Melodiana
Поклонник Макса Фрая
1. Победитель определяется открытым голосованием.
2. Голосовать можно зарегистрированным пользователям с не менее чем 30 сообщениями, только один раз.
3. Необходимо выбрать 3 наиболее понравившихся произведения и распределить их по местам с 1-го по 3-е с комментариями (свои голоса можно и прислать мне по ПС)
4. Голосование длится до 7 ноября включительно.
5. Конкурсанты имеют право голосовать, в том числе за себя, но их голоса (за себя) при окончательном подсчете учитываться не будут.
6. Ники участников не разглашаются. Указываться будет только ник победителя.
Всем желаю удачи!
Участник №1
2. Голосовать можно зарегистрированным пользователям с не менее чем 30 сообщениями, только один раз.
3. Необходимо выбрать 3 наиболее понравившихся произведения и распределить их по местам с 1-го по 3-е с комментариями (свои голоса можно и прислать мне по ПС)
4. Голосование длится до 7 ноября включительно.
5. Конкурсанты имеют право голосовать, в том числе за себя, но их голоса (за себя) при окончательном подсчете учитываться не будут.
6. Ники участников не разглашаются. Указываться будет только ник победителя.
Всем желаю удачи!
Участник №1
Солнечный луч
I
- Когда произведение начинается с монолога, это никуда не годится, - высказал свое мнение Луч. – Будто крик петуха на восходе. В литературе петух этот совершенно лишний. Это как крик до появления солнца. Представь, сплошная темень, ни намека на свет, и вдруг крик петуха.
Джин смотрела на Луча с откровенным непониманием.
- Я к тому, что нет описания, сцены, изначальной ситуации, даже действия, как такового, нет, - продолжил рассуждения Луч. – Только ненужные никому слова, непонятно к чему привязанные.
- Это ты говоришь о сексе? – рискнула предположить Джин.
Теперь Луч смотрел на нее с непониманием.
- Джин, занятия психологией не идут тебе на пользу, - он оглянулся; вокруг собирались суетливые люди, а потому становилось тесновато. – Как бы то ни было, один вопрос меня интересует, - Луч почувствовал знакомое покалывание в груди. – Ты знаешь, где Мейл? Я давно ее не видел.
- Мейл? – хлопнула глазами Джин. – Вышла замуж и уехала.
Со скрипом и звоном, ломая нервные клетки по пути, нечто размером с шар для боулинга подпрыгнуло до внутренней стенки затылочной части черепа и шумно рухнуло обратно на дно живота.
- Да? – с трудом разомкнул вдруг пересохшие губы Луч. – Как неожиданно, - он попытался подняться, схватился за спинку стула, чтобы не упасть. – Я… Мне нужно выйти подышать.
- Угу, - безучастно согласилась Джин, возвращаясь к чтению «Загадок восприятия». – Так о чем ты говорил?
Луч опасно качнулся.
- Да так, не о чем, - он развернулся и побрел сквозь толпу, забившуюся в аудиторию.
II
Распугивая людей, Луч несколько раз падал, но сумел добраться до улицы, где он остановился на несколько мгновений.
Периоды жизни Луч условно делил по принципу «ежедневной программы освещения». Для него существовало «время солнца», «время люстры» и «время лампы». Луч не любил солнце. Даже сквозь темные очки оно пробивалось и слепило глаза. Но под солнцем было тепло, и света оно давало действительно много.
Люстра, символизирующая вечер, не столь естественная, как дневной свет, раздражала одним своим существованием. Но она так старалась заменить собой солнце, что была достойна уважения.
Лампа создавала самую интимную обстановку, подчеркивала красоту ночи и тишину сна. Под ней было просто одиноко.
Кто-то выключил лампу Луча.
Пройдя пару шагов на запад, он упал. Лицом в снег.
Солнце успело зайти, но фонари еще не включили. Высоко в небе гудели двигателями летающие машины. В голову, под снег, проникла мысль, что было бы совсем неплохо, если бы одна из них свалилась прямо на него. Луч остыл и замерз. Спустя минуту он лишился сознания. Одинокие прохожие не обратили внимания на тело в сугробе, ведь люди редко обращают внимание на мелочи. К тому же, прохожие спешили скорее успеть домой в столь поздний час.
Что интересного в каком-то пьяном, свалившемся в снег в метре от научного центра? Как будто ученые не подвержены всеобщим слабостям.
III
Мир полон знаков, которые реально существуют только в текстах. И сознание, упорно цепляясь за тексты, в жизни не может заметить те же детали под собственными ногами.
Луч и правда мог лежать без глубокого смысла. Многие видели, как утром он заходил в бар на первом этаже. Но если кто и задумывался ненадолго над лежащим телом, то это было вовсе не важно для картины.
В картине мира существовал четко определенный набор компонентов.
Ночная тьма, машины в небесах, холодный ветер, металл и камень. И Луч, втоптанный в снег.
Через полчаса включили уличные фонари.
Он очнулся, почувствовав, что задыхается; выбрался из-под снега и неловко поднялся на ноги.
IV
«Солнечный луч в вашем доме!
От «Службы помощи».
Закажите себе кусочек тепла.
Истинный свет специально для вас, легко включаемый и выключаемый по желанию.
Безопасная установка, многовековая гарантия, инструкция на вашем языке.
Солнечный луч – близость света и тепла как никогда.
Войди в светлый мир, купи солнце сейчас».
Служба помощи 560
******
Участник №2
Палата № 41
Тишина, тишина. Почему в этой больнице каждое утро так тихо? Будто разом вымерли все врачи и пациенты. Даже птицы не поют, хотя время перевалило за девять. Или десять. Точно не знаю, здесь нет часов. Только в окно прямо над кроватью светит солнце. Когда оно полностью скрывается за углом здания, приходит время завтрака. Для кого-то это поздно, но не здесь. На этом этаже людям некуда торопиться. Большинство из них обречено, другие, как и я, ждут приговора. В основном, палаты одноместные, но многие просят «подселить» к ним кого-нибудь, уж очень одиноко и тоскливо. Не с кем поговорить последние летние недельки. Для кого-то летние. Лично мне уже давно безразлично, что там за окном, лето или зима, ночь или день. Я сплю урывками, по два, по три часа. Наверно, это вредно, но терять мне всё равно нечего.
Шторы задернуты лишь наполовину, и солнце, проникающее в палату, освещает тонким косым лучом небольшой кусок белого пола. Здесь всё белое: и стены, и пол, и потолок... А луч желтый. Яркий-яркий. Светлый. Если приглядеться, можно увидеть редкие кружащиеся пылинки, летящие в разные стороны. Одни исчезают, становятся серыми, как тени. Другие появляются. Но их видно не потому, что они светят, а потому, что от них отражаются крупицы света. Так же и все мы, существуем, пока светит незримый луч, пока не выйдем за его пределы. А потом... превращаемся в тени. Лишь память о нас, о том, что мы когда-то были. И ничего больше нет, кроме этого луча и кружащейся пыли. Не было и не будет. Всем нам суждено рано или поздно умереть, исчезнуть. И никогда больше не вернуться из пустоты.
Доктор сказал, что это обычная мигрень, но я не поверил. Уж слишком у него был встревоженный вид, когда он это говорил.
Выгоняю заглянувшую в палату медсестру с подносом. Я не голоден уже несколько дней. Зачем, если всё равно осталось не долго? Нет смысла.
Наверно, я уснул, потому что, когда посмотрел в окно, там был уже вечер. На этаже стоял лёгкий гул голосов. Посетители почти ни к кому не приходят, или их не пускают, поэтому пациенты сами навещают друг друга. Те, кто ещё в состоянии ходить.
С потолка светит небольшая яркая лампа. Жаль, в электрическом свете не видно пылинок...
Без стука открыв дверь, в палату заходит человек в белом халате, с пачкой листов в руках. Я его знаю, недавно переведён на этот этаж. Совсем неопытный в работе, но на него возлагают много надежд.
- Добрый вечер, - приветливо говорит он, но вместо того, чтобы подойти к кровати, остается возле двери. Эй, а если бы я уже начал терять слух? Думаешь, я бы тебя услышал, да?
- Я пришел, чтобы сказать вам диагноз, который поставил врач, - продолжает он. Знаю я, знаю, зачем пришел. Лучше бы вообще никто не приходил. – К сожалению, результаты проверок неутешительны, если бы опухоль была где-то на руке, ноге или органе, ещё можно было бы что-то сделать, но операция на мозге, вы сами понимаете, слишком рискованна. Почти нет шансов, что вы выживете.
Будто в подтверждение его слов, в виске закололо сильнее и острее, чем обычно. В глазах заплясали черные точки. Просто скажи, сколько мне осталось, пожалуйста, просто скажи...
- Мы можем предоставить вам все необходимые условия, но будет лучше, если вы проведете оставшиеся несколько месяцев в кругу семьи, - говорит он, перебирая бумаги, видимо, ища что-то.
У меня нет семьи, парень. Мне негде проводить эти твои «несколько месяцев», кроме как в этой палате. День за днем в тишине и пустоте.
- Я оповещу мисс Манлок, чтобы завтра она забрала вас домой. Чем раньше вы с ней поговорите, тем лучше.
Работник уже повернулся, чтобы уйти, когда до меня дошел смысл его слов. Приподнявшись на кушетке, я, как мог внятно, спросил:
- Что за миссис Манлок? – А мой голос почти не изменился…
- Это ваша жена, - с состраданием глядя на меня, произнес парень. – Неужели вы не помните?
Я покрутил головой. Вздохнув, работник пошарил в стопке листов и, вынув один из них, вчитался в текст.
- В досье указано, что у вас есть жена, дочь, два сына и теща, живущая за границей. Вы снимаете дом неподалеку отсюда, так что вас будет легко туда доставить, - оторвавшись от листка, работник заметил моё лицо и, видимо, прочтя на нём высшую степень изумления, добавил: - Вы ведь Манлок? Хелисон Манлок, сорок вторая палата, поступили на прошлой неделе...
- Парень, я тут уже месяц, меня зовут Роджером Манлоком, и это не та палата, которая тебе нужна, - как можно спокойнее произнёс я.
Парень так и подскочил.
- Боже мой! Извините ради Бога, какой же я дурак! – Быстро развернувшись, юноша уже распахнул дверь, чтобы уйти, но я окликнул его:
- Стой! Ты так и не сказал мне МОЙ диагноз!
- А, да, сейчас, конечно, - он начал со скоростью купюросчетной машины перебирать досье. – Роджер Манлок, Роджер Манлок, Роджер... Нашел! – быстро пробежав глазами по листу, он просиял. – Поздравляю, вас завтра выписывают! – и ракетой вылетел за дверь, посчитавшую своим долгом громко хлопнуть за его спиной.
Еще полчаса из палаты номер сорок один доносился только оглушительный хохот.
---
На следующий день солнце осветило пустую палату, и в его лучах золотились сотни пылинок...
I
- Когда произведение начинается с монолога, это никуда не годится, - высказал свое мнение Луч. – Будто крик петуха на восходе. В литературе петух этот совершенно лишний. Это как крик до появления солнца. Представь, сплошная темень, ни намека на свет, и вдруг крик петуха.
Джин смотрела на Луча с откровенным непониманием.
- Я к тому, что нет описания, сцены, изначальной ситуации, даже действия, как такового, нет, - продолжил рассуждения Луч. – Только ненужные никому слова, непонятно к чему привязанные.
- Это ты говоришь о сексе? – рискнула предположить Джин.
Теперь Луч смотрел на нее с непониманием.
- Джин, занятия психологией не идут тебе на пользу, - он оглянулся; вокруг собирались суетливые люди, а потому становилось тесновато. – Как бы то ни было, один вопрос меня интересует, - Луч почувствовал знакомое покалывание в груди. – Ты знаешь, где Мейл? Я давно ее не видел.
- Мейл? – хлопнула глазами Джин. – Вышла замуж и уехала.
Со скрипом и звоном, ломая нервные клетки по пути, нечто размером с шар для боулинга подпрыгнуло до внутренней стенки затылочной части черепа и шумно рухнуло обратно на дно живота.
- Да? – с трудом разомкнул вдруг пересохшие губы Луч. – Как неожиданно, - он попытался подняться, схватился за спинку стула, чтобы не упасть. – Я… Мне нужно выйти подышать.
- Угу, - безучастно согласилась Джин, возвращаясь к чтению «Загадок восприятия». – Так о чем ты говорил?
Луч опасно качнулся.
- Да так, не о чем, - он развернулся и побрел сквозь толпу, забившуюся в аудиторию.
II
Распугивая людей, Луч несколько раз падал, но сумел добраться до улицы, где он остановился на несколько мгновений.
Периоды жизни Луч условно делил по принципу «ежедневной программы освещения». Для него существовало «время солнца», «время люстры» и «время лампы». Луч не любил солнце. Даже сквозь темные очки оно пробивалось и слепило глаза. Но под солнцем было тепло, и света оно давало действительно много.
Люстра, символизирующая вечер, не столь естественная, как дневной свет, раздражала одним своим существованием. Но она так старалась заменить собой солнце, что была достойна уважения.
Лампа создавала самую интимную обстановку, подчеркивала красоту ночи и тишину сна. Под ней было просто одиноко.
Кто-то выключил лампу Луча.
Пройдя пару шагов на запад, он упал. Лицом в снег.
Солнце успело зайти, но фонари еще не включили. Высоко в небе гудели двигателями летающие машины. В голову, под снег, проникла мысль, что было бы совсем неплохо, если бы одна из них свалилась прямо на него. Луч остыл и замерз. Спустя минуту он лишился сознания. Одинокие прохожие не обратили внимания на тело в сугробе, ведь люди редко обращают внимание на мелочи. К тому же, прохожие спешили скорее успеть домой в столь поздний час.
Что интересного в каком-то пьяном, свалившемся в снег в метре от научного центра? Как будто ученые не подвержены всеобщим слабостям.
III
Мир полон знаков, которые реально существуют только в текстах. И сознание, упорно цепляясь за тексты, в жизни не может заметить те же детали под собственными ногами.
Луч и правда мог лежать без глубокого смысла. Многие видели, как утром он заходил в бар на первом этаже. Но если кто и задумывался ненадолго над лежащим телом, то это было вовсе не важно для картины.
В картине мира существовал четко определенный набор компонентов.
Ночная тьма, машины в небесах, холодный ветер, металл и камень. И Луч, втоптанный в снег.
Через полчаса включили уличные фонари.
Он очнулся, почувствовав, что задыхается; выбрался из-под снега и неловко поднялся на ноги.
IV
«Солнечный луч в вашем доме!
От «Службы помощи».
Закажите себе кусочек тепла.
Истинный свет специально для вас, легко включаемый и выключаемый по желанию.
Безопасная установка, многовековая гарантия, инструкция на вашем языке.
Солнечный луч – близость света и тепла как никогда.
Войди в светлый мир, купи солнце сейчас».
Служба помощи 560
******
Участник №2
Палата № 41
Тишина, тишина. Почему в этой больнице каждое утро так тихо? Будто разом вымерли все врачи и пациенты. Даже птицы не поют, хотя время перевалило за девять. Или десять. Точно не знаю, здесь нет часов. Только в окно прямо над кроватью светит солнце. Когда оно полностью скрывается за углом здания, приходит время завтрака. Для кого-то это поздно, но не здесь. На этом этаже людям некуда торопиться. Большинство из них обречено, другие, как и я, ждут приговора. В основном, палаты одноместные, но многие просят «подселить» к ним кого-нибудь, уж очень одиноко и тоскливо. Не с кем поговорить последние летние недельки. Для кого-то летние. Лично мне уже давно безразлично, что там за окном, лето или зима, ночь или день. Я сплю урывками, по два, по три часа. Наверно, это вредно, но терять мне всё равно нечего.
Шторы задернуты лишь наполовину, и солнце, проникающее в палату, освещает тонким косым лучом небольшой кусок белого пола. Здесь всё белое: и стены, и пол, и потолок... А луч желтый. Яркий-яркий. Светлый. Если приглядеться, можно увидеть редкие кружащиеся пылинки, летящие в разные стороны. Одни исчезают, становятся серыми, как тени. Другие появляются. Но их видно не потому, что они светят, а потому, что от них отражаются крупицы света. Так же и все мы, существуем, пока светит незримый луч, пока не выйдем за его пределы. А потом... превращаемся в тени. Лишь память о нас, о том, что мы когда-то были. И ничего больше нет, кроме этого луча и кружащейся пыли. Не было и не будет. Всем нам суждено рано или поздно умереть, исчезнуть. И никогда больше не вернуться из пустоты.
Доктор сказал, что это обычная мигрень, но я не поверил. Уж слишком у него был встревоженный вид, когда он это говорил.
Выгоняю заглянувшую в палату медсестру с подносом. Я не голоден уже несколько дней. Зачем, если всё равно осталось не долго? Нет смысла.
Наверно, я уснул, потому что, когда посмотрел в окно, там был уже вечер. На этаже стоял лёгкий гул голосов. Посетители почти ни к кому не приходят, или их не пускают, поэтому пациенты сами навещают друг друга. Те, кто ещё в состоянии ходить.
С потолка светит небольшая яркая лампа. Жаль, в электрическом свете не видно пылинок...
Без стука открыв дверь, в палату заходит человек в белом халате, с пачкой листов в руках. Я его знаю, недавно переведён на этот этаж. Совсем неопытный в работе, но на него возлагают много надежд.
- Добрый вечер, - приветливо говорит он, но вместо того, чтобы подойти к кровати, остается возле двери. Эй, а если бы я уже начал терять слух? Думаешь, я бы тебя услышал, да?
- Я пришел, чтобы сказать вам диагноз, который поставил врач, - продолжает он. Знаю я, знаю, зачем пришел. Лучше бы вообще никто не приходил. – К сожалению, результаты проверок неутешительны, если бы опухоль была где-то на руке, ноге или органе, ещё можно было бы что-то сделать, но операция на мозге, вы сами понимаете, слишком рискованна. Почти нет шансов, что вы выживете.
Будто в подтверждение его слов, в виске закололо сильнее и острее, чем обычно. В глазах заплясали черные точки. Просто скажи, сколько мне осталось, пожалуйста, просто скажи...
- Мы можем предоставить вам все необходимые условия, но будет лучше, если вы проведете оставшиеся несколько месяцев в кругу семьи, - говорит он, перебирая бумаги, видимо, ища что-то.
У меня нет семьи, парень. Мне негде проводить эти твои «несколько месяцев», кроме как в этой палате. День за днем в тишине и пустоте.
- Я оповещу мисс Манлок, чтобы завтра она забрала вас домой. Чем раньше вы с ней поговорите, тем лучше.
Работник уже повернулся, чтобы уйти, когда до меня дошел смысл его слов. Приподнявшись на кушетке, я, как мог внятно, спросил:
- Что за миссис Манлок? – А мой голос почти не изменился…
- Это ваша жена, - с состраданием глядя на меня, произнес парень. – Неужели вы не помните?
Я покрутил головой. Вздохнув, работник пошарил в стопке листов и, вынув один из них, вчитался в текст.
- В досье указано, что у вас есть жена, дочь, два сына и теща, живущая за границей. Вы снимаете дом неподалеку отсюда, так что вас будет легко туда доставить, - оторвавшись от листка, работник заметил моё лицо и, видимо, прочтя на нём высшую степень изумления, добавил: - Вы ведь Манлок? Хелисон Манлок, сорок вторая палата, поступили на прошлой неделе...
- Парень, я тут уже месяц, меня зовут Роджером Манлоком, и это не та палата, которая тебе нужна, - как можно спокойнее произнёс я.
Парень так и подскочил.
- Боже мой! Извините ради Бога, какой же я дурак! – Быстро развернувшись, юноша уже распахнул дверь, чтобы уйти, но я окликнул его:
- Стой! Ты так и не сказал мне МОЙ диагноз!
- А, да, сейчас, конечно, - он начал со скоростью купюросчетной машины перебирать досье. – Роджер Манлок, Роджер Манлок, Роджер... Нашел! – быстро пробежав глазами по листу, он просиял. – Поздравляю, вас завтра выписывают! – и ракетой вылетел за дверь, посчитавшую своим долгом громко хлопнуть за его спиной.
Еще полчаса из палаты номер сорок один доносился только оглушительный хохот.
---
На следующий день солнце осветило пустую палату, и в его лучах золотились сотни пылинок...