Мечты в клетках. Листая память, мысли, душу

[[fly_me_to_the]

Так уж вышло, что к 18 годам девушка выросла совершенно замечательной и вздорной одновременно. А еще в ней неустанно боролись детская непосредственность и простота с затейливой капризностью взрослеющей фантазерки. Каким-то волшебством Детство и Взрослая Жизнь умели порою еще уживаться вместе вполне мирно, а временами раздирали Ксюшину душу на клочки противоречий. Это было похоже на вечный конфликт двух противоположных начал, которым подчас требовались, чуть ли не взаимоисключающие вещи. Вот одной, например, хотелось мороженого, мыльных пузырей, спать с мишкой, быть убаюканной сказкой, нежиться в ласковых ладонях. А второй хотелось быть стройной как трость, стрелять глазюками на повал, спать на шелковых простынях (пусть холодных, но таких роскошных), быть усыпанной вниманием, опасно сдобренным лестью. Хотелось быть колкой, неприступной, что б только от звука голоса дрожь пробирала до внутренностей, и плевать, что таких не баюкают в ладонях, таких боятся, таким поклоняются!

День ото дня вторая брала верх над первой, мудро указуя на свои достоинства и жизнестойкость, раз от раза первая уступала напору более агрессивной подруги, охотно вставала за ее спину и уже оттуда показывала язык обидчикам, все больше «младшенькую» одергивали и призывали быть благоразумнее, целеустремленнее, серьезнее и ответственнее. Все чаще Взрослая Жизнь торжествующее посматривала в ее сторону. А Детство ничего не замечало, ему были невдомек нападки Взрослой Жизни, да и не умеет детство опасаться. Собственно день, когда оно начинает опасаться чего-то кроме монстров из темной комнаты или подвала, начинает бояться того, что зовется реальностью, такой день становится последним свиданием с детством в жизни человека. Детство не боится реальности, потому, что живет в совсем другом месте. А реальность – мир потусторонний, мир больших, Детству туда не надо, нет там у него никаких дел, пусть оно будет себе отдельно. Этого вполне достаточно. Но однажды Детству говорят:
- Нет, ты не понимаешь! Ты не можешь быть вне реальности, ничто не может быть вне реальности, тебе придется быть вместе с ней и считаться с ней.
Детство поднимает глаза на Говорящего и грустно ему улыбается:
- Нет, - отвечает оно, - это ты не понимаешь, это тебя, наверное, кто-то запутал. Я живу в Совершенно По-Другому, и реальность меня никогда не примет.
Но, увы, Говорящий ничего не слышит и идет дальше. А Детство долго смотрит ему в след, тяжело вздыхает, а потом бежит в песочницу и навсегда остается там - в мире фантазий, мальчиков и девочек, мультиков и сказок.

Сегодня был такой день у Ксюши. Сегодня Ксюшино Детство не могло отвертеться от серьезного разговора. Сегодня ему придется уйти туда, куда Ксюша не сможет больше попасть, потому что Взрослая Жизнь ее туда не пустит, скажет, что это стыдно и глупо, отведет глаза, займет чем-нибудь дурацким.

Ксюшино Детство сидело на расписном маленьком стульчике, подтягивало спузырившиеся на коленях колготки, поправляло банты, осматривало по несколько раз комнату, стараясь запомнить окружающую обстановку, что бы запечатлеть в себе и никогда не возвращаться.
Вот хлопнула дверь комнаты, и по тонкому аромату духов Детство поняло, что вошла Взрослая Жизнь и что сейчас она заведет свою надменную пластинку. Не дожидаясь первых фраз, Детство спрыгнуло со стулки и поправило платье, намереваясь идти.
- Постой, - Взрослая Жизнь поспешно схватила малышку за руку, присела на корточки и принялась зачем-то заглядывать в глаза.
- Постой. Тебе совсем не надо уходить. Ксюша хочет, что бы ты осталась.
Она замолчала, а Детство вздохнув, хотело продолжить свой путь, но руки Взрослой не ослабили хватку:
- Я… я хочу, что бы ты осталось. Не уходи. Нам друг без друга теперь нельзя. Послушай: я буду защищать тебя, я не позволю людям говорить тебе глупости, я никому не позволю тебя обижать и прогонять, я буду заботиться о тебе и я буду, я - Взрослая буду слушать тебя, Детство. Только не уходи, ну, пожалуйста, останься!

Детство недоверчиво покосилось на Взрослую Жизнь: чего это она? Но Детство не боится никого, кроме монстров из подвала и темной комнаты. Оно просто вложило свою пухлую кисть в ладонь Взрослой Жизни, и та повела малышку в зал, где Ксюша уже задувала свечи…

 

[Оладушка]

Идея мне очень понравилась! Просто прелесть!
Воплощение идеи, как мне кажется, могло бы быть ещё лучше. Многое можно было бы усовершествовать - если, конечно, у автора есть такое желание.
А другие миниатюры будут?

 

[[fly_me_to_the]

Мавка
Спасибо!
Желание совершенствоваться есть, собственно для того и выкладываю тексты. Довести бы до совершенства каждую строчку). К разбору полетов готов!
Обязательно покажу и другие свои работы, с удовольствием приму критику и советы.
Еще раз, спасибо)

 

[[fly_me_to_the]

Начну из далека

А знаешь, какие у меня сейчас глаза?

Нет, не серые. Глаза у меня серые, когда мне весело, когда я довольна собой и окружающими, они имеют холодный стальной отблеск. Это глаза сытой хищницы. Почему-то некоторые думают, что сытый хищник – это сонное животное. Не понимаю тех, кто так считает. Отнюдь. Глаза сытого хищника – это самодовольные глаза успеха. Это, когда хищник удовлетворен, но знает, что ненадолго, поэтому он просто растягивает удовольствие и позволяет скользить взгляду неспешно, тело его расслаблено и даже вальяжно. Может этим обманываются травоядные простаки и считают, что хищник сытый и сонный. Но я-то вижу стальной блеск цепких глаз - охотничий инстинкт не дремлет, он просто не рыщет в поисках жертвы, а это ничего еще не значит. Серые глаза - глаза моего успеха.

Нет, мои глаза сейчас не зеленые. Зелеными мои глаза становятся, когда я люблю или мечтаю. Когда томная поволока страсти или сентиментальности легко касается влажной поверхности радужной оболочки. Когда я вбираю в себя окружающую красоту тягучими глотками дурманного зелья, когда чувства и эмоции не спешат покинуть мою грудь, а теснятся там, наслаждаясь присутствием друг друга, поглощая свет и тепло. Зеленые глаза – глаза моего наслаждения.

Нет, мои глаза сейчас не красные. Красными они бывают, когда душу рвет невыпущенный на волю крик, когда боль вонзается тысячами мелких иголок и равномерно покрывает все существо, года душит ненависть, или липкий страх холодным слизнем вползает за шиворот. Красные глаза – глаза моего горя, злости и отчаяния. Сейчас совсем не так.

Мои глаза сейчас медовые. Потому, что я в предвкушении и ожидании тебя, мое счастье, мой восторг, мое вдохновение. И нет ничего вокруг, и нет ничего во мне, и нет меня самой. Есть время, медовые глаза и где-то есть ты - Вселенская Нежность. И я тебя жду.

 

[[fly_me_to_the]

Про тебя и секреты

А вот интересно, когда ты пропадаешь, ты же куда-то деваешься? Значит где-то еще, не здесь, можно жить.
Я понимаю, это естественно, мне говорили, да, и сама я видела, но все равно удивительно… так долго жить не здесь! Так долго быть где-то!
Когда это выходит у меня, то я этому не удивляюсь. Я вообще этому не придаю никакого значения. Но когда такое происходит с тобой… я чувствую себя совсем маленькой и глупой, я забываю все законы Ньютона, грамматические правила, нормы поведения, я забываю свое настоящее имя, все прочие желания, опасения, планы, путаю неотложное и важное, я сбиваюсь в странный комок из «да, конечно» и «давайте попозже», я перестаю хотеть, потому что единственное, что я могу хотеть – это твоего возвращения. Но я не могу позволить себе хотеть твоего возвращения, ведь если я чего-то захочу, оно же обязательно исполниться, но вдруг ты не хочешь возвращаться, вдруг ТАМ тебе лучше? Вдруг «там» тебе никто не мешает думать, никто не торопит, не навязывает жизненных сентенций, не сбивает в комок из «да, конечно» и «давайте попозже», ты выбираешь себе правила жизни и никто их не разбивает о красиво выкованную словами, но железную и местами обидную правду, правду противодействия реальности мечтам и не возможность переложить ответственность с себя на обстоятельства… Ну, как же я могу хотеть вернуть тебя туда, где тебе плохо? Я не хочу.
Я только расскажу тебе еще один секрет. Я знаю, ты любишь и охотишься за моими секретами. Но этот, знаешь, он лучше прочих. Он не просто мой, он вообще секрет, такой глобальный. А еще у него двойное дно. А может и тройное, но я расскажу тебе только секрет и его секрет. Слушай же:

Когда упрямство и упертость человека становятся его упорством и волей, тогда у Ангела-Хранителя крылья вырастают еще на несколько метров. Огромные крылья делаются. Очень сильные.
Это секрет.

А секрет секрета состоит в том, что большие и сильные крылья, это никакая не награда ангелу за духовный подвиг подопечного, нееет. Согласись, только очень глупый и самолюбивый человек, может решить, что Ангелам Хранителям за наши свершения и проступки раздают награды или порицания.
Работа Ангела-Хранителя состоит в том, что бы оберегать, сохранять нас, помогать выкарабкиваться из самых опасных бездн и пропастей, люди же вечно куда-нибудь вляпываются! А у человека сумевшего превозмочь себя гораздо больше возможностей. Он сам об этом знает, он уже понял, что способен на большее, чем раньше, когда у него были только упрямство и упертость Теперь он волевой человек, он ходит упорными семимильными шагами и… может угодить в такие пучины, о которых и не знает, до которых своим упертым стоянием он бы не добрался никогда. А теперь вот, пожалуйста – шаг и «Ааааааааааа…» Короче говоря, новые возможности, открывают новые опасности. Вот поэтому-то и Ангел Хранитель не может оставаться прежним и претерпевает свой собственный апгрейд. Угадай, кто в итоге выигрывает?
Вообще альянс сильного человека и сильного ангела очень сильный (это не тавтология, это правда). Человек делается многоопытным, во многом успешным. Иногда мудрым.
Знаешь, что тогда происходит с Ангелом?
Секрет.

 

[[fly_me_to_the]

Другие восемь лет

Спешу по своим делам. Я где-то в центре. А впрочем, в этом городе все в центре. Я знаю почти каждое лицо. С такой численностью населения совсем не мудрено.
Слышу звонкий окрик, оборачиваюсь. На всех парусах, ломая стройные длинные ноги, ко мне несется Настя. Как всегда роскошная, с необъятной и шикарной копной шоколадных волос – предметом моего искреннего и извечного любования. И понеслось…
- Привет, Марья! Куда торопишься? – И тут же не делая пауз и не дожидаясь ответа, - а я в банк коммуналку платить. Ты видела, как вскочили цены? Я не знаю, сколько человек должен зарабатывать, что бы нормально себя чувствовать при таких ценах на коммунальные услуги! Ну, в какой еще цивилизованной стране мира все деньги идут на унитаз и коммуналку? Да ни в одной!
Я самую чуть меняю траекторию пути. Надо же завести ее в этот грешный банк, пока мой мозг хоть частично еще живет и помнит, для чего тело поволоклось в город. Настя своей изящной ручкой с длинными пальцами подхватывает меня под руку. «Сильна, волейболистка!», - мысленно отмечаю я, но вслух даже не пытаюсь что-то там сказать.
- Слушай, подождешь меня одну секундочку? Я быстро. В это время дня в сберкассе никого нет. А потом зайдем во дворик – я покурю, а ты на шухере постоишь. Ты ведь по-прежнему не куришь? Вот и хорошо. Молодец! Я тоже когда-нибудь брошу.
Скрывается за дверями банка, а через мгновение едва не заносит меня во двор пятиэтажных хрущевок.
- Последние деньги вытянули, тра-гла-ди-ты. Подержи-ка сумочку, - прикуривает, забирает сумочку, с пристрастием ее рассматривая.
- На прошлой неделе взяла. Скажи вещь! Одни ручки чего стоят?! Такая удобная! У твоей же невестки в отделе брала. Она тебе не говорила? Хотя может она меня и не узнала. У нее такой вид был серенький. Она там не беременная опять? Хотя это не мое дело… А я вот работу сменила. Помнишь Рыжего? К себе взял! Пока в секретари, но все лучше, чем с этими «дебильниками» ишкаться. Ну, как там Сережка?
И что-то пошатнулось в картине мира… Я осматриваюсь на все стороны света и проваливаюсь в бездонную пучину себя самой. Накатывает волна событий и воспоминаний, таких четких, ярких, чувственных, но никогда не существовавших.
Мы вместе. Уже восемь лет. Нас связывает целая жизнь, тысячи дней и ночей. Не все гладко, что-то обидно и больно, но мы вместе и нас воспринимают как целое…
«Сон», - наконец-то доходит до меня, - «Но ведь какой четкий, точный, детальный. Интересно».
Я неопределенно киваю Насте, что бы она могла трактовать мой кивок по своему вкусу. А она, как обычно торопливо, куда-то уматывает с «места преступления». Рассеяно улыбаюсь ей вслед. Она ведь правда такая: торопливая, говорливая, красивая и сильная. Всегда такой была, такой и осталась по большому счету. Ух-ты, как лихо перепрыгивает через декоративные заборчики! И прямо по газонам… Настя-Настя, ай-яй-яй!
Разворачиваюсь уходить и врубаюсь в тебя.
Хороший прием из кино, услужливо припасенный памятью и активизированный в самый неподходящий момент.
Стоишь, улыбаясь смущенно и лукаво одновременно.
Черт тебя дери! Откуда ты тут взялся?! На мою голову… откуда…
Кроведвигательный орган несколько раз тяжело ухается о ребра и запекается железной коркой. Замирает.
Тепло растекается по моим губам, и легкие, прежде чем я успеваю что-то сообразить, выдыхают:
- С возвращением.
- Я же давно вернулся, – удивленно вскидываешь брови.
Все правильно. Еще летом. Мне говорили девчонки…
- Машка, ты чего? – обнимаешь одной рукой, сгребая в охапку сразу оба мои плеча, целуешь в макушку…
Ах, да. Сон. Здесь мы по-прежнему вместе. Всего лишь сон.
И не могу сделать вдох. Если я приняла решение не дышать рядом, то я не буду дышать рядом никогда.
Ты еще выше и худее. У тебя желваки на скулах. А улыбка прежняя.
И проклятая нежность рвется из груди, словно я не променяла ее на жизнь, не засунула в морскую раковину подобно голосу Русалочки и не отдала на потеху злой ведьме, лишь бы научиться ходить. Как-нибудь ходить. Пусть тысячи ножей впиваются мне в ступни, пусть каждый шаг на суше в дали от океана ласки дается с болью. Плыть-то уже не выйдет – вырваны жабры, не дышится мне под водой. И темнеет в глазах.

Просыпаюсь жадно хватая воздух, с ударами сердца сравнимыми разве что с Бухенвальдским набатом. Хорошо, что очнулась. Я бы так и не задышала во сне. У меня железная воля. Ты всегда это знал. А я знала, что ты в тайне этому завидуешь.
Пасмурное небо большого города, мои мягкие игрушки, хаотично рассыпанные по комнате, разобранный диван и нарисованная на подушке Нефертити. Все хорошо - я за тридевять земель. Здесь дышится.
Иду в ванну. Долго стою у зеркала. Надо бы открыть кран холодной воды, нагнуться и умыться. Надо привести себя в порядок. Надо умыться. Но для этого надо хоть на мгновение закрыть глаза…
Не могу.

Некоторые люди становятся призраками уже при жизни. Они где-то ходят, чего-то себе творят, и это нормально, не плохо даже. Хорошие люди должны жить, искать свое счастье, почему нет? Но в сердцах и душах, они призраки, воспоминание, давным-давно похороненные и оплаканные.
И не надо им воскресать, не надо им возвращаться к жизни. Не в моей душе и не в моей жизни!!!
Господи, спаси и сохрани…

 

[[fly_me_to_the]

Памятка

Мы расставались.
Мы расставались тепло и ненадолго. Мы обнимались мысленно и желали от души счастья. Мы обманывали друг друга ласковыми словами и сказками, вселяя, подкрепляя веру в чудо, которое может и не наступить никогда. Мы заплетали красивые узоры из слов, междометий, троеточий и молчания, что бы хоть на секунду, хоть на пару мгновений, создать иллюзию волшебного. Мы сыпали афоризмами и сами порывались их составлять. Мы держали в головах образы друг друга и улыбались, перечитывая письма. Иногда мы очень боялись друг за друга, за хрупкий рассудок, так легко и охотно убегавший в мир умопомрачительных закатов, хмельных без вина ночей и ярких по-осеннему, но радостных по-весеннему дней. В твоем мире по утрам пахло ванилью и горячим шоколадом с булочками присыпанными корицей, после всегда теплого дождя непременно расцветала трехъярусная радуга, а порывистый ветер, касаясь шелкового совершенства твоих волос, замирал, не решаясь больше даже шелохнуться. В твой мир хотел бы сбежать и я.

Мы любили.
Мы любили много и по-разному: с безотчетным страхом и спокойным любованием, с страстью к авнтюрам и отчаянной усталостью, мужчин, женщин, события и времена. Мы могли влюбиться во что угодно, мы иногда сами удивлялись этой способности и жажде… любить! Любить на максимальной скорости, когда все краски мира мозаиками из калейдоскопа впечатываются в душу, перемешиваются со стрекотанием кузнечиков и взрывами фейерверков, запахами сладких яблок и полевых цветов, фруктовой пены для ванн и все той же утренней сдобы, ощущением зноя и дрожи, ласкового меха на плечах и острой стали в ладони, татами под стопой или скользкой и колкой гальки, на которой мы будем танцевать, превозмогая боль, с наслаждением ей отдаваясь, если это цена за любовь.
- Так не бывает, - говоришь ты, смотришь на меня и мимо, сквозь меня, сквозь меня в себя, в себя и на чудесное мгновение жизни. Точнее не смотришь, а растворяешься в нем, впитываешь кожей, что бы запомнить, что бы точно знать, что это было, что бы потом, когда это закончиться, когда вдруг на голову обрушиться будничная жизнь и мир станет пыльным, старым, серым, пропахшим вонью труб и выхлопов, рассказывать воспаленному разуму про совсем другой мир, не где-то в параллельной вселенной, а вот прямо здесь, на этой же самой улице.
- Так не бывает, но так и есть! – говоришь ты, и по лицу растекается растерянная счастливая улыбка.
- Мэээджиг! – шепчу я и любуюсь завитками твоих волос, проглатываю шершавый ком в горле и прячу влажный блеск близоруких глаз, хотя зря прячу, наверное, что такого в моей сентиментальности? Ты-то все поймешь правильно. Но я упрямо прячу смущение, я даже не обнимаю тебя, что бы не помешать, не вырывать из этой Нирваны на Земле.

Мы расстались.
Мы расстались тепло и ненадолго. Нас все же выудили из шестого измерения в постылые будни, нам пора по делам. На прощание мы торопливо повторяли друг другу важные слова, потому что опасались – а вдруг кто-то из нас забудет про счастье, решит, что привиделось, померещилось, ведь так не бывает, ведь это был просто сон, жизнь она как раз вот такая – между домом, работой, спортзалом и кроватью. Мы ведь всегда смотрели правде в глаза: чудес не бывает! И это правда.
Чудес не бывает, если их искать, ждать, гоняться за ними по миру. А уж к тем, кто в них не верит они и подавно не явятся. Зачем? Перед такими баранами хоть красными трусами из марсианского кирпича посреди Кремлевской площади маши - не заметят. Поморгают, головой потрясут - привиделось и хоть режь, мало ли красных трусов и дураков на свете, какие уж тут чудеса?!

Чудеса случаются, тогда, когда мы их делаем. Иногда это так просто!

Ты улыбаешься. Я вижу чудо.



Следующая миниатюра прямо притивоположна по настроению предыдущей. Так что если хочется сделать перерыв на жизнеутверждающей ноте, то самое время

Сильная

- Счастье проходит, удача сменяется черной полоской, обиды гнобят любовь, и даже само это слово произносить не хочется. Хочется свернутся калачиком под одеялом и что бы не трогали. Потому, что ласки не ждешь, и понимания не будет. Во всяком случае, пока ты под одеялом свернут кренделем. За счастье надо бороться. А для борьбы нужны силы, а сил нет. Есть щемящее душу чувство вины и жалости к себе и страха перед очередной неудачей. Они парализуют волю и заставляют тело трястись мелкой дрожью, - ты касаешься меня кончиками пальцев, у них температура запятнанного дождем стекла.
- Страх и жалость – наши враги и грехи. Изгони их и ты освободишься. Сделай всего один шаг вперед, и ты сдвинешься с мертвой точки. Я не говорю, что сразу станет хорошо и легче, но ты начнешь новый путь к новому счастью.
Ты беззвучно смеешься, запрокинув голову, а потом сворачиваешься плотнее, притягиваешь колени к подбородку и начинаешь хрипло выть, потому, что голос сорван.
- Уйдиииииииии, - шепотом кричишь ты, - уйди, мне не нужны проповеди. Убирайся - тебе тут не место. Я знаю все, что ты можешь мне сказать. Я все это знаю на три фразы вперед! И меня тошнит от всего этого, от твоих сентенций! Я хочу, чтобы тебя тут не было.
Я тоже не могу это больше слушать. Я с грохотом захлопываю дверь соседней комнаты. И слышу, а может просто нутром чую, как ты скулишь в своей. Это невыносимо. Еще немного и я просто сойду с ума. Счастье проходит, удача сменяется черной полоской, обиды гнобят любовь, и даже само это слово произносить не хочется. Я ложусь под одеяло, сворачиваюсь калачиком и закрываю руками уши. Я кусаю губы и давлю всхлипы, я чувствую вину, и я ненавижу себя за это.
- Просто нельзя быть всегда сильным, невозможно быть вечно правым. И не получается прожить всю жизнь в согласии даже с самим собой, - ты выуживаешь меня из-под одеяла и я, не в силах смотреть на твои опухшие веки и губы, прижимаюсь к тебе всем телом. Ты раскачиваешь нас из стороны в сторону, ты нас баюкаешь. На самом деле ты очень теплая, а твои пальцы самые лучшие в мире, а твой запах успокаивает.
- Ты такая сильная! – говорю я, уткнувшись мокрым лицом в плечо.
Ты запрокидываешь голову и беззвучно смеешься.


Небезнадежен

Гном сидел на подоконнике и внимательно изучал фонарные блики на стекле. Его душу раздирали самые противоречивые эмоции, а в голове пчелиным роем, одна другую перебивая, жужжали мысли.
Гном был рад. Гном был в гневе. Гном был в страшном и праведном гневе. И в то же самое время он едва удерживался, что бы ни пуститься в пляс от радости, а через секунду гном снова хмурился, ворчал, постепенно начиная похихикивать.
Нет, гном не сошел с ума. Просто…
- Гном! Нет, ну, надо же! Гном!!! – гном вскочил на свои маленькие крепкие ножки и стал прохаживаться по подоконнику, огибая горшки с цветами. – Всю жизнь был домовым, а теперь – гном… тьфу! Тогда ты знаешь кто?!
Гном выставил вперед правую ногу и руку, и указующим перстом ткнул в сторону спящего Дениски.
- Ты – альфацинтаврянин!
Гном сверкнул глазами и пожевал почти беззубым ртом, махнул рукой и отправился к противоположному концу подоконника:
- Хотя какой ты там альфацинтаврянин. Ты просто маленький балбес без надлежащего образования…
Гном подошел к блюдцу с водичкой и тремя развернутыми и освобожденными от вкладышей, розовым, пахнущим сладким жвачкам «Турбо» и растянул шершавые губы в улыбке:
- Но небезнадежен, небезнадежен…
Потом снова нахмурился и потряс кулаком в сторону двери:
- Ну, подожди, Маруся! Устрою я тебе! Это ж надо так дитю мозги запудрить?! Так мозги запудрить!!! Гном! Где ты видела гномов, балда?!
Гном снова растянулся в улыбке и едва не прослезился, рассматривая маленькую картинку с красной низкой машинкой, испещренной надписями на латинице и незамысловатыми рисунками.
- Гномика он вызывал… Я всего каких-нибудь двадцать лет проспал в ожидании нормальных хозяев, пока тут алкоголики спивались, и вон, сколько изменений: жевачки, фломастеры, троллейбусы за окном… гномы эти, если из подгорного царства выползут, они Земли не узнают. Да разве ж они оценят фффкладыш сто пятьдесят три – последний, недостающий в коллекции?!

 

[Madness]

Забираю всё домой с работы на флэшку: читать и ещё раз читать. В следующее воскресенье - я тебе отзовусь...

 

[[fly_me_to_the]

Коллапс

Коллапс.
Мир схлопнулся.
Сжался в точку сингулярности.
Сверх плотную, сверх горячую, уничтожившую время и пространство, миллионы звезд, систем, галактик, туманностей, так и не познанные черные дыры. Всю Вселенную.
А случилось очень быстро. Даже испугаться не успела толком. Раз! И все... Говорить не о чем.
Правда, напоследок стало одиноко и от этого неожиданно больно. А так ничего. Самый обычный Конец Света. С кем не бывает? Кого не бросают?