Хлоя и знаменитое полотно И. Е. Репина "Приплыли"
Пока Лоренцо учился рисовать, а Винченцо управляться с химическими реактивами, девчонки выкарабкались из пелёнок.
И что же я увидела? А вот то самое и увидела. Ни одна, ни одна из двух дочерей даже близко не похожа на наследницу.
Сказать, что я разозлилась – значит, смягчить мои чувства до отрицательного значения. Первым желанием было бросить всё и бежать, куда глаза глядят, попутно сжигая, громя и убивая. Гилберт, похоже, уловил порывы души моей и цепко ухватил под локоток. Я так хотела мальчика, я так хотела сына, и верила, что после него родится дочь, которая будет мне наследовать, а все мои надежды разбились о внешность дочерей, да и сыновья меня не радуют. Один сходит с ума от бытовой техники и требует, чтобы мы всё выбросили, второй строит из себя наследного принца.
Уже через десять минут мальчишки были пристроены в интернаты и решено, что едва девчонки подрастут, отправятся следом за братьями. Лоренцо мы записали в художественную школу, пусть там учится рисовать, а Винченцо отправился в спортивную школу. Ребёнок орал, что с его способностями он достоин элитной школы «Умникум», но знаю я, какие снобы оттуда выходят. Пусть лучше мышцы качает, а не высокомерие, его у сына и без того хватает.
То ли от тоски по маме, с которой он в последнее время часто ругался, а сейчас стало не с кем ссориться, то ли пришло время, но едва мы оформили детей в интернаты, прямо возле пруда умер папа.
Я не знаю, что за ерунда происходит вокруг нашей семьи, но всё это вместе взятое: и поведение мамы с её последующей смертью, и уход отца следом за ней, и отсутствие наследницы, наводит меня на мысли, что какая-то гнида прокляла моё поколение.
Впервые в жизни я плакала. Я оплакивала свою мечту, оплакивала своё будущее, в котором мне виделись только грязные пелёнки и сопливые дети, я оплакивала свою жизнь, которая приобрела единственный смысл: родить наследницу. Гилберт всё меня успокаивает, а что меня успокаивать? От этих успокоений девчонки не переменят свою внешность, и мне снова придётся сидеть в отпуске, и снова не факт, что родится дочь, а если и дочь, то именно та, какая нужна. И карьера моя летит к чертям собачьим, и не видать мне того, о чём я мечтала с детства.
Мальчишки уехали, на дочерей я и смотреть не хотела, меня всю переворачивало, когда я видела эти вандербурговские глаза, волосы, носы, щёки, уши. Собралась с духом и пошла на работу. А когда я вернулась, мы с Гилом снова начали трудиться на ниве детопроизводства.
И вот в кульминационный момент на нашу беседку обрушился метеорит. Всё, что было в беседке, возле бассейна и на балконе, разрушено, дом загорелся. Мы кинулись гасить огонь. Хорошо, что огонь не перекинулся на детскую, а всё остальное восстановимо.
Всю ночь и весь день с небольшими перерывами на отдых и возню с дочками мы приводили дом в порядок.
Гилберт сказал, что это знамение: у нас будет наследница. Ну, если и сейчас с этой наследницей выйдет осечка, я не знаю, что сделаю, лишь редкая птица останется в живых на этой планете.
И вот я снова сижу в отпуске, моё пузо растёт, а кто в нём растёт, пока неизвестно. Я уж специально платье розовое надела с оранжевыми и голубыми цветочками, чтобы тот, кто там в животе сидит, знал – мне нужна только дочь, только наследница.
И по-прежнему, пока Гилберт на службе, я вожусь с садом, выполняю кучу домашней работы, не жалея себя, потому что расслабляться нельзя – сразу в голову лезут дурные мысли.
Когда Гил возвращается, я ухожу подальше от дома, и играю, играю на гитаре, пока пальцы не начинают деревенеть, а коленки подгибаться.
Жаль однако. 
Когда решается вопрос, где будут жить молодые, игра автоматом их размещает в активную семью, но я перемещаю парочку в соседнее окошко, и вуаля - они переехали 
