Часть V. Редкий зверь (начало)
Удара о землю я не чувствую, просто знаю, что он случился. Страха больше нет – все произошло, ничего не изменишь. И можно больше не дергаться - ничего не исправишь. Так я и валяюсь в ожидании вечного покоя. Хотя уже и сам не знаю, чего ждать. Я все еще здесь.
Слышу еле различимый шелест – крыльев? Или это всего лишь мой никтометр? И чувствую запах моря. “Триньк!” – какая-то неотвратимая сила выдергивает меня из тела, и я вижу его со стороны: грязное, запутанное в бинтах. А сам я становлюсь совсем легким, иррациональное чувство свободы и могущества наполняет меня до краев!
Вдруг неживой механический голос раздается прямо в моей голове:
- Приветствую тебя, новичок, - резко оборачиваюсь и вижу Это. - Я отведу тебя в твой новый дом, - говорит Оно. И протягивает руку.
Длинная черная хламида с капюшоном, из-под которого выглядывает лицо-череп, хищная коса в костлявых руках. Так значит, меня косой из тела выдернули? Ловко, однако!
Странно все это, необычно. Необычно для моего понимания. Как будто оно происходит не на самом деле, будто случайно попал в какой-то фильм. Хочется попросить сценарий, чтобы узнать свою роль и не облажаться.
Я несмело протягиваю руку в ответ – просто не уверен, что от меня требуется именно это. Когда мои призрачные и его костяные пальцы соприкасаются, мы превращаемся в ветер! Отрываемся от земли – моего забинтованного трупика уже нет на прежнем месте, и куда он успел подеваться? – и летим, словно семена одуванчиков. Только очень быстро.
Нас несет над поверхностью земли, над водной гладью. Мелькают ветви деревьев, травы на полях, заборы, дома, глянцевые ленты дорог, лунные блики на воде. И снова трава, камни, кованная решетка забора, могильные плиты – и вот мы на городском кладбище.
Одна из плит притягивает меня, словно магнит скрепку, хочет впитать в себя, слиться. На ней нет никаких надписей, но откуда-то я знаю точно – она моя.
- Теперь это твой дом. Почувствуй его, - слышу я тот же безэмоциональный голос в своей голове, - здесь тебя оставляю.
Я озираюсь, лишь на секунду теряя из вида своего провожатого, и больше не могу отыскать его – он исчез. А удивительная легкость никуда не исчезла! Прислушиваюсь к себе: я стал свободен и от огня, и от песка! Нет больше голода, нет апатии! Их нет, а я - вот он, я есть! Радостно кружусь и выписываю петли вокруг своего камня, своего нового удивительного дома.
- О-о, призрак мумии-вампира – редкий зверь! – содрогаюсь и замираю от неожиданности и скрипучего ехидного голоса. Оборачиваюсь и вижу его обладателя – полупрозрачного розоватого мужчину с пронзительным взглядом светящихся глаз.
Боковым зрением замечаю, что над большинством могильных плит начинает клубиться и бурлить цветной туман, формирующийся в призрачные фигуры.
- Расскажи, как ты умер! – требует высокий холодный голос голубого призрака-женщины.
- Что сказал тебе Жнец? – а это глубокий мягкий баритон серого старика.
- Тебя убили инквизиторы? – сухой свистящий шепот огненного призрака.
Разноголосые вопросы летят со всех сторон, кружатся и сплетаются, дезориентируя меня абсолютно. Не знаю, на который из них отвечать, и лишь растерянно молчу. Грезил о покое – три раза "Ха!"
Розовый делает повеливающий жест рукой, и вопросы смолкают.
- Я, верховный хранитель Круга Духов, - торжественно заявляет он, - принимаю тебя в нашу общину! Все вопросы, - он обводит присутствующих суровым взглядом, - позже. А пока я объясню тебе наши правила и законы, - снова обращается ко мне. – Мы, вольные призраки, в ночное время можем вселяться в предметы, по своему желанию становиться видимыми или исчезать. Можем пугать незнакомцев и беседовать с живыми, которые нас помнят. Можем проходить сквозь стены, сквозь любые препятствия. Над нами не властно время, и лишь немного – фазы луны. Единственное, чего мы не имеем права делать – это покидать пределы кладбища. Мы не можем слишком отдаляться от своих могил. Те же, кто нарушает запрет, - здесь его голос звучит угрожающе, - изгоняются из Круга Духов и без своего надгробия становятся одичавшими привидениями! А потом и вовсе низшими полтергейстами, пока не истают окончательно!
Я вежливо киваю, когда инструктажная тирада заканчивается. А про себя думаю, что вариант с окончательным истаиванием - мой новый приговор. Конечно, я теперь не так опасен, не смогу никого убить. Да и круг общения появился - здесь я не был бы одинок. Но раз уж мы можем беседовать с людьми, то я обязан поговорить с Джинни - долги необходимо возвращать.
"А для этого мне придется уйти далеко от кладбища, от своей могилы. И нарушить закон", - думаю я, залетая в Круг Духов.
Оказалось, это никакая не метафора, как я сначала подумал. Круг Духов – это поляна на вершине холма, за кладбищем, на которой вкруг составлены гранитные валуны. Во главе расположен алтарь с каменной чашей для амброзии, в центре - круг призыва благодати.
Здесь призраки периодически совершают ритуалы и обряды, призывают благодать. Если очень повезет – а это случается, хоть и редко, – в чаше появится амброзия. И тогда верховный хранитель круга имеет право её выпить. Что с ним произойдет после этого – тайна. Розовый ждет своей благодати уже сто тридцать пять лет.
Все это рассказывает мне голубая Лиара и посвящает в таинство ритуалов. Объясняет что-то про особую рыбу и цветок смерти, про плоды жизни (и такие есть, оказывается!) и треклятые огненные фрукты. Я слушаю её краем сознания и продумываю план побега.
Хотя план – слишком громко сказано. Все, что мне нужно – дождаться, когда угаснет повышенный интерес к моей персоне, и улететь в город. Разыскать в знакомой высотке квартиру Джинни и поговорить с ней. И вот это уже самая сложная часть моего плана.
Около недели я обитаю на кладбище, привыкаю к новому распорядку жизни. Или, точнее сказать, способу существования. Ночная активность уже давно мне привычна. С первыми лучами солнца я возвращаюсь домой, в свой камень. Он придает мне сил, когда я на рссвете полностью растворяюсь в нем, засыпая под колыбельные ветра и болтовню цветов, а с восходом луны вновь собираюсь в единое целое. Меня уже практически не дергают на экскурсии по мавзолею и могилам, не так часто донимают расспросами и рассказами о своей жизни и смерти. И вскоре я решаюсь на побег.
Этой тихой лунной (да боже ж ты мой, опять!) ночью я скрываюсь за мавзолеем и осторожно направляюсь к ближайшему дому. Если заметят, можно сказать, что лечу попроведать обитающих там призраков-близняшек Агнесс и Инессу. Парю над крышами невысоких домов – дом призраков я давно миновал незамеченным - и теперь стремительно приближаюсь к мигающему огнями городу.
"Получилось, получилось, убежал!" – ликует моя Удача. "Ну и что же ты скажешь Джинни, как убедишь?" – беспокойно спрашивает Страх. Его вопрос я игнорирую, влетаю в нужный мне дом и планомерно обыскиваю все квартиры. То и дело сбиваюсь и путаюсь, теряя сосредоточенность, - большинство людей спят, но… не все.
Наконец, на самом верхнем этаже я нахожу её, сладко спящую в своей кроватке. Ты ведь понимаешь, что луна просто не могла не заглянуть в окно и не посеребрить лицо Джинни волшебным неземным светом, в котором она стала похожа на ангела? Разумеется, все именно так и происходит! И вот я тупо смотрю на девушку, позабыв не только заготовки предстоящего разговора, но и о самой цели своего визита.
Неизвестно, сколько времени я бы мог еще провести так (да хоть и вечность!), но сон Джинни становится беспокойным, она пееворачивается на другой бок, возится, пытаясь отыскать удобную позу, и мне кажется, что вот-вот проснется.
Я паникую и бросаюсь к форточке: а ну как сейчас откроет глаза, увидит меня, перепугается? В который уже раз… Стоп! Теперь-то чтобы спрятаться, мне, призраку, вовсе необязательно улетать! Вдохновленный внезапной идеей возвращаюсь к постели и вселяюсь в лежащую под боком у Джинни плюшевую игрушку. Косоглазого медвежонка охватывает легкая вибрация, и вот мы с ним уже одно целое.
- Кто здесь? – раздается встревоженный, все еще сонный, но до боли знакомый голосок.
Вот и настал мой звездный час! Я должен заговорить с ней, медлить нельзя. Стараюсь, чтобы голос мой звучал потоньше:
- Не бойся, Джинни, здесь только я.
Она озирается по сторонам, заглядывает под подушку, под кровать, потом вдруг хватает меня, внимательно всматривается в плюшевую морду и встревоженно спрашивает:
- Лоскутик, это ведь ты сейчас говорил со мной? Ты можешь говорить? Или мне это только снится? Но разве я сплю?
- Ты спишь, а я охраняю твой сон, - говорю как можно убедительнее, - Я всегда охряняю твой сон, не бойся.
- О-о, надо же… Какой необычный сон! - она расслабляется, хитро улыбается и нажимает на мой нос, будто на кнопку, - И какой ты у меня, оказывается, разговорчивый! Ну а раз так, давай ка, выкладывай начистоту: как тебе со мной живется?
О нет, так не пойдет. Поскорее бы направить беседу в нужное мне русло.
- Да ладно, Джинни! Наверняка тебя интересует что-то поважнее. О чем больше всего сейчас ты хочешь узнать? – спрашиваю и надеюсь, что она не начнет выпытывать про жизнь на Марсе, про дату своей смерти, про далекое будущее и станет ли она когда-нибудь знаменитой актрисой.
Моя собеседница сразу серъезнеет, задумчиво поднимает глаза к потолку, будто на нем записаны все самые важные вопросы. Медленно произносит, растягивая слова:
- Я-а хочу-у зна-ать… - и, не закончив фразу, хихикает в кулачок. Потом успокаивается, откашливается и продолжает, - Хочу знать, ну… Почему, ну почему он такой вредный?
- Кто? – вырывается у меня прежде, чем успеваю подумать: я же вроди бы как обязан знать все обо всем, в соответствии со своей (оракуловой? …каракулевой? Плюшевые мозги!) ролью. Но сказанного не воротишь, и я выжидательно молчу.
- Ну как это – кто? Конечно, Эрнест! Как он достал меня!
Не могу поверить, что мне так везет! Он сама заговорила об Эрни, вот это да! А Джинни продолжает:
- Ну почему ему обязательно нужно все время ко мне цепляться? Зачем он издеваться надо мной? Как только я начинаю думать, что он белее-менее вменяемый, он тут же откалывает какую-нибудь гадость! И обязательно при всех, чтобы девчонки видели, какой он герой, и какая я дура... Делает из меня посмешище! Ну что я сделала ему плохого, за что он со мной так? За что он меня так не любит? – она всхлипывает и долбит мной по постели.
- Экхэм… эээ… - рассеянно бормочу я между встречами с подушкой, пытаясь придумать что-то умное и значительное. Наверное, я должен быть ужасно рад: все оказалось проще, чем я думал. Хотя Джинни и отзывается об Эрни негативно, главное, что именно он тревожит её больше всего остального. Ведь это же что-то значит? Но с другой тороны…
Телепания прекратились, Джинни держит меня ровно и смотрит выжидательно. Надо что-то ответить.
- Все совсем не так, все совершенно наоборот! – да уж, очень умно, и главное значительно, - Эрни всегда старался произвести на тебе самое хорошее впечатление! Просто он немного перестарался. Понимаешь, он всё делает для того, чтобы ты обратила на него внимание. Да он… да он влюблён в тебя по уши! – уже кричу я в запале.
Джинни выпускает меня из рук, прижимая ладошки к щекам. А я плюхаюсь на одеяло и любуюсь ею воровато, украдкой. Словно не имею права видеть её такой: взволнованной, с приоткрытым от удивления ртом и горящими надеждой глазами. Ведь это никогда не может быть для меня.
- Нет, - шепчет она, - Нет, это сон. Всего лишь сон. Просто я очень хотела бы такое услышать, вот мне и приснилось…
- Это не просто сон, Джинни! Все, что я сказал – правда. Поверь, плюшевые медведи знают много людских секретов! – говорю я со всей убежденностью, на какую только способен, - Сейчас докажу. Вот, например, помнишь тот случай с мотоциклом?
Она сердито фыркает, возмущается:
- Как же, забудешь тут! Заявил во всеуслышанье, что посвящает мне какой-то прыжок, а сам затёр своим мотоциклом наши классики! И потом еще ездил вокруг школы с трусами на голове, дибил! А все ржали и гаденько на меня косились! Как противно мне тогда было! Фу, до сих пор передергивает.
Вот как оно, оказывается, выглядело…
- Но Джинни, он действительно хотел выполнить для тебя трюк, а в конце эффектно приподнести букет! Если бы ты знала, как долго Эрни тренировался! Вот только кое-что не предусмотрел… - Джинни смотрит недоверчиво, но заинтересованно, поэтому я продолжаю, - В тот день с утра он подобрал на улице маленького зеленого питона и засунул в карман. Собирался отнести его вечером в зоопарк. Питон был спокойным, как удав, лежал себе тихо в кармане, и Эрни про него забыл. Но когда в карман засунули еще и букет… Может быть, цветочный запах тому не понравился, а может колючие стебли, но как только Эрни завел мотоцикл, питон выбрался из кармана и…
Рассказываю ей, как Эрни пытался выровнять мотоцикл, умирая от щекотки, как его понесло на участок Броков, где он врезался в развешанное на веревках бельё, и на него намотались мокрые тряпки, а одна так и вовсе на голову. Как он, ничего не видя, пытался справиться с заклинившими тормозами, пока его не остановил колючий куст. Как ему потом за все это влетело от матери и какое лицо было у мистера Брока, когда Эрни возвращал тому трусы. А еще, как смотрела на него подозрительная миссис Брок, когда он уверял их, что беспокоиться не о чем - трусы чистые и поглаженные, Долорес все исправила.
Во время моего рассказа Джинни то охает, сочувствуя незадачливому герою, то улыбается и даже хихикает. А я радуюсь, что не мямлю и не заикаюсь, а так убедительно ей все излагаю – ну просто прирожденный оратор! Но вдруг Джинни снова хмурится.
- Вот говоришь, я нравлюсь ему… И как же тогда бъяснишь ту идиотскую выходку на прошлой неделе? - бросает она новый вызовов в мои глазки-пуговки.
И снова бросаюсь в путанные объяснения. Это я-то минуту назад считал себя прирожденным оратором? Явно поскромничал. Да все ораторы бы удавились от зависти – так я расписывал подвиги Эрни, обряжая своего друга в сияющие доспехи. И, кажется, смог таки убедить Джинни – она выглядит явно довольной и больше не пытается припомнить его очередные промахи.
- Как бы мне хотелось, чтобы это было правдой! - говорит она, подавляя зевок, и счастливо улыбается. Потом падает на подушку, крепко прижимает меня-медведя к себе, целует в лохматое ухо, мечтательно закрывает глаза и вскоре засыпает по-настоящему.
А я, обмирая от счастья, врезаю в память эти бесценные мгновения. Но моё блаженство не может длиться вечно, пора возвращаться домой. Я и так получил гораздо больше, чем расчитывал. Покидаю гостепреимное плюшевое тельце, бросаю последний взгляд на спящую Джинни и сквозь толщу железобетона просачиваюсь на улицу.
Я становлюсь необычайно легким и чувствую, как вырастают за спиной крылья! Вот уж не ожидал, что когда-либо еще буду по-настоящему счастлив! Кажется, я даже слышу грохот груза, только что камнем свалившегося с моей души. И верю: теперь Джинни и Эрни найдут общий язык и у них все будет хорошо!
Лечу на этих крыльях сквозь прекраснейший ночной город, спешу домой – до утра еще много времени, врят ли меня хватились.
Но, разумеется, меня хватились. На подлете к родному кладбищу везение мое заканчивается, как, собственно, и волшебное настроение. Разноцветная толпа призрачных тел мерцает в темноте, обступив какой-то почерневший камень – мою могильную плиту. Я больше не чувствую с ней той особой связи, я её потерял. Я отлучен.
Теперь я бездомный и не имею больше права здесь находится – читаю в суровых лицах своих бывших товарищей. Меня ведь предупреждали – слышу их осуждающие голоса. Я должен убраться немедленно – убеждают меня их угрожающие жесты.
И я убираюсь. И снова лечу в город. Зачем – не знаю. Должен ведь я теперь где-то обитать. И вместе со мной летят и роятся надоедливые мысли, словно гудящее облако разъяренных ос. Я знаю, чувствую, что у Эрни все сложится хорошо, что он будет счастлив вместе с Джинни. Знаю, что они непременно поженятся. А я наконец сделал то, что хотел. И теперь вроди бы должен ощущать покой и удовлетворение. Пытаюсь отыскать в себе эти чувства, но их почему-то нет. Вместо них нахожу лишь грызущую пустоту и ставшее привычным одиночество. Странно, я до сих пор думаю о себе, как о человеке. По привычке прижимаю руку у груди, когда больно и горько, словно хочу унять бьющееся сердце. Но его нет - факт. Тем не менее, от этого мне не легче. Что-то тяжелое, горячее и ненужное болит и рвется в моей груди. Болит - и не дает мне покоя.
С досады взмываю к самой высокой городской крыше, обозреваю окрестности и размышляю: на что теперь потратить вечность?
Весь город раскинулся передо мной и кокетливо подмигивает миллионами огоньков. Огоньков-светофоров, огоньков-фонарей, рекламных огоньков и огоньков автомобильных. И, наконец, огоньков–окон, за каждым из которых проходят чьи-то жизни. Жизни дорогих мне людей – за ними я смог бы присматривать. И жизни людей, отвергнувших меня, надсмехавшихся надо мной – ох, как бы я мог теперь им всем отомстить! Да-а, всем-всем, ведь торопиться мне некуда.
Но эта мысль меня греет недолго. Она, как дырявое одеяло: сколько не закутывайся, все равно откуда-то поддувает. Месть ничего не решит. Вот если бы я мог изменить их, поставить хоть на минуту на свое место, воззвать к совести, так сказать. А вот эта мысль, хоть и насквозь вся дырявая – ведь я понятия не имею, что нужно для этого сделать, - но она греет, да еще как!