Часть III. Мумий я (окончание)
Перехожу мост, иду, переступая через обломки, по заросшему колючей травой переднему двору, отворяю скрипучие ворота, и ныряю в кромешную тьму. Наощупь бреду по длинному вертлявому коридору, пока он вдруг не освещается вспышкой молнии сквозь высокие стрельчатые окна. Холодный изломанный свет успевает выхватить два одинаковых силуэта в дверном проёме, буквально в паре шагов от меня.
- Гос-сть, - еле различимое шипение тонет в очередном раскате грома.
И вдруг замок освещается мягким льдистым светом, искрящемся на строгих колоннах, на ажурных резных панелях, на каменном натертом до блеска полу. А передо мной в дверном проеме стоят бок обок две прекраснейшие девы в просвечивающих откровенных нарядах, нежно переплетая друг с другом изящные руки. Это зрелище будоражит мое сознание, но тело остается равнодушным.
- Приветствуем тебя, о путник, - журчит бархатистый грудной голос одной из них. Она кокетливо встряхивает волосами, соблазняюще оглаживает пальцами декольте, томно опускает ресницы и плавно ведет рукой в приглашающем жесте, – Добро пожаловать в наш скромный будуар.
Девы танцующей походкой неспешно движутся вглубь комнаты, а я, словно под гипнозом, следую за ними.
- О, эти бинты… Кажется, ты ранен? – обеспокоенно спрашивает вторая, влюблённо заглядывая мне в глаза. – У тебя кровь? – она жадно сглатывает и поспешно скрывает пушистыми ресницами рубиновый блеск зрачков, зазывно покусывает и облизывает пухлые губки.
- Я Джозелина, - представляется первая. – Буду рада помочь тебе с… перевязкой, - многозначительно округляет глаза и многообещающе мне улыбается.
- Я Катарина, - перебивает вторая, - И я просто эксперт по перевяс-скам, - она задирает носик, демонстрируя превосходство, выпячивает грудь и решительно "плывет" в моем направлении.
- А я к графу, - испуганно рычит мое пересохшее горло.
Девы замирают, распахнув свои удивительные сияющие глаза. Катарина водит носом, будто принюхивается, как вдруг фыркает и хлопает меня по плечу:
- Так чего ты сразу не сказал, что свой, балда! – разворачивается и, шаркая ногами, бредет к кровати. - Мы, понимаешь, как дуры, для него наряжались, расстарались… - широко зевает она, даже не пытаясь прикрыть рот ладошкой.
Джозелина тоже отмирает, по-кошачьи потягивается, чешет живот:
- Эти блестки такие колючие, - и добавляет ехидно, - Да ладно тебе, Катарина, просто признайся, что влюбилась в мумию! – она театрально закатывает глаза и прикладывает руки к сердцу.
- Что-о?! Это я-то? На себя посмотри! Размурлыкалась, как кошка, хвост распушила! – Катарина корчит рожицу и виляет в сторону Джозелины выпяченной задницей.
- Нахалка! - вопит Джозелина, хватает с кровати подушку и с размаху шлепает ей по Катарининому заду. Завязывается шуточный бой на подушках, во все стороны разлетаются перья, разлетается серебристый смех. Он отражается от стен и звонко дребезжит стеклами витражей.
А я стою, как пень, отплевываюсь от перьев и выгадываю момент, чтобы спросить про графа.
- Ау-у! – раздается вдруг душераздирающий вопль, - Сломала мне ноготь! Мой ноготь!!! Стерва!
- Сама стерва! Сама виновата! – возражает второй голос.
Девы яростно набрасываются друг на друга, пронзительно визжат, катаются по полу, раздавая тумаки. Летят оторванные пряди волос и клочья без того минималистичной одежды. И снова дикие вопли:
- А-а-а! Палец! Теперь сломала палец! Посмотри на это! Нет, ты только посмотри!!!
Я-то уж точно не горю желанием на это смотреть, и потому бочком пробираюсь к выходу, в коридор, подальше от разъяренных фурий. Уж лучше сам отыщу графа, чем попадусь этим под горячую руку.
Коридор по-прежнему освещен, так что теперь в нем легко ориентироваться. Я иду вдоль колоннады все еще под впечатлением от увиденного, и с каждым шагом придуманный мной образ старичка-одуванчика теряет непреложную четкость и достоверность. Интересно, кем приходятся графу эти мм… мадамы? За сочинением различных бредовых предположений дохожу до огромного зала, в центре которого возвышается величественное кресло-трон. А на нем… нет, показалось, просто тень мелькнула.
- Чем обязан? Соблаговолите представиться! – раздается прямо над моим ухом жесткий повелительный голос. Я поворачиваю голову и натыкаюсь на строгий взгляд высокого бледного мужчины неопределенного возраста, странно одетого и странно причесанного. Пфф, как будто сам я вполне себе обычный! Непроизвольно фыркаю, давлюсь смешком, и чтобы скрыть неловкость, восклицаю:
- Мумий я, рад знакомству! – и протягиваю свою забинтованную лапу.
Некоторое время он смотрит оценивающе, по-птичьи склонив голову на бок, а потом просто пожимает мою руку.
- Какое странное у вас имя. Мне нравится. И тем не менее, чем обязан? – но тут же спохватывается, всплескивает руками, - Ах, что же я, право! Проходите, любезнейший, проходите! Присаживайтесь. Да-да, вот сюда.
Он указывает на причудливые резные кресла рядом с камином, в котором искрится необычное зеленое пламя. Я располагаюсь в одном из них, а граф занимает соседнее, закинув ногу на ногу и приняв картинную позу.
- Так что же привело вас ко мне? – задает он свой излюбленный вопрос, а я не могу придумать ничего убедительного, поэтому просто рассказываю, что совсем недавно стал мумией, что меня преследует полиция и я нуждаюсь в убежищи. Рассказываю про свою тягу к гробницам и саркофагам и про то, что увидев этот замок, сразу подумал – уж здесь-то для меня найдется что-то подходящее! Спрашиваю у него, так ли это, и могу ли я здесь остаться.
Он задумчиво смотрит на зеленое пламя камина, а потом назидательно изрекает:
- Мне вы, разумеется, можете поведать все без утайки. Но, как правило, в нашем обществе так откровенничать не принято. Учтите это, друг мой. На будущее. Что же касается вашего вопроса, - он резво поднимается из кресла, подходит к бесконечным рядам полок с разноцветными бутылками, вытаскивает одну, - то без хорошего расслабляющего средства такие дела не решаются, не правда ли? – и растягивает губы в коварной ухмылке.
Я глупо хлопаю глазами и киваю, а сам все думаю: что этот тип подразумевает под "нашим обществом"?
Граф ловко расставляет бокалы и нектар на каменном столе ("Прямо алтарь какой-то," - мелькает в моей голове), откупоривает оранжевую пробку и щедро наливает нам апельсиновый сок. То есть нектар. Слегка взбалтывает его в бокале, принюхивается и жмурится от удовольствия.
- О, вы, несомненно, оцените выбор! Это мой любимый сорт особого нектара, отлично согревает. А какой запах! Нет, вы понюхайте, понюхайте!
Я осторожно принюхиваюсь к содержимому своего бокала: действительно, дивный ни с чем не сравнимый аромат! И уж точно не апельсиновый сок. Еще раз с удовольствием вдыхаю чудесный запах и спрашиваю:
- Что это? Ммм, как вкусно пахнет! И почему ваш нектар особый?
Граф подрывается с места и обводит рукой свой "тронный" зал:
- А вы посмотрите! Вот здесь, - он указывает на ажурные остекленные павильоны на подобии теплиц – и как я их раньше не замечал? - я выращиваю особые фрукты – кровавые плоды. Так их пафосно называют в народе из-за глубокого багряного цвета, видите? Это чрезвычайно редкие и капризные растения, вы бы знали, сколько с ними мороки! Поэтому мои особые нектары весьма недёшевы. Весьма.
- А вот здесь, - машет он в другую сторону, его глаза сияют фанатичным блеском, - в этих замечательных усовершенствованных нектарницах я самолично, - он вздергивает вверх указательный палец и многозначительно двигает бровями, - давлю фрукты и делаю основы для своих великолепных нектаров!
Я же вновь удивляюсь, как мог все это время не замечать целый строй стоящих рядами нектарниц, и восхищенно выдыхаю:
- Я впечатлён!
Граф, явно довольный произведенным эффектом, снисходительно кивает и приглашает:
- Давайте уже выпьем, чтобы я не был, так сказать, голословным! За знакомство! – мы салютуем друг другу бокалами и выпиваем.
Нектар приятной горячей волной растекается по горлу, как вдруг мне становится нестерпимо жарко, и кажется, будто я пылаю изнутри! "Что это? Что это было, жидкий огонь?" – силюсь заорать я, но из горла вырываются только хрипы и дым. Я действительно горю? Нет! Нет-нет-нет-нет! Пытаюсь подняться, суматошно размахиваю руками, неловко сметая все со стола. Бутылка с остатками нектара разбивается о каменный пол, и пролившаяся жидкость тут же воспламеняется. Я в панике мечусь на одном месте, путаюсь в бинтах, в удушливом дыму, и грохаюсь в горящую лужу, парализованный дичайшим ужасом.
Чьи-то руки подхватывают меня подмышки и вытягивают на сухое место.
- Да как же так? – бубнят над моим ухом, - Да от чего же? Огненный фрукт! В нем все дело! Но я никогда бы не подумал… Как, право же, неловко получилось! Да как его потушить? Чем бы…
Слышу удаляющиеся, а вскоре вновь приближающиеся торопливые шаги.
- Сейчас, сейчас, голубчик, потерпите! – и на меня льётся мокрая прохладная струя, но вода тут же с шипением превращается в пар, - О боги, ну что же делать? Что делать?
Мои распахнутые в ужасе глаза слезятся от едкого дыма, но не могу их закрыть: я снова лишь узник своего недвижимого тела. Очертания графа расплываются, я вижу, как он непонятно откуда вдруг извлекает яркий красный цилиндрический предмет, резко встряхивает его, и на меня обрушивается поток белой пены.
Потом эту пену разгребают и обеспокоенным голосом спрашивают:
- Ну как вы, голубчик? Получше?
Получше… Возможно. Бинты больше не горят, а лишь слегка тлеют, но внутренний пожар не утих. Что, я вот так и сгорю изнутри? Неужели это конец? Мне кажется, что никтометр раскалён до красна: он так печет мою грудь, будто стремится прожечь насквозь. Сознание уплывает, я что-то невнятно хриплю, отплевываясь дымом. Откуда-то издалека доносится голос:
- Не кормить же его пеной... Но что делать?
Жар заполняет меня до краев, мне нестерпимо душно, тону в этой духоте, задыхаюсь… В ушах стоит гул пламени и треск поленьев. Так чувствует себя каждый факел? Мне бы хоть глоток холодного воздуха, кубики льда за шиворот. А лучше - с разбега в море! В холодное северное море. Льдины, пингвины…
И чувствую, как вдруг моё запястье сковало льдом! А перед тем, как потерять сознание, разбираю причмокивающее бормотание:
- Ах, как же, право, неловко получилось…