-
Уважаемый посетитель!!!
Если Вы уже являетесь зарегистрированным участником проекта "миХей.ру - дискусcионный клуб",
пожалуйста, восстановите свой пароль самостоятельно, либо свяжитесь с администратором через Телеграм.
kiryaka
Постоялец
Ну так все таки - вы готовы провести эксперимент и сделать сводный анализ по тяжким в Австрии и Швейцарии + 2 страны со смертной казнью на выбор. Предлагаю США и Японию. Покажите как влияет наличие смертной казни на количество маньяков и подражателей... ВЫ сами то в это серьезно верите?
Кому отдавать то? Ну что за бред... А кто будет убивать тех, кто убивает смертников. Или там правило не распространяется... А где еще не распространяется? Дело в том, что вам в любом раскладе придется решать - кому где и как можно убивать, а кому как и когда нельзя... На войне можно? Вроде как можно. Если это защита отечества, то хорошо, а если меня посадили на самолет, отправили в чечню и приказали - иди и стреляй по людям - в этом случае можно? Вроде как опять же можно.. Вроде как даже люди эти маньяками и уродами не считаются. Один пошел, убил - псих и маньяк которого надо расстрелять, а другой сделал умнее и стал наемником. Ездит по горячим точкам, расстреливает людей. Ловит тот же самый кайф, но только он уже не псих и маньяк, а нормальный член общества... Еще раз вопрос - А СУДЬИ КТО?!
Aminochka
Участник
Не надо переходить на личности, и писать, что все мои слова бред. Или, кто с Вами не согласен - сразу бред выдаёт? По-моему, мы тут дискутируем, всего лишь.
Крокозябра написал(а):
Нет, не понимаю. А, собственно, на основании чего я или вы должны это понимать, сидя у себя дома в кресле перед ПК?
Вот смотрите, даже на этом примере - вас же не волнует, как гражданин Украины умудрился прожить в Санкт-Петербурге 10 лет без регистрации, при этом "регулярно попадаясь то на кражах, то на других мелких преступлениях". Вину за содеянное вы не разделяете между совершившим преступление и теми, кто обязан был и, главное, мог его предотвратить, зато готовы приговорить человека к смерти.
Крокозябра написал(а):
А вы предлагаете за любое убийство приговаривать человека к смертной казни? Это беспримерная мера.
Крокозябра написал(а):
С разными. Могу лишь сказать, что в их числе есть человек, совершивший убийство по пустяковой причине, находясь в совершенно трезвом уме.
Jetar написал(а):
Ради чего же убивают "плохие маньяки"?
Jetar написал(а):
Относительно психической вменяемости Чикатило мнения экспертов и по сей день расходятся.
Jetar написал(а):
Жестокость еще никого не правращала из человека в собаку, крокодила или обезьяну. Такое только в разносортных ужастиках можно увидеть. Поэтому утверждение "все мы люди" верно и не требует никаких аллегорических сравнений.
Jetar написал(а):
Если усиленно фантазировать на тему того, каким сложным процессом является поимка маньяка, хирургические операции, проводимые врачами, охрана государственной границы и т.д., так можно низвести процент преступной халатности до уровня погрешности и придти к выводу, что либо мы живем в идеальном обществе, либо надобности в вышеперечисленных структурах за их несостоятельностью нет никакой. Тогда какой вообще толк может быть от смертной казни?
Jetar написал(а):
Не так помучался, не так улыбнулся и вообще что-то очень веселый - это уже какие-то придирки из околофилософской области.
Не хотите - не кормите. Разделение налогоплательщиков на категории в зависимости от того, кто и кого кормит, достаточно условно. Мало ли кого я не хочу кормить. Но если вам станет от этого легче, можете представить, что кормите беспомощную и несправедливо порицаемую милицию, а остальные 50% народонаселения, выступающие против смертной казни, кормят маньяков.
Jetar написал(а):
Во-первых, далеко не все маньяки в этом признаются. Многие из них являются достаточно самобытными единицами. Во-вторых, логики в этом аргументе нет никакой. Битцевский маньяк брал пример с Чикатило, которого казнили. Следовательно, связь тут если и присутствует, то весьма произвольная, и никакой закономерности тут не наблюдается.
mademoiselle Рашпиль написал(а):
Я слишком плохого мнения о деятельности многих отсеков бюджетной сферы, услугами которых я не пользуюсь именно по этой причине. Но если каждый будет оплачивать только то, что считает нужным, в стране эта самая бюджетная сфера рухнет целиком. Поэтому пересчитывать кровные копейки или миллионы, которые улетают в бюджетную трубу - занятие, безусловно, увлекательное, но к реальности оно не имеет никакого отношения.
Jaratar
Участник
Знаете, лично для меня очень затруднительно ответить на этот вопрос.
Но читая эту дискуссию, я заметил, что противники смертной казни иногда обвиняют её сторонников в том, что им просто хочется крови, что они считают себя в праве решать можно ли жить другим или нет.
Я считаю, что такие обвинения в адрес сторонников смертной казни необоснованны. Мне кажется, эти люди в первую очередь заботятся о том, чтобы в обществе были справедливость и безопасность. Вопрос в том, правомерна ли такая мера... Эффективна ли она... Здесь есть много "за" и "против".
Мне просто захотелось поддержать Aminochk'у в её словах:
Я повторюсь, что для меня вопрос смертной казни представляется сложным, особенно в России. Но давайте всё-таки вести цивилизованную беседу и не приписывать другим того, что они не говорили.
Но читая эту дискуссию, я заметил, что противники смертной казни иногда обвиняют её сторонников в том, что им просто хочется крови, что они считают себя в праве решать можно ли жить другим или нет.
Я считаю, что такие обвинения в адрес сторонников смертной казни необоснованны. Мне кажется, эти люди в первую очередь заботятся о том, чтобы в обществе были справедливость и безопасность. Вопрос в том, правомерна ли такая мера... Эффективна ли она... Здесь есть много "за" и "против".
Мне просто захотелось поддержать Aminochk'у в её словах:
Потому что, увы, в данной дискуссии это присутствует.
Я повторюсь, что для меня вопрос смертной казни представляется сложным, особенно в России. Но давайте всё-таки вести цивилизованную беседу и не приписывать другим того, что они не говорили.
SkaarjD
Геймер
Forever Free написал(а):
Тем не менее, утопию мы отчего-то до сих пор не построили, а значит не все так просто. Большинство подобных исследований - отличный материал для фантастических книжек (рисующих нам "радужное" будущее, в котором все "плохие" гены давит всемогущая Система), но не более.
Кстати, твои утверждения подтверждают мысль о том, что преступное поведение - это болезнь. Это физические нарушения организма. Своим утверждением ты снимаешь всякую ответственность с преступника. Он таким родился, какие к нему могут быть претензии? Фактически, ты сейчас мужественно защищаешь идею, что преступники - люди больные. И, выходит, призываешь цивилизованное общество убивать больных людей.
Как бы то ни было, все эти копания в наследственности выглядят слишком смешными, чтобы воспринимать их всерьез. Ибо до совершения преступления, потенциального маньяка "с плохими генами" вы все равно не засудите. А если не хотите, чтобы он после преступления размножался - так держите его за решеткой, чтоб не рожал. Причем тут смертная казнь? Какой, нафиг, генофонд? Стремления к "чистым генам" ведут к уничтожению всех слабых, вялых, глупых, "другой нации" и вообще "не из нашего района". Чистые гены - это только здоровые представители общества, без болячек, близорукости, с IQ 180, не пьющие, не курящие и не играющие в компьютерные игры. Следите за историей практически любой цивилизации - погоня всегда была не за генами. А если ваш маньяк уже успел разродиться потомством, что нам делать с подрастающими мини-маньяками? Опасные идеи у вас, товарищи, вместе с некоторыми академиками.
Вот мальчишка пришел в школу и поубивал кучу людей, выходит и папа его был маньяком, и дедушка, и предки-варвары. Уверен, если поискать, пара-тройка маньяков-прадедов найдется, но, опять же, пара-тройка маньячных предков найдется у всех. А если с отцом, матерью, дедом и троюродной тетей брата жены прадеда все было тип-топ, то почему же он пошел в школу с пистолетом?
Я не привык винить "гены", "бога", "природу", "родителей" и вообще перекладывать ответственность на кого-либо. Вся ответственность всегда на нас. Нет высшей силы, на которую все можно повесить. Если он совершил преступление - значит он виноват. Но если мы потом его казнили - значит нам с этим жить.
И проблема, повторюсь в двух тысячный раз, не в высших силах, а в нас. Если отбросить эмоциональный фон и разные степени зверства, факты остаются следующими: он поубивал одних из нас, мы убили его. Потому что мы тоже можем убивать. И до тех пор, пока мы можем убивать, убийства не закончатся никогда.
Forever Free написал(а):
Подсказка: если читать тексты не по диагонали и не столбиками, а последовательно, все сразу становится кристально ясным
Jetar
Геймер
А просто так - они испытывают болезненную необходимость убивать.Баян написал(а):
Угу... и сидел бы он в больничке, кушал супчик, давал бы интервью. Популярность вместо наказания...Баян написал(а):
Биологически да, но не зря же существует такое понятие как "нелюди".Баян написал(а):
Гиперболизация здесь ни к чему.Баян написал(а):
Стоп. Я говорю об эффективности пеницитарной системы. Человек должен чувствовать, что он отбывает наказание, достойное свершённых им преступлений. Если он чувствует себя, как сыр в масле, то тогда смысл его заключения остаётся неизвестным.Баян написал(а):
фра Чезаре
Гуру
Бывает, что не обоснованы. А порой - обоснованы. Мне иногда кажется, что некоторые фанатичные сторонники смертной казни - такие же маньяки, как и серийные убийцы. И те, и другие жаждут крови. Но если вторые сами идут убивать, то первые требуют, чтобы убийствами занялось государство. А кого именно это государство будет убивать, они особо и не задумываются.Jaratar написал(а):
Крокозябра
Почетный участник
На основании его же слов, что он и еще бы поубивал.Баян написал(а):
По моему, это больше должно волновать эмиграционные службы.Баян написал(а):
1. Мне своего чувства вины хватает, чтобы на себя еще и чужую вину взваливать.Баян написал(а):
2. Я не считаю, что эти преступления можно было предотвратить, потому что наши компетентные органы должны реагировать на факт совершения преступления или на факт подготовки к совершению преступления. И они не могут пользоваться услугами прорицательниц, как фильме "Особое мнение"
Я считаю, что поймав преступника они остановили его, спасли его будущие жертвы, но только на то время, пока он находится в заключении.
А вы не разделяете вину с теми кто освободил Вороненко досрочно, при чем осужден он был за изнасилование?
Не помню такого.Баян написал(а):
Помоему, по второй части моего сабжа можно понять, что за непредумышленные убийства и за убийства в состояни аффекта, казнить бессмысленно и сажать тоже.
И вы с ним общаетесь на равных, узнав, что он может убить из-за пустяка. Он глубоко сожалеет о содеянном и в остальном ведет образ жизни добропорядочного гражданина. Или он дебоши регулярно устраивает, выгоняет из дому мать, детей своих регулярно лупит, как выпьет.Баян написал(а):
фра Чезаре
Гуру
Пример того, как у нас могут заставить человека признаться в убийстве, которого он не совершал (из обзора решений Европейского Суда по жалобам из России):
Дело Mikheyev v. Russia (Михеев против России): пытки в милиции
Тот же материал с сайта Европейского суда по правам человека (Cтрасбургского суда).
Чтобы Мухоморовна не заявляла, что всё это выдумки журналистов.
Дело Mikheyev v. Russia (Михеев против России): пытки в милиции
Январь 2006 года
Суд огласил решение по делу Mikheyev v. Russia 26 января 2006 г., признав нарушение ст. 3 (запрет пыток и жестокого и унижающего обращения) и ст. 13 (право на эффективное средство правовой защиты) Конвенции. Ранее Европейский Суд уже рассматривал российские жалобы на нарушение ст. 3, однако они в большинстве своем касались условий содержания в местах лишения свободы. Дело Mikheyev v. Russia представляет собой новшество в практике работы Суда по российским делам. Во-первых, на рассмотрение Суда впервые был вынесен вопрос о пытках в милиции и Суд факт пыток признал. Во-вторых, Суд счел необходимым детально рассмотреть ход расследования жалоб Михеева на пытки. Основанием для подачи жалобы Mikheyev v. Russia в Европейский суд послужили следующие обстоятельства.
8 сентября 1998 г. 22-х летний сотрудник ГАИ Алексей Михеев со своим другом Ф. на машине Михеева поехали из г. Нижний Новгород в г. Богородск. Там они познакомились с двумя девушками и катали их на автомобиле. Потом одну из девушек довезли по ее просьбе до дому, а вторая решила поехать с молодыми людьми в Нижний Новгород. В Нижнем Новгороде она попросила Алексея отвезти ее обратно в Богородск. Алексей отказался, так как была ночь, и он чувствовал себя уставшим. Алексей редложил девушке переночевать у него, пояснив, что дома у него родители и ей нечего бояться. Однако девушка отказалась и вышла на автобусной остановке, сказав, что пойдет к знакомым. Домой девушка не вернулась. 10 сентября ее родственники обратились в милицию, начался розыск. Почти сразу же было установлено, что последним с кем видели пропавшую, является Алексей Михеев.
10 сентября 1998 г. Алексей Михеев готовился к выходу на службу во вторую смену. Около 16 часов к нему домой приехал командир взвода и предложил проехать с ним в полк к командиру батальона. Командир сказал Алексею, что перед заступлением на службу он должен выехать в г. Богородск к следователю для дачи объяснений по поводу пропавшей девушки. Алексея сопроводили в Богородск на служебной машине его непосредственные начальники. В Богородский городской отдел внутренних дел (ГОВД) из Нижнего Новгорода также был доставлен и Ф.
Ни Михееву ни Ф., никаких обвинений предъявлено не было. До 12 сентября их держали в ГОВД без оформления документов о задержании. Для того чтобы иметь возможность держать их под стражей и дальше, сотрудники ГОВД сфабриковали рапорты о совершении Михеевым и Ф. мелкого хулиганства на вокзалах г. Богородска около 22 часов 10 сентября (т.е. когда они фактически находились в Богородском ГОВД). На основании подложных рапортов о совершении мелкого хулиганства, судья Богородского районного суда вынесла 12 сентября 1998 года постановление о наложении на Алексея Михеева и Ф. административного ареста на пять суток.
В то время, пока Михеев и Ф. находились в ГОВД, с ними вели "беседы" принуждая их сознаться в изнасиловании и убийстве девушки и заставляя их написать явку с повинной. По отношению к Ф. сотрудники милиции применяли физическую силу и наносили побои. С Михеевым сотрудники милиции вели себя грубо, угрожали "более жесткими" методами допроса, несколько раз ударили его. В это же время сотрудники милиции проводили обыски в квартирах, дачных домиках и гаражах, принадлежавших родственникам задержанных. Обыски проводились без санкции прокурора и без участия понятых. Некоторые из этих действий не протоколировались вообще, а некоторые оформлялись как протоколы осмотра места происшествия. Так же сотрудники милиции провели "осмотр" автомобиля Алексея Михеева. При осмотре машины работники милиции, якобы, изъяли три пистолетных патрона. Понятые при осмотре машины также не присутствовали и были приглашены для подписания протокола лишь тогда, когда "обнаруженные" патроны уже лежали на сидении машины.
По истечении срока административного ареста, 16 сентября 1998 г., Ф. был освобожден, а Алексей Михеев под конвоем был доставлен в Ленинское районное управление внутренних дел (РУВД) г. Нижнего Новгорода, где был арестован по подозрению в совершении преступления, предусмотренного статьей 222 УК РФ (хранение боеприпасов). Основанием для возбуждения уголовного дела послужил протокол обыска, согласно которому в автомашине Михеева были обнаружены 3 патрона.
16 сентября Ф. был вызван в Ленинский РУВД для допроса в качестве свидетеля. После допроса оперативным уполномоченным, Ф., по его словам, был избит начальником отдела уголовного розыска, который требовал сознаться в убийстве девушки. Избивая Ф., сотрудник милиции угрожал пытками электротоком. После этого Ф. задержали за якобы совершенное им мелкое хулиганство и в наручниках поместили в камеру. Днем 17 сентября Ф. был отпущен домой, однако спустя 2-3 часа вновь задержан и без всяких объяснений доставлен в Ленинский РУВД. Там Ф. привели в кабинет, где среди других находились заместитель начальника Управления Внутренних Дел (УВД) Нижегородской области и заместитель прокурора Нижегородской области. Зампрокурора области пытался заставить Ф. признаться в убийстве и угрожал посадить в камеру с больными туберкулезом, где нет солнечного света, и где Ф. заразится туберкулезом. В адрес Ф. Были высказаны и другие угрозы. В результате психологического давления и страха, что угрозы будут приведены в исполнение, Ф. был вынужден оговорить себя, сказав, что они с Михеевым изнасиловали и убили девушку. Сотрудники правоохранительных органов потребовали показать место, где зарыт труп. Под воздействием угроз Ф. назвал вымышленное место убийства. Дважды на место, указанное Ф. выезжала оперативно - следственная группа с кинологом. Труп, естественно, не нашли.
В период с 17 по 19 сентября Алексей Михеев подвергался интенсивным допросам. Несмотря на то, что формально Алексея Михеева арестовали по подозрению в хранении патронов и официального обвинения в убийстве ему не предъявляли, допрашивали его только по поводу исчезновения и предполагаемого убийства девушки. По словам Михеева, сотрудники милиции приезжали к нему в ИВС, издевались над ним, угрожали, что поместят в общую камеру с рецидивистами и объявят им, что Михеев - сотрудник милиции, изнасиловавший и убивший несовершеннолетнюю девушку, угрожали, что применят пытки, в частности, электротоком.
19 сентября (после признания Ф. и неудачных поисков трупа), Михеева привезли из ИВС в Ленинский РУВД, где он был допрошен начальником отдела уголовного розыска, который сказал, что не верит утверждениям Михеева о невиновности и угрожал ему применением пыток. После этого Михеева отвели в кабинет на 3-м этаже, где сотрудник РУВД К. и С. применили к Михееву пытку электротоком. Подключение тока повторялось несколько раз, в результате чего Михеев был вынужден сознаться в изнасиловании и убийстве. После получения признания Михеева перевели в другой кабинет, где его стал допрашивать заместитель прокурора области. Михеев заявил, что невиновен и повторил показания, которые давал до пытки. По словам Михеева, он сообщил прокурору, что к нему применяют недозволенные методы воздействия, хотя конкретно на пытки электротоком указать побоялся. Не получив от Михеева признательных показаний, прокурор распорядился "отвести его туда откуда привели". После этого Михеева опять привели в кабинет, где применили пытку током. Затем в кабинет зашли несколько человек, среди которых Михеев узнал двух сотрудников Богородского ГОВД и прокурора г. Богородска. В присутствии Богородского прокурора Михееву пообещали, что если он не сознается и не скажет где труп, его сильно изобьют. После чаепития прокурор и пришедшие с ним сотрудники милиции ушли. Оставшиеся милиционеры стали угрожать Михееву продолжением пыток.
По описаниям Михеева после применения пыток состояние его психики было таково, что он сам начал сомневаться в том, что не совершал убийства. Страшась повторения пыток, Михеев согласился сделать признание в убийстве, но не мог показать место, где находится труп. Ему опять стали угрожать пыткой. Михеев сказал, что он не помнит, где зарыт труп, но ему не верили. В конце концов Михеев нарисовал схему места захоронения трупа. Потом Михееву предложили сознаться еще в нескольких нераскрытых убийствах. Алексей согласился и на это. После этого сотрудники милиции отошли от Михеева и стали пить чай. Михеев, не отдавая отчета в своих действиях и, по-видимому, находясь в реактивном состоянии после применения пыток, вскочил со стула, на котором его пытали, и выбросился из окна кабинета, разбив стекло головой. Упав на милицейский мотоцикл, стоявший во дворе РУВД, Алексей получил ряд травм, в том числе тяжелый компрессионный перелом позвоночника с разможжением спинного мозга.
Когда приехала машина скорой медицинской помощи, с Михеева сняли наручники, и он был госпитализирован. В этот же день, 19 сентября 1998 года, "убитая" им девушка пришла домой. После госпитализации Михееву была проведена операция. Несколько недель после происшествия он находился в крайне тяжелом состоянии. До 21 сентября 1998 г около его палаты была выставлена вооруженная охрана. По словам Л. Н. Михеевой - матери Алексея, врач больницы, куда был доставлен Михеев, отказался зафиксировать повреждения кожного покрова на ушных раковинах Михеева, несмотря на ее неоднократные просьбы. В настоящее время Михеев не может ходить Ноги и тазовые органы парализованы, он нуждается в постоянном уходе.
21 сентября 1998 г. прокуратурой Ленинского района г. Нижнего Новгорода было возбуждено уголовное дело по статье 110 УК РФ (доведение до самоубийства). Через три месяца уголовное дело было прекращено с указанием на то, что действия сотрудников милиции соответствовали закону, а "показания Михеева следует расценивать как защитную реакцию в оправдание своего поступка - попытки покончить жизнь самоубийством". В результате жалоб Михеева следствие по делу было возобновлено, но затем опять прекращено. В течение последующих лет следствие по делу возобновлялось и прекращалось многократно. Органы прокуратуры не проводили необходимых следственных действий, неверно протоколировали показания некоторых свидетелей, необъективно оценивали уже собранные по делу доказательства.
Осенью 2001 г., после 3 лет расследования представители Михеева направили жалобу в Европейский Суд. Решение о приемлемости жалобы Михеева было вынесено Судом 7 октября 2004 г. Следует отметить, что к моменту рассмотрения вопроса о приемлемости расследование дела Михеева на национальном уровне продолжалось уже более 5 лет. В связи с тем, что после коммуникации жалобы Михеева расследование было в очередной раз возобновлено, Представитель Российской Федерации в Европейском Суде утверждал, что до тех пор, пока российские власти не закончили расследование, рассмотрение дела Михеева в Европейском Суде будет преждевременным - не будут исчерпаны внутренние средства правовой защиты. Суд не принял этот аргумент, указав, что следствие по делу Михеева ведется уже 5 лет, и если то или иное средство защиты с течением времени показало свою неэффективность, то заявитель не обязан далее прибегать к этому средству.
После этого следствие по его делу активизировалось. 30 июня 2005 г. органы прокуратуры вынесли обвинительное заключение в отношении двух сотрудников милиции (тех, кто непосредственно принимал участие в пытках Михеева). 30 ноября 2005 г. суд Ленинского района г. Нижнего Новгорода приговорил сотрудника Ленинского РУВД С. и бывшего сотрудника этого же РУВД К. к 4 годам заключения в колонии общего режима за применение пыток к Алексею Михееву.
В связи с тем, что национальный суд вынес приговор, в котором был признан факт применения пыток, Европейский Суд счел нужным рассмотреть вопрос о том, сохранил ли Михеев статус жертвы. Суд отметил, что решение или какие-либо меры, принятые в пользу заявителя, не являются достаточными для того, чтобы лишить его статуса жертвы, пока национальные власти не признали по существу нарушение его прав и не обеспечили компенсацию вреда, причиненного нарушениями. Применительно к делу Михеева Суд отметил, что, во-первых, приговор от 30 ноября 2005 г. не является окончательным и может быть отменен на стадии кассации. Во-вторых, не смотря на тот факт, что бесчеловечное обращение было признано судом первой инстанции, заявитель не получил никакой компенсации. В-третьих, приговором от 30 ноября 2005 г. национальные власти признали лишь сам факт пыток. Приговор не затрагивал вопроса о качестве расследования по его делу, на которое также жаловался заявитель. На этом основании Суд пришел к выводу, что вынесение приговора в отношении сотрудников милиции, применявших пытки, не лишило Михеева статуса жертвы.
В постановлении Суда по делу Михеева рассматриваются три вопроса. Первый - о факте применения пыток. Второй - о том, было ли проведено органами прокуратуры эффективное расследование по делу. И третий - имел ли заявитель в своем распоряжении эффективное средство правовой защиты против нарушений его прав.
В рамках рассмотрения вопроса о пытках Суд обратился к установленному в его прецедентах принципу, согласно которому факт пыток или жестокого и унижающего обращения должен признается только при наличии доказательств, не вызывающих обоснованных сомнений. При этом Суд указал, что на государственных органах лежит обязанность по защите физической неприкосновенности лиц, находящихся по стражей. Когда лицо взято под стражу в хорошем состоянии здоровья, а при освобождении имеет какие-либо повреждения, - государство обязано представить убедительные объяснения происшедшего.
Суд отметил, что стороны не оспаривают тот факт, что заявитель получил серьезные травмы, так как выпрыгнул из окна здания отделения милиции и то, что он сделал это сам. Однако различаются версии сторон о том, что побудило заявителя выпрыгнуть из окна. Прокуратура настаивала на том, что допрос 19 сентября 1998 г. проходил в рамках закона и что заявитель имел какие-то психологические проблемы, которые побудили его совершить попытку самоубийства. Заявитель оспаривал эту точку зрения. Он отмечал, что перед инцидентом он не показывал никаких признаков ментального расстройства и что он пытался покончить с собой исключительно потому, что хотел положить конец мучениям.
Суд установил, что на всех стадиях расследования заявитель описывал детальную картину того, кто и как его пытал. Кроме того, показания заявителя были подкреплены заявлениями его матери и ряда свидетелей, которые подтвердили, что видели следы электрических ожогов на голове и ушах. Наконец, в соответствии с результатами судебно-медицинской экспертизы, у заявителя были следы укуса на языке - травма, которая прямо указывает на правдоподобность описанных заявителей обстоятельств. Ф. показал, что, когда он находился в милиции, его запугивали такими же видами пыток, какие описывал заявитель. Он подтвердил, что во время нахождения под стражей его били и пугали насилием и пыткой электродами. В ходе короткой беседы с заявителем в милиции Ф. видел синяки на его шее.
Суд также отметил, что судебно-медицинская экспертиза не выявила следов ожогов от электротока. Кроме того, доктора и другой персонал, которые лечили заявителя, не видели никаких следов электродов. Об отсутствии таких следов заявили и некоторые пациенты больницы, где лечился заявитель.
Суд пришел к выводу, что основываясь на материалах предварительного следствия, имеющихся у Суда в неполном виде, очень трудно установить "вне разумного сомнения", что именно произошло в Ленинском РОВД 19 сентября 1998 г. В то же время Суд отмечает, что не имеет возможности прийти к окончательному выводу потому, что соответствующие органы не провели эффективного расследования, а государство-ответчик не предоставило ему материалы уголовного дела.
Суд выяснил, что до указанного случая заявитель не имел никаких психических проблем. Что касается психологического состояния, один из его бывших коллег описал его как слабохарактерную личность. В дополнение к этому, психологическое тестирование на работе показало, что заявитель склонен избегать конфликтов. Однако, эти характеристики не означают того, что заявитель был предрасположен к самоубийству, как трактуют это национальные органы. Напротив попытка самоубийства требует волевого решения. Суд также отмечает, что медицинское обследование, проведенное экспертами в 2001 г., не выявило никаких тенденций к самоубийству на тот момент. В отсутствие другой информации по этому вопросу Суд пришел к выводу, что заявитель перед инцидентом не страдал никаким дефектом психики, который повлиял бы на исход данного дела. Действительно, заявитель был помещен в стрессовую ситуацию, так как ложно подозревался в совершении тяжкого преступления. Однако не дано никакого достоверного объяснения, почему заявитель - зная, что невиновен - должен был попытаться совершить самоубийство, если на него не оказывалось никакого давления. Суд принял во внимание доказательство, которое было представлено Ленинскому районному суду. Тот заслушивал показания свидетеля В.З., который заявлял, что подвергался пыткам электрическим прибором, таким же, какой применялся к заявителю. Кроме того, суд заслушал свидетельницу В.К. (следователя), которая подтвердила, что слышала от коллег, что заявитель совершил попытку самоубийства, когда к нему применялись пытки. А также суд изучил "признание", написанное заявителем, которое косвенно подтверждает его версию событий.
Опираясь на выводы российского суда, Европейский суд пришел к выводу, что во время нахождения в отделении милиции, заявитель был подвергнут жестокому обращению с целью получения признательных показаний или информации о преступлениях, в которых его подозревали. Жестокое обращение, примененное к нему, вызвало настолько тяжелые психические и физические страдания, что заявитель совершил попытку самоубийства, результатом которой явилась полная физическая недееспособность. Учитывая критерий жестокости и цель жестокого обращения, Суд пришел к заключению, что в данной ситуации обращение с заявителем должно рассматриваться как пытка в свете статьи 3 Конвенции.
Наибольшее внимание Европейский суд уделил вопросу об эффективности расследования, которое проводили органы прокуратуры по делу Михеева. Суд снова напомнил, что отсутствие результатов расследования само по себе не подтверждает его неэффективность: обязательство провести расследование относится в первую очередь к его методам. Не каждое расследование может быть удачным или признавать версию заявителя. Однако методы расследования должны быть таковы, чтобы с их помощью в принципе было возможно установить обстоятельства дела и, в случае, если жалобы оказались обоснованными, идентифицировать и наказать виновных.
Суд указал, что расследование жалоб на пытки и жестокое обращение должно быть тщательным. Это означает, что государственные органы должны всегда предпринимать серьезные попытки установить, что на самом деле произошло, и не должны полагаться на ненадежные или необоснованные доказательства для прекращения расследования либо для принятия каких-либо решений. Они должны предпринимать все возможные меры для того, чтобы собрать и сохранить доказательства по делу, включая, свидетельства очевидцев, медицинские свидетельства и т.д.. Любой недостаток расследования, который влияет на возможность установить причину происхождения травм или установление виновных, грозит тем, что расследование не будет соответствовать указанным стандартам. Суд так же отметил, что расследование должно быть своевременным. В делах по статьям 2 (право на жизнь) и 3 (запрет пыток) Конвенции, где эффективность официального расследования имеет первостепенное значение, необходимо давать оценку своевременности начала расследования и осуществления основных следственных действий, а так же общую продолжительность расследования. Суд подчеркнул, что большое значение для эффективности расследования имеет его независимость. Расследование теряет свою независимость, когда члены подразделения или органа, подозреваемые в применении жестокого обращения, сами же производят расследование. Независимость расследования включает в себя не только отсутствие иерархической или должностной связи между следователями и предполагаемыми нарушителями, но и независимость выводов расследования.
Приступая к анализу расследования жалоб Михеева на пытки, Суд отметил, что с целью получения возможности проверить обоснованность претензий заявителя к расследованию Суд запросил у государства-ответчика копии материалов уголовного дела, возбужденного по факту прыжка заявителя из окна РУВД. Государство-ответчик, ссылаясь на статью 161 УПК РФ (тайна следствия), отказалось предоставить запрошенные материалы. Суд изучил статью 161 УПК и установил, что она оставляет вопрос о разглашении материалов дела на усмотрение органов следствия. Статья также гласит, что разглашение материалов не должно мешать проведению следствия или нарушать законные интересы лиц, участвующих в уголовном процессе. Государство-ответчик не предоставило никаких дополнительных объяснений своего отказа в предоставлении документов и информации, которая находится в их владении. Суд отметил, что он вправе сделать определенные выводы из этих действий и изучить дело по существу на основании информации, предоставленной заявителем. Суд также принял во внимание доказательства, представленные на слушании в Ленинском районном суде г. Нижнего Новгорода 30 ноября 2005 г..
С точки зрения Суда, в данном деле следственные органы не были абсолютно пассивными. Так, следователь допрашивал нескольких сотрудников Ленинского РУВД, врачей и пациентов больниц, где Михеев лечился после полученной травмы. Так же он запросил медицинскую карту Михеева и результаты его обследований на предмет физического и психического состояния, и произвел некоторые другие действия. Однако, в отсутствие материалов уголовного дела, Суд столкнулся с невозможностью оценить качество предпринятых мер, то есть оценить, как были получены доказательства, какие вопросы были поставлены следствием перед свидетелями и экспертами, и т.д.
Вместе с тем, представленные Суду постановления следователей о прекращении уголовного дела, указывают на серьезные недостатки расследования. Например, из этих документов не ясно, были ли предприняты попытки обыскать предполагаемое место пыток и если да, то каков был результат. То, что такой обыск был произведен и в ходе него было найдено признание в убийстве, написанное заявителем, стало ясно только из решения суда от 30 ноября 2005 г. Следователь не пытался найти и опросить лиц, которые содержались вместе с заявителем в период между 10 и 19 сентября 1998 г. Меж тем, эти люди могли предоставить важную информацию относительно поведения заявителя перед попыткой самоубийства. Так же неясно, был ли когда-либо допрошен свидетель В. - сосед Михеева по палате, который мог видеть следы пыток на ушах заявителя.
По мнению Суда, ряд следственных действий был предпринят с необоснованной задержкой. Например, заключение судебно-медицинской экспертизы заявителя датировано 26 октября 1998 г., то есть пять недель спустя после предполагаемых пыток. Сотрудники милиции, подозреваемые в применении жестокого обращения, были вызваны в прокуратуру для опознания только спустя два года после инцидента. Мать заявителя была допрошена только в 2000 г., а врач- только в 2001 г., хотя он был одним из первых, кто видел заявителя после случившегося. Следователь не допрашивал персонал и пациентов больницы до января 2000 г. (за исключением пациента Б. и врача К., которые были допрошены в ходе первого раунда следствия). Психиатрическое заключение о состоянии заявителя было подготовлено только в 2001 г., несмотря на то, что психическое состояние было признано прокуратурой основной причиной попытки самоубийства и именно на него ссылалась прокуратура при прекращении уголовное дела.
Суд также отмечает, что все решения о возобновлении расследования по делу содержали в себе указания на необходимость проведения дополнительных действий. Однако эти указания следователи далеко не всегда выполняли. Поэтому постановление об отказе в возбуждении уголовного дела от 25 февраля 1999 г. основано на тех же самых утверждениях, что и постановление от 21 декабря 1998 г. Постановление от 24 февраля 2000 г. было также основано на тех же самых утверждениях. До 2000 года передача уголовного дела следующему и следующему следователю продвигала расследование вперед и в постановлениях появлялась новая информация. Однако это происходило с большими задержками, в результате чего время было потеряно, что негативно сказалась на успехе расследования. По мнению Суда, этого можно было бы избежать.
Суд отметил, что в данном деле имелась очевидная связь между лицами, ответственными за проведение расследования, и теми, кто был предположительно вовлечен в преступление. Суд обратил внимание, что в день случившегося заявитель допрашивался в Ленинском РУВД г. Нижнего Новгорода. Допрос проходил в присутствии старшего следователя милиции, заместителя областного отделения МВД и двух сотрудников прокуратуры - прокурора г. Богородска и заместителя областного прокурора, МР. По словам заявителя, хотя МР. не присутствовал в кабинете в момент пыток, он никак не отреагировал на жалобы заявителя о жестоком обращении. Более того, когда заявитель отказался признаться в инкриминируемом ему убийстве, МР. вернул заявителя сотрудникам милиции, на незаконное обращение со стороны которых заявитель ему пожаловался. Несмотря на то, что было известно, что МР. принимал участие в допросе 19 сентября 1998 г. и отказался принять меры по жалобам заявителя на жестокое обращение, следствие по данному делу было передано Ленинской районной прокуратуре г. Нижнего Новгорода, которая была подчинена областной прокуратуре, в которой МР занимал высокий пост. В течение последующих лет дело оставалось в той же районной прокуратуре, не смотря на многочисленные приостановления и прекращения. Только в 2004 г. дело было передано в отдел по особо важным преступлениям; однако, оно так и оставалось под юрисдикцией областной прокуратуры.
В ходе расследования органы прокуратуры тесно сотрудничали с РУВД Ленинского района. Так, оперуполномоченный О., который, по словам заявителя, участвовал в его допросах в 1998 г , получал задание найти и допросить свидетеля В. Этот сотрудник отчитался в прокуратуре, что искал В. дома и не смог его обнаружить. Позднее В. заявил, что никто и никогда из милиции к нему не приходил и допросить не пытался. Таким образом, одна из важных задач следствия была доверена лицу, причастному к нарушению.
Суд отметил выборочный и порой нелогичный подход органов прокуратуры к оценке доказательств. Первое решение прекратить дело, принятое 21 декабря 1998 г., было основано исключительно на показаниях сотрудников милиции, которые принимали участие в допросе заявителя и которые, на этом основании, не могут быть признаны независимыми свидетелями. В тоже время следователь не учел показания, данные свидетелем Б. - соседом заявителя по палате. Показания Б. были отвергнуты следователем потому, что Б. не имел специального медицинского образования и, по мнению следователя, не мог отличить ожоги от электротока от травм, вызванных падением заявителя из окна. В то же время следователь ссылается на мнение бывшего начальника заявителя, который показал, что у заявителя слабый характер. Его показания были приняты следователем без вопросов, не смотря на то, что этот свидетель не имел никакого специального психологического или психиатрического образования.
Суд был поражен фактологической частью постановления следователя от 21 декабря 1998 г. Следователь постановил, что 11 сентября 1998 г. заявитель был освобожден, но потом снова арестован за нарушение общественного спокойствия на вокзале. Однако к тому времени было официально подтверждено, что протоколы сотрудников милиции Н., Т. и Д. (которые, как утверждалось, задержали заявителя на вокзале) были сфабрикованы, и что в указанное время заявитель находился в милиции. Тем не менее, это изложение фактов было повторено в постановлении об отказе в возбуждении уголовного дела от 25 февраля 1999 г. Этот факт, по мнению Суда, безвозвратно дискредитирует логичность и адекватность следствия в глазах независимого наблюдателя.
Суд придал особое значение тому, что за семь лет дело так и дошло до судебного разбирательства. Предварительное следствие прекращалось и возобновлялось более пятнадцати раз, при этом очевидно, что в течении определенных периодов процесс расследования был не более чем формальностью с предсказуемым дальнейшим отказом. Учитывая все эти недостатки, Суд пришел к выводу, что в данном деле расследование не было адекватным и достаточно эффективным.
Суд установил, что заявителю было отказано в соответствующем эффективном расследовании по жалобе на жестокое обращение в отделении милиции и в доступе к средствам правовой защиты, включая право на компенсацию. Суд назначил заявителю компенсацию в размере 250 000 Евро.
Суд огласил решение по делу Mikheyev v. Russia 26 января 2006 г., признав нарушение ст. 3 (запрет пыток и жестокого и унижающего обращения) и ст. 13 (право на эффективное средство правовой защиты) Конвенции. Ранее Европейский Суд уже рассматривал российские жалобы на нарушение ст. 3, однако они в большинстве своем касались условий содержания в местах лишения свободы. Дело Mikheyev v. Russia представляет собой новшество в практике работы Суда по российским делам. Во-первых, на рассмотрение Суда впервые был вынесен вопрос о пытках в милиции и Суд факт пыток признал. Во-вторых, Суд счел необходимым детально рассмотреть ход расследования жалоб Михеева на пытки. Основанием для подачи жалобы Mikheyev v. Russia в Европейский суд послужили следующие обстоятельства.
8 сентября 1998 г. 22-х летний сотрудник ГАИ Алексей Михеев со своим другом Ф. на машине Михеева поехали из г. Нижний Новгород в г. Богородск. Там они познакомились с двумя девушками и катали их на автомобиле. Потом одну из девушек довезли по ее просьбе до дому, а вторая решила поехать с молодыми людьми в Нижний Новгород. В Нижнем Новгороде она попросила Алексея отвезти ее обратно в Богородск. Алексей отказался, так как была ночь, и он чувствовал себя уставшим. Алексей редложил девушке переночевать у него, пояснив, что дома у него родители и ей нечего бояться. Однако девушка отказалась и вышла на автобусной остановке, сказав, что пойдет к знакомым. Домой девушка не вернулась. 10 сентября ее родственники обратились в милицию, начался розыск. Почти сразу же было установлено, что последним с кем видели пропавшую, является Алексей Михеев.
10 сентября 1998 г. Алексей Михеев готовился к выходу на службу во вторую смену. Около 16 часов к нему домой приехал командир взвода и предложил проехать с ним в полк к командиру батальона. Командир сказал Алексею, что перед заступлением на службу он должен выехать в г. Богородск к следователю для дачи объяснений по поводу пропавшей девушки. Алексея сопроводили в Богородск на служебной машине его непосредственные начальники. В Богородский городской отдел внутренних дел (ГОВД) из Нижнего Новгорода также был доставлен и Ф.
Ни Михееву ни Ф., никаких обвинений предъявлено не было. До 12 сентября их держали в ГОВД без оформления документов о задержании. Для того чтобы иметь возможность держать их под стражей и дальше, сотрудники ГОВД сфабриковали рапорты о совершении Михеевым и Ф. мелкого хулиганства на вокзалах г. Богородска около 22 часов 10 сентября (т.е. когда они фактически находились в Богородском ГОВД). На основании подложных рапортов о совершении мелкого хулиганства, судья Богородского районного суда вынесла 12 сентября 1998 года постановление о наложении на Алексея Михеева и Ф. административного ареста на пять суток.
В то время, пока Михеев и Ф. находились в ГОВД, с ними вели "беседы" принуждая их сознаться в изнасиловании и убийстве девушки и заставляя их написать явку с повинной. По отношению к Ф. сотрудники милиции применяли физическую силу и наносили побои. С Михеевым сотрудники милиции вели себя грубо, угрожали "более жесткими" методами допроса, несколько раз ударили его. В это же время сотрудники милиции проводили обыски в квартирах, дачных домиках и гаражах, принадлежавших родственникам задержанных. Обыски проводились без санкции прокурора и без участия понятых. Некоторые из этих действий не протоколировались вообще, а некоторые оформлялись как протоколы осмотра места происшествия. Так же сотрудники милиции провели "осмотр" автомобиля Алексея Михеева. При осмотре машины работники милиции, якобы, изъяли три пистолетных патрона. Понятые при осмотре машины также не присутствовали и были приглашены для подписания протокола лишь тогда, когда "обнаруженные" патроны уже лежали на сидении машины.
По истечении срока административного ареста, 16 сентября 1998 г., Ф. был освобожден, а Алексей Михеев под конвоем был доставлен в Ленинское районное управление внутренних дел (РУВД) г. Нижнего Новгорода, где был арестован по подозрению в совершении преступления, предусмотренного статьей 222 УК РФ (хранение боеприпасов). Основанием для возбуждения уголовного дела послужил протокол обыска, согласно которому в автомашине Михеева были обнаружены 3 патрона.
16 сентября Ф. был вызван в Ленинский РУВД для допроса в качестве свидетеля. После допроса оперативным уполномоченным, Ф., по его словам, был избит начальником отдела уголовного розыска, который требовал сознаться в убийстве девушки. Избивая Ф., сотрудник милиции угрожал пытками электротоком. После этого Ф. задержали за якобы совершенное им мелкое хулиганство и в наручниках поместили в камеру. Днем 17 сентября Ф. был отпущен домой, однако спустя 2-3 часа вновь задержан и без всяких объяснений доставлен в Ленинский РУВД. Там Ф. привели в кабинет, где среди других находились заместитель начальника Управления Внутренних Дел (УВД) Нижегородской области и заместитель прокурора Нижегородской области. Зампрокурора области пытался заставить Ф. признаться в убийстве и угрожал посадить в камеру с больными туберкулезом, где нет солнечного света, и где Ф. заразится туберкулезом. В адрес Ф. Были высказаны и другие угрозы. В результате психологического давления и страха, что угрозы будут приведены в исполнение, Ф. был вынужден оговорить себя, сказав, что они с Михеевым изнасиловали и убили девушку. Сотрудники правоохранительных органов потребовали показать место, где зарыт труп. Под воздействием угроз Ф. назвал вымышленное место убийства. Дважды на место, указанное Ф. выезжала оперативно - следственная группа с кинологом. Труп, естественно, не нашли.
В период с 17 по 19 сентября Алексей Михеев подвергался интенсивным допросам. Несмотря на то, что формально Алексея Михеева арестовали по подозрению в хранении патронов и официального обвинения в убийстве ему не предъявляли, допрашивали его только по поводу исчезновения и предполагаемого убийства девушки. По словам Михеева, сотрудники милиции приезжали к нему в ИВС, издевались над ним, угрожали, что поместят в общую камеру с рецидивистами и объявят им, что Михеев - сотрудник милиции, изнасиловавший и убивший несовершеннолетнюю девушку, угрожали, что применят пытки, в частности, электротоком.
19 сентября (после признания Ф. и неудачных поисков трупа), Михеева привезли из ИВС в Ленинский РУВД, где он был допрошен начальником отдела уголовного розыска, который сказал, что не верит утверждениям Михеева о невиновности и угрожал ему применением пыток. После этого Михеева отвели в кабинет на 3-м этаже, где сотрудник РУВД К. и С. применили к Михееву пытку электротоком. Подключение тока повторялось несколько раз, в результате чего Михеев был вынужден сознаться в изнасиловании и убийстве. После получения признания Михеева перевели в другой кабинет, где его стал допрашивать заместитель прокурора области. Михеев заявил, что невиновен и повторил показания, которые давал до пытки. По словам Михеева, он сообщил прокурору, что к нему применяют недозволенные методы воздействия, хотя конкретно на пытки электротоком указать побоялся. Не получив от Михеева признательных показаний, прокурор распорядился "отвести его туда откуда привели". После этого Михеева опять привели в кабинет, где применили пытку током. Затем в кабинет зашли несколько человек, среди которых Михеев узнал двух сотрудников Богородского ГОВД и прокурора г. Богородска. В присутствии Богородского прокурора Михееву пообещали, что если он не сознается и не скажет где труп, его сильно изобьют. После чаепития прокурор и пришедшие с ним сотрудники милиции ушли. Оставшиеся милиционеры стали угрожать Михееву продолжением пыток.
По описаниям Михеева после применения пыток состояние его психики было таково, что он сам начал сомневаться в том, что не совершал убийства. Страшась повторения пыток, Михеев согласился сделать признание в убийстве, но не мог показать место, где находится труп. Ему опять стали угрожать пыткой. Михеев сказал, что он не помнит, где зарыт труп, но ему не верили. В конце концов Михеев нарисовал схему места захоронения трупа. Потом Михееву предложили сознаться еще в нескольких нераскрытых убийствах. Алексей согласился и на это. После этого сотрудники милиции отошли от Михеева и стали пить чай. Михеев, не отдавая отчета в своих действиях и, по-видимому, находясь в реактивном состоянии после применения пыток, вскочил со стула, на котором его пытали, и выбросился из окна кабинета, разбив стекло головой. Упав на милицейский мотоцикл, стоявший во дворе РУВД, Алексей получил ряд травм, в том числе тяжелый компрессионный перелом позвоночника с разможжением спинного мозга.
Когда приехала машина скорой медицинской помощи, с Михеева сняли наручники, и он был госпитализирован. В этот же день, 19 сентября 1998 года, "убитая" им девушка пришла домой. После госпитализации Михееву была проведена операция. Несколько недель после происшествия он находился в крайне тяжелом состоянии. До 21 сентября 1998 г около его палаты была выставлена вооруженная охрана. По словам Л. Н. Михеевой - матери Алексея, врач больницы, куда был доставлен Михеев, отказался зафиксировать повреждения кожного покрова на ушных раковинах Михеева, несмотря на ее неоднократные просьбы. В настоящее время Михеев не может ходить Ноги и тазовые органы парализованы, он нуждается в постоянном уходе.
21 сентября 1998 г. прокуратурой Ленинского района г. Нижнего Новгорода было возбуждено уголовное дело по статье 110 УК РФ (доведение до самоубийства). Через три месяца уголовное дело было прекращено с указанием на то, что действия сотрудников милиции соответствовали закону, а "показания Михеева следует расценивать как защитную реакцию в оправдание своего поступка - попытки покончить жизнь самоубийством". В результате жалоб Михеева следствие по делу было возобновлено, но затем опять прекращено. В течение последующих лет следствие по делу возобновлялось и прекращалось многократно. Органы прокуратуры не проводили необходимых следственных действий, неверно протоколировали показания некоторых свидетелей, необъективно оценивали уже собранные по делу доказательства.
Осенью 2001 г., после 3 лет расследования представители Михеева направили жалобу в Европейский Суд. Решение о приемлемости жалобы Михеева было вынесено Судом 7 октября 2004 г. Следует отметить, что к моменту рассмотрения вопроса о приемлемости расследование дела Михеева на национальном уровне продолжалось уже более 5 лет. В связи с тем, что после коммуникации жалобы Михеева расследование было в очередной раз возобновлено, Представитель Российской Федерации в Европейском Суде утверждал, что до тех пор, пока российские власти не закончили расследование, рассмотрение дела Михеева в Европейском Суде будет преждевременным - не будут исчерпаны внутренние средства правовой защиты. Суд не принял этот аргумент, указав, что следствие по делу Михеева ведется уже 5 лет, и если то или иное средство защиты с течением времени показало свою неэффективность, то заявитель не обязан далее прибегать к этому средству.
После этого следствие по его делу активизировалось. 30 июня 2005 г. органы прокуратуры вынесли обвинительное заключение в отношении двух сотрудников милиции (тех, кто непосредственно принимал участие в пытках Михеева). 30 ноября 2005 г. суд Ленинского района г. Нижнего Новгорода приговорил сотрудника Ленинского РУВД С. и бывшего сотрудника этого же РУВД К. к 4 годам заключения в колонии общего режима за применение пыток к Алексею Михееву.
В связи с тем, что национальный суд вынес приговор, в котором был признан факт применения пыток, Европейский Суд счел нужным рассмотреть вопрос о том, сохранил ли Михеев статус жертвы. Суд отметил, что решение или какие-либо меры, принятые в пользу заявителя, не являются достаточными для того, чтобы лишить его статуса жертвы, пока национальные власти не признали по существу нарушение его прав и не обеспечили компенсацию вреда, причиненного нарушениями. Применительно к делу Михеева Суд отметил, что, во-первых, приговор от 30 ноября 2005 г. не является окончательным и может быть отменен на стадии кассации. Во-вторых, не смотря на тот факт, что бесчеловечное обращение было признано судом первой инстанции, заявитель не получил никакой компенсации. В-третьих, приговором от 30 ноября 2005 г. национальные власти признали лишь сам факт пыток. Приговор не затрагивал вопроса о качестве расследования по его делу, на которое также жаловался заявитель. На этом основании Суд пришел к выводу, что вынесение приговора в отношении сотрудников милиции, применявших пытки, не лишило Михеева статуса жертвы.
В постановлении Суда по делу Михеева рассматриваются три вопроса. Первый - о факте применения пыток. Второй - о том, было ли проведено органами прокуратуры эффективное расследование по делу. И третий - имел ли заявитель в своем распоряжении эффективное средство правовой защиты против нарушений его прав.
В рамках рассмотрения вопроса о пытках Суд обратился к установленному в его прецедентах принципу, согласно которому факт пыток или жестокого и унижающего обращения должен признается только при наличии доказательств, не вызывающих обоснованных сомнений. При этом Суд указал, что на государственных органах лежит обязанность по защите физической неприкосновенности лиц, находящихся по стражей. Когда лицо взято под стражу в хорошем состоянии здоровья, а при освобождении имеет какие-либо повреждения, - государство обязано представить убедительные объяснения происшедшего.
Суд отметил, что стороны не оспаривают тот факт, что заявитель получил серьезные травмы, так как выпрыгнул из окна здания отделения милиции и то, что он сделал это сам. Однако различаются версии сторон о том, что побудило заявителя выпрыгнуть из окна. Прокуратура настаивала на том, что допрос 19 сентября 1998 г. проходил в рамках закона и что заявитель имел какие-то психологические проблемы, которые побудили его совершить попытку самоубийства. Заявитель оспаривал эту точку зрения. Он отмечал, что перед инцидентом он не показывал никаких признаков ментального расстройства и что он пытался покончить с собой исключительно потому, что хотел положить конец мучениям.
Суд установил, что на всех стадиях расследования заявитель описывал детальную картину того, кто и как его пытал. Кроме того, показания заявителя были подкреплены заявлениями его матери и ряда свидетелей, которые подтвердили, что видели следы электрических ожогов на голове и ушах. Наконец, в соответствии с результатами судебно-медицинской экспертизы, у заявителя были следы укуса на языке - травма, которая прямо указывает на правдоподобность описанных заявителей обстоятельств. Ф. показал, что, когда он находился в милиции, его запугивали такими же видами пыток, какие описывал заявитель. Он подтвердил, что во время нахождения под стражей его били и пугали насилием и пыткой электродами. В ходе короткой беседы с заявителем в милиции Ф. видел синяки на его шее.
Суд также отметил, что судебно-медицинская экспертиза не выявила следов ожогов от электротока. Кроме того, доктора и другой персонал, которые лечили заявителя, не видели никаких следов электродов. Об отсутствии таких следов заявили и некоторые пациенты больницы, где лечился заявитель.
Суд пришел к выводу, что основываясь на материалах предварительного следствия, имеющихся у Суда в неполном виде, очень трудно установить "вне разумного сомнения", что именно произошло в Ленинском РОВД 19 сентября 1998 г. В то же время Суд отмечает, что не имеет возможности прийти к окончательному выводу потому, что соответствующие органы не провели эффективного расследования, а государство-ответчик не предоставило ему материалы уголовного дела.
Суд выяснил, что до указанного случая заявитель не имел никаких психических проблем. Что касается психологического состояния, один из его бывших коллег описал его как слабохарактерную личность. В дополнение к этому, психологическое тестирование на работе показало, что заявитель склонен избегать конфликтов. Однако, эти характеристики не означают того, что заявитель был предрасположен к самоубийству, как трактуют это национальные органы. Напротив попытка самоубийства требует волевого решения. Суд также отмечает, что медицинское обследование, проведенное экспертами в 2001 г., не выявило никаких тенденций к самоубийству на тот момент. В отсутствие другой информации по этому вопросу Суд пришел к выводу, что заявитель перед инцидентом не страдал никаким дефектом психики, который повлиял бы на исход данного дела. Действительно, заявитель был помещен в стрессовую ситуацию, так как ложно подозревался в совершении тяжкого преступления. Однако не дано никакого достоверного объяснения, почему заявитель - зная, что невиновен - должен был попытаться совершить самоубийство, если на него не оказывалось никакого давления. Суд принял во внимание доказательство, которое было представлено Ленинскому районному суду. Тот заслушивал показания свидетеля В.З., который заявлял, что подвергался пыткам электрическим прибором, таким же, какой применялся к заявителю. Кроме того, суд заслушал свидетельницу В.К. (следователя), которая подтвердила, что слышала от коллег, что заявитель совершил попытку самоубийства, когда к нему применялись пытки. А также суд изучил "признание", написанное заявителем, которое косвенно подтверждает его версию событий.
Опираясь на выводы российского суда, Европейский суд пришел к выводу, что во время нахождения в отделении милиции, заявитель был подвергнут жестокому обращению с целью получения признательных показаний или информации о преступлениях, в которых его подозревали. Жестокое обращение, примененное к нему, вызвало настолько тяжелые психические и физические страдания, что заявитель совершил попытку самоубийства, результатом которой явилась полная физическая недееспособность. Учитывая критерий жестокости и цель жестокого обращения, Суд пришел к заключению, что в данной ситуации обращение с заявителем должно рассматриваться как пытка в свете статьи 3 Конвенции.
Наибольшее внимание Европейский суд уделил вопросу об эффективности расследования, которое проводили органы прокуратуры по делу Михеева. Суд снова напомнил, что отсутствие результатов расследования само по себе не подтверждает его неэффективность: обязательство провести расследование относится в первую очередь к его методам. Не каждое расследование может быть удачным или признавать версию заявителя. Однако методы расследования должны быть таковы, чтобы с их помощью в принципе было возможно установить обстоятельства дела и, в случае, если жалобы оказались обоснованными, идентифицировать и наказать виновных.
Суд указал, что расследование жалоб на пытки и жестокое обращение должно быть тщательным. Это означает, что государственные органы должны всегда предпринимать серьезные попытки установить, что на самом деле произошло, и не должны полагаться на ненадежные или необоснованные доказательства для прекращения расследования либо для принятия каких-либо решений. Они должны предпринимать все возможные меры для того, чтобы собрать и сохранить доказательства по делу, включая, свидетельства очевидцев, медицинские свидетельства и т.д.. Любой недостаток расследования, который влияет на возможность установить причину происхождения травм или установление виновных, грозит тем, что расследование не будет соответствовать указанным стандартам. Суд так же отметил, что расследование должно быть своевременным. В делах по статьям 2 (право на жизнь) и 3 (запрет пыток) Конвенции, где эффективность официального расследования имеет первостепенное значение, необходимо давать оценку своевременности начала расследования и осуществления основных следственных действий, а так же общую продолжительность расследования. Суд подчеркнул, что большое значение для эффективности расследования имеет его независимость. Расследование теряет свою независимость, когда члены подразделения или органа, подозреваемые в применении жестокого обращения, сами же производят расследование. Независимость расследования включает в себя не только отсутствие иерархической или должностной связи между следователями и предполагаемыми нарушителями, но и независимость выводов расследования.
Приступая к анализу расследования жалоб Михеева на пытки, Суд отметил, что с целью получения возможности проверить обоснованность претензий заявителя к расследованию Суд запросил у государства-ответчика копии материалов уголовного дела, возбужденного по факту прыжка заявителя из окна РУВД. Государство-ответчик, ссылаясь на статью 161 УПК РФ (тайна следствия), отказалось предоставить запрошенные материалы. Суд изучил статью 161 УПК и установил, что она оставляет вопрос о разглашении материалов дела на усмотрение органов следствия. Статья также гласит, что разглашение материалов не должно мешать проведению следствия или нарушать законные интересы лиц, участвующих в уголовном процессе. Государство-ответчик не предоставило никаких дополнительных объяснений своего отказа в предоставлении документов и информации, которая находится в их владении. Суд отметил, что он вправе сделать определенные выводы из этих действий и изучить дело по существу на основании информации, предоставленной заявителем. Суд также принял во внимание доказательства, представленные на слушании в Ленинском районном суде г. Нижнего Новгорода 30 ноября 2005 г..
С точки зрения Суда, в данном деле следственные органы не были абсолютно пассивными. Так, следователь допрашивал нескольких сотрудников Ленинского РУВД, врачей и пациентов больниц, где Михеев лечился после полученной травмы. Так же он запросил медицинскую карту Михеева и результаты его обследований на предмет физического и психического состояния, и произвел некоторые другие действия. Однако, в отсутствие материалов уголовного дела, Суд столкнулся с невозможностью оценить качество предпринятых мер, то есть оценить, как были получены доказательства, какие вопросы были поставлены следствием перед свидетелями и экспертами, и т.д.
Вместе с тем, представленные Суду постановления следователей о прекращении уголовного дела, указывают на серьезные недостатки расследования. Например, из этих документов не ясно, были ли предприняты попытки обыскать предполагаемое место пыток и если да, то каков был результат. То, что такой обыск был произведен и в ходе него было найдено признание в убийстве, написанное заявителем, стало ясно только из решения суда от 30 ноября 2005 г. Следователь не пытался найти и опросить лиц, которые содержались вместе с заявителем в период между 10 и 19 сентября 1998 г. Меж тем, эти люди могли предоставить важную информацию относительно поведения заявителя перед попыткой самоубийства. Так же неясно, был ли когда-либо допрошен свидетель В. - сосед Михеева по палате, который мог видеть следы пыток на ушах заявителя.
По мнению Суда, ряд следственных действий был предпринят с необоснованной задержкой. Например, заключение судебно-медицинской экспертизы заявителя датировано 26 октября 1998 г., то есть пять недель спустя после предполагаемых пыток. Сотрудники милиции, подозреваемые в применении жестокого обращения, были вызваны в прокуратуру для опознания только спустя два года после инцидента. Мать заявителя была допрошена только в 2000 г., а врач- только в 2001 г., хотя он был одним из первых, кто видел заявителя после случившегося. Следователь не допрашивал персонал и пациентов больницы до января 2000 г. (за исключением пациента Б. и врача К., которые были допрошены в ходе первого раунда следствия). Психиатрическое заключение о состоянии заявителя было подготовлено только в 2001 г., несмотря на то, что психическое состояние было признано прокуратурой основной причиной попытки самоубийства и именно на него ссылалась прокуратура при прекращении уголовное дела.
Суд также отмечает, что все решения о возобновлении расследования по делу содержали в себе указания на необходимость проведения дополнительных действий. Однако эти указания следователи далеко не всегда выполняли. Поэтому постановление об отказе в возбуждении уголовного дела от 25 февраля 1999 г. основано на тех же самых утверждениях, что и постановление от 21 декабря 1998 г. Постановление от 24 февраля 2000 г. было также основано на тех же самых утверждениях. До 2000 года передача уголовного дела следующему и следующему следователю продвигала расследование вперед и в постановлениях появлялась новая информация. Однако это происходило с большими задержками, в результате чего время было потеряно, что негативно сказалась на успехе расследования. По мнению Суда, этого можно было бы избежать.
Суд отметил, что в данном деле имелась очевидная связь между лицами, ответственными за проведение расследования, и теми, кто был предположительно вовлечен в преступление. Суд обратил внимание, что в день случившегося заявитель допрашивался в Ленинском РУВД г. Нижнего Новгорода. Допрос проходил в присутствии старшего следователя милиции, заместителя областного отделения МВД и двух сотрудников прокуратуры - прокурора г. Богородска и заместителя областного прокурора, МР. По словам заявителя, хотя МР. не присутствовал в кабинете в момент пыток, он никак не отреагировал на жалобы заявителя о жестоком обращении. Более того, когда заявитель отказался признаться в инкриминируемом ему убийстве, МР. вернул заявителя сотрудникам милиции, на незаконное обращение со стороны которых заявитель ему пожаловался. Несмотря на то, что было известно, что МР. принимал участие в допросе 19 сентября 1998 г. и отказался принять меры по жалобам заявителя на жестокое обращение, следствие по данному делу было передано Ленинской районной прокуратуре г. Нижнего Новгорода, которая была подчинена областной прокуратуре, в которой МР занимал высокий пост. В течение последующих лет дело оставалось в той же районной прокуратуре, не смотря на многочисленные приостановления и прекращения. Только в 2004 г. дело было передано в отдел по особо важным преступлениям; однако, оно так и оставалось под юрисдикцией областной прокуратуры.
В ходе расследования органы прокуратуры тесно сотрудничали с РУВД Ленинского района. Так, оперуполномоченный О., который, по словам заявителя, участвовал в его допросах в 1998 г , получал задание найти и допросить свидетеля В. Этот сотрудник отчитался в прокуратуре, что искал В. дома и не смог его обнаружить. Позднее В. заявил, что никто и никогда из милиции к нему не приходил и допросить не пытался. Таким образом, одна из важных задач следствия была доверена лицу, причастному к нарушению.
Суд отметил выборочный и порой нелогичный подход органов прокуратуры к оценке доказательств. Первое решение прекратить дело, принятое 21 декабря 1998 г., было основано исключительно на показаниях сотрудников милиции, которые принимали участие в допросе заявителя и которые, на этом основании, не могут быть признаны независимыми свидетелями. В тоже время следователь не учел показания, данные свидетелем Б. - соседом заявителя по палате. Показания Б. были отвергнуты следователем потому, что Б. не имел специального медицинского образования и, по мнению следователя, не мог отличить ожоги от электротока от травм, вызванных падением заявителя из окна. В то же время следователь ссылается на мнение бывшего начальника заявителя, который показал, что у заявителя слабый характер. Его показания были приняты следователем без вопросов, не смотря на то, что этот свидетель не имел никакого специального психологического или психиатрического образования.
Суд был поражен фактологической частью постановления следователя от 21 декабря 1998 г. Следователь постановил, что 11 сентября 1998 г. заявитель был освобожден, но потом снова арестован за нарушение общественного спокойствия на вокзале. Однако к тому времени было официально подтверждено, что протоколы сотрудников милиции Н., Т. и Д. (которые, как утверждалось, задержали заявителя на вокзале) были сфабрикованы, и что в указанное время заявитель находился в милиции. Тем не менее, это изложение фактов было повторено в постановлении об отказе в возбуждении уголовного дела от 25 февраля 1999 г. Этот факт, по мнению Суда, безвозвратно дискредитирует логичность и адекватность следствия в глазах независимого наблюдателя.
Суд придал особое значение тому, что за семь лет дело так и дошло до судебного разбирательства. Предварительное следствие прекращалось и возобновлялось более пятнадцати раз, при этом очевидно, что в течении определенных периодов процесс расследования был не более чем формальностью с предсказуемым дальнейшим отказом. Учитывая все эти недостатки, Суд пришел к выводу, что в данном деле расследование не было адекватным и достаточно эффективным.
Суд установил, что заявителю было отказано в соответствующем эффективном расследовании по жалобе на жестокое обращение в отделении милиции и в доступе к средствам правовой защиты, включая право на компенсацию. Суд назначил заявителю компенсацию в размере 250 000 Евро.
Тот же материал с сайта Европейского суда по правам человека (Cтрасбургского суда).
Чтобы Мухоморовна не заявляла, что всё это выдумки журналистов.
M
maikl1292
Гость
Я не совсем понимаю Вас,- Вы считаете, что полковник Буданов избежал наказания? Собственно, причём тут разногласия? Судом вполне определённо Буданов квалифицирован, как преступник. Какие разногласия? О чём Вы? О мнениях граждан, несогласных с решением суда? Так ведь, есть, полагаю, и граждане несогласные с приговором суда и по Чикатило, битцевскому маньяку и пр. извергам. Разве мы ориентируемся на эти мнения? По-моему здесь всё достаточно ясно. Решение суда и есть настоящий критерий, настоящая оценка. Оно может быть правильным или нет, но оно и есть действительное и легитимное решение, о котором и следует говорить. При несогласии с таким решением суда есть законные процедуры его оспаривания. И только.
Ошибку, практически, исключить нигде нельзя. Ни в каком деле. Теоретически- можно. Можно лишь минимизировать возникновение ошибки, практически,- почти до нуля. Причём, как я уже показывал, есть все основания, для устранения ошибочности решения именно в этом вопросе,- в вопросе вынесения решения судом исключительной меры наказания. Покажите мне любое дело, где сделана именно- ОШИБКА, а не служебное преступление, и я признаю Вашу правоту. Неправовое же решение в таком деле достаточно легко исключить. Следует лишь чётко обозначить меру ответственности за вынесение заведомо неправосудного решения всеми, кто к этому причастен. И, в сочетании тех дополнительных мер процессуального характера, кои дают дополнительные гарантии правосудности вместе с этими мерами применения строгой ответственности, всё это, кроме всего проченго, и даст необходимый результат. Я в этом убеждён.
Приведите мне примеры, когда было вынесено решение о казни, исходя из того, "что кто-то стал утром не с той ноги"? Вам самому не кажется это смешным?Ведь для вынесения такого решения "не стой ноги" должны стать сразу несколько человек одновременно. И они же должны полностью забыть о своей личной ответственности за судьбу человека. Вы в это верите? Я- нет.
А в таких делах и не стОит вопрос о доверии. Ни технике, ни людям. Точнее- доверяют и тем и другим, если для этого есть достаточные основания. Более того,- даже при достаточных, на первый взгляд, основаниях, в процессе всегда использую максимально большее количество доступных доказательств по делу.
Я считаю- это главный аргумент. Решив его, остальные аргументы вполне можно и даже- нужно, не принимать во внимание. Они не просто, несущественны, но и неприемлемы, т.к. уводят от основного решения вопроса.
И что из этого, если это и так? Во-первых не следует путать множество мелких ошибочных решений с с серьёзными и определяющими. Если слесарь на АЭС забыл поставить прокладку между фланцев задвижки отопления, или что-то подобное, то этих ошибок в пересчёте на такого же рода ошибки в правоохранительных органах, может быть больше, как раз здесь,- кто знает. Но дело даже не в этом. Дело в том-то, что для того и весь сыр-бор, чтобы заставить работать во всех сферах государства - ОТВЕТСТВЕННО.
maikl1292, тогда не понятна позиция "за" смертную казнь. Если все следует передоверить судам, то почему решение "Конституционного суда РФ мораторий на смертную казнь в стране сохраняется до тех пор, пока во всех субъектах федерации не начнут действовать суды присяжных" следует отменить? Или я не так понял? ВМН применять следует, но мораторий отменять не надо?
M
maikl1292
Гость
Разумеется, не совсем так. Во-первых, что значит- "следует передоверить судам"? Суд, государственный институт, решения которого подлежат безусловному исполнению. Однако, это не значит, что любое решение суда есть истина в последней инстанции. Ведь вся полемика по этому вопросу и идёт лишь для того, чтобы, как раз отменить мораторий. А сделать это можно только законодательно.
Под "передоверить" я имел в виду считать окончательное решение последней судебной инстанции именно истинным. А остальное не понятно. Если не считать это решение КС, как верховной государственной судебной инстанции, истинным, то насколько можно будет считать обоснованными (справедливыми, истинными) решения более низких инстанций о применении смертной казни? Либо мы доверяем судебной системе решать жизнь человека, но в таком случае и это решение о моратории настолько же справедливо, как и казнь Чикатилло. Либо всю систему кроить под мнение одного, или группы лиц. Есть, правда, еще более высшая инстанция в Страсбурге, но она, понятно, согласится на отмену моратория только в случае удаления смертной казни из кодекса.
M
maikl1292
Гость
Так в том-то и дело, что, до отмены решения высшего судебного ргана, мы обязаны считаться с его решением, а вся полемика, её смысл, как раз и состоит в том, чтобы по максимуму учесть "мнение одного, или группы лиц". Причём, учесть, в той мере, добиться того состояния, когда КС будет вынужден принять справедливое и законное решение. Почему- законное? Да потому, что сегодняшнее решение, лично я, например, не считаю законным, поскольку оно было принято Ельциным без, на мой взгляд, достаточных на то оснований.
Решение суда не может основываться на чьем то мнении. Но в общем понятно, согласен. Роли общественных организаций прописаны.
А вот это не понятно. Мораторий был введен с целью интеграции в ЕС в соответствии с протоколом №6 суда Страсбурга в конвенции о защите прав человека и основных свобод. Решения об изоляции или интеграции страны в мире разве лежат не на высшей власти? И, если не ошибаюсь, решение было подписано не только Ельциным, а всем президентским советом. Ельцин только озвучил его.
M
maikl1292
Гость
Конечно не может. Но, после введения института судов присяжных на всей территории РФ и по истечениии срока моратория, вопрос его тмены, буден актуален.
Сам мораторий, собственно, вряд ли можно считать легитимным, тк. принят в нарушением действующего законодательства:
http://www.lawmix.ru/comm.php?id=2141
Есть вполне законная, и главное,- справедливая со всех точек зрения процедура принятия чёткого решения по этому вопросу, прописанного в Конституции- референдум. И такая возможность Госдумой будет рассмотрена:
http://www.newsru.com/russia/15feb2002/kazn.html
Это было бы правильным решением, учитывающим мнение подавляющего большинства населения.
Здесь некоторые
А теперь смотрим текст Конституции:
Статья 15, пункт 4 Конституции РФ:
Опять:
Совет Федераций - это не "высший юридический уровень".
Не будет. Потому что ссылка ведет на статью, опубликованную 15 февраля 2002 г.
Председателем НПР давно стал Гудков, а Райков сейчас член Центральной избирательной комиссии РФ и член партии "Единая Россия".
Использованные ссылки: Полный текст Конституции РФ