Дэна по достижении старости отправили на пенсию: его работа была связана со значительными физическими нагрузками. Я же продолжила занимать пост мэра, для которого старость – скорее плюс, чем минус. Плезантвилльский народ не любит перемен в правлении. Им нравилась та жизнь, которая у них была. И вот теперь, когда в нашем доме вновь не было детей, Дэниел наконец дал мне то, чего я всю жизнь так хотела: свою любовь.
Мы, как малые дети радуясь жизни, ходили в кино и на концерты, а после гуляли, взявшись за руки и любуясь на звезды. Все то, чего я так ждала много лет назад от своего неверного супруга, все то, чему завидовала, о чем мечтала, я наконец получила.
-Не слишком ли поздно – спрашивала я себя иногда.
- никогда не поздно – говорили мне влюбленные, нежные, ласкающие глаза Дэниела.
Все его слова, все жесты, все действия теперь как бы просили прощения, и я с радостью прощала его. Мы не были больше молоды и, по сути, были единственными близкими друг для друга людьми. А от того ценили друг друга еще больше. Старость – время, когда понимаешь всю прелесть супружества – спасения от одиночества.
Помню, вторая зима отсутствия дочерей выдалась погожей. Легкий морозец, мягкий снежок и много ясных, радостных дней, когда даже мимолетный взгляд за окно вызывает у людей счастливую улыбку. В тот год я особенно сильно радовалась хорошей погоде, ведь рядом со мной был близкий человек, с которым можно было поделиться удовольствием от приятной прогулки. Мы с Дэниелом особенно любили ходить в парк на окраине города, где можно было не только насладиться видом чистых снежных просторов и близостью заледеневшего озерца, но и отведать превосходно обжаренного на гриле мяса или пообщаться со знакомыми и незнакомыми горожанами. Общество других людей мы также теперь ценили гораздо больше обычного, ведь часто бывали его лишены.
Иногда мы встречали в парке Вальтера – отца Ганса, который сейчас был в университете вместе с нашими дочерями. От него мы узнали об их скорой свадьбе с Кассандрой. Дэниел что – то хмыкнул насчет «неужели мымра выйдет замуж», я же просто пожалела бедную девушку, мысленно пожелав им с Вальтером счастья. В другой раз мы встретили Дину, но от этой недалекой и подлой девушки ничего, кроме бредовых сплетен, лжи и желчи не услышали.
Дина с жалостью и некоторым разочарованием оглядела моего постаревшего мужа, но тот никак не отреагировал на этот взгляд: донжуанские штучки были давно в прошлом. Мне ничего не оставалось, как улыбнуться старшей Кальенте улыбкой победительницы и, гордо взяв мужа под руку, отправиться в противоположную сторону. И, признаться, мне было приятно: впервые в жизни мне завидовала такая девушка, как Дина – у меня ведь было счастье, в отличие от нее.
Рассказывает Дэниел:
Мэри, привыкшая к жизни в большой семье, немного страдала от отсутствия дочерей, и я прикладывал все усилия, чтобы помочь ей. Ее счастливые глаза: вот то единственное спасение от жестоких угрызений совести, которые я испытывал ежесекундно. Только по ночам, когда моя любимая жена мирно спала рядом со мной, я порой вспоминал о прошлом и клялся, что искуплю свою вину до капли. И от того утром становился только внимательнее. Больше всего я любил веселить Мэри:
- Гули- гули – гули – обожал говорить я, протягивая вперед ладонь, будто собираясь ущипнуть ее.
- Дэн, что ты делаешь, мы же культурные люди! – со смехом восклицала Мэри, но протестовала она в основном для проформы. Я знал, что ей нравится мое внимание, как нравилось оно многим другим женщинам. И я старался задействовать все свое обаяние, вспоминал все комплименты и ухаживания, которыми когда – либо соблазнял любовниц. Только теперь я делал это для удовольствия своей жены а не для своего собственного. И, надо же, был от этого гораздо счастливее, чем раньше. Я обожал смотреть на нее. Она такая красивая – одна из самых красивых женщин в городе, гораздо лучше молодых глупышек. Мы могли часами сидеть на улице, невзирая на холод, и разговаривать.
Как мало, оказывается, мы знали друг друга раньше! Чем жила моя Мэри, такая близкая и такая далекая, чем она дышала все эти годы? Только сейчас я начинал узнавать это. И только теперь я мог, наконец – то, рассказать ей о своих чувствах и стремлениях без утайки. Просто потому, что так было правильно. Так было нужно.
- А помнишь, - говорила мне Мэри, глядя на заледеневшую водную гладь, - в тот уик – энд, когда мы ездили в горы, ты тогда увлекался зимней рыбалкой. Скажи, там тоже было такое озеро?
- Мэри…
- Да? – она поворачивалась ко мне, такая чистая и светлая, такая удивленно – наивная. Ну как, как я мог врать ей?
- Это… это была не рыбалка. Понимаешь?
- Уже тогда… - говорит она, и улыбка постепенно сходит с губ, а взгляд снова устремляется на водную гладь. Но мы уже говорили об этом, и она знает, непременно знает, как я раскаиваюсь в своих поступках
- Прости меня – в сотый, если не в тысячный раз говорю я – мне жаль, Мэри, слышишь? Мне так жаль…
- Знаешь, я даже не знаю, почему ни разу не попросилась сходить с тобой? Почему у меня не возникло мысли хотя бы полюбоваться на это озеро? И почему я никогда не удивлялась отсутствию рыбы?
- Ну.. ты отвечала на письма. Помнишь? На электронную почту. У тебя все время было много работы.
- Дэниел, Дэниел, как я могла быть настолько безучастной к тебе, а? Настолько слепой?
- Я женился на тебе, но не завоевал твоего внимания. Прости меня, Мэри. Я вел себя не лучше.
И так мы говорили, говорили, говорили… а на небе загорались звезды, и мы возвращались пешком домой, уставшие и счастливые. Съедали остывший ужин, оставленный нам старательным дворецким, а после засыпали, обнявшись. Мне снилась Мэри, молодая, улыбающаяся, и такая прекрасная в своей наивной нежности. Я был рядом с ней, обнимал ее, целовал, и любил… всегда любил. Несмотря ни на что.. всегда…
Рассказывает Мэри – Сью:
Было только одно событие, которое и нарушило наш привычный порядок во время учебы детей. И событием этим стала та, для кого было почти традицией постоянно нарушать покой в нашей семье – Лилия. Мы с Дэниелом еще даже не успели позавтракать, когда раздался телефонный звонок, пронзивший привычную тишину нашего дома своей тревожностью. Я вздрогнула: дети обычно никогда не звонили так рано. В трубке я услышала голос своей непокорной дочери.
- Я ушла из университета, - сказала она. Одолжите мне денег на первое время, я потом отдам.
- Приезжай к нам – зачем тебе деньги? – ответила я первое, что пришло в мою шокированную голову, и с удивлением услышала…. Плач. Впервые в жизни моя железная и неприступная дочь разрыдалась прямо в телефонную трубку, да еще и при разговоре со мной.
- Мама, мама, я не хочу. Не хочу возвращаться к вам. Вы там.. вдвоем.. а я… а меня… меня никто, понимаешь, никто не любит…
- Пустяки, Лилия, что ты такое говоришь, мы тебя любим. И мальчик этот, как его… Ганс? – внезапно резко участившиеся всхлипывания недвусмысленно намекнули, что про Ганса лучше не вспоминать.
- Пускай дворецкий привезет мне деньги куда – нибудь в центр города, ладно? Я буду на вокзале к обеду.
- Хорошо, - нет, а что я могла ответить? Я сама отлично помню, в какую боль мне причиняли в свое время неурядицы в личной жизни. Разве хотела я тогда видеть кого – то? Тем более, родителей, у которых с этим все было так хорошо? Конечно же, нет. Глубоко вздохнув, я твердо решила защитить Лил от неминуемого гнева ее отца.
Вернувшись в столовую, где мы завтракали, я рассказала Дэниелу о поступке дочери. Реакция была вполне ожидаемая:
- Да что она себе позволяет?! Она – дочь мэра, взрослая девушка, умная, талантливая? Да как это наша дочь останется без образования? Главное, из – за кого – из – за какого – то сопляка? Скажи, пускай немедленно едет домой. Отсидится немного, а через неделю отправится обратно. Не – мед – лен – но! – Дэниел порядочно разозлился, и, конечно, был по – своему прав. Но только не ему судить о сердечных проблемах.
- Знаешь, возможно, на ее месте я бы сделала то же самое, - тихо сказала я, и гневная тирада мужа внезапно оборвалась.
- Мэри.. ты? Нет, ни за что! В этом я уверен. Ты бы ни за что так не сделала!
- Дэниел, я несколько месяцев управляла городом в равных джинсах и не застегивающейся на груди рокерской кожаной куртке ради того, чтобы привлечь твое внимание! Думаешь, я не способна на необдуманные поступки? – аргумент был достаточно весомым, и ответить Дэну было нечего. Однако по – настоящему с положением дел он смирился еще не скоро: до самого заката Дэниел просидел, скрестив руки на груди и глядя в одну точку.
Этот день был единственным за последнее время, когда муж практически не проявлял ко мне внимания. Что ж, по крайней мере, он волновался о судьбе дочери, а не о подарке для какой – нибудь очередной вертихвостки. Я же нашла утешение в своем любимом и единственном увлечении - лепке из глины.
Под вечер Дэн достал из дальнего угла свой ящик с инструментами и долго и шумно налаживал в ванной давно протекающий кран.
И только после этого вошел в нашу спальню, и, обняв меня, сказал:
- Ты знаешь об этой жизни гораздо больше меня. И, может быть, ты и права: пускай пока поживет в одиночестве, а там видно будет.
Я ничего не ответила, лишь нежно поцеловала его куда – то в область щеки и счастливо вздохнула: я снова превратилась из женщины обеспокоенной в самую счастливую женщину в мире. И уже совсем поздно ночью, когда Лилия снова позвонила нам с телефона - автомата (в ее новом жилище пока отсутствовал телефон.. или она просто не хотела выдавать нам номер), Дэниел совершенно спокойно попросил ее быть осторожной и ответственной и пожелал удачи. Жизнь снова вошла в привычное русло спокойствия, одиночества и безмерного, всеобъемлющего счастья.