2.
Мне было нелегко пережить смерть мужа. Сейчас, когда прошло уже немало времени, я понимаю, что слишком много навалилось на меня. Мой психолог говорит, что я слишком ответственно ко всему подхожу, поэтому сильно расстраиваюсь, если что-то идет не так. Может быть, проблема была именно в этом, не знаю.
В любом случае – смерть мужа, родившийся сын, неудачные статьи, послеродовая депрессия – все это случилось одно событие за другим, как будто кто перебирал на четках бусинки моей жизни. Щелк – умер муж, щелк – родился мальчик, щелк-щелк. Иногда ночью мне снился этот звук. И я просыпалась с визгом.
Мне даже начало казаться, будто так и должно быть, ведь я не любила мужа, и судьба его забрала, наградив за такую «неправедную» жизнь ребенком не того пола. Джон был милый мальчик, но первое время я с трудом брала его на руки, так сын был похож на Обри.
В какой-то момент я поняла, что нужно взять себя в руки, иначе я действительно сойду с ума, поверю в фатум и прочие сказки для невезучих, и окончательно сломаюсь – буду ныть и плыть по течению, как мама.
— Хватит заниматься самоедством, - сказал мне как-то Аза, и легонько встряхнул.
В этот момент или чуть раньше – но я все же проснулась. И все то, что я делала на автомате, стало вдруг осмысленным. Нужно заботиться о детях, неважно, мальчики они или девочки, но они мои. Нужно следить за домом, потому что Азе мерещится вершина карьеры, близится должность космонавта – мечта его жизни, а значит, вряд ли он сможет еще и тут мне помогать. Нужно… и вот этот список дел заставил меня перестать тратить время на слезы.
Знаете, у меня будто глаза открылись – я жила на автопилоте. Ричард большую часть времени ползал в гостиной, трепал книги, до которых мог дотянуться, и хотя я надеялась, что от этого будет какой-то толк, но, судя по хрусту бумаги, из ребенка такими темпами мог вырасти только шредер.
Я все же дописала очередной свой опус – пародию на «Унесенных ветром» - стиснув зубы, сжимая кулаки, я загоняла слезы куда-то далеко вглубь. Постепенно пришла мысль, что по большому счету я жалела не Обри, а себя. Вся эта скорбь вселенских масштабов была о моей неудавшейся жизни, но разве это нормально? Нет, я не самое несчастное создание на свете, а значит и тратить время на слезы и жалость к себе не нужно. Трудно было это понять, еще труднее принять и успокоиться. Но я это сделала.
Мне стоило больших трудов рассказать о том, что случилось дальше. Тяжело быть честной самой с собой, еще тяжелее рассказать об этом другим. Но я обещала матери оставить правдивую историю для потомков. И как бы мне ни хотелось приукрасить правду или вырвать листы из тетради – я не могу. Если Салливан дал слово, он держит его до последнего. Это так, а значит, расскажу все как есть. И пусть потомки меня судят.
Честно говоря, я не знаю, когда все это началось. У Азы всегда были проблемы с мамой... в постели. И дело вовсе не в том, что он не мог, а в том, что она не хотела. Я с трудом представляю, как при этом здоровый молодой мужчина мог ужиться с ней, не изменять, стать другом и опорой, если уж не было шанса быть мужем во всех смыслах слова. Но Аза смог. Впрочем, когда он озвучил причину, я не удивилась.
В его поведении всегда было что-то от Гумберта Гумберта. Нет, он не бросал на меня похотливые взгляды, не сходил с ума, видя, как растет моя грудь и фигура приобретает женские черты. Я даже не могу понять, с какого момента в его глазах, когда он смотрел на меня, появилось нечто иное, чем забота о приемном ребенке. Но мне еще подростком было неловко находиться с ним наедине. И ему тоже, как оказалось. Никогда он не пытался дотронуться до меня как-то иначе, чем по-отцовски, сказать что-то с подтекстом. Аза всегда держался на расстоянии, и все же мы оба это чувствовали.
Нет, не притяжение, искры из глаз, замирание сердца и прочую ерунду, которую я пачками сую в сюжеты для своих историй – юные барышни и домохозяйки падки на высокие романтические переживания, чем пафоснее описать, тем больше восторгов вызовет книга. «Побольше розовых соплей – вот залог успеха!» - говорил мой редактор.
В реальной жизни все иначе. Просто в какой-то момент ты начинаешь где-то на подкорке чувствовать, что что-то не так, и как бы мужчина ни старался, любая женщина поймет его отношение к себе гораздо раньше, чем он решится это озвучить. Я все понимала, но молчала. Он догадывался об этом - и тоже молчал. Милый заговор во имя мира и спокойствия в семье.
Аза поддерживал меня все это время, и я начинала чувствовать, что с каждым разом он понемногу набирался смелости – его руки успокаивающе проводили по моей спине, задерживаясь на секунды дольше, чем следовало, и каждый раз в моем мозгу начинался хаос – мысли скакали одна через другую. Что делать? Оттолкнуть? Сделать вид, что не заметила? Любила ли я Обри? Есть ли любовь вообще? Предам ли я мать?
Аза утешал меня, успокаивал, говорил о сыне, а я выстраивала в мозгу ходы, планировала, что делать дальше.
Я знала, что рано или поздно – через месяц, два, может быть, несколько лет – в зависимости от моего поведения, но он решится и раскроется. И уж если суждено быть разговору, так лучше, чтобы все случилось как можно раньше – никогда не любила тянуть кота за причинные места. А еще я помнила, что обещала матери передать дом и землю наследнице. И это обещание висело надо мной дамокловым мечом.
Поверьте, мое решение не было спонтанным и стоило немалых бессонных ночей и угрызений совести. Но иначе и быть не могло – все сложилось так, чтобы привести нас к закономерному концу.
Я знала Азу как облупленного, но гораздо важнее, что он знал меня почти с пеленок. И никто не будет требовать друг от друга невыполнимого, когда заранее известны пределы.
Я вряд ли кому-то смогу подарить небо в звездах или окружить неземной заботой, а Аза никогда не станет брутальным мужчиной, который закинет жену на плечо и поволочет в пещеру без возражений. Мы оба понимали это, но самое главное, что не искали ничего подобного в партнерах. Сомнения слетали с моего решения как шелуха с луковицы, и оставался только один порог – эта чертова мораль, на которую я никогда не обращала внимания, но ей отчего-то придавала такое значение общественность.
Поймите меня правильно, быть с Азой – это даже не инцест, ни я, ни Кэт, ни тем более мальчики никогда не воспринимали его как отца. Всю жизнь я видела в нем прежде всего мужчину, супруга матери, но не более. А потому и препятствия никакого для меня не существовало. Но для остальных…
Все случилось в тот день, когда у Эдварда родился еще один ребенок. Довольный Аза сообщил мне новость, вернувшись с работы, я радостно всплеснула руками, мы обнялись… ну и да, поцеловались, конечно. Иногда, чтобы понять, слова вовсе не нужны. Аза пытался извиниться, это было так трогательно, но я закрыла ему рот рукой:
— Молчи, милый, не нужно…Я все знаю.
И мы понимали, что нельзя скрывать наши отношения, так было бы гораздо хуже, а сплетен в любом случае не избежать. В тот же вечер мы обручились, решив переждать пару дней, пока буря в мозгах горожан уляжется и пожениться. Кроме того, Аза настаивал, чтобы я подумала еще, наивный, неужели он не понимал, что я все уже решила, и что времени на размышления было предостаточно?
Так оно и случилось бы, не вмешайся в процесс призрак матери. Да, мы видели ее периодически – наше домашнее кентервилльское привидение. Но она никогда особо не шумела. А тут – я только и успела вскрикнуть:
— Мама, стой! – как она вдруг налетела на нас ниоткуда и принялась бушевать, завывая, как Баньши.
Я слышала, как она кричала про доверие, предательство, коварного соблазнителя и прочую чушь, и понимала, что вряд ли смогу что-то объяснить ее духу. В глазах того, кто раньше был Эми Салливан горело белое пламя ярости, и невозможно было остановить это безумие. Не единожды Аза получил пощечину, прежде чем призрак хоть немного угомонился.
— Мама, - попыталась я сказать хоть что-то спокойным голосом, - но призрак взвыл дурниной, вереща про блуд, про кровосмешение – это еще почему? – и кары небесные на наши плечи.
И я испугалась, что теперь у нас будет свой личный полтергейст, потому что это создание рвалось отомстить нам за все мыслимые и немыслимые невзгоды.
— Чего ты хочешь от нас? Уходи! Я беру эту женщину в жены перед Богом и людьми, - закричал Аза, держа меня за руку.
Призрак вдруг замер.
— А ты, Элизабет, согласна? – проскрежетал он своим мерзким голосом. Нет, это создание лишь внешне напоминало мать.
—Да, - твердо сказала я и надела кольцо на руку Азе.
Призрак вздохнул и испарился вдруг.
— Знаешь, милый, - сказала я, нервно хихикая, - это была самая странная свадьба, которую я только знаю.
— Главное, что оно угомонилось, - улыбнулся мне муж (непривычно было так его называть) и ласково обнял.
Рада за всю семью Салливанов - и за Бет, и за Азу. Так здорово, что все налаживается 
