История Древнего Рима

[NADYN]

Одна из интереснейших тем в мировой истории касается Римской империи. Хотя и сам этот период связан со множеством интереснейших личностей и событий. Предлагаю обсудить что-нибудь из этого периода, интересное всем.
Можно начать с Гая Юлия Цезаря?

 

[Доктор Имаго]

Можно начать с Гая Юлия Цезаря?

NADYNRO, а почему не с этруссков и основания Рима (т.е. с начала)? Кстати слышал такую версию, что Рим основали выходцы из Трои. Правда, каких-то убедительных аргументов в пользу этой гипотезы мне не привели...

 

[NADYN]

Доктор Имаго,

Кстати слышал такую версию, что Рим основали выходцы из Трои. Правда, каких-то убедительных аргументов в пользу этой гипотезы мне не привели...

Ну это же "Энеида" Вергилия. Эней был единственным, кому со всей семьей позволили уйти из Трои, так как он был сыном Афродиты. Его сына Юлия считали также основателем рода, к которому принадлежал Цезарь. Во время своих странствий Эней успел посетить и Карфаген, где стал причиной самоссожжения легендарной царицы Дидоны.
Конечно, все это просто прекрасная легенда. Убедительных доказательств нет и, наверное, не будет. Для этой легенды не найдется второго доверчивого Шлимана.
Ну а основания Рима лучше всего описано у Тита Ливия. Пусть много сказочных элементов, но всегда перечитываю его первую книгу просто для души. Надо вспомнить легенду о Нумиторе, Рее Сильвии и Марсе, капитолийской волчице и Ромуле с Ремом.

 

[Доктор Имаго]

NADYNRO,

Надо вспомнить легенду о Нумиторе, Рее Сильвии и Марсе, капитолийской волчице и Ромуле с Ремом.

Пытаюсь вспомнить, но кроме Ромула и Рема ничего не вспоминается. Да и Тита Ливия видел в магазине года четыре назад – круто оформленое подарочное издание за немыслимые бабки. Я конечно уважаю качественные книги, но библиофилом не являюсь – покупаю инфу а не переплет, красивые картинки и прочие навороты.

Пусть много сказочных элементов

В большинстве древних и средневековых источников куча мифологии.

 

[NADYN]

Даю текст из первой книги Тита Ливия:

1. (1) Прежде всего достаточно хорошо известно, что по взятии Трои ахейцы жестоко расправились с троянцами: лишь с двоими, Энеем8 и Антенором9, не поступили они по законам войны – и в силу старинного гостеприимства, и потому что те всегда советовали предпочесть мир и выдать Елену. (2) Обстоятельства сложились так, что Антенор с немалым числом энетов, изгнанных мятежом из Пафлагонии и искавших нового места, да и вождя взамен погибшего под Троей царя Пилемена, прибыл в отдаленнейший залив Адриатического моря (3) и по изгнании евганеев, которые жили меж морем и Альпами, энеты с троянцами владели этой землей. Место, где они высадились впервые, зовется Троей, потому и округа получила имя Троянской, а весь народ называется венеты.
(4) Эней, гонимый от дома таким же несчастьем, но ведомый судьбою к иным, более великим начинаниям, прибыл сперва в Македонию, оттуда, ища где осесть, занесен был в Сицилию, из Сицилии на кораблях направил свой путь в Лаврентскую область10. Троей именуют и эту местность. (5) Высадившиеся тут троянцы, у которых после бесконечных скитаний ничего не осталось, кроме оружия и кораблей, стали угонять с полей скот; царь Латин и аборигены, владевшие тогда этими местами, сошлись с оружием из города и с полей, чтобы дать отпор пришельцам. (6) Дальше рассказывают двояко. Одни передают, что разбитый в сражении Латин заключил с Энеем мир, скрепленный потом свойством; (7) другие – что оба войска выстроились к бою, но Латин, прежде чем трубы подали знак, выступил в окружении знати вперед и вызвал вождя пришлецов для переговоров. Расспросив, кто они такие, откуда пришли, что заставило их покинуть дом и чего они ищут здесь, в Лаврентской области, (8) и услыхав в ответ, что перед ним троянцы, что вождь их Эней, сын Анхиза и Венеры, что из дому их изгнала гибель отечества и что ищут они, где им остановиться и основать город, Латин подивился знатности народа и его предводителя, подивился силе духа, равно готового и к войне и к миру, и протянул руку в залог будущей дружбы. (9) После этого вожди заключили союз, а войска обменялись приветствиями. Эней стал гостем Латина, и тут Латин пред богами-пенатами11 скрепил союз меж народами союзом между домами – выдал дочь за Энея. (10) И это утвердило троянцев в надежде, что скитания их окончены, что они осели прочно и навеки. Они основывают город; (11) Эней называет его по имени жены Лавинием12. Вскоре появляется и мужское потомство от нового брака – сын, которому родители дают имя Асканий.

2. (1) Потом аборигены и троянцы вместе подверглись нападению. Турн, царь рутулов13, за которого была просватана до прибытия Энея Лавиния, оскорбленный тем, что ему предпочли пришлеца, пошел войной на Энея с Латином. (2) Ни тому, ни другому войску не принесла радости эта битва: рутулы были побеждены, а победители – аборигены и троянцы – потеряли своего вождя Латина. (3) После этого Турн и рутулы, отчаявшись, прибегают к защите могущественных тогда этрусков и обращаются к их царю Мезенцию, который властвовал над богатым городом Цере14 и с самого начала совсем не был рад рождению нового государства, а теперь решил, что оно возвышается намного быстрее, чем то допускает безопасность соседей, и охотно объединился с рутулами в военном союзе.
(4) Перед угрозою такой войны Эней, чтобы расположить к себе аборигенов и чтобы не только права были для всех едиными, но и имя, нарек оба народа латинами. (5) С той поры аборигены не уступали троянцам ни в рвении, ни в преданности царю Энею. Полагаясь на такое одушевление двух народов, с каждым днем все более сживавшихся друг с другом, Эней пренебрег могуществом Этрурии15, чьей славой полнилась и суша, и даже море вдоль всей Италии от Альп до Сицилийского пролива, и, хотя мог найти защиту в городских стенах, выстроил войско к бою. (6) Сражение было удачным для латинов, для Энея же оно стало последним из земных дел. Похоронен он (человеком ли надлежит именовать его или богом) над рекою Нумиком; его называют Юпитером Родоначальником16.

3. (1) Сын Энея, Асканий, был еще мал для власти, однако власть эта оставалась неприкосновенной и ждала его, пока он не возмужал: все это время латинскую державу – отцовское и дедовское наследие – хранила для мальчика женщина: таково было дарование Лавинии. (2) Я не стану разбирать (кто же о столь далеких делах решится говорить с уверенностью?), был ли этот мальчик Асканий или старший его брат, который родился от Креусы еще до разрушения Илиона, а потом сопровождал отца в бегстве и которого род Юлиев называет Юлом, возводя к нему свое имя17. (3) Этот Асканий, где бы ни был он рожден и кто б ни была его мать (достоверно известно лишь, что он был сыном Энея), видя чрезмерную многолюдность Лавиния, оставил матери – или мачехе – уже цветущий и преуспевающий по тем временам город, а сам основал у подножья Альбанской горы другой, протянувшийся вдоль хребта и оттого называемый Альбой Лонгой18. (4) Между основанием Лавиния и выведением поселенцев в Альбу прошло около тридцати лет. А силы латинов возросли настолько – особенно после разгрома этрусков, – что даже по смерти Энея, даже когда правила женщина и начинал привыкать к царству мальчик, никто – ни царь Мезенций с этрусками, ни другой какой-нибудь сосед – не осмеливался начать войну. (5) Границей меж этрусками и латинами, согласно условиям мира, должна была быть река Альбула, которую ныне зовут Тибром.
(6) Потом царствовал Сильвий, сын Аскания, по какой-то случайности рожденный в лесу19. От него родился Эней Сильвий, а от того – Латин Сильвий, (7) который вывел несколько поселений, известных под названием "Старые латины"20. (8) От этих пор прозвище Сильвиев закрепилось за всеми, кто царствовал в Альбе. От Латина родился Альба, от Альбы Атис, от Атиса Капис, от Каписа Капет, от Капета Тиберин, который, утонув при переправе через Альбулу, дал этой реке имя, вошедшее в общее употребление21. (9) Затем царем был Агриппа, сын Тиберина, после Агриппы царствовал Ромул Сильвий, унаследовав власть от отца. Пораженный молнией, он оставил наследником Авентина. Тот был похоронен на холме, который ныне составляет часть города Рима22, и передал этому холму свое имя. (10) Потом царствовал Прока. От него родились Нумитор и Амулий; Нумитору, старшему, отец завещал старинное царство рода Сильвиев. Но сила одержала верх над отцовской волей и над уважением к старшинству: оттеснив брата, воцарился Амулий. (11) К преступлению прибавляя преступление, он истребил мужское потомство брата, а дочь его, Рею Сильвию, под почетным предлогом – избрав в весталки – обрек на вечное девство23.

4. (1) Но, как мне кажется, судьба предопределила и зарождение столь великого города, и основание власти, уступающей лишь могуществу богов. (2) Весталка сделалась жертвой насилия и родила двойню, отцом же объявила Марса – то ли веря в это сама, то ли потому, что прегрешенье, виновник которому бог, – меньшее бесчестье. (3) Однако ни боги, ни люди не защитили ни ее самое, ни ее потомство от царской жестокости. Жрица в оковах была отдана под стражу, детей царь приказал бросить в реку. (4) Но Тибр как раз волей богов разлился, покрыв берега стоячими водами, – нигде нельзя было подойти к руслу реки, и тем, кто принес детей, оставалось надеяться, что младенцы утонут, хотя бы и в тихих водах. (5) И вот, кое-как исполнив царское поручение, они оставляют детей в ближайшей заводи – там, где теперь Руминальская смоковница24 (раньше, говорят, она называлась Ромуловой). Пустынны и безлюдны были тогда эти места. (6) Рассказывают, что, когда вода схлынула, оставив лоток с детьми на суше, волчица с соседних холмов, бежавшая к водопою, повернула на детский плач. Пригнувшись к младенцам, она дала им свои сосцы и была до того ласкова, что стала облизывать детей языком; так и нашел ее смотритель царских стад, (7) звавшийся, по преданию, Фавстулом. Он принес детей к себе и передал на воспитание своей жене Ларенции. Иные считают, что Ларенция звалась среди пастухов "волчицей", потому что отдавалась любому, – отсюда и рассказ о чудесном спасении25. (8) Рожденные и воспитанные как описано выше, близнецы, лишь только подросли, стали, не пренебрегая и работой в хлевах или при стаде, охотиться по лесам. (9) Окрепнув в этих занятьях и телом и духом, они не только травили зверей, но нападали и на разбойников, нагруженных добычей, а захваченное делили меж пастухами, с которыми разделяли труды и потехи; и со дня на день шайка юношей все росла.

5. (1) Предание говорит, что уже тогда на Палатинском холме справляли существующее поныне празднество Луперкалии26 и что холм этот был назван по аркадскому городу Паллантею Паллантейским, а потом Палатинским27. (2) Здесь Евандр, аркадянин, намного ранее владевший этими местами, завел принесенный из Аркадии ежегодный обряд, чтобы юноши бегали нагими, озорством и забавами чествуя Ликейского Пана, которого римляне позднее стали называть Инуем28. (3) Обычай этот был известен всем, и разбойники, обозленные потерей добычи, подстерегали юношей, увлеченных праздничною игрой: Ромул отбился силой, Рема же разбойники схватили, а схватив, передали царю Амулию, сами выступив обвинителями. (4) Винили братьев прежде всего в том, что они делали набеги на земли Нумитора и с шайкою молодых сообщников, словно враги, угоняли оттуда скот. Так Рема передают Нумитору для казни.
(5) Фавстул и с самого начала подозревал, что в его доме воспитывается царское потомство, ибо знал о выброшенных по царскому приказу младенцах, а подобрал он детей как раз в ту самую пору; но он не хотел прежде времени открывать эти обстоятельства – разве что при случае или по необходимости. (6) Необходимость явилась первой, и вот, принуждаемый страхом, он все открывает Ромулу. Случилось так, что и до Нумитора, державшего Рема под стражей, дошли слухи о братьях-близнецах, он задумался о возрасте братьев, об их природе, отнюдь не рабской, и его душу смутило воспоминанье о внуках. К той же мысли привели Нумитора расспросы, и он уже был недалек от того, чтобы признать Рема. Так замыкается кольцо вокруг царя. (7) Ромул не собирает своей шайки – для открытого столкновения силы не были равны, – но, назначив время, велит всем пастухам прийти к царскому дому – каждому иной дорогой – и нападает на царя, а из Нумиторова дома спешит на помощь Рем с другим отрядом. Так был убит царь.

6. (1) При первых признаках смятения Нумитор, твердя, что враги, мол, ворвались в город и напали на царский дом, увел всех мужчин Альбы в крепость, которую-де надо занять и удерживать оружьем; потом, увидав, что кровопролитье свершилось, а юноши приближаются к нему с приветствиями, тут же созывает сходку и объявляет о братниных против него преступлениях, о происхождении внуков – как были они рождены, как воспитаны, как узнаны, – затем об убийстве тирана и о себе как зачинщике всего дела. (2) Юноши явились со всем отрядом на сходку и приветствовали деда, называя его царем; единодушный отклик толпы закрепил за ним имя и власть царя.
(3) Когда Нумитор получил таким образом Альбанское царство, Ромула и Рема охватило желанье основать город в тех самых местах, где они были брошены и воспитаны. У альбанцев и латинов было много лишнего народу, и, если сюда прибавить пастухов, всякий легко мог себе представить, что мала будет Альба, мал будет Лавиний в сравнении с тем городом, который предстоит основать. (4) Но в эти замыслы вмешалось наследственное зло, жажда царской власти и отсюда – недостойная распря, родившаяся из вполне мирного начала. Братья были близнецы, различие в летах не могло дать преимущества ни одному из них, и вот, чтобы боги, под чьим покровительством находились те места, птичьим знаменьем29 указали, кому наречь своим именем город, кому править новым государством, Ромул местом наблюдения за птицами избрал Палатин, а Рем – Авентин.

7. (1) Рему, как передают, первому явилось знаменье – шесть коршунов, – и о знамении уже возвестили, когда Ромулу предстало двойное против этого число птиц. Каждого из братьев толпа приверженцев провозгласила царем; одни придавали больше значения первенству, другие – числу птиц. (2) Началась перебранка, и взаимное озлобление привело к кровопролитию; в сумятице Рем получил смертельный удар. Более распространен, впрочем, другой рассказ – будто Рем в насмешку над братом перескочил через новые стены и Ромул в гневе убил его, воскликнув при этом: "Так да погибнет всякий, кто перескочит через мои стены"30. (3) Теперь единственным властителем остался Ромул, и вновь основанный город получил названье от имени своего основателя31.
Прежде всего Ромул укрепил Палатинский холм32, где был воспитан. Жертвы всем богам он принес по альбанскому обряду, только Геркулесу – по греческому, как установлено было Эвандром. (4) Сохранилась память о том, что, убив Гериона, Геркулес увел его дивных видом быков в эти места и здесь, возле Тибра, через который перебрался вплавь, гоня перед собою стадо, на обильном травою лугу – чтобы отдых и тучный корм восстановили силы животных – прилег и сам, усталый с дороги. (5) Когда, отягченного едой и вином, сморил его сон, здешний пастух, по имени Как33, буйный силач, пленившись красотою быков, захотел отнять эту добычу. Но, загони он быков в пещеру, следы сами привели бы туда хозяина, и поэтому Как, выбрав самых прекрасных, оттащил их в пещеру задом наперед, за хвосты. (6) Геркулес проснулся на заре, пересчитал взглядом стадо и, убедившись, что счет неполон, направился к ближней пещере поглядеть, не ведут ли случайно следы туда. И когда он увидел, что все следы обращены в противоположную сторону и больше никуда не ведут, то в смущенье и замешательстве погнал стадо прочь от враждебного места. (7) Но иные из коров, которых он уводил, замычали, как это бывает нередко, в тоске по остающимся, и тут ответный зов запертых в пещере животных заставил Геркулеса вернуться; Как попытался было силой преградить ему путь, но, пораженный дубиною, свалился и умер, тщетно призывая пастухов на помощь.

Если интересно, то взят он отсюда:http://ancientrome.ru/antlitr/livi/kn01-f.htm

Можем обсудить какие-либо спорные моменты из текста, потому что историографы неофициально называют Ливия "сказочником". Однако в своей "Истории от от основания города" (Кстати, у римлян были очень центричные представления о Риме, он был Городом с большой буквы, "вечным" городом и пр.) у него есть даже рационалистский подход к мифологии. Из античных авторов больше и не писал никто о легендарном периоде Рима, правлении 7 царей. Чаще всего Римскую историю начинают с изучения Республики. Понятно, Ливия нельзя воспринимать буквально.

 

[NADYN]

Доктор Имаго, эту сказку (а это только начало), сложно структурировать. Можно начать с анализа характерных мифологических черт. Но знаешь, здесь все так туманно... Сами антиковеды не приходят к единому мнению.

 

[Доктор Имаго]

Можно начать с анализа характерных мифологических черт.

NADYNRO, первое, что «режет ухо» – кол-во братьев. Почему их 2? Обычно в легендах присутствуют трое – Кий, Щек и Хорив, Рюрик, Трувор, Синеус и т.д.
Кстати, а есть ли археологические подтверждения прибытия пришельцев?

 

[NADYN]

Доктор Имаго, сразу скажу, что в самом древнем периоде я не лучший специалист, могу и ошибаться.
НО все поселения, указанные Ливием, получили археологическое подтверждение. Более того, если мы берем за основу VIII век, то необходимо вспомнить, что начиналася процесс греческой колонизации. Греческие поселения основывались везде, в том числе и близко к будущему Риму. Так я бы объяснила легенду об Энее. Какие-то указания, помимо Ливия, мы видим, например, у Страбона.
О двух братьях... Вообще, наибольшая сакрализация числа три все же приходится на период христианства. Сокральны числа 4, 7, 8 (для Востока), 12 и т. д. Только в каждый период у них разные трактовки. Некое значение числа два мы встречаем в легнде о Диоскурах (кстати, всегда нахожу некую близость в этих легендах) или загадочном наличие в Древней Спарте двух правящих царей одновременно.

 

[Доктор Имаго]

NADYNRO, итак VIII век до н.э. можно считать временем основания Рима. Опять таки вопрос: поселения или государства?

или загадочном наличие в Древней Спарте двух правящих царей одновременно.

два царя было и в Хазарии – тюркский каган и реально управляющий бек.
А в легенде Тита Ливия интересно упоимание такого народа как «венеты». По мнению некоторых историков это есть греческое название славян.
По поводу Рима:
Мы как-то совсем упустили из виду этруссков. А они внесли большой вклад в формирование Рима, особенно в культуру и религию. Причем у меня сложилось стойкое впечатление, что несмотря на изгнание Тарквиния Гордого этрусски были правящей кастой в Риме. По крайней мере во многих патрицианских фамилиях мы заметим этрусскую кровь.

 

[NADYN]

Доктор Имаго, здесь, наверное, необходимо отталкиваться от того, что мы считаем государством. VIII-VII вв. до н. э. уже говорят о каких -то механизмах управления. Хотя расцвет Рима приходится на более позднюю эпоху.
Этрусски оказали влияние. Думаю, что шла ассемиляция. Есть еще легенда о похищении сабинянок. Ее как раз трактуют как слияние двух общин.

 

[Доктор Имаго]

необходимо отталкиваться от того, что мы считаем государством.

NADYNRO, это верно.

VIII-VII вв. до н. э. уже говорят о каких -то механизмах управления.

какие-то механизмы были и в первобытных общинах.
Можно говорить об ассимиляции латинов и сабинян. А вот с этруссками несколько сложнее. Латины с ними воевали.

 

[NADYN]

Доктор Имаго,

вот с этруссками несколько сложнее. Латины с ними воевали.

С сабинянами они тоже воевали. А бедным этрусскам вообще не повезло... Очень мало достоверных сведений об этом племени... Вот и есть некоторые, кто готов отнести их к прославянам.

[ADDED=NADYNRO]1086716267[/ADDED]
http://www.sno.7hits.net/lib/momm/index.htm - вот еще ссылка на труд Момзена, который принято считать классическим по Римской истории. Хотя, понятно, он работал еще в позитивистском русле...

 

[Доктор Имаго]

А бедным этрусскам вообще не повезло... Очень мало достоверных сведений об этом племени...

NADYNRO, Вроде бы император Клавдий писал их историю.

 

[NADYN]

Доктор Имаго, дам здесь не совсем научную ссылку на материал по этрусской цивилизации. Но эта энциклопедия "Кругосвет" содержит достаточно качественные материалы и указания на хорошую литературу:http://www.krugosvet.ru/articles/27/1002758/1002758a1.htm
И еще:http://www.krugosvet.ru/articles/80/1008092/1008092a1.htm
Честно признаюсь, что их цивилизацией я никогда особо еще не занималась, но если тебе это действительно интересно, то могу поспрашивать у антиковедов. Может, они расскажут о каких-то новых тенденциях и подходах. Еще большая проблема в том, что очень многие исследования по этой темы еще не были переведены на русский. (Небольшое лирическое отступление: когда еще на первом курсе писала работу по спартанским царям, вообще чувствовала себя первопроходцем в русской историографии этого периода... Просто смешно, что основные труды по этим темам вообще достать невозможно)
А теперь источники:
Гесиод, "Теогония":http://ancientrome.ru/antlitr/hesiod/theogonie-f.htm
"На многолесных вершинах богатой оврагами Иды.
Кирка же, Гелия дочь, рожденного Гиперионом,
Соединилась в любви с Одиссеем, и был ею на свет
Агрий рожден от него и могучий Латин безупречный.
[И Телегона она родила чрез Киприду златую.]
Оба они на далеких святых островах обитают
И над тирренцами, славой венчанными, властвуют всеми.
В жаркой любви с Одиссеем еще Калипсо сочеталась
И Навсифоя – богиня богинь – родила с Навсиноем."

Тит Ливий:http://ancientrome.ru/antlitr/livi/kn05-f.htm
http://ancientrome.ru/antlitr/livi/kn27-f.htm

Но у него можно найти больше. Сам Ливий в свое время работал в императорских канцеляриях. Его труд - класскика, пусть и не вершина, античной историографии.

 

[Доктор Имаго]

Кстати, Цветков пишет об интересной легенде об этрусках (перезказываю по памяти):
Этрусски считали, что их народ просуществует 10 веков. Правда, века не были равны 100 годам, и определялись жрецами «на глазок». Последний век этрусков был объявлен в год смерти Гая Юлия Цезаря, и кончился примерно через 100 лет ( дат не помню, приведу позже).
И ещё, Р.Ю. Виппера в гимназическом (в смысле детском) учебнике рассказывает, будто у латинян было поверие, будто бы для победы над врагом надо было узнать имя их бога-покровителя и помолиться ему. По легенде именно таким образом римляне взяли Вей (после чего Юнона перешла в римский пантеон).

 

[NADYN]

Доктор Имаго,

И ещё, Р.Ю. Виппера в гимназическом (в смысле детском) учебнике рассказывает, будто у латинян было поверие, будто бы для победы над врагом надо было узнать имя их бога-покровителя и помолиться ему. По легенде именно таким образом римляне взяли Вей (после чего Юнона перешла в римский пантеон).

Этот учебник Виппера, между прочим, один из лучших... Больше таких хороших уже не писали. И его курсы лекций хорошие, их нельзя рассматривать как чтение только для детей. Просто пишет он упрощенным языком, да и его подход немного устарел. Это еще школа позитивизма...

 

[NADYN]

Советую также почитать Момзена, это классика антиковедения, хотя написано давно...:http://www.sno.7hits.net/lib/momm/index.htm

 

[NADYN]

Поднятие темы... Как чудесно пообщаться самой с собой.


Хм... Попробуем с другой стороны.

[ADDED=NADYNRO]1093386828[/ADDED]
Первые сомнения в достоверности древнейшей римской истории, в особенности царского периода, возникают, как известно, у некоторых ученых XVII века, Клювера и Перицония. Сомнения эти окрепли в прошлом столетии, благодаря скептической критике Бофора, а в настоящем они стали на непоколебимую научную почву в трудах Нибура, Швеглера, Люса и Моммзена. Недоверие современной науки к традиционной древнейшей истории Рима основано, главным образом, на трех критериях. Уже первым скептикам бросалась в глаза противоречивость многих рассказов или их несообразных с исторической вероятностью; ими и были вызваны первые подозрения и сомнения в истинно историческом характере традиционной истории. Этот критерий, однако, не может иметь решающего значения. Противоречия, а также неправдоподобные черты часто встречаются и в настоящих исторических донесениях; ими уменьшается, но не уничтожается общая достоверность. С другой стороны и вполне вымышленным рассказам можно придать вид совершенно достоверных фактов. Недостаточно для критика заподозрить какое-нибудь предание, на нем лежит обязанность указать, кем и по каким поводам совершен подлог.

Этот второй критерий подложности древнейшей римской истории выяснился, главным образом, благодаря подробному разбору предания в труде Швеглера. Он доказал, что традиция о царях сложилась, преимущественно, под влиянием так называемой этиологии. В ту пору, когда у римлян появилось желание знать свою первоначальную историю, для объяснения происхождения, "причин" (αἰτία, αἴτια) имевшихся в наличии памятников, святынь, священных обрядов, обычаев, государственных учреждений, древних имен собственных и т.д. они стали создавать массу догадок, облекая их [с.4] в форму исторических рассказов. Эти рассказы были собраны первыми анналистами и соединены в одно связное изложение, которое, в постепенной литературной обработке, в глазах римлян все более принимало характер достоверного исторического предания. Однако сколько бы света ни проливала этиология на "причины" римского исторического вымысла, все-таки придется ответить еще на один важный вопрос. Что, спрашивается, заставляло римлян пускаться в "голословные" догадки о своем прошлом? Не могут ли указываемые в традиции причины быть и настоящими, не придуманными? Для решения этого вопроса мы нуждаемся в третьем критерии недостоверности истории царей. Это внешний характер свидетельств и источников об этом периоде истории.

Какова могла быть достоверность этих источников. Один знаменитый английский антрополог сделал веское замечание, что никто из нас не был бы в состоянии составить историю хотя бы своего прадеда, не имея для этого письменных документов, писем или записок. У всех народов, незнакомых с употреблением письма, мы замечаем не только непривычку, но и отсутствие желания запоминать прошлое. При одном устном предании прошедшие факты забываются в два-три поколения, ни в каком случае не переживают дольше столетия. Однако, если знание письма есть самое необходимое условие для развитая исторической памяти, то все-таки из одного существования письменности еще не следует, чтобы тотчас же завелась и историография. Напротив, мы находим, что искусство писать иногда довольно долгое время служило исключительно практическим потребностям. Первым началом историографии являются хронологические записи, веденные для практических целей. Таковыми в Греции были списки спартанских царей, аргосских жриц Иры, победителей на олимпийских играх, а в Риме списки консулов, жрецов и других должностных лиц. Искусству писать италийские народы научились от греков сравнительно рано, вероятно в VII или не позднее VI века до н.э. В Риме без сомнения, первые пользовались письмом жрецы для записывания неизменяемых молитвенных и других ритуальных формул, хронологических и календарных отметок, ведения протоколов о совершении священнодействий и списков членов духовных коллегий и т.д. Римская историография – дочь и, вероятно, одна из младших дочерей жреческой письменности.

[с.5] О происхождении римской летописи еще в поздние времена имелись определенные сведения. Понтифик по древнему обычаю ежегодно у своего дома вывешивал белую деревянную доску (album), на которой отмечались все необходимые данные календаря. К отдельным дням в течение года приписывались важнейшие события городской истории. Летопись римская возникла из этих приписок, как из подобных же приписок к пасхальной таблице образовалась средневековая анналистика. Поэтому порядок как древнеримской, так и средневековой летописи строго хронологический. В начале записывались только события текущего года, так что современная история в Риме, как в прочем и везде, по происхождению древнее, чем история более отдаленного прошлого. О составлении последней позаботились только тогда, когда из современных записей развилась уже полная историография.

История римских царей отличается от летописной истории республики тем, что у нее нет никакого, так сказать, хронологического скелета. Исследованиями Нибура, а особенно Моммзена, установлено, что царская история первоначально даже вовсе обходилась без хронологических дат. Вся хронология древнейшего периода Рима основана на искусственном вычислении. От основания республики до нашествия галлов круглыми числом считали 120 лет, на период же царей отвели времени вдвое больше, 240 лет, причем семи царям давали приблизительно по одному поколению, трети столетия. Этому основному числу придавали более правдоподобия, разнообразив его, то убавляя, то прибавляя по нескольку лет. Из этого следует, что царская история, в противоположность летописной, не развилась из современных записок, а также, что было время, когда она представляла собою какую-то неопределенную быль, которую только после полного установления летописной историографии присоединили к летописи при помощи искусственной хронологии. Это, по всей вероятности, состоялось тогда, когда в первый раз из хранившихся в архиве понтификов годовых записок принялись составлять свод полной римской летописи. В известной главе "Римской хронологии" Моммзена, посвященной древнейшей редакции фаст, доказывается, что редакция консульских фаст, на которых основана летопись, была произведена в такое время, когда магистратуры периода Самнитских войн были еще известны не только по годам, но отчасти и по дням, времена же Лициния и Секстия, а тем более предшествующие им события, уже стояли поодаль. [с.6] В это время, то есть в конце четвертого столетия, по выводам Моммзена, одновременно с редакцией списка консулов состоялась и древнейшая редакция официальной летописи, а вместе с нею и установление сказания о семи царях. При исчислении годов царского периода исходили от древнейшей известной в то время даты периода республики, года освящения капитолийского храма консулом Марком Горацием. Начало консульского года Горация, по установленному списку консулов и по месяцу и числу годовщины дедикации храма, совпадало с 13-м сентября 508 г. до н.э. или, по установившемуся впоследствии счислению Варрона, 509 года. Этот год признали первым годом республики после изгнания царей, а отсюда, с прибавлением 241 года, получился год основания Рима. Эти цифры, однако, были совершенно искусственны или случайны. Горация, к которому еще во времена Полибия присоединяли легендарного освободителя Юния Брута, собственно не имели права безусловно считать первым консулом, но только первым записанным. Имя его случайно сохранилось благодаря дедикации Капитолийского храма, а свидетельство о последней было первым документально известным событием римской истории. Год дедикации поэтому и служит древнейшей эрой римлян. Это видно из надписи эдила Гнея Флавия (304 г. до н.э.), в которой он говорил, что дедикация святыни Конкордии им совершена "204 года после освящения Капитолийского храма"1. Начиная с Горация, имена консулов записывались, вероятно, в Капитолийском храме, или по случаю ежегодного вбивания гвоздя (clavus annalis), или, как предполагает Моммзен, по поводу жертвоприношения, ежегодно совершаемого консулами на Капитолии при вступлении в должность. Моммзен указывает на возможность, даже вероятность, что республика на самом деле была древнее консула Горация и его дедикации, или, другими словами, что до этого консула в точности известного, Римом управляли не известно, сколько других консулов, имена которых на века погружены во мрак неизвестности.

[ADDED=NADYNRO]1093386842[/ADDED]
Заключение Моммзена, что редакция летописи вообще, а истории царей в особенности, состоялась в конце четвертого столетия, никем не опровергнуто, хотя оно оспаривалось некоторыми учеными. В его подтверждение мы позволяем себе указать еще на одно обстоятельство, по-видимому, ускользнувшее от внимания знаменитого знатока римской истории. В истории Анка Марция встречается одно очень странное известие. [с.7] Этот царь вскоре после вступления на престол будто бы приказал понтификам переданные ему царем Нумою комментарии, со всем порядком богослужения, написать на белые доски (in album) и выставить на форуме для всеобщего сведения. После изгнания царей главный понтифик выставляемые до тех пор доски опять прибрал в архив, и с тех пор он держались в тайне2. Этот рассказ, понятно, не более как анахронизм. Его, полагаем, могли выдумать только в такое время, когда оглашение тайн архива понтификов стояло на очереди общественных интересов. В такое время подложное известие, занесенное в летопись, могло представлять важный прецедент. Мы точно знаем, что именно такое время было в самом конце четвертого столетия. В 304 г. до н.э. эдил Гней Флавий, к великому огорчению понтификов и патрициев обнародовал важную часть тайного духовного архива, legis actiones и fasti, выставив, подобно Анку Марцию, белую доску с письменами на форуме. Поэтому рассказ об обнародовании, по приказанию Анка Марция, "царских комментариев" мы не затрудняемся считать решительным доводом в пользу теории Моммзена о первом составлении летописной истории царей в конце четвертого столетия. Составленная в первый раз древнейшая история Рима не могла не вызывать общего интереса публики и правивших государством кругов, тем более, что она, естественно, была встречена с полной верою. Несколько известных фактов свидетельствуют о том, что именно в первые десятилетия после 300 г. общее внимание обратилось на легенду.

Так, в 296 г. признали нужным воздвигнуть памятник близнецам-основателям Рима. На Палантине, около Луперкальской пещеры, под священной смоковницею, было поставлено бронзовое изображение волчицы с близнецами, Ромулом и Ремом. Далее есть известие, что римляне вступились за соплеменных им иллирийцев в 282 г. до н.э. – следовательно, легенда об Энее, о том, что он переселился в Лаций, уже существовала и была принята официально. [с.8] У анналистов времен Ганнибаловой войны, Фабия Пиктора и Цинция Алимента, первоначальная легендарная эпоха излагается уже довольно согласно, хотя они были независимы друг от друга. Ясно, что цикл легенд об основании Рима и его царях уже ранее того был выработан и успел принять совершенно твердую форму.

Характер источников по истории царского Рима

Мы возвращаемся к вопросу, какой критерий достоверности или недостоверности древнейшей истории Рима получается из характера ее источников. Если эта часть римской летописи в первый раз была составлена не ранее конца четвертого века, то со времени первого царя, по принятой хронологии, прошло более четырехсот лет, а со времени последнего более двухсот. Если автор истории царей в своем распоряжении имел письменные источники, то эти источники, во всяком случае, по всем признакам резко отличались от серьезных исторических источников. Без летописных данных невозможно было восстановить достоверную историю какого бы то ни было периода Рима, а об истории царей не имелось никаких летописных записей. Устное предание за столь продолжительное время не может доставлять каких-либо надежных сведений. Никто из нас, наверное, не счел бы возможным на основании одного устного, не книжного предания написать историю, например, Ивана Грозного, а смельчаку, который все-таки принялся бы за это дело, ничего не оставалось бы, как наполнять страницы вольными догадками или измышлениями. Таково приблизительно было в конце четвертого столетия положение автора, который задался целью восстановить историю древнейшего периода Рима. Необходимо было прибегать к догадкам и вымыслу. Задачей его было объяснить, каким образом Рим из ничего мог сделаться большим городом и благоустроенным государством, в каком виде он представлялся в конце шестого века, когда из полного мрака вдруг выступил на свет истории. По строгим требованиям современной науки пришлось бы отказаться от выполнения столь отчаянной задачи. У нас обыкновенно считается позволительным доискиваться главной сути дела при помощи гипотез. Древние историки более широко смотрели на роль исторической гипотезы. Если гипотетичный рассказ удовлетворял вообще здравому смыслу и требованиям правдоподобия, притом был изложен в достаточно привлекательной форме, он считался почти равным настоящему историческому известию. [с.9] Даже постепенно созревавшая научная критика обыкновенно придиралась не к шатким, со стороны метода, основам рассказов, а почти исключительно к тем подробностям, которые противоречили общему здравому смыслу или просвещенному рационализму позднейших веков. Гипотетичная история древнейших периодов уже давно установилась и вылилась в неизменяемые формы, а по роковому совпадению эта труднейшая часть исторической работы исполнена в такое время, когда только что начинали развиваться принципы научной методики. Вся древнейшая история Греции и Рима, вместе взятая, одна обширная постройка из полунаучных догадок. Действительные события этих периодов, за редкими исключениями, от нас скрыты непроницаемой завесой. Нибур еще верил в возможность воссоздания хотя бы главного содержания древнейшей истории Рима. Смелые его реконструкции почти все оставлены современной наукой. Вопрос о древнейшей истории Рима для нас большей частью превратился в критически-литературный вопрос. Мы могли бы еще надеяться на археологические открытия, которые в самом деле давали нам остатки отдаленных периодов бытовой истории Рима. К сожалению, эти материалы слишком отрывочны, и мы лишены возможности подвергнуть их хотя бы приблизительно верному хронологическому и этнографическому определению. Мы этим не желаем отрицать, что на основании древнейших археологических остатков возможно установить известные отдельные факты, очень любопытные и ценные, но история царей из них не восстанавливается, а критической проблемы царской истории они почти не касаются. Один из наших талантливых ученых увлекся мыслью соединить археологическую задачу с критически-литературной, ставя решение последней в зависимость от первой. Это явная ошибка в постановке вопроса; поэтому и не удивительно, что предпринятый новый разбор предания о начале Рима не привел ни к каким значительным новым результатам. Автор труда "К вопросу о начале Рима" напрасно оставил дорогу, проложенную его авторитетными предшественниками, особенно же "высоко уважаемым всеми Швеглером".

Для верной оценки достоинства какого-либо исторического рассказа необходимо оценить его источники. Какие источники были у первого редактора истории римских царей, давно забыто самими римлянами, но источники эти оставили глубокие следы в традиционной истории; определение и оценка их возможны путем разбора самих рассказов.

[с.10] Итак, изучение источников царской истории при помощи разбора отдельных легенд, вот в чем состоит главная часть нашей задачи. Этой именно целью задавался после Нибура Швеглер, а за ним Моммзен в нескольких монографиях, относящихся к отдельным частям истории царей. Решение этой задачи не только необходимо для того, чтобы поставить на твердую почву историческую критику, отвергающую достоверность рассказов, но оно не лишено значения также и для более положительных целей. Не говоря о важности вопроса для истории римской литературы, до сих пор все же не потеряна всякая надежда из неисторического, по нашим понятиям, предания добыть известную, хотя бы и незначительную, долю исторической истины. Такой взгляд, может быть, покажется нашим читателям непоследовательным и противоречащим только что выраженному нами же скептицизму. Мы поэтому спешим оговориться. Рассказ о царях, как часть истории римского государства, возник, главным образом, из желания путем правдоподобных догадок дать понятие о происхождении и постепенном росте Рима до начала исторического периода. О развитии многих учреждений, вероятно, не имелось точных данных даже в настоящем летописном предании. Составитель царской истории в таких случаях "был принужден исходить от современного ему положения дел". Такие анахронизмы – ими грешат, как известно, и все другие поколения анналистов – могут оказаться поучительными для истории четвертого века, довольно древнего и темного периода римской истории. Затем известно, сколько старины сохранялось в духовной литературе римлян. В известных обрядовых предписаниях, например, содержались важнейшие данные для истории топографии города. Так, пределы древнейшего города на Палатине не были забыты во времена императоров только благодаря подобному памятнику духовной литературы. Если автор царской истории, положим, пользовался духовной литературой (да и какою он в то время мог пользоваться, кроме духовной?), то он, наверное, в ней находил много такой старины, важного и для нас, хотя и не прямо исторического, материала. Отыскать эти зернышки чистого золота и очистить их от окружающего сора, – уже из-за этого одного стоит заняться трудной и кропотливой работой.

Мы свою проблему могли бы назвать и мифологическою. Один наш рецензент, правда, вооружился против нас из-за мифологии. Мы, однако, не можем не обратит внимания на тот плачевный факт, что [с.11] наш почтенный оппонент, сам может быть того не желая, составил ученую диссертацию на мифологическую тему. Остается выразить надежду, что ученая репутация его не слишком пострадала от этой невольной прогулки в область мифологии, обыкновенно запрещенную солидным историкам и филологам. Как мифология, так и история римских царей состоит из мифов, вымышленных рассказов. От обыкновенного вымысла мифы отличаются тем, что они, в конце концов, всегда относятся к какому-нибудь положительному или воображаемому факту, к которому они приурочивают более или менее фантастическое и ненаучное объяснение, в форме рассказа (μῦθος, λόγος). Фактическая подкладка мифов часто трудно, а часто и вовсе не узнаваема. Во-первых, обыкновенно не указывается, к, чему они относятся, во-вторых, большинство мифов переходило в другие области творчества. Они делались предметами чисто литературной, художественной или научно-исторической обработки. Основные мысли терялись и заменялись множеством новых идей. Научная задача при разборе мифов заключается в возведении мифов к исходным пунктам, а для этого предварительно нужно, по возможности, отделить все, что внесено из литературной, художественной или исторической переделки и восстановить, возможно, древнейшее содержание рассказа. К таким именно операциям сводится и задача царской истории Рима. Сказания о царях ничем существенным не отличаются от мифов. Они принадлежат к области вымысла, но этот вымысел не был произволен.

На каждом шагу чувствуется, что они обусловлены данными в действительности факторами. Как все мифы, так и легенды о царском периоде, более или менее все-объяснительные рассказы (λόγος), имевшие целью объяснить причину (αἰτία) или происхождение известных фактов, государственных, религиозных или бытовых древностей.

Исследовательский метод и заслуги А. Швеглера

Главная заслуга изучения этой выдающейся стороны царской легенды, этиологии, принадлежит, как уже сказано нами, Швеглеру. Он был необыкновенно разносторонним ученым, и его ясные и остроумные исследования навсегда останутся краеугольным камнем для всех дальнъйших попыток решения этих трудных и темных вопросов. Высокая ценность его труда еще увеличивается тем, что в нем собраны с удивительною точностью все известия древней литературы. Этим он значительно облегчил работу всем тем, которые после него примутся за те же вопросы. В сорок лет, истекших после смерти Швеглера, не появилось ни одного сочинения, в котором автор задался бы новым исследованием всей царской истории, истории всех царей. [с.12] Наше намерение заняться пересмотром вопроса может показаться или черезчур смелым, или излишним. Поэтому мы считаем необходимым объяснить, чем, на наш взгляд, оправдывается попытка нового разбора царской истории после Швеглера.

[ADDED=NADYNRO]1093386861[/ADDED]
Поставленная Швеглером задача и избранный им метод едва ли могут быть когда-нибудь изменены без чувствительного ущерба для науки. Другой вопрос, довольствоваться ли нам достигнутыми им отдельными результатами? Мы думаем, вряд ли найдутся такие поклонники Швеглера, которые бы посоветовали навсегда остановиться на его результатах. Лучший знак уважения к заслуженному труженику науки, нам кажется, не ограничиваться преклонением перед его авторитетом, а, по возможности, воодушевляясь его направлением, стараться дополнить начатое им дело. Исследования Швеглера никак нельзя назвать оконченными. Швеглер в одном месте определил отношение своего труда к труду его предшественника Нибура такими словами: "После Нибура осталось довольно обширное поле для дополнительной работы. Нибур недостаточно разъяснил происхождение древнейшей легендарной истории, в особенности не выяснил, по каким поводам она сложилась так, а не иначе. Сказания об Евандре, например, Энее, Ромуле, он просто признал неисторическими. Выяснить происхождение и развитие их он или вовсе не пытается, а если где и попытался, там объяснения его оказываются неудовлетворительными. Критическое отрицание и опровержение мнимо-исторических, на самом же деле, мифологических рассказов, из которых сложилась традиция, до тех пор не убедительны, пока не вполне выяснено происхождение. Эту часть исследования должно считать необходимым дополнением отрицательной критики"3. Слова о Нибуре отчасти применимы к самому Швеглеру. Его общие критические взгляды сводятся к таким положениям: в основе традиционной истории древнейшего Рима не лежит никаких документальных свидетельств; она целиком сочинена искусственно (ein Werk der Dichtung). Главный вопрос после этого в том, какого рода было этот вымысел и как смотреть на его происхождение4. Мы уже говорили, что по заключениям Швеглера легенда о римских царях проникнута духом этиологического мудрствования. Во многих отдельных случаях Швеглер с большим остроумием и вполне убедительно определял исходные точки вымысла.

[с.13] Но есть и немало таких рассказов, происхождение которых у него объяснено неубедительно и, наконец, много и других, для которых он вовсе не давал никакого генетического объяснения. Как и когда сочинены этиологические мифы о царях, и каким образом они соединены в одно связное изложение, об этом Швеглер нигде не высказался. Вообще вопрос об источниках у него остался неопределенным. В одном месте разбора легенды о Ромуле он мимоходом выражает мнение, что в этой легенде ясно слились два разнородных слоя предания. В одном Ромул еще чисто мифический образ, в другом он изображается историческим, первым основателем Рима. Швеглер сам, к сожалению, из своего наблюдения не вывел общих заключений. После подробного разбора легенды он приходит к заключению, что образ Ромула возник из отвлеченного понятия основателя-эпонима города Рима. Таким образом, Ромул второго слоя предания, лже-исторического, оказывается для Швеглера первоначальным. Как из этого образа мог развиться мифологический Ромул, "загадочная мифологическая личность, приближенная к кругу Фавна-Луперка", у Швеглера остается не выясненным. Из тысячи примеров между тем известно, как, при общей исторической переработке римских и греческих мифов, личности мифологические, то есть образовавшиеся из этиологии, переносились в область истории. Не признать ли поэтому и тут мифологический слой предания и мифологический образ Ромула древнее лже-исторического? Если Швеглер вполне сознательно задался бы определением источников царской истории, он, наверное, развил бы свою мысль о двух слоях предания о Ромуле и пришел бы к заключению, что как в легенде о первом, так, может быть и в предании о других царях заметны признаки двух слоев, из которых второй представляет собой историческую обработку первого.

Швеглер часто очень метко объясняет, на основании каких умозаключений сочинены отдельные деяния царей и мнимые события их царствования. Но откуда взялись сами цари, об этом он дает нам довольно смутное понятие. Ромул и Нума Помпилий для него не исторические личности; они выдуманы с целью объяснить основание римского государства. Война и религия друг другу противоположны; поэтому пришлось личность основателя разделить на два лица, одному передать первое устройство военной и политической жизни, другому – религиозной. За пятью остальными царями [с.14] Швеглер не отказывается признать исторического существования. Они жили и царствовали, о событиях же их царствования ничего не известно, так как те события и деяния, которые им приписываются в традиции, вымышлены почти от начала до конца. Таким образом, после мифического века Ромула и Нумы, с Тулла Гостилия начинается мифически-исторический период римской истории. Эти цари, царствовавшие, так сказать, in partibus incredibilium, не могут не приводить нас в недоумение. Все деяния пяти последних царей такие же этилогические выдумки, как и деяния двух первых. Вся царская история одно нераздельное целое. Общая цель ее излагать в правдоподобном виде основание римского государства. Тулл Гостилий со всеми преемниками такие же основатели, как и Ромул с Нумой. Каждому из них приписывается основание известной части города или государства. Между двумя "отвлеченными" первыми основателями государства и пятью следующими царями-основателями нет никакой существенной разницы. Признаком чисто мифологического характера двух первых царей и исторического пяти следующих для Швеглера служило то, что первые связаны с божествами: Ромул бог, сын бога, а Нума, хотя смертный, супруг богини Эгерии. Остальные цари простые смертные5. Этот довод, однако, нельзя считать особенно веским. Не говоря о том, что и Сервий Туллий считался сыном бессмертного, никто не согласится в Александре Македонском, например, или в Сципионе видеть мифические личности, хотя и того, и другого верующие признавали сыновьями божества. С другой стороны, Тулл Гостилий, Анк Марций и другие цари, которым не приписывалось божественного происхождения, все-таки могут быть такими же мифическими лицами, как, например, Агамемнон, Менелай и многие другие. Однородность всей царской истории располагает нас предположить, что образы всех семи царей созданы одинаковым путем при помощи одного и того же умственного фактора. Если бы до четвертого столетия дошли какие бы то ни было исторические известия о пяти царях, то в этих известиях необходимо имелись бы и какие-нибудь достоверные сведения о событиях их царствования. Швеглер решился выйти из этого затруднения таким образом: о пяти царях мифически-исторического века не было письменных преданий, а существовали устные народные саги6. В народной памяти сохранились только имена царей, а исторические события перепутались и исказились. В этой теории Швеглера легко узнать последний отголосок [с.15] знаменитой в свое время гипотезы Нибура о народном историческом эпосе древнейших римлян, главном будто бы источнике царской истории. Никто так решительно и убедительно не опровергал теории Нибура, как Швеглер7, однако – expellas furca, tamen usque recurret. Доводы, высказанные Швеглером против Нибура, почти все можно выставить и против его собственной теории. Самый главный довод Швеглера тот, что традиционная история древнейшего Рима менее всего похожа на произведение народного творчества. Она большею частью, говорит он, продукт рассудочного размышления и мудрствования (ein Produkt der Reflexion und verständigen Nachdenkens)8. Она извлечена из самых прозаических данных, для разумного объяснения всякого рода памятников и других остатков древности. Главное ее содержание, таким образом, этиологические мифы, все остальное литературный вымысел (schriftstellerische Erfindung), за исключением предания о древнейшем государственном праве. Эта часть предания – единственный сравнительно достоверный элемент. Но ни один из трех элементов ничего общего с народным творчеством не имеет. "Итак, говорит он в заключение, если была у римлян народная поэзия исторического содержания, что, впрочем, очень невероятно, то из нее произошла только одна маленькая, незаметная часть традиционной истории". Так как между историческими народными песнями и историческими народными сагами, по нашему мнению, нет разницы, то мы не можем не упрекнуть Швеглера в противоречии. Непоследовательность его мы объясняем незавершенностью взглядов на первое литературное сложение предания о царях. Вторая причина – незаконченность начатого им с таким прекрасным успехом этиологического разбора. Всякий, кто занимался разбором мифов, поймет, как трудно во многих случаях определить верную oilxia, верно установить причинную связь мифологического рассказа с его подкладкою. Неудивительно, что и такой ясный ум, как Швеглер, далеко не везде попадал в цель, что у него есть и мифы, объясненные неудачно и такие, αἰτία которых оставлена им без всякого объяснения. К числу невыясненных пунктов предания принадлежат, как нужно предположить, и личности пяти последних царей. Какая связь между этими личностями и приписываемыми им деяниями, вследствие чего предание приписывает каждому из этих царей совершенно определенные дела, эта часть вопроса мало освещена Швеглером. В его разборе [с.16] Ромула и Нумы личности и деяния их поставлены во взаимное отношение, у остальных царей такого взаимного отношения нет. Личности царей другого рода и происхождения, чем их деяния. Последние сложились из этиологического вымысла, первые Швеглером считаются историческими, потому собственно, что они не поддавались этиологическому объяснению. Эта непоследовательность, нам кажется, заставляет думать, что разбор этиологии последних пяти царей у Швеглера или незакончен или что он приступил к разбору не так, как бы следовало. Миф или легенда без героя невозможна. Легенда может быть перенесена на другую мифическую или историческую личность, но в таком случае она и ранее уже относилась к какому-нибудь герою. Заняться разбором мифа об Эдипе или о другой мифологической личности, выделил заранее самую личность героя, совершенно потерянный труд. Точно также, надо полагать, и в легендах о римских царях герои легенд, личности Тулла Гостилия, Сервия Туллия и др., с самого начала стояли в центре легенды. К первоначальным легендам о них могли приставать новые элементы, легенды могли быть обработаны и переделаны, все новое, однако, группировалось около старых центров, личностей героев. Итак, кто задается целью объяснить развитие царской легенды, должен стремиться, как к последней цели, к выяснению самой личности каждого из царей. Мы, конечно, не имеем права a priori отвергать возможность, что были и царствовали в Риме Тулл Гостилий с его преемниками. Но если единственным доводом в пользу исторического существования выставляется то обстоятельство, что мифологический характер этих царей не доказан, то необходимо признать возможным, что мифология царей недостаточно разобрана, а потому именно и не выяснен мифологический характер героев. Не претендуя ни мало на сравнение с Швеглером, позволяем себе выразить убеждение, что он оставил науке в наследство необходимость нового разбора мифологии римских царей.

Сказание о Ферторе Резии

Чтобы составить себе представление о том, по каким поводам и по какому, так сказать, методу воображение римлян могло создать образ вымышленного царя и деяний его, мы немного остановимся на одном весьма поучительном примере, на сказании о Ферторе Резии, царе эквиколов. Оно входило в состав царской истории, упомянуто Ливием и встречается даже в одном эпиграфическом памятнике, в одной из так называемых элогий, вырезанных по приказанию императора Клавдия в честь знаменитых римлян. [с.17] По своему объему это сказание очень ничтожно и просто, но тем именно оно и поучительно, что происхождение его раскрывается с большой легкостью, чего нельзя ожидать от сложных сказаний о римских царях. Все сказание о царе Ферторе Резии сводится к нескольким словам. Этот царь эквиколов (Fertor Resius rex Aequiculorum) первый издал постановления права фециалов (Fetiale ius), которое потом введено было в Риме Анком Марцием9. Чтобы оценить это предание, необходимо напомнить несколько общеизвестных данных о духовной коллегии фециалов. Римляне при всех действиях государственной жизни старались заручиться одобрением и помощью богов. Так, они заботились, между прочим, о том, чтобы каждая война была начата по справедливой причине, тогда боги не могли отказаться помочь делу римлян. Поэтому уже в начале войны несправедливость должна была ложиться на неприятелей. Когда чужой народ обижал римский, уводя пленных или похищая имущество, то все же не считалось справедливым тотчас начать войну, без попытки примирения. Необходимо было сначала потребовать через фециалов возвращения похищенных вещей (res dedier exposcere; res repetere). Когда чужестранцы исполняли это требование, фециалы уходили с миром, уводя с собою возвращенное имущество. В случае же отказа, фециалы заявляли протест против несправедливого поступка, а к римскому народу делался запрос, какого мнения он о том, что вещи не возвращены и не возмещены. Когда народ высказывался за войну, фециал совершал объявление ее, также и заключение мира, когда римский народ победами принуждал неприятелей удовлетворить его требованиям. Фециалы тогда, наконец, возвращали домой похищенное имущество. Все эти действия совершались фециалами обрядовыми словами (sollemnia verba, carmina), с призыванием богов быть свидетелями справедливости римлян и несправедливости неприятелей. Верное соблюдение всех обрядов составляло особенную науку фециалов. [с.18] Это "право фециалов", следовательно, сводилось к соблюдению справедливости войны (belli aequitas, aequum bellum). Главным пунктом внешней стороны их деятельности служило требование и доставление обратно вещей, похищенных неприятелем (res repetere)10. Все отдельные действия, требование "вещей", объявление войны, заключение мира подводились под одну главную цель, получить обратно похищенные вещи, с прибавлением, конечно, вознаграждения за военные убытки. Фециалы были не у одних римлян, но и у латинов, самнитов и, вероятно, еще у других народов Италии. Словом, это, может быть, одно из общеиталийских учреждений. Право фециалов во всяком случае восходило к очень древним временам, и о происхождении его невозможно было иметь какие-либо сведения. Когда в Риме пожелали узнать, кем сочинены и выработаны правила фециалов, по необходимости пришлось прибегнуть к догадкам. Наше сказание о Ферторе Резии представляет собою остроумный вывод, к которому пришел автор такой гипотезы. Для правдоподобия нужно было, чтобы личность воображаемого законодателя, установившего правила фециалов, соответствовала делу. Во-первых, ему нужно было быть царем, иначе он не имел бы права предписывать законы, во-вторых, цель фециального права заключалась в соблюдении справедливости (aequum colere), следовательно, он мог быть rex Aequorum, еще более годился титул rex Aequicolorum. Оставалось придумать для этого царя подобающие имена, praenomen и gentilicium. Главное дело фециалов было приносить (ferre) или доставать обратно (repetere) для римлян вещи (res), отнятые неприятелем. Царь, положивши начало обязанностям фециалов, согласно этому был наименован Fertor Resius, "приноситель вещей"11. [с.19] Итак, вся личность этого мифического царя, вместе с именем и царством, созданы для того, чтобы служить первым образцом и примером фециалов и их специальной деятельности.

[ADDED=NADYNRO]1093386892[/ADDED]
Разбор сказания о Ферторе Резии оказался в двух отношениях поучительным. Во-первых, он дает нам понятие о том, как в воображении римлян мог сложиться образ мифического царя. Во-вторых, этот мифический основатель и представитель коллегии фециалов обращает наше внимание на один факт, никем из исследователей царской истории не замеченный. Традиционная история приписывает каждому из семи царей основание известных культов и духовных учреждений. Причина этого часто или совсем непонятна, или, если указывается какая-нибудь причина, то она часто не особенно вероятна. Выставляемую в предании связь царей с духовными делами едва ли не a priori можно отнести к остаткам духовной традиции, древнейшего и вернейшего предания Рима. Этим соображением подсказывается вопрос, не прольется ли из этих остатков жреческой традиции свет и на древнейший вид царской истории, не влияла ли на сложение сказаний о царях этиология, установленная в духовных коллегиях. Те легенды, которые еще не удалось выяснить удовлетворительно, и даже самые образы царей обусловлены, может быть, присвоенными им деяниями, относящимся к духовным делам, подобно тому, как сказание о Ферторе Резии, даже во всех пунктах, обусловлено делом фециалов. У Швеглера, в конце разбора Ромула, вырвалось признание, что понимание образа этого царя и легенды о нем много выиграло бы [с.20] объяснением их из духовных древностей (Sakralalterthümer)12. То, что сказано Швеглером об одном Ромуле, может оказаться верным и относительно других царей. Признание Швеглера во всяком случае для нас драгоценно. Оно нам послужило поощрением, в виде опыта обратиться к духовному быту Рима, как возможному источнику легенды о царях. Результатами этого опыта мы и желаем поделиться с читателями, интересующимися вопросом о происхождении легенды о семи царях Рима.

 

[NADYN]

Эпизод из царствования Тула Гостилия. Горации и Куриации.
Саму легенду привожу по Титу Ливию, на которого уже ссылалась раньше.
1) Нума умер, и вновь наступило междуцарствие. Затем народ избрал царем Тулла Гостилия82, внука того Гостилия, который прославился битвой с сабинянами у подножия крепости; отцы утвердили это решение. (2) Новый царь не только не был похож на предшественника, но воинственностью превосходил даже Ромула. Молодые силы и дедовская слава волновали его. И вот, решив, что в покое государство дряхлеет, стал он повсюду искать повода к войне. (3) Случилось, что римские поселяне угнали скот с альбанской земли, альбанские, в свой черед, – с римской. Властвовал в Альбе тогда Гай Клуилий. (4) С обеих сторон были отправлены послы требовать возмещения убытков. Своим послам Тулл наказал идти прямо к цели, не отвлекаясь ничем: он твердо знал, что альбанцы ответят отказом и тогда можно будет с чистой совестью объявить войну. (5) Альбанцы действовали намного беспечнее; встреченные Туллом гостеприимно и радушно, они весело пировали с царем. Между тем римские послы и первыми потребовали удовлетворения, и отказ получили первыми; они объявили альбанцам войну, которая должна была начаться через тридцать дней. О том они и доложили Туллу. (6) Тут он приглашает альбанских послов высказать, ради чего они явились. Те, ни о чем не догадываясь, сначала зря тратят время на оправдания: они-де и не хотели бы говорить ничего, что могло б не понравиться Туллу, но повинуются приказу: они пришли за возмещеньем убытков, а если получат отказ, им велено объявить войну. (7) А Тулл в ответ: "Передайте вашему царю, что римский царь берет в свидетели богов: чья сторона первой отослала послов, не уважив их просьбы, на нее пусть и падут все бедствия войны".
23. (1) Эту весть альбанцы уносят домой. И вот обе стороны стали всеми силами готовить войну, всего более схожую с гражданской, почти что войну меж отцами и сыновьями, ведь оба противника были потомки троянцев: Лавиний вел начало от Трои, от Лавиния – Альба, от альбанского царского рода – римляне. (2) Исход войны, правда, несколько умеряет горечь размышлений об этой распре, потому что до сражения не дошло, погибли лишь здания одного из городов, а оба народа слились в один. (3) Альбанцы первые с огромным войском вторглись в римские земли. Лагерь они разбивают едва ли дальше, чем в пяти милях от города; обводят лагерь рвом; Клуилиев ров – так, по имени их вождя, звался он несколько столетий, покуда, обветшав, не исчезли и самый ров, и это имя. (4) В лагере Клуилий, альбанский царь, умирает; альбанцы избирают диктатора, Меттия Фуфетия83.
Меж тем Тулл, особенно ожесточившийся после смерти царя, объявляет, что кара всесильных богов за беззаконную войну постигнет, начав с головы, весь альбанский народ, и, миновав ночью неприятельский лагерь, ведет войско в земли альбанцев. Это заставило Меттия сняться с места. (5) Он подходит к противнику как можно ближе и, отправив вперед посла, поручает ему передать Туллу, что, прежде чем сражаться, нужны переговоры – он, Меттий, уверен: если полководцы встретятся, то у него найдется сообщение, не менее важное для римлян, нежели для альбанцев. (6) Хотя это выглядело пустым хвастовством, Тулл не пренебрег предложением и выстроил войско. Напротив выстроились альбанцы.
Когда два строя стали друг против друга, вожди с немногими приближенными вышли на середину. (7) Тут альбанеп заговорил. "Нанесенная обида и отказ удовлетворить обоснованное договором требование о возмещении ущерба – такова причина нынешней войны, я и сам, кажется, слышал о том из уст нашего царя Клуилия, да и ты, Тулл, не сомневаюсь, выдвигаешь те же доводы. (8). Но, если нужно говорить правду, а не красивые слова, это жажда власти толкает к войне два родственных и соседних народа. Хорошо это или дурно, я сейчас объяснять не буду: пусть размыслит об этом тот, кто затеял войну, меня же альбанцы избрали, чтобы ее вести. А тебе, Тулл, хотел бы напомнить я вот о чем. Сколь велика держава этрусков, окружающая и наши владения, и особенно ваши, ты как их ближайший сосед знаешь еще лучше, чем мы: велика их мощь на суше, еще сильней они на море. (9) Помни же: как только подашь ты знак к битве, оба строя окажутся у них на виду, чтобы сразу обоим, и победителю и побежденному, усталым и обессиленным, сделаться жертвою нападения. Видят боги, раз уж мы не довольствуемся верной свободой и в сомнительной игре ставим на кон господство и рабство, так найдем по крайней мере какую-нибудь возможность решить без кровопролития, без гибельного для обеих сторон урона, какому народу властвовать, какому подчиняться".

[ADDED=NADYNRO]1093459379[/ADDED]
(10) Тулл согласился, хотя и от природы, и в твердой надежде на успех был склонен к более воинственному решению. Обеим сторонам приходит в мысль воспользоваться случаем, который посылала им сама Судьба.
24. (1) Было тогда в каждой из ратей по трое братьев-близнецов, равных и возрастом, и силой. Это были, как знает каждый, Горации и Куриации84, и едва ли есть предание древности, известное более широко; но и в таком ясном деле не обошлось без путаницы насчет того, к какому народу принадлежали Горации, к какому Куриации. Писатели расходятся во мнениях, но большая часть, насколько я могу судить, зовет римлян Горациями, к ним хотелось бы присоединиться и мне. (2) Цари обращаются к близнецам, предлагая им обнажить мечи, – каждому за свое отечество: той стороне достанется власть, за какою будет победа. Возражений нет, сговариваются о времени и месте. (3) Прежде чем начался бой, между римлянами и альбанцами был заключен договор на таких условиях: чьи граждане победят в схватке, тот народ будет мирно властвовать над другим.
(4) Разные договоры заключаются на разных условиях, но всегда одинаковым способом. В тот раз, как я мог узнать, сделано было так (и нет о договорах сведений более древних). Фециал85 воззвал к царю Туллу: "Велишь ли мне, царь, заключить договор с отцом-отряженным народа альбанского?" Царь повелел, тогда фециал сказал: "Прошу у тебя, царь, потребное для освящения". Тот в ответ: "Возьми чистой травы". (5) Фециал принес из крепости вырванной с корнем чистой травы. После этого он воззвал к царю так: "Царь, назначаешь ли ты меня с моею утварью и сотоварищами царским вестником римского народа квиритов?" Царь ответил: "Когда то не во вред мне и римскому народу квиритов, назначаю". (6) Фециалом был Марк Валерий, отцом-отряженным он назначил Спурия Фузия, коснувшись ветвью его головы и волос. Отец-отряженный назначается для принесения присяги, то есть для освящения договора: он произносит многочисленные слова длинного заклятия, которое не стоит здесь приводить. (7) Потом, по оглашении условий, он говорит: "Внемли, Юпитер, внемли, отец-отряженный народа альбанского, внемли, народ альбанский. От этих условий, в том виде, как они всенародно от начала и до конца оглашены по этим навощенным табличкам без злого умысла и как они здесь в сей день поняты вполне правильно, от них римский народ не отступится первым. (8) А если отступится первым по общему решению и со злым умыслом, тогда ты, Юпитер, порази народ римский так, как в сей день здесь я поражаю этого кабанчика, и настолько сильней порази, насколько больше твоя мощь и могущество". (9) Сказав это, он убил кабанчика кременным ножом. Точно так же и альбанцы через своего диктатора и своих жрецов произнесли свои заклятья и клятву.
25. (1) Когда заключили договор, близнецы, как было условлено, берутся за оружие. С обеих сторон ободряют своих: на их оружие, на их руки смотрят сейчас отеческие боги, отечество и родители, все сограждане – и дома и в войске. Бойцы, и от природы воинственные, и ободряемые криками, выступают на середину меж двумя ратями. (2) Оба войска сели перед своими лагерями, свободные от прямой опасности, но не от тревоги – спор ведь шел о первенстве и решение зависело от доблести и удачи столь немногих. В напряженном ожидании все чувства обращаются к зрелищу, отнюдь не тешащему глаз.
(3) Подают знак, и шесть юношей с оружием наизготове, по трое, как два строя, сходятся, вобрав в себя весь пыл двух больших ратей. И те и другие думают не об опасности, грозящей им самим, но о господстве или рабстве, ожидающем весь народ, о грядущей судьбе своего отечества, находящейся теперь в собственных их руках. (4) Едва только в первой сшибке стукнули щиты, сверкнули блистающие мечи, глубокий трепет охватывает всех, и, покуда ничто не обнадеживает ни одну из сторон, голос и дыхание застывают в горле. (5) Когда бойцы сошлись грудь на грудь и уже можно было видеть не только движение тел и мелканье клинков и щитов, но и раны и кровь, трое альбанцев были ранены, а двое римлян пали. (6) Их гибель исторгла крик радости у альбанского войска, а римские легионы оставила уже всякая надежда, но еще не тревога: они сокрушались об участи последнего, которого обступили трое Куриациев. (7) Волею случая он был невредим, и если против всех вместе бессилен, то каждому порознь грозен. Чтобы разъединить противников, он обращается в бегство, рассчитав, что преследователи бежать будут так, как позволит каждому рана. (8) Уже отбежал он на какое-то расстоянье от места боя, как, оглянувшись, увидел, что догоняющие разделены немалыми промежутками и один совсем близко. (9) Против этого и обращается он в яростном натиске, и, покуда альбанское войско кричит Куриациям, чтобы поторопились на помощь брату, победитель Гораций, убив врага, уже устремляется в новую схватку. Теперь римляне поддерживают своего бойца криком, какой всегда поднимают при неожиданном обороте поединка сочувствующие зрители, и Гораций спешит закончить сражение. (10) Итак, он, прежде чем смог подоспеть последний, который был недалеко, приканчивает еще одного Куриация: (11) и вот уже военное счастье сравнялось – противники остались один на один, но не равны у них были ни надежды, ни силы. Римлянин, целый и невредимый, одержавший двойную победу, был грозен, идя в третий бой; альбанец, изнемогший от раны, изнемогший от бега, сломленный зрелищем гибели братьев, покорно становится под удар. (12) И то не было боем. Римлянин восклицает, ликуя: "Двоих я принес в жертву теням моих братьев, третьего отдам на жертвенник того дела, ради которого идет эта война, чтобы римлянин властвовал над альбанцем". Ударом сверху вонзает он меч в горло противнику, едва держащему щит; с павшего снимает доспехи. (13) Римляне встретили Горация ликованием и поздравлениями, и тем большею была их радость, чем ближе были они прежде к отчаянию. Обе стороны занялись погребением своих мертвых, но с далеко не одинаковыми чувствами – ведь одни выиграли власть, а другие подпали чужому господству. (14) Гробницы можно видеть и до сих пор на тех самых местах, где пал каждый: две римские вместе, ближе к Альбе, три альбанские поодаль, в сторону Рима, и врозь – именно так, как бойцы сражались.

[ADDED=NADYNRO]1093459496[/ADDED]
26. (1) Прежде чем покинуть место битвы, Меттий, повинуясь заключенному договору, спросил, какие будут распоряжения, и Тулл распорядился, чтобы альбанская молодежь оставалась под оружием: она понадобится, если будет война с вейянами. С тем оба войска и удалились в свои города.
(2) Первым шел Гораций, неся тройной доспех, перед Капенскими воротами его встретила сестра-девица, которая была просватана за одного из Куриациев; узнав на плечах брата женихов плащ, вытканный ею самою, она распускает волосы и, плача, окликает жениха по имени86. (3) Свирепую душу юноши возмутили сестрины вопли, омрачавшие его победу и великую радость всего народа. Выхватив меч, он заколол девушку, воскликнув при этом: (4) "Отправляйся к жениху с твоею не в пору пришедшей любовью! Ты забыла о братьях – о мертвых и о живом, – забыла об отечестве. (5) Так да погибнет всякая римлянка, что станет оплакивать неприятеля!"
Черным делом сочли это и отцы, и народ, но противостояла преступлению недавняя заслуга. Все же Гораций был схвачен и приведен в суд к царю. А тот, чтобы не брать на себя такой прискорбный и неугодный толпе приговор и последующую казнь, созвал народный сход и объявил: "В согласии с законом, назначаю дуумвиров, чтобы они вынесли Горацию приговор за тяжкое преступление"87. (6) А закон звучал устрашающе: "Совершившего тяжкое преступление да судят дуумвиры; если он от дуумвиров обратится к народу, отстаивать ему свое дело перед народом; если дуумвиры выиграют дело, обмотать ему голову, подвесить веревкой к зловещему дереву88, засечь его внутри городской черты или вне городской черты"89. (7) Таков был закон, в согласии с которым были назначены дуумвиры. Дуумвиры считали, что закон не оставляет им возможности оправдать даже невиновного. Когда они вынесли приговор, то один из них объявил: "Публий Гораций, осуждаю тебя за тяжкое преступление. Ступай, ликтор, свяжи ему руки". (8) Ллктор подошел и стал ладить петлю. Тут Гораций, по совету Тулла, снисходительного истолкователя закона, сказал: "Обращаюсь к народу". (9) Этим обращением дело было передано на рассмотренье народа. На суде особенно сильно тронул собравшихся Публий Гораций-отец, объявивший, что дочь свою он считает убитой по праву: случись по-иному, он сам наказал бы сына отцовскою властью90. Потом он просил всех, чтоб его, который так недавно был обилен потомством, не оставляли вовсе бездетным. (10) Обняв юношу и указывая на доспехи Куриациев, прибитые на месте, что ныне зовется "Горациевы копья", старик говорил: "Неужели, квириты, того же, кого только что видели вступающим в город в почетном убранстве, торжествующим победу, вы сможете видеть с колодкой на шее, связанным, меж плетьми и распятием? Даже взоры альбанцев едва ли могли бы вынести столь безобразное зрелище! (11) Ступай, ликтор, свяжи руки, которые совсем недавно, вооруженные, принесли римскому народу господство. Обмотай голову освободителю нашего города; подвесь его к зловещему дереву; секи его, хоть внутри городской черты – но непременно меж этими копьями и вражескими доспехами, хоть вне городской черты – но непременно меж могил Куриациев. Куда ни уведете вы этого юношу, повсюду почетные отличия будут защищать его от позора казни!" (12) Народ не вынес ни слез отца, ни равного перед любою опасностью спокойствия духа самого Горация – его оправдали скорее из восхищения доблестью, нежели по справедливости. А чтобы явное убийство было все же искуплено очистительной жертвой, отцу повелели, чтобы он совершил очищение сына на общественный счет.
(13) Совершив особые очистительные жертвоприношения, которые с той поры завещаны роду Горациев, отец перекинул через улицу брус и, прикрыв юноше голову, велел ему пройти словно бы под ярмом. Брус существует и по сей день, и всегда его чинят на общественный счет; называют его "сестрин брус"91. Гробница Горации – на месте, где та пала мертвой, – сложена из тесаного камня.

[ADDED=NADYNRO]1093459589[/ADDED]

Так называемая "Гробница Горациев и Куриациев" на Via Appia.
Этот памятник, сложенный в виде квадратного постамента, на котором возвышались четыре конусных башни на углах и более высокая пятая в центре, является в действительности позднереспубликанской постройкой, подражающей стилю этрусских гробниц.

А вот интересная статья: Легенда о Горациях и Куриациях - фрагмент переходной нормы наследования царской власти в Архаическом Риме

 

[NADYN]

Поднятие темы... Или новая попытка поговорить самой с собой
Если тема по царскому периоду не пошла, то можно перейти к установлению республики, вспомнив для отвлечения легенду о Лукреции, о Бруте.Или сразу перейти к известным всем Пуническим войнам... Вобщем, к чему угодно.