Летопись иных времён

[Кестя]

Летопись иных времён
Вместо пролога

Все это началось с нескольких случаев, которые произошли много лет назад. Точней, это даже не случаи, а эпизоды из жизни нескольких человек. И может даже они и не пересекаются между собой, но наблюдая со стороны, я заметил, как все происходящее вокруг меня странным образом объеденено неким логическим смыслом, словно высокое ветвистое дерево. Дерево настолько велико и огромно, что ветви выглядят как маленькие деревья, растущие прямо из ствола.
…За окном машины билась зима, она билась в ветровое стекло мириадами снежных комочков, которые всей своей снежной силой пытались остановить мчащуюся машину. Зима сковывала холодом все и всех. Битва за тепло отнимала у людей все мысли; и только после победы над холодом появлялось время поразмышлять… Вот и я, одержав маленькую победу – выкурив плюшку и согревшись, стал думать о том, что неплохо бы перекурив, закрепить успех. За окном мелькали дома, шумели люди, машины, мир за окном воспринимался как декорации некоего действия, в котором ты не участвуешь, а только наблюдаешь происходящее. Это мелькание не привлекало особо моё внимание, пока я не заметил небо, под которым стоял мир. Если есть в природе цвет, оттенок которого можно назвать зловещим, то небо было именно такого цвета. Солнце только что скрылось за горизонт и небо в лучах заката стало зловещим. Но не страшным, а очень красивым. Это меня настолько поразило, что я невольно засмотрелся и закурив, залюбовался. Всё происходящее вокруг меня незаметно померкло, ушло куда то, стало маленьким придатком зловеще-красивого неба………Время струится

 

[Кестя]

Летопись: Николай Хрунов


Будильник звеневший показался ему колокольным набатом, который созывает всех в округе срочно собраться всем миром и решить очень важную проблему. Николай открыл глаза и посмотрел на будильник взглядом обреченного на неизбежность. “Не успеешь положить голову на подушку, а уже пора подниматься”,-пробурчал он, медленно бредя по коридору в ванну. А когда помывшись, он ставил чайник на газовую плиту, настроение приподнялось, и взгляд Николая был полон решимости для встречи с этой самой неизбежностью. “Ну ладно, в обед может быть досплю…,”-наливая горячий крепкий чай в большую фарфоровую серую пиалу, бодро подумал он. На ходу одеваясь, прихлебывая чай из пиалы и слушая прогноз погоды диктора:”В Ленинграде сейчас -3 градуса, ветер северо-западный, три метра в секунду, днем ожидается 0-2 градуса”.” Одену второй свитер, а то холодно будет''- решил он, допивая чай. “ Пик, пик, пик”- пропикало из репродуктора, когда Николай закрывал за собой дверь…
Выйдя на улицу, он закурил сигарету и пошел на автобусную остановку. Под ногами ломался лед в лужах, которые за ночь замерзли. За ночь замерзли и лужи и вся та слякоть, которая овладевает городом в это время года поздней осенью. Под ногами эта слякоть с хрустом разламывалась, и ему даже нравилось так идти и хрустеть: хруст-хруст…Дохрустев до остановки, Николай бросился в атаку на подошедший автобус и с первой же удачной попытки завладел им. Вернее, нижней подножкой и куском поручня, за который он ухватился. Платить , как обычно он не собирался, да и в такой давке никакому контролеру до него будет не добраться. Двери он прижал ногой, чтоб она не открывалась на следующих остановках, а выходили почти все на одной остановке, так что он ехал очень даже хорошо, давили только с одной стороны. Нормально…
Выйдя из автобуса, Николай закурил и потопал до своей работы, минут пятнадцать не торопясь.
- Здорово, Колян, дай закурить!!!- к нему подошел парень в серой куртке с надетым на голову огромным капюшоном.
-Покурим, у меня одна осталась,- сказал Николай, а сам подумал: ” Вот скобарь, позавчера аванс был, а уже стреляет…”
- Пойдем до ларьков дойдем, надо сигарет купить,- сказал скобарь, то есть Лешка, они вместе работали в одной бригаде.
-Давай заскочим, - согласился Николай и с силой топнул ногой по пакету из-под молока, который валялся на замерзшей земле. Пакет хлопнул и остатки молока брызнули в разные стороны.
- Ты что делаешь, ***** хренов!!!- вскрикнул Леха, когда капли попали ему на штанину. – Делать больше нечего, да?
-Да ладно, вот разорался, пошутить нельзя, что ли? – ответил Николай, пиная лопнувший пакет носком ботинка. – У тебя и так и так твои штаны грязные, забыл, как ты вчера у ларьков упал, когда мы уходили с работы?
- Ну ты даешь, я же их почистил, как домой пришел,- сказал Леха, отряхиваясь.
- Ага почистил, как же, ты вчера еле на ногах стоял, попался бы ментам – забрали бы в каталажку ночевать.- Николай подошел к ларьку и наклонился к окошку:
-Девушка, дайте, пожалуйста, пачку “беломора” и пачку “ невских” и еще бутылку “мартовского’’ – проговорил он в окошечко ларька и протянул деньги. Взяв сдачу и отойдя от ларька, Николай открыл бутылку и отпил из горлышка пару больших глотков.
- ААА… хорошо… - прошептал он и протянул бутылку Лехе.
- Пей сам свое мартовское, - ответил Леха и наклонился к окошечку.
Взяв пиво и сигареты, они неторопливо дошли до ворот небольшого заводика, где у них был очередной обьект…

 

[Кестя]

Летопись: Николай Хронов (продолжение)

Закрыв за собой двери проходной, Николай не торопясь закурил, придумывая что-то. Он долго пыхтел, словно сигарета не раскуривалась, но на самом деле он пытался оттянуть момент принятия какого-то решения. И в момент, когда он вдохнул первую порцию дыма в легкие, решение пришло. Николай пошел по улице, не торопясь, теребя вползающие в голову мысли…
Он думал об Ирине, которую так внезапно нашел, что и не понял даже, что это всего лишь мираж. И он полюбил её своей, которую считал настоящей, любовью. В эту его по-своему устроенную жизнь ворвалась и попала в грудь, разрывая плоть, стрела. И остановилось сердце, пронзенное. Но вместо того, чтобы умереть, он прозрел… . Он увидел себя, образ жизни свой, быт, поступки, привычки - в общем, жизнь свою грешную, и наверное, бестолковую. Зачем он ей, такой? Мираж покрылся мелкой рябью, грозя исчезнуть совсем и оставить его совсем одного. Мысль об одиночестве потихоньку вытолкнула все другие из головы и ввинчивалась штопором, грозя добраться до сердца. Страшное наказание, только за что?
- Колян, не торопись,- прошелестел голос Лехи. Затем показался и сам источник голоса. – Давай согреемся, что ли, - Леха пошел впереди, подпрыгивая от нетерпения, - А то холодно…
-Зато голова не болит и работает нормально, - ответив, выбросил сигарету Николай.
…Через пятнадцать минут они сидели на лавочке, доедая бутерброд с сыром.
-Вот я и говорю, Леха,- сказал Николай, вытирая губы. – Я знаю, за что наказание. За то, что пью я горькую водку в надежде на сладкую жизнь. Пойду закодируюсь, что ли, или как там это называется…
- Иди, Колька, иди. Только верь, что это поможет, а то ничего не получится и только деньги зря потратишь. А если не зря – будешь зомби! – И с этими словами Леха хлопнул Николая по башке. Кепка упала на землю. Николай посмотрел на нее, потом на Леху.
- Ну ладно, уродец. Будем считать, что один-один. Ты отыгрался за молоко,- сказал Николай, убирая кепку в сумку. – Ладно, пошли по домам, и с завтрашнего дня я попробую завязать сам.
- Пока, Колька, только не забывай, что до завтрашнего дня осталось совсем немного времени!
- Или целая вечность!!! – Прокричал Николай, выглядывая из толпы машин знакомый силуэт автобуса, который повезет его на встречу неизбежности.

 

[Кестя]

Летопись: Николай (продол)

Подходя к дому через дворы, Николай увидел в просветах между домами отблески багрового заката, которые манили, словно невидимые руки ненавязчиво подталкивали, указывая дорогу. Купив пива и закурив, Николай пошел навстречу закату. Закат зловеще разгорался, становился все осязаемее, он лениво поднимался над землей, освещая сумеречную зону, чтобы вспыхнув, уступить место тьме, завершая круг… время струится… Николай с трудом оторвав взгляд от зловеще красивого неба, увидел, что во дворе многоэтажек разгорается рассвет. Двухэтажное кирпичное здание изнутри набухло серым дымом и красными всполохами огня. Распахнулась входная дверь детского садика- это был именно он,- и на улицу высыпала целая горсть маленьких людей, которые махали ручками, кричали, пытались что-то объяснить проходящим прохожим. Прохожим оказался Николай, который сообразил, что детский садик горит. И его удивило, что маленькие люди не плакали, отбегая, а восторженно кричали, указывая пальцами на дом, словно предвкушая предстоящее действие как самое яркое событие в их маленькой жизни.

 

[Кестя]

Летопись... Николай ( продол)

Он вбежал в помещение. Там было уже полно дыма и ничего не было видно. Нагнувшись, Николай увидел дверь, из-под которой струйками вытекал едкий дым. Распахнув дверь, он потонул в пучине дыма, криков, огня и ужаса. Тогда он закричал что есть силы: « Все сюда, здесь выход, быстрей!» Мимо него рванулись дети. Они были какие-то крошечные, и Николай схватил в охапку сразу нескольких и выскочив в соседнее помещение, где не было огня, высыпал их из охапки и рванул назад. Мимо проползла женщина в грязном халате, воспитательница или нянечка, волоча за руку девочку в розовом платице. Он крикнул ей: « там остался кто, говорите!!». Женщина посмотрела на него глазами, полными ужаса и что-то прохрипела. У нее были опалены все волосы на голове, лицо все черное от сажи, по щекам текли слезы. Ему показалось, что она прохрипела « спаслися». Или « спасите!». Николай прикинул в уме, что шестерых он вытащил сам, одного ребятенка вытащила воспитательница, трое выскочили сами. Оставшись очень довольным этим подсчетом, Николай представил, как все будут благодарны ему. Еще бы ведь он, можно сказать, спас жизни этих маленьких детишек. Повернувшись к огню спиной, он начал уже уходить… И ему показалось , что сзади, там, в огне и дыму кто-то плачет. Плачет, горько плачет от боли, горя и обиды. Обиды, что некому в эту тяжелую минуту подать руку и выдернуть из этого кошмара, где нечем дышать, очень больно горлу и очень, очень горячо. И что нет рядом ни мамы, ни папы, никого… От этого горького плача сжало тисками сердце. Николаю стало до того жутко, что он содрогнулся и повернулся лицом к огню. «Как же так, там никого не должно быть!!! Никого же там нет!!! Никого не должно, не должно…» - шептал он себе и начал пятиться назад, но вдруг почувствовал, что не может, как будто он уперся в стену и нет назад хода. У него вдруг задрожали коленки, ослабли ноги и он опустился на четвереньки. Внутри помещения были видны всполохи огня, что-то трещало, шипело, это было похоже, наверное, на врата ада, где жарятся грешники на сковороде и это шипят их зажаривающиеся ноги, бока, ляжки, головы. «Как же так, почему я?» - Пронеслось у него в голове, и тут же промелькнул ответ: « ну если можешь, поверни назад…» Но в том-то и дело, и он это знал, что назад ему никак не повернуть, и что эти врата ада притягивают, словно магнит. Этот зловещий огонь притягивал его и он начал на четвереньках ползти к нему, все еще не понимая, что же он делает…
Вползя в комнату, где полыхал огонь, он лег на пол и огляделся. Ничего было не разглядеть, огонь и дым смешались в одно целое существо и это существо пожирало все вокруг с фантастической быстротой. Никого не увидев, он заскулил, как собачонка, не зная, что делать дальше. Ползая по полу и пряча голову под куртку, он пытался нащупать кого-нибудь, того, чей горький плач он слышал. « Да отзовись же ты, отзовись, зараза, где ты?» - Закричал он и заплакал от внезапно нахлынувшего отчаяния. Слезы потекли из глаз и он вообще ничего не стал видеть, потерял ориентировку в помещении, не знал уже, где дверь, через которую он заполз в помещение. Он стал метаться по полу, раскидывая широко руки и ноги, катался по полу в надежде нащупать маленькое тельце. Он метался, плакал и кричал, насколько хватало сил: - Где ты, отзовись!!! Где ты, где!!! А-ааааа, Господи, за что, за что ?!!” Он не плакал, он рыдал, у него началась истерика, он выл и рычал как зверь, который обречен и догадывается об этом, но не может с этим смирится. И когда он под каким-то шкафом, который уже вовсю пылал, наткнулся на маленькую головку, он, собрав последние силы в крик радости, вытащил эту головку, а заодно и маленькое тельце из-под него. Этим тельцем оказалась маленькая девочка, которая уже не плакала, а хрипела, широко раскрыв рот и закрыв глаза. Было ужасно жарко, грудь разрывалась от нестерпимого, всепроникающего дыма. Он уже сам хрипел; перед глазами плыли разноцветные круги, в ушах вместо треска и гудения огня стоял нестерпимый звон, который, казалось, разорвет его голову – и очень его отвлекал, не давая сосредоточится. Он медленно пополз, как ему показалось, в сторону выхода, корчась от обжигающей боли. Ему было давно безразлично, жива эта девочка или нет, он вообще ничего не соображал. Хотелось только одного: холода и воздуха. Он ничего не видел и не слышал: не видел, как что-то сзади трещит и рушится, не слышал, как где-то далеко-далеко воют сирены пожарных машин – он был далек от всего этого. И когда он уперся головой в стенку, он захрипел и рванулся наугад в сторону инстинктивно, совершенно не представляя себе, что надо делать, чтобы прекратить этот кошмар. Он лбом бил о стену, ища выход из комнаты, таща по инерции тело маленькой девочки. Жар от горящей перед ним какой-то мебели остановил его. Внезапно в нос резко ударило паленой шерстью: загорелись волосы на голове. Отчаяние и боль собрали остатки его сил в одно целое и он поднялся, превозмогая страшнейшую горячую боль. Подхватив тело
Девочки на руки, он бросился вперед, навстречу неизвестному: смерти или спасению. Одежда на нем вспыхнула одновременно снизу доверху, словно огонь ждал, когда жертва его поднимется, и Николай превратился в громадный факел. С громким звоном полопались стекла на окне и Николай рванулся на этот звук… Но Огонь, глотнув свежей кислородной подпитки, с удвоенной силой бросился на человека, полностью поглотив его. Человек упал, не успев дойти до окна четырех шагов. Он лежал, а огонь пожирал его одежду, его руки, голову, девочку. Огонь лизал их тела, словно хотел пожалеть о случившимся, хотел успокоить их души, и с каждым мнгновеньем эти души все дальше улетали от бренных тел навстречу вечности…

 

[Кестя]

Летопись... Николай ( продолж.)

Пожарные приехали быстро, но к сожалению позвонили о пожаре поздно и к их приезду огонь бушевал уже вовсю, охватив несколько комнат в доме. Размотав свои пожарные рукава, одни стали заливать огонь водой, другие бросились в садик, выломав приоткрытую дверь. Точно никто не знал, есть ли в помещении люди или нет, поэтому они стали рыскать по садику в надежде на то, что кто-нибудь нуждается в их помощи. На улице от работающих машин, гула людей, треска огня, пожирающего здание, от борьбы двух стихий было очень шумно, и вдруг этот хаотичный шум пронзил насквозь пронзительный вопль: толпу зевак, рассекая на две половинки, прорезала маленькая серенькая женщина и бросилась к объятым пламенем окнам. Она что-то истерично кричала, но что именно, было не разобрать: голос ее то и дело срывался, и вместо пронзительного крика она начинала беззвучно открывать рот. Она бросилась к пылающему окну, в которое были направлены струи воды, но пожарник в съехавшей набекрень каске схватил ее за руку, закричав ей прямо в лицо:- Там нет никого, нет! Куда ты лезешь в огонь!!!” Но женщина с силой рванулась, и пожарник не удержал ее. Вырвавшись, она бросилась опять к окну, но потеряв равновесие, поскользнулась и упала. К ней подбежал пожарник и попытался поднять ее, но она опять вырвалась и уже поползла, пытаясь подобраться к окну. Она немного проползла по земле и, уткнувшись в грязь, затихла. И только трясущиеся плечи… Кто-то подбежал и, схватив за ноги, оттащил женщину подальше от огня. Все кончено для нее, все кончено… Все кончено…

 

[Кестя]

Летопись: Николай ( отступление1 )

….Мир раскололся на две части: одна часть светлая и чистая, вторая- темная и очень неуютная. Одна тихая, где ярко светит солнце и щебечут на деревьях маленькие птицы, другая- грозная и жуткая, где в дрожь бросает от неизвестности, которая подстерегает тебя, куда бы ты не сунулся, куда бы не поглядел… Надо делать выбор, нельзя оставаться на границе этих частей, надо сделать шаг!
Но как должен поступить человек, каким образом он делает свой выбор и почему он решает именно так, а не иначе? Кто или, может быть что ему подсказывает сделать шаг в нужную сторону? Проще всего свалить все на судьбу: мол, это все судьба и нечего ломать голову, все уже решено без нас. Может так оно…Да нее, это все поверхностно, просто. А если глубже, то дело в самом человеке, судьба же подводит итог его жизни, она выше принятия решений: она подобна колпаку, под которым происходит действие под названием жизнь. Решает сам человек, и НИКОГДА НИКОМУ не дано знать, почему именно так… Ведь недаром говорят, что чужая душа – потемки. Но кое- что можно понять, если смотреть на эти вещи с высоты несравненно большей, чем человеческий ум. Ум наш есть понятие приземленное. Это очень сложный мир, но он очень и очень ограничен в рамках земного бытия. И лишь с высоты чувств можно понять великие вещи, которые никогда не будут восприняты умом нашим. Слишком разная сущность у этих двух понятий; одно сотворила великая Мать Природа, а другое понятие вдохнул великий создатель всего сущего, (да и самой матушки природы).
Принимать решения мы можем умом и сердцем. И если мы принимаем решение умом, то обеспечиваем себе настоящее, когда же сердце принимает решение – делается наше будущее, ибо за этим решением стоит все тот же великий создатель, и значит это истина, пусть маленькая, но она часть великой истины. И есть надежда на то, что не сгинем и не зачахнем мы в пучине времени, что найдем нам предназначенный Судьбой верный и единственный путь к свету, к которому стремимся, и утешаем себя верой, верой в то, что есть на этом свете люди, совершая тот или иной поступок, руководствуются ( пусть и не подозревая сами об этом) своим сердцем, чувством любви, которое подарил нам создатель, обеспечив нам великое будущее…

 

[Кестя]

Летопись иных времен: со смертью наперегонки

Часть2: Алексей Иванов// от автора:Специально для Парамошкина. Все, что здесь написано, является плодом моего ввоображения, все имена и события вымышлены.Кроме тебя, Саня.

1
-Да, я отказываюсь.
- Ладно, мы ничего не решили, доедем до кофейни, где время струится, там решим окончательно. Договорились?
- Хорошо.
Время потекло быстрей, мысли не торопились влезать в голову, но не от лени, а от того, что не толпились, соблюдая очередь.” Ну ладно, если в кофейне не получится договориться, значит и я не поеду. Решено. *
Алексей включил Клауса Шульца, закурил сигарету и продолжил: ,,Ирихе скажу, что двадцатого надо ехать, пусть будет запасной вариант,, ” Во вторник заеду в магазин, отдам денег, опять без денег” ” Надо бы съездить, денег бы надо…” ” Успею до светофора, не буду тормозить…” Мысли текли в ритме музыки, совершая круг в голове и, не останавливаясь надолго, уходили. К кофейне он подъехал за двадцать минут, не торопясь, предвкушая следущие пару часов. Заглушив двигатель, Алексей вопросительно посмотрел на Петра, который к этому моменту слез со спальника, закурил, зевая, и стал одевать ботинки. Обувшись, Петр сунул руку в бардачок и вытащил черную трубку.
-Ну, Леха, пошли, я готов.- Выпрыгнув из машины, Алексей осмотрелся.
На небольшой стоянке стояли три самосвала и машинка разливающего кофе. Подошел Петр и они пошли к деревянной, коричневой двери, на которой была нарисована змея, извиваясь, похожая на букву е . Алексей потянул за ручку, дверь открылась, звякнув валдайским колокольчиком, и переступив порог, они очутились в кофейне.
Это заведение отличалось от других прежде всего атмосферой отрешенности от внешнего мира. Человек, зашедший сюда, терял представление о времени, связь с реальной жизнью прерывалась и ее поддерживал разве что Разливающий кофе, который неспешно суетился: варил кофе, жарил какие-то булочки, позванивал мелочью… Стены и потолок были обиты материалом зеленого цвета, и хотя несколько светильников в форме подсвечников ярко горели, создавалась иллюзия уютного полумрака. Посетители сидели в мягких коричневых креслах, за небольшими столиками. Одни непринужденно беседовали, другие держали в руках карты, кто-то бросал кости, играя в нарды на больших, обитых зеленым сукном досках. Но, несмотря на то, что каждый проводил время по своему усмотрению, все посетители делали одно: пили кофе и курили; за этим, собственно, они и приходили сюда, на мрачный в это время года берег Финского залива. Пить кофе и курить

 

[Кестя]

Петр и Алексей прошли вдоль столов, здороваясь с завсегдатаями кофейни. За барной стойкой колдовал Разливающий кофе: он склонился над небольшой жаровней, от которой тоненькой струйкой поднимался ароматный дым. Приятный запах щекотал ноздри, заставляя сглатывать слюну.
- О, Игорек опять чего-то маркует! – Поприветствовал Алексей Разливающего. Тот приветливо закивал головой, не отвлекаясь от действия.
- Проходите наверх, я сейчас… Машенька, подойди сюда, милая! – позвал Игорек миловидную пухлую девушку, которая сновала с большим подносом вдоль столиков. Машенька, обернувшись к стойке и увидев Петра и Алексея, приветливо помахала ладошкой и направилась к ним. Алексей прошел к короткой лесенке, которая привела его на площадку, что-то вроде эстрады. Но на этой эстраде не играли джаз, не танцевали пары. Может, это было раньше. Или будет потом. Сейчас же здесь стояли столики, как и в нижнем зале. И еще отсюда открывался потрясающий вид на Финский залив. Стена, выходящая на залив, была стеклянной, и посетители могли любоваться красивыми закатами, что придавало этому заведению еще большую привлекательность. Алексей подошел к столику, стоящему у самого окна, сел в кресло, свободно и глубоко выдохнул, словно выгоняя из себя накопившуюся усталость и напряжение нескольких дней. Солнце медленно подползало к горизонту, лениво разливая свои лучи по земле, которая и не сильно нуждалась в них: теплолюбивые птицы давно были на югах, листьев и другой зелени не было, люди… они забыли до следующего лета про тепло и длинные, светлые дни, найдя замену теплу и свету в электричестве. И солнце злилось, краснея от возмущения, на обитателей этой земли. А Алексей любовался разгоревшимся закатом, стараясь ни о чем не думать, медленно погружаясь в паутину дремоты. Красное солнце нашло, наконец, благодарного зрителя, и посылало только ему свой свет и тепло, лаская своими лучами щеки, щекоча глаза. Блаженство…
- Ты Леха, уснул, что ли? Есть-то, будешь? Игорек как знал, что мы заскочим: мясо по-албански приготовил – объедение. – И не дождавшись ответа, Петр махнул рукой Разливающему. Машенька уже отчалила со своим подносом от стойки и приближалась к ним, пожирая глазами Петра. На подносе стояла пепельница - змея, как у деда Михея.

 

[Кестя]

Тот в ответ широко улыбался, но не пожирал глазами - глаз у него не было видно, они были прищурены до такой степени, что казались закрытыми. Когда тарелки оказались на столе, Алексей оживился и потянул носом:
- Господи, что же он запихал туда? Пахнет так, что в кофейне захлебнуться…Доктор, ты не знаешь, что там?
- Да нет, Игорек никогда не скажет, сами, если только догадаемся. А я и не хочу знать, зачем аппетит портить.
Подошел Игорек с фарфоровым чайником и поставил его на стол. Все вопросительно посмотрели на Разливающего.
- Ну, чего уставились? Машенька, прекрати залезать на доктора, сходи за чашками. Леха, мне такое вчера привезли… человечек из командировки приехал, посылочку привез – ни у кого в городе такого нет, только у меня. У тебя, Доктор, глаза будут с олимпийскую медаль, как попробуешь…- Игорек вытащил из нагрудного кармана пакет и положил его на стол.
- Вот, вы первые попробуете, ну конечно, я не в счет. Наденьте каски, бродяги, башню сносит напрочь. Вы такое любите. Приятного отдыха! – хохотнул Игорек и, подхватив подошедшую Машеньку под руку, которая намеревалась подсесть к Петру, удалился к своему очагу колдовать.

2


Оставшись вдвоем, Петр и Алексей принялись за еду. Налив в чашку чай, Петр быстро выпил его, налил вторую чашку, отхлебнул глоточек, посмаковав. Чай был очень крепким, терпким на вкус. Очень хороший. В кофейне не многие пили чай, а зря. Игорек долгое время жил в Поднебесной: в провинции Аньхой. А там знали, что такое Чай. Агроном по образованию, Игорек сначала по командировочным делам, а потом по своему интересу остался и работал на лучших плантациях, в священных садах, которые охранялись день и ночь стражами с собаками. Он много работал, перенимал секреты хранения, приготовления чая. И вернувшись на родину, открыл в Жемчужине маленькую чайную, вложив душу в свое дельце. Но…не пошло дело, со скрипом продвигался бизнес. Люди на его родине чаю предпочитали кофе, не говоря уже о напитках покрепче. “ Это от холодного, сырого климата”, - убеждал себя Игорек, сам не веря тому, что говорит. Но так или иначе, люди не жаловали заведение, где кроме кофе и чая, крепче ничего не наливали. Хозяева соседних кафешек и разливушек подсмеивались над ним, склоняя его продать заведение; уж очень выгодно оно смотрелось и располагалось на набережной: двухэтажное здание Задним фасадом выходило прямо на залив, и под окнами плескались волны. Но Игорек стойко переносил все тяготы и невзгоды своего дела, отказывая себе буквально во всем, экономя каждый юань, потом копейку, готовясь к худшему, надеясь на лучшее. Лучшее чуть опередило худшее, когда власти Жемчужины со страшным скрипом и скрежетом приняли закон о “ частичной легализации веществ, содержащихся в некоторых растительных формах”. Формулировка бредовая, загадочная и непонятная, но все же лучше, чем ничего. И Игорек, схватившись за эту призрачную соломинку, сначала не утонул в пучине товарно – денежных отношений, а затем стал выкарабкиваться. Кофейня “ Балтийский берег” осталась на плаву. Игорек был счастлив; он воспрял духом и с удвоенной, утроенной энергией принялся за работу. Огромные многочисленные знакомства превратились в экономические связи, крепчая сезон от сезона. Эмиссары курсировали от Балтийского до Желтого моря, собирая сырье, отправляя его через китайские чайные компании” Сан мин хуа” и “ Мей хуа” в Балтийскую жемчужину. Игорек добрался до Индии и Пакистана, привозя редкие сорта растений из Медока и Нарьянхеда, Белуджистана и Миран-шаха. При помощи друзей из правительства Жемчужины, он первым получил разрешение на оборот веществ, опередив тем самым конкурентов и получив контроль над рынком. Кофейня стала для Игорька не средством для добывания денег, а некой отдушиной в круговерти дел, любимым детищем…. Он организовал клуб, став членом которого, можно было приобщиться к необычному в нашем обычном, суетном мире, где среди серых будней почти не оставалось времени просто на отдых. Игорек собирал рецепты приготовления различных блюд, напитков и курительных смесей, содержащих вещества психоделического действия. И обожал пробовать первым, проверяя съедобность и другие свойства на себе. Это было его экстремальным хобби, единственном, в чем он не мог себе отказать. После Игорька правом попробовать иную реальность на вкус обладали Уважаемые члены клуба, а затем, если сырье оставалось, приобщались и другие посетители кофейни. Разливающий кофе- так называли Игорька в кофейне, просто сиял от исходящей от него доброжелательности, он сиял от счастья и благополучия, радушия и гостеприимства. А по ночам плакал и молился. Плакал от боли в пояснице и левой ноге, боли, которая по ночам сжигала его тело, и хотелось умереть. А молился он, даже не зная кому, чтобы не умереть, подольше пожить. Потому что он очень любил жизнь. Любил по утрам, облачившись в серый костюм и напустив на себя строгий, деловой вид, принимать посетителей; решая насущные вопросы, отдавать распоряжения, следить за их выполнением, руководить своей малюсенькой империей, которую он называл “ от Белого до Желтого”. Во второй половине дня, ближе к вечеру, переодевшись в светлые штаны и серую рубашку, любил он спускаться на первый этаж, и обязательно с улицы, звякнув валдайским колокольчиком, зайти в кофейню, где ранние посетители радостно приветствовали его, а он их. От этого можно сиять, и он сиял, получив за глаза прозвище “ Сиятельство”… Любил долгими, зимними вечерами с приятелем Парамошкиным, художником, обсуждать концепцию новой картины, а потом долго спорить, какое из полотен оставить висеть на зеленых стенах кофейни, а какое заменить или перевесить. И тихонечко, из под - тишка, наблюдать за ним, как он смешно, по – детски надувает губы от радости, глядя, как какой-нибудь посетитель пол- часа стоит перед “ Одиночеством”, разинув рот, забыв, кто он и зачем сюда

пришел… Все это было его жизнью, и он никогда не задавал себе вопроса о ее смысле. Зачем? Он есть в самом факте жизни! Это Игорька вполне устраивало. Об одном жалел он, и это добавляло страданий по ночам.. Не было у него детей. Своих, родных. Вообще-то, может быть, на просторах от Балтийского до Желтого моря и бегали маленькие и не очень Игорьки, но со стопроцентной уверенностью он этого не знал. И все чаще, по вечерам, задумывал он совершить путешествие по местам, ставших ему близкими. Задумывался, лелея маленькую надежду на то, что где-то на берегах седого Волхова, на бескрайних просторах пока еще русского Дальнего востока, найдет он старую любовь, и эта любовь все еще его помнит, растя сына или дочь его. И простит, и примет…. Поэтому надежда жила в зародыше. Но он лелеял, нежно, боясь убить какими-нибудь причинами. А причины, наверное, были. И не его бизнес; маленькая империя совсем не держала его, наоборот, он с радостью передал бы дела преемнику и освободился от этого бремени. И не болезнь, которая отравляла его жизнь; о годах он вообще не вспоминал: в свои пятьдесят пять он выглядел и чувствовал себя на тридцать пять и собирался прожить как минимум, еще столько же. Но он боялся, что причина найдется, подкрадется сзади и оглушит обухом по голове. И искал он сотоварища в дорогу…. Игорек думал обо всем этом, помешивая деревянной ложечкой в маленькой кастрюльке сладкий соус.
3
Алексей, отхлебнув из чашки и тоже посмаковав, взял в руки пакет, который оставил Игорек и стал смотреть на него.
- Ну чего уставился? Пакетов, что ли не видал? Давай, открывай, посмотрим, что там Игорек приготовил.
- Сначала давай попробуем, что он приготовил поесть, а то остынет все.
Петр пододвинул поближе тарелку, взял в руки палочки и начал осторожно, маленькими кусочками отправлять содержимое в рот.
- Мясо по-албански. Это мы уже проходили. Но интересно, чье мясо?
-Ммм…да, Доктор, это что-то новенькое, - Алексей наклонился носом к самой тарелке и стал осторожно принюхиваться, не забывая усиленно жевать. – Ты посмотри только на Игорька, посмотри! Стоит за своей стойкой и рот до ушей. Ладно, старый, я тебя проучу, будешь знать, как издеваться над людьми.
И доев, Алексей устало откинулся в кресле, глубоко выдохнув. А затем, словно делая одолжение, повернулся к Разливающему, пожал недоуменно плечами и махнул ладонью, ясно дав понять этим жестом: “ А, так себе”. Игорек, увидев этот ответ, показал ему кулак, затем погрозил пальцем, намекая, что еще не вечер, и он отыграется на Алексее, всему свое время. А Петр с огромным энтузиазмом поглотил содержимое тарелки и, вытерев салфеткой губы, повернулся в сторону стойки, поймал взгляд Разливающего и отвесил ему поклон головой, приложив ладонь сначала к голове, затем к груди. А потом недоуменно пожал плечами. Игорек радостно крякнул. Расправившись с едой, Алексей медленно распечатал пакет, оставив его на столе, а сам откинулся в кресле и посмотрел на Петра. Тот, приоткрыв рот, заворожено смотрел на содержимое пакета. А в нем лежало нечто удивительное. Немного, всего три чайные ложки, это скорее напоминало овощную мексиканскую смесь, но не замороженную, а засушенную. Такого драпа ни один, ни другой не видели еще. Дикое сочетание чаинок коричневого цвета; зеленого, от изумрудного до бирюзового; желтые сушеные кусочки, которые изначально были наверное, сочными и мясистыми; крапинки ярко-красного, похожего на молотый перец; мутно-белые прожилки…
- Боже мой, неужели это можно курить? Давай-ка позовем его сиятельство, пусть с нами это попробует.
- Ну Леха, ты чего, тут и так мало, наверное. Игорек на пробу много не дает. И потом, видишь, он же живой, бодренький, смотри, как за стойкой суетится.
- Да, не будем звать, пусть работает. Смотри, сколько народу привалило, даже стулья в ход пошли. Нечего ему сейчас отвлекаться, пусть работает, народу много.
- Леха, я смотрю, тебе и курить не надо, с тобой уже что-то не так.
Алексею показалось, как по телу, начиная с кончиков пальцев ног, покалывая крошечными иголочками, прошла волна, затихнув в районе плеч. Немного удивившись, но не придав этому значения, он взял щепотку смеси и осторожно высыпал в чашечку кальяна, стоящего на столе. Затем зажег спичку и поднес её к чашечке, приготовив мундштук. Смесь весело затлела, и Алексей сделал первый, осторожный напас. Набрав дыма в легкие, он задержал дыхание, смакуя непонятный привкус, и посмотрел на Петра. Тот, откинувшись в кресле, закрыв в блаженной истоме глаза, выдыхал, медленно-медленно. Трубку он держал у рта. Наверное, чтоб сразу же затянуться во второй раз. У Алексея в чашечке все прогорело, и он, не торопясь насыпать новую порцию, с интересом наблюдал, как Петр, выдохнув дым, растянул губы в непонятной, глупой улыбке. Его рука пододвинула трубку к губам, но губы не хотели принимать мундштук, они жили своей жизнью. Не замечая ничего вокруг, они все растягивались в улыбке, уже обнажив белые, ровные зубы. И зубы тоже улыбались вместе с губами, вспоминая, наверное, вкус дыма. А может, радовались, что губы им разрешили посмотреть на белый свет, на Алексея, который, глядя на них, улыбался им в ответ. Рука терпеливо ждала обмен улыбками, сжимая черную трубку, вырезанную в виде головы сатира, который тоже улыбался, имея в своей голове большое дупло, в которое засыпали черт знает что, и затем поджигали. И сатиру это нравилось, оттого он и улыбался. Из дупла в голове вился желтый дымок, который, поднимаясь, весело скручивался в спираль, чтобы незаметно раствориться, словно его и не было. Все замерло…
- непонятная какая-то, - наконец осторожно произнес Петр, глядя на трубку. – Чего скажешь?
- Ну, я не знаю. Пока. Сейчас еще щепотку попробую…сладкая она. И кислая.
Все повторилось, все до мельчайших подробностей, даже дым вился такими же спиралями…. Алексей смотрел на Петра, пытаясь сообразить, что же его так поражает. Перед ним сидел, развалившись в кресле, человек, которого он видел впервые в жизни. Он понимал, что это все действие курительной смеси, что все под контролем (ухмыльнулся про себя), но все-таки, пытаясь разобраться в происходящем, Алексей внимательно, сосредоточенно рассматривал улыбающегося до ушей Петра.
- Боже мой, Доктор! Доктор…- Алексей в изумлении прикрыл рукой рот, пораженный открытием.
- Доктор, ты знаешь, что с тобой? Ты не поверишь, нет, не буду говорить, я сам не верю-
Алексей снял очки, протер их зеленой скатертью, нахлобучил на глаза и опять уставился на Петра.
- Да ладно тебе, все нормально, поверь. Все нор-маль-но! – С расстановкой, четко произнес Петр.- Вот у тебя что-то с лицом, это точно. Ты как будто случайно встретился со своей смертью на противоходе, Вы встретились и разминулись, и ты потом уже все это осознал, Не волнуйся, все уже прошло, она тебя не узнала, видно, по делам своим срочным спешила. Тебе повезло, отдыхай пока. Чё-то смесь не вставляет, может, еще напасик? Я бы не отказался, только чайку глотну. – Петр говорил и говорил, не останавливаясь, но Алексей уже не слушал его.
4

Ему стало грустно. Он знал Петра уже пятнадцать лет, но не знал, какого цвета у него глаза. Он просто не замечал их. Да и не мудрено, их трудно было увидеть за узким прищуром. У него был махровый, настоящий азиатский разрез глаз. Это ему досталось в наследство от отца, китайца. Отец, Ли Чун, приехал на пустынный берег Финского залива тридцать лет назад, чтобы выполнить великую миссию. А заодно построить Балтийскую жемчужину. Ли Чун родился и вырос в крохотной деревушке, в провинции Чунцин, что означает « двойной праздник». Но маленький Ли вообще не знал, что такое праздник. В семь лет он ушел из дома на заработки. Работал много, тяжело, получая жалкие грошики. С трудом выкарабкавшись из детства, юношей он понял, что долго жить, так работая, он не сможет. Ли с огромным трудом поступает на службу в армию, в особый батальон морской пехоты. Через год, вступив в Коммунистическую партию, он направляется в инженерный корпус, где прослужил несколько лет. По рекомендации командования, Ли поступает в Чунцинский университет, где успешно учится на инженера, строителя гидротехнических сооружений, усиленно занимается изучением русского языка. Может быть, владение русским языком и определило дальнейшую судьбуЛи Чуна, который к концу учебы читал, писал и разговаривал на нем, как на родном. Став инженером, Ли работает на стройках народного хозяйства, строя мосты, плотины, пока партия не доверила ему Великую Тайную Миссию. Путем хитроумных интриг, подкупа, шантажа тогдашнего руководства северо- западного региона России, начиная с верхних эшелонов власти, опускаясь ниже, вплоть до участковых милиционеров, китайские специальные службы приобрели участок земли на берегу Финского залива, южнее устья Красненькой речки. Участок сравнительно небольшой в масштабах города Ленинграда и тем более по китайским меркам. Но для осуществления великой миссии вполне достаточный плацдарм, тем более что действовать поначалу надо было очень и очень осторожно и незаметно. Пустынный берег был лакомым кусочком для многих и многих строительных компаний. Но цель, в принципе у них была одна: заработать денег, и пользуясь традиционной русской беспечностью, урвать побольше. Но, оказывается, деньги решают не все. Многое, но не все. Куда важнее денег была задача завоевания жизненного пространства. Кто сказал, что новые территории надо завоевывать с оружием в руках? Вовсе нет, тем более эта практика изжила себя постепенно, после Второй мировой войны. И осуждалась всеми прогрессивными государствами. Конечно, по инерции, были попытки завоевать чужие территории для заселения и полезные ископаемые для единоличного пользования. И даже просто так, чтобы все боялись, установить новый мировой порядок, попутно поубивав тысячу-другую людей.… Но все это не приводило к конечному результату. Оккупированные территории возвращались постепенно исконным хозяевам, грабителей черного золота доставали партизаны, а борцы с терроризмом вконец так наглели и зверели, что по ночам просыпались в холодном поту от кошмаров, загрызенные остатками совести. Все это зная, Китай и не собирался завоевывать ничьих территорий, благо на континенте свободной земли предостаточно. Был разработан стратегический план, просто гениальный, благодаря своей простоте и естественности. Вернее, план обрел статус строжайшей государственной тайны, когда процесс перетекания части населения северных провинций на бескрайние земли Дальнего востока шел уже давно, повинуясь простенькому закону о “ сообщающихся сосудах”. Ну, а когда китайские компании были допущены к освоению земель на Балтийском море, то мечта о великой империи от Желтого до Белого моря обрела очертания, и вопрос сводился в сумме в юанях и времени в годах. Цена – понятие относительное, в таких вопросах, которые открывают новые эпохи, деньги считать грех и время – понятие относительное. Китайцы – дети вечности, а у кого в кармане вечность – годы не считает. Конечно, у Ли Чуна не было в кармане вечности, но он был настоящим китайцем, сыном Поднебесной. Выше – только император и бог, а с теми, кто ниже – разберемся. Ли приехал в числе первой тысячи официальных строителей, в должности помощника заместителя главного инженера гидротехнических сооружений. Должность очень большая, дающая право распоряжаться девятьюстами служащими. Это официально, а на самом деле их было гораздо больше. Много, очень много народу приехало до начала строительства. Благодаря своей выносливости, неприхотливости и поразительной живучести, сотни и сотни китайцев стекались и обживались на болотах и в лесополосах. Благо места были пустынные: кроме лягушек их никто не замечал, и они никому не мешали. Даже суровые морозы не сломали смелых первопроходцев, о которых на родине начинали слагать легенды…

 

[Кестя]

летопись

Отшумели немногочисленные митинги сторонников и противников проекта, средства массовой информации переключили свое внимание на другие события, шумиха и ажиотаж успокоились, и потихоньку началось строительство Балтийской жемчужины, форпоста Китайской империи на северо-западе России. День за днем, месяц за месяцем, трудолюбивый народ усердно вгрызался в землю, копошился в грязи, изнывая от жары летом, мок под холодными осенними дождями осенью, околевал в зимнюю стужу. Но не иссякал людской поток из Азии. На смену выбывшим из строя приходили новые, и через несколько лет строительный хаос стал приобретать упорядоченные формы, из недр земли стали проклевываться маленькие зародыши грандиозных строений. Земля обрастала арматурным скелетом, наращивая свою значимость бетоном, камнем, стеклом. Мастера знали свое дело, вкладывая в него всю душу и почти все силы. А остатки сил тратились в редкие часы отдыха от каторжного труда. Для секса. Секс.…Это секретное оружие изобрели не китайцы, они лишь подобрали его, путешествуя во времени. И сохранили его, донеся до этих дней, и с большим воодушевлением применили для осуществления секретной миссии: завоевание жизненного пространства для нации. Нет, наверное, ничего гениальнее, как, пустив корни, обосноваться на чужой территории, заполняя своим присутствием свободное пространство. Никакого насилия, все естественно и гармонично. Только великая нация, у которой есть прошлое и будущее на этой планете, может себе позволить не блицкриг, а, не считаясь со временем, осуществлять этническую эмансипацию. Великая нация? Да, нация, которая сплела из личностей общество – великая. Даже время не властно, правда, уже непонятно, над кем…. Ли Чун работал до изнеможения, отдавая всего себя работе. Этого требовала должность. И поэтому свою секретную миссию осуществлял не очень часто. Зато, пользуясь авторитетом, имея много денег, он мог позволить себе выбирать самых красивых и здоровых женщин, чтоб результатом секса были дети. Да, красивые и здоровые дети от русских мам. На родине у него не осталось никого из родных, и Ли очень хотел здесь укорениться в потомстве. Ему очень нравилась эта новая маленькая родина, где дышалось легко и свободно, он любил своих новоиспеченных жен, правда, не всех их запоминал, но все равно любил. И даже женился по настоящему, взяв в жены высокую, красивую девушку, которая родила ему двоих детей, мальчиков. Один, младший, через два года умер от пневмонии, и Ли очень горевал по этому поводу. И законных детей больше не заводил. Но миссионерствовал исправно, оплодотворяя всех, кто по его просьбе при виде кучи бумажек с изображением герба раздвигал ноги. Через восемь лет Жемчужина приобрела знакомые уже формы и очертания, наплодив за это время тысячи голубоглазых и узкоглазых ребятишек, больше половины которых были беспризорниками, продолжая строиться и плодиться. Власти ужесточили въезд из Азии граждан, не состоящих в браке, придумали что – то еще, в жалкой попытке приостановить процесс увеличения населения, да только зачем это делать? Тем более процесс этот не остановить. Из Китая приезжали молодые, женатые пары, а через некоторое время разводились, увеличивая число одиноких людей, ищущих партнеров по сексу среди местного населения. Через 12 лет, к официальной дате окончания строительства, население Ленинграда увеличилось на полтора миллиона человек. Время… время растворилось, как трубочный дым, о нем забыли, и оно уже не бежало…

 

[Кестя]

Летопись. Алексей

Петр говорил и говорил, жестикулируя, качая головой в такт словам, подчеркивая их значимость. И улыбался, улыбался широко открытыми голубыми глазами. Алексей смотрел на это невиданное зрелище, соображая, что бы это значило: или смесь так подействовала на обоих, или он видит представителя нового поколения. Желтокожего русского китайца с широко открытыми голубыми глазами.
- Слышь, Доктор, отдохни немного, остановись, помолчи. Пей чай… хорошо – то как… Доктор, Доктор, чё ж будет с нами, куда мы катимся…
Петр внимательно посмотрел на Алексея, хотел что – то ответить ему, но промолчал, махнув рукой, словно закрывая тему. Налил чай, закурил сигарету, потом уставился на большую картину, висевшую на стене. На картине был изображен фантастический пейзаж: громадная скала стояла в морском заливе, доминируя над окружающим берегом. Очертаниями она походила на усталого путника, одетого в балахон с накинутым капюшоном, присевшего передохнуть. Яркая луна всходила за монахом, но он закрывал ее от нашего взора, и луна разливала лишь ослепительный свет. А на небе облака сложились в белые крылья за спиной усталого путника. Черный монах… Петр смотрел на картину очень внимательно, словно пытаясь заметить дуновение ветерка, скользящего по воде. Но ветерок прятался от посторонних взглядов, открываясь лишь посвященным…посвященным был Алексей, но его взгляд был далеко – далеко, он блуждал по небу в поисках изъянов пылающего заката, но закат был безупречен. Громадное, ярко – малиновое солнце почти скрылось за горизонт, оставляя вместо себя своих детей, которые прорывались сквозь полупрозрачную дымку, заменяющую облачность, озаряя пол – небосвода гипнотическим, алым светом. Алексей поднялся над столом, кофейней, замечая и слушая тихий шелест сонных волн, крик одинокой чайки, парящей над морем, всхлипывание маленького человечка, бредущего по неоновой улице, дребезжание толстых стекол от децибелов веселой музыки, разливающийся на дискотеке… Алексей поднялся выше, он увидел, как Земля весело играет зеркалом балтийского моря, посылая солнечный зайчик(привет от источника света) источнику тьмы… Алексей увидел, как ввысь устремилась чья – то душа, сбрасывая, как старую, ненужную шелуху страдания и боль. Господи, он даже почувствовал запах паленого… Алексей вернулся на землю и огляделся – все шло своим чередом: время струилось…
- Да-а, драп еще тот…Доктор, чё молчишь? Не парься, будь счастлив, не парься… - Проскрипел Алексей, весело подмигивая Петру. Тот, не разглядев ветерка, но обнаружив в картине что – то другое, загадочно улыбаясь, проговорил:
- Слышь, Леха, отстань, у меня все мысли разбежались, я не могу ни одну ухватить. Интересно, Парамон, художник этот, он часто бывает в кофейне? Обязательно надо с ним пообщаться. Судя по картинам, очень неординарный человек.
- А вы разве не знакомы? Хм, странно. Да, часто бывает, он неординарный и необщительный, но попробуй. И перестань улыбаться и таращить глаза, ты меня пугаешь.
- Да ладно, таращить… скажешь тоже - хихикнул Петр, махнул рукой и потянулся за чайником.
- Ну посмотри на себя в зеркало, может, чего нового там увидишь.
Алексей посмотрел в зал. Он был полон людей. Заняты были все столики и даже принесены дополнительные стулья, для желающих попить кофе Легкая, неторопливая музыка выплывала из встроенных в стены колонок и мягко оседала на слушателей, которые неторопливо пили кофе, глухо стучали костяшками по игральным доскам, негромко разговаривали, выпуская вверх, к потолку струйки дыма. Игорек переделал свои дела и с нетерпением посматривал в зал, предвкушая предстоящее общение. Подошла Машенька и Игорек, оставив ее за стойкой, неторопливо вышел и как бы от нечего делать, стал прохаживаться вдоль столиков, ненадолго останавливаясь, то у одного, то у другого, то у третьего.… Везде у него были хорошие знакомые, очень хотелось пообщаться: узнать новости, услышать комментарии к последним событиям, в общем, быть в курсе. Завсегдатаи кофейни охотно делились с ним информацией, и он внимательно всех слушал и все запоминал. Но действительно ценной информации было очень мало: хоть и ходили в кофейню самые разные люди, от рабочих и мелких служащих, до руководящего звена в правительстве жемчужины, но из-за отсутствия спиртного языки не развязывались, а от курительной смеси наоборот, посещала измена. Но тем ни менее, Игорьку хватало и тех крупиц, что ему доставались. Он тщательно анализировал все услышанное, сопоставляя факты, дополнял комментарии, делая свои выводы. И оставлял себе, пригодиться. Так, непринужденно общаясь, Игорек обошел почти всех, потихоньку направляясь к столику наверху.
Алексей и Петр пили чай, думая каждый о своем, но увидев Игорька, направляющегося к ним, оживились, заерзали в мягких креслах.
- О – о, какие люди! Чего-то вы совсем прибились, тараканов в башке в усмерть загоняли- проговорил Игорек, подойдя к столику и отпив чай из чашки Алексея. Потом посмотрел на Петра, всплеснул руками и воскликнул:
- Бобер, выдыхай!!! Выдыхай, а то глаза лопнут! Доктор, насчет медалей я пошутил, ну ты даешь! Леха, касочки не нужны?
- Да поздно уже, они малы будут. Если только шапочки резиновые, и с окошка в залив. Ну ты удружил, спасибо тебе большое. Чудная смесь у тебя, фестиваль – что надо получился. Что там – мы и спрашивать не будем, неинтересно это…
- Игорек, скажи, что ты туда напихал…- Заныл Петр, уловив, что уловка Алексея не пройдет. Игорек тяжело вздохнул, словно ему предстояло делать тяжелую, нудную работу:
- Ну что с вами делать, бродяги. Ладно, приоткрою тайну, только чуть-чуть. Да в принципе, ничего особенного и нет, смесь такая экзотическая, только чтоб вид товарный имела. Так…
- Я смотрю, дел у вас никаких нет, или я ошибаюсь?
- Да вот, мы и зашли к тебе дельце одно решить, заодно перекусить.- Алексей посмотрел на Петра. Тот сидел, держа в руках чашку, смотрел в окно. Солнце зашло, окончив представление с закатом, погасив свет. Голая темнота с любопытством заглядывала в окно, благо оно ничем не завешивалась. И эта темнота настораживала своей неизвестностью.
- Док-тор! Прием! Вопрос – то решим с делом...? А?
- А? Да, конечно, мы же за этим пришли…. Знаешь, Игорек, нет на свете места, кроме как у тебя, где можно решить любые вопросы.
- Так уж и все?- Прищурился Игорек.
- Ну,… про остальные можно забыть.
- Все так и есть, сюда приходят и решать и забывать. Решать, чтоб не принимать всерьез, забывать – чтоб начинать все с начала. Может, я вам помешаю своим присутствием?
- Игорек, нет…. Наоборот, придашь уверенности. Доктор, посмотри в пакет, там осталось чуток, давай добьем…
Они задымили, не торопясь, смакуя необычный вкус и новые ощущения…. Машенька принесла другой чайник, забрав пустую посуду, бросив на Петра многозначительный взгляд, который он оставил без внимания. Петр думал про поездку, она ему не нравилась, но оставлять товарища одного не хотелось, да и деньжат никогда лишних не бывает…
- Мне тоже это не нравиться, - прочитал его мысли Алексей. – И я, Доктор, предлагаю тебе съездить в последний раз…
- Не надо в последний, - перебил его Игорек, - нельзя так говорить в дорогу.
- Да ладно, я не суеверный, - махнул рукой Алексей и продолжил:
- Я к тому, что в последний раз – и завязываем. ( Игорек отвернул голову и в сердцах сплюнул) – А с тобой мне спокойней, сам знаешь. И не рискуешь ты ничем, и деньги пополам…
- А чего везете, если не секрет? Запрещенное, небось?
- Ну конечно, запрещенное, в этом и проблема. Проблема, что у нас все запрещено, что не разрешено. Поэтому и платят больше, много больше. А деньги нужны, - Алексей провел ребром ладони по горлу, - нужны во как.
- Хм, они всем нужны. Их зарабатываешь, но нужда в них не отпадает. Земля, воздух, деньги. Классический треугольник урбанизации. И чего, ехать обязательно?
- Предварительная договоренность достигнута, осталось определиться в деталях.
- Леха, а может, окончательно откажешься? Я немного верю в суеверия и… не знаю. Тем более, у меня к вам тоже есть дело будет, даже не дело, а как вам это сказать… - Игорек в задумчивости почесал затылок, собираясь с мыслями, - предложение о сотрудничестве, что ли.
- Дак мы это, сотрудничаем с тобой, - вставил Петр, ковыряя в зубах зубочисткой.
- Это так, вы даже почетные члены клуба. Я о другом. Задумал я отправиться в странствие. Сколько времени оно займет, не знаю. Я не знаю даже, что ждет меня в конце путешествия, но я уйду.
- Странник… это чего – то новенькое. А ты, часом, не в бега решил податься?
- Алеша, бог с тобой. Дело в другом, не знаю, как сказать…стойте, я сейчас за пакетом сбегаю, а вы не уходите, пожалуйста, ребята, вы хоть выслушайте меня…- с мольбой в голосе попросил он, вставая, и поковылял к стойке.

 

[Кестя]

- Ишь ты, разволновался, - с удивлением проговорил Петр, глядя, как хромает Игорек, спеша в свою колдовскую кухню. – Может, что – то важное у него, как думаешь?
- Да уж, хромота – первый признак волнения. Пока его нет, давай решим с нашим делом. Ехать сегодня надо, уже скоро. Ночью спокойней, да и управимся быстрей. Обещаю тебе, это последний раз.
- Если последний, то я еду. Чего же Игорек задумал то?
- Когти рвать будет. Видел, как он сегодня с безопасником жемчужным тусовался?
Наверняка что – то пронюхал и выводы сделал. Игорек и сам много знает, и про арбузный бум тоже, оттого и придумал путешествие.
- Леха, при чем бум арбузный? Пятнадцать лет прошло, столько воды утекло.
- Воды утекло много, но камни на дне лежат. Боится он. Ладно, сейчас узнаем.
Игорек подошел, весело бормоча песенку, сел в кресло и достал из кармана пакет:
- Дело очень важное для меня, для вас – думаю, тоже. Угощайтесь, ребята.
…Весело забулькал кальян, задумчиво запыхал сатир.…Через некоторое время, достаточное для того, чтоб насладиться процессом, Игорек откашлялся, и Алексей с Петром посмотрели на него, приготовившись слушать.
- Я вас давно знаю, мужики, вы люди хорошие, не жадные, с головой на плечах, не пьете горькую. Это все хорошо, мне подходит.
Петр посмотрел на Алексея, тот удивленно округлил глаза, опустив уголки губ. И заметил, что у Петра снова стали узкими глаза, скрыв красивый цвет глаз то окружающего мира.
- И вы меня хорошо знаете, ты, Леха, не первый десяток лет, да и ты, Доктор, тоже не меньше. Надеюсь, вы обо мне тоже мнения не плохого. А?
- Момент истины, какой то, - кашлянув, сказал Петр. – Ну да, отношения мы выяснили: ты меня уважаешь, я тебя уважаю. Уважаемые люди!
Игорек смотрел на Алексея, Алексей смотрел на Игорька. Давно он не видел его таким: решительность. В глазах Игорька поселились решительность и уверенность, что все получится…. « Да, момент истины какой – то» - Подумал Алексей. Не торопясь, он взял сигарету, понюхал ее, чиркнув зажигалкой несколько раз, прикурил, глубоко затягиваясь, выпуская дым в потолок. Конечно, он хорошо знал Игорька, доверял ему и был в нем уверен. Но он не знал, что же тот задумал и оттого немного нервничал, увидев решительность в глазах.Игорек посасывал мундштук кальяна. Он терпеливо ждал, понимая, что это действительно момент истины. Для всех троих. Торопиться не стоит. Пусть ребята хорошо подумают. Быть может, они даже и не договорятся сразу, сегодня. И тогда поездка будет удобным случаем обдумать все, ему и им. Вот только характер поездки смущал Игорька. Не нравилась ему эта незаконность, ох как не нравилась. С запрещенным, будь то арбузы, наркотики или оружие, связываться нельзя. Времена не те, новые собаки все унюхают.… Даже Игорек с его возможностями и связями никогда не имел дело с запрещенным. И так хлопот хватает. Поэтому надо сказать им все сразу, может, передумают и не поедут никуда, ошарашенные предложением… Точно, надо их переубедить.
- Хм… хитер ты, брат, хитер… - Неопределенно сказал Алексей, шутливо погрозив ему пальцем. – Хитер ты, Игорек, но со мной ты честен. И никогда меня не обманывал, впрочем, как и я тебя. Я тебе доверяю. Знаю, что гадости никакой не предложишь, чтоб жену мою и сына не лишать кормильца.
- О, про жену и сына вспомнил, Лешенька, молодец. Не хочешь, чтоб с тобой плохое приключилось, а сам все правильно делаешь? А? – Игорек отложил в сторону мундштук и наклонился к креслу Алексея:
- Тебе, Леха, другие плохое предлагают, вот оно что! Правильно со мной ты спокоен, потому что знаешь меня. А про родных чего не думал, когда «предварительно договаривался»?
- Нет, не думал. Потому что решал только я и только за себя, никого не вписывая в свои дела. Доктор тоже сам решает, как ему поступить. Так что все нормально, Игорек, - ответил Алексей, наклоняясь к Игорьку. Они смотрели друг другу в глаза, словно играли в детскую игру: кто кого переглядит. Петр выступил в роли рефери, прервав поединок:
- Игорек, ты говорил, что имеешь нам предложение. Отношения мы выяснили, имей свое предложение, если не передумал.
- Не передумал. Тебе, Леха, не надоело еще кататься на своем КАМАЗе, туда – сюда?
- Нет, не надоело.
- Это хорошо. Любишь свою работу?
- Работа она и есть работа, любишь ее или нет. Я дорогу люблю.
- Леха, как ты относишься к тому, чтоб кофейней заведовать, быть Разливающим кофе?
- ????
- Неожиданно, мм-да. А вы что думали, я же говорил вам, что собираюсь в странствие.
- Любишь ты сюрпризы подкидывать: то смесь необычная, то кофейня, - вставил слово пораженный Петр. Стараясь скрыть волнение, он потянулся к чайнику, взял его в руки и отпил несколько глотков прямо из носика. Поставил чайник, взял мундштук кальяна и затянулся. Кальян забулькал, отдавая остатки дыма, радуясь, что про него не забыли

- Да, Доктор, на сюрпризы я горазд. И для тебя, кстати, тоже. Я, помимо наших земель, в поднебесную схожу, посмотрю, четам и как. Со мной пойти не хочешь? Леха здесь останется, присматривать за хозяйством, денег зарабатывать, а мы – конюх Федоров и Мук скороход. – Игорек весело рассмеялся, откидываясь назад в кресло. Петр посмотрел на Алексея. Тот сидел, опустив голову, внимательно изучая чашку, которая стояла перед ним. Не найдя ничего плохого в ней, он посмотрел в окно, подмигнув тьме, которая с интересом наблюдала за происходящим. Не дождавшись ответа, он посмотрел на часы, потом на Петра.
- Игорек, ты долго думал, прежде чем предложить это?
- Нет, вот как вы пришли, я и подумал.
- Во как. И ты хочешь ответ прямо сейчас?
- Это было бы хорошо, но давайте придем к «предварительной договоренности», как ты любишь.
- Большую ответственность хочешь переложить на плечи. Игорек, это все так… - Алексей, не найдя нужных слов, развел руками, пытаясь жестами объяснить всю грандиозность замысла
- Большую, - согласился Игорек, - но и куш не малый, и запрещенного ничего нет. Все замечательно. Работа она и есть работа.
- Игорек, а ты думаешь, я хочу путешествовать с тобой? – Вставил Петр, подняв вверх руку, как первоклассник, яростно желающий быть замеченным.
- Я думаю, ты хочешь путешествовать. Катаешься же ты с Лехой, почему бы со мной не отправиться? Чем дальше, тем интереснее, Доктор!
- Я даже не знаю, что тебе ответить. Предложение очень необычное, меняет, можно сказать, образ жизни.
- Леха, меняет, конечно. В лучшую, заметь, сторону. И ты Петр, мечтал же поискать своих родственников на исторической родине. Возможность великолепная. К тому же, ты, в некотором роде, известная личность там. Твой отец очень популярен в родной провинции, царствие ему небесное – Игорек осенил себя крестным знаменем. - Сын сына, то есть ты – внук поднебесной – Игорек улыбнулся.
- Скажи, а тебе то, что надо? - Алексей с напущенной небрежностью обронил вопрос, словно фантик от конфеты, не обращая внимания, куда он упадет. На самом деле, он очень хотел узнать, как Игорек будет выкручиваться.
- Что мне надо… - Игорек посмотрел задумчивым взглядом сквозь Алексея, выуживая в своей голове затаенные мысли, которые так глубоко спрятались и прижились там, что очень не хотели вылезать на свет божий в виде звуков.
- Что мне надо… - Игорек вспомнил чайные плантации провинции Аньхой. Солнце, стоящее прямо над головой, словно надсмотрщик, следящий за работой своих рабов, которые сгорбленные, медленно – монотонно передвигаются вдоль чайных кустов, бережно срывая нужные листики и шишечки, и безжалостно бьющего их солнечными ударами своего бича. Он вспомнил седой Волхов, несущий свои воды мимо курганов в великую Ладогу, к серым отшельникам, временным постояльцам нашей земли… О смелых , отчаянных и покорных судьбе оленеводах, обитающих в тундре, в устье Лены, где долгожителем считается доживший до сорока лет счастливчик… Он посмотрел в зал, туда, где над столиками, равнодушная ко всему, висела картина, на которой был изображен удивительный пейзаж… Черный провал каньона, темные, мрачные холмы, переходящие в бескрайнюю равнину, на которой, словно центр мироздания, возвышалась гигантская белая гора, похожая на белоснежное облако, освещаемая лунным светом. Ослепительно красивая, гордая и… одинокая.
- Км хм – Откашлявшись от подступившего к горлу комка, очнулся Игорек. – Я… я боюсь одиночества.
- Камеры, что ли? – Хмыкнул Петр и тут же съежился под испепеляющим взглядом Алексея.
- Но ты не одинок, что ты такое придумал. У тебя есть все, о чем ты можешь пожалеть, или… - Алексей осекся, поняв, что имел в виду Игорек.
- Да, именно это, - согласился Игорек. – У меня есть очень многое, о чем я могу пожалеть, но нет того, о чем я жалеть никогда не буду. Семья. У меня нет никого, и от этого я очень одинок. Ну, этот великовозрастный балбес не в счет, об этом я точно могу пожалеть, - Игорек кивнул в сторону Петра, который тут же расправил плечи.
- А не поздно ты спохватился искать гипотетическую семью? И почему бы здесь ее не создать? – Алексей упорно искал слабые места в откровениях Игорька, точно проверяя их на прочность.
- Да нет, не поздно, искать никогда не поздно. А здесь создать… знаешь, Леха, мое время собирать камни подошло. Я это чувствую, нутром… - Игорек постучал себя пальцем в грудь.
- У тебя есть семья: жена – красавица, и сын вон какой вымахал. Так что ты можешь и не понять меня, мои планы. Ты представить себе не можешь, какой длинной может быть ночь. Страшно длинной, когда одиночество и боль сплетаются между собой и душат… - Игорек всхлипнул, и чтобы сдержать поток неожиданных, давно забытых чувств, закрыл ладонями лицо и опустил голову. Плечи его задрожали. Петр и Алексей встали и ошарашено посмотрели друг на друга, не зная, что делать. Петр поднял руку и пощелкал пальцами. Машенька, словно ждавшая условного сигнала, выскочила из – за стойки, дернув секретный рычаг, отчего на верхнем ярусе кофейни с шуршанием опустился зеленый занавес, отделив его от нижнего зала, и быстро подошла к столику. Увидев невеселую картину, она грозно, уперев руки в бока, мотнула головой в сторону занавеса, намекая на выход

 

[Кестя]

Летопись:

- Скажи Игорьку, что мы его на выходе подождем, - сказал Петр, целуя Машеньку в щеку…
Отодвинув край тяжелого занавеса, Алексей вышел в зал. Посетители сидели, увлеченные своими делами, ничего не замечая вокруг. Время струилось; струилось дымом, поднимаясь к потолку, мягкой музыкой, заполняющей пространство. Он медленно двинулся к выходу, здороваясь с заметившими его присутствие посетителями. У выхода его догнал Петр и они вышли из кофейни, придерживая руками приветливый колокольчик. Оказавшись на улице, Алексей закурил и поежившись, пошел к машине. Петр задержался у входных дверей, поджидая нескольких человек, окликнувших его. Люди подошли к Петру, поздоровались и о чем -то весело зачирикали.
Заведя машину, Алексей включил печку. На улице было ниже нуля, вода в лужах покрылась ледяной корочкой и ветер, злясь от нетерпения, пытался рывками сколупнуть ее, обнажив воду. Прохожих на улице было не много и все спешили по своим делам, закутавшись в плащи и куртки. Никто не хотел просто гулять по набережной в такую погоду: зябко. Алексей не знал, что думать: неожиданно, как снег на голову обрушилась на него новость с кофейней. Он достал из кармана телефон, позвонил домой:
- Привет, сынок, как дела?... Чего делаешь?... А мамка чего?... Позови ее к телефону... привет, чего делаешь?... Я... работаю.....надо в дорогу ехать, Ирих, буду дома только завтра к вечеру...да, деньги привезу, зачем же я еду...а?...да, все нормально, приеду - новость расскажу потрясающую... нет, нет, потом...ну все, надо ехать грузиться, потом позвоню, зайка,... целую крепко - крепко, не скучай, пока...
" Ну вот, позвонил."- Подумал Алексей, чувствуя какое - то опустошение внутри себя. Вроде все хорошо, удачно все складывается...чего – то не хватает, но чего именно – не понять. Алексею вдруг ужасно захотелось увидеть сына, захотелось до боли в груди. И жену, славную, родную Иринку. Обнять их, заграбастав в охапку сразу обоих, чтоб завизжала Ириха, а сын, слабо сопротивляясь, забубнил: “ Ну бать, не надо, хватит уже!”. Алексей широко заулыбался, представив себе эту картину так явно, что напрягся весь, сжимая кулаки. Потом глубоко вдохнул… и выдохнул боль из груди, которая чуть задержалась комком в горле и вылетела. “Все, хватит!” – Крикнул он сам себе и ударил кулаком по рулю. Испугавшись, что машина обидится, ласково погладил, приговаривая: “Извини, хорошая ты моя. Давай – ка смотаемся в Новгород быстренько, потом я тебя помажу всю и масло на зиму поменяю.” КамАЗ весело рыкнул. Алексей включил радио. В кабину ворвалась какофония диких звуков, которые словно испуганные птицы бились о стекла, стены кабины и не найдя выхода, залетали в уши, оглушая…” Твою маковку, опять Доктор свое дерьмо настроил!!!”- Выругался Алексей, судорожно нажимая на кнопочки магнитолы. Птицы улетели, на смену им пришло нежное журчание лесного ручья, бархатный саксофон и приятный женский голос, поющий, наверное, про любовь. “ Так то, другое дело.” Алексей посмотрел в сторону кофейни. Там все еще стояли незнакомцы и Петр. Алексей выпрыгнул из кабины, закурил и пошел неторопливо к Петру. Тот внимательно слушал невысокого мужчину, который стоял перед Петром и говорил что –то на китайском, сжимая в руках кепку. Двое других стояли позади, вытянув руки по швам, словно школьники на линейке. Увидев подходящего Алексея, Петр похлопал говорившего по плечу, сказал несколько фраз, прижав другую руку к груди. Троица стала пятиться, кивая головами. Попятившись немного, они развернулись и быстро пошли по набережной, вдоль канала, громко разговаривая между собой.

- Ну, и о чем это вы чирикали, голуби? – Весело поинтересовался Алексей, провожая взглядом удаляющуюся троицу.
- Вчера опять твари эти серые наезжали, избили до полусмерти четверых, бросились удирать от погони на своих мотороллерах. Один не справился с управлением, врезался в ограду набережной и упал в канал. Утонул, короче.
- И поделом ему – Алексей сплюнул на тротуар.
- Поделом, - согласился Петр, - Тут же понаехала милиция, точно из – за угла, и притом не жемчужная, а городские, точно в засаде сидели. Скрутили, кто был рядом. Выловили тело – пацан шестнадцати лет. Прикинь, да? Теперь дело шьют, за неоказание помощи, а может и хуже чего. Вот, меня в защитники зовут. Я им говорю, что дело – туфта, о суде даже речи нет, это же ясно. Но народ боится, кричат, мол, в память об отце, ты наш защитник на этой земле… блин, Алешу Поповича нашли.
- А ты и есть для них и Попович, и Никитич, и Муромец. Три в одном. Ты – Доктор, Ли Чун. Надо помогать братьям, Петенька.
- Да, надо, если помощь нужна. Ну а тут – то, чего я сделаю? Их завтра выпустят уже, дела нет никакого.
- Насчет дела, тебе видней, ты юрист. А помогать надо. Если они как котята слепые, тычутся в тебя. Даже не действием, а присутствием своим помогаешь. Они же доверяют тебе, как никому другому на этой земле. Как же ты бросишь свой народ, Доктор? Это же не по – христиански, да и не по… как по вашему?
- Да ладно тебе, Леха, запарил уже. – Петр достал сигарету, сунул ее в рот и обернулся на звон колокольчика. Из кофейни вышел Игорек, сияющий, как солнце. В руках он держал целлофановый пакет.
- Бродяги, я вам тут приготовил в дорогу пожевать кой – чего.
- Каски брать, или как? – буркнул Алексей, обрадовавшись появлению Игорька, целого и веселого.
- Нет, каски…ха- ха, только у меня в кофейне… или может, у тебя? – прищурился Игорек, глядя на Алексея.
- Давай так сделаем, - Алексей взял пакет, заглянул внутрь. – Предварительная договоренность достигнута.- Игорек заулыбался еще шире, погрозив Алексею пальцем.
- Вернусь с дороги, обсудим все чисто – конкретно, - сгримасничал Алексей, - а за чифан спасибо, только одному много будет. Ну ладно, много - не мало.
- Как так? А что, Доктор не едет?
- Слышь, Доктор! Игорек спрашивает, едешь ты со мной? – Алексей повернулся к Петру. Тот откашлявшись, подошел ближе к Алексею:
- Ты, наверное, прав, Леха. Помочь людям надо. А ты как, справишься без меня?
- Да бог с тобой, конечно, я же не вагоны разгружать. Мы с моей ласточкой мигом обернемся, ты даже как следует заснуть не успеешь.
- Я – то ладно, главное – ты не успей. Не играй со смертью наперегонки, будь внимателен, Леха.
- Буду! – Закивал головой Алексей. – Ты куда сейчас, может, подкинуть?
- Мне сейчас в отделение, семьдесят четвертое, на юго-западе. А по дороге домой заскочу, переоденусь.
- Ну, как хочешь. Доктор, ты только галстук желтый не одевай, а то в этом галстуке, когда чирикаешь, на попугайчика похож.
- Да пошел ты… - огрызнулся Петр, протягивая руку. – Ну ладно, побежал я.
Он пожал руку Алексею, хлопнул по плечу Игорька и повернувшись, быстро пошел по набережной вдоль залива. Пройдя с десяток шагов, он обернулся: Алексей и Игорек стояли рядом, смотря ему вслед. Петр поднял руку, помахал, крикнув: « Не скучайте!”, сунул руки в карманы брюк и пошел дальше, своей дорогой, которая уводила его в неизвестность.
6

 

[Кестя]

Оставшись вдвоем, Игорек взял под руку Алексея и повел к машине:
- Давай, я тебя провожу, что ли. Ты где грузишься?
- У нас, в порту. Сейчас канал перееду, там уже ждут, наверное, - Алексей посмотрел на часы. - А я подумал, что ты скрыться решил от безопасников жемчужных, от греха подальше.
- Это тоже не помешает. Хотя… чего мне прятаться? – Игорек пытливо посмотрел в глаза . Они остановились.
- Ну, не знаю, тебе видней. Опять зашумели о буме арбузном,… откопали что – то, говорят. А ты вдруг срываешься…
- Да пусть хоть до ядра земного докопаются, правды все равно не узнают. Да и зачем? Мертвым это не надо, мир таким, каким он был до бума, не станет,… зачем ворошить прошлое?
- Как зачем, а правда?
- Правда? Что ты такое говоришь! Кому нужна правда? Она только мешать будет! Правды он захотел… правдолюб. Да все только и искали повод вцепиться в глотки друг другу. И бум – основание, лучше не найти. Правда, никто не ожидал, что так все обернется для всех.- Игорек усмехнулся. – Это ж надо, взорвать всех одним махом, и друзей и врагов: бум!!! И нет ни президентов, ни императоров, ни премьеров. Анархия, твою мать, порядка. Ну ладно, хватит пока,… садись в машину.
Алексей открыл дверь кабины, запрыгнул. КамАЗ весело рыкнул, предвкушая дорогу. Высунувшись из окна, Алексей протянул Игорьку руку, тот пожал ее, долго не отпуская.
- Так значит, путешественник? – Алексей улыбался, сильно тряся руку. – Смотри, дорогу домой не забудь!!! – Выкрикнул он, освобождаясь и шутливо грозя пальцем.
- Давай – давай, езжай уже, утомил совсем. – Похлопал Игорек по кабине, - Удачи тебе!
Обдав Разливающего синим дымом, машина тихонько вырулила со стоянки и, вливаясь в редкий ручеек машин, заурчала двигателем, набирая скорость. Игорек стоял и смотрел ей вслед, пока машина не растворилась в вечерней дороге. Он постоял еще немного, глубоко вздохнул, пробурчав себе под нос: - Дорогу… забыть ее невозможно. Если только потерять в суете…
7
Алексей поехал в порт, который находился на территории бывшего электромеханического завода. До порта было недалеко, но через мосты на канале проезд грузовикам был запрещен, и Алексей поехал в объезд, до Петергофского шоссе, на выезд из жемчужины. На контрольно – пропускном пункте машину остановил патрульный сержант, в сером бушлате и громадной каске, которая была явно не по размеру. Он махнул жезлом и машина, недовольно пыхтя тормозами, остановилась недалеко от сержанта. Тот поправил автомат, висевший у него на груди, двумя руками поправил каску и зашагал к машине. Алексей выпрыгнул из кабины и направился к заднему борту, доставая из нагрудного кармана документы. Инспектор подошел к Алексею, приложив руку к каске, представился:
- Сержант Донг, попрошу документы, пожалуйста. – Говорил он по-русски, с легким акцентом, словно иронизируя.
Алексей отдал документы сержанту, а сам отвернулся к фургону и стал открывать двери. Одна половинка дверей открылась, издав легкий скрип, и в открытую дверь ворвался холодный ветер, шаря по пустым углам, словно помощник инспектора. Брезентовая кожа фургона заухала, вздымая и опуская бока, спеша надышаться, пока есть возможность. Инспектор заглянул внутрь, кивнул головой. Подождав, когда Алексей закроет дверь, он вернул документы и отдал честь, или поправил каску. Потом осторожно спросил:
- А вы один будете?
Алексей хотел на идиотский вопрос ответить отборным матом, но подумал, что сержант все – таки на службе, а китайцы – служаки серьезные. Поэтому он ответил нейтрально:
- Да, один буду.
Странно, но этот ответ не удовлетворил сержанта. Он подошел к кабине, но так как был роста невысокого, ничего не увидел. Видимо, подпрыгнуть он постеснялся, как и попросить открыть двери кабины. Вместо этого он заулыбался, обнажил желтые зубы и ляпнул:
- А доктор где?
- Где, где, в… - У Алексея с губ почти сорвалась отличная рифма, но в последний момент он придержал ее зубами за хвост, и она осталась на языке. Он подумал, что все сейчас рыщут по жемчужине в поисках Петра. Видимо, он и вправду был нужен этому маленькому китайскому островку, затерявшемуся в безбрежном русском океане.
- С делами вашими хлопочет Доктор, отдохнуть человеку некогда, - вместо рифмы ответил он.
- Спасибо, спасибо, - забубнил сержант, кивая головой, придерживая глупую каску.
” Как же он стрелять будет, она ведь мешает”,- мелькнула у Алексея мысль, и он улыбнулся в ответ.
…Увидев открытые ворота пакгауза, Алексей поставил машину под загрузку, а сам пошел в конторку оформлять документы. Открыв дверь, на которой было написано « КОНТ РА» - шутники стерли «О», Алексей вытащил припасенную шоколадку и, пряча ее за спиной, подошел к столу. За столом, заваленным бумагами, сидела хрупкая девушка, с толстой косой блестяще – черных волос. Она сидела, откинувшись на спинку стула, скрестив руки на груди, и внимательно смотрела на Алексея. Он тихонько прошел к столу, присел на стоящий рядом стул и, улыбнувшись, заговорил:
- Здравствуй, свет очей моих, о прекрасная Дацин! – И с этими словами он положил на бумаги шоколадку.
- Не подлизывайся, Иванов, зачем опаздываешь, люди ждут долго, не знают, приедешь ты или нет, нельзя так…
- Все под контролем, милая. У нас с Алешей Поповичем было очень важное дело, я задержался, прошу прощения.
- Ты всегда так говоришь, а у нас тоже срочное дело. А с каким – таким Алешей Поповичем?
- Да так, местный герой. Когда трезвый. А пьяный – не так летишь, не так свистишь… - попробовал пошутить Алексей. Шутка не произвела должного действия, а вот шоколад произвел,… Дацин взяла шоколадку в руки и улыбнулась:
- Так. Вот маршрут. Великий Новгород, ул. Парковая, дом 12. Там же, но на другом складе, заберешь попутный, его надо на… Литовскую,28. С нашим тебя уже ждут, я сейчас отзвонюсь, что ты выехал. А с попутным сам договорись.
-… Ты моя красавица, дай я тебя поцелую.
- Отвали, Иванов, ты женат. Иди, целуй свою жену.
- А я тебя по товарищески, в щечку.
- По товарищески не хочу. Вот тебе документы, топай. Как доктор, чего не зашел?
- Да доктор занят сейчас, со мной не поедет.
- Как не поедет? А договор? По страховому договору, груз должен перевозиться водителем и сопровождающим. Так же нельзя… Страховка не действительна, если…
- Ты что!? Я сбираюсь довести груз до пункта назначения в целости и сохранности, и я тебе ничего не говорил, ну ты даешь, красавица!
- Нет, говорил, говорил. Нельзя нарушать договор.
- Слушай внимательно… - Алексей начал нервничать. Угораздило же его неосторожно при женщине…
- Посмотри на путевку. Здесь написано: сопровождающий - Петр Личун. Договор не нарушен, успокойся, «коза». – Про себя добавил Алексей.
- Но его же нет с тобой, Как это понимать…
- Ну, как это «нет», вот же написано!.. До Новгорода восемь постов и везде мои знакомые, все будет нормально, как обычно. Никто такую мелочь не замечает.
- У тебя все просто получается…
- И правильно, зачем усложнять и без того сложную жизнь.… Будь проще! – И с этими словами Алексей открыл дверь, посылая воздушный поцелуй милой Дацин.

…Погрузка потихоньку заканчивалась: грузчики, как муравьи, не останавливаясь, таскали тюки на спине, вынося их из сумерек пакгауза, и складывали на вилы погрузчика. Алексей подошел к водителю и, указав на темный провал склада, спросил:
- А туда чего не заедешь?
- Там не развернуться, завалено все. Этот табак давно здесь лежит, наконец- то сплавили. Куда ты его?
- Да тут недалеко… долго вы еще?
- Пару подъемов, и все. Будешь? – Водитель протянул Алексею зеленый кисет, расшитый желтым бисером. Алексей отрицательно повертел головой и, повернувшись к складу, медленно пошел к воротам. Оттуда выходили грузчики, согнувшись под тяжестью тюков. Достав телефон, Алексей набрал номер:
- Василий, как дела?.. нормально, через пол – часа в Лигово, на площади… только не тормози, у меня времени мало… ага, жду.
Бригадир грузчиков скинул свою ношу на вилы и крикнув водителю:- “Двадцать, отваливай!”, подошел к Алексею, протягивая руку:
- Здорово живешь, Лешенька!
- Привет, Фантомас, как дела? Долго еще?
- Нет, еще один раз по двадцать и короб полон. В ночь ехать хочешь?
- У меня рабочий день не нормирован. Есть работа – работаю, нет – работаю в другом месте, - весело ответил Алексей.
Фантомас чирикнул пару фраз грузчикам, достал кисет из кармана и стал сворачивать козью ножку.
- Слушай, тебе не надоело мешки таскать? – обратился к нему Алексей.
- Надоело, но ты же не берешь к себе в напарники. – Фантомас распыхал самокрутку, обдав Алексея ароматным дымом хвойного леса.
- Время не пришло, значит. Ты завтра после работы заскочи в кофейню, найди меня там.
- Хорошо, зайду. А чего предложить хочешь?
- Ну почему сразу предложить? Давно не общались нормально. Приходи – посидим, покурим, чай, кофе. В любом случае даром не придешь.
Фантомас пристально посмотрел на Алексея, выпуская дым уголками губ.
8
Фан Чжин, или Фантомас, давно знал Алексея, еще с начала строительства жемчужины. Фан работал у Ли Чуна личным водителем, а Алексей возил грунт на стройплощадки. Увидев застрявший Уазик и бегающего вокруг взьерошеного водителя, Алексей пожалел его и помог вытащить машину из трясины. Так и познакомились Фан днем возил Ли Чуна по стройке, а по вечерам отвозил Петра из университета домой. Уже тогда антикитайские настроения имели место и в политике, и в народе, поэтому Петру приставляли сопровождающего. Фан был глубоко предан Ли Чуну, и эта преданность передалась и на Петра. После трагической смерти Ли, Фан таинственно исчез со строительства. Поговаривали, что и его убили в отместку за то, что он рьяно защищал своего хозяина до, и особенно после смерти. А через пол года случилось то, что перевернуло весь мир вверх тормашками в прямом и переносном смысле. Арбузный бум. Возникшее великое противостояние наций подтолкнуло мир на край пропасти, и здесь анархия сыграла положительную роль в истории, не дав человечеству сделать последний шаг. Боязнь ответственности за принятие роковых решений не позволила ни одной великой державе начать войну, которая могла оказаться последней. Всех поразил шок, от которого страны, в одночасье лишившиеся своих лидеров, первое время не могли оправиться. Все недоуменно смотрели друг на друга, не зная, кто, кто мог такое сотворить? Многолетняя война с терроризмом, несомненно, держала службы безопасности в боевой постоянной готовности, поэтому шок случился очень болезненный; для некоторых стран, как США, Россия, Китай, перешедший в ступор. Для России, на территории которой бум произошел, для Китая, которая организовала встречу глав мировых держав. Для США, (в силу своей тупости) на кого же ей идти войной. На Россию? Китай? Страшно до жути и очень опасно: дадут сдачи, да и придушить могут. К тому же, трагически скоропостижная потеря лидера больней всего ударила по американской демократии, так упорно насаждаемой всему миру. Демократический фанатизм породил разгул анархии по всей стране, и США дольше других выбиралась из этого кризиса, почти потеряв Аляску, (но получив Кубу) и утомившись, наводя порядок внутри страны. Немного оклемавшись, Америка бросила гневный взгляд на Среднюю Азию, по привычке обвинив мусульман, и пошла с оружием на Афганистан, Иран и Ирак, стремясь единственно знакомым способом восстановить пошатнувшееся положение. Англия, имея прочный, монархический фундамент, лишь сильно вздрогнула от потери своего очередного премьер – министра и, восстановив прежний независимо – невозмутимый вид, смотрела на всех выжидательно из своей крепости. Европейский союз рассыпался как глиняный божок, упавший с шаткого постамента, и некоторые его осколки превратились в пыль, а другие не представляли никакой ценности.
Россия и Китай демократическим фанатизмом не страдали, и оправившись от шока, начали выяснять отношения: кто виноват и что делать. Страсти разгорались не шуточные: Китай вину складывал на Россию, та часть вины признавала, часть возлагала на Китай. К тому же обострились старые территориальные споры…. Виновных искали всем миром, но так и не нашли, а вот что делать…
В России бум, в отличие от Европы и Америки, новых экономических проблем не породил, разве что старые обострились. Все перемешалось в политике. Глядя за моря, россияне, сидя на кухне за бутылочкой белой, все больше склонялись к мысли, что монархия не так уж и плоха, если к ней не подходить с позиции исторического материализма. Об этом говорили, спорили до хрипоты, разбивая иногда пустые бутылки об головы оппонентов, сначала на кухнях; потом шепотом в курилках и банях, на приемах и банкетах, в автобусах и электричках. И хотя средства массовой информации ни словом, ни жестом не затрагивали эту тему, по стране весенними паводками разливались слухи о назревающей смене общественно – политического строя. Паводки разливались, слухи крепчали, обрастая подробностями, народ будоражило. Страна жила, работала, с каким – то необъяснимым энтузиазмом, словно детишки накануне Рождества. Хотя повода, вроде и не было. Политики, никак не ожидавшие такого поворота событий, сидя в своих фракциях, блоках, партиях, конспиративных квартирах, задумчиво почесывая затылки: что же делать – то? Такого поворота народных настроений никто не ожидал! Все они были то коммунистами, то демократами, то какими – то либералами, но никто, никто не стоял за монархию. Самые изворотливые проныры стали потихоньку открещиваться от своих идеалов, но делали это с умом, как прошлые руководители. Ставка была высока: власть, и надолго, и ошибаться здесь ни в коем случае не следовало. Один неверный шаг – и из политического кумира можно в одночасье превратиться в шута горохового. С жирным следом сапога на спине. Или ножа, это кто как играет. Средства массовой информации, как жирные, черные пиявки, насосавшись денег от заказчиков, стали « мутить воду», подготавливая почву общественного мнения для свежеиспеченных, перекрашенных, искренних сторонников монархии. Газеты, телевидение, радио – все взахлеб расписывали прелести самодержавия, с любовью и нежностью вспоминая славных правителей России, начиная с Ивана Грозного и заканчивая, по инерции, Сталиными и Брежневыми, для ассортимента. Но никто толком не знал, как осуществить задуманное. Как свергнуть – хорошо помнили и знали все, а вот как посадить помазанника на престол, опыта не было. Лишь летописи сохранили предания, но Летопись – коварная штука, все зависит от извращенного ума летописца…Даа, неопределенность, смутное время…
В Китае делали все с умом, повернув, по традиции, все плохое в хорошую сторону. Смена общественного строя ему не грозила. Она не менялась веками, словно утес на бурной реке, обрастая лишь травой и лишайниками, да иногда меняя названия. Китай, в качестве компенсации за моральный ущерб, выторговал у России Жемчужину, на взаимовыгодных условиях, наделив территорию автономией с подчинением специальному объединенному комитету.
Залечив раны, Жемчужина зацвела, не сильно обращая внимания на крысиную возню в России, на сановников в Китае, довольно потирающих руки от очередной официальной победы в неофициальной войне за жизненное пространство. Она жила своей жизнью…

 

[Кестя]

9
…И кроме всего прочего, очень хотела найти виновников Арбузного бума. Жемчужные силы безопасности, тайные сыскные агентства ” грызли” зубами землю, но результатов практически никаких. И исчезновение Фан Чжина тоже стали связывать с бумом, хотя доказательств никаких не нашли. На самом деле он уехал в Китай, к себе в деревню. Но не смог там жить, жемчужина манила его, как мотылька огонь свечи: такой же желанный и смертельно опасный. Вернулся он тихо и незаметно. Устроился работать в порт, к тому времени полностью разделавшись с заводом и прочно обосновавшись на территории. Фан жил и работал тихо и незаметно, отгородившись от бывших друзей и знакомых, но не став никому врагом. Алексея он уважал, и это было взаимно.
- Хорошо, Леша, приду после работы. Давненько я в кофейню не хаживал. Как маленький Ли Чун поживает?
- Нормально, как обычно. Крутиться, как белка в колесе.
- Ну, ладно. Привет ему передавай от меня.
Подошла Дацин, посмотрела на часы, потом на грузчиков, которые укладывали последние мешки в машину. Прочирикав какую – то команду, она подошла к машине и опечатала двери фургона. Потом, повернувшись к Алексею, мотнула головой в неопределенность, блеснув чернотой волос, и сказала:
- В дорогу пора, тебя уже ждут
- Я еще не уехал, а меня уже ждут, - пробурчал Алексей, залезая в машину.
Рявкнул, заводясь, мотор, машина медленно отъехала, и факнув два раза, прощаясь, уехала в темноту.
Алексей остановился у поста, на выезде из Жемчужины. Впереди стояли машины, ждущие своей очереди на проверку. Алексей закурил, приготовившись ждать, но увидел, что к нему приближается знакомый сержант, в каске – казане, с трудом удерживая громадного, рыжего чау – чау, который, не обращая внимания на хозяина, хотел пожить своей жизнью.
- Здорово дядька! Ты еще не сменился? – Алексей выпрыгнул из кабины и улыбаясь, протянул документы. Сержант, не глядя в бумаги, штампанул их и отдал обратно, дергаясь в сторону пса.
- Чего песик такой веселый, арбузами запахло?
Сержант испугано огляделся по сторонам, развел руками:
- Новую привезли, неопытная еще…
- Смотри – к, молодая, а такая здоровущая. Да, собачье дело процветает. Проверять будешь?
Кивнул Алексей на фургон.
- Не – а, мне Дацин звонила, просила не задерживать. Я тебя хорошо знаю, Леша, ты запрещенного не возишь.
- Так уж и не вожу, - буркнул Алексей, глядя на собаку, которая всей своей силой тянула за поводок, пытаясь дотянуться до колеса соседней машины. Сержант дернул за поводок, пытаясь подтянуть горку мышц и меха к себе, но у него ничего не получилось. Тогда он зацепил конец поводка за бампер КамАЗа, а сам, воспользовавшись временным спокойствием, протянул руку:
- Удачной дороги, Леша.
Алексей кивнул, пожав руку:
- Спокойной службы…
…Подъехал Алексей к железнодорожной станции Лигово скоро: в районе пробок уже не было, и дорога спокойно несла на себе машины, которые стайками двигались от светофора к светофору. Припарковавшись, Алексей закурил и, томясь ожиданием, заглянул в пакет, который ему вручил Игорек. Увидев красный помидор, он сразу взял его и осторожно откусил, стараясь не брызнуть сочной мякотью. Заглянув еще, в поисках хлеба, он увидел белый конверт, лежащий на свертке с едой. На конверте было написано: « Будет время – прочитайте, горячий камень - потом». Алексей нащупал в конверте маленький камушек, размером с гайку, завернутый в фольгу от пачки сигарет. ” Ай да Игорек, хороший человек!”- радостно подумал Алексей, нюхая камень. Сразу повеселев, он хотел прочитать письмо, но в окно постучали. Бросив фольгу на приборный щиток, Алексей посмотрел в окно. На улице стояли двое, засунув руки в карманы, в зубах сигареты. Он кивнул им, чтоб залезали, и пока гости двигались к пассажирской двери, убрал письмо в пакет и положил за сиденье. Открыв дверь, Алексей впустил гостей.
- Василий, сколько лет, сколько зим! – поприветствовал Алексей ближнего к нему человека, здороваясь рукопожатием сначала с ним, затем со вторым.
- Да, забыл ты нас, совсем не звонишь, - сказал Василий, устраиваясь поудобней на сиденье.
- Это ты не звонишь, мне – то, что звонить?
- Ну да, деловые люди, деловые отношения. Все нормально? – Получив утвердительный ответ, Василий кивнул напарнику, и тот выскользнул из машины.
- Чего новенького, как там китайцы поживают?
- А чего им будет, живут себе потихоньку, никого не трогают…
- Пока места хватает! – раздражаясь, сказал Василий, - а как наплодятся до безобразия, так и попрут. Взорвут еще что – нибудь, народу у них до хрена, не жалко, и оттяпают пол – города. Зашибись! – Со злостью ударил кулаком по приборному щитку.
- Ты машину – то не трогай, она наша, русская, - предостерег Алексей. – Чего это ты такой нервный?
В машину, на сиденье, шлепнулась черная спортивная сумка.
- О, товар прибыл, - весело сказал Василий, потирая руки, - смотреть будешь?
- А надо? – спросил Алексей, глядя, как Василий, вжикнув молнией, достает из сумки три объемистых свертка.
- Да не парься, я своих не кидаю, ты меня знаешь, - успокоил Василий, - три по два – шесть килограмм чистого веса. На словах передай, что это половина, другая половина – через две недели. И деньги тоже частями, по факту.
- Передать – то я передам, а вот вторую половину не повезу, это последняя ходка.
Василий внимательно посмотрел на Алексея.
- Последняя? Ты что, помирать собрался?
- Да что вы все… - закатил глаза Алексей, - последняя – это значит, новую работу нашел. В дорогу больше ездить не буду.
- Хорошо, что предупредил, - медленно произнес Василий, обдумывая каждое слово. – Знаешь, Леха, ты пожалуй, деньги не забирай, ладно? Я на неделе сам в Новгород сгоняю, чего как, заберу.
- может, и товар сам отвезешь?
- Нет, товар надо сегодня. Договор…
- Денег надо за доставку, однако.
- А ты и не доставил еще ничего, Леха…да ты не парься, я же говорю, все нормально. Вернешься – получишь свое. Или ты не вернешься? – Подозрительно посмотрел Василий на Алексея.
- Да ну вас… - проворчал Алексей. – Подвинься, мне работать надо. А еще лучше, иди, давай по своим делам. Я позвоню, когда приеду. Все, не скучай.
- Значит, не угостишь ничем, - кивнул Василий в сторону комочка фольги. – Ну и тебе не скучать в дороге… пока.
Оставшись один, Алексей взял отвертку и начал откручивать саморезы, которыми был прикреплен утеплитель на одной из стен кабины. Отогнув один край утеплителя, он засунул в образовавшуюся нишу свертки, предварительно обрызгав из флакона, валявшегося в бардачке…. Завернув саморезы, оценивающе посмотрел на: все в порядке, тайник хороший. Алексей повертел в руках маленький пузырек с бесцветной жидкостью. За этот пузырек, размером чуть больше пробника для французского парфюма, спецслужбы любой страны мира отдали бы тысячу килограмм золота, или, что надежней и дешевле, убили бы тысячу человек. Жидкостью из этого, а может из другого такого же пузырька, были обрызганы муляжи арбузов, начиненные вместо сочной, красной мякоти коричневой, вязкой субстанцией, которая чудовищно взрывается при детонации. Никакие анализаторы не могли распознать в арбузе бомбы. Собаки, вдохнув носом молекулы жидкости, проходили мимо, а через несколько часов у них пропадал нюх. Арбузный бум, похоронившей в Жемчужине, в Императорском гранд – отеле восемьсот человек, заодно похоронил и призрачные надежды на урегулирование отношений между противоположными сторонами в войне фанатиков от демократии и террора. Всех сравнял, с землей. Межнациональные религиозные, культурные отношения погрузились во мрак средневековья, в самые смутные времена. Светлый лучик надежды вспыхнул, когда корейцы, эти непревзойденные мастера собачьего дела, путем клонирования (именно это и придавало новые свойства) вывели чау – чау, которые могли унюхать и взрывчатку, и главное, жидкость – невидимку, не потеряв при этом нюх. Держать в секрете рецепт приготовления собаки – это не сказать ничего. Никто даже не подозревал, в какой провинции готовят собак. Продавала Корея собачек только Жемчужине. Цены на собачек кусались: через семь лет после бума, американцы за двух кобельков, Пино и Чомга, отдали золота, сколько весят песики, а им шел четвертый год. …Глядя на пузырек, Алексей вспомнил, как сколько - то лет назад, Игорек, приехав из Кореи, привез собой в коробке два малюсеньких комочка рыжей шерсти, которые скулили, высунув свои фиолетовые языки. На вопрос Петра, зачем он их приволок, Игорек, кормя щенков молоком из бутылки, буркнул: « Зажарю и съем. А может, клуб ” собачий ” открою, что лучше попрет”.
Бросив пузырек в бардачок, Алексей вырулил на дорогу и погнал машину вперед, на встречу с будущим…
10
. – Мужики, за час надо управиться, сделаете? – Протягивая пару самолетиков и пароходиков бригадиру грузчиков, спросил Алексей. Высокий, лохматый, с всклокоченной серебряной бородой мужик, аккуратно положил деньги в нагрудный карман синего комбинезона, с надписью на спине « SVTL» и, посмотрев на груз, ответил:
- Не вижу никаких проблем, а за деньги спасибо.
… Добежав до конторок, Алексей долго стучал в двери, пока не понял, что попутный груз откладывается до утра. ” Ну и черт с ним, поеду порожняком, дорога легче будет”.
…Кабина чуть подрагивала от суеты грузчиков в фургоне, но это не мешало Алексею приготовить несколько плюшек из камня. Он раскурил сигарету, взял одну плюшку и положил ее на тлеющий уголек. Запахло осенью, свежевскопанной картошкой и усталой землей, разрешившейся от бремени. Плюшка нагрелась, потемнев, источая вверх густой бело – голубой пряный дым. Алексей собрал его в приготовленную пластиковую бутылку. … Плюшка раскалилась, сверкнув крошечными искорками, и потемнела, превратившись в пыль. Он пил из бутылки дым, который продирался в легкие, как ершик сквозь горлышко: колючий, маслянистый, заставляя курильщика ” крякать”, зажимая нос. Крякнув пару раз, отложил занятие, выпрыгнул из кабины и подошел к грузчикам, которые яростно выгружали машину. Работа спорилась: здоровенные мужики ловко хватали тюки и забрасывали их на вилы погрузчика, за рулем которого сидел серебрянобородый бригадир. Погрузчик отваливал с поклажей, грузчики складывали у края фургона новые тюки, чтоб перекидать их на погрузчик. Работа бригады была похожа на хорошо отлаженный механизм часов, которые весело отсчитывали своими анкерами секунды, забывая о минутах и тем более о часах. Алексей тупо смотрел на этот механизм, пытаясь понять принцип работы, пока его не похлопал по плечу бригадир:
- Сорок девять минут, уважаемый, не желаете доплатить за скорость?
Взгляд Алексея переключился на мужика, который стоял и ждал его реакции. Но сообразить, чего же хочет бригадир, Алексей не мог. Он не знал, что надо отвечать, куда идти, что делать. Пауза уже становилась неприлично длинной, когда борода, уяснив ситуацию, взял ее под свой контроль
- Вот, возьми документы, печать я поставил, с тебя еще два самолета.
Вздохнув с облегчением, Алексей полез в карман и вытащил несколько бумажных купюр:
- Послушай, у меня вот, только рубли…
- Давай, рубли тоже деньги, - согласно кивнул бригадир, он помог закрыть фургон, пожелав на прощание благополучно вернуться домой…
Вырулив на дорогу, Алексей собрался в обратный путь, но вдруг в голову пришла мысль, от которой он нервно рассмеялся: надо доделать все дела, домой еще рано. Развернувшись, он доехал до набережной Александра Невского и, заглушив машину, достал пакет с едой. Запихав в рот мясную котлету, хлеб, целую помидорину, Алексей, пытаясь все это прожевать, вытащил конверт и достал письмо. Но трудоемкий процесс пережевывания отнял все силы, и письмо пришлось отложить. Насытившись, Алексей закурил и посмотрел в окно. В темноте, которую не смогли разогнать фонари на набережной, угадывалось спокойное дыхание седого Волхова. Алексей долго смотрел в темноту. Сигарета истлела и стала жечь пальцы. Очнувшись, он развернул письмо и стал читать: « Дорогой Лешенька, если ты читаешь эту записку, значит все – таки уехал…” В дверь осторожно постучали. Чертыхнувшись, Алексей отложил письмо и приоткрыл окно:
- Кто здесь?
- Скажите, вы будете сегодня на улице Петра Лаврова, дом двенадцать?
- Нет, я буду на улице Рубинштейна, дом двадцать четыре. Подождите, я сейчас приготовлю.… Открутить саморезы и освободить тайник было делом трех минут. Алексей открыл дверь, впуская ночного гостя. Молодой парень в светлой дубленке запрыгнул в кабину, огляделся, покосившись на спальник, спросил:
- все в порядке?
- Да, и даже больше, потому что денег я забирать не буду. За деньгами приедет сам продавец, когда – договоритесь. Здесь – половина, вторая половина через две недели. Чего задерживаетесь? Мне в другой город надо ехать.
- За углом машина с людьми стояла, подождали, когда уедет. Слушай, дружище, а чего деньги не берешь? – Спросил парень, тыкая ножичком в один из пакетов.
- Да не мое это дело, я доставкой занимаюсь, бухгалтерия меня не заинтересует.
- Ясно. А как Питер поживает? Не затопило вас там еще?
- Нет, стоим крепко, чего и вам желаем.
- Спасибо, нам – то полегче будет, нас китайцы не поджимают… пока.
- А нам они не мешают, с ними веселей даже. Ну ладно, забирай товар, мне в дорогу пора.
Парень сложил пакеты в рюкзачок, закурил сигарету и, пожав руку, выпрыгнул на улицу, оставив в кабине запах приятного парфюма и дорогих сигарет.
Освободившись от неприятного груза, Алексей свободно вздохнул. Наконец то не надо больше возить с собой это дерьмо, эту заразу; нервничать при виде постов ГАИ, собак с фиолетовыми языками; бояться, что дадут по башке монтировкой, или воткнут в бок тонкое лезвие ножа. Алексей откинулся на спинку сиденья, заложив руки за голову, улыбнулся, зажмурившись. Хорошо… Словно тяжелый камень свалился с сердца, дышалось легко и свободно, он даже зашипел веселенький мотивчик себе под нос…( хотя, хм, если когда нибудь и придется смотаться в командировку, то можно разок…) Алексей завел двигатель, развернулся и поехал на выезд из города.
Посмотрев на часы, Алексей раздасованно поцокал языком: дело к утру, а он от Новгорода только отъехал. ” Ну да ладно, дорога пустая, я пустой, поднажму на газ и быстренько доеду”. Так и сделал. Мотор эхом отозвался на большую порцию топлива, сжигая его в своих топках, быстрее закрутился маховик, раскручивая карданный вал, машина, чуть скрипнув, увеличила скорость, и помчалась по пустынной дороге во тьме ночи, словно комета в бездне вселенной. Алексей смотрел на дорогу, машинально вглядываясь во вспыхивающие в темноте голубые, красные, белые искорки дорожных знаков и разметки. Они приближались, разгораясь, указывая дорогу и - пропадали внезапно, как мираж, будто ничего и не было. Гул мотора постепенно растворился во вселенной, и Алексею открылась пустота, и дорога в пустоте; и одинокий путник на этой дороге, идет к своей цели, ничего не замечая вокруг, тщетно пытаясь догнать безразличное ко всему время, играя со смертью наперегонки…
Алексей ехал, улыбаясь воспоминаниям. Они нахлынули на него со всех сторон, толкаясь друг с другом, пытаясь первыми встать перед глазами.
…Увидел сына, сидящего на скамейке, в детском садике, укоризненно смотрящего: « Папа, всех давно уже забрали, остался я один, как сирота…»
… Петр сидел в кабине, ковыряя мизинцем в носу. Алексей смотрел на него, повторяя: « Ли Чун, Ли Чун…личун… слушай, личун, для Петра ты слишком узкоглазый, а Ли Чун – язык сломаешь. Отныне будешь носить прозвище: Доктор». – Доктор? – переспросил Петр, - а кого же я лечить буду? « А всех подряд!» - засмеялся Алексей.
…Растолкав всех, появился Игорек. Он держал большой, размером с кулак, коричневый камень, смотрел на Алексея и говорил: - Этот горячий камень растет в Индии, на границе с Пакистаном… ну, по крайней мере, его там делают…
Алексей чувствовал, что рядом с ним присутствует еще кто – то, ненавязчиво, тоненькой струйкой просачивается в его сознание. – Кто ты? Чего тебе надо? – Мысленно спрашивал Алексей это неосязаемое… - А тебе не все ли равно? Знание ничего не изменит, принесет лишь беспокойство и суету… - Беспокойство и суета… но это же важно, наверное, это часть моей жизни… Блаженство и спокойствие – это всего лишь мечты, мираж, я иду к этому миражу через пустыню беспокойства и суеты, надеясь…может, это цель?... – Я не знаю, какая у тебя цель, да это уже и не важно… Цель… в какие бы словесные одежды ты ее не одевал, знай, что ТЫ все уже просрал в этой жизни…и не тешь себя глупыми миражами. Твоя жена сутками работает, чтоб принести денег в дом, поднять сына, купить шмотку, она крутится в этом суетном мире, а ты все витаешь в облаках, напридумывал дедов Михеев разных, кофеен, придурок…цель…засунь ее себе в …ладно, не будем. Тебе пора сыграть в шашки втроем… пора. - Да кто ты, в самом деле…я тебя не знаю, но видел…видел твои страдания и боль…фамилия у тебя смешная…Хронов… как время… или алкоголик…что тебе надо? – Кто я? Твой партнер по шашкам…или совесть твоя, выбирай сам.
Маленькая струйка вытекла из сознания и материализовалась клочком тумана перед глазами, мерцая. Алексей вгляделся в мерцание, пытаясь сосредоточиться и понять, что же это такое, и вдруг увидел. Увидел кабину КамАЗа, одутловатое, с приоткрытым ртом лицо и закрытые глаза. « Господи, он же спит!» Какая – то сила заставила его чуть приподняться над сиденьем, убрав ногу с педали газа и внутренне приготовиться к удару. На большее времени не осталось. Когда машины ударились, Алексея выбросило вперед и он, перелетев через руль, ударил лбом в лоб человека, сидевшего напротив, в другой машине. Как бараны во время гона, даже звук похожий: ТУК!!! Но этот звук потонул в грохоте железа. Два КамАЗа на пустынной дороге, на скорости восемьдесят километров в час, отклонившись на метр – метр двадцать влево к центру, сшиблись в лобовом столкновении, где – то между Ленинградом и Новгородом, взорвав ночную тишину страшным грохотом и лязгом разрываемого железа, звоном стекол. Машина Алексея взбрыкнула задними мостами, оторвав их от рамы и, уступив более тяжелой машине, завалилась на бок. Тишина, испуганная взрывом, вновь осторожно заволокла это место, и только журчание тоненького ручейка, вытекающего из топливного бака, напоминало о случившейся трагедии…
Над Жемчужиной гремел гимн России. Два мощных динамика, установленных Игорьком на крыше кофейни, торжественно гремели колоколами, напоминая всем живущим в округе, что это - Россия…. Кто – то чертыхался, разбуженный торжественной мелодией, пытаясь убрать голову поглубже в подушки, кто – то вставал, потягиваясь и зевая, приветствуя утро. Никому даже в голову не приходило проявлять недовольство по поводу громкости. Игорек, зная это, врубал гимн на полную громкость и торжествующе глядел со своей крыши на этот мир, желая всем мира и спокойствия. кестя, 04-05гг.

 

[Кестя]

Летопись иных времен ч.3 Фальстарт.

1
Лодка осторожно приблизилась к гранитному пирсу и, ткнувшись бортом о камень, остановилась. Брошенные концы с кормы и носа подхватили братья Федор и Степан, быстро привязав их к толстым жердинам, вбитым в трещины гранитного монолита. Затем Степан помог поднять большие деревянные сходни, которые они перекинули на лодку. Разгрузка началась. Сидевшие в лодке Парамон и Борода хватали большие мешки и с уханьем опускали их на плечи Степана, Федора и подошедших им на подмогу еще трем послушникам. Грузчики, согнувшись под тяжестью мешков, поднимались в гору по вырубленным в граните ступеням. Поднявшись на двадцать широких ступеней, они осторожно входили в низенький бревенчатый амбар. Там из мешков высыпалась картошка на широкие полати, и седой старик строго следил за тем, чтоб она рассыпалась ровным слоем, подкидывая в нее маленькие белые камешки гашеной извести. Приняв последний мешок, он придирчиво осмотрел запасы, подкинув пару камешков, затем вышел из амбара, закрыв за собой дверь, подперев ее жердинами.
- Вот и хорошо, даст бог- картошки хватит на всех, до следующей осени, - пробормотал старик. Он прислонил ладонь ко лбу, глядя на озеро. Ветер гнал по нему маленькие барашки волн, очищая небо от мелких туч. Солнце торопилось скрыться за горизонт, уступая место темноте, и сумерки, ее предвестники, быстро наползали на маленькую гору, пристанище серых отшельников. Старик стал спускаться вниз по ступенькам, опираясь на посох, к ожидавшей его ватаге.
- Слава богу, управились до морозов. Картошка нынче уродилась хорошая. И грибов запасли больше, чем той осенью. Айда в дом, пообедаем, чем бог послал. Степан, Тихоня, вытащите лодку, на сегодня – ша.
Степан и Тихоня, засучив широкие рукава серых домотканых балахонов, стали вытаскивать лодку. Остальные потянулись за Седым, по узкой тропинке, которая повела вверх, опоясывая гору. Седой, помогая себе посохом, добрался до южной стороны горы и остановился у невысокого сруба с покатой крышей, над которой тоненькой струйкой поднимался дым. Запахло кислыми щами. Ватага подтянулась и Седой, оставив посох у стены, открыл дверь и переступил порог, увлекая за собой остальных. Изнутри помещение оказалось довольно просторным: задняя стена скрывалась в полумраке пещеры, где стояли крепко сбитые двух ярусные лежаки, заправленные темными, грубой шерсти, одеялами. Справа от входа, на табурете, стояла кадушка с водой, с берестяным ковшиком. Дальше, рядом с окошком, которое было вырублено в стене на уровне пояса, располагалась печь, на которой в большом котле булькало варево, заставляя всех, кто находился в доме, нетерпеливо поглядывать на большого, лохматого детину, стоящего рядом с котлом и держащего в руках громадную деревянную ложку. Седой сполоснул руки из ковшика, и прошел на середину помещения, где располагался длинный стол с такими же длинными лавками, по бокам стола. Народ неторопливо суетился, в ожидании обеда…
2

 

[Кестя]

- Давай – давай, и-и – раз….еще! Молодец, Тихоня, переворачиваем… .Уф, умаялся, - вытирая лоб, прогундосил Степан, высокий белобрысый детина, лет двадцати от роду. Он обвязал веревку вокруг валуна, стоящего недалеко от воды и весело посмотрел на Тихоню, который сматывал свой конец веревки, задумчиво глядя на днище лодки, шмыгая носом.
- Ты чего нос повесил, братишка? И соплями шмыгаешь, нехорошо это. Щас в хоромы придем, Гриня тебе отвару малинового нацедит – к утру хворь как рукой снимет. Тебе хворать негоже, тебе в колокол бить, ты у нас самый молодой, выходит.
- Да я что, я ничего. Я смотрю, днище у лодки облезло, надобно мазать уже.
- Помажем, помажем. А завтра и помажем, ежели все нормально будет. Айда, в животе урчит, кушать хочется. Гриня нонче щей запарил – на все озеро запах, аж рыба повылазила.
Тихоня положил смотанную веревку на лодку и пошел вслед за Степаном карабкаться в гору…
- Степан, расскажи, а как в колокол бить, чтоб душу отправить? Я не знаю ничего, вдруг сделаю что не так.
- Да ты не боись, брат Федот все расскажет. Он три раза сподобился души отправлять.
- Коль он такой справный, пусть отправит душу Миксея.
- Ему никак нельзя, душу должон отправлять младший из братьев. Последний – первого. Таков порядок. Иначе ничего не получится, не уйдет душа из этого мира. И будет маяться странник, вместо того, чтоб странствовать… . Да ты не боись, ничего страшного нет. Вдаришь в колокол что есть мочи - и все, дело сделано.
Тихоня пыхтел, спеша за Степаном подниматься в гору, помогая себе руками. Он так увлекся подъемом, что не заметил остановившегося Степана, и ткнулся головой ему в спину.
- Ша, Тихоня, пришли уже. Чуешь запах?
Запах щей из квашеной капусты щекотал ноздри, заставляя сглатывать слюну. Тихоня и Степан подошли к жилищу, тщательно вытерли ноги, обутые в лапти, и вошли в помещение. Атмосфера предобеденной суеты накрыла их с головой, не дав опомниться. К Тихоне подошел Рыбарь, в грубой домотканой рубахе с закатанными рукавами и, сунув в руки бадейку с остатками капусты, картофельной шелухой, отрубями, буркнул: « Отнеси козе» и растворился в суете. Сидор тихонечко подметал мусор березовым веником, у очага, оживленно переговариваясь с Гриней, который орудовал деревянной ложкой, помешивая в котле, источнике вкусного запаха. Степан, сполоснув руки, принялся помогать Парамону и Бороде накрывать на стол. Серый разводил огонь в очаге, расположенном в глубине пещеры. Силай сидел в углу, рядом с печью, и в отблесках огня латал большую холщевую торбу, напевая себе под нос заунылый мотив. Он посторонился, дав дорогу Сидору с его веником, затем продолжил занятие. Пискнула тихонько дверь, впустив Федота с охапкой хвороста. Он подошел к очагу, положив охапку на пол, к неудовольствию Сидора, который только что подмел там пол.… Все украдкой поглядывали на Гриню, с нетерпением ожидая начала трапезы. А Гриня, не замечая алчущих взглядов, неторопливо помешивал щи, изредка поднимая ложку, принюхиваясь и снимая пробу. Он достал из загашника небольшой туесок, открыл его, поворошил внутри, доставая пясть коричневых листьев, бросил в котел. Потом поднял голову, оглядев присутствующих: все, побросав свои дела, вопросительно смотрели ему в рот. Помешивая ложкой, Гриня зарокотал сочным басом:
- Што, братья, жрать, поди, хочется? А не готово еще! Ха – ха – ха! – воздух завибрировал от рокота. Все вдруг зашевелились, суетясь, раздались просьбы, угрозы:
- Не томи, Гриня, готово уже!
- Сколько можно издеваться!
- Во дворе готовить будешь, чтоб душу не выматывал!
Попробовав и понюхав в очередной раз, Гриня удовлетворительно мотнул головой:
- Готово, налетай.
Как по команде застучали чашки, все выстроились в очередь, и Гриня принялся разливать постные щи деревянной ложкой, размером с большой черпак. Тихоня, получив свою порцию, сел за стол, оторвал кусок от большой лепешки и стал хлебать горячие щи, причмокивая от удовольствия. Ели все молча, думая каждый о своем, поэтому и обед прошел быстро. После щей все получили по большой кружке брусничного чаю, с остатками лепешек. К Тихоне подошел Гриня и поставил перед ним кружку с ароматной малиной:
- Нако, братец, выпей, да на полати бегом, тебе к утру выходиться надо. Закутайся хорошенько. И не смотри на меня так, калякать без тебя будем.
А Тихоня отдыху под одеялом только рад. Днем работы много было: картошку с большой земли переправляли, а с утра остатки заготовленных дров перевезли. Умаялись все, и Тихоня с большой охотой улегся бы спать, но после вечерней трапезы начиналось самое интересное: разговоры. Все интересное и важное будет зафиксировано в летописях, но… ох как хочется послушать живой рассказ, льющийся из уст. Сам Тихоня странствовать не ходил, он лишь догадывался о другой жизни вне острова по рассказам очевидцев. Они были один краше другого, все слушали, позабыв про чай, который сиротливо остывал в кружках. Тихоне очень хотелось остаться со всеми, посидеть, но старший велел – надо исполнять. И повздыхав, как бы дуя на горячий чай, он выпил целебный отвар и отправился на полати, где повыше и потеплее.
… Разговор журчал, изредка прерываясь всплесками вопросов:
- А как знать – то, умеешь или не умеешь?
- А голова на что? На что тебе голова? В мороз шапку носить да рыбу есть? Думать головой надо, это наперво. Я и говорю пахарю: «Научи меня, добрый человек, пахать землю. Я до учебы хваткий». Он мне отвечает: « Ты, мил человек, до седых волос дожил, а пахать не умеешь. Учиться тебе уже поздно». А я отвечаю: « Учиться никогда не поздно, учи». Ох, и тяжел труд пахаря, братья мои. Соха вырывается из рук, норовит из земли вылезти, а давить – сил уже нету. Семь потов сошло с меня, руки кровавыми мозолями стер, пока борозду вспахал. Так что, братья, хлебушек, который мы с вами едим, на крови и поте крестьянина замешан, так – то.
Все уважительно посмотрели на пресные лепешки, забрали остатки; кто-то понюхал хлеб, впитавший в себя труд. Молча стали жевать, запивая остывшим чаем. Из образовавшейся словесной пустоты возникла вдруг медленная, тихая мелодия…
Пели все: мурлыча себе под нос, латал валенок Парамон, замирая на мгновение, ища нужный стежок; шептал Гриня, глядя на потрескивающий огонек в печи. Кто-то сидел, подперев голову руками, пел мысленно…. Вечерний хоровод мыслей прервал Седой, выйдя из глубины пещеры с горящей лучиной в руке. Мелодия постепенно исчезла, все посмотрели на Седого:
- К рассвету готов Миксей будет. Сказал, держаться в теле не может долго: тяжело. Значит, пора ему в путь. Где Тихоня?
- Я здесь, Седой. – Тихоня уже стоял рядом.
- Одевайся, брат. Федот проводит тебя до колокола и покажет, что делать.
- Все сделаю, все… - шептал Тихоня, на ходу надевая свой балахон.
- Да не торопись так, успеется. Одевайся теплее, к утру морозно будет.
Тихоня надел вязанные шерстяные шаровары, под балахон – невесть откуда появившийся древний тулупчик, сшитый из бобровых шкурок, подпоясался веревкой. Обилие одежды немного стесняло движения, но Тихоню это не смутило. «Ладно, теплее будет», - весело подумал он, выходя из жилища. В нос залез прохладный воздух озера. Насыщенный влагой, он стелился по зеркальной глади, словно дымка пара в пиале с зеленым чаем. И в этой дымке, крошечной чаинкой стоял каменный остров, освещаемый белым цветом ночи…

 

[Кестя]

3
Федот махнул рукой:
- Дуй за мной, братишка. Сейчас я покажу тебе то, ради чего возвращался из мира.
Тихоня стал карабкаться по самой короткой тропинке до вершины, с трудом поспевая за Федотом. Очень хотелось поговорить с ним, задать вопросы, но после нескольких шагов, запыхавшись с непривычки, Тихоня решил подождать. Карабкаться пришлось долго: остались позади скирды дров, которые опоясывали гору, стожки сена для козы, пара террас, на которых в тепло выращивали зелень. Глядя в спину Федоту, Тихоня сопел, меряя своими лаптями шаги. На сотом шаге он сбился и больше не считал. Может быть потому, что больше сотни он редко считал, и быстрый подъем отнимал все силы.
- Погоди, Федот, давай переведем дух, - попросил Тихоня и остановился рядом с бугорком погреба.
- Скажи, брат, три ночи назад вернулись Аким и Никола, они принесли младенца…
- Так, Тихоня. Но младенец еще не наш брат. Нам надо подождать, пока Миксей отправится с привала, ведь будущий младший брат не годится для твоего дела. И никто не знает, доживет ли он вообще, до тепла. Ты же видел, какой он заморыш. Братья говорят, так бы и помер младенец, да дед Михей помог, с Больших лесов. Дал тряпок в дорогу, молока баклажку. Братья впервые младенца принесли; они не знали, как кормить – то его. Жевали черный хлеб и кормили с пальца…. Чудом живым донесли.
- Да, чудной он какой – то. Желтый, и глаз не видно.
- Если от нас на рассвете выходить, солнце должно светить в левый глаз. Идти так надо много дней и ночей, все тепло проведешь в дороге. И там, за горами, за степями, есть страна, если дойдешь, конечно. Кто называет ее Инян, Кто – Поднебесная. Вот наш младенец с тех мест, там его народ живет. Как он в наших краях оказался – ума не приложу. Но ничего, Аким и Никола расскажут, вечера пойдут длинные…
- скажи, Федот, а ты бывал в этой стране?
- Нет, далеко очень. А вот Седой бывал, рассказывал. Ладно, пойдем, недалеко осталось.
Братья стали подниматься дальше, перескакивая с камня на камень. Перед вершиной путь преградила вертикальная стена, метра четыре в высоту. Чуть заметная тропка серпантином увела их на другую сторону горы и затерялась в камнях. Федот подождал чуть отставшего Тихоню, подал ему руку, помогая взобраться на небольшое каменное плато. Все. Пришли. Братья, тяжело дыша от быстрого подъема, стояли перед чудом и святыней острова: колоколом. Громадный, в десять обхватов, он покоился на массивной конструкции из двух каменных оснований и перекладины между ними. Сооружение занимало почти всю площадку, колокол висел, почти касаясь земли, отчего создавалось впечатление, что на гору – остров, на самую макушку, одет колпак. Кто и когда соорудил эту колокольню, братья не знали. Может, в летописях, которые велись с основания общины и хранились в глубине пещеры, сохранились сведения о могущественных строителях. Но, отдавая дань уважения своим предшественникам, они с трепетом, почтительно поклонились и стали обходить колокол вокруг, осторожно касаясь руками великана. Добравшись до места, Федот огляделся вокруг, посмотрел вниз, откашлялся:
- Так вот, Тихоня, слушай внимательно и запоминай. Запомнить тебе надо две главные вещи: не проспать сигнала, это первое. А второе – после сигнала вдарить в колокол что есть мочи, со всей своей силой, на какую способен. Все. Очень просто. Сигнал подадут на рассвете, когда солнце вот-вот брызнет первыми лучами. Может, раньше, точнее – никто не знает. Поэтому – будь на чеку, от тебя многое зависит. За всю историю существования братства, а это двадцать сотен лет, никто не подводил странника, отправляющегося в путь. По крайней мере, в летописях об этом ничего не упоминается. Сигналом тебе будут служить две горящие стрелы, направленные туда, - Федот показал рукой.
- Ты стой здесь, на этом приступке, спиной к колоколу, и смотри. Стрелы горящие хорошо видны, можешь мне поверить, я три раза здесь стоял. Первый раз, помоложе тебя был. Уяснил?
Судорожно вздохнув, Тихоня хрипло произнес:
- Да, брат, уяснил.
Не смотря на теплые одежды и возбуждение после подъема, Тихоня покрылся холодным потом и мелко задрожал. От ответственности, которая на него возлагалась. Никогда еще более серьезного задания он не выполнял, да и то, все поручения были бытового и хозяйственного плана. Это же было за гранью реальности. Уму непостижимо, отправить душу умершего человека с помощью громадного колокола в какое-то далекое путешествие…. Возможно ли такое? Он никогда не думал об этом, сколько жил, а жил он долго, целых пятнадцать лет, взрослый уже.
-… После того, как узреешь сигнал, перво-наперво, не паникуй. И не торопись. Возьми в руки веревку, - Федот указал пальцем на клубок, лежащий на плоском камне, рядом с колоколом. Тихоня осторожно взял клубок в руки, словно это была спящая змея
- Да небоись, - усмехнулся Федот, - не укусит. Размотай его… так, молодец. Теперь осторожно потяни… сильней… нормально. Вот так ты раскачиваешь язык колокола, один десяток раз. Давай, давай, почувствуй тяжесть…. Встань поудобней, вот в этот камень упрись ногой. Да не дрожи ты так, зубы повышибаешь. Отсчитывай… вот, хорошо. Когда раскачаешь десяток , смотри… узел на веревке, перехватишь веревку за узел, - Федот показывал, как надо перехватить веревку, подаваясь всем телом вперед.
- И в двенадцатый раз налегай всей силой, что есть мочи тяни за веревку. Дыши ртом, чтоб не оглохнуть, колокол очень громкий, ухнет так, что голова зазвенит. И смотри потом, вокруг смотри. Ты увидишь, как звук по этой воде и туману побежит. Добежит до берегов – и назад, эхом. Не зря озеро круглое, берега высокие, а наш остров в самой середине. Звук колокола, что ты разбудил, назад, к тебе вернется. Ты лучше ляг, можешь заорать даже. Я, во всяком случае, всегда орал. Первый раз от страха, остальные – от восторга.
Тихоня слушал, кивая, стараясь уяснить длинную речь Федота. Но мысли разбегались в разные стороны, мешая сосредоточиться. Но главное он понял: дождаться сигнала и вдарить в колокол. «Действительно, ничего сложного», - подумал он , сжимая в руках веревку, - чего я так боюсь?»
-… Темно, места мало, так что не прыгай здесь… Тихоня, ты меня слушаешь? – Федот отвлек его от раздумий.
- Да, конечно слушаю, брат. Скажи, душа на самом деле улетает отсюда? Как это происходит, не могу понять никак.
- Эх, Тихоня, братец ты мой… - Федот улыбнулся и потрепал его волосы. – Тебе верить надо, смысл весь в вере заключен. А как происходит это – со временем узнаешь и поймешь. Я потому нахожусь здесь, потому что верю, что так все оно и есть. И очень хочется мне отсюда отправиться в далекое путешествие, вслед за братьями старшими… оттого и возвращался я сюда, из странствий по земле. Не прижился я в миру,… да и не хотел я этого.
- Почему не хотел? Разве в миру так плохо?
- Что я тебе могу сказать? Нет, не плохо, наверное. Но мне кажется, у людей нет никакого смысла в этой жизни. Рождаются, живут, умирают… для чего? Никто этого не знает, никто. Многие пытаются найти смысл, потратив на это всю свою жизнь, но умирают, так и не придя к соглашению со своей душой. Принимают смерть как должное, как конечный итог своей жизни, удачной ли, счастливой, хорошей или плохой. Но понимаешь, брат, - Федот в возбуждении дернул Тихоню за рукав.
- Человек в смерти своей похож на всех остальных, живущих на земле. На птиц и жуков, на собак и рыб…. А для чего нам дана душа в этом теле, а? А разум и чувства? А может, смысл – то, не в жизни нашей, такой разной, а в смерти?... которая всех подводит к одной черте: одних к финишной, другим дает новый старт…
- Ты знаешь, брат, двадцать столетий назад, во-он там, - Федот протянул руку в сторону темных скал на берегу озера, - жили люди. Они построили жилища на берегу, охотились, ловили рыбу, ели, пили,… ждали своей очереди попасть на остров. Колокол в те времена звенел каждое утро, казалось, он стонал от усталости, издавая тихий, дрожащий гул. Однажды люди не поделили очереди к нему, и в завязавшейся потасовке перебили друг друга. Опустела земля, заросли дороги и тропы, жилища разрушились и превратились в прах,… ничего там больше не напоминает о людях,… хотя нет, мы там хороним тела свои, выдалбливая могилы в граните. Оставшиеся в живых на следующее утро не увидели острова на озере, не услышали колокола. Опечаленные, они ушли из этих мест, и больше никто и никогда не слышал про остров и колокол. Даже легенды не осталось, ничего. Отшельники, которые находились на острове, поняли, что нельзя стоять в очереди за смертью.
- Брат, но мы, получается, стоим в этой очереди. Сейчас Миксей, потом - Седой. Так постепенно очередь до тебя дойдет, а затем и до меня.
- Да, выходит, так. Но, - Федот лукаво улыбнулся, подняв для значимости указательный палец вверх,
- Мы – избранные. Мы не добровольно встали на этот путь, нас выбрала судьба из миллионов. Всех нас подобрали младенцами наши старшие братья, путешествуя по миру. Миксея подобрали больше сотни лет назад, в одной разоренной и сожженной деревне, он лежал в грязных тряпках, рядом с телом убитой матери и умирал. Меня подобрали в сточной канаве, у большого, красивого дома, в котором было весело: играла музыка и пели песни. Тебя, братец, мама сама отдала в руки странникам, за кусок сушеного мяса и ковригу хлеба. Мы для общества мертвы, нас НЕТ. Но мы живем, у нас есть возможность путешествовать по земле, вносить свой маленький вклад в создание самой длинной летописи в истории человечества. Ну и потом, у тебя есть выбор: ты можешь остаться на том берегу, - Федот вдруг взмахнул рукой и от неожиданности Тихоня вздрогнул.
«Господи, что же это за общество, где младенцев выкидывают на помойку, словно мусор» - подумал Тихоня. Ему стало очень холодно и как-то мерзко. Он с отвращением посмотрел на темные скалы, освещаемые лунным светом.
- … Вот ты сиди здесь и думай. А мне пора вниз. Не скучай, братец, - Федот похлопал Тихоню по плечу и стал неторопливо обходить колокол, чтоб спуститься. Перед тем, как скрыться из виду, он повернулся к Тихоне и сказал, показывая рукой в даль:
- Смотри, Тихоня, красота-то какая…

4

…Свет луны в чистом небе лился на озеро, подкрашивая туман в белый цвет. Казалось, под дымкой была не вода, а бесконечная пустота. В такой пустоте рождаются и умирают целые миры, никем не замеченные. Тихоня стоял и смотрел в эту бездну, прикрытую легким покрывалом облаков, и силился рассмотреть эти миры, но они были такие крошечные.… Перед глазами замелькали зеленые точки-капельки, в голове тихо загудело, воздух вокруг ожил, завибрировал, впиваясь в тело мириадами невидимых иголочек, которые заставили онеметь руки и ноги, а уши – зардеть горячей кровью.Тихоня застыл, наслаждаясь необыкновенным умиротворением и теплом своего тела…
...Тепло посылало солнце, нещадно палящее с неба, подернутого чуть мутноватым маревом. Солнце жгло голову, уши и невыносимо слепило глаза. На нос село громадное, зеленое и волосатое чудовище, и радостно потерев передние волосатые лапки, хоботком стало щупать плоть, приноравливаясь полакомиться, свежей кровью. Но что-то вспугнуло муху, и она обижено зудя, улетела, пообещав в скором времени вернуться. Большая тень от чьей-то ладони легла ему на глаза, и они, благодарно заморгав, увидели большой помойный бак, доверху наполненный мусором. Мусора было очень много, он лежал большими кучами всюду вокруг бака. И в этих кучах копошилась женщина, в грязных лохмотьях, с седыми, растрепанными волосами, которые она время от времени поправляла рукой. В другой руке она держала целлофановый пакет и палку. Палку она тыкала в кучу мусора, ковыряясь в ней. Найдя что-то, ее заинтересовавшее, женщина села на корточки, отбросив палку в сторону и стала перебирать руками находки, часть отправляя в рот, другую – в сумку. Пробегавшая мимо грязно-желтая собака остановилась на мгновенье, посмотрев на женщину, но поняла, что ей здесь ничего не перепадет, побежала на другую сторону помойки…Громкие звуки, неприятно влезавшие в уши, постепенно обретали очертания:
- Слышь, хозяйка, ребятенка-то не жалко, на таком солнце держать?
- Да он у меня тихоня, плакать не будет.
- Не бережешь ты его, матушка, помрет он у тебя.
- Помрет, как пить дать, помрет. Может, завтра, может, послезавтра. Недолго моему мальчику осталось мучиться…- женщина всхлипнула, утерев нос ладонью. – Скорей бы уже, а то и моих сил больше нет… - руки принялись за привычную переборку мусора.
- Слышь, мать, а ты нам отдай свого тихоню, глядишь – не умрет, поживет еще, солнцу порадуется.
- А вы кто такие? На воспитателей из яслей не больно похожи, бомжи – страшней меня будете. Зачем вам ребенок?
- Да путники мы, домой, на север возвращаемся, а ребятенка жалко. Не губи душу: ни свою, ни его…. Отдай, он не пропадет…
Женщина задумчиво рассматривала кучу отбросов, а может, мучительно обдумывала предложение бомжей. Один из них держал ладонь над глазами младенца, другой подошел к женщине и присел рядом, на корточки:
- Отдай, он у нас не пропадет. Ты не бойся, мы люди добрые, зла не причиним Тихоне…выходим его, пусть живет. И тебе легче будет, поверь. – Он положил ладонь на плечо женщины.
Женщина медленно подняла глаза на мужчину.
…Широкоскулое лицо, заросшее многодневной щетиной, принимающей вид бороды, нос с небольшой горбинкой, волосы – грязно-седые, но аккуратно забранные под тесемку, обвязанную вокруг головы. Глаза. Светлые, голубые глаза, в которых не было обреченности, тоски и злобы. Была уверенность и доброта. И тепло. Мужчина взял руками ладонь женщины и смотрел, смотрел ей в глаза. И впервые за много лет она не испытала страза от чужого взгляда, а наоборот, сердца ее коснулось дуновение спокойствия и умиротворенности. Она сжала руку мужчины и с мольбой в голосе прошептала:
- Помогите, люди добрые, помогите… - В уголках глаз собиралась соленая влага, с каждым словом превращаясь в горькие слезы. - Не вынести мне этой ноши, слабая я…спасите сыночка моего, пожалуйста,…он ведь не виноват, что родился у такой мамки…
Женщина подошла к комочку грязных, некогда белых пеленок, в которые был завернут ребенок, взяла его на руки. Прикоснувшись губами к личику, она зашептала:
- Прости меня, сынок, прости…свою мамку несчастную…не держи зла на меня, когда вырастишь,…прости,…будь счастлив…
Она отдала ребенка в руки одного из мужчин, потом, запустив руку в свои одежды, вытащила медальончик на красной бечевке. Небольшой, с ноготь большого пальца. Одна сторона блестела серебряной чистотой, на второй стороне, на зеленом фоне, была изображена причудливо извивающаяся змея, похожая на прописную заглавную букву Е. Положив медальон поверх пеленок, женщина отошла на шаг назад и всхлипывая, поклонилась. Путники медленно, в пояс, поклонились ей в ответ. Повернулись и стали медленно уходить. Который без ребенка – задержался, и, звякая пустыми бутылками, поискал что-то в своей холщевой торбе. Достал и протянул женщине кусок сушеного мяса и ковригу хлеба. Женщина стояла и смотрела им вслед…и каждый прижимал свою ношу к груди.

 

[Кестя]

Горько-соленые капли слез вызвали неприятное и болезненное жжение во рту и на иссохших крошечных губках. Младенец хотел заплакать, но сил у него хватило только на то, чтоб приоткрыть свой ротик да скорчить гримасу, которая в иных условиях показалась бы милой и смешной.
Соленый привкус заставил Тихоню облизать губы, и он с удивлением заметил, что это его собственные слезы. С огромным усилием, словно приходя в себя после долгого сна – не сразу, постепенно, он очнулся, взял реальность под контроль и с изумлением обнаружил, что стоит на коленях перед колоколом, который чуть слышно звенел, как далекий звук шаманского хомуса. Не отдавая себе отчета, повинуясь внутреннему голосу, Тихоня с трепетом, осторожно приблизился вплотную к колоколу и осторожно положил ладони на металлический бок. Хранитель времени на ощупь оказался не холодным. Тихоня почувствовал еле заметную вибрацию, которая передалась его ладоням, потом – рукам. Прижавшись щекой к шероховатой поверхности, Тихоня замер, впитывая в себя дрожание колокола. Он слился с ним в одно целое, перестал дышать, пропуская через свое сердце дыхание земли….Голова ужасно разболелась, сердце задергалось, готовое разорваться от напряжения, из носа закапала кровь…сознание помутнело, и Тихоня упал на спину, часто дыша, утомленный непонятным явлением. Лежа на спине, глядя на ночное небо, на луну, которая равнодушно отражала солнечный свет, попутно освещая и землю, он увидел, что это и не луна вовсе, а зрачок, яркий зрачок глаза-неба, который внимательно наблюдает за крошечным Тихоней. От этого взгляда ему стало хорошо и спокойно; глаз завораживал, и Тихоня не мог оторвать своего взгляда от взгляда небесного. И он вдруг поверил, поверил в то, что душа Миксея унесется с земли в великое странствие, может быть, на поиски нового пристанища, или еще куда,… как многие до него. И придет черед его, Тихони, и освободившись от своего тела, расставшись со своей формой, ограниченной рамками земного бытия, понесется он на встречу с обладателем этого удивительного глаза, подернутого пеленой млечного пути, в котором застряла звездная пыль…
Небо на востоке медленно светлело: сначала чуть выступили из темноты очертания скал, опоясывающих озеро, затем серый цвет робко залез на небо, постепенно уступая место чуть розоватым лучикам, ранним предвестникам восхода светила. Сумеречная зона хозяйничала на земле и небе, спеша доделать свои дела: притушить свет яркой луны, которая перебралась в уголок неба, добавить немного тумана на озеро, превратив в облака. Тихоня сильно продрог и, поднявшись, дрожа от холода, он стал приседать, хлопая себя руками по бедрам. Немного согревшись, он встал на край каменного утеса и стал смотреть сверху на причудливые облака, которые совсем закрыли водную гладь, не оставив даже намека на озеро. Зрелище было потрясающее: застывшие облака внизу и Тихоня, один во вселенной, стоящей на вершине мира…. Не сдержав выпирающего из нутра восторга, он сложил ладони рупором, поднес их ко рту и закричал что есть мочи:
- Аааа…..Аааааа!!!
Застыл в ожидании,… ему показалось, что эхо не придет, заблудится в скалах, но оно пришло... внезапно, так, что Тихоня вздрогнул:
- ааа…ааа!
Громко рассмеявшись, Тихоня хотел повторить игру, но почему-то смутился, и делать этого не стал… Небо на востоке стало совсем светлым, и Тихоня все внимание уделил наблюдению за озером, за местом, которое ему указал Федот. Ему совсем не было страшно, как накануне вечером, он был спокоен и уверен в себе, в полной мере осознав всю важность возложенной на него миссии. Верхушки скал стали играть розовыми блестками, еще немного – и солнце, опираясь руками-лучами об эти верхушки, взгромоздится на краешек небосвода…. Сигнала все не было. Тихон терпеливо ждал, боясь пошевелиться, чтобы не дай бог…даже страшно подумать об этом…. От неподвижности у него затекла спина и шея, но он терпел, понимая, что сейчас, вот-вот должно все начаться. И когда из облаков вынырнули две яркие точки огня, высоко взлетев вверх, и описав дугу, скрылись в тумане, заставив его вспыхнуть на мгновение, Тихоня обрадовался: Есть! Он повернулся, подбежал к веревке. Вслух, для поднятия духа, а может быть, чтоб ничего не перепутать, комментируя свои действия:
«Не волноваться, я спокоен!.. взять веревку в руки» - Взял веревку онемевшими руками.
«Отойти к краю, упереться ногой в камень» - Отошел к краю утеса, стараясь не смотреть вниз.
«Раскачивать десяток раз» - Сначала осторожно, потом увереннее, он стал раскачивать язык колокола, ощутив всем телом громаду и вес металлической груши, которая будила хранителя вечности. Постанывая и поскрипывая, колокол просыпался…