Мои рассказы. Дилогия "Рейчел и Тайрелл".

[Anna Angell]

Один из моих рассказов

Ох... Обнаружила на форуме этот раздел и решила засунуть сюда один свой рассказ - авось, кто-нибудь отзовется и напишет свое мнение.
Сразу говорю - рассказов у меня много, и если кому-то интересно, я могу напихать сюда еще. Или прислать на мыло. В общем, чтения вам. Не знаю, приятного ли...
Вставляю в два примеа, потому что мои рассказы, прямо скажем, не короткие.

САМЫЕ КРАСИВЫЕ ДЕВУШКИ

Две всклокоченные головы склонились над письменным столом, на котором в беспорядке были разбросаны глянцевые фотоснимки - редакторам модного журнала «How you look?!» предстояло выбрать портрет фотомодели для обложки следующего выпуска. Саймон Гордон уже давно определился с выбором, но его коллега (и по совместительству лучший друг) Ленни Тейлор все еще не мог остановить свой выбор на каком-то определенном снимке. В данной ситуации Саймон не мог даже дать приятелю дружеский совет, так как Ленни стоял на ступеньку выше его на карьерной лестнице, а Саймон привык четко разграничивать свою личную жизнь и работу. У него вообще было много принципов, от которых он старался не отступать ни на шаг.
- Бен прислал это фото? – вдруг оживился Ленни, выхватив из-под носа друга фотографию. Беном звали штатного фотографа журнала. Саймон отвлекся от своих мыслей (он мечтал о теплой ванне с хвойным бальзамом) и постарался придать лицу выражение крайней заинтересованности, которое через секунду стало совершенно искренним.
Ленни держал в руках качественно исполненную фотографию девушки лет семнадцати, очень худой, с тоненькими ручками и длинными стройными ногами. Девушка была закутана в серебристый мех, только ее лицо выглядывало из мехового кокона. Лицо этой модели принадлежало словно инопланетному существу – пожалуй, слишком бледное, с большими широко распахнутыми глазами, с копной тщательно уложенных белокурых волос и безразличной полуулыбкой на губах, покрытых ярко-алой помадой, оно создавало иллюзию полной отрешенности девушки от реального мира.
- Это не Бен снимал, его стиль я знаю, - ответил Саймон, взяв из рук Ленни фото. – Но тут на обороте есть имя… Оливер, - не без труда прочел Саймон надпись, сделанную бледными чернилами. – И номер телефона.
- Нужно позвонить ему, - Ленни взял со стола телефонную трубку. – Этот Оливер – потрясающий мастер своего дела. Я хочу, чтобы это фото было на обложке. Диктуй номер.
- Я никогда не слышал ни о каком Оливере, - заметил Саймон, продиктовав другу необходимые цифры. – Но он действительно талантлив. Давно я не видел ничего подобного. Девочка похожа на Твигги (модель, ставшая популярной в 60-х, эксплуатировала образ девушки-подростка – прим. автора) ты не находишь?..
- …Алло, могу я поговорить с Оливером? – тем временем спрашивал Ленни у своего собеседника. У Ленни была очень импульсивная натура, и он не привык терять драгоценные минуты. - …Это вы? Отлично! Я главный редактор журнала «How you look?!»… Да, я просмотрел предложенные вами снимки и должен заметить, что они мне очень понравились. Вы талант, Оливер!.. Да-да, перехожу к делу. Мы хотим поместить одну из ваших работ на обложку… За такое фото? Думаю, не меньше пятнадцати сотен… Хорошо, две тысячи! Выслать чек или вы предпочитаете наличные?.. Вы получите свой чек не позже, чем через три дня! Надеюсь, вы и в дальнейшем будете с нами сотрудничать?.. Да, я обязательно вам позвоню, обязательно! Спасибо, Оливер!
- Она стоит дороже, - сказал Саймон, имея в виду фотографию. – Намного дороже. Парень-то, похоже, не много понимает в нашем деле.
- У него такой странный голос, - Ленни поморщился. – Сухой, как будто вместо слов у него песок изо рта сыплется. Сказал, что готов предоставить нам свои свежие снимки в любое время, нужно будет только позвонить ему и сказать, какой именно типаж нас интересует.
- Позвоним ему завтра, - предложил Саймон, собирая снимки со стола. – Главное, что с обложкой все решено, теперь можно идти по домам и спать спокойно.
- Вряд ли этой ночью ты будешь спать, - поддел друга догадливый Ленни. – Как я понимаю, сегодня Миранда затеяла романтический ужин, так что ночка будет жаркой…
Саймон самодовольно усмехнулся. Мирандой звали его жену, единственную женщину на всей планете, которую Саймон действительно любил. До женитьбы у него было много связей со смазливыми красотками, но ни одна из них не могла сравниться с нежной и ласковой Мирандой, такой обыкновенной с первого взгляда. Миранда стала последним бриллиантом в короне Саймона. Лет пятнадцать назад, будучи типичным шалопаем, не желающим тратить свое драгоценное время на учебу, и в то же время скучающим от безделья, Саймон и представить не мог, каких высот он достигнет. Стоило ему встретить своего старого знакомого Ленни Тейлора, с которым Саймон вместе учился в школе, и дела его сразу же пошли в гору. Сначала Ленни пришла в голову гениальная идея открыть полуподвальное кафе, с доходов которого друзья кормились года два, пока кафе не прикрыла полиция нравов из-за стриптиза, устраиваемого по выходным для особенно горячих посетителей. В тот раз Ленни и Саймону крупно повезло, адвокат сумел убедить присяжных в невиновности своих подзащитных, и друзья поклялись себе завязать с запретными удовольствиями. Но, привыкшие к красивой жизни, парни очень скоро поняли, что житье в мотеле в одном номере с выводком тараканов – не для них. Тогда-то Ленни и придумал журнал «How you look?!». В нем печаталась информация буквально обо всем – от сплетен о звездах из голливудской тусовки до самой модной в этом сезоне модели трусов. Разумеется, на страницах журнала то и дело мелькали округлые формы прелестных моделей, кастинг которым нередко устраивался в кабинете одного из редакторов.
Главным в редакции по праву стал Ленни – мыслительный центр «неразлучной парочки». Журнал взлетел на первые места по продажам в рекордно короткие сроки и окупил затраты на рекламу в тройном размере за первые полгода. Любой фотограф считал за великую честь разместить свои работы на страницах «How you look?!», заметки писали самые знаменитые журналисты, критики хвалили издание взахлеб… Скорее всего, это была заслуга той искренности, с которой был сделан журнал. Изначально не особенно рассчитывая на успех, два скучающих парня сумели поднять бульварное чтиво на недосягаемую доселе высоту.
Успех окрылял Саймона, который, несмотря на свою лень и недальновидность, отличался завидным честолюбием. Теперь он хотел иметь исключительно все самое лучшее – самую скоростную машину, самый большой дом, самую красивую жену… И если машина и дом быстро нашли своего владельца, не стесняющего себя в средствах, то с женой были проблемы. Красавиц вокруг Саймона вилось превеликое множество, все они сочли бы за великое счастье получить от него в подарок обручальное колечко с бриллиантом, но ни одна из девушек не нравилась Саймону настолько, чтобы он готов был связать с ней свою судьбу. Пока не появилась Миранда.
Она работала продавщицей в магазине одежды, расположенном недалеко от издательства – Саймон иногда забегал туда, чтобы купить себе очередной модный галстук. Со всеми клиентами Миранда была подчеркнуто вежлива и мила, и это нравилось Саймону. Он не замечал, что когда девушка подает ему свертки с покупками, руки ее предательски дрожат, а глаза смотрят в пол, избегая встречи со взглядом парня. Разве можно было воспринимать всерьез эту неброскую шатенку с чуть полноватой фигурой, всегда будто чем-то испуганную, когда вокруг было полно потрясающих красавиц с ногами от ушей, готовых на все ради того, чтобы мелькнуть на страницах журнала?..
Саймон и представить не мог, как быстро он пресытится этими красотками. Ленни продолжал пожирать взглядом каждую аппетитную попку, появляющуюся на горизонте, а Саймону хотелось чего-то постоянного, надежного. И однажды чудо произошло. Возвращаясь с неудачного свидания, Саймон забрел случайно в тот самый магазинчик, где работала Миранда. Заботливая девушка, не спрашивая его ни о чем, радушно напоила его крепким кофе и слушала однообразные жалобы Саймона на несправедливую жизнь до самого утра. Уже к вечеру следующего дня Саймон понял, что дороже этих испуганных карих глаз для него не было и не будет, и пригласил Миранду на свидание.
Она сдалась почти сразу, но у Саймона не возникло к ней отвращения, как это случалось обычно с дешевыми красотками. Миранда показала ему, что такое настоящая любовь, которая заставляет забыть обо всем, кроме всепоглощающего чувства близости. Саймон наивно полагал, что чувство это одностороннее, что он, прожженный жизнью счастливчик, просто хорошо проводит время с глупенькой продавщицей, но очень скорого убедился, что ошибается - однажды, когда Миранда уехала к сестре на свадьбу в соседний штат, он чуть с ума не сошел от ревности. Миранда спешила на свидания, искренне благодарила за нехитрые подарки вроде цветов или конфет, прощала Саймону его частые интрижки на стороне и очень скоро стала в его жизни незаменимым человеком. И когда он наконец решился предложить ей руку и сердце, неизвестно было, кто испытывает от этого события большую радость.
Вот и сейчас Саймон спешил домой, к жене, которая наверняка приготовила отменный ужин с десертом, состоящим из нее самой и роскошного белья из каталога «Секреты Виктории». Не забыв прихватить фото, сделанное загадочным Оливером, чтобы по пути к машине отдать его в отдел оформления, Саймон попрощался с Ленни и отправился в свой особняк.

 

[Анна Ангел]

Тишина насторожила его, как только Саймон, оставив свой «Феррари» в гараже, вошел в темную гостиную. Обычно Миранда сидела на диване и листала какой-нибудь журнал, чтобы, услышав скрип двери, кинуться на шею мужу, но в этот раз ее не было. В гостиной было пусто – Саймон удостоверился в этом, когда зажег свет.
- Рэнди! – позвал он жену, поднимаясь по мраморной лестнице в спальню - может быть, не утруждая себя готовкой, Миранда решила сразу перейти к десерту? – Рэнди, милая! Я дома!
Никто не отозвался. Распахнув дверь спальни, Саймон оборвал речь на полуслове и подбежал к кровати. Миранда лежала без движения на мягких подушках. Наверное, она действительно ждала возвращения мужа и готовила ему сюрприз, потому что одежда девушки состояла из кружевного белья и тоненького пеньюара, а волосы ее были уложены в красивую прическу. Ждала и задремала – с кем не бывает? - однако что-то в облике жены насторожило Саймона. Он не сразу понял, что именно. Догадка пришла стремительно и беспощадно – Миранда не дышала. Саймон, не веря в происходящее, принялся трясти еще теплое тело жены, но голова девушки безвольно свесилась на грудь, и тогда Саймон наконец понял – она мертва.
- О Господи, нет! – закричал Саймон, прижав к груди голову Миранды. Ее каштановые пряди стремительно становились мокрыми от слез, которые Саймон не мог сдерживать. – Рэнди, только не сейчас! Пожалуйста, Рэнди, очнись… Я очень тебя люблю…
Ответом была тишина.
- …У вашей жены были явные проблемы с сердцем, мистер Гордон, - констатировал пожилой доктор, приехавший по вызову Саймона. – Вероятнее всего, она скрывала этот факт от вас, не хотела разрушать иллюзию семейной идиллии… Я искренне вам соболезную, мистер Гордон. Одно могу сказать – ваша жена умерла почти мгновенно, быстрая вспышка боли и все… Хотя, разумеется, это слабое утешение.
После похорон Саймон почти месяц не появлялся на работе. Ленни звонил другу, старался утешить его, как мог, но на Саймона словно напал ступор. Он не мог ни есть, ни спать, только тупо пялился в телевизор с утра до вечера и курил дешевые сигареты. Но примерно через три недели Саймон сумел найти в себе силы и прийти в офис. Ленни искренне обрадовался появлению друга.
- У нас куча новостей, - сообщил он Саймону, зная, что тот ненавидит напоминания о своих неприятностях. – Мы подписываем контракт с Оливером! Он оказался просто золотой жилой! Завтра он будет здесь, и я хотел попросить тебя – займись им, ладно? А то у меня от его голоса по телефону просто мурашки по коже…
Саймон был благодарен другу за его неуклюжую попытку помочь и с радостью взялся за работу. Назавтра, просмотрев контракт, он сидел за офисным столом в своем кабинете и, листая свежий номер «How you look?!», изданный без его участия (в нем была, в частности, статья «Как реализовать свои гастрономические пристрастия в постели»), ждал прихода Оливера. Встреча была назначена на три часа дня, и фотограф не опоздал ни на минуту. Ровно в три в дверь кабинета вежливо постучали, и Оливер вошел.
Лицо Саймона невольно сморщилось в пренебрежительной гримасе. Оливер не был похож на тех фотографов, с которыми редактор привык иметь дело. Обычно эти фотографы, считая себя истинными гениями, старались изо всех сил выбиться из общей серой массы «простых смертных». Они могли заявиться на встречу с издателями в шортах или безумно-фиолетовом костюме с кружевными манжетами, курить убойные косяки прямо в кабинете серьезного начальства и порой вели себя как законченные *****и, хотя в действительности таковыми не являлись.
Оливер был другим. Вернее, он был никаким. Саймон был уверен, что если бы он встретил Оливера на улице, то ему и в голову не пришло бы, что этот человек способен заниматься чем-то кроме разведения комнатных фиалок. Оливер казался похожим на застенчивого учителя старших классов, которого ученики довели до предынфарктного состояния. И одет он был соответствующе – костюм Оливера был куплен лет двадцать назад и давно потерял былой лоск, серо-грязноватые носки выглядывали из-под коротких штанин, а ботинки его явно выдержали не один год ходьбы по улицам города («Неужели не мог купить себе новую одежду за те две тысячи, которые заплатил ему Ленни?» – удивленно подумал Саймон.). Лицо Оливера тоже было блеклым, незапоминающимся – кожа, словно припорошенная серой пылью, светлые водянистые глаза с белыми ресницами, безвольный круглый подбородок, тонкая щель губ и сальные короткие прядки почти седых волос в целом создавали картину удручающую. И по возрасту Оливер не подходил под стандарт фотографа, сформировавшийся в мозгу Саймона – обычно фотографам было от двадцати до сорока лет, а Оливеру было больше пятидесяти, об этом говорили мелкие морщинки на его бледном лице.
Войдя в кабинет, Оливер без приглашения устроился в кресле для переговоров, как человек, знающий себе цену.
- Добрый день, - приветливо сказал Оливер. Его голос и вправду звучал как сыпучий перестук песчинок.
- Здравствуйте, - Саймон постарался ответить фотографу той же приветливостью. – Приятно наконец познакомиться с нашим гением…
- Я не гений, - резко оборвал его Оливер. – Я просто фотографирую. Давайте закончим побыстрее, у меня есть неотложное дело.
- Отлично, - согласился Саймон. Они и сам не горел желанием провести много времени с этим жутким стариком. – Тогда я должен задать вам несколько вопросов, чтобы мы были уверены, что заключаем выгодную сделку. В вашем случае это будет простой формальностью. Итак… Как давно вы занимаетесь фотографией?
- Довольно давно, - ответил Оливер. – Но только год назад я смог купить себе хорошую камеру. У меня довольно большой архив снимков, я могу предоставить его вам за определенную плату.
- Это хорошо, - Саймон пробежал глазами строки контракта. – Продолжим. В какие еще журналы вы присылали свои снимки?
- Ни в какие, - пожал плечами Оливер. – Только в ваш. Он мне нравится.
- Это более чем хорошо, - заметил Саймон. – Тогда последний вопрос. У вас на фотографиях запечатлены самые красивые девушки, каких я только видел. Где вы берете моделей для своих работ?
Черты лица Оливера резко затвердели, в глазах зажглись искорки злости, но голос прозвучал так же маловыразительно, как и прежде.
- Это мой профессиональный секрет, - ответил он сухо. – И я хотел бы, чтобы он остался секретом. Вы будете получать самые лучшие снимки, это я вам гарантирую. Об остальном позвольте позаботиться мне.
- Ну, что ж, - подвел итог Саймон. – Теперь осталось только поставить вашу подпись на контракте.
Оливер безмолвно вывел свою подпись на бланке. Саймон ждал, что теперь, пожав руку своему новому коллеге по работе, он закроет за ним дверь и постарается о нем забыть, но Оливер не вставал с кресла.
- Еще что-то? – как можно более любезно осведомился Саймон. Фотограф кивнул.
- У меня есть первоклассные снимки, уверен, они вам понравятся. Я бы хотел, чтобы вы их посмотрели.
- Хорошо, оставьте, я посмотрю, - согласился Саймон и, получив пухлый желтый конверт, положил его на край стола. Вежливо распрощавшись, Оливер вышел из кабинета. Выкурив одну сигарету, Саймон решил все-таки посмотреть фотографии, принесенные Оливером и взял со стола конверт.
На всех фото была одна и та же девушка. На разных фонах, в разной одежде, с разными прическами, красивая шатенка смотрела вдаль «неземным» взглядом – взгляд этот был отличительной особенностью всех фотографий Оливера. Саймону действительно было интересно, где фотограф брал своих моделей, совершенно не попадающих под стандартное понимание красоты. Вот хотя бы эту – пухленькую красавицу с длинными вьющимися каштановыми волосами? Казалось бы, нет в ней ничего особенного, и в то же время она необыкновенно мила...
Саймон и сам не понял, откуда взялся этот крик, рвущийся наружу. Первые полминуты он просто дико орал, и глаза его едва не вылезали из орбит, потом с ним началась настоящая истерика – изрыгая проклятия, Саймон метался по кабинету, сбрасывая на пол все, что попадало под руку. Он мял и рвал глянцевые снимки, пока в кабинет не вбежала секретарша Ленни.
- Успокойтесь, мистер Гордон, что с вами? – она попыталась налить воды в стакан, но Саймон вырвал у нее из руки графин и шарахнул его об пол.
- Сучий сын! – орал Саймон. – Ты мне за все заплатишь! Я убью тебя, скотина, я убью тебя!..
Он выбежал из кабинета и со скоростью пули понесся на стоянку. Адрес Оливера Саймон запомнил наизусть, поэтому он без раздумий погнал по шоссе на своем «Феррари». Внезапно пошел дождь, и полотно дороги стало мокрым, но Саймон не обращал внимания на разводы воды на стекле, он жал педаль газа и несся по шоссе, готовясь совершить акт правосудия.
На повороте машина вильнула в сторону, заскрипели тормоза, но Саймону так и не удалось справиться с управлением. Машина врезалась бампером в стену ближайшего здания, и мотор заглох. Навсегда.

- …Здравствуйте, мистер Гордон, - улыбнулся Оливер старому знакомому. – Добро пожаловать к нам. Не думал, что мы так скоро вновь увидимся, но, что скрывать, встреча приятная. Именно такой типаж мне и нужен – волевой красавец с мускулами. Правда, прекрасно, что в аварии ваш кожный покров почти не был поврежден?.. Нужно только убрать кровь с вашего лица и замаскировать гримом некоторые дефекты… Знаете, мистер Гордон, ваша жена была просто паинькой, когда я снимал ее. Она была в отличном состоянии, уж можете мне поверить… Вам понравились ее фото? Я старался создать ей новый образ, но вы наверняка узнали свою жену. Сейчас замажем этот шрамик, и можно будет начинать… Я отнесу нас в соседнюю комнату, там моя студия. Вам понравится! Как думаете, я смогу рассчитывать на обложку «Man’s Health»?
Но никто не ответил Оливеру. В стенах городского морга было тихо. Как обычно.

 

[Анна Ангел]

- Вот это да! – восхищенно произнесла Никки, разглядывая фото. Она работала в журнале «Man’s Health» уже почти два года и имела право голоса, когда речь шла об обложке. Ее начальница, всегда сдержанная и уравновешенная миссис Дорнер, тоже не смогла скрыть своего восхищения.
- Кто сделал это фото? – осведомилась начальница. Никки посмотрела на оборот.
- Какой-то Оливер. Я, кажется, уже видела его фотографии, только не помню, в каком журнале. Тут есть его номер телефона…
- Позвони ему немедленно и скажи, что я хочу поставить это фото на обложку, - распорядилась миссис Дорнер. Когда на следующий день она получила совершенно свежий номер журнала, только что полученный из типографии, ухоженное лицо ее озарила довольная улыбка.
С обложки смотрел на мир Саймон, и взгляд его был немного странным. Словно неземным.

__________

Ух, какие сложности... Вобщем, надеюсь, это кто-нибудь прочтет. Заранее спасибо!

 

[Анна Ангел]

ПРИПЕВОЧКА, ОК.
Гордыня - один из семи смертных грехов.
Гордость - один из многочисленных Божьих даров.
Мысль

Синие шарообразные глаза на длинных стебельках внимательно уставились на Табиту, разливающую по бокалам жидкий элур. Зрачки в глазах-шарах крутились с бешеной скоростью, но девушка уже настолько привыкла к странностям посетителей, что не обращала на них внимания.
- Табита! Быстро сюда! - гаркнул шеф, стареющий гуманоид с планеты Бала. В этот сезон он менял кожу, поэтому старая чешуя свисала с его сморщенного черепа рваными клочьями. Делать понятным для девушки скрипучий язык шефа помогал интегратор речи - плоский стальной цилиндр, висящий на его толстой шее. Такой же цилиндр получал каждый, кто входил в бар.
Табита поспешила к дальнему концу стойки. По пути она успела подмигнуть Марине, своей самой лучшей подруге, с которой делила комнату. Марина в это время обслуживала пришельцев из созвездия Давера, совершенно не умеющих себя вести в приличных заведениях. Даверианцы кричали, скакали на месте и дергали Марину за форменную блузку длинными когтистыми пальцами, но девушка сумела отвлечься на минутку, чтобы улыбнуться Табите в ответ.
- Обслужишь райдера, - как можно тише сказал шеф, когда подошла Табита. - Быстро, быстро! - закричал он, когда увидел, что девушка колеблется. - Или завтра же в бар Мяса!
Услышав такую угрозу, Табита моментально заняла место у стойки. Баром Мяса называлось заведение в соседнем квартале, где официантки вроде нее исполняли так же роль праздничного обеда или ужина для плотоядных гуманоидов, почитающих человеческое мясо за деликатес.
- А ты ничего, - первым делом сказал Табите райдер, поправив под плащом лазерный пистолет. - Налей мне кружечку саола.
Табита полезла под стол за пузатой бутылкой, и райдер бесстыдно перегнулся через стойку, чтобы получше разглядеть ноги девушки, почти не скрытые форменной розовой юбкой. Табита не могла в ответ плеснуть ему в лицо элуром или нумом - райдеры считались во всех Галактиках неприкосновенными, и каждого, кто смел поднять на него руку или оскорбить словесно, райдер мог уложить из лазерного пистолета прямо на месте. При этом райдеру дозволялось абсолютно все, он мог разнести этот захолустный бар, мог убить любого из посетителей или даже хозяина, и остаться абсолютно безнаказанным. С давних времен, когда шакиты с планеты Н завоевали Землю, людей продавали за гроши в рабство и ставили на самую грязную работу. Жизнь человека не стоила ничего, людей всячески унижали и при любом удобном случае напоминали, что они - всего лишь космический мусор, паразиты, которые даже не сумели довести свою эволюцию до пика развития.
С детства представителей человеческого рода готовили к той работе, которую они в последствии должны были исполнять до конца своих дней. Марину, например, прежде чем она попала в этот бар, с трех лет учили мыть бокалы и тарелки, а с пяти она начала постигать премудрости смешения космических коктейлей. Табиту постигла иная участь - она была последней из колонии людей - кочевников, которые на старом, почти неисправном звездолете пытались скрыться от шакитов, рыщущих по Галактикам в поисках бесплатной рабочей силы. При нападении на их корабль турианцев, люди пытались оказать сопротивление, но все было напрасно - плотоядные гуманоиды из созвездия Тур порвали их на куски. Осталась в живых только шестнадцатилетняя Табита, которая во время кровавой бойни спала в дальнем отсеке корабля. Насытившиеся турианцы заперли девушку в клетку и привезли на Верн, планету низкопробных ночных заведений, которая днем, при свете оранжевого солнца, словно вымирала. Там Табиту купил шеф бара с трудным балайским названием, и девушка стала официанткой.
Табиту сразу поставили на место, объяснив, что никаких прав у нее нет, кроме единственно права - во всем повиноваться хозяину. Прошло полтора года, и девушка почти смирилась со своим положением, но когда в бар входили райдеры, она вспоминала дни, проведенные с семьей на корабле. Райдеры тоже были людьми. Но их никто не унижал, наоборот, им оказывали почет везде и всюду. Стать райдером мог любой, независимо от пола, если бы ему посчастливилось убить сотню гуманоидов и не попасться при этом в лапы правосудия. После этого человек получал отличительный нагрудный знак - неоновую спираль Галактики, - новое оружие и единственную обязанность - искоренять неповиновение властям среди гуманоидов.
Тот райдер, что сидел на высоком стуле перед Табитой, был мужчиной лет тридцати, плотного телосложения, с темными густыми волосами и сильными мускулистыми руками. Глаза его, так бесстыдно разглядывающие ножки Табиты, были почти черными.
- Ваш саол, - Табита поставила на стол перед райдером большую кружку ярко-желтого напитка. Мужчина хищно улыбнулся и осушил ее тремя глубокими глотками.
- Еще? - вежливо поинтересовалась Табита, но в голосе ее слышался тщательно скрываемый страх.
- Ты ведь не всегда тут работала? - вместо ответа спросил райдер. - Тебя привезли из земной колонии?
Табита помолчала секунду, но райдер нетерпеливо ждал ответа, и девушка кивнула.
- Ты пойдешь со мной, - решительно сказал райдер. - Ту мари нутака! - крикнул он шефу Табиты на чистом балайском. Глаза старого гуманоида забегали, он полез зачем-то под стойку, но через несколько секунд отключил интегратор речи и неразборчиво ответил что-то райдеру на своем языке. Тот довольно усмехнулся, вывел Табиту из-за стойки, и они пошли к выходу. Девушка пробовала упираться, но райдер шепнул ей прямо в ухо: "Бар Мяса!", и она покорилась.
На углу райдер, поймав пневмо-такси, усадил Табиту на заднее сидение. Она испуганно вжалась в подушки из искусственной кожи. Про жестокость райдеров ходили легенды. Марина рассказывала, как однажды девушка-райдер предлагала ей провести ночь в отеле "Закат" в обмен на полную свободу. Марину спасло только появление в баре знакомого той девушки, который пригласил ее в другое заведение. Когда девушка-райдер ушла, Марина долго не могла прийти в себя, и эту историю, обросшую несуществующими подробностями, передавали из уст в уста все официантки бара. О приставаниях мужчин-райдеров никто уже не говорил - они были в порядке вещей во всех Галактиках.
Такси замерло у входа в серое, выстроенное с помощью известковых червей, высокое здание. Райдер вышел первым и, крепко схватив Табиту за локоть, буквально вытащил ее из машины. Пневмо-такси сорвалось с места через секунду, обдав блестящие ботинки мужчины жидкой грязью.
- Ты ведь боишься? - темные глаза райдера смотрели на Табиту испытующе. - Отвечай мне, или умрешь.
Табита с трудом разлепила дрожащие губы.
- Вас боятся все, кроме шакитов, - ответила она тихо. - Не удивительно, что и я, простая официантка, которые ежедневно сотнями погибают на Верне от зубов пожирателей в баре Мяса, испугалась. А что касается смерти, так я предпочту умереть, чем лечь с райдером, - это она сказала почти шепотом.
- Вот как? - заинтересовался мужчина. - Говоря твоими словами, сотни официанток ежедневно удовлетворяют райдеров, это известно всем. Так что же мешает тебе?
- Вы не поймете этого, - Табита низко опустила голову. - Убейте меня поскорее, а труп бросьте в сточную канаву, там полно кислоты, так что следов не останется. В крайнем случае скажете, что я говорила об Императоре, будто у него толстое брюхо, которое не мешало бы вспороть.
Она ждала чего угодно в ответ на свои слова - удара, выстрела в висок или просто грубого оклика, но райдер внезапно громко расхохотался, и с улыбкой его лицо приобрело вполне симпатичное выражение. Теперь он казался простым человеком, а вовсе не безупречным и невозмутимым убийцей.
- Ничего не бойся, - сказал райдер Табите, прекратив смеяться. - Мы наблюдаем за тобой много лет, и ты нужна нам живая. И я не коснусь тебя даже пальцем, пока ты сама этого не захочешь.

 

[Анна Ангел]

- Но зачем я… - начала Табита, но райдер приложил палец к губам и жестом велел следовать за собой. Вскоре Табита попала в то самое серое здание, пройдя через дверь со сложным кодовым замком. Теперь она и райдер стояли посреди огромного зала, стены которого были отделаны непонятным материалом. По ногам ощутимо дуло, и Табита, обутая в легкие матерчатые туфли, зябко переступила на месте. Заметив этот жест, райдер молча протянул ей свой длинный плащ, накрывший девушку теплой волной - он был с подогревом. Табита и райдер стояли в полной тишине около пяти минут, затем в неприметной нише у дальней стены отъехала дверца, и глаза девушки ослепил яркий свет. Райдер подтолкнул Табиту к источнику этого света, который оказался большой лампой на потолке широкого лифта. Тросы мягко зашуршали, поднимая кабину на огромную высоту, и скоро Табита вошла в другой темный зал, очень похожий на тот, что был на первом этаже. Теперь их не заставили долго ждать. Зал осветился пронизывающими яркими лучами, из которых, словно из ниоткуда появился пожилой мужчина в ниспадающих старинных одеждах. На подбородке мужчины топорщилась аккуратно подстриженная короткая борода, а сам он показался вдруг Табите таким знакомым, что она вздрогнула.
- Хорошая работа, Нил! - сказал мужчина с бородкой, обращаясь к райдеру. - Ты останешься здесь, пока мы с ней не закончим наш разговор. Ну, подойди поближе, - это он говорил уже Табите. - Неужели ты не узнала меня?
- Последний вождь… - шепотом сказала Табита. - Я видела вас только на плакатах в корабле. Вы были на Земле главным из…
- Не нужно говорить о том, кем я был, - прервал ее вождь. - Важнее то, кем я стал. И кем станешь ты, - добавил он многозначительно.
- …Этого просто не может быть! - Табита была потрясена рассказом вождя, который попросил называть его просто Давидом. - Значит, райдеры - это не слуги Вселенной, это ваши слуги?
- Посмотри на Нила, - предложил Давид. - Он похож на чьего-то слугу? Верно, - нет. Райдеры не спасают Галактики от непокорных Императору, они уничтожают тех, кто против нас, людей. Они никому не служат, кроме наших идей, а те сказки, что ты слышала от подружек - всего лишь сказки.
- Но я не поняла, при чем здесь я, официантка? Неужели среди райдеров нет смелых девушек или юношей, готовых на все ради ваших идей? Почему я должна сделать ЭТО?
- Что ты чувствуешь, когда вспоминаешь, как турианцы терзали тела твоих родных? - вместо ответа спросил Давид. - Или как твой слизняк-шеф заставлял тебя обслуживать вонючих кайтов? Или как вместо крепкого сна и еды ты получала побои? - глаза Табиты налились кровью, а кулаки сжались сами собой. - Райдеры не чувствуют того, что чувствуешь сейчас ты, - подытожил Давид. - У них есть цель, и они готовы на все ради ее достижения. Но помочь нам сможешь только ты. Строго говоря, таких девушек и парней, как ты, достаточно в каждой Галактике. Достаточно для того, чтобы в назначенный час нанести удар и вновь установить людское господство.
- Но почему именно я?
- Как, ты думаешь, поступила бы на твоем месте твоя подруга Марина? Не удивляйся, я знаю о тебе почти все, Табита… Можешь не отвечать - она пошла бы с Нилом на край света в обмен на свою ничтожную жизнь. А ты, не смотря на все твои лишения, на все невзгоды, смогла стать сильнее назло всему миру. У тебя есть гордость за себя, за свою жизнь, и ничто не сможет помешать тебе добиваться своего, - терпеливо объяснил Давид.
- А если я не соглашусь?
- Что ж, - печально ответил Давид. - Ты можешь уходить на все четыре стороны, вернуться в свой бар провести там остаток дней. А можешь остаться и совершить возложенную на тебя миссию. И стать во главе Верна.
- Я не готова к такой ответственности, - твердо сказала Табита. - Я официантка, а не райдер.
- Отдохни, Табита, - посоветовал Давид. - Поговорим утром, к тому времени ты сможешь подумать как следует и принять решение. Нил проводит тебя.
- А когда этот час, в который будет нанесен удар во всех Галактиках? - обернувшись на пороге лифта, спросила Табита Давида.
- Послезавтра. Как только на Верне взойдет солнце, - ответил Давид, и дверцы лифта сомкнулись.
- Что ты думаешь, об этом, Нил? - Табита больше не боялась взглянуть в темные глаза мужчины. - Я должна сделать ЭТО?
- Да, - без тени сомнения ответил Нил.
Ночью Табита спала крепко, а утром повторила слово, сказанное Нилом, Давиду. Мужчина расцвел радостно, словно ему сделали подарок, и по-отечески прижал Табиту к груди.
На следующий день владыку Верна, гуманоида с планеты Гашал, нашли в своем доме с перерезанной глоткой. По планете пронеслась волна людских восстаний, из райдеров была спешно создана дружина по защите интересов людей, а во главе населения планеты встала бывшая официантка Табита, бесстрашная девушка, убившая владыку. Примерно то же творилось и во всех Галактиках Вселенной. Люди отомстили поработителям за годы унижений, вернули себе былое могущество, и Табита вновь смогла гордиться своими сородичами.

 

[Анна Ангел]

Черный цветок плагонии лег на могильную плиту. Табита, опустившись на колено, поцеловала холодный камень надгробия. "Давид Фир, Последний вождь человечества", - было высечено на плите. Погладив на прощание камень надгробия, Табита вышла из усыпальницы. У пневмо-такси ее ждал Нил. За десять лет он мало изменился, только седина на висках выдавала его возраст.
- Завтра тебе исполняется тридцать, - сказал он Табите, когда такси тронулось с места. - Стоит, наверное, устроить праздник, ведь тридцать лет - круглая дата.
- Делай, что хочешь, - рассеянно отозвалась Табита. Нил нежно обнял ее за плечи.
- Опять твои сомнения… Ты - спасительница планеты, про тебя слагают гимны, в честь тебя называют дочерей! Ты - эталон во всем, о твоей (он тотчас поправился) о нашей счастливой семейной жизни пишут поэмы… Чего еще тебе не хватает?
- Все хорошо, Нил, - Табита улыбнулась в ответ на ласку. - Поезжай домой, я скоро тоже подъеду. Остановите на углу! - приказала она таксисту-балайцу.
Пройдя пару кварталов пешком, Табита оказалась у бара с новой неоновой вывеской - "Веселье". Распахнув двери с блестящими чистыми стеклами, Табита ожидала оказаться в зале, оборудованном по последнему слову техники, но в ту же секунду перенеслась на десять лет назад. Это был тот самый бар, где старый шеф кричал на нее через интегратор речи, и где она встретила Нила. Ничего, абсолютно ничего не изменилось - те же кричащие посетители, тот же старик-балаец у стойки возле банки с деньгами… Табита тряхнула головой, пытаясь отогнать наваждение, но все осталось на своих местах.
- Марина! Быстро, быстро! - резанул ее уши скрипучий голос балайца. - Обслужить нутов! Быстро, быстро! Или хочешь в бар Мяса?
"Какой бар Мяса? - усмехнулась про себя Табита. - Его уже давно нет… Но людей все еще пугают угрозами смерти."
Она подошла к стойке, за которой стояла Марина. Если бы не оклик шефа, Табита никогда бы не смогла найти ее среди других официанток. Они с Табитой были почти ровесницами, но ухоженная Табита с трудом узнала в мгновенно состарившейся и похожей на шестидесятилетнюю ссохшуюся старуху женщине свою бывшую подругу.
- Что будете пить? - Марина даже не подняла головы от стойки.
- Это я, неужели ты не узнала меня? - Табита раскрыла объятия, но Марина отпрянула от нее, а затем на ее лице появилась странная усмешка.
- Таби-и-та, - протянула она с издевкой. - Или лучше сказать "ваше величество"?
- Что тобой, Марина? Почему ты все еще здесь?
- А куда же я должна деться? В бар Мяса? Я рабыня, ты что, забыла? - в глазах Марины была такая ужасающая пустота, что Табита вздрогнула.
- Бар Мяса? О чем ты? Людьми запрещено питаться! Каждого, кто нарушит закон, ждет немедленная смерть! И ты вовсе не рабыня, все люди свободны! Давид даровал им свободу!
- А на что мне жить? - вдруг закричала Марина. - "Давид даровал свободу"! А он не подумал, что свобода - это единственное наше имущество, и что только свободу мы можем продать или купить, больше у нас ничего нет! НИЧЕГО, понимаешь? "Бара Мяса больше нет"! Зайди на соседнюю улицу! Он все там же, Табита! Сходи туда, а лучше наймись туда на работу! "Владычица Верна"! Теперь из-за тебя и твоих дружков нас, людей, вообще ни во что не ставят! Над теми, кто продал себя в рабство после "Слова о Свободе", издеваются в сотни раз хуже, чем раньше! Ты… ты… - внезапно Марина начала задыхаться, схватилась за ворот форменной блузки, пытаясь его расстегнуть, и сползла по стене. К ней бросилась другая официантка, но ее оттолкнул шеф и потащил бездыханное тело Марины в подсобку.
Табита выскочила на улицу. "Бар Мяса… Лучше бы ты нанялась туда…" - стояли у нее в ушах слова Марины. Машинально перейдя улицу, она открыла дверь бывшего, как ей казалось, бара Мяса, и в нос ей ударил запах крови. Она не сразу увидела, что твориться в зале, но этот запах сказал Табите все. Не помня себя, она подошла к стойке, на которой сидел пузатый валайский пришелец - хозяин этого заведения.
- Ты на работу? - прострекотал он через интегратор речи. - Детям нечего есть, и ты решила продать себя, чтобы обеспечить их? Похвально… Говори адрес, твои дети будут сыты.
Табита назвала свой адрес.
- Что написать в записке? Что любишь их и желаешь им счастья?
- Нет. Напиши, что эти деньги - цена человеческой жизни. Кто бы ни говорил, что она бесценна, тот нагло лжет. Во все времена людей покупали и продавали, так было и будет всегда… И напиши, что я умерла, зная, что поступаю по совести.
- Все? - поторопил хозяин. - Занимай свое место у дальней стойки.
Табита встала к стойке, высоко подняв подбородок, - это был последний жест ее гордости. Табита не опустила подбородка, даже когда к ей подошел зловонный фарианин и протянул свои зеленые щупальца к ее шее. С ее губ не сорвался последний крик боли или раскаяния в своем поступке, Табита не отступила и не забилась в конвульсиях от нахлынувшего страха, она лишь шире раскрыла глаза, и встретила смерть с гордо поднятой головой.

Рассказ, кстати, назывался "ГОРДОСТЬ", я забыла припечатать вначале

 

[Anna Angell]

Извините меня все, но у меня Инет работает через задницу, так что постараюсь побыстрее вам прислать рассказы, а пока выложу еще один.
Извините еще раз!

СЛЁЗЫ РАДОСТИ
Крохотная ладошка девочки вцепилась в запястье отца. В глазах малышки стоял немой ужас, граничащий со смертельным испугом.
- Детка, может, не стоит тебе смотреть на это? – отец обнял девочку и прижал к себе, чтобы происходящее исчезло из поля ее зрения, но малышка извернулась, вырвалась из отцовских рук и припала к стеклу. По ее бледным щечкам катились крупные слезы.
Прозрачный колпак криогенной камеры медленно опустился, но сквозь него все еще было отчетливо видно красивое лицо молодой женщины, обрамленное темными кудрями. Веки с длинными густыми ресницами были опущены, а нежно-розовых губ касалась еле заметная улыбка. Казалось, что женщина прилегла отдохнуть на минутку и нечаянно задремала, увидев чудесный сон.
- Герметично, можно начинать! – скомандовал один из главных специалистов по криогенологии человека, профессор Шэл. Тотчас один из его ассистентов опустил небольшой рычажок на пульте, раздался тихий гул, и внутренняя поверхность прозрачного колпака, отделяющего женщину от окружающего мира, начала покрываться мелкими кристалликами льда. Не прошло и десяти минут, и лицо женщины сквозь титановое стекло перестало быть видимым. Криогенная камера с ее телом плавно опустилась в одну из ниш зала, в котором проходила операция, и профессор Шэл наглухо запечатал дверцу этой ниши.
Девочка, все это время следившая за происходящим сквозь стекло, разделяющее зал и смотровую комнату, вдруг забилась в безудержном плаче, и отцу стоило немалых усилий привести ее в чувство.
- Мама, мамочка! – требовательно кричала малышка, колотя ладошками по стеклу. – Верните мою маму! Верните!
Она могла кричать так и бить по стеклу бесконечно – оно было бронированным и выдержало не одну серию подобных ударов отчаяния и безысходности.

На кладбище было холодно, с севера дул пронизывающий ветер, а под ногами чавкала противная жидкая грязь. Район кладбищ был расположен крайне неудачно, в низине, и вся дождевая вода скапливалась именно там. Впрочем, к 2354 году традиция поминовения усопших почти переслала существовать, и на кладбища наведывались лишь единицы, в которых сильна была прежняя сентиментальность.
Гвендолин Стайлз не была чересчур сентиментальна, она вообще не любила выставлять напоказ свои чувства, предпочитая держать их глубоко в себе. Однако в район кладбищ она заезжала довольно часто – там была могила ее отца. И сейчас Гвендолин неторопливо шла к ней по аллее, оглядываясь по сторонам и любуясь аккуратно подстриженными кустарниками по краям дороги. Даже издалека было заметно, насколько красива и грациозна эта девушка – походка ее была безупречна, а тонкая фигурка под серым костюмом строгого покроя просто восхитительна. Подойдя ближе, можно было заметить, что и лицо у девушки прекрасно: на фоне длинных черных локонов, собранных на затылке магнитной заколкой, резко выделялись зеленые, с желтыми крапинами у зрачков, большие выразительные глаза. Носик у девушки был дерзко вздернут, а губы, казалось, легко могли растянуться в изумительную милую улыбку. Впрочем, так могло показаться только тому, кто не был знаком с Гвендолин.
Здесь, на Главном Муниципальном кладбище, под густыми кронами высоких каштанов, она могла бродить часами, погруженная в свои мысли, но в конце концов все равно оказывалась у могилы отца, на небольшом пригорке у дальней стены кладбища. На сером могильном камне было выбито умелой рукой мастера: «Джереми Уилфред Стайлз, 2312 – 2349. Покойся с миром, любящий муж и отец». Гвендолин надолго задерживалась у могильной плиты, касалась ее пальцами и что-то шептала над прахом отца. Но поскольку район кладбищ чаще всего был безлюден, то никто не мог услышать, что именно говорила Гвендолин.
- Я не жалею, что убила тебя! Я поступила бы так еще раз, если бы ты вдруг по какой-то причине остался жив! Надеюсь, ты горишь в аду, и твои муки на том свете безграничны! Я ненавижу тебя даже теперь, после твоей жалкой смерти!
Впрочем, это еще не весь перечень проклятий, которыми Гвендолин осыпала своего умершего отца. Успокоившись, она глубоко вдыхала сырой воздух и, поплотнее запахнув пиджак, быстро шла к своей машине, припаркованной у чугунной ограды Главного Муниципального кладбища.

- У хозяйки плохое настроение? – робот, в обязанности которого входила готовка пищи и уборка жилых помещений, был чрезвычайно болтлив, и Гвендолин не раз сожалела, что приобрела его. По крайней мере, было ясно, почему он стоил так дешево.
- У меня всегда хорошее настроение, - ответила Гвендолин роботу. – Как и у тебя. Приготовь мне свиную отбивную с горошком, и побыстрее, у меня встреча через час.
- В доставке снова нет настоящего мяса, только мясо из искусственного белкового волокна, - уже из кухни сообщил робот. – Горошек тоже белковый, в вакуумной упаковке.
- Я согласна, - Гвендолин скинула туфли и удобно устроилась на мягком диване, вытянув стройные ноги. Тотчас перед ней вспыхнул голографический экран, и молодая дикторша-робот принялась старательно сообщать последние новости.
- Эй, ты слышал, что снова хотят клонировать Норму Джин? – крикнула Гвендолин роботу. Она могла бы и не повышать голос – робот улавливал даже самый тихий шепот хозяина на расстоянии ста метров. – Наверное, очередной богач увидел ее фото в старинном журнале и решил завести себе дорогую игрушку!
- Было бы гораздо дешевле сделать ее копию, робота, - заметил робот. – Среди нас тоже есть очень красивые экземпляры, их трудно отличить от обычных людей.
- Да-да, ты, например, - улыбнулась Гвендолин, понимая, к чему клонит робот. – Но машину в постель не положишь…
- Вы говорите о продолжении рода? – немедленно отозвался робот. – Во мне, разумеется, нет такой функции, но специально сконструированные модели могут удовлетворять потребности человека, связанные с этим инстинктом, не хуже, чем сами люди.
- Не сомневаюсь, - кивнула Гвендолин. – Обед готов?
- Еще минута и двадцать три секунды, - ответил робот. – Вы снова настаиваете, чтобы я сидел с вами за столом?
- Я ненавижу есть одна, - наверное, в сотый раз повторила Гвендолин. Дикторша с голографического экрана замолчала и уступила место многосерийному фильму о любви. Люди в кино давно уже не снимались, и роли исполняли искусно сделанные роботы. Их чувства на экране выглядели несколько наигранно, так что Гвендолин досадливо щелкнула пальцами, и экран погас. Робот вкатил в гостиную столик на колесах, на котором дымилась тарелка с сочной свиной отбивной, обсыпанной зеленым горошком, и поставил его перед хозяйкой, которая в это время сладко зевнула, наполняя негой каждую клеточку тела.
- Спасибо, Фредди, все выглядит очень вкусно, - Гвендолин очень редко называла робота по имени, но в гарантийном талоне на робота-стюарда была пометка: «воспринимает производные формы от имени «Фредерик». Робот благодарно улыбнулся. «Наверное, его конструировала женщина, - в который раз уже подумала Гвендолин. – Только женщина догадалась бы сделать робота, предназначенного для домашней работы, красивым, как Адонис». Глаза у Фредди были абсолютно живыми, прозрачно-серыми с маленькими темно-синими вкраплениями. Особенно удались конструктору губы – пухлые, немного капризные, но в то же время выдающие в их обладателе покладистого и уступчивого человека. Без сомнения, если бы эти губы принадлежали человеку, а не роботу, он обладал бы всеми этими качествами. Волосы у Фредди были из мягкого искусственного волокна (на ощупь совсем как настоящие) цвета ржаного луга, залитого солнечным цветом. «Да, его конструктором наверняка была женщина», - вновь подумала Гвендолин, разглядывая добродушное лицо красавца-робота, и принялась за еду.
На стене требовательно и призывно зажужжал аппарат видеосвязи. Фредди незамедлительно нажал на кнопку вызова. На большом экране появилось взволнованное лицо пожилого мужчины, поминутно вытирающего крупные капли пота со лба. Он то хватался за спадающие с носа очки, то дергал себя за торчащие вихры. Зрелище было не из приятных, так что Гвендолин отложила трапезу до лучших времен. Мужчина этот показался Гвендолин смутно знакомым, но вспомнить, где она видела это потное лицо, девушка не смогла.
- Мисс Стайлз? – затараторил мужчина с экрана. – У меня для вас потрясающие новости! – продолжил он, не дожидаясь ответа. – Такого случая еще не было в моей практике! Это феноменально! Надеюсь, вы будете рады услышать новость, которая, без сомнения…
- Говорите короче! – тоном приказа оборвала его Гвендолин. – Кто вы такой, и что вам нужно?
- Ваша мать, Патриция Вэлери Стайлз, пришла в себя после успешно проведенной нами операции! – словно не слыша вопроса, протараторил мужчина, вновь водрузив на нос очки. – Скажите, вы рады это слышать?
- Этого не может быть! – губы Гвендолин, внезапно потерявшие цвет, повиновались девушке с трудом. – Врачи из криогенного центра говорили, что пока не было ни одного удачного случая такой операции. Этого не может быть! – по щекам Гвендолин покатились слезы. – Мама!
- Ваша мать будет дома через неделю, мы должны еще понаблюдать за ней, - сообщил мужчина с экрана. – Но вы должны будете пройти короткий инструктаж у нас в центре, потому что, как вам известно, миссис Стайлз пропустила последние семнадцать лет, а за эти годы многое произошло. Впрочем, поговорим, когда вы будете у меня. Ах, да! – мужчина хлопнул себя по лбу пухлой ладонью. – Я забыл представиться. Такое волнение… Профессор Шэл к вашим услугам! Вы помните меня? Вы были маленькой девочкой, но я-то вас отлично помню!
- Да, профессор Шэл, теперь и я вас вспомнила, - цвет лица Гвендолин из землисто-серого медленно вновь стал нежно-розовым. – Я плюнула вам в лицо, когда вы вышли из зала операций.

Anna Angell добавил [date]1059365810[/date]:
Несмотря на светящиеся указатели, ориентироваться в коридорах криогенного центра было нелегко. Наконец, проплутав по длинным переходам с прозрачными стенами, Гвендолин вышла к жилой части центра, где располагались квартиры врачей и их рабочие кабинеты. Кабинет профессора Шэла был пуст, но у его дверей Гвендолин встретил ассистент профессора, Марти Даллас. Пугаясь собственной значительности (профессор доверил ему самому вести беседу с родственницей недавно размороженной женщины, а это – явный признак уважения и доверия!), Марти пригласил Гвендолин в свой кабинет, который получил совсем недавно. Предложив девушке кресло, ассистент сразу взял быка за рога.
- Вам с матерью нетрудно будет найти общий язык, - Марти чувствовал себя настоящим профессионалом и ему казалось, что сидящая напротив него Гвендолин должна разделять его восхищение самим собой – Ей 25, вам 22, так что вы с ней почти ровесницы. Но! – Марти поднял указательный палец. – Прошло довольно много времени с того момента, как вы виделись в последний раз, так что Патриция – можно я буду называть ее так? – не знакома со многими достижениями науки и техники. Ей многому придется научиться, но вы, без сомнения, сможете ей помочь в этом. Разумеется, она не сразу признает в вас дочь и примет вас, как родную, этот период может затянуться, однако ваше посильное участие поможет ей поскорее смириться со сложившейся ситуацией. Не забывайте - переизбыток информации может вызвать у нее сильнейший шок и нервный срыв. И не стоит сразу сообщать Патриции все эти факты из вашей биографии… - Марти скривился. – Например, говорить ей о смерти мужа. Пусть думает, что он умер от болезни, а не от руки собственной дочери…
Такой наглости Гвендолин не стерпела. Она моментально оказалась рядом с креслом Марти и вцепилась ему в глотку сильными пальцами.
- Заткнись, сволочь, или придется ей сообщить, что я за два года в тюрьме не исправилась и прикончила сопливого ассистента того козла, который запихал мою мать в холодильник!
- Отпустите меня немедленно! – засипел Марти. – Я вызову охрану!
- О, поверь мне, ты сдохнешь быстрее, чем прибегут твои громилы, - ласково пообещала Гвендолин. – Я не боюсь ничего, ясно? А если ты, кусок дерьма, будешь упрекать меня моим прошлым и вообще говорить обо мне в таком тоне, то я размажу тебя по стенке быстрее, чем ты дотянешься до кнопки вызова охраны. Тебе все понятно? Продолжим разговор или придушить тебя?
- Понятно, - закивал Марти. Гвендолин разжала пальцы и с неприязнью вытерла их о халат Марти. При этом выражение лица у нее было такое, будто она подержала в руках склизкую жабу.
- В нашем адаптационном центре, - трогая синяки от хватки Гвендолин на своей шее, продолжил свою речь Марти. – Патриция научиться обращаться с большинством предметов домашнего обихода. Так же она узнает о последних исторических событиях. А всему остальному ей придется учиться в процессе жизнедеятельности, и вы должны будете…
- Помочь ей в этом, - скучным голосом закончила за него Гвендолин. – Это все? – Марти опасливо кивнул. – Тебя стоило бы убить хотя бы за то, что ты, не дождавшись моего разрешения, начал называть мою мать Патрицией. Она, между прочим, терпеть не могла это имя, и предпочитала, чтобы ее называли Вэлери. Но за это я тебя прощаю, - Гвендолин встала из кресла. – Мне пора, Марти. Не забывай меня, и передавая привет своему жирному профессору.
Когда Гвендолин покинула его кабинет, Марти вдруг ощутил, какое мягкое под ним кресло и как прекрасен такой жестокий, на первый взгляд, мир вокруг.

Когда Вэлери в первый раз после долгого сна в криогенной камере открыла наконец глаза, ее ослепил яркий свет ламп. Вокруг суетились незнакомые ей люди, и какой-то пожилой толстяк в очках все время норовил подойти к ней как можно ближе, распихивая остальных. Вскоре он уже щупал пульс Вэлери и повторял, возбужденно блестя стеклами очков: «Я не верю! Это невозможно!»
- Что невозможно? – непонимающе спросила Вэлери.
- Молчите, вам вредно разговаривать! – всполошился толстяк, и в локтевой сгиб Вэлери ткнулась резиновая присоска безболезненного шприца с успокоительным, в состав которого входило так же и сильнодействующее снотворное. Через секунду Вэлери уронила голову на подушки и забылась сном.
Когда она проснулась во второй раз, ей позволили встать со стерильной постели, накормили питательной кашицей из протеинов и жизненно необходимых микроэлементов и минералов. Потом Вэлери усадили в кресло перед большим голографическим экраном. На голову ей надели металлическую дужку с холодными присосками, подключенную к непонятному аппарату, за которым сидел тот самый толстяк, сделавший Вэлери укол. Затем на экране появились сменяющие друг друга картины с изображением различных людей и предметов, некоторые из них были знакомы Вэлери, другие она видела впервые.
- Есть реакция! – радостно заорал толстяк, когда на экране возник портрет темноволосой девушки с пронзительными зелеными глазами. Вэлери непонимающе уставилась на него.
- О чем вы?
- О, прошу вас, не нужно сейчас вопросов, - умоляюще попросил толстяк. – Просто смотрите на экран.
- Или вы сейчас же объясните мне, в чем дело, или я разнесу ваш экран вдребезги! – Вэлери рывком вскочила с кресла и сорвала с головы металлическую дужку. – И скажите вашему недоумку, чтобы убрал шприц!
Под «недоумком» подразумевался Марти, который старался как можно незаметнее подобраться к Вэлери, чтобы сделать ей укол успокоительного. От крика Вэлери, очень знакомого Марти, у него резко заболели синяки на шее.
- Выйди, Даллас, - велел профессор Шэл. И, улыбаясь как можно дружелюбнее, повернулся к Вэлери. – Вы при всем желании не смогли бы сломать или разбить экран, теперь несколько иные технологии… Но тем не менее я постараюсь ответить на все ваши вопросы. Что вас интересует, миссис Стайлз?
- Я в криогенном центре, так?
- Теперь он называется Центром Перерождения и Возрождения, - с ноткой гордости и превосходства поправил Шэл.
- Мне плевать, как называется эта куча дерьма! – отрезала Вэлери. – Я ненавижу вас и ваш вонючий центр! Значит, мой муж все-таки решил заморозить меня? До лучших времен, как хороший кусок мяса к празднику…
- Ваш муж поступил благородно, - заметил Шэл. – Мы многим сумели спасти жизни путем криогенной заморозки. Теперь открыты новые лекарства, новые способы лечения, семьи вновь возродившихся людей благодарны нам…
- Мой муж – трусливый ублюдок! - перевала Шэла женщина. – Я говорила ему, чтобы он не смел пихать меня в холодильник, как остатки еды! Я хотела умереть спокойно, а не возрождаться через… Сколько прошло лет? – Вэлери требовательно посмотрела на профессора.
- Семнадцать, - помедлив, ответил он. – Но это вы должны были узнать на последнем этапе реабилитации.
- Значит, Гвенни уже двадцать два, – задумчиво произнесла Вэлери. И тут же накинулась на Шэла. – Я старше собственной дочери всего на три года! Ты понимаешь, что ты наделал, старый идиот?
- Может, вам стоит поспать, - Шэл сделал слабую попытку успокоить женщину. - Обещаю, никакого снотворного! Я уйду и оставлю вас одну, выключу все приборы! Поймите, вам может повредить такое обилие информации…
- Я хочу видеть Гвенни, - ответила Вэлери, и Шэл понял, что ему придется во что бы то ни стало удовлетворить ее просьбу. Вернее, приказ – Вэлери не просила, она требовала. – Сейчас же! – женщина повысила голос.
Те полчаса, что заняло ожидание приезда в центр Гвендолин, профессор сидел, как на иголках. Когда девушка влетела в палату своей матери, Шэл вздохнул с облегчением. Увидев Гвендолин, Вэлери мгновенно преобразилась. Из нервной беспокойной женщины она мигом превратилась в женщину абсолютно уравновешенную. Несколько секунд она внимательно смотрела на дочь, не решаясь к ней приблизиться, но потом раскрыла руки для объятий и прижала Гвендолин к себе.
- Знаешь, Гвенни, - сказала Вэлери шепотом. – Эти уроды показывали мне тебя на экране. Ты выросла красавицей, родная. Пойдем домой поскорее, а то меня тошнит от этих стерильных рож.

Anna Angell добавил [date]1059365905[/date]:
Погода в районе кладбищ была в день возрождения Вэлери просто изумительной – холода не чувствовалось, и даже обычная сырость отступила на время. Гвендолин не хотела сразу рассказывать матери о смерти отца, помня о словах Марти, но Вэлери оказалась чрезвычайно настойчива, а, узнав о том, что ее мужа нет в живых, попросила отвезти ее к могиле.
- Я всегда знала, что он кончит свою жизнь, как слизняк, - Вэлери с чувством превосходства смотрела на могильную плиту своего мужа. – Вот так-то, Джерри, - усмехнулась она. – В каком-то смысле я даже благодарна тебе за то, что жива. Я чувствую, что счастлива. Потому что смотрю сейчас на твою могилу, например… - стерев мокрую полоску со щеки, Вэлери повернулась к дочери. – Идем, Гвенни.
Из-за верхушек деревьев показалось яркое солнце. Вэлери остановилась на дороге и высоко подняла голову.
- Странно, будто и не было семнадцати лет сна… Все как прежде. Только ты, - женщина обняла Гвендолин за плечи. – Ты напоминаешь мне о том, что я проспала целых семнадцать лет… Расскажи мне, что происходило с тобой, пока меня не было? Как ты жила? Тебе было трудно?
- Нет, мама, отец хорошо обо мне заботился, - опустив голову, ответила Гвендолин. – Он меня очень любил, благодаря ему я закончила колледж и работаю теперь… - она замялась.
- Кем? – нетерпеливо переспросила Вэлери.
- Я распорядитель похорон, мама. Знаю, что мне нечего стыдиться, работа эта мне очень нравится, но я все никак не могу отделаться от мысли, что могла бы достичь большего…
- Детка, не забивая голову всякой чепухой. Даже если ты станешь драить урны на стоянке, я все равно буду любить тебя. Я же твоя мама! – Вэлери крепко обняла Гвендолин, давая понять, что все прошлые невзгоды позади, и что незачем вспоминать о том, что было раньше.
- А как умер Джерри? – спросила Вэлери у дочери, пока они шли к машине. – Быстро или медленно? И почему его не сунули в морозилку, как меня?
- Его нашли слишком поздно, - ответила Гвендолин. – Сердце уже не билось. Он мучался, но недолго.
- От чего он умер, - продолжила расспросы Вэлери.
- От смерти, - ответила Гвендолин. Но голос ее дрогнул, и Вэлери почувствовала неладное в словах дочери.
- Или ты немедленно ответишь мне и скажешь правду, или я вернусь к тому жирному уроду и заставлю его сунуть меня обратно в холодильник! – поставила она ультиматум.
- Хорошо, если хочешь, я скажу! – Гвендолин низко опустила голову и тут же вскинула ее вновь. – Он предал тебя! И года не прошло, как он завел себе любовницу! А сколько их было за эти одиннадцать лет, что мы прожили без тебя!.. Последняя была лучше всех. Красивая, умная, со мной ладила, отца любила… Мисс Рэм Докер, ты ее не знаешь. И представь – ты лежала в криогенной камере, а отец сделал ей предложение. И она согласилась! Она наплевала на память о тебе, она не подумала о моих чувствах, и согласилась! Я пыталась объяснить отцу, что ты жива и в любой момент можешь возродиться… В общем, отец сказал мне – либо я соглашаюсь с его выбором и принимаю Рэм как свою мать, либо могу убираться на все четыре стороны. И добавил… - Гвендолин судорожно переглотнула. – Он сказал: «Составь компанию Вэл, если еще не поняла, что никогда больше ее не увидишь». Утром Рэм нашла его мертвым, - продолжала Гвендолин сквозь слезы. - Я ударила его по голове лампой, той, из коридора, когда он выходил из ванной. Ты же помнишь – она очень тяжелая. Он был в сознании еще несколько часов. Все спрашивал – за что я его. А я отвечала, что он должен понять сам, иначе отправиться прямиком в ад.
-Постой, как это «отвечала»? – не поняла Вэлери. – Ты что, сидела с ним, пока он не испустил последний вздох?
- Да, мама, - покорно ответила Гвендолин. – А потом были два года работ на Плутоне – там строили канал для астронавтов, и я работала наравне с мужчинами, всем было плевать, что мне всего 16 лет. Я приходила в казарму и проваливалась в сон. Я перестала чувствовать и понимать окружающее. Меня освободили четыре года назад. Никто не взял бы меня на хорошую работу после того, как я убила собственного отца. И я стала распорядителем похорон. Мама! – Этот крик шел из глубины души Гвендолин. Глаза ее были мокрыми от слез и казались очень блестящими, будто покрытыми тонким слоем масла. – Мама, ты простишь меня за то, что я сделала? – с надеждой спросила она.
- Все позади, девочка моя, - прерывисто вздохнув, Вэлери обняла Гвендолин и погладила дочь по голове. – Теперь я с тобой, милая. Я не позволю никому обижать нас.

- Мама, это Фредди, - Гвендолин помогла матери снять пальто. Робот вежливо протянул Вэлери ладонь для приветствия. – Он помогает мне по дому.
- Он что, живет с тобой? – Вэлери понимающе заулыбалась. – Да, уж, перед таким красавцем трудно устоять…
- Я – последняя модель… - начал польщенный комплиментом робот, но Гвендолин торопливо зажала ладонью его рот.
- Помолчи, Фредди. Маме надо отдохнуть, не стоит перегружать ее информацией.
- Да, пожалуй я прилягу, - согласилась Вэлери. Гвендолин показала ей комнату, помогла застелить постель и вернулась к Фредди.
- Почему вы заставили меня замолчать? – громко спросил робот. – Я не понимаю вас.
- Говори тише, мама спит! – громким шепотом велела Гвендолин. – И называй меня на «ты»!
- Вы сами говорили, что не позволите железке обращаться с вами без уважения, - уже тише напомнил робот.
- Считай это приказом, - сказала Гвендолин в ответ. – И запоминай. Мы любовники. Познакомились на кладбище, там у тебя похоронен… старший брат, например. Живем вместе уже год, не перебивай. Безумно любим друг друга. Тебе все ясно? Теперь ты будешь спать у меня в комнате.
- К чему все это ? – удивился Фредди.
- Я очень люблю свою маму, - ответила Гвендолин. – Я не хочу, чтобы у нее случился нервный срыв от переизбытка информации. Она и так узнала слишком многое за этот день. Конечно, тебя многому придется научить, но скоро я отправлю тебя на завод по переработке, а маме скажу, что бросила тебя, или что ты уехал. А теперь надо научить тебя главному. Обними меня, - Фредди незамедлительно подчинился. – Не стискивай меня так сильно, я же не железная! Ослабь хватку! Вот так. Похоже на правду. А целоваться ты не умеешь случайно?
- Теоретически я понимаю, в чем суть этого процесса… - начал робот.
- Придется освоить на практике. Открой рот. Не так широко! Расслабь губы. Боже, какие они холодные! Так лучше. Можно подогреть еще немного. Отлично. Теперь приближай ко мне лицо, пока не коснешься своими губами моих. Только осторожно! Медленнее, еще медленнее… А теперь посложнее задача. Когда коснешься губами моих губ, двигай ими. Да обними же меня, балда! Медленнее, сколько раз повторять!..
- Я все делаю верно? – спросил робот, когда этот странный поцелуй закончился. – Я, конечно, не человек, но я старался четко следовать твоим инструкциям.
- Молодец, Фредди, - похвалила робота Гвендолин, вытирая губы. – Ты все сделал верно. Теперь тебе нужно научиться спать.
- Роботы не спят, - напомнил Фредди. – Мы можем лечь и закрыть глаза, только и всего.
- Вот и отлично! Ляг и закрой глаза! – обрадовалась Гвендолин. – И не забудь про одеяло. Я скоро приду. Но не смей касаться меня, пока я сплю! Иначе завтра же на завод, на переработку!
- Я понял тебя, - ответил Фредди. – Спокойной ночи, - и он поцеловал Гвендолин в лоб. Губы его были очень теплыми.

Anna Angell добавил [date]1059365958[/date]:
- Те двое просто шеи себе свернули, - Вэлери явно была довольна. – А вчера я слышала, как два парня говорили, что мы «симпатичные сестренки». Слышишь, дочка? Гвенни, что с тобой? – обеспокоено переспросила женщина, тронув Гвендолин за плечо. Они ехали в полупустом вагоне монорельса, и Гвенни случайно задремала, слушая мать. Она тотчас вскочила и пригладила пряди новой стрижки.
- Да, мама, что ты говорила?.. Извини, я вчера засиделась допоздна с проектом погребения сенатора Эльтона…
- Знаю я твои проекты, - Вэлери рассмеялась. – Фредди вышел из комнаты только утром...
С тех пор, как Вэлери покинула криогенную камеру, прошел месяц. Она почти привыкла к своей новой жизни, освоилась с домашними приборами. Теперь Вэлери выходила на улицу одна и даже несколько раз бывала на космо-дэнс, конкурсе танцев. Однажды она сильно задержалась, и пришла домой поздно ночью. Гвендолин ждала ее на диване в гостиной.
- Где ты была? – коршуном накинулась она на мать.
- Детка, не забывай, это я твоя мама, а не ты моя, - улыбнулась Вэлери. Глаза ее светились радостью. – Я хочу сказать тебе кое-что. Я просто счастлива, Гвенни, и хочу разделить свое счастье с тобой.
- Мамочка, ты какая-то странная, - Гвендолин рада была видеть свою мать такой веселой, но ее не покидало пугающее предчувствие. – Что случилось?
- Я познакомилась с одним человеком… В общем, я выхожу замуж. Я полюбила всей своей размороженной душой! Ты рада за меня?
Избранника Вэлери звали Томас Смарт, он был известен в определенных кругах как лучший композитор современности. Правда, музыку, которую он писал, было трудно назвать музыкой, но эти странные звуки находились на пике своей популярности. Вэлери пленила его почти детской непосредственностью, и он в первую же встречу предложил ей руку и сердце. Вэлери тоже была без ума от Тома, от его галантности и обходительности. Решив, что терять ей нечего, Вэлери согласилась на предложение.
- Конечно, мамочка, - Гвендолин обняла Вэлери. – Конечно, я рада за тебя.
- Но у меня есть просьба, дочка, - сказала Вэлери. – Обещай, что согласишься.
- Обещаю.
- Я хотела бы, чтобы у нас была двойная свадьба. У меня и Тома и у тебя и Фредди. Хорошая идея, верно?
- Да, мама. Просто отличная! – Гвендолин в ужасе закрыла глаза, но Вэлери этого не видела, она все еще сжимала дочь в объятиях…
Теперь вагон монорельса нес Вэлери и Гвендолин в центр проведения свадеб, где им предстояло выбрать платья, а так же распланировать церемонию с помощью опытного распорядителя.
- Пусть будет много цветов, - разумеется, последнее слово было за Вэлери. – Этих, новых, что нашли в созвездии Рыб. Голубых. Тому так нравится синий цвет! А какой цвет любит Фредди?.. Что ж, пусть столовые приборы будут стального цвета. И больше фруктов… Как называют эти сочные комочки, что мы ели на той неделе? Вот-вот, каусинов побольше, что за идиотское название! Гвенни, родная, ты меня слушаешь?
- Слушаю, мама, - Гвендолин зевнула. – Я тебя очень люблю. Пусть все будет так, как хочешь ты.

Платье на Гвендолин сидело ничуть не хуже, чем на Вэлери. У Гвенни оно было белым, облегающим великолепную фигуру, а у Вэлери бледно-салатовым, с пышной юбкой и шлейфом. Они переодевались в одном помещении, и Гвендолин старательно расправляла складки юбки на платье матери.
- Мы так похожи, - вздохнула Вэлери, глядя в зеркало. – И мы будем одинаково счастливы, верно?
- Ты выглядишь прелестно, - вместо ответа сказала Гвендолин. – Надеюсь, ты действительно будешь счастлива. Я так люблю тебя, мама! – этот крик вырвался из самых глубин ее существа.
- И я люблю тебя, Гвенни. Только не плачь, детка, я тебя умоляю. Сегодня такой светлый день, ты не должна плакать. Если только от радости. Ты ведь любишь Фредди, правда?
- Люблю, мама. Очень люблю! – ответила Гвендолин как можно искреннее. Ведь она не хотела, чтобы у ее вновь обретенной матери случился нервный срыв от переизбытка информации.
«Как многому еще придется учить робота!» – подумала про себя Гвендолин, когда Вэлери отошла в соседнюю комнату, чтобы перед свадьбой минуту побыть одной. И засмеялась. Она смеялась так свободно и весело, что скоро сама поверила в то, что это смех счастья в предвкушении свадебной церемонии.

 

[Anna Angell]

Princess, сама не люблю этот рассказ ("СР"), "Гордость" люблю больше, но "СР" почему-то очень нравится моим друзьям, а особенно моей сестре. Почему?..
Xermit, не люблю я доброе и светлое, потому что стараюсь приедрживаться правил реальности, где в основном побеждает не сказочное добро, а зло. И мелкие пакости... Выкладываю рассказ, не знаю, какой он - добрый и светлый или злой и темный ...
Оружие Франции.
Далекое будущее.
- Лотта? – генерал удивленно приподнял брови, сверяясь с бумагами. – Лотта Нэвилл?
- Шарлотта Камилла Де Маркес Нэвилл, - девушка произнесла свое полное имя с нескрываемым отвращением в голосе. И чтобы предупредить возможные дальнейшие вопросы, добавила. – Мать - француженка испанского происхождения, отец – американский военный, Энрике Нэвилл.
- Полное имя вашего отца, - генерал нацелил ручку на соответствующую графу в бланке.
- Он назвал моей матери только это имя и номер части. Ей повезло – военные не слишком церемонились с пленными женщинами… - Лотта скривилась от той мерзости, которую ей приходилось произносить.
- Нашивку получите у капрала Далера, его кабинет прямо по коридору, третья дверь слева. Он же сообщит вам номер камеры и даст распечатки правил поведения в корпусе. Можете идти, - генерал отложил бумаги Лотты в сторону и крикнул в распахнутую дверь. – Следующий!
Лотта быстро нашла нужную дверь. За столом в кабинете, как две капли воды похожем на кабинет генерала, сидел мужчина лет тридцати с золотой нашивкой капрала. У капрала Далера было худое бледное лицо с необыкновенно длинными черными ресницами, оттеняющими светлые голубые глаза. Взгляд этих глаз был холодным и впился в Лотту, как тысячи ледяных иголок.
- Садись! – голос у капрала был неприятным – слишком резким и высоким. В отличие от генерала, Далер не утруждал себя обращением на «вы». – Имя?
- Лотта Нэвилл, - упрямо повторила Лотта. Далер оказался понятливее генерала, и вопросов по поводу ее полного имени Лотта не услышала.
- Где тебя взяли в плен?
- У Шэнза.
- Что ты делала возле главного штаба наших сил?
- Работала, - неохотно ответила Лотта.
- Что за работа?
- Американские солдаты хорошо платят за определенные услуги. А Шенз – лучший район, там можно за ночь заработать столько, чтобы месяц жить без нужды, - все это Лотта сообщила бесстрастно, не отводя взгляда от холодных глаз капрала. Он покраснел (на почти прозрачной коже щек Далера румянец казался явлением абсолютно противоестественным) и первым отвел глаза.
- Твой номер 33571А, - капрал достал нашивку из ящика стола. – Приколи его к форменному комбинезону, который получишь в гардеробе на втором этаже, у двери есть указатель. Это, - Далер взял со стола одну из стандартных бумаг, заправленных в пластиковые конверты. – Правила поведения в корпусе. Ознакомься. Номер камеры 457163, он будет на твоем комбинезоне. В камере с тобой будут еще три человека. Ты знаешь, чем карается нарушение порядка?
- Смертью, - ответила Лотта по-французски, немного жеманно растянув слова.
- Сколько языков ты знаешь?
- Английский, французский, русский, испанский, - перечислила Лотта. – Я могу идти? Я все поняла и обещаю не нарушать правил.
- Иди, - капрал, откинувшись на спинку стула, с удовольствием пронаблюдал, как Лотта, еще не переодевшаяся после облавы, демонстративно одергивает короткую юбку и красивым, но привычным жестом откидывает за спину длинные каштановые пряди волнистых волос. Затем девушка вышла, прикрыв за собой дверь.
Табличку, указывающую путь к гардеробу, Лотта нашла у лестничного пролета. Поднявшись по лестнице на второй этаж, Лотта попала в настоящий склад одежды. Правда, одежда эта разнообразием покроя и цветов не отличалась, здесь были зеленые рабочие костюмы и те комбинезоны, о которых говорил Далер – коричневые, с номерами камер на спине. На складе пахло новой кожей – вдоль стены стояли высокие казарменные ботинки разных размеров на шнуровке. Были тут еще и утепленные куртки, тоже коричневые, с меховыми воротниками и капюшонами. Среди полок и вешалок с одеждой Лотта не сразу нашла девушку, заведующую гардеробом. Это была худенькая блондинка невысокого роста в белом халатике и юбке до колен. В растрепанном пучке на затылке торчал карандаш.
- Эй! – окликнула ее Лотта. Девушка подняла глаза от инвентарного списка, поправила на носу большие круглые очки в золотистой оправе и улыбнулась чуть виновато.
- Извините, я не слышала, как вы вошли.
- Я новенькая, - проигнорировав слова девушки, сказала Лотта. – За одеждой. Что там мне полагается?
Блондинка исчезла за стеллажами и через минуту вернулась со стопкой свежевыстиранных вещей, от которых нестерпимо сильно пахло солдатской казармой. Лотта брезгливо разобрала стопку «обновок» и обнаружила коричневый комбинезон, вязаный свитер серого цвета, две черных футболки без рукавов и куртку на меху. Блондинка тем временем принесла ей ботинки и две пары черных носков, упакованных в отдельные маленькие пакеты.
- Переодеться можете вон там, - девушка указала Лотте на ряд кабинок, занавешенных шерстяными одеялами защитного цвета. Вся одежда пришлась Лотте впору, у блондинки был наметанный глаз. Когда Лотта в полном обмундировании вышла из кабинки, блондинка тихо ахнула – форма очень шла Лотте и сидела, как влитая.
- Спасибо, - бросила Лотта блондинке и вышла из гардероба, не забыв прихватить документы.

Anna Angell добавил [date]1059452379[/date]:
Через час она уже лежала на плоской, застеленной коричневым шерстяным одеялом, совсем таким, как в гардеробе, койке у окна и ждала, когда вернутся с работ ее будущие сокамерники. Первым появился пожилой мужчина лет 50-ти, толстоватый, с двойным подбородком и редкими седыми волосками на черепе. Он бросил в угол куртку и, не снимая ботинок, блаженно растянулся на койке у стены. Казалось, он даже не заметил Лотту. За ним вошла молодая женщина с крупными чертами благородного лица. У нее была привлекательная фигура, бездонные синие глаза и русые волосы, связанные в растрепавшийся узелок на затылке. Женщина была аккуратнее толстяка, она сняла и повесила куртку на вешалку, прибитую к двери, затем обстоятельно расшнуровала ботинки, предварительно стряхнув с них снег, и только после этого прилегла на край койки, закрыв глаза. Лотта могла поклясться, что эта женщина уж точно ее заметила – в ее синих глазах на секунду мелькнул уголек интереса, и тут же погас. Тогда Лотта решила сама сделать первый шаг. Она подошла к лежащей женщине и протянула руку.
- Здравствуйте!
К удивлению Лотты, женщина ничего не ответила, зато на дальней койке заворочался толстяк, и девушка услышала его громкий голос.
- И тебе привет! – толстяк сел на одеяле и почесал лысину. – Честер меня зовут. Кнут Честер. А она, - толстяк кивнул в сторону безмолвной женщины. – Прайтер Вуд. Она говорить не может, ей язык оттяпали, - Честер сделал смешное движение пальцами, напоминающее действие ножницами. – Не тут, раньше еще, - у него была странная манера постановки слов в предложении, и Лотта сделала вывод, что Честер – либо немец, либо прибалт. – К тому же она ни черта не слышит, это у нее с рождения.
- Лотта Нэвилл, - в который раз за день повторила Лотта. – А кто в нашей компании четвертый? Слепой карлик?
Толстяк рассмеялся дребезжащим смехом, и постель его заходила ходуном, она явно не была рассчитана на такой вес. Ответа на свой вопрос Лотта так и не дождалась, потому что Честер опять повалился на койку вниз лицом и громко захрапел. Впрочем, через несколько минут Лотта смогла сама познакомиться со своей третьей соседкой. Ей оказалась совсем юная девчонка с короткой стрижкой. Она была очень смуглая, кожа ее казалась покрытой тонким слоем золотистого меда, а глаза имели необычный цвет – ярко-черный, такой глубокий, что не было видно зрачка. Волосы у девчонки тоже были черными и очень блестящими и несколько отросших прядей падали на ее худенькие плечи, прикрытые коричневой курткой.
Девчонка сразу заметила Лотту и прошлась по ней любопытными темным взглядом с ног до головы. Потом она с нарочитой увлеченностью принялась раздеваться: медленно сняла куртку, стряхнула с нее последние снежинки и повесила на крючок рядом с курткой Прайтер, затем неторопливо расшнуровала ботинки и, волоча шнурки по полу, дошла до своей койки. Через секунду и черноволосая девчонка лежала, уставившись в потолок. Лотта тоже собралась ложиться, тем более, что за окном уже темнело, как вдруг услышала хрипловатый голос девчонки.
- Меня зовут Беатрис Дюбуа, можно просто Би. Тебя-то за что сюда отправили? Ты русская, что ли?
- Я скорее американка испанско-французского происхождения, - ответила Лотта, радуясь втайне, что есть, с кем переброситься парой слов. – А зовут меня Лотта. Меня взяли у Шенза, там штаб, и там все наши девчонки зарабатывают деньги на кусок хлеба. А ты?
- Я француженка. Этот идиотский язык меня доконает! – разговор велся на английском, и Лотта, выросшая в Америке, не сразу уловила проблески французского акцента в речи Би. – Твоя мать была француженкой, верно? Ты знаешь язык?
- Да, - ответила Лотта по-французски, и дальнейший разговор велся уже на родном языке Би. – Моя мать переехала во Францию, когда ей было 10 лет. Потом пришлось перебираться в Америку, а там нас, иноземцев, за людей не считали. Потом война началась, моя мать влюбилась в американского солдата, переспала с ним, толком ничего о нем не зная, а на следующий день его убили. И родилась я. А во Францию я поехала, когда узнала, что там полно солдат, которые щедро платят симпатичным француженкам. И вот…
- Я тоже не знала отца, - сказала Би, повернувшись на бок. – Его забрали в первую мобилизацию. Мать умерла почти сразу после того, как узнала о том, что эти драные америкашки его убили. А меня забрал первый же патруль, когда я шла домой с работы. Я тут уже три года.
- И как тут?
- Терпеть можно, - пожала плечами Би. – Подъем в семь, потом завтрак из концентратов, рабочий день начинается в девять, нас везут в автобусе к ущелью Ведьм, там мы роем котлован под фундамент бункера. Обед на воздухе, повезет, если получишь кусок мяса раз в неделю. В семь едем обратно, здесь ужин, больше похожий на остатки завтрака, потом отбой. До отбоя два часа свободного времени. Тут даже телевизор есть, только эти америкашки показывают в основном новости с фронтов о своих победах. Тошнит, как глянешь. Поэтому мы расходимся по комнатам сразу после ужина. Не все, конечно, кто-то находит себе занятие. Можно свободно передвигаться по корпусу, даже заходить в кабинеты к этим тупым капралам. Можно общаться между собой даже после отбоя, но на это у многих и сил-то не остается. Не вздумай только сунуться на улицу – пристрелят в ту же секунду, как увидят комбинезон рядом с дверью. У нас одна была – осмелела, подумала, что все ей можно, теперь в выгребной яме плавает, даже с порога ступить не успела. А в общем тут неплохо, - заключила Би. – Прайтер смешная, Кнут хоть и старый придурок, но с ним хотя бы не скучно. До тебя тут была Эрика, дура страшная, но зато стихи читала.
- А где Эрика сейчас? – осторожно спросила Лотта.

Anna Angell добавил [date]1059452472[/date]:
- Сдохла от чего-то, - равнодушно ответила Би. – Я устала и спать ложусь, ты не против?
Лотта не успела ответить – Би накрылась с головой шерстяным одеялом и засопела, уткнувшись в подушку. А Лотта долго еще не могла заснуть и гадала, сколько лет Би. На вид девчонке нельзя было дать и пятнадцати, но внутреннее чутье подсказывало Лотте, что Би гораздо старше, чем выглядит. Так и не придя к определенному решению, Лотта уснула и проспала всю ночь без сновидений.
Разбудила ее (вернее будет сказать «растолкала») Прайтер. Увидев, что Лотта открыла глаза, Прайтер неслышно отошла в сторону и принялась расчесывать свои русые пряди. Би в камере уже не было, а Честер одевал куртку, стоя у вешалки. Через минуту и он вышел из камеры, и Лотта осталась наедине с Прайтер. Лотта быстро натянула ботинки (в камере было довольно холодно, и все спали в одежде), сняла свою куртку с крючка и дождавшись, пока оденется Прайтер, пошла за ней в столовую.
Столовая была просто огромной, по площади больше камеры раз в сорок. Там стояли большие столы из клепаного железа и разномастные стулья, подобранные исключительно по тому, насколько они прочные. Почти все места были заняты, но Лотта увидела Би, машущую ей рукой. Девушка заняла для нее и Прайтер место рядом с Кнутом, поэтому когда Лотта получила в раздаточном окошке поднос, она смогла устроиться с комфортом. На подносе дымилась тарелка с серой кашей непонятного происхождения, лежала одноразовая пластиковая ложка и стоял стакан с жидким чаем. Видя, как все вокруг с увлечением принялись за еду, Лотта тоже погрузила ложку в серую массу. Каша оказалась на вкус слишком сладкой, но вполне съедобной, только чай слегка отдавал ржавчиной – водопровод в этих краях был довольно старым. Лотта быстро закончила есть и первой из обитателей камеры номер 457163 отнесла поднос к окну посудомоечной. На полпути ее догнала Би.
- Хорошо спалось? – спросила она по-французски. Лотта испуганно оглянулась, но Би успокоила ее. – Заключенные могут разговаривать между собой хоть на хинди, отсюда сбежать все равно невозможно, даже если придумать план побега. Так как ты спала? Не замерзла? Завтра, капрал Локкер обещал, отопление включат, можно будет не трястись от холода по ночам.
- Спасибо, не замерзла, - вежливо ответила Лотта. – И спалось отлично. Куда теперь?
- В умывальную, на первый этаж. Потом можешь прогуляться по корпусу, зайти к кому-нибудь, познакомиться с девчонками. Через полчаса встречаемся на первом этаже у колонны. Опоздаешь – получишь распределение в гардеробную или на кухню. А у меня дела, - Би обворожительно улыбнулась. Зубы у нее были крепкими и белыми, а губы – розовыми, свежими.
- Постой, - Лотта удержала Би за рукав. – Я спросить хотела… Сколько тебе лет?
- Девятнадцать, - Лотта стала свидетельницей второй сногсшибательной улыбки, затем Би скрылась в пролете лестницы. Когда Лотта вошла в умывальную, Би там уже не было, только в ящике, помеченном ее именем, лежала мокрая зубная щетка. Лотта на удивление быстро нашла свой ящик и обнаружила в нем совершенно новый тюбик зубной пасты, щетку в запечатанном пластиковом боксе, кусок белого мыла и жесткое полотенце. Чистка зубов и умывание заняло не более трех минут, так что у Лотты на «прогулку» по корпусу осталась масса времени. И она решила зайти к капралу Далеру, единственному человеку из персонала корпуса, с которым Лотта разговаривала дольше пяти минут.
Далер был погружен в какие-то бумаги и не сразу поднял голову, когда вошла Лотта. Капрал отметил строчку карандашом и только после этого посмотрел на девушку. Он ее узнал – это Лотта сразу поняла.
- Что тебе? – своим резким голосом спросил Далер. Впрочем, его слова прозвучали вполне дружелюбно.
- Би… то есть Беатрис Дюбуа…сказала, что я могу походить по корпусу и зайти к своим знакомым из персонала. Если я помешала вам, я могу уйти…
- Оставайся, - позволил Далер. – Тут все равно не с кем говорить, разве что из вас, заключенных, кто заглянет. Как прошел первый день?
- Спала отлично, - уклончиво ответила Лотта – Познакомилась с сокамерниками.
- И как они тебе? – у ног Далера лежала крупная **** породы ротвейлер, она скалила огромные зубы и негромко рычала, а когда зевнула, под лоснящейся кожей прокатились тугие собачьи мышцы. Лотта на всякий случай отступила поближе к двери. Капрал понял причину этого чисто интуитивного движения и, похлопав собаку по загривку, властно приказал. – Не трогать, Черри! – и ротвейлер послушно опустил голову на вытянутые лапы.
- Так что ты думаешь о своих соседях? – повторил вопрос Далер.
- Милые, - натянуто улыбнулась Лотта, не найдя, что еще сказать. Потом отважилась и спросила, глядя прямо в глаза капралу. – А скоро меня выпустят отсюда?
Далер усмехнулся. Вряд ли он умел улыбаться, да и на его угловатом бледном лице улыбка смотрелась бы неестественно, зато усмешка получалась у капрала просто идеальной. Этой усмешкой он ставил себя на самый верх пирамиды эволюции, не оставляя места для собеседника даже у ее подножия.
- Тебе тут не нравится? – наконец изрек он. – Вроде бы созданы все условия для вас, заключенных. Вы тут как в санатории, только работа потяжелее. Когда война кончится…
- Она продолжается уже двадцать лет, - бесцветным голосом напомнила Лотта. – Вы думаете, она когда-нибудь кончится? Тогда зачем строить бункер в ущелье?
Произнеся эти слова, Лотта напружинила мускулы, опасаясь, что ротвейлер, повинуясь быстрому приказу Далера, кинется на нее и перегрызет ей глотку. А этого сейчас никак нельзя было допускать. «Ну что же ты! – мысленно обругала себя Лотта. – Нельзя же та напролом! Осторожнее! Иначе…» От этого «иначе» сердце в груди сжалось, и перед мысленным взором Лотты встали просящие серые глаза, глядящие сквозь золотистую сетку челки.

Anna Angell добавил [date]1059452559[/date]:
- Извините, - сказала Лотта Далеру, отводя глаза. – Я слишком много себе позволила.
- Плюнь, - неожиданно посоветовал Далер. – Все мы тут на равных условиях. Ты хотя бы слова сказать не боишься, не то что остальные. Я согласен с тобой, Лотта Нэвилл (Лотта изумилась, услышав свое имя), война эта совершенно бессмысленна и бесконечна. Немцы вступили в коалицию с турками, а тебе должно быть известно, какое у турков оружие. Хорошо еще, что были уничтожены ядерные запасы всех стран, а то Земля давно превратилась бы в огненный шар или безжизненную пустыню. Русские работают на нас, но это тоже непрочный мир, потому что них полно засекреченных технологий, о которых мы не имеем представления. Италия, Испания, Греция, Прибалтика – весь этот полуостров состоит в единой коалиции против нас. Они бессильны поодиночке, но в союзе чрезвычайно опасны… Поэтому нам нужен бункер в ущелье – в любой момент мы все можем погибнуть, а там будет безопасно, стены защитят от какого угодно нападения. Ты понимаешь, о чем я, Лотта Нэвилл?
«Больше, чем ты можешь себе представить!» – подумала про себя Лотта, а вслух произнесла.
- Не очень.
- Ну, вот и отлично, - Далер снова усмехнулся. – Иди работать, Лотта. Заходи, когда станет скучно.
- Спасибо, - Лотта вышла из кабинета и отправилась к колонне, о которой говорила Би. Этот мраморный столб одиноко высился посреди большого зала у входа. Би уже стояла там, увлеченно беседуя с двумя девушками лет 16-ти, совершенно разными, но в то же время похожими друг на друга настолько, что Лотта сразу поняла, что они – сестры. Увидев Лотту, Би радостно замахала рукой, приглашая девушку присоединиться к их компании.
- Девочки, это Лотта Нэвилл, она наполовину испанка, - представила Би Лотту. Девушки радостно загалдели на испанском, перебивая друг друга. Лотта машинально отвечала им, а сама думала в этот момент о словах Далера. Черт возьми, зачем же все-таки нужен этот бункер? Может, хотя бы выезд на работы что-нибудь прояснит?
Наконец девчонки-испанки отошли в сторону.
- Где ты была? – спросила Лотту Би.
- У капрала Далера, - ответила девушка. Би загадочно улыбнулась, причем с явным намеком. – О, нет! – возмутилась Лотта. – Просто больше я тут никого не знаю. А где была ты?
Би покраснела.
- Извини, но я не могу тебе сказать.
Лотта удивленно приподняла брови. Ее удивила не скрытность Би, а ее почти детское «извини». Эта вежливость никак не вязалась с наглостью Би и с ее желанием постоянно показывать свое лидерство. А краснела француженка просто изумительно – цвет ее кожи становился персиково-розового оттенка. Лотта решила не расспрашивать ее.
- Ой, смотри, – внезапно шепнула Би. – Лейтенант Валиус. Сейчас речь скажет.
И действительно – на расположенную недалеко от колонны кафедру взобрался низкорослый мужчина лет 35-ти с начавшей уже пробиваться лысиной в темных редких волосах. Он одернул мятый мундир и заговорил невнятным низким голосом (микрофон разнес его слова по всему периметру зала):
- Утренний сбор начат. Кто не успел к сбору, остается в корпусе, позже опоздавшие получат распоряжения (Валиус зевнул – он явно произносил эту речь не в первый раз) относительно работы по кухне и уборке территории. Остальные, кто явился на сбор, должны одеться соответственно погоде. Сегодня в ущелье температура составляет –25 градусов по Цельсию, поэтому получите в гардеробе перчатки и шапки. Через полчаса все должны сидеть в автобусах. Это все.
Лейтенант неуклюже спустился с кафедры. Би потянула Лотту за рукав, и они по лестнице поднялись в гардероб, где все та же испуганная блондинка в больших очках выдала им по черной вязаной шапке, плотно обхватывающей голову, и по паре перчаток, тоже черных, очень теплых. А потом Би, лукаво улыбаясь, отвела Лотту в свое «секретное место», как она выразилась. Это была каморка под лестницей, которая запиралась на массивный замок. Впрочем, Би легко открыла его отмычкой, и вскоре девушки оказались в небольшом пыльном помещении, заставленном тюками с непонятным содержимым. Би подтащила один из таких тюков к грязному окну, и села на него, блаженно откинувшись.
- Здесь здорово, верно? – Лотта кивнула. – Ты куришь?
- Иногда, - ответила Лотта. Тогда Би порылась в кармане куртки и достала полупустую пачку «Командирских» – такие здесь курили капралы и обслуживающий персонал. Нашлась и зажигалка с американским флагом на блестящем никелированном боку. Вскоре обе девушки блаженно пускали дым в потолок.
- Откуда у тебя сигареты? – спросила Лотта.
- Стянула у Локкера вчера. А зажигалку нашла в ущелье, давно уже. Наверное, Валиус, недотепа, посеял. Ну, как тебе тут? Привыкаешь?
- Пытаюсь, - вздохнула Лотта. – Тут не так уж ужасно, как про это рассказывают в кинохронике. Правильно сказал Далер – здесь почти санаторий, только работать заставляют.
- Кстати, вспомнила, - Би. – Ты видела плакат на стене столовой? Завтра - вечер танцев!
- Что?! – изумилась Лотта. – Какие еще танцы?!
- Пусть мы в плену, но мы же остались людьми, - заметила Би. – И мы имеем право развлекаться. Капралам тоже охота лишний раз размять кости. Жалко, что платьев нет… - вздохнула она совершенно искренне. – Курить еще будешь?
- Спасибо, нет, - машинально ответила Лотта. Она думала о порядках, царящим в этом корпусе для пленных. Танцы, беспрепятственное хождение в пределах корпуса, общение с капралами практически на равных… Все это не

Anna Angell добавил [date]1059452606[/date]:
вязалось с кровавыми кадрами кинохроники, которые показывали бесчинства американцев на завоеванных территориях. Там корпуса для пленных были грязными, с серыми стенами, покрытыми плесневым грибком, и с деревянными нарами вместо кроватей. А тут и вправду как санаторий… Лотта задумалась и не сразу услышала, как Би зовет ее.
- Пора, Лотта! Опоздаем – останемся здесь и будем до ночи чистить картошку!
Автобусов было пять. Стальные, с железными заклепками на бронированных боках, с решетками на затемненных окнах, они казались похожими на гигантских неповоротливых черепах. Когда называли имя очередного пленного, тот должен был пройти по узкой тропинке прямо к дверям автобуса и занять свободное место. Имя Лотты было в середине, так что она не смогла сесть рядом с Би. В соседки ей досталась девушка лет двадцати с совершенно безразличным ко всему происходящему лицом и вьющимися короткими волосами пшеничного цвета. Звали ее, как поняла Лотта по окрику капрала, Моник Лесанж. Ехать пришлось довольно долго, почти час, и за это время Моник не произнесла ни слова, Лотта даже подумала, что она тоже глухонемая, как Прайтер. Но нет – когда автобусы прибыли на место (а место это оказалось каменным мешком в скалах), Моник вежливо обратилась к Лотте.
- Вы не скажете, который час? К сожалению, мои часы погибли при задержании… - и она виновато улыбнулась. Говорила Моник на английском, но с явным французским акцентом. Лотта скосила глаза на свои роскошные «Руж Пассик», которые помимо часов исполняли роль переговорного устройства и еще немало разных функций.
- Без двух минут десять, - ответила она как можно доброжелательнее. Моник с удовольствием продолжила разговор.
- Я тут недавно, - сообщила она. – И ты, по-моему, тоже. Давай знакомиться?
- Лотта Нэвилл, камера 457163, - ответила Лотта. – Если хочешь, я могла бы говорить по-французски.
- О, это было бы просто отлично! – обрадовалась Моник. – А я - Моник Лесанж. Когда-то наша семья была сказочно богата, мы устраивали светские рауты, я носила красивые платья и ходила в лучшую парикмахерскую Парижа, а теперь рою котлован для американцев… - она горестно развела руками. – Нас здесь много таких. А ты откуда?
- Я тоже парижанка. Взяли у Шенза. Правда, богатой я никогда не была, но…
Речь Лотты прервал властный окрик капрала Смитфилда:
- Через пять минут остановка, организованно покиньте автобус, не создавайте давку!
Автобус затормозил быстрее, чем это предсказывал Смитфилд, минуты через две. Пленные вышли из автобуса, их выстроили в шеренги вдоль бортов каждого автобуса, и капралы начали отдавать приказания. Вскоре
Лотта получила тяжелую лопату и отправилась в расщелину, где мужчины с помощью отбойных молотков ломали породу. Женщины оттаскивали куски камня в ведрах к дальнему концу ущелья, а Лотта насыпала лопатой в эти ведра новые порции щебня. Лотта работала машинально, как робот с заданной программой, но другие девушки переговаривались между собой, а Моник, которая была недалеко от Лотты и тоже энергично махала тяжелой лопатой, даже смеялась. На морозе ее щеки покраснели, и выглядела она очень милой. Засмотревшись на девушку, Лотта опустила лопату, и не сразу почувствовала, как в бок ее толкнул сильный локоть.
- Не зевай! – прямо в ухо Лотте крикнул рослый парень, обладатель локтя. – Хочешь завтра вместо танцев драить сортир?
- Извини, - Лотта быстро наполнила ведро очередной арестантки, и девушка, тяжело перекосив тело на правый бок, понесла ведро, держа его обеими руками.
- Так-то лучше, - улыбнулся парень. Улыбка у него была широкая и дружелюбная, а зубы большие и белые, как в рекламе пасты «Северное сияние», которую сняли еще до войны. – Ты кто? – вдруг спросил он Лотту.
- Лотта Нэвилл, - очередной взмах лопатой, и новое ведро наполнено доверху. – А ты?
- Даймон Гудвин, - парень протянул Лотте свою здоровенную ладонь. – Солдат армии США к вашим услугам! – он поднял руку к кромке вязаной шапки и отдал честь.
- А ты тут за что? – изумилась Лотта.
- За то, что плюнул в лицо генералу и назвал войну куском дерьма, - без запинки ответил Гудвин, словно сдавая рапорт. – Командование не нашло для меня лучшего места, чем лагерь для заключенных. Мне и самому тут нравится больше, чем в вонючей казарме, - признался Гудман, понизив голос. – А ты за что тут?
- За неблагопристойное поведение, - уклончиво ответила Лотта. Гудвин усмехнулся..
- Ладно, работай, Лотта Нэвилл, - сказал он. – Не буду тебе мешать. Может, потанцуем завтра?
- Обязательно, - пообещала Лотта и снова взялась за лопату.
Во время обеда она успела сунуть в передающее устройство в часах образец породы из котлована. После поедания жидкого супа и белой кашицы, по вкусу напоминающей картофельное пюре, очень сильно разбавленное водой, работы возобновились и не прекращались уже до самого вечера. В казарму Лотта вернулась с ноющей спиной и полной уверенностью, что операцию она проведет успешно, получит очередную нарукавную нашивку и, что самое главное, сможет наконец увидеть сына.
Когда Лотта уже собиралась лечь на постель и уснуть тяжелым, нервным сном, в дверь камеры вежливо постучали. На пороге стояла немного смущенная Моник. За ее спиной маячила мощная фигура Гудвина, видно было, что и он чувствует себя не слишком уверенно. Выручила их Би.
- Лотта, это твои новые друзья? – весело спросила она. – Познакомишь нас?

Anna Angell добавил [date]1059452664[/date]:
- Меня зовут Моник, - поспешно представилась блондинка. – А это Даймон. Он живет в правом крыле. Мы сидим вместе в столовой, и он сказал, что знает Лотту. А я все равно хотела навестить ее вечером, вот мы и пришли.
- Отлично сделали! – заверила их Би. – Кнут сейчас поставит воду для чая, у Прайтер есть леденцы (девушка поспешно закивала, читая по губам). Расскажете Лотте, как вам здесь живется, чтобы она побыстрее привыкла… Эй, что стоишь в дверях? – обратилась Би к Даймону. – Принеси хотя бы стаканы, если не хочешь заходить к нам!
Очень скоро все шестеро прихлебывали чай, который Би делала из засушенных трав, растущих в изобилии весной в ущелье. Леденцы, раздобытые Прайтер у капралов, были очень вкусными, к тому же их было много – целый пакет. Вслед за теплой жидкостью, растекающейся по телу мягкими волнами, неспешно потек и разговор.
- Я очень скучаю по родителям, - призналась Моник. – Хочется верить, что они живут не хуже, чем я…
- Скорее всего, их давно расстреляли, - задумчиво высказалась Би, и тут же поспешно прикусила язык. Прайтер осуждающе покачала головой.
- Ничего страшного, - отозвалась Моник в ответ на этот жест. – Беатрис права, скорее всего, их уже нет в живых. Я молюсь за них в часовне, но это не приносит успокоения моей душе. Скорее бы кончилась эта война…
- Часовня на первом этаже, в левом крыле, - пояснила для Лотты Би, заметив ее удивление. – Можешь прийти туда в любое время и помолиться. Правительство и командование армии США заботиться о том, чтобы Бог услышал все молитвы, даже те, которые посылают к нему заключенные… Гуманизм в действии, - Би стряхнула с себя позолоту грусти и вернула на лицо улыбку. – Давайте сыграем в карты? – предложила она, достав потрепанную колоду.
- Пожалуй, мне стоит заглянуть в часовню, - Лотта встала. – Если бы я знала, что смогу помолиться здесь, то давно уже сделала бы это. Мне необходимо побыть одной и подумать о том, как я стану жить дальше. Извините.
Часовня оказалась полутемным помещением с алтарем. В лампадах, висящих на длинных цепях, теплились слабые языки огня, и это придавало часовне сходство со средневековым замком. Лотта присела на одну из деревянных скамеек в самом углу и, сомкнув ладони, принялась истово молиться, как четки, перебирая слова древних молитв. Вокруг было тихо, из коридора послышался сигнал отбоя, но он с трудом прорвался сквозь массивные двери часовни. Удостоверившись, что никого вокруг нет и в ближайшее время не будет, Лотта сунула в ухо крошечный передатчик, подсоединенный к часам. Микрофон крепился на ее коренном зубе, как коронка. В ухе послышался сухой треск, помехи, потом очень близкий голос сержанта Соммерса произнес громко:
- Ласточка, слышал ваши позывные! Вы на связи!
- Это Ласточка, слышу отлично, - отозвалась Лотта. – Вы уже исследовали породу, которую я присылала днем?
- Так точно. Исследования позволили установить, что эта порода – сверхпрочный горный амазонит. Его не разрушит даже ядерное излучение. Если американцы постоят бункер из этого камня, то большое количество их людей окажется в безопасности. Вы должны срочно завершить операцию. Вы уже знаете, как это сделать?
- Завтра, в это же время на плато должен сесть вертолет, - вместо ответа потребовала Лотта. – Со мной уйдут те, на кого я укажу. Позднее я хочу, чтобы они получили все права французских офицеров. Все остальное я беру на себя. Завтра я взорву этот лагерь, и на его месте мы построим свою базу. Как меня поняли, Ястреб?
- Поняли, конец связи, - Лотта едва успела вынуть из уха передатчик, как у дверей послышалась возня.
- Капралу удалось поймать позывные французской армии, - сказал чей-то приглушенный голос. – Немедленно прочешите все здание! Передача шла из района часовни. Вы двое, туда!
Резиновые подошвы застучали по полу, двери часовни заскрипели… Лотта сделала серию головокружительных прыжков через скамейки, почти не касаясь земли, и оказалась возле исповедальни. Недолго думая, девушка легко оказалась на крыше кабинки и распласталась там, не дыша. Лучи фонариков заскользили по стенам, один из солдат распахнул дверцу исповедальни, но, не найдя там ничего, сплюнул от досады.
- Здесь чисто! – крикнул его напарник в коридор и добавил зло, обращаясь к солдату. – Стоило из-за этого бросать игру! Мне так фартило в третьей партии, черт возьми!
- Наверное, опять аппарат барахлит, - предположил тот, что стоял близко от исповедальни. Лотта видела его фуражку. – Кому тут может прийти в голову играть в шпионские игры? Все давно спят!
- Идем и мы, - предложил второй солдат. – Уже поздно.
Когда они наконец ушли, Лотта спрыгнула на пол и затаилась, боясь издать лишний звук. Сердце ее учащенно колотилось, отдаваясь в виски. Лотта вздохнула наконец полной грудью и прокралась к дверям. За ними никого не было, поэтому девушка без труда поднялась по лестнице к своей камере. Дорогу ей преградил Даймон.
- Я ждал тебя, - сказал он, и Лотта кожей почувствовала, как он напряжен. – Я хочу сказать тебе… Я никогда не видел здесь таких девушек, как ты. Ты очень понравилась мне. Если бы мы были на воле, я подарил бы тебе цветы, пригласил в ресторан. Но здесь я могу предложить тебе только вонючую кашу в столовой и сушеные травы Би.
- Я согласна, - просто ответила Лотта. – Но это ведь не все, что ты можешь мне предложить… - девушка приподнялась на носках и провела ладонью по щеке Гудмана. Лотте было очень жаль его, но она не могла рисковать жизнью сына даже ради своей жалости. Поэтому когда Гудман порывисто прижал ее к себе и поцеловал, Лотта подалась ему навстречу всем телом, отдала его губам тепло своих губ и послушно пошла за парнем, когда он повел ее в тесную подсобку. Там Гудвин помог Лотте снять свитер, а она избавила его мускулистый торс от черной футболки.

Anna Angell добавил [date]1059452747[/date]:
- Ты можешь не волноваться, всех мужчин стерилизуют, прежде чем направить в лагерь для пленных, - сказал Лотте Даймон, расстегивая пуговицы ее комбинезона. – Ты можешь забыть обо всем. Я постараюсь, чтобы ты почувствовала, будто мы в самом дорогом номере самого шикарного отеля… - Гудман приблизил свои губы к губам Лотты, но она нежным движением отстранила его.
- Ответь мне на один вопрос, - попросила Лотта, чтобы окончательно очистить свою совесть. – Ты встал бы на сторону французской армии?
- Я не верю в силу, - ответил Гудман, с трудом сдерживая желание перейти от слов к делу. – И поэтому предпочитаю быть пленным, а не солдатом. К сожалению, армии состоят из солдат, и они должны воевать, умирать ради своей страны… Я не согласен умирать ради чего-то, что я не могу ощутить, почувствовать. Как тебя сейчас, например. Я бы умер за тебя, Лотта Нэвилл… - Гудман принялся лихорадочно целовать тонкую шею Лотты, ее сильные плечи. От ощутимого укола в левую лопатку он дернулся.
- Извини, я, кажется, оцарапала тебя… - Лотта очень натурально застонала, но мысли ее были далеко. «Ты даже не представляешь, как ты близок к истине…» – думала она, поглаживая бронзовую спину Даймона. В конце концов она полностью отдалась происходящему и получила столь необходимую после происшествия в часовне разрядку. У лестницы они с Гудманом распрощались как настоящие влюбленные – она романтично поцеловала его в щеку, он коснулся губами ее лба и пожелал сладких снов.
- Би, - шепотом позвала Лотта, вернувшись в камеру. – Ты спишь?
- Нет, - тоже шепотом отозвалась француженка. – Где ты была? Ты молилась так долго?
- Идем со мной, - Лотта помогла девушке отыскать в темноте куртку и ботинки. В женском туалете в конце коридора было холодно, в этой части корпуса отопление еще не включили, и Би зябко переступила ногами в незашнурованных ботинках. Чтобы согреться, она вытащила из кармана пачку с оставшимися сигаретами, одну протянула Лотте, другую прикурила сама. С минуту они дымили в тишине, потом Лотта, облокотившись о раковину, произнесла в пространство:
- Я могу помочь выбраться отсюда. Тебе и Моник. Больше никого брать с собой нельзя, в вертолете не хватит места. Если ты согласна, то добудь пистолет до обеда. Для себя я найду оружие и уйду в любом случае, даже если мне придется убить тебя прямо сейчас. И учти – если ты хотя бы словом обмолвишься о нашем с тобой разговоре, то я убью тебя раньше, чем меня найдут. Ты хочешь уйти завтра вместе со мной?
- Да, - темные глаза Би выражали решимость. – Я уйду отсюда вместе с тобой. Мне надоело строить глазки этим тупым капралам и угождать всем. Кто из нас скажет Моник?
- Думаю, ты сделаешь это лучше, - ответила Лотта. – Ты здесь давно, так что, скорее всего, она поверит быстрее тебе, а не мне.
Би без слов вышла из помещения туалета и направилась к лестнице – Моник жила этажом выше. Лотта вернулась в камеру и легла на постель, не раздеваясь. Она слишком устала, чтобы заниматься вечерним туалетом.
- Лотта, - услышала девушка сквозь сон громкий шепот Би. – Моник согласна. Завтра встретимся у колонны после завтрака, ладно?..
На завтрак дали все ту же кашу. Лотта ела без аппетита, но довольно быстро опорожнила тарелку. Под колонной ее уже ждали Моник и Би. Лица их были абсолютно непроницаемы.
- Я достала, - Би как бы невзначай коснулась рукой куртки за спиной – там, очевидно, лежал пистолет. – Какие будут распоряжения?
- Сегодня ровно в 21-53 вы должны обе стоять на этом месте, - ответила Лотта. – Если я не появлюсь до этого времени, значит, ничего не получилось. Примите смерть достойно, - и Лотта пошла по залу, не оглядываясь.
Вечер наступил очень скоро, хотя Лотте казалось, что дневные часы тянутся бесконечно. В столовой убрали всю мебель, оставив место для танцующих пар, и ровно в 20.00 начался вечер танцев. Около девяти Лотта ускользнула за двери столовой и направилась в крыло командования.
В кабинете у капрала Далера в этот раз не было собаки, и Лотта без боязни шагнула туда. Капрал встретил девушку доброжелательно, жестом велел сесть, но Лотта встала у стены.
- Продолжим разговор о войне? – предложил Далер, и его холодные светло-голубые глаза усмехнулись, хотя лицо осталось совершенно серьезным. – Вчера, например, кто-то из заключенных попытался выйти на связь с французами. Ты ничего не слышала об этом?
- К сожалению, нет, - Лотта приказала себе успокоиться и играть свою роль до конца. А для этого нужно было сползти по стене, изобразив внезапный обморок. Как она и ожидала, Далер подскочил к ней. Остальное было делом техники, отточенной долгими тренировками в военном центре. Теперь у Лотты тоже было оружие, отличная безотказная самоцелящаяся мини-винтовка «Джи-Ти 777» с полным магазином патронов. Широкая куртка легко позволила скрыть ее ствол в своих недрах. Лотта медленно открыла глаза, и ее взгляд встретился с голубым взглядом капрала Далера.
- Извините, это иногда бывает со мной, - Лотта улыбнулась, сделав лицо милой девочки. – Пойдемте танцевать? Я приглашаю вас! Не волнуйтесь, все прошло!
- Надеюсь, - Далер оскалился. – Ну что ж, идемте…
Дальнейшие события развивались именно так, как на то рассчитывала Лотта. Увидев ее с Далером, Даймон сжал кулаки. А когда Лотта под одобрительный свист заключенных исполнила танец, используя капрала в качестве шеста для стриптиза, Гудман совсем потерял голову. Лотта выглядела необычайно соблазнительно даже в стандартном комбинезоне, и видеть, как она извивается вокруг этого щуплого хлыща-капрала Даймон просто не мог.

Anna Angell добавил [date]1059452886[/date]:
Отбросив Лотту в сторону (она больно ударилась локтем), Гудман бросился на Далера, и они сцепились в немой схватке. Воспользовавшись общей заинтересованностью дракой, Лотта пулей вылетела в коридор, на бегу выхватив винтовку. Она заранее знала, чем закончится эта драка, и покинуть здание нужно было до ее окончания.
- Бегите быстрее! – крикнула Лотта Би и Моник, минуя колонну и выбегая на ступени корпуса. Несколькими меткими выстрелами Лотта сняла охранника с левой вышки, солдата с правой вышки прикончила Би. Отстрелить замок с ворот было делом нескольких секунд, и вскоре девушки уже бежали по шоссе, а сзади нарастал гул. Это был звук выстрела и рушащегося здания. К нему примешивался шум двигателя многочисленных машин, несущихся в погоню за беглянками. Оглянувшись, Лотта отметила, что машин десять, не больше, и при разумном расходе патронов вполне можно было сохранить свою жизнь и жизнь подруг. Откатившись в придорожный снег, Лотта увлекла за собой Моник и Би. Понятливая Би помогла Лотте нейтрализовать три машины, делая много непрофессиональных беспорядочных выстрелов, остальных преследователей убила Лотта. И машинально отметила, что в магазине Би, также как и в ее собственном, остался только один патрон. И прежде чем Лотта поняла это, в затылок ей ткнулся холодный ствол пистолета. Меньше мгновения потребовалось, чтобы ствол винтовки Лотты оказался у виска Би.
- Бросай оружие, - сказали они хором, медленно поднимаясь с земли и глядя друг на друга непримиримыми глазами. Моник осталась лежать, закрыв голову руками.
- Позволь, сначала скажу я, - попросила Лотта. – Положение у нас равное, но я хотела бы первой взять слово. Ты мне очень симпатична, Би. Я не хочу делать этого выстрела. Переходи на мою сторону, я обещаю тебе обеспечить твою жизнь до самого конца. Ты отлично подготовлена и сможешь помочь нам…
- Отлчино подготовлена? – горько усмехнулась Би. – А как ты думаешь, почему я провела в этом лагере целых три года? Это ты за два дня сумела то, что я не смогла за год активной работы! Тебе было проще – дозу взрывчатки под кожу крепышу-американцу… А мне приходилось вилять хвостом перед капралами, чтобы получить сигареты! Я провалила свою операцию, черт возьми! Не зря говорят, что мы, русские, неумехи!
- Ты русская? – изумилась Лотта. – Но твой акцент…
- Черт тебя возьми, заткнись! – Би взвела курок. – Помолись перед смертью, как молилась в часовне! Только теперь у тебя нет твоего хваленого переговорного устройства! – свободной рукой Би выхватила из кармана «Руж Пассик». Тогда Лотта успела поймать мгновение, в которое она смогла уйти из-под дула пистолета, нажать кнопку на крошечном пульте управления и в несколько прыжков преодолеть расстояние, разделявшее ее и Би. Вернее, то, что осталось от Би, потому что после нажатия на кнопку-горошину Би превратилась в огромный язык пламени, мгновенно вспыхнувший на белом полотне снега. А через секунду раздался взрыв, и снег покрылся черными пятнами обгорелой человеческой плоти. Моник с широко распахнутыми глазами в последний момент успела догнать Лотту, и обе девушки упали на снег. Моник плакала, крупно вздрагивая, и слезы текли по ее лицу, смешиваясь с кровью из рассеченной щеки.
- Все кончилось, - Лотта ласково поладила Моник по голове и помогла девушке подняться. – Идем скорее к вертолету, становится слишком темно…

Требовательные серые глаза, укоризненно смотрящие на Лотту сквозь золотую паутину челки, в одно мгновение стали счастливыми. Маленькие пухлые ручки Жана Теодора обняли Лотту за шею, и она подумала, что даже если ей придется в одиночку бороться против армии головорезов, она выстоит. Потому что точно будет знать, ради чего ей нужно стоять до конца.

Посвящается Скунсу-Облезке, которая приносит мне печенье.

 

[Anna Angell]

Xermit, продолжаю... Сейчас я уже на 30-й странице новго романа, который будет играть и роль весьма странных мемуаров по мотивам всех моих произведений... Бред, в общем, но местами даже смешно (на мой взгляд, потому что до окончательного написания я свои произведения не даю читать) и порой интересно... Попозже выложу еще фантастический короткий рассказ, а там, может быть, и до детективов доползем... Спасибо за отзывы!

 

[Anna Angell]

Никто мою тему не читает... Хны!
Вот тот самый рассказ!
КОРОТКАЯ ДОРОГА АЙРИС
или
ПОСОБИЕ ДЛЯ ТЕХ, КТО ХОЧЕТ ПОПАСТЬ В АД БЕЗ ПЕРЕСАДКИ

ПРЕДИСЛОВИЕ, объясняющее мою неслыханную наглость
Поездив в метрополитене города Москвы, я решила, что это сооружение, как никакое другое, достойно того, чтобы его образ воплотили в фантастическом (или, пожалуй, даже мистическом) рассказе. И тут же в голове моей стали появляться задумки будущего произведения, но очень скоро я поймала себя на мысли, что до меня подобный рассказ уже был написан. Правда, место действия в нем было иным, и герои не исследовали подземку, а покоряли просторы бесконечных автотрасс Америки, однако от моих идей явственно попахивало плагиатом…
Но, подумав, я решила не изменять Вдохновению и все же воплотить на бумаге рассказ, который до меня уже был написан Стивеном Кингом. «Короткая дорога миссис Тодд» стала «Короткой дорогой Айрис», изменилось место действия и, что самое главное, время, в котором это действие происходит. Но основная мысль осталась (по крайней мере, именно так я ее понимаю) – игры с действительностью добром не кончаются.
По ходу написания рассказа возникла необходимость внести корректировки в предисловие. Но сколько я не старалась перенести выделенную фразу в самый конец текста, у меня ничего не вышло. И поэтому приходиться печатать этот «».
PS. Дело в том, что я решила не останавливаться на достигнутом и позаимствовала у Стивена Кинга еще и его «Нону», которую просто обожаю. А еще хотела бы попросить всех читателей не судить авторский текст слишком уж строго. Все-таки Анна – не Стивен, тут уж ничего не поделаешь.
Анна Мышь

За звуконепроницаемыми стенами комнаты невозможно услышать ничего, кроме собственного голоса. Такую всепоглощающую тишину не каждый выдержит, даже совершенно здоровые люди способны сойти с ума, прожив пару месяцев в такой комнате, что уж говорить о нас, о тех, в ком не осталось уже ни капли здравомыслия? Некоторые поначалу пытаются бросаться на стерильно-белые стены, дико кричат, не осознавая, что эти крики не слышит НИКТО, кроме них самих, иногда даже перегрызают себе вены, не в силах смириться со своей новой жизнью... Этих несчастных мне жалко, они сами не понимают, что их глупые попытки ни к чему не приведут, кроме дополнительной порции снотворного перед сном или места в больничном колумбарии.
Мне повезло. Я сразу поняла, что борьба мне не поможет, потому что бесполезно спорить с тем, кто тебя не слушает. И я покорилась, позволив надеть на себя белую, похожую на саван, пижаму. Но память не так-то просто обмануть, и часто я вспоминаю, из-за чего попала в эту больницу. К счастью, доктора не знают о моих мыслях, а то не миновать бы мне пары сеансов электрошоковой терапии – говорят, она отлично помогает изгнать из головы все ненужные воспоминания. А пока я еще способна отличать пол от потолка и помнить все, что происходило со мной раньше, пожалуй, я запишу все свои мысли на бумагу. Правда, для этого придется как следует сконцентрироваться и постараться хотя бы первые несколько минут не грызть колпачок резиновой ручки (чтобы получить эту драгоценность в свое распоряжение, я пообещала доктору Блейзу вести себя образцово до конца недели), но я сделаю все, что в моих силах.
С чего же начать?
Пожалуй, сначала стоит рассказать о том, как я попала в Муниципальную больницу для людей с расстройствами психики, в эту стерильную сточную канаву с тонущими в ней крысами. Крысы – это мы, больные, «люди с расстройствами психики», бледные тени в белых пижамах, напичканные наркотиками, которые здесь почтительно называют «успокоительными лекарствами». Для врачей давать подобные названия в порядке вещей, но у меня язык бы не повернулся назвать «успокоительным лекарством» лошадиную дозу морфия, которую вкатили как-то моей соседке по палате, Грейс. С тех пор она стала на удивление смирной, больше не пела своих похабных песенок, а спустя пару месяцев Грейс получила свою ячейку в колумбарии больницы и замолчала навсегда. Может быть, кому-то это и было на руку, но мне было искренне жаль Грейс. Мне очень нравились ее песенки.
О чем это я? Ах, да, о крысах, тонущих в сточной канаве. Некоторые из крыс выплывают на поверхность, вытирают слизь стерильности со своих серых мордашек и возвращаются на помойку под название «жизнь», где для каждого уготована своя порция объедков. Иногда крысам везет, и они находят среди отбросов золотые слитки – кто-то удачно выходит замуж, кто-то получает хорошую работу (государство заботится обо всех своих гражданах!), но чаще всего крысы, отвыкшие от жизни на помойке, окончательно сходят с ума и возвращаются в нашу сточную канаву. Теперь-то уже точно навсегда. Ну что ж, добро пожаловать, мои серые друзья! Здесь для каждого найдется свой шприц с «успокоительным лекарством»!..
В том, что я попала в эту больницу, виновата Айрис. Но еще большая вина лежит на мне самой. Ведь никто не просил меня распускать язык и рассказывать Уолтеру о том, что я видела. К сожалению, я не могу сейчас посмотреть в глаза этому хитрому ублюдку, который не так давно клялся мне в вечной любви, и сказать ему все, что я думаю о нем. Но что сделано - то сделано, нужно с этим смириться. Как там говорит этот модный психолог, Ромус Шэппард, речи которого постоянного звучат по радио в нашей больнице? «Ненависть – это чувство, разрушающее разум изнутри», вот о чем нам каждый день твердит мистер Шэппард. Интересно, он знает, что его пламенные речи (двадцать четыре бакса за кассету!) крутят в психушке? «Разрушает разум» – надо же такое сказать! Как будто там осталось хоть что-то, что еще можно разрушить!
Наверное, я всерьез ненавижу Уолтера. Если бы не он, я сейчас сидела бы в комнате университетского общежития и читала нудные конспекты по истории Земли, а это, уж поверьте моему опыту, намного интереснее, чем пялиться в зарешеченное окно на асфальтовую площадку перед зданием больницы. Если бы Уолтер не заподозрил меня в употреблении

Anna Angell добавил [date]1060054689[/date]:
«ангельской пыльцы», все было бы просто отлично… Но разве мог этот идиот не подумать, что я нюхаю «пыльцу» после всего, что услышал? Даже десятая часть моего рассказа смогла бы убедить здравомыслящего человека, что у меня не все в порядке с головой, что уж говорить о Уолтере, который даже в коробке с хлопьями пытается найти закономерность…
У того Уолтера, в которого я когда-то влюбилась, были большие голубые глаза. Их яркий цвет не скрывали даже толстые стекла массивных очков, и когда тот Уолтер улыбался, его глаза искрились счастьем. Он любил подолгу смотреть на меня, словно запоминая каждый сантиметр моего лица в мельчайших подробностях… Почему же я не сразу заметила, что Уолтер стыдливо отводил взгляд, когда я начинала рассказывать об Айрис? Скорее всего, я так увлечена была пережитым, что забывала обо всем на свете. А еще я полностью доверяла Уолтеру и не могла даже предположить, что он способен на предательство. Хотя можно ли назвать предательством его желание помочь мне, совершенно запутавшейся девушке, которая к тому же, как он думал, и дня не могла прожить без горсточки «ангельской пыльцы»?
Уолтер, я очень хочу простить тебя. И, быть может, после пары «успокоительных уколов» я вновь увижу тебя прежним – нежным и ласковым – Уолтером. Но пока я тебя ненавижу за твое предательство ничуть не меньше, чем себя за свою болтливость.
Они пришли прямо в общежитие «Дельта Омега Пи», и за их спинами я сумела различить любимую зеленую куртку Уолтера и блеск его больших очков. Их было пятеро, все в черных комбинезонах с эмблемой «МБН» («Мир Без Наркотиков»), а с ними строгая женщина в сером костюме, похожая на мокрую выдру. Я подумала, что «МБН» снова собирает добровольные пожертвования в свой Благотворительный Фонд, поэтому приветливо распахнула дверь. И тотчас меня скрутили сильные руки двух здоровенных парней в черных комбинезонах, а мокрая выдра зачитала мне мои права. Оказывается, «до проведения специальных исследований и тестов с целью выявления содержания в крови подозреваемого запрещенных Международным Кодексом лекарственных препаратов» я могла считаться невиновной. Но беда в том, что наркоманкой я никогда и не являлась, даже сигарет не курила, если не считать первой вечеринки в общежитии, когда все мы перепились до бесчувствия и накурились дешевого табака. А у «МБН» промахов никогда не бывает и впредь ошибок быть не должно. Мой случай сочли исключительным и поместили меня в психушку, опять же «до выяснения…». Интересно, исследования продвинулись хотя бы на дюйм с мертвой точки? И продвинутся ли когда-нибудь?..
Но лучше не думать о плохом, забыть об Уолтере и его наглых глазах и думать только об Айрис. Она, по крайней мере, всегда была и останется самой лучшей моей подругой. Вернее, единственной моей подругой. Конечно же, у Айрис тоже далеко не все в порядке с головой, но она хотя бы не стесняется признаться в этом. Поэтому, наверное, она и живет до сих пор, не подозревая о том, что произошло со мной. Вот только где сейчас Айрис? На какой из многочисленных станций подземки она наконец нашла себя? Надеюсь, Айрис когда-нибудь появится в этой больнице и расскажет мне обо всем, что происходило с ней все то время, пока мы не виделись. Ради такого рассказа я готова целый месяц не грызть ногти!
И все-таки почему Уолтер принял мои слова за чистую монету? Почему не списал все на проявления моего непредсказуемого характера?
Наверное, совсем по-разному звучит красивая ложь, похожая на сказку и правда, которая и является для всех остальных, кроме рассказчика, красивой ложью… А я говорила правду. И Уолтер это понял, потому и заметался в поисках рационального объяснения. Он вообще любит все рациональное, даже носки складывает по цвету. А идея вызвать «МБН» в данном случае была самой правильной. С точки зрения Уолтера, разумеется.
Пожалуй, я запишу то, что мне пришлось пережить, общаясь с Айрис. Но прежде чем я перейду к главному, потребуется небольшая историческая справка.
К 2097 году карта метрополитена Вашингтона представляла собой гигантскую паутину. Появились сотни новых станций, десятки переходов, тысячи самых современных эскалаторов и десятки тысяч совершенно нефункциональных лестниц. Но метрополитен служил огромной машиной для отмывания денег, не более того, потому как основная масса жителей города предпочитала ездить на собственных авто. И вот почему: в метро легко было заблудиться, тем более что большинство указателей спустя пару дней после замены уже вновь оказывались разбитыми – в подземке были свои законы. Здесь часто скрывались от полиции преступные группировки, а на конечных станциях и в депо жили целыми кланами бродяги. Давно уже люди не водили поезда, для этого были созданы специальные роботы. После «Резни в метро 2065 года», когда чокнутый Дэннис Рио зарезал за сутки тридцать пять машинистов, ни один человек в здравом уме не решился бы сесть за пульт управления поезда добровольно. Да и в вагонах отваживались ездить далеко не все, для большинства людей проще было поймать машину и за символическую плату добраться до места или пройти необходимое расстояние пешком. Айрис была из числа смелых и не испытывала первозданный ужас, спускаясь на полутемную платформу станции.
Мы с ней познакомились в университете на лекциях по европейским языкам. В аудитории Айрис сидела прямо передо мной, и я могла вдоволь налюбоваться ее темно-русой кудрявой шевелюрой. Одевалась Айрис просто, не стремясь выделиться из общей массы студентов, носила в основном вылинявшие джинсы и растянутые свитера. Позже я узнала, что у нее нет денег на хорошую одежду. Но стиль «бедная студентка» очень подходил девушке, трудно было представить Айрис, которая даже на лекциях не могла усидеть спокойно на одном месте, в ультрасовременных юбках и в туфлях на высоком каблуке.
Пару раз на лекции Айрис одолжила у меня ручку, потом мы столкнулись в кафетерии, а двумя днями позже она зашла ко мне в общежитие, чтобы одолжить конспекты. Так мы и подружились. Айрис была очень независимой, мне нравилось в ней это качество. В отличие от моих инфантильных подружек, Айрис отличалась маниакальной самостоятельностью и все предпочитала делать по-своему.
Так случилось и когда я предложила Айрис подвезти ее до дома. Родители уже давно купили мне подержанный, но надежный автомобиль, а Айрис, как я заметила, вынуждена была добираться до университета на метро. Другие студенты,

Anna Angell добавил [date]1060055153[/date]:
попавшие в такую ситуацию, буквально умоляли своих товарищей, имеющих машины, подвозить их хотя бы до ближайшей остановки монорельса, но от Айрис я никогда подобных просьб не слышала и решила предложить свои услуги сама.
Услышав мое предложение, Айрис нахмурила брови.
- Зачем это? – казалось, девушка была недовольна. – Мне нравится ездить на метро.
- НРАВИТСЯ? – ошеломленно переспросила я. – Как же ЭТО может нравиться?!
- По-моему, интересно исследовать разные маршруты, - заметила Айрис. – Я стараюсь каждый день добираться до университета по новому пути. Например, сегодня я сделала пять пересадок и сэкономила двадцать минут.
- А компания бродяг и крыс тебя не смущает?
Айрис громко расхохоталась в ответ.
- Можешь мне поверить, - заявила она. – Слухи о метро сильно преувеличены. Там, конечно, полно попрошаек, но и нормальных людей тоже предостаточно. Я, например.
- Извини, - смешалась я. – Но, может быть, все-таки я прокачу тебя? Просто так, чтобы мы могли поболтать по дороге?
- Ладно, - смилостивилась Айрис. – Только с одним условием – потом я прокачу тебя на метро.
И прокатила. Мы проехались в вагоне, воняющем кошачьими испражнениями, по самой хорошо сохранившейся ветке – Туристской. Правда, она не оправдывала своего названия – вряд ли туристы ездили по ней, разве что лет пятьдесят назад – но зато эта ветка охватывала все важнейшие достопримечательности города. Станции носили названия этих достопримечательностей: «Капитолий», «Белый дом», «Пенсильвания Авеню», «Мемориальный комплекс Линкольна»… И после этого я стала с пониманием относиться к странной любви Айрис к поездкам в метро. Конечно, мне было противно касаться поручней, зная, что, возможно, их трогал заросший грязью бродяга, но зато в широкое окно я могла видеть разнообразие станций. Ни одна не была похожа на другую, все станции создавались разными архитекторами и имели каждая свой собственный стиль. Айрис много знала о метро и с удовольствием рассказывала мне историю постройки той или иной станции, а я внимательно слушала подругу. История города всегда увлекала меня, а подземка была неотъемлемой частью этой истории. Кое-что о постройке станций знала и я, и между нами с Айрис разгорелся спор об имени архитектора, создавшего макет Круглого зала на станции «Площадь Вашингтона». Так и не придя к общему мнению, мы разъехались по домам, и я, чтобы не дать Айрис фору в так и неразрешенном споре, купила по пути книгу «Все о метрополитене Вашингтона». Пришлось признать, что Айрис права, но это было уже не важно - благодаря этому объемистому тому я заболела метро.
Разложив на полу карту подземки, я маркером отметила на ней сначала станцию, ближайшую от моего дома, потом ту, что располагалась недалеко от университета, потом станцию, с которой начинала свой ежеутренний путь Айрис, потом остановку «Общежитие университета»… Водя пальцем по карте, я «проехала» от университета до дома Айрис, затем «вернулась» обратно, но уже другим путем, по линии «Кольцо-3». Это занятие так увлекло меня, что я пропустила ужин и до ночи «каталась на метро».
Айрис сделала свое дело. Теперь все наши разговоры были только о подземке, о маршрутах, о станциях, о типах вагонов… Мы увлеченно спорили, иногда даже ругались (и Уолтер подшучивал над нами в такие моменты), а один раз едва не подрались, когда Айрис обвинила меня в трусости.
- Твое увлечение метро – как любовь на расстоянии! – торжествующе заявила Айрис. – Ты знаешь только теорию и до смерти боишься практики! Так нельзя! Ты не можешь считать себя полностью изучившей подземку, пока не исколесишь все станции и не будешь знать наизусть каждую трещинку в мраморных плитах!
Позже мы, само собой, помирились. Отчасти и потому, что Айрис была права.
Однажды Айрис подошла ко мне в перерыве между лекциями и шепотом сказала в самое ухо:
- Я доехала сегодня до университета всего с двумя пересадками.
- Извини, Айрис, но это бред, - решительно заметила я. – Невозможно от твоего дома до университета доехать меньше, чем с тремя пересадками. НЕВОЗМОЖНО! Вот, посмотри на карту!..
- Может быть. Но я доехала.
В голосе Айрис было столько гордости и столько непоколебимой уверенности, что я мгновенно усомнилась в собственной правоте и развернула карту, которую с недавних пор все время носила с собой.
- Ну, вот видишь! – через секунду укоризненно сказала я Айрис. – Я права!
- Ты не поверишь, пока сама не увидишь, - вздохнула Айрис. – Но, если хочешь, я тебе покажу. Прямо сейчас.
- У меня вообще-то лекция, - заметила я. – Но, пожалуй, я не упущу случая, чтобы утереть тебе нос. Едем!
В вагоне было совсем мало людей – мы с Айрис, женщина с изможденным лицом, державшая за руку ребенка, и четверо мужчин неопределенного возраста, увлеченно обсуждавших последний шахматный турнир между человеком и компьютерным мозгом. Пританцовывая от нетерпения, я дождалась, пока поезд затормозит на «Патриотической» и первой вышла из вагона. Переход на ветку имени Освободителя состоял из длинного тоннеля, в который вели два эскалатора. Машинально я удивилась, что оба эскалатора двигались вниз, но не придала этому значения. В конце концов, Айрис знает здесь «каждую трещинку в мраморе», вот она пусть и думает над такими мелочами.
К моему удивлению, Айрис не двинулась напрямик по пустому тоннелю, а вильнула в сторону и остановилась возле неприметной двери, спрятанной в мраморной нише.
- Нам сюда, - Айрис нажала на ручку двери и толкнула ее внутрь. Дверь распахнулась бесшумно, и от этого стало немного жутко.
- Может, нам не стоит сюда соваться? – осторожно спросила я Айрис. – Это, наверное, старая комната для персонала. Там, скорее всего, полно бродяг и наркоманов!

Anna Angell добавил [date]1060055287[/date]:
- У тебя паранойя, - поставила мне диагноз Айрис. – Ты просто зациклена на бродягах. Они тебе по ночам не мерещатся в темных углах? Между прочим, это не комната для персонала. Это КОРОТКАЯ ДОРОГА, ясно тебе? И если хочешь доехать до моего дома всего с двумя пересадками, то идем за мной. И, пожалуйста, без идиотских вопросов.
И Айрис, не дожидаясь следующей моей реплики, вошла в полутемное помещение. Вздохнув, я последовала за ней, и мы оказались в новом тоннеле, который вел в темноту. Скорее всего, этот тоннель служил когда-то для того, чтобы механикам легче было чинить городские коммуникации, потому что тут и там висели оборванные провода, а по стенам змеились бесчисленные трубы, из которых беспрестанно капала вода, отчего в тоннеле был очень влажный воздух с запахом ржавчины. Айрис уверенно шагнула в темноту, и я пошла за ней. Под моей левой ногой хлюпнула маслянистая лужа, и в сторону метнулась серая тень – жирная крыса, которую я спугнула. Я невольно взвизгнула.
- Нашла, чего бояться! – фыркнула Айрис с презрением. – Или ты думала, что это бродяга?
Я пропустила обидные слова мимо ушей и молча двинулась вперед. Пройдя примерно две сотни метров, под тусклой лампочкой мы остановились.
- Теперь придется ползти, - сказала Айрис.
- Ползти? – изумилась я. – Но ты ничего об этом не говорила! Здесь же грязно!
- Не волнуйся, ты не испортишь свои любимые брючки. Когда мы выйдем на станцию, их легко будет отчистить. Так ты идешь?
- Иду, - вздохнула я. Тогда Айрис опустилась на колени и без особых усилий вынула из пазов решетку вентиляционного люка, расположенную почти у самой земли. Мелькнули замшевые ботинки, и Айрис полностью исчезла в образовавшемся отверстии. Чертыхнувшись, я полезла за ней. Отверстие было довольно обширным, здесь не наблюдалось той сырости, что была в тоннеле, и крыс тоже не было, поэтому я передвигалась довольно быстрыми темпами. Наконец, минут через пять непрерывного движения, когда вентиляционная шахта резко пошла вниз, впереди забрезжил яркий свет. Айрис скользнула в новое отверстие и, встав на ноги, помогла мне выбраться. Я принялась яростно отряхивать запыленные брюки, всем своим видом показывая Айрис, что меня раздражает ее самоуверенность, но через секунду я забыла о наших взаимных подколках, потому что посмотрела по сторонам.
В глаза бил яркий свет многоуровневых ламп, под ногами был чистый мраморный пол белого цвета с красноватыми прожилками, таким же мрамором были выложены стены. На противоположной от вентиляционного отверстия стене висела красочная карта, являющаяся, как я поняла, схемой метрополитена. Только эта схема сильно отличалась от той, которая была изображена у меня в книге - в отличие от нее, эта схема была странно вытянута и по форме напоминала эллипс с неровными краями. Но загадочная схема занимала мои мысли не дольше нескольких секунд – дело в том, что я увидела пассажиров этого метро.
Их было на платформе довольно много, и некоторые оживленно разговаривали друг с другом. Но понять, что они говорят, не представлялось возможным – язык этих особей напоминал стрекотню кузнечиков. Впрочем, и сами пассажиры были мало похожи на людей. Их тела словно состояли из белого газа, прикрытого прозрачной материей. Ни глаз, ни рта на лицах особей не было, звук голоса шел откуда-то снизу, из живота. Если, конечно, у них был живот.
Внезапно послышался гул, и существа заволновались. Расталкивая друг друга, они устремились к краю платформы, навстречу поезду, выехавшему из темного тоннеля. Поезд тоже был необычным – салатового цвета, со слепящими фонарями на кабине машиниста. Я успела разглядеть, что и роль машиниста выполняет белое существо, такое же, как и те, что столпились на платформе.
- Идем, не нужно их разглядывать! – недовольно сказала мне Айрис, и мы, подталкиваемые сзади газообразными особями, вошли в вагон.
Здесь не было и намека на скамейки, зато в наличии имелось очень много поручней-шестов. Они стояли на небольшом расстоянии друг от друга в несколько рядов, и существа с радостным стрекотом ринулись к металлическим шестам, расталкивая друг друга. Я с изумлением увидела, как одно из существ, достигнув желанного шеста, обвило его сверху донизу своим длинным тонким телом и буквально распласталось по нему, издав при этом, как мне показалось, удовлетворенный выдох, похожий на шипение змеи. Вскоре его примеру последовало и большинство остальных. В воздухе запахло ванилью.
- Айрис, что это? – неожиданно икнув, спросила я у подруги, кивнув в сторону газообразных существ. Она недовольно поморщилась.
- Не что, а кто, - поправила меня Айрис. – Они, между прочим, поумнее нас с тобой, поэтому не надо говорить о них в таком тоне…
- Ладно, ладно, - поспешила согласиться я. – Кто они?
- Они пассажиры, - охотно ответила Айрис. – Только на другом уровне.
- Не пояснишь?
- Постараюсь. Дело в том, что рельсы метро способны соединить пространства. И мы сейчас просто на другом этаже пространства, вот и все. Здесь другие пассажиры и другие станции, но здесь тоже подземка. И, переходя с одного уровня пространства на другой, можно значительно сократить расстояние. Помнишь знаменитый трюк с точкой на листе бумаги?
Айрис имеет в виду одну из теорий пространства и времени. Если на листе бумаги нарисовать две точки в одном и том же месте, но с разных сторон листа, то попытка отыскать наиболее короткое расстояние от точки до точки приведет к проколу листа острым предметом в точке соприкосновения. Эта теория нередко используется в фантастических фильмах. В данном случае теория с большой натяжкой может служить объяснением происходящего, но тем не менее она применима. Примечание автора.
- То есть мы, по-твоему, проткнули лист? – я поразилась собственной понятливости.

Anna Angell добавил [date]1060055471[/date]:
Другого пути к суше, кроме как дороги из листьев, не было. Но я уже утратила способность ужасаться, поэтому только бессильно махнула рукой.
- Я готова.
Ничуть не уставшая и по-прежнему бодрая Айрис легко перескочила с нашего листа на соседний, и я обреченно последовала ее примеру. Лист начинал ходить ходуном под моими ногами, едва я делала шаг, и предательски уходил из-под ног, когда я отталкивалась для прыжка, но тем не менее я все же сумела сделать девять скачков из десяти. На этом мое невероятное везение закончилось. Делая десятый прыжок (Айрис уже ждала меня, стоя на каменном постаменте), я неловко дернула ногой, когда отталкивалась, и, нелепо взмахнув в воздухе руками, упала плашмя в воду.
Я не сразу поняла, что произошло – внезапно мои ноги сковал ледяной холод, а вода показалась мне на удивление густой, как овсяный кисель. Мои жалкие попытки вынырнуть на поверхность тотчас пресекались неумолимой толщей темной жидкости. Наконец мне удалось на несколько секунд вырваться из цепких объятий холодной воды (если, конечно, это была вода), и я увидела Айрис, склонившуюся надо мной – она сидела на самом краешке листа и тянула ко мне руки. Лицо моей подруги, втянувшей меня в этот кошмар, было неестественно бледным. Видимо, впервые Айрис осознала, что вся эта ее «экономия времени» может быть опасной для жизни.
- Айрис, спаси меня! – закричала я, и едва не захлебнулась вязкой жидкостью. Теперь у меня уже не осталось сомнений, что вся эта вода вокруг является огромным живым существом, и это существо методично старается сожрать меня.
- Хватайся за мою руку! – Айрис почти наполовину свесилась с листа, рискуя сама упасть в воду. – Давай же, я знаю, ты сможешь!
Наши пальцы соприкоснулись на сотую долю мгновения, но этого времени мне хватило, чтобы уцепиться за руку Айрис и больше ее не отпускать. С неизвестно откуда взявшейся небывалой силой Айрис вытянула меня из воды, и я распласталась на листе, не в силах отдышаться. Вода за кромкой листа громко булькнула, на ее черной поверхности вспух большой пузырь, но тут же лопнул, и я подумала, что это чудовище, не получившее меня на обед, издало досадливый вздох.
- Прости меня, - попросила Айрис, все еще сжимая мою руку в своей. – Я не знала, что так выйдет. Прости…
- Давай поскорее доберемся до дома, - стараясь не смотреть в виноватые глаза Айрис, хмуро сказала я. – Тогда и поговорим. Подстра*** меня, когда я буду прыгать.
На дальней стене каменного постамента была дверь, и, открыв ее, я уже без всякого удивления и даже радости, увидела знакомый по книге вестибюль станции «Улица Генерала-Освободителя». Всю дорогу до дома Айрис мы молчали, и только когда двери вагона разъехались, мы поднялись по эскалатору на улицу и вышли на проспект, где я намеревалась поймать машину, чтобы добраться до дома без приключений, Айрис наконец подала голос.
- Ты только не сердись на меня, ладно? – преданно заглянув в мои глаза, сказала она. – Я же не думала, что такое может случиться… Но все же, - взгляд ее стал прежним, насмешливо-деловитым. – Согласись, прокатились мы здорово!
Я стояла на пешеходной полосе проспекта мокрая до нитки, вытянув правую руку и подняв большой палец в надежде на то, что хотя бы кто-нибудь остановиться и предложит мне свою помощь, и злость закипала во мне с новой силой. А Айрис тем временем в красках описывала, насколько скучна и безрадостна моя повседневная жизнь по сравнению с тем, что мне пришлось пережить благодаря своей подруге… Но мои нервы не были железными, поэтому, едва пламенна тирада Айрис была закончена, я закричала, извергая потоки клокочущего бешенства:
- Ты чокнутая, Айрис! Ты просто больна! Ты нашла новые миры и вместо того, чтобы сообщить о них ученым (а лучше полиции!), ты рискуешь своей жизнью, чтобы поскорее добраться из одного места в другое! Протыкай свой чертов лист бумаги сколько влезет, но не смей впутывать в это меня, ясно тебе? Мне нравится моя скучная жизнь, мне нравится ее размеренный ход, и я вовсе не в восторге от того, что какая-то дрянь пыталась меня сожрать, и что я едва не сдохла, поднимаясь по лестнице! Оставь меня в покое, сумасшедшая, никогда больше не подходи ко мне!
Как раз в это время у обочины притормозила машина, и я с облегчением упала на переднее сидение, назвав водителю адрес. Айрис осталась стоять на тротуаре, обиженно глядя вслед отъезжающему автомобилю. Больше я никогда ее не видела – на следующий день Айрис не появилась на занятиях, а еще через неделю и мне стало не до учебы. Может быть, если бы тогда я назвала водителю адрес не Уолтера, а хотя бы университетского общежития… Но что теперь об этом? Я сказала то, что сказала, а потом, расплатившись с шофером мокрыми долларами, повисла на шее Уолтера и рассказала ему обо всем, что со мной произошло. Финал вы знаете.
Я очень хочу есть, а медсестра снова опаздывает. Этот гаденыш доктор Блейз велел выдать мне новую ручку (старая кончилась два дня назад) только взамен на десять долларов, которые я, как мне казалось, удачно спрятала в полый столбик кровати. Ну и черт с ним. Я просто не могла не дописать эти строки.
Почти каждую ночь мне снится, как Айрис тонет в густой воде, и вязкая жидкость утягивает ее на дно. Айрис тянет руки, зовет меня на помощь, а я просто сижу на краю зеленого листа и улыбаюсь, пока наконец темная вода не покрывает ее целиком. Я не могу и не хочу помочь Айрис. Она сама выбрала свою короткую дорогу.

 

[Anna Angell]

Дилогия "Рейчел и Тайрелл"

Я заметила, что многие выкладывают свои рассказы по частям (как бы "с продолжением"), и тоже решила попробовать. У меня есть два рассказа (или небольших повести), объединенные в дилогию. Буду выкладывать по странице. Очень прошу вас оценить мое творчество.
Итак, начало первой повести, которая называется "В поисках ЭНДЖЕЛ".
Середина двадцать третьего века
Девушка выглядела немного уставшей. Я машинально отметила, что она, скорее всего, возвращается с работы и остановилась по пути, чтобы немного отдохнуть, присев на скамейку, где расположилась я с этюдником. Моя неожиданная соседка откинулась на спинку скамейки и глубоко вдохнула прохладный вечерний воздух, высоко запрокинув подбородок. Тогда я, с любопытством художника, выискивающего самые мелкие детали в совершенно обыкновенных вещах, с помощью одного только взгляда рассмотрела девушку с головы до ног.
Лет ей было, наверное, не больше двадцати пяти. На свежем лице девушки не было косметики, хотя я заметила про себя, что ей не мешало бы припудрить слишком бледную, почти прозрачную кожу щек, сквозь которую просвечивали розовые жилки кровеносных сосудов. Я подумала, что эта девушка наверняка очень легко краснеет, и сочный румянец заливает ее бледные щеки густой волной. Глаза моей соседки были полузакрыты, тонкие веки ее были опушены черными, очень темными ресницами, и ресницы эти затрепетали, когда девушка делала вдох. Позже, когда она открыла глаза, я смогла увидеть, что они у девушки зеленые, пронзительного зеленого оттенка сочных весенних листьев. Не яркого, не насыщенного, а именно пронзительного оттенка. Этот термин подходил и к самой девушке как нельзя лучше – она была пронзительной во всех смыслах этого слова, начиная от кончиков ее длинных ухоженных ногтей и заканчивая последней из прядок ее роскошных длинных каштановых волос, вьющихся крупными кудрями. Волосы девушки были связаны в хвост пестрым шейным платком, подобранным в цвет одежды – на девушке был одет джинсовый костюм и разноцветная блузка с большим отложным воротником, выпущенным на лацкан синего пиджака. «Интересно, где и кем она работает?» – шевельнулось во мне любопытство, но я тут же подавила его, боясь неосторожным движением или чересчур заинтересованным выражением лица спугнуть незнакомую девушку. Я вдруг подумала, что смогла бы написать с нее отличный портрет – именно такие противоречивые типажи доставляли мне в работе наибольшее удовольствие.
- Что ты хочешь у меня спросить? – послышался голос незнакомки. Голос у девушки был чуть хрипловатым, и в то же время очень нежным и мягким, словно тяжелый малиновый бархат портьер в театре. Я в замешательстве не сразу сообразила, что ей ответить, и глупо молчала, пока девушка не произнесла с непередаваемой царственной вальяжностью в голосе. – Я же позволила – спрашивай… - и в ее глазах легко читалось продолжение фразы: «…не сиди, как последняя идиотка, я таких, как ты, терпеть не могу, поэтому не заставляй меня ждать».
- Вы ошиблись, - как можно более вежливо улыбнулась я. – Я не хотела вас ни о чем спрашивать, просто стало интересно, кто сел со мной рядом, поэтому я посмотрела в вашу сторону.
- Это ТЫ сидишь СО МНОЙ рядом, - спокойно заметила девушка и решительно протянула мне руку для приветствия. – Тайрелл (Tyrell).
- Эвелин, - я внезапно осознала, насколько беззащитно звучит мое имя по сравнению с жестким, почти мужским именем моей случайной соседки. – Эвелин Грегори (Evelin Gregory), - поспешно добавила я, чтобы избавиться от этого странного ощущения невесть откуда взявшейся беззащитности. Грифель, который я сжимала в пальцах, пытаясь с его помощью изобразить лицо старушки, задремавшей на соседней скамейке, выскользнул из рук, прочертив на листе бумаги жирную черную полосу. Тайрелл неприятно усмехнулась.
- Кажется, я испортила твою картинку…
Картинку?! Это слово, произнесенное, вернее, небрежно брошенное моей новой знакомой просто вывело меня из себя! Мои КАРТИНЫ выставлялись в одной из лучших и престижных галерей города – в галерее Вестдейлского колледжа искусств (Westdale college of art). При этом я очень часто выгодно продавала свои работы, поэтому смогла купить себе квартиру в приличном районе. Обо мне даже написала однажды Центральная газета штата – «Голос Небраски», назвав «подающей надежды молодой художницей». Да, черт возьми, мне было чем гордиться, и я не заслужила такого пренебрежения к себе, какое выказала Тайрелл за несколько минут нашего знакомства!
- Ты думаешь, что весь мир крутится вокруг тебя? – отбросив вежливость, с насмешкой сказала я, изо всех сил постаравшись придать своему голосу строгость и непримиримость.
- А разве это не так? – будто бы речь шла о чем-то совершенно очевидном, уточнила Тайрелл. И в ее словах было столько доверчивой искренности, что я не нашлась, что сказать ей в ответ. – Я все же испортила твою картинку, - удостоверившись, что я больше не собираюсь нервно отругиваться, заметила Тайрелл. – Тут уж ничего не поделаешь, тебе придется рисовать новую. Кстати, у тебя неплохо получается. Это твое хобби или просто…?
- Это моя профессия, - перебила я Тайрелл, боясь, что очередное ее пренебрежительное словечко снова выведет меня из себя. – Я художница. Рада, что тебе нравится.
- Ты, должно быть, известна в этих краях? – с неуклюжей уважительностью в голосе спросила Тайрелл, и я поняла, что она не старается намеренно обидеть меня, а просто говорит именно то, что хочет сказать. Это подтвердили и слова моей новой знакомой, которые она поспешно добавила к своему вопросу. – Я давно не бывала здесь, вернулась только вчера, так что если я что-то не так делаю или говорю – не бери в голову. Я не привыкла ко всяким церемониям, да и вежливость тоже не мой конек. Так уж вышло… - Тайрелл задумалась и замолчала. На секунду мне показалось даже, что девушка чем-то опечалена, но спустя мгновение ее бледное лицо расцвело веселой улыбкой сочных губ, которые и без помады выглядели свежими. Я поспешила ответить на заданный ранее вопрос.
- Да, я довольно знаменита. Мои картины выставлены в галерее Вестдейлского колледжа искусств. Могу как-нибудь показать тебе свои работы, если хочешь, - я решила почему-то, что Тайрелл не откажется от моего предложения. И не ошиблась. Тайрелл схватилась за мою неуклюжую попытку завязать дружбу, как утопающий вцепляется в последнюю надежду на спасение, даже если она оказывается тоненькой непрочной ниточкой. Наверное, такой ниточкой и было в тот момент для Тайрелл наше случайное знакомство.

 

[Anna Angell]

ТёМиК
Спасибо за отзыв! Что красиво - это приятно, а вот что интересно - приятно вдвойне!
Читайте дальше.
- Я хочу, - пожалуй, с излишней поспешностью ответила Тайрелл. – Я ничего не понимаю в искусстве, но мне очень интересно будет увидеть твои работы. Давай завтра? Часов в десять утра, подойдет? – Тайрелл тут же перебила сама себя, размышляя вслух. – Вряд ли ты так рано просыпаешься, это я привыкла каждое утро начинать с двухчасовой пробежки…
- В десять я буду у входа в галерею, - пообещала я и встала со скамейки. – До завтра? – я намеренно придала голосу вопросительную интонацию. И Тайрелл радостно кивнула в ответ. Мне вдруг стало очень легко на душе оттого, что эту радость сумела вызвать именно я.
Всю ночь я жила предвкушением. Я и сама не смогла бы объяснить, чего жду от встречи с Тайрелл, которую едва знаю и вряд ли когда-нибудь вообще сумею узнать ее достаточно, чтобы понять эту ее импульсивную порывистость и в то же время детскую непосредственность странной девушки. Но мне не давали покоя мысли о Тайрелл. Уснуть я смогла только под утро.
Будильник затрещал ровно в восемь, и я с трудом разлепила веки. Почти на ощупь разыскав в шкафу юбку и блузку, я поплелась в душ, чтобы отрезвляющие струи холодной воды влили в мое тело энергию и бодрость. Чашка крепкого кофе помогла закрепить результат, и к десяти часам я была свежа, как бутон розы, сорванный в утреннем саду, подернутом дымкой влажного тумана. К моему удивлению, машина завелась с первого раза, так что к Вестдейлу я подъехала вовремя, не опоздав ни на минуту. Тайрелл уже ждала меня, сидя на каменных ступенях у входа. Немногочисленные студенты обходили ее, искоса поглядывая на девушку – поза ее напоминала позу нищего, просящего подаяния. Волосы Тайрелл закрывали ее лицо, их черное крыло трепал ласковый летний ветер, и девушка не убирала их со лба, оглядывая прохожих сквозь сетку прядей. Я заметила, как в глубине темного каскада волос блеснул изумрудный огонек взгляда, когда Тайрелл увидела меня. И, могу поклясться, был в ее взгляде отблеск радости, граничащей с восторгом. Одежда на Тайрелл, если не считать исчезнувшего с волос шейного платка, была той же, что и вчера. Я с легкостью представила своим воспаленным художественным воображением, что Тайрелл так и осталась сидеть на скамейке и не встала с нее до самого рассвета, а позже перебралась к ступеням Вестдейла. Хотя, скорее всего, я ошибалась - Тайрелл наверняка снимала номер в отеле недалеко от парка со скамьей, где мы познакомились. К тому же она говорила, что бегает по утрам… Я поспешно прервала течение своих мыслей (все равно они основывались исключительно на моих субъективных ощущениях и ничего общего с реальностью иметь не могли) и подала Тайрелл руку для приветствия. Тайрелл с легкостью и грацией лесной лани вскочила со ступеньки, на которой сидела, и отряхнула пыльные джинсы.
- Извини, - пожимая мою руку, немного смущенно улыбнулась Тайрелл. – Я пока не успела снять номер, поэтому не смогла переодеться. Тебя не заподозрят в связях с бродяжкой? Мой вид может повредить твоей репутации…
- Меня не интересует собственная репутация, - отмахнулась я. – Гораздо больше меня интересует, как ты жила эти два дня? Ты что, спала на улице? Что ты ела?
- А тебе идет быть мамочкой! – заметила насмешливо Тайрелл, но от этой насмешки взгляд ее не стал более холодным и отталкивающим, наоборот, немного потеплел. – Еду в вашем городе продают на каждом углу, так что это не проблема для того, у кого есть деньги, а у меня их достаточно. А насчет сна… Я могу не спать неделю. Может быть, больше, я не проверяла, но неделю – точно. Так что не беспокойся обо мне, я смогу о себе позаботиться.
- Ты могла бы пожить у меня, пока не найдешь номер или квартиру, - предложила я, опасаясь, впрочем, отказа Тайрелл. Видимо, эта девушка считала меня совершенно неискушенной жизнью изнеженной дурочкой с амбициями, которая и понятия не имеет ни о чем, кроме всяких красок и кистей.
- Хорошо, - подумав секунду, согласилась Тайрелл. И вид у нее был такой, словно она делала мне одолжение. – Дай мне адрес, к вечеру я завезу свои вещи. Только я терпеть не могу вопросов о том, куда я хожу и зачем.
- Я не буду тебя ни о чем спрашивать, - пообещала я. И ближайший час мы с Тайрелл посвятили изучению моих художественных работ. По большей части Тайрелл молчала, но я чувствовала, что ей нравится бродить среди моих картин и рассматривать небрежные мазки краски на холсте.
- Пожалуй, ты умеешь рисовать, - признала Тайрелл когда мы вышли из галереи. – Особенно мне понравилась «Грешная молитва». Как ты придумала сюжет? – не дав мне ответить, Тайрелл с жаром продолжала говорить. - …Эта девчонка со здоровенным крестом в руках - шлюха, верно? И молится она за себя, за спасение своей души. А крест куплен на деньги богатых клиентов или подарен одним из них… Как ты это придумала? – теперь Тайрелл требовала ответа.
- Эта девчонка – моя сестра, - ответила я. – Отец однажды сказал, что из нее ничего не выйдет, и я представила себе, что было бы с Мэрилин (Marilyn) если бы она жила в средневековье. Я УВИДЕЛА эту картину, а потом Мэрилин позировала мне. И «Молитва» стала первой моей серьезной работой.
- Если бы я умела рисовать, - остыв, сказала Тайрелл (наверное, она желала услышать какой-нибудь душераздирающий рассказ вместо моего короткого повествования, потому что по мере того, как я говорила, взгляд моей собеседницы медленно тускнел). – Я бы изобразила пустыню. Никого и ничего вокруг, только километры и километры песка. Может быть, только одинокое дерево в углу листа… Но рисовать я не умею! – неожиданно радостно заключила Тайрелл.
- Может быть, я смогла бы… - робко предложила я, чувствуя, что для Тайрелл эта картина значит очень и очень многое, больше, чем даже она может себе представить. Но Тайрелл решительно пресекла мое желание помочь.
- Это ведь МОЯ картина, - резонно заметила она, и взгляд ее стал жестким, как лист кровельного железа. – И если я не могу ее написать, то ее не напишет никто. Тем более художник…
Я не стала спрашивать, чем мы, художники, хуже остальных простых смертных, тем более, что мы уже подошли к моей машине. Но Тайрелл не спешила садиться внутрь.
- Я завезу вещи вечером, - повторила она и добавила с ноткой виноватости в голосе (по крайней мере, мне очень хотелось верить, что эту нотку я уловила, а не придумала). – До вечера, Эвелин.

 

[Anna Angell]

Опять пусто и никого нету... Ох... Ну, ладно. Продолжаю.

Я растерянно смотрела вслед Тайрелл. Ее тонкая фигурка, удаляющаяся от меня по аллее колледжа, казалось, растворялась в теплых лучах ласкового утреннего солнца, эти лучи поглощали Тайрелл, делая ее силуэт почти прозрачным, пока девушка совсем не исчезла из виду. Тогда я стряхнула с плеч пелену наваждения, приказала себе стать серьезной и отправилась домой, где ждал меня незаконченный набросок карикатуры для журнала «Добрые вести». Как это часто со мной случалось, стоило мне взять в руки палитру и кисть, как я забыла обо всем на свете и впала в «рабочий транс». Я не отвлекалась даже на еду, потому что набросок выходил просто отличным, и я боялась спугнуть Музу. Я совершенно не заметила, как пролетело время, только через несколько часов поняла, что краски на палитре сменили цвета и стали однообразно-серыми. Пришлось отойти от мольберта и включить свет. И как только я нажала кнопку выключателя, в дверь тут же постучали. Это была Тайрелл с небольшой спортивной сумкой в руках. И вид у нее был еще более измотанный, чем раньше. Не расточая силы на приветствия, Тайрелл прошла в квартиру и села в удобное кресло у окна.
- Как дела? – вежливо спросила я свою новую соседку.
- Просто отлично, - рассеянно отозвалась Тайрелл. И тут взгляд ее упал на мою карикатуру. Все в лице Тайрелл изменилось, черты его затвердели, губы зло сжались, глаза хищно сощурились. Она порывисто и гибко, как кошка, выбросила (иначе не скажешь!) свое тело из кресла и подошла вплотную к мольберту. Я, застыв в непонятном ступоре, молча наблюдала, как Тайрелл рвет на клочки тот рисунок, на который я потратила почти целый день, а затем выбрасывает их в открытое окно. Вид больших кусков плотной бумаги, уносимых ветром, привел меня в чувство, и я подбежала к Тайрелл, крепко схватив ее за плечи.
- Ты соображаешь, что делаешь?!
- Я - да, - спокойно ответила Тайрелл, не пытаясь высвободиться из тисков моих рук. – А вот ты – вряд ли. Ты рисуешь то, о чем не имеешь ни малейшего представления! Какое ты имеешь право судить тех, кто затеял войну с Европой? Ты, может быть, побывала на той войне и была ранена метким выстрелом «вонючего итальяшки», которого ты изобразила? Или тебе приходилось тащить на себе раненую подругу, а потом видеть, как она умирает у тебя на руках?.. Я согласна, что наше правительство поступило бесчестно, вступая в совершенно бесполезные боевые действия, посылая сотни тысяч молодых солдат на гибель. Но ради тех из них, кто погиб, кто отдал жизнь ни за что, я готова признать эту войну самой справедливой из всех! И я плюну в лицо любому, кто скажет иначе!
Мгновенная догадка озарила меня.
- Тайрелл, неужели ТЕБЕ пришлось пережить все это? – изумленно воскликнула я, забыв о порванной карикатуре. – ТЫ была на войне?
- По-твоему, я чем-то хуже остальных пятисот тысяч бойцов, которые в ней участвовали? – с металлом в голосе спросила Тайрелл. – Да, я тоже была там. И убивала наравне с мужчинами. И мои друзья тоже умирали. Я сама несколько раз была под угрозой смерти. Война никому не принесла ничего, кроме боли и страданий, над этим нельзя смеяться и ты полная дура, если пытаешься заработать деньги таким гнусным способом!
- Извини, - выдавила я. – Я не думала, что это для тебя так важно.
- Мне было бы абсолютно все равно, если бы такие картинки в низкопробных журналах вызывали неприятные воспоминания только у меня, - Тайрелл вспыхивала легко, как спичка, но и ее злость угасала так же быстро. – Но воспоминая эти живут во многих... Конечно, тебе нужно зарабатывать на жизнь, но не такой же ценой. Даже самые большие деньги не стоят ничьих страданий.
Минуту мы помолчали, потом я примирительно предположила:
- Может быть, ты голодна?
- Да, - призналась Тайрелл. – Я долго не ела. На улице Освободителя есть очень хороший бар, там готовят отличную картошку с грилем и подают неплохую выпивку, мы можем туда сходить.
- Ну, во-первых, - снисходительно ответила я, наивно полагая, что на этот раз я окажусь более подкованной в некоторых вопросах, чем Тайрелл. – Уже слишком поздно, ресторанчик Марти закрыт. А во-вторых я и сама очень хорошо готовлю. И ты сможешь в этом убедиться, когда я приготовлю гороховый пудинг с приправами и…
- Я не сомневаюсь в твоих кулинарных способностях, - перебила меня Тайрелл. – Но я говорю не о ресторане Марти. Я имела в виду бар для военных «Мишень». Там работает одна моя знакомая, Дарси Мейер (Darcy Mayer) . Мы вместе проходили ускоренный курс подготовки военных кадров. Я сегодня завтракала в этом баре и пообещала ей заглянуть вечером, они поздно закрываются. Идем?
О баре «Мишень» в городе ходили неприятные слухи. Скорее всего, нравы его завсегдатаев в этих сплетнях были сильно приукрашены, однако основная часть добропорядочных граждан старалась обходить «Мишень» стороной. И я входила в их число. Однажды подвыпивший капрал попытался завязать со мной знакомство возле бара, но я успела убежать. Однако обижать Тайрелл мне очень не хотелось, и я, сменив рабочий комбинезон, запачканный краской, на темно-синее платье, отправилась вместе с ней в «Мишень».

 

[Anna Angell]

§MagicBeauty§
Спасибо за добрые слова. Молодец-то я, может быть, и молодец, но вот отзывов маловато. Я ждала побольше... Ну, да ладно. Лучше продолжим наши "чтения". Может, кто-нибудь еще откликнется?..

На улицах было темно, редкие прохожие, еще не привыкшие к отмене комендантского часа, неслышно передвигались по улице, как тени канализационных крыс, умеющих преодолевать расстояния практически не отрывая лап от земли. Зато Тайрелл полностью наслаждалась свободой. Она рассказывала мне военные анекдоты, довольно скабрезные, отчего я сильно краснела, громко смеялась и в припадке доверительности поведала мне, как однажды на ферме отца она поймала скунса и попыталась запеленать его, как младенца, в старую тряпку. Когда Тайрелл было весело, ее лицо излучало неземной свет первозданной красоты, – девушка напоминала лесную нимфу, развеселенную грязной шуткой сатира, и ее длинные, блестящие в свете фонарей волосы, придавали Тайрелл еще большее сходство с мифической героиней.
Под неоновой вывеской, выполненной в виде кругов мишени, мы остановились.
- Как я выгляжу? – внезапно серьезно спросила Тайрелл, поправляя волосы. В ее глазах читалось неприкрытое беспокойство.
- Просто отлично, - искренне ответила я, и Тайрелл одарила меня благодарной улыбкой.
- Не хочется представать перед Дарси драной кошкой, - пояснила мне Тайрелл. – Она была у нас первой красавицей во взводе и терпеть не могла нерях.
Одного взгляда на Дарси мне хватило, чтобы сердце мое, сердце впечатлительной молоденькой художницы, забилось быстрее, а с губ моих сорвался невольный вздох изумления и восхищения. Дарси Мейер принадлежала к тому типу женщин, которые разбивают мужские сердца направо и налево, но в то же время не дают поклонникам для надежд никакого повода. Такие девушки всегда были в цене, и мне трудно было представить хрупкую фигуру Дарси в грубой военной форме, а ее тонкие изящные ножки – в тяжелых военных ботинках. Впрочем, сейчас Дарси была одета в симпатичное черное платье, перевязанное белоснежным передником, а на ногах ее красовались туфельки со стразовыми пряжками. Дарси была яркой блондинкой, на ее лице почти не было косметики, но оно просто лучилось молодостью и свежестью, как только что сорванное и не надкусанное еще яблочко. Губки девушки, сложенные сочным бантиком, улыбались нежной и открытой улыбкой, темные длинные ресницы живо реагировали на изменение настроения хозяйки – они то радостно трепетали, то хищно щурились, то изумленно распахивались навстречу жизни. Так же широко они распахнулись, когда к стойке подошли мы с Тайрелл.
- Тай! Детка, я думала, что ты не придешь! – воскликнула Дарси, горячо обнимая подругу и целуя ее в мягкую щеку. – Ты же редко задерживаешься на одном месте… Я так рада тебя видеть, Тай, если бы ты знала! Утром ты заскочила совсем ненадолго, а я все время надеюсь, что сюда зайдет кто-нибудь из наших, но все давно разъехались по разным городам и завели семьи!
- А ты? – поинтересовалась Тайрелл. – Ты тоже должна была бы выйти замуж и завести пяток миленьких детишек, похожих на тебя. Или ты после того усатого лейтенанта так и не изменила свою точку зрения, что все мужики – похотливые уроды?
Дарси тяжко вздохнула и грустно улыбнулась своим мыслям. Слова Тайрелл пробудили в ней воспоминания давно минувших дней, и глаза девушки внезапно стали мокрыми. Но не зря Дарси воевала в пехоте и своими руками придушила десяток вражеских солдат – спустя минуту слезы высохли, не успев пролиться, и улыбка снова стала нежно – перламутровой.
- Изменяла, и не раз, - ответила Дарси на вопрос Тайрелл. – Вот только замуж не вышла и с детьми проблемы. После того раза с лейтенантом детей у меня уже никогда не будет. Чтоб его поездом переехало, - с неожиданной жесткостью пожелала Дарси неведомому мне лейтенанту и я мгновенно поверила в то, что эта очаровательная блондинка способна собственными зубами перегрызть врагу горло. Но Дарси тут же снова стала мягкой и пушистой.
- А кто твоя подруга? – спросила она у Тайрелл, указав на меня.
- Это Эвелин, - представила меня Тайрелл. – Я сейчас у нее живу. Она художница.
- Вот здорово! – восхитилась Дарси, обратив на меня все свое очарование. – А мой портрет вы сумеете нарисовать?
- Я и сама об этом подумала, как только увидела вас, - галантно соврала я. Красота Дарси не являлась чем-то особенным, она была хоть и ослепляюще-притягательная, но в то же время самая обыкновенная, даже стандартная. Однако моя галантность была приятна Дарси и пролилась сладким сиропом на ее самолюбие.
- Я с удовольствием буду позировать вам, - мило покраснев, предложила блондинка.
- Приходи к нам завтра, как раз выходной и Эвелин свободна, - сказала ей Тайрелл. Видимо, за те недолгие минуты, что она успела провести в моей квартире, Тайрелл успела возомнить себя полноправной хозяйкой моего скромного жилища. Интересно, мне удастся убедить ее в обратном?..
- Приду, - пообещала радостно Дарси. И, приобняв Тайрелл за плечи, повела нас к столику у стены. По дороге девушки тихо перешептывались, я смогла уловить только обрывки фраз:
- … мне казалось, ты выбросила эту глупость из головы… - это Дарси.
- … я не нуждаюсь в твоих советах… - это Тайрелл, голос жесткий и злой.
- … ты же должна понимать, что…
- … я не верю никому, даже ей, но… (я наивно подумала, что речь идет обо мне)
- … она не захочет! – эту фразу Дарси произнесла слишком громко, обернулась, посмотрев на меня (в глазах ее была досада и доля испуга), и Тайрелл дернула подругу за рукав. Больше они не разговаривали шепотом, а вели непринужденную беседу, в которой и я принимала участие. По просьбе Тайрелл Дарси принесла картофельный пирог с мясом и бутылку джина. В низкий стакан для виски Тайрелл насыпала льда почти до краев и налила приличную дозу джина в ледяную крошку. Она пила медленно, смакуя каждый глоток огненной жидкости, и закусывала джин кусками пирога, которые брала с тарелки руками. Я, вспомнив уроки хороших манер, свой кусок пирога положила на тарелку и отрезала от него небольшие ломтики, отправляя их в рот на вилке.

 

[Anna Angell]

Elle
Да это я так неудачно пошутила... В любом случае, спасибо, что заглянула! В описаниях - очень даже вероятно. Лексикон-то убогий... В общем, продолжаю.
- Я тут недавно, - сообщила Дарси, обращаясь преимущественно к Тайрелл, которая, казалось, была полностью увлечена едой и не слушала подругу. – Помнишь мою сестру, Кэрриган (Carrygan)? Это она пригласила меня переехать сюда. Полгода назад Кэрри убили здесь, неподалеку – она вступилась за девушку, к которой приставал майор, и его дружки избили мою сестру до смерти. Можешь мне поверить – этот урод заплатил за то, что сделал, - Дарси недобро усмехнулась. – Как вам пирог? – спросила она у меня, отключившись от воспоминаний.
- Вкусно, очень, - опередив меня, с набитым ртом ответила Тайрелл. Пирог был немного подгоревшим, поэтому, видимо, она боялась, что я резким словом обижу гостеприимную Дарси. Но я, пожалуй, даже если бы этот пирог на вкус был как горелая подошва, все равно всеми силами попыталась бы выразить свою признательность.
- Тайрелл права, необыкновенно вкусно! – подтвердила я. – Я никогда не ела ничего подобного!
- А что это вы ничего не пьете? Мы же должны отпраздновать нашу с Тай встречу и наше с вами знакомство! – спохватилась Дарси, зардевшись от похвалы. – Вы, наверное, просто не привыкли к таким крепким напиткам… Но я могу принести очень мягкий ликер или неплохое красное вино! – вспомнила Дарси и умчалась в погреб за бутылкой. Вернулась она с емкостью сомнительной формы, запыленной и почти не прозрачной, и водрузила это «чудо древности» на наш с Тайрелл стол. Тайрелл поперхнулась.
- Это что еще за чернила? В них что, на протяжении сотни лет мухи находили свою смерть?
- Это отличный ликер, - заметила Дарси. – Осталась последняя бутылка, и я взяла ее тайком от хозяина. Этот ликер был изготовлен до войны…
- ИтАМБ (Итальяно - Американская Монопольная Борьба, одна из ветвей войны с Европой – прим. автора) вроде бы длилась меньше века, - усомнилась Тайрелл, перебив Дарси.
- В ИтАМБ этот ликер только набирал силу, - разъяснила Дарси с недюжинным терпением (мне уже хотелось заехать Тайрелл по лбу за привычку влезать в речь других людей). – А изготовлен он был еще до ТАМРа (Турецко-Американская Межнациональная Резня – официальное название, прим. автора). Так что, думаю, вам понравится, Эвелин, - блондинка налила мне полный бокал темно-малинового напитка, похожего на кровь и густого, как мед.
- Вишневый, - со знанием дела отметила Тайрелл. – Вот это да! Дарси, ты просто умница! – и она, не стесняясь, налила себе ликера, выплеснув остатки льда в ведро проходящей мимо нашего стола уборщицы. Дарси налила немного виски себе, и мы подняли бокалы.
- За встречу, - сказала Тайрелл. – Надеюсь, Дарси, ты присмотришь за Эвелин, когда я уеду?
Бокалы зазвенели, и я осторожно отпила немного ликера. На вкус он словно полностью состоял из вишневого сиропа, но по крепости смог бы сравниться с выдержанным коньяком. Я выпила половину рюмки и отставила ее в сторону.
- А когда ты собираешься уезжать? – допив ликер, спросила у Тайрелл Дарси. – Ты, кажется, недавно в наших краях…
- Вряд ли я найду здесь то, что ищу, - Тайрелл посмотрела на Дарси предостерегающим взглядом: «Не сболтни лишнего!», но никто и не собирался спрашивать Тайрелл о целях ее поиска. – Поэтому недели через три, а то и раньше, я уже буду в другом месте.
- Дэнвер, да? – понимающе спросила Дарси. Я решила, что речь идет о городе, но уже в который раз ошиблась. Тайрелл кивнула, плеснув себе ликера.
- Моего братца ни в коем случае нельзя оставлять одного надолго, иначе он доведет маму до нервной икоты. Я сегодня звонила им, сказала, что через месяц буду дома, так этот псих чуть от радости не уронил телефон в окно, - Тайрелл очень любила своего брата, это было видно сразу. – Ну, ничего, вот вернусь я, сделаю этого раздолбая настоящим солдатом…
В дальнейшем нашем разговоре не было больше ничего увлекательного и интересного. Тайрелл поминутно провозглашала витиеватые тосты, Дарси пила наравне с ней, но почти не пьянела, только ее тугие мягкие щеки наливались приятным румянцем, а дыхание становилось все более жарким, с запахом спелой вишни (она близко наклонилась ко мне, рассказывая неприличный анекдот). Из бара мы вышли, когда на востоке забрезжила полоска рассвета. Сердечно попрощавшись с Дарси, я вежливо огорчилась ее занятости – она никак не успевала зайти ко мне, чтобы я написала ее портрет. Мы договорились встретиться позже, и Тайрелл слегка заплетающимся языком уверила нас, что очень скоро мы станем лучшими подругами. Едва ступив на порог моей квартиры, Тайрелл буквально рухнула на диван и забылась богатырским сном.
Так как я выпила гораздо меньше ее, то, вспомнив о своей обязанности перед редакцией «Добрых вестей», я приняла контрастный душ и, распахнув окно навстречу утреннем солнцу, принялась рисовать карикатуру заново. Я была ограничена жесткими рамками моральных устоев Тайрелл, поэтому рисунок вышел скучным и стандартным, без признаков индивидуальности. Однако моя работы была выполнена, и я оторвалась от красок, чтобы разбудить Тайрелл и представить на ее суд свою новую попытку изобразить что-то стоящее для городского журнала.
Тайрелл на диване не было. Еще час назад, когда я выходила на кухню за чаем, она лежала, сжавшись в комочек, заботливо укрытая благодаря моим стараниям пушистым одеялом. А сейчас диван был пуст, смятое одеяло валялось на полу. В ванной в баке для грязного белья я нашла джинсовый костюм Тайрелл и ее пеструю блузку. Спортивная сумка Тайрелл, которую она прошлым вечером оставила брошенной на полу в комнате, была открыта, и из ее недр выглядывала длинная ярко-желтая футболка с изображением пальмы. Никакой записки, объясняющей внезапное исчезновение Тайрелл, не было. Я решила, что Тайрелл захотела начать утро с двухчасовой пробежки, к которой, как девушка говорила, она привыкла, но и в течение ближайших трех часов моя соседка не появилась. Куда она отправилась, толком не протрезвев, я даже предположить не могла, поэтому не стала забивать себе голову бесплодными мыслями и понесла карикатуру в редакцию «Добрых вестей», которая располагалась в соседнем здании. Следующие пару часов мне не пришлось скучать – зануда-редактор Пол Смит, бледный, как белая пиявка, гнусавя, раскладывал по полочкам недостатки и достоинства моей карикатуры, но в результате принял ее в печать и похвалил за своевременную работу. Затем я пошла на площадь, где располагались овощные ряды и купила все ингредиенты для карибского салата, надеясь поразить Тайрелл своими кулинарными талантами. Но сделать этого мне не удалось – Тайрелл как в воду канула.

 

[Anna Angell]

Прохожа, аватар очень симпатичный! Спасибо за отзыв!
Интересно, сколько всего человек читают мой бред и почему так мало отзывов? Вопрос, наверное, риторический...

Она не появилась даже вечером, когда погасли последние фонари и город погрузился в ночь, как в темно-синие загустевшие чернила. Я начала нервничать. Тайрелл с ее непримиримым характером вполне могла попасть в неприятности, а мне совсем не хотелось терять свою новую подругу, пусть даже с ее ужасным характером. Едва в окнах забрезжил рассвет, я, отупевшая от бессонницы, отправилась в бар «Мишень», чтобы узнать у Дарси хоть что-нибудь о Тайрелл. Однако я отдавала себе отчет, что Дарси, скорее всего, знает еще меньше, чем я.
Утренние улицы были пустынны. Я спешила изо всех сил и вскоре достигла намеченной цели, но перед самой дверью, ведущей в бар, дорогу мне преградил хлыщеватого вида парень в расстегнутом мундире сержанта, из-под которого выглядывала несвежая рубашка. Сержант скалил желтые зубы, изо рта его нестерпимо воняло перегаром и табаком, поэтому я легонько ударила его ладонями в грудь, чтобы расчистить себе дорогу и пройти в бар. Я не думала, что мое полушутливое движение, направленное на предотвращение конфликта, вызовет такой резонанс. Неожиданно глаза сержанта зажглись злым пламенем, и он цепко схватил меня за плечи.
- Ах ты, гражданская сучка! – зарычал он мне в ухо. – Думаешь, ты имеешь право толкать офицера? Ну, ничего, дрянь тыловая, сейчас ты свое получишь! – хватка сержанта была железной. Он потащил меня в грязный проулок рядом с баром.
- Дарси! Помоги! – заорала я что есть сил, но вряд ли мой крик сумел прорваться сквозь каменные стены бара. А сержант, бросив меня на заплеванную и закиданную вонючими окурками землю проулка (я больно ударилась рукой о торчащий из асфальта обрубок трубы), трясущимися руками достал из потертой кобуры двадцатизарядный «Джо Кидд 63А» и нацелил дрожащее дуло на меня.
- Сейчас, ****, ты свое получишь! Еще никто не смел оскорблять меня, офицера военных сил США! Ты заплатишь за то, что протянула свои вонючие руки и толкнула меня! Я проливал свою кровь из-за таких, как ты, пока ты тут трахалась с тыловыми крысами!..
Может, если бы красочная речь сержанта была более короткой, я не смогла бы написать эти строки, но он медлил с выстрелом, и это было мне на руку. Потому что я видела, как сзади к сержанту, неслышно ступая стройными ногами, приближается Дарси со здоровенной палкой в руке и спокойной улыбкой на губах. Сержант явно не ожидал такого поворота дел – когда палка обрушилась на его голову, пальцы сержанта, инстинктивно сжавшись, нажали на курок, и я еле успела откатиться в сторону, чтобы не попасть под пулю. Пуля выбила фонтанчик мелких камешков из мостовой, и один из осколков расцарапал мне щеку, но это было уже совсем не страшно.
- Ты в порядке? – Дарси подала мне руку, помогая встать. Сейчас нам было не до обращения на «вы».– Вот подонок! – она пнула распластанное на земле тело сержанта. – Такой же, как те гады, которые убили мою сестру!.. Идем, Эвелин, тебе нужно перевязать руку, - ладони Дарси были теплыми, заботливыми. Она осторожно коснулась моего рассеченного локтя. Куртка была разорвана, ткань пропиталась кровью и из буро-зеленых лохмотьев проглядывала неприятная глубокая царапина. Я невольно отвела взгляд. Дарси понимающе усмехнулась и проводила меня в дальнее подсобное помещение бара. Там она со знанием дела промыла маленькую ранку на моей щеке и довольно глубокую царапину, тянущуюся от локтя до середины предплечья, теплой водой, а потом ушла куда-то на несколько минут и вернулась с маленькой бутылочкой, наполненной прозрачной жидкостью. По специфическому запаху, который распространился по комнате, я догадалась, что в емкости – спирт и, понимая намерения Дарси, испуганно сжала зубы и забилась в угол кресла.
- Ну, придется потерпеть, - развела руками Дарси, обмакивая кусок бинта в спиртовой раствор. – Придется выдержать, ты же сильная девочка, верно?.. – с этими словами Дарси коснулась остро пахнущим белым комочком моей царапины. От резкой боли, пронзившей меня от макушки до кончиков пальцев на ногах, глаза мои вылезли из орбит, и я громко втянула воздух сквозь плотно сжатые зубы. Дарси ободряюще улыбнулась. – Молодец, девочка, сейчас станет легче… Однажды мне пришлось делать перевязку Тайрелл, - Дарси явно пыталась отвлечь меня от мыслей о боли, и я охотно покорилась ее инициативе. – Тогда мы попали под перекрестный огонь – наши стреляли по итальяшкам, толком не соображая, куда именно нужно стрелять. Наш командир неверно расслышал местонахождение квадрата высадки войск… Многие погибли в том бессмысленном бою, а ведь мы даже толком не успели поучиться в Академии курсантов и получить необходимую подготовку, грезили о романтическом спасении Вселенной с помощью пятизарядного гранатомета и никуда негодного железного шлема… Тогда Тай ранило осколком гранаты, вот как тебя – в правое предплечье, и мне пришлось вытаскивать этот осколок собственными руками, без инструментов. Хорошо еще, что у Вэлдес (Valdes) была с собой фляжка с ромом, иначе Тай ни за что не выжить тогда, обязательно подцепила бы какую-нибудь инфекцию и в лучшем случае лишилась бы руки. До этого случая мы с Тай толком не были знакомы, в Академии почти не пересекались, но тогда она меня просто поразила. Ни одного звука я не услышала от нее, пока обрабатывала ее рану – НИ ОДНОГО, хотя ей было гораздо больнее, чем тебе. И только когда я наконец перебинтовала ее руку, она нашла в себе силы заплакать. Именно нашла в себе силы – для Тай плач сродни самому большому мужеству, для нее гораздо легче прятать чувства под маской безразличия и терпеть, когда у других не хватает терпения. Я решила, что Тай нуждается в сочувствии (вот дура-то!), начала ее успокаивать, обняла, и тогда она мне знаешь что сказала? – Дарси улыбнулась. – «Если бы я знала, что меня будет тискать какая-то блондинка, которая считает себя спасительницей мира, лучше бы я сдохла!» И тогда я поняла, что лучшей подруги у меня никогда не было и никогда не будет. Мне захотелось сделать для нее что-нибудь, что хоть немного приподняло бы меня в ее глазах, я много раз пыталась сотворить что-то ЭТАКОЕ, поразить Тай, очаровать ее, чтобы заслужить ее дружбу, но потом оказалось, что все мои попытки вовсе ни к чему. Тай просто нужно принимать такой, какая она есть, вот и все. Ее не интересуют твои заслуги перед кем бы то ни было, она просто либо хочет, либо не хочет с тобой общаться. Тебе повезло, Эвелин, - заметила Дарси, в который раз уже пройдясь проспиртованным бинтом по моей царапине. Я уже почти не чувствовала боли. – Цени это… Ах, да! – спохватилась Дарси. – Я не до конца рассказала эту историю. Потом, когда предплечье зажило, и на месте раны образовался тонкий розовый шрам, Тай сделала прямо поверх него татуировку в виде цветка орхидеи. А шрам стал как бы его пестиком. Тай тебе не показывала?

 

[Anna Angell]

Прохожа Моя сводная сестра тоже ворчит: "Что ты вечно про войну пишешь!" Не знаю... Нравится, наверное.
Извините за долгое молчание, меняла комп и маялась с установкой "Хорьковой Рыготы" (то бишь Винда ХР), а потом воевала с этой тупой системой. Сейчас я полностью готова к продолжению выкладки рассказа. Итак, вот еще кусочек!

- Дело в том, что мы с ней почти не знакомы, - призналась я. – Тайрелл постоянно где-то пропадает… Кстати, поэтому я и пришла к тебе. Она ушла куда-то вчера и до сих пор ее нет. Я беспокоюсь, вдруг…
- Не беспокойся, - решительно посоветовала Дарси, закончив перевязку. – Скорее ты упадешь с моста, чем Тай укусит комар. Иными словами, я сейчас бинтую твою руку, а Тай где-нибудь пьет виски и жует сочный бифштекс. Скоро она вернется, но не факт, что не пропадет снова на несколько дней. У Тай сейчас навязчивая идея, и она во что бы то ни стало своего добьется. Лучше ей не мешать и ни о чем не спрашивать. Меня тоже лучше не пытай, я дала Тайрелл честное слово, что ни одна живая душа не узнает о цели ее приезда сюда. А я еще с войны привыкла держать слово в любой ситуации…
- Большое спасибо тебе, Дарси, - горячо поблагодарила я девушку. Блондинка радостно улыбнулась – видимо, нечасто ее баловали добрыми словами.
- Не за что. Хочешь, я накормлю тебя завтраком? У нас сегодня жареные шампиньоны с сыром…
- Мне, пожалуй, пора домой, - вздохнула я. Мне и вправду было нужно идти, дома меня ждала неоконченная картина «Глядь моря», изображающая пустынный пляж с тонущим у самой кромки воды человеком. – Если Тайрелл появится, позвони мне, хорошо? – я записала свой номер на клочке бумаги и протянула его Дарси. – Да и вообще звони, я буду очень рада… - я вдруг почувствовала себя школьницей старших классов на первом свидании с женатым мужчиной. Дарси поняла мое замешательство. Видно, ее чары распространялись на людей независимо от их пола, и девушка отлично знала эту свою особенность.
- Я обязательно позвоню тебе, Эвелин, - твердо пообещала Дарси и поцеловала меня в щеку. Этот поцелуй, скорее знак простой признательности, чем проявление дружбы, вдруг тронул самые затаенные струны моего сердца, заставив его колотиться с бешеной скоростью. Я, неуклюже налетев на ведро, стоящее у двери, поспешно вышла из подсобки и быстрым шагом направилась к черному ходу. То, что я чувствовала… Не сказать, чтобы эти ощущения мне не нравились, скорее, они просто сбивали меня с толку. Поэтому я поспешила домой и облегченно вздохнула, когда переступила порог своей квартиры. Мне жутко хотелось спать, и я, не сняв одежды, легла поверх одеяла на свою постель, уткнувшись лицом в мягкую подушку.
Спала я очень долго, около суток – сказывалась бессонница, вызванная исчезновением Тайрелл и наша совместная попойка в баре. Меня разбудил вкусный запах жареного мяса, доносившийся с моей кухни. Мясо готовил профессионал – запах был просто потрясающим, он забивался в ноздри и наполнял рот голодной слюной, заставляя забыть все чувства кроме чувства голода, которое жевало внутренности и урчало в желудке, словно первобытное чудовище. Я встала с постели и побрела на кухню, потому что ничего кроме еды меня сейчас не интересовало, не думала я и о том, кто мог приготовить такой аппетитный завтрак для меня.
За столом на кухне сидела Тайрелл в бежевых шортах, открывающих моему взору длинные безупречные ноги, и коротенькой черной футболке с американским флагом на спине. В духовке аппетитно фыркало мясо, на столе уже стояли тарелки, миска с нарезанным карибским салатом и хлебница с ломтиками рыхлого каравая. Тайрелл обворожительно улыбнулась мне навстречу.
- Проснулась? С добрым утром!
- Как ты вошла? – осушив стакан с минеральной водой (ужасно пересохли губы), без удивления спросила я.
- Попросила у соседей вилку, - ответила Тайрелл. – А замок у тебя разве что от мышей защитит, так что вопрос не по существу. А вот что сейчас действительно меня волнует, так это где тебя так разукрасили? - Тайрелл указала кивком головы на порванный рукав куртки. Спохватившись, я быстро сняла куртку и собралась опустить ее в мусорное ведро – все равно куртку уже было не спасти. Тайрелл перехватила мою руку на полпути.
- Это ты зря, - заметила она и, оторвав у куртки оба рукава, надела ее на себя как жилетку. – Как я тебе? – Тайрелл крутнулась на стуле. Я признала, что дизайнер из нее неплохой. – Так где ты попала под обстрел? – у Тайрелл явно было отличное настроение, она улыбалась мне и выглядела почти счастливой.
- Я вообще-то тебя искала, - призналась я. – Ты пропала тогда, ну я и пошла к Дарси – может, она чего знала о тебе. А там придурок какой-то пристал, чуть не пристрелил…
- Мисс Мейер тебя, кончено, спасла, - перебила меня Тайрелл. – Честь ей и хвала. А что тебя одну-то туда понесло?
- Я за тебя волновалась, - ответила я. – Мало ли что… Сейчас в городе неспокойно, сама знаешь.
- Только не для меня. Для меня спокойно всегда и везде, - с прежней железной ноткой в голосе произнесла Тайрелл, и до меня вдруг дошло, что эта радость ее, хорошее настроение и беззаботная улыбка – все это напускное. – Садись за стол, сейчас я угощу тебя бифштексом по рецепту одной моей подруги, Британи Алонзо (Britany Alonzo). Она научила меня готовить буквально все, даже рис по-азиатски с кореньями растения вишшу. Могу побаловать тебя как-нибудь.
Мясо было именно таким, каким должно было быть, чтобы понравиться даже самому взыскательному гурману – сочным, мягким, бордово-коричневого цвета, послушно распадающимся на волокна от прикосновения ножа, пахнущим кориандром и неведомыми мне приправами. Я должна была признаться, что Тайрелл готовит лучше меня. Мой карибский салат не шел ни в какое сравнение с салатом, который приготовила Тайрелл. Она что-то добавила туда, отчего вкус всех ингредиентов стал более выраженным.
- Потрясающе, - искренне похвалила я кулинарное мастерство Тайрелл. – Я не думала, что еда может быть настолько вкусной! Это просто божественно!
Тайрелл обрадовалась похвале не меньше, чем Дарси. Вряд ли я допускала, что она способна на подобные эмоции, но у Тайрелл немного порозовели щеки, когда она услышала мои слова, и она в смущении опустила голову. Но на то она и была Тайрелл, чтобы не давать воли своим эмоциям – спустя несколько мгновений она уже вновь безмятежно улыбалась.
- Ты снова уйдешь сегодня? – осторожно спросила я, боясь вызвать гнев Тайрелл. Я отлично помнила ее наказ не задавать лишних вопросов. Но Тайрелл, видимо, решила отплатить мне за мою похвалу, потому что отозвалась с неправдоподобной доброжелательностью.
- Нет, на сегодня я свободна. И на завтра тоже, кстати. Куда ты хочешь сходить?
Я растерялась. Тайрелл была так любезна со мной, что это настораживало меня. Но с ней было интересно независимо от того, злилась ли она или была раздосадована чем-то, улыбалась ли она или хмурилась, и поэтому я не дала своей недоверчивой настороженности прорваться на волю.
- Давай съездим на озеро, на пикник? – предложила я. – Можно взять обед у Марти, если тебе неохота снова стоять за плитой, и потрясающе провести день. Там рядом парк с аттракционами, дают лодки напрокат…
- Отлично, - одобрила Тайрелл. И впервые за те несколько дней, что я была с ней знакома, мне показалось, что она совершенно искренна со мной.

 

[Anna Angell]

Да, популярностью моя темка не блещет... Продолжение.

Напрасно я надеялась своими нехитрыми уловками разговорить Тайрелл и узнать, где она пропадает целыми днями. Она говорила о чем угодно, кроме своего участия в войне и о назначении своих постоянных отлучек, а так как в ее воспоминаниях в основном остались оранжевые сполохи пламени в сожженных итальянских и французских предместьях, то Тайрелл почти все время молчала. Только при разговорах о своей семье Тайрелл оживлялась, становилась веселой и беззаботной.
Задавая осторожные, прощупывающие вопросы, я смогла узнать, что родители Тайрелл развелись сразу же после того, как ее отец подал заявку на вступление в ДАВС США (Добровольная Армия Вооруженных Сил – прим. автора). Мать Тайрелл, воспитывающая четверых детей, тем не менее легко нашла работу и смогла обеспечивать семью всем необходимым вместо того, чтобы голодать и ждать с войны мужа, которого вполне могли убить сразу же после высадки войск в Европе. Отец часто писал Тайрелл, своей любимице, старшей из дочерей.
Когда жена забеременела, он надеялся, что первым на свет появится сын, Тейлор Хьюберт Третий (Taylor Hubert Third), продолжатель рода, но родилась Тайрелл. Она смогла заменить отцу сына, о котором он так мечтал, так как с самых ранних лет начала проявлять мальчишеские повадки – лазала по деревьям, как мартышка, отлично плавала, не боялась нырять в реку с высокого уступа, а в пять лет изъявила желание научиться стрелять из лука. Тейлор Хьюберт Второй (Taylor Hubert Second) не мог нарадоваться на свою дочь. Остальные его дочки не отличались такой прытью и предпочитали дракам с соседскими мальчишками вязание и вышивание, тем дракам, которым с упоением предавалась Тайрелл, возвращаясь домой с синяками и царапинами на очаровательном женственном личике. Единственный же сын Тейлора, названный Дэнвером в честь города, где его зачали, рос совершенно неуправляемым, к родителям относился пренебрежительно, и только Тайрелл имела на него влияние.
Война продолжалась. На североамериканский континент долетали только ее отголоски в виде свидетельств о смерти, искалеченных героев и возникновения семей, состоящих из одиноких матерей с многочисленными выводками без средств к существованию. Тейлор вернулся с войны в самом ее разгаре, потеряв в бою ногу. Правительство, учитывая его заслуги (Тейлор успел поучаствовать практически во всех боях американской армии и выжить при этом), выделило Тейлору небольшой участок плодородной земли с маленьким домиком на ней, и отец Тайрелл занялся фермерством. К тому времени у Тайрелл уже были напряженные отношения с матерью – той не нравилось, что дочь чересчур резво проявляет свою самостоятельность, - и девушка уехала к отцу на ферму. Вместе с Тейлором там поселился его двоюродный брат Хэнк (Hank), который просто обожал свою племянницу, и новоиспеченная семья зажила душа душу. Тайрелл работала на поле наравне с мужчинами, и уже через год ферма начала приносить прибыль. Девушке тогда едва исполнилось шестнадцать, она все еще не успела избавиться от романтических мечтаний о семье, детях, поэтому исправно ходила на танцы в ближайший от фермы городишко. Там Тайрелл впервые влюбилась. Его звали Том, ему уже исполнилось двадцать и он был высоким блондином, от которого сходили с ума все девушки ближних поселков. Тайрелл не сходила с ума, она трезво оценивала ситуацию. Шансов у нее не было – вокруг было полно действительно красивых девчонок, готовых ради Тома на все, так что рассчитывать на взаимность Тома Тайрелл и в голову не приходило. Тайрелл хотела стать другом Тому, только и всего. Разумеется, она не исключала возможности, что эта дружба сумеет перерасти в любовь, но дело в том, что и дружить Тайрелл за свою недолгую жизнь толком не научилась. Однако попытаться сблизиться с Томом стоило, тем более, что терять девушке, как казалось Тайрелл, было нечего. Она не умела нравиться, не умела носить платья и туфли на каблуках, да и танцевала не очень хорошо. Однако ей по детской наивности казалось, что внешность – не главное, и что Том однажды оценит ее чуткую душу.
Но вышло иначе. Том разорвал эту душу на клочки, оставив взамен ее железный прагматизм и уверенность в собственной правоте. Это случилось осенью, на празднике урожая, когда Тайрелл пригласила Тома потанцевать. Она решилась на этот смелый шаг, потому что основная ее соперница – Джеки Дюваль (Jackie Duwalle), сногсшибательная брюнетка, недавно переехавшая с родителями на соседнюю ферму, перед самым праздником подхватила простуду и вместо танцев лежала дома с компрессом на горячем лбу. Тайрелл, не умея лукавить, просто подошла к Тому и потянула парня за рукав.

 

[Anna Angell]

Все пропали, никто не пишет... Ну, ладно. Буду тупо продолжать выкладывать, авось кто и отзовется...

- Что тебе? – с высоты своего роста пренебрежительно спросил Том. – Что надо?
- Идем танцевать, - предложила Тайрелл с прелестной улыбкой. Том неожиданно громко расхохотался в ответ и подмигнул приятелям, стоящим в сторонке с бутылками пива.
- Ты в зеркало-то смотрелась хоть раз? – с насмешкой обратился Том к Тайрелл. – Ты же чучело! Что тебе нужно от меня? Ребята, вы слышали? Эта принцесса навозных жуков приглашает меня танцевать! – раздался одобрительный гогот дружков Тома и он, окрыленный быстрой славой, продолжил сыпать оскорблениями в адрес беззащитной девушки. – Иди домой, страшилище, а доживешь до своего совершеннолетия – позвони мне!
Тайрелл стояла перед ним, униженная, низко опустив голову, и по щекам ее текли слезы. Она никогда не думала, что внешность человека может стать мерилом остальных его качеств. К счастью, рядом оказался ее дядя Хэнк. Он сказал Тому много еще более неприятных слов чем те, которыми Том обидел Тайрелл, и увел племянницу домой, где пообещал сделать из нее самую красивую девушку во Вселенной.
- Мы купим тебе платье, я свожу тебя в город, в парикмахерскую, - убеждал Хэнк племянницу. Но та лишь грустно покачала головой. Сегодня она впервые взглянула на себя со стороны и увидела наивную простушку, похожую больше на деревенского мальчишку, чем на красивую девушку. Раньше Тайрелл смотрелась в зеркало только по утрам, пока чистила зубы, но после тех злополучных танцев провела у правдивого стекла больше часа. Девушка смотрела на свои острые локти, бугристые мускулы, появившиеся после ежедневной тяжелой работы на поле, на исцарапанные травой и покрытые бронзовым загаром ноги, на спутанные коротко остриженные волосы, которые она расчесывала только время от времени, и ей очень хотелось плакать. Но теперь Тайрелл ненавидела слезы и больше не хотела их появления на своем лице, с нее хватило того унижения в пабе.
- Нет, дядя, - сказала Тайрелл Хэнку. – Я никогда не стану светской дамой. Лучше довести до совершенства то, что я уже имею.
Тайрелл не бросала слов на ветер. Тот, кто проезжал мимо фермы «Тейлор и сын» спустя три года, мог полюбоваться амазонкой, гарцующей по фермерским угодьям на черном норовистом коне. Девушка с летящими по ветру длинными вьющимися каштановыми прядями плотно сидела в седле, обхватив бока коня стройными длинными ногами, всей своей фигурой выражая королевскую гордость. Больше она не забивала себе голову глупостями о любви, зато каждое утро, с первыми лучами рассвета, мчалась на верном Герцоге в дальние леса, гнала коня, не разбирая дороги, а потом вела его, взмыленного, к реке, чтобы омыть его лоснящиеся лошадиные бока речной водой. Однажды по секрету Тайрелл призналась дяде Хэнку, что хочет вступить в армию, и он начал учить племянницу стрелять без промаха из старого ружья со сбитым прицелом. На двадцатый день рождения Тайрелл получила сразу два подарка – безотказный пистолет «Мировой судья» и повестку о зачислении ее в ряды ДАВС США. Как я уже упоминала, о войне Тайрелл говорить не любила, поэтому о дальнейшей ее биографии мне оставалось только догадываться.
Этот более-менее связный рассказ я смогла составить из отрывочных ответов Тайрелл на мои короткие вопросы. После удавшегося, на мой взгляд, пикника мы вернулись домой и больше не поднимали эту тему.
Тайрелл пробыла у меня еще неделю. Все это время она вела себя со мной как лучшая подруга, мы смотрели глупые комедии и от души смеялись, ходили по магазинам и покупали вещи для Тайрелл и подарки для ее семейства, и у меня начало складываться впечатление, что Тайрелл больше никогда не пропадет надолго из моей жизни. Конечно же, я ошибалась.
В один из дней я вернулась домой после неприятной встречи с редактором и нашла свой рабочий стол в полном беспорядке. На нем валялись какие-то обрывки бумаг, карандаши и несколько шариковых ручек, а мой компьютер был подключен к Всемирной Сети Поиска и на монитор был выведен длинный список фамилий. Создавалось впечатление, что Тайрелл, отыскав что-то в Сети, бросила все и ринулась прочь из квартиры. Я села за компьютер и пробежала глазами список выделенных фамилий на экране.
· Шейла Ричардс, 27, Небраска, позывные Крыло ангела (Wing of the angel)
· Аманда Пристон, 18, Небраска, позывные Крик ангела (Scream of the angel)
· Элизабет Шелленбаум, 23, Небраска, позывные Слезы ангела (Tears of the angel)
· Эмили Уотерсон, 25, Небраска, позывные Спасение ангела (Rescue of the angel)
· Рейчел Ноланд, 26, Небраска, позывные Потерянный ангел (The lost angel)
· Лилиан Райт, 24, Небраска, позывные Привет от ангела (Hi from the angel)
· Доминик Кидис, 29, Небраска, позывные Ангел-777 (Аngel –777)
После этой краткой информации против каждой фамилии стоял адрес. Эти фамилии были выделены из числа остальных по вполне ясному принципу – в каждом из позывных этих девушек присутствовало слово «angel». А раз все они пользовались позывными, значит, когда-то они побывали на войне. Здесь напрашивался только один вывод – Тайрелл ищет одну из своих подруг, с которой их пути разошлись после войны. Только непонятно было, почему Тайрелл делает из этого такую страшную тайну.

 

[Anna Angell]

Привет всем, кто хоть ИНОГДА заглядывает в мою тему!

Продолжаю. Скоро выложу вторую часть дилогии.

Все прояснила сама Тайрелл. Она вернулась поздно вечером, и я с трудом узнала в этой истерзанной фигурке сильную Тайрелл. По пути домой она попала под дождь и теперь дрожала, как потерявшаяся собака, а по лицу ее текли грязные капли.
- Ты поедешь со мной, Эвелин? – тяжело дыша, требовательно спросила Тайрелл, впившись сухим взглядом в мои глаза. – Я все расскажу по дороге, обещаю. Я не смогу одна… - и больше не проронила ни слова, пока мы не сели в машину. А когда я завела двигатель, Тайрелл потребовала. – Только ты ни о чем не спрашивай, я все расскажу тебе сама.
- Хорошо, - я была настолько ошарашена, что готова была согласиться на что угодно. – Куда ехать?
- До развилки Пятого шоссе, потом налево, там есть один поселок…
Через пару минут молчания я наконец узнала секрет Тайрелл.
- Когда я служила в Италии, у нас во взводе была девушка, Рейчел (Rachel). Я никогда не обращала на нее внимания, она всегда оказывалась особняком от других – в боях шла сзади и прикрывала остальных, еду получала последней, спала в самом углу палатки, ни с кем дружбы не водила… Я словно не видела ее, пока однажды мы вместе не попали под обстрел. Остальные давно прошли вперед, а у меня развязался чертов шнурок на ботинке… Рейчел, как обычно, всех прикрывала, шла, осматриваясь по сторонам, и не заметила меня. Запнулась и рухнула прямо мне на спину. Ну, тут и началось. Наши подумали, что враги наступают и открыли огонь, ну и враги в ответ тоже в долгу не остались, я еле успела Рейчел собой прикрыть… Бой велся больше часа, и все это время мы боялись пошевелиться, чтобы не выдать себя. Я до сих пор помню, какие у Рейчел были глаза – огромные, испуганные, и такие красивые… Мне захотелось укрыть ее от всего мира, увезти прочь от этой войны, поселить где-нибудь в красивом домике с розовыми занавесками на окнах. И чтобы она все время была со мной рядом, потому что мне казалось, что я родилась только для того, чтобы дышать с ней одним воздухом… Наши отбились, нашли нас, и с того дня мы с Рейчел все время были вместе. Мы поклялись кровью, что будем защищать друг друга до последнего вздоха и держали эту клятву, пока… - Тайрелл переглотнула. – Я была полной дурой. Я не могла даже в мыслях допустить, что правительством в наш отряд была направлена подсадная утка, чтобы обеспечить своевременный приток информации в главный штаб и выявить возможного лазутчика в наших рядах. Мне казалось, что со стороны правительство такие лазутчики в отрядах – просто предательство по отношению к нам, солдатам. Гораздо легче было поверить, что в отряде полно шпионов и наемников, чем в эту подлость… Как-то я увидела Рейчел с передатчиком. Она пряталась ото всех в кустах за пригорком, и я успела услышать только короткий обрывок разговора, прежде чем обнаружить себя: «…подразделение в порядке, код принял… ангел. Конец передачи», – вот что я услышала. У Рейчел были свои позывные, этой привилегии удостаивался не каждый, и это меня насторожило. Я напрямик спросила Рейчел о назначении передатчика, но она не захотела мне ответить, и это укрепило мои подозрения. Как бы я не относилась к Рейчел, но на первом месте для меня стол долг перед страной, и я доложила командованию о странном поведении лейтенанта Ноланд… Ее перевели в тот же день, я только и успела, что двумя словами с ней перекинуться. Она объяснила мне мою ошибку и сказала, что США нужны именно такие солдаты, как я, и что она ничуть на меня не сердится, но глаза ее говорили совсем иное. Я предала дружбу, даже больше, чем дружбу, и этому не было прощения. Больше мы не виделись. Когда я вернулась домой, то решила во что бы то ни стало найти Рейчел и сказать ей, что без нее моя жизнь стала пустой, что я очень люблю ее и готова на все, чтобы добиться ее прощения… Я исколесила два десятка штатов, расспросила всех знакомых, но никто ничего не знал о ней. Мне помогла Дарси, она слышала о том, что Рейчел после расформирования отряда получила жилье где-то в Небраске. А сегодня днем я наконец взломала базу данных ДАВС США, ее секретный отдел, и нашла информацию обо всех, кто когда-либо имел позывные «angel» и получил жилье в этом штате. Ее позывные – «Потерянный ангел (The lost angel)», и теперь я ее нашла. Рейчел замужем, у нее двое дочерей, и она, похоже, счастлива. Я ничего не смогу ей дать, но хотела бы посмотреть на нее в последний раз, чтобы сохранить ее образ в своей памяти…
- Приехали, - я остановила машину у небольшого аккуратного домика нежно-голубого цвета. – Мне пойти с тобой?
- Да, пожалуйста, - попросила Тайрелл. – Только держись на расстоянии.
Тайрелл нажала кнопку звонка осторожно, словно она была раскалена добела, и почти сразу дверь домика распахнулась. Я поняла, что вижу перед собой Рейчел, но никакого благоговейного восторга, с которым говорила о ней Тайрелл, не испытала. Рейчел была очень худа, суставы ее казались ломкими и непрочными, а тонкие руки и ноги – непропорционально длинными. Зеленовато-коричневое платье висело на девушке, как на вешалке, и в то же время подчеркивало немногочисленные прелести ее фигуры. Волосы Рейчел были тускло-медными, свивающимися в мелкие локоны, собранные небрежный хвост, а глаза – бледно-голубыми, почти прозрачными. По лицу Рейчел я поняла, что она не особенно рада видеть Тайрелл, тем более в такое время суток (вокруг сгущались сумерки).
- Знаю, ты не захочешь говорить со мной… - Тайрелл сделала шаг назад, на одну ступеньку вниз. Теперь Рейчел возвышалась над ней как мачта, которую обвивал рвущийся от ветров флаг. На меня Рейчел не обратила никакого внимания, словно такого явления, как Эвелин Грегори, не лужайке перед ее домом не существовало.
- Отчего же? – вполне доброжелательно отозвалась Рейчел в ответ на робкую попытку Тайрелл улыбнуться. – Давай поговорим… - она удобно уселась на ступеньках своего дома, и Тайрелл села рядом с ней. – Как ты меня нашла? – неожиданно жестко спросила Рейчел, повернув лицо, усыпанное бледными веснушками, к бывшей подруге. – Командование обещало, что никто не узнает о моем прошлом.
- Никто и не узнает, - успокоила девушку Тайрелл. – Сайт восстановят, поставят двойную защиту, и ты будешь вне опасности. Я очень долго искала тебя…
- Ну вот, нашла, - подытожила Рейчел. – Что теперь? Чего ты от меня хочешь?
- Я хочу, чтобы ты простила меня, - в глазах Тайрелл стояла мольба. Я (думаю, что и не только я) отдала бы все, чтобы вызвать подобное выражение лица этой смелой и волевой девушки своим поступком, пусть даже самым безрассудным. – Я очень виновата перед тобой и перед своей страной, но вину перед страной я искупила, а…
- Твоей вины передо мной нет, ты поступила именно так, как должна была, - Рейчел так непринужденно перебивала пронизанную чувствами речь Тайрелл, что мне стало жаль свою подругу. Видно, Рейчел притягивала ее тем, что имела еще более тяжелый и непримиримый характер. Личность тянулась к еще более яркой личности и оставалась отвергнутой – вот что я видела перед собой. – Ты прощена. Теперь уходи.
Тайрелл покорно встала на ноги и ступила на песок дорожки… Я смотрела на нее и думала: «Неужели, она так и уйдет? Она, потратившая столько времени на поиски девушки, которая значит для нее больше, чем жизнь!.. А эта рыжая, неужели не видит, что Тайрелл стоит на грани помешательства! Ну, сейчас я…» Я сделала шаг вперед, навстречу бессердечной Рейчел, но вдруг Тайрелл, гордо вскинув голову, ринулась обратно.
- Ты же должна понимать, что ты значишь для меня! – выкрикнула она в лицо Рейчел (лицо это оставалось абсолютно спокойным). – Ты же знаешь, что я пришла только ради тебя! Я люблю тебя, черт побери, я люблю тебя и не хочу снова тебя потерять из-за собственной глупости!.. Ну скажи, скажи что-нибудь!
Рейчел мягким движением взяла лицо Тайрелл в свои ладони и заглянула в ее темные зрачки своими прозрачно-голубыми глазами. Ее нежная улыбка была очень доброй, словно она улыбалась неразумному ребенку.
- Тай, милая, - прошелестел голос Рейчел. – Я все понимаю. И уверена, что если я пойду за тобой, то нас ждет счастливое будущее. ТЫ сумеешь сделать МЕНЯ счастливой. Но у меня есть свои обязательства перед этой страной, а ты ведь знаешь, что такое долг солдата перед своим государством, Тай. Пусть сейчас мы не носим формы, но в душе мы все еще солдаты и обязаны выполнять свой долг. А сейчас мой долг - любить мужа, воспитывать дочерей, обеспечивать тепло семейного очага и не дать ему погаснуть… У меня есть две прекрасные дочки, старшую я назвала Тейлор, в честь твоего отца. Дай Бог, чтобы на ее долю не выпала очередная война… Мое место здесь, Тай, и как бы я ни хотела пойти вместе с тобой, я не могу этого сделать. Долг держит меня здесь, так же как долг заставил тебя выдать тогда, на войне, мой секрет…