут всех ее любимых супергероев
)
И все равно Рания каждый день хотя бы часа на два убегала в кабинет писать. «Потому что бабушка так советовала!» - говорила она.
Иногда у меня создавалось впечатление, будто я своей дочери в тягость.
)
