stab, прочти статью одного из виднейших российских историков. ЧТо-то тебя обязательно порадует. НО она за 1996 год, Как раз самый разгар поисков в методологии и пр.
А. Я. Гуревич
ИСТОРИК КОНЦА XX ВЕКА В ПОИСКАХ МЕТОДА Вступительные замечания
Историк — дитя своего времени, и его труд не может не нести на себе отпечатка эпохи. Видение прошлого, как недавнего, так и самого от¬даленного, в конечном итоге определяется исторической ситуацией, в ко¬торой историк творит. Меняется перспектива, смещается «точка отсчета», и история приобретает иной облик, получает новую оценку. Это переос¬мысление в той или иной степени затрагивает весь исторический процесс. Это, кажется, очевидно. Но особенно важно подчеркнуть следующее: из¬меняется методология исторического познания. В новых условиях обнов¬ляется арсенал исторической науки. Перестраивается система источни¬ков, подлежащих исследованию, меняются его методы, выдвигаются но¬вые понятия. Более того, смещаются самые интересы историков: жизнь и профессиональная практика ставят их перед новыми проблемами, меняют ракурс рассмотрения старых проблем.
Видимо, приходится говорить о кризисе исторического знания. В постсоветском общественно-политическом и культурном регионе этот кризис налицо. Марксистская идеология в ее ленинско-сталинской пре¬дельно догматизированной и вульгаризованной форме перестала быть тем общеобязательным прокрустовым ложем, в которое историки-про¬фессионалы на протяжении нескольких поколений должны были уклады¬вать результаты своих изысканий. Но чтб пришло на смену воинствую¬щей догматике? Едва ли ошибусь, утверждая, что значительная часть оте¬чественных историков оказалась в состоянии философской и методоло¬гической растерянности. Разумеется, речь не идет о том, чтобы старую «цельнотянутую» теорию заменить какой-то иной, столь же общеобяза¬тельной. Мы обрели свободу, в том числе свободу мысли, — хотя бы внешне, формально. Но подлинная свобода научного творчества возмож¬на лишь при условии, что историк напряженно вдумывается в эпистемо-логические основания своего исследования, творчески и критически ос¬ваивая при этом достижения гуманитарного знания своего времени. Эта работа только начинается и затрагивает сравнительно небольшую часть историков. Дело в том, что наши коллеги в большинстве своем довольно беззаботны в отношении к методу и теории познания, а потому, даже из¬бавившись от повинности клясться именами «основоположников» и об¬новляя тематику своих изысканий (подчас меняя «черное» на «белое» или наоборот), они остаются во власти тех изживших себя принципов и об-
ветшавших познавательных приемов, которые были им внушены в «доб¬рое старое время».
Но, судя по многим симптомам, кризис в той или иной мере и, разу¬меется, в иных формах охватил историческое знание далеко за пределами нашей страны. В изменяющихся нравственных и идейно-политических условиях с особой остротой встает вопрос об ответственности науки и ученых. Симптоматично в этом отношении то, что один из выпусков жур¬нала «Диоген» за 1994 г. был целиком посвящен теме «социальная ответ¬ственность историка». Этот же вопрос оказался в центре внимания в док¬ладе известного венгерского медиевиста Габора Кланицаи «Историк пос¬ле или почти после XX века», который был прочитан на международном «круглом столе» в Будапеште в мае 1995 г. и вызвал живой отклик ряда специалистов . Чем вызвана повышенная озабоченность современных ис¬ториков этическими и моральными аспектами нашей профессии? В об¬становке растущего и по временам делающегося агрессивным национа¬лизма и шовинизма возникают или возрождаются всякого рода псевдоис¬торические мифы и измышления. Одновременно в условиях нарастающей интеллектуальной безответственности части гуманитариев расшатывается и делается все более проблематичным понятие исторической истины. Не¬имоверно убыстрившийся и сопровождающийся катаклизмами ход исто¬рического развития грозит утратой исторической памяти и вместе с ней чувства преемственности с прошлым. Кто, как не историк, призван вос¬станавливать и культивировать историческую память?
Но для этого надобны огромные усилия как в плане бережного и всестороннего накопления и анализа конкретного материала истории, так и прежде всего в плане теоретическом и гносеологическом. Между тем многие основания, на которых традиционно строилось историческое ис¬следование, ныне внушают серьезные сомнения и, по-видимому, нужда¬ются в уточнении и переосмыслении. Провозглашают коренную «смену парадигм» и даже новую «революцию в исторической науке». Течение в историографии, которое связано с ревизией установившихся взглядов на профессию историков и которое приобрело определенное влияние, в осо-^ бенности в США, — постмодернизм. Это направление возникло в исто¬рической науке под влиянием лингвистики и литературоведения. В облас¬ти исторического знания оно, судя по всему, явилось реакцией части ин¬теллектуалов на марксизм и структурализм и ставит перед собой цель ос¬вободить творческую индивидуальность от пут и ограничений, налага¬емых на нее всякого рода глобальными детерминизмами. Представители этого направления поставили под сомнение привычное понимание исто¬рической истины, а некоторые из них вообще отрицают самую возмож¬ность обсуждения подобного вопроса. Согласно логике их рассуждений, историк столь же суверенно творит исторический текст, как создают его
Я признателен профессору Кланицаи за предоставленную мне возможность ознакомиться с основными положениями его доклада и выступлениями в прениях. -6
поэт или писатель. Текст историка, утверждают постмодернисты, — это повествовательный дискурс, нарратив, подчиняющийся тем же правилам риторики, которые обнаруживаются в художественной литературе. Если последовательно стоять на подобной точке зрения, то не окажется ли, что любая версия истории в равной мере имеет право на существование и безразлична к истине: она способна выразить, собственно, лишь взгляды и оценки автора исторического сочинения, взгляды, по сути своей субъ¬ективные.
Но если писатель или поэт свободно играет смыслами, прибегает к художественным коллажам, позволяет себе произвольно сближать и сме¬шивать разные эпохи и тексты, то историк работает с историческим ис¬точником, и его построения никак не могут полностью отвлечься от неко¬торой данности, не выдуманной им, но обязывающей его предложить по возможности точную и глубокую ее интерпретацию. В результате произ¬вольного распространения приемов и принципов деструкционизма на ре¬месло историка из истории испаряется вместе с истиной и время, образу¬ющее «фактуру» исторического процесса. Доведенные до предела, пост¬модернистские критические построения грозят разрушить основы исто¬рической науки. Термин «постмодернизм» («постструктурализм» или «лингвистический поворот»), принятый представителями этого течения в качестве самоназвания, фиксирует внимание на разрыве с предшествую¬щей исторической традицией, многие из коренных постулатов которой им отвергаются. Однако подобные резкие сдвиги и перевороты в науке, как правило, на поверку оказываются неоправданными. Историческое знание, как оно развивалось на протяжении XIX и XX столетий, при всей необходимости двигаться дальше от завоеванных им позиций, вместе с тем сохраняет свой творческий потенциал и никак не может быть отверг¬нуто. «Мы подобны карликам, стоящим на плечах гигантов, и лишь пото¬му способны видеть дальше их», — эти часто цитируемые слова мысли¬теля XII в. Аделарда Батского не стоило бы забывать и тем современным критикам исторической науки, которые охвачены пылом «деструкции» и мнят себя стоящими в точке, якобы завершающей развитие исторической науки.
Я убежден в том, что история не кончилась ни в качестве реального процесса жизни человечества, ни в качестве научной дисциплины, суще¬ственно важной для общества.
Однако было бы, на мой взгляд, ошибочным отрицать тот факт, что постмодернистская критика историографии обнаружила действительные слабости в методологии историков. Она как бы разбередила раны, на ко¬торые историки до недавнего времени не обращали должного внимания. Исторический источник вовсе не обладает той «прозрачностью», которая дала бы исследователю возможность без особых затруднений прибли¬зиться к постижению прошлого. Сочинение историка действительно под¬чиняется требованиям поэтики и риторики, представляя собою литера¬турный текст с присущими ему сюжетом и «интригой», и опасность здесь -7
заключается в том, что историки, как правило, не замечают этой близости между историческим и художественным дискурсами и поэтому не делают должных выводов. Метафоричность языка историков (у которых нет соб¬ственного профессионального языка) сплошь и рядом приводит к реифи-кации понятий, которым придают самостоятельное бытие. Зависимость историка от современности — не только мировоззренческая, идеологи¬ческая и экзистенциальная, но вместе с тем и в первую очередь лингвис¬тическая.
Так или иначе, проблема поставлена и требует внимательного и все¬стороннего обсуждения (см., в частности: Мучник В. М., Николаева И. Ю. От классики к постмодерну: о тенденциях развития современной запад¬ной исторической мысли // К новому пониманию человека в истории:
Очерки развития современной западной исторической мысли. Томск, 1994). Отчасти именно по этой причине редколлегия «Одиссея» провела в марте 1995 г. «круглый стол» на тему: «Историк конца XX в. в поисках метода». Дискуссия, необходимость которой продиктована объективным положением дел, в какой-то мере отразила состояние умов наших истори¬ков: нередко мы слишком невнимательны к теории и гносеологии и не отдаем себе отчета в том, сколь насущно постоянно продумывать прин¬ципы и методы нашего ремесла. По выражению английского историка, «тот, кто владеет железной дорогой эпистемологии, контролирует всю территорию истории».
Внимательно и критически рассмотреть и оценить тот арсенал ис¬следовательских принципов и методов, который унаследован от предше¬ствующей стадии развития исторической науки, вдуматься в его гносео¬логические предпосылки и основы, которые историки далеко не всегда ясно осознают, — жизненно необходимая, настоятельная потребность современного исторического знания. С этим неразрывно связана другая не менее неотложная задача: выявить ведущие тенденции историографии нашего времени, те новые проблемы, которые перед ней возникли, при¬смотреться к новым, нетривиальным приемам обращения с источника¬ми, — короче говоря, ориентироваться в перестраивающемся исследова¬тельском поле истории.
«Круглый стол», как и следовало ожидать, являясь по сути дела од¬ним из первых опытов подобного обсуждения, был далек от того, чтобы поставить все эти вопросы. Мы оказались во многом не готовыми к тому, чтобы взвешенно и с должной глубиной и полнотой рассмотреть актуаль¬ные аспекты сложившейся историографической ситуации. Но с чего-то нужно начать для того, чтобы приступить к последовательному критичес¬кому и, подчеркну это, самокритичному анализу положения дел. Здесь нельзя ограничиться одноразовым мероприятием, потребуется длитель¬ная и всесторонняя работа. Важно было сформулировать самую задачу. Столь же существенно было признать наличие кризиса исторического знания, кризиса не в смысле упадка и неизлечимой болезни, грозящей ле¬тальным исходом, но кризиса как симптома глубокого изменения, пере¬-8
стройки принципов и методов, который, нужно надеяться, принесет об¬новление нашей профессии.
На страницах «Одиссея» всегда уделялось внимание методологии истории и, в частности, историко-антропологическому подходу. В этом мы усматривали одну из наиболее важных своих задач. Теперь, однако, явно наступило время обсудить вопрос более широко и вдумчиво. По¬скольку исследовательская практика историков неразрывно связана с тео¬ретической рефлексией, мы хотели бы осуществлять эту стратегию во всех материалах, публикуемых в «Одиссее». Но приходится признать, что очень трудно реализовать эти намерения, и нам не всегда удавалось это сделать.
Я убежден в том (и хотел бы вновь это подчеркнуть), что только скрупулезный анализ как ведущих тенденций современной науки, так и ростков новых ее направлений способен дать нам прочные ориентиры.
В заключение было бы целесообразным хотя бы вкратце напомнить об этих направлениях и тенденциях (отдельные из них рассматриваются в материалах, публикуемых в настоящем выпуске «Одиссея»).
Историческое познание как диалог культур, персонифицированный в лице исследователя и автора исторического источника.
Познавательные трудности, порождаемые «непрозрачностью» ис¬точника, и способы их преодоления. Вопрос об относительности и прин¬ципиальной неполноте знаний о прошлом.
Возвращение к истории-повествованию. Какова степень близости исторического нарратива с художественной литературой, и в чем заклю¬чаются различия между ними? Каков мог бы быть ответ историков на вы¬зов, брошенный представителями «лингвистического поворота»?
«Микроистория» и «макроистория», их соотношение, специфичес¬кий предмет «микроистории», особенности применяемых ею методов.
История понятий, как тех, которые встречаются в исторических источниках, так и тех, которые употребляются историками, сдвиги смыс¬ла, происходящие в результате смены социально-культурных формаций. Здесь уместно упомянуть недавно завершенную серию «Geschichtliche Grundbegriffe» (под редакцией Б. Козеллека): в этом фундаментальном из¬дании прослеживаются те перипетии, которые на протяжении веков пе¬реживали основополагающие понятия и термины, наиболее существен¬ные для уяснения исторического процесса.
Коренное изменение соотношения между социальной историей и историей интеллектуальной, ментальной. История общества и образую¬щих его больших и малых групп не может долее изучаться в отрыве от истории картин мира, систем ценностей, форм социального поведения, символов и ритуалов. Речь идет, иными словами, о выработке такого спо¬соба рассмотрения истории, который был бы ориентирован на воспроиз¬ведение исторических целостностей. Достижению этих целей подчинен полидисциплинарный подход, который противопоставляется традицион¬ному расчленению социально-культурной реальности на обособленные и -9
по сути дела не связанные между собой сферы. Соответственно, в свете проблематики и методологии исторической антропологии, по-своему ин¬терпретируемой французской и немецкой историческими школами, а также «Новой социальной историей» в США, изменяется содержание по¬нятий «социального» и «культурного» и предпринимаются попытки дос¬тижения нового исторического синтеза.
Проблема альтернативности исторического развития, наличия в ис¬тории разных тенденций и возможности их осуществления. Обсуждение вопроса о таящихся в «исторической материи» потенциях и вариантах не¬избежно и логично возникает при отказе от идеи всеобщего детерминиз¬ма, которая еще недавно господствовала в нашей историографии. Не¬трудно видеть, что проблема альтернативности теснейшим образом свя¬зана с пониманием того, что люди участвуют в историческом процессе не только в роли «актеров», но и в качестве его «авторов». Отсюда недалеко до идеи «несвершившейся истории». Обсуждение этой идеи, несмотря на ее критику теми, кто повторяет тезис «история не имеет сослагательного наклонения», на мой взгляд, могло бы приобрести существенное эвристи¬ческое значение. Тут мы вступаем на почву интеллектуального экспери¬мента в истории и вместе с тем предохраняем себя от неоправданных «спрямлений» и упрощений действительного хода событий.
Упомянутые сейчас вопросы проистекают из анализа опыта истори¬ческой науки последних десятилетий. Я перечислил лишь некоторые ас¬пекты методологии и гносеологии современной исторической науки, ко¬торые, полагаю, нуждались бы в обсуждении. Легче поставить эти вопро¬сы, нежели найти на них ответы. Но ведь история — это не что иное, как постоянно возобновляющаяся дискуссия, и в этой ее принципиальной проблематичности, видимо, и заключается ее смысл.
Все просто: история предсказаниями не занимается (да и объяснениями, в принципе, тоже). Да и я, например, согласна с тем, что история не направлена на служение обществу. Историю можно использовать во имя своих "темных" или "благих" целях. Впрочем, как и другие науки. Но это будеи именнр использование, а не служба.
. 
(Как говорит одна из моих преподавательниц: "Позитивист - недобитый враг на нашем историческом фронте"
Правда, страшно?
