День без варенья.
«Да, вот, Пух, загинаюсь, без хвоста-то, не нахожу равновесия, а день рождение мое именно сегодня - из бухла только эта лужа, да, жизнь моя ослиная, как моча». Монолог ослика И-а, когда художники пошли на перекур в туалет в здании, на втором этаже, Союзмультфильма.
Праздники обычно приходят всегда ожидаемые и приветствуемые празднующими, но бывает,когда приветствующие и праздники начинают зеркально ходить косяком, отчего жизнь становится только еще интереснее и заманчивее. Так и случилось, когда группа жаждущих попить чайку с тортиком в милом кафе «Кружка» в честь дня рождения Черепашки, обнаружили, что ни сладкого, ни чаю, ни Черепашки не удалось им увидеть в этот смеркающий блёсками сумерек вечер, а совершенно застигнуты врасплох, и напропалую, как извечные странники были вынуждены искать прибежище своей печали по этому поводу. Но не с этого началась данная история, а со всем с другого, с лирического героя, вдохновенно отпросившегося с работы на полчаса раньше ухода, начистившего ботинки, и тут же в первой луже, прогретого, к месту, потеплением и таяньем ледниковых корок на дорогах, снега погрязнившего этот бывший блеск на его ногах, носимых вперед в метро. В витринах пошлых палаток отражалась его полусогнутая, волнуемая предстоящими событиями, фигура в дешевом драповом пальто черного цвета, но он не был готом, что его волновало купить три вещи, упаковочную бумагу для двух книг с поздравлениями, написанными кривым почерком и исчезающими по временам чернилами вместе с вдохновением ранним утром, пальчиковые батарейки и жвачку, последняя нужна ему была по возращении домой, чтобы придя за комп, родители не услыхали запах сладкого и не стали бы бранить за то, что же он с барского стола не утащил хоть пару трюфелей. И вот настал долгожданный вечер, набрав сдачи в корманы, остальное под мышки он вошел со станции метро Тургенева на полустанок Чистых прудов и, как счастливая Амели из одноименного кинофильма, пошел, подпрыгивая по платформе своих башмаков, к заветному памятнику дядечке с толстыми морщинами у губ, слева щурилась, как всегда, как в прошлый раз, знакомая девушка, Надин, посвежевшая, похорошевшая, как после отпуска долгого и мучительно продолжительного, хотя и месяца не прошло, но какая разница. Подозреваю, что в прошлый раз Надин, как и все персонажи этой невразумительной книги, были не готовы к резкому началу стужи, метели и других неудобств, но люди русские ко всем невзгодам имеют способность приспособления, как и господин на другой стороне памятника приобрел ну очень гротескный вид, держа в руках газету на фоне черного мрамора стен, он явно выделялся и не был частью выдуманного судьбой декора. Приготовленная Надин к недовольству перед опоздавшими, все «по привычке» посматривала на часы, пришедший Денисов Роман с падарочной упаковкой под мышкой молчаливо задумался, чтобы ему сказать, как бы пошутить:
- Как на кладбище, – Произнес неуверенно тихо Роман.
- Чего? – не расслышала Надин в общем шуме железнодорожных путей, и своих мыслей сообщений.
- Да вот, - Роман испуганно от «не смешной шутки», «еще одной, ааа», покосился и кивнул в сторону мертвенно-красных гвоздик у испода памятника господину Кирову, который тут же таинственно подмигнул Денисову, вот счастливец. Весело смотревший Киров на пространство и время явно покатывался, или хотел покатиться, со смеху или хотя бы скользнуть со угрюмого столба, на котором инвалидом он пристроен - ужасное зрелище, истинно мрачное, готское.
- Слушай, а это не Гротеск стоит? Как человек гротескно выглядит… - сказал Р., наклонившись боком к Наде.
- Не знаю я его, не вижу, не видела в жизни.
- Может подойти спросить?
- Спроси, если хочешь.
В памяти Р. всплыли видимые им фотографические карточки, изображающие гротескную фигуру среди довольно странных и не подходящих мест, как то в замке для фехтования, где он с вдохновенным лицом шпагой ловким изученным движением повергал противника одним колющем движением, или в лесу, из черепа вылезали белые рога и мозг растекся по лицу в виде белого грима, а еще человек у компьютера, шатаясь на стуле, радостно улыбаясь, с косичкой, откинулся назад до такой степени, что готов без сомнения свалиться. И спустя некоторое время фигура предположительно Гротеска, медленно свернув газету в один раз, посматривая по сторонам, на нас, пошла в нашу сторону, потихоньку улыбаясь.
- Гротеск!, - глупо прокричал Р, выставив палец, круглые крупные карие глаза оглядели, голова чуть кивнула и обратилась к Надин:
- Гротеск, так понимаю, - спокойно заметила Надин.
- А вы Надин? – с задором в голосе Гротеск.
Роман продолжал присматриваться к героям этой встречи, какой любопытный юноша.
Гротеск зачал разговор про «клевера», который не может выйти из метро по нехватке времени, потом вспомнили про Тварь (далее К.) и Даху, что они должны странным образом прийти в бар «Кружка» в пол седьмого, но опоздают в метро в семь ровно.
Смех Надин отразился от стен черной залы и в Романовом сердце запрыгал.
- Да нет, им так надо, - сказала Надя.
- Может, обсудим это? - таинственно отозвался Гротеск с полной готовностью и желанием, улыбаясь проникновенно, расширяя глаза.
И уже три человека стали ждать. Подбежали с радостными возгласами две симпатичные девушки, одна с неподражаемой улыбкой Фурья, вторая с добрыми глазами (особо примечательные достоинства) Анноун. И стали быстро говорить, от чего у неприготовленного Р. начала кружиться голова.
- Это Гротеск, это Рома, - знакомила их Надя.
- А вы кто, - выскочил из своей неуверенности Рома.
Их слова затерялись в шуме проходящих поездов.
В пакете у Анноун была заготовлена коробка «с самой лучшей видеокартой» (К., ее слова про Ати 9600), а в сумке Фурьи лежали заготовленные поздравительные открытки, которые со словами «давай, достань мою тоже» девочки начали доставать, отойдя на задний план.
В это незыблемое время из гущи серой массы, расплывчатого пространства испорченного зрения, вышла женщина в превосходном одеянии, пальто, полы которого распускались стороны и резали воздух, и преочаровательная шляпка, аля старые мощенные улицы Лондона, писательница идет в парк на поиск вдохновения, коричневые тона, спокойно на душе от этого человека у пропадающего Денисова. И тут же возникли девичьи крики и поцелуи:
- О, Фурья, Анноун, привет, му, чмок, - все это сеяло смуту. Всеобщая радость не привычна Роману.
О чем-то поговорили, посмеялись о тех кого еще нет.
- Я уже коньяку выпила сегодня, на работе так засыпала, - интеллигентно рассказывала Коменс-ла-ла.
Крутили головами искали в выходящих из светлых дверей вагонов пездов двое людей, это Ля Морг, она же Миранда Рич, и Доктор Имаго.
Как Р. понял из обрывок фраз, теряемых в сомнениях и ожиданиях будущего в его призрачных думах, что Миранда Рич опоздывает, время было 7 часов 10 минут, она выехала только что на метро, ехать по прямой ветке. И тут тот, у кого самое лучшее зрение, а именно Фурия заметила, воскликнув:
- Вон и Миранда, смотрите!
- Где?! – все в один голос всматриваясь в продолжение зала.
- Ничего не вижу без очков – спокойно произнесла Коменс-ла-ла.
- Да вон она прячется между столбов.
Сердце Романа запрыгало от ожидания увидеть нового человека, знающего немецкий.
И вышла милая улыбающаяся девочка высокого роста, руки в карманах, не видно ни какой ожесточенности, все умиротворенно. Потом ожидание продолжилось появления Доктора Имаго, и он появился на эскалаторе, вышел среди массы толпы гений, медленно снял шарф, обнажил дорогих пошивов рубашку, галстух, костюм, он доброжелательно поздоровался со всеми и все пошли, на улицу, в потеплевший холод Москвы. Р. побежал сразу вперед и хотел, было, сфотографировать всех, но никто не остановился, не проникся его стремлением и его задавили, остался дураком, бывает. Толпа вышла из перехода цепочкой и сразу же затерялись, оказалось, что никто не знает дороги, и лишь Гротеск, выглянувший из стеклянных дверей указал им путь. Мужчины закурили, женщины тоже. Пробираясь сквозь толпу вышли к дверям «ресторана Кружка», оттуда веяло шумом, и чувствовалось обстановки суеты не избежать. Людей внутри сидело множество, никто не обратил на второй этаж особого внимания и все сразу спустились в дымный воздух обширного подвального этажа, сплошь задымленного и зашумленного дымом, криками, возгласами, негде было пройти ни то что сесть. В Р. появилось разочарование, в остальных озадаченность. Обговоренные условия появления в назначенный срок здесь К. и Д. не были выполнены, все повернулись в маленький шок. Куда идти, как не потеряться? Не потерять связь, друзей? Мест не было вообще, на большом экране у левой стены шла трансляция хоккейного матча, Роману не понравилось в этом кафе сразу, и еще больше не понравились скосы в планах, как и всем остальным. Все недовольные вышли в похолодевший уличный воздух и закурили. Кто-то достал телефоны и начались обзвоны Дэйзи, ее телефон не отвечал, возникла информация из уст Миранды, что Дэйзи поменяла телефон.
- Может они там, может мы их не увидели? – спросил у Гротеска и Имаго Роман.
- Вполне возможно, вопрос только в том, где их там искать, - сказал Имаго.
- И кто их будет там искать, - добавил Гротеск.
Р. был в ударе и, надев очки, которые сломал на следующий день, искать в залы КД. Охранник со сморщенным лбом остановил его, хмуро сказав: «Мест, нет».
- Я только посмотреть знакомых, - выразил неуверенность Р., начав искать среди бесконечных лиц знакомые очертания, веянья, профиль, анфас, жесты и крики, но ничего, ни одной знакомой глазу мелочи, ни одного движения головами, руками, только лица, серые и безрадостные, пошлые и благополучные.
Он быстро спустился вниз по крутым ступенькам и сверху через очки начал пропускать вторую партию безызвестных судеб. Пусто. Пусто на душе.
И на улице стало холоднее. Кто-то пытался шутить, а кто-то смеяться, начались построения планов, проектов, вспоминали ближайшие палатки, бары и дискотеки, злачные места и столовые. А Р. всматривался вдаль. И вот, наконец, его лицо осветила улыбка, он увидел две быстро идущие фигуры, бешено устремившиеся к этой компании, Дэйзи в ярком пальто с переплетами линий, цвета, смесь красных оттенков, психоделических возникающих линий, окраски которого совершенно сбивают с толку стандартно мыслящего человека. Девушки начали здороваться, лобзанья, быстрые слова, которые мужской слух едва ли сможет уловить. Не долго решая, все понеслись в сторону Мясницкой, кто-то не желал так «далеко» и много шагать, но по наставлению и уверению Гротеска все цепочкой устремились, борясь с колющем, возникшим ниоткуда, холодным ветром, «Днем было теплее», подумал Р. И он наблюдал, как уносятся быстрые шаги Daisy Berkowitz и The Твари, последняя напоминала ему со спины мальчишку, идущего вразвалочку, убивающего все живое, под широкими подошвами ботинок которого таял снег, в конце концов Доктор Имаго и Денисов Роман оказались последними. Витрины горели дорогим кушаньем, люди проходили мимо, чертыхаясь, смеясь, разговаривая, останавливаясь и пропуская мимо длинную компанию людей, связанных Интернетом.
- Б…, наставили здесь банок! – крикнул шатающийся мужик, после гулкого стука своей ноги об какую-то бутылку и по стенке грязного здания прошел мимо Михеевцев.
На продуктовом магазине, на обратной стороне окна висела наклеенная бумажка, на ней было написано: В магазине продается хлеб. «Хлеб» подчеркнуто. Шумное помещение кафе «Му-Му» впустили усталых странников и как сначала планировалось все спустились в подвал, светящиеся бледно желтым поджарым светом лампы, продолговатые под сделанным на старый лад вогнутым блюдцем. В углу сидели французы и говорили о достоинствах России и его народа. И вот все Михеевцы расселись за длинным столом, и стали курить, о еде никто не хотел заботиться, во всех возникла лень, еще бы Му-му-это еще так корова, чтобы там что-то купить поесть, или тем более попить надо постараться, длинные неудобные очереди возня и нервы. Дым вознесся над столом. Позже Comens-la-la с Надин пошли купили себе чаю. Потом остальные тоже. Потом мужская часть населения пошла за чаем. Трое решали, что можно выбрать. Роман Денисов очень хотел напиться вдоволь и настаивал на водке, Доктор Имаго был тоже не прочь, но его беспокоила закуска. Гротеск и Анноун обошлись пивом. Как назло в меню не оказалось салата с шампиньонами, и пришлось довольствоваться овощными, девушки в поварском одеянии очень недовольно смотрели на двух озадаченных молодых людей. С горячим оказалась проблема посерьезней. Восемь человек ограничились графинчиком водки, остальные пили пиво. Помногу пива.
Разговоры шли разные, и распределились они так: в левой части стола образовалась группа Коменс, Надин, Имаго, они говорили об одном, о чем Роман, сидящий между ними и второй группой не слушал, он вообще мало чего мог слышать, он был потерян, молчал и упивался своей глупостью. Вторая группу составляли: сидящая после Денисова Дэйзи, потом Миранда, прижатая между Дэйзи и Тварью у правого конца стола, у стены прижавший друг дружке сидели Фурья и Анноун, у стены между двумя этими группами сидел Гротеск, даже сказать, восседал- он был связующим звеном между этими между двух концов стола. И часто Гротеск заводил интересные беседы, рассказывая о забавном звучании с точки зрения русского языка нескольких фраз на иностранном наречии, или же о своем служении на практике медиком, например, поведал о том, когда он стоял за прилавком аптеки, и к нему пришла девушка за димедролом рассказ начался с открытием способов как возможно напиться с ложки водки или с бутылки пива. На правой части произошла приятнейшея беседа между Мирандой и Тварь с Дэйзи, последние в ярким красках описывали для первой сущность гота. Вспоминалось, что Тварь на прошлой встречи жаждала побеседовать с Мирандой.
- По твоему я зазналась? – спрашивала Миранда Рич.
- Да, зазналась, - едко улыбаясь отвечала Тварь.
И начиналось. Потом кругом возникали вспышки, Дэйзи и Денисов во всю фотографировали, иногда это доходило до мании, некоторых даже раздражавшей. Славно беседовали. Денисов постоянно молчал. И думал, взахлеб упиваясь рюмками водки, как подходила их очередь. И посматривал, пытаясь определить удачный кадр, выявлял линии, лица, мимики, выражения, жесты, но все терялось в гуле молчания. «Не получиться у меня написать отчет», наполнялся уверенностью Роман. В это время Фурья и Анноун достали какую-то тетрадь со странным содержанием, рисунками некорректных изображений продолговатых столбов, и начали ее передавать, потом отмахиваться, Роман ничего не понимал. В его глазах все плавало в дыму табака, и было очень жаль когда подошел конец реалии, все убежали и начали одеваться. Что было потом не важно. Конец.