4. Рания
Я решила перестроить дом. Тот, что был, казался мне просторным, но бестолковым. Я оставила общий план тем же, но перестроила второй этаж, разделив его на женскую и мужскую половину (мне казалось, для детей так будет правильнее), расширила оба этажа, но самое главное – наконец-то оформила подвал. Вход в подвал шел отдельно из гаража, там теперь была качалка для мальчиков – все для спорта. И, конечно же, в прохладе я хранила те немногочисленные вина, которые присылали родственники Ива из Франции. Хотя надо сказать, родня нечасто вспоминала о его существовании. Так, раз в пятилетку к какой-нибудь памятной дате приходила посылка – и все.
Со строительством я, конечно, размахнулась, денег на все не хватило. Но я решила, что все мы работаем, так что ничего страшного – будем постепенно докупать мебель.
Я прилюбила сидеть в кресле-качалке на заднем крыльце. Наверное, я все же превратилась в этакую шаблонную бабулю, но было действительно приятно посидеть на свежем воздухе, размышляя о том, о сем. Наши с Марией заработки, конечно, были небольшими, но их вполне хватало на жизнь, если присовокупить к этому доход Ива. И в общем-то, мы могли жить всей нашей дружной семьей, не особо переживая о завтрашнем дне. Мне не хватало Пола, я звонила ему, но сын был весь в делах, в новой семье. Ему было не до меня.
К новому жильцу – Рокки – я была совершенно равнодушна. Дети полюбили возиться со щенком, а мне было все равно. Да, я его кормила, напоминала, когда нужно было выгулять или вымыть. Но это была механическая забота. Я не любительница животных.
Александр вырос. Я думала, он еще поживет с нами. Но уже на следующий день после праздника они прибежали с этой девицей, промокшие под ливнем, но безумно довольные, и объявили, что только что расписались в ратуше. Город выделил молодой семье небольшой домик на окраине. Вот так внезапно наш дом потерял еще одного жильца. Я была против такой поспешности, но кто меня стал бы слушать?
Все эти перемены сваливались одна за одной. Я вернулась к своим тренировкам, потому что только они могли даровать мне необходимое спокойствие. И мы снова зажили мирной жизнью, где каждый потихоньку добивался успеха в том, что ему больше по душе.
Выпускной бал детей прошел относительно спокойно. Анри вернулся с синяком под глазом и новой влюбленностью, Марго, как и следовало ожидать, стала королевой бала. Мария и, что более странно, Люк – ничем похвастаться не смогли, но, слава всем святым, и не вляпались ни в какую историю.
Между тем и мой муж подошел к пенсионному возрасту. Вот иногда говорят, что разница в возрасте играет большую роль. Но я никогда не замечала, чтобы муж стеснялся того, что я на пять лет старше. Я любила каждую его морщинку, а он любил меня. Иногда мне казалось, что только благодаря ему моя жизнь прошла спокойно. Он не переставал заботиться о семье ни на минуту.
Это его и подвело. Однажды вечером у нас загорелась проводка. И мой бедный муж погиб в пламени, так и не успев добраться до холодильника.
Брожу одиноко
У кромки озерных вод,
Где ветер кричит в осоке:
"Пока небосвод
С оси не сойдет, и не рухнет полюс,
И руки не ввергнут в бездну
Стяги Запада и Востока,
И свет не распустит пояс,
Не лежать тебе с милым вместе,
Обнявшись во сне глубоком".
Что было делать мне? Случилось то, чего страшилась больше всего – я пережила своего мужа. И, да простится мне этот грех, больше всего хотелось умереть, чтобы лечь с ним рядом. Но у нас оставались дети. Джайми разродилась буквально через день после похорон. И это напоминало мне, что я пока не могу сложить руки. Еще жили со мной Люк, Анри и Марго. Еще Мария не устроила свою жизнь. Я повторяла это, но вдруг вспоминала, как Ив ласково звал дочку на французский манер Мари, или как он хрипло дышал, изображая Дарта Вейдера, чтобы позлить Люка – и на глаза наворачивались слезы. Вечерами я слышала, как дочка рыдает тайком в своей комнате. И понимала, что у нас всех одно горе. Как бы я ни мечтала присоединиться к мужу, не могла я пока оставить наших детей. И хотелось верить, что Ив бы это понял.
Хуже всех из детей смерть Ива воспринял Люк. С нами он отказывался разговаривать. И либо пропадал где-то, возвращаясь под утро, либо раскачивался в кресле на улице, глядя в одну точку. Несколько раз я замечала, что от него несло перегаром, а однажды на одежде обнаружила следы губной помады. Я правда пыталась с ним поговорить, но Люк никак не шел на контакт, начинал хамить, я же рыдала. И мы расходились в разные стороны, так ничего и не решив.
Ребята выросли, но день рождения справить не получилось. Люк по-прежнему где-то гулял, иногда по нескольку дней не приходя ночевать. Анри был дома, но празднование получилось скомканным.
Я каждые пять минут вскакивала к окну, ожидая второго сына. Но он так и не пришел.
Люк появился на следующий день, бодрый и веселый. Я боялась спросить, где он ночевал, потому что знала, услышу, что это не мое дело. А потом разразился скандал. Оказалось, что Люк пытался ухаживать за Жаклин – подругой Анри. И вроде бы как она была даже не против (что ж, в нем и правда была тонна обаяния, если бы к этому еще доброе сердце прилагалось). Разразился жуткий скандал. Девушка сбежала, на прощание попросив ребят сначала разобраться между собой, а потом уже к ней приходить. Братья петушились, дело чуть до драки не дошло. А потом Люк психанул и ушел из дома. Как всегда, неизвестно куда.
А наутро я узнала сразу две новости. Во-первых, я теперь была трижды бабушка – у Алекса родилась двойня. А во-вторых, Люк не просто повздорил с братом. Он внезапно для всех объявил, что женится – и на ком! – на Бобби Дей, моей старинной подруге. Боже, да эта женщина была моей ровесницей! Я полдня пролежала на кровати в обнимку с сердечными каплями, получив это известие. Никак не могла понять, зачем он это сделал. Что я упустила и где?
И мне казалось, был бы Ив жив – он не допустил бы такого. Поговорил бы с сыном, придумал что-то! А я… я была всего лишь одинокая вдова, оставшаяся с тремя детьми.
Пою о потерях, побед боюсь
И снова, как прежде, веду бои,
Король и солдаты — потери мои;
Восход ли, Закат — куда ни пройдусь,
Ногами о мелкие камни бьюсь
ь.
Всяко лучше, чем Сенека или Джедедия.
За пса тревожно. Я ж ведь, если что, реветь начну, громко и противно 
