Содержание
Неделя №1, ч.1
Неделя №1, ч.2
Неделя №1, ч.3 и Неделя №2 ч.1
Неделя №2. ч.2 и Неделя №3 ч.1
Неделя №3 ч.2
Неделя №4
Неделя №1, ч.1
Неделя №1, ч.2
Неделя №1, ч.3 и Неделя №2 ч.1
Неделя №2. ч.2 и Неделя №3 ч.1
Неделя №3 ч.2
Неделя №4
неделя №5
Неделя №6
Неделея №7
Неделя 8, ч.1
Неделя 8, ч.2
Неделя 8, ч.3
Новая жизнь
Неделя 4, ч. 1
Неделя 4, ч.2
Здрасьте. Я Марион Легран, и я веду этот дневник, чтоб не сойти с ума окончательно.Неделя №6
Неделея №7
Неделя 8, ч.1
Неделя 8, ч.2
Неделя 8, ч.3
Новая жизнь
Неделя 4, ч. 1
Неделя 4, ч.2
История моя довольно странная, хотя мне уже кажется, что нет ничего более обыденного. Я родилась во Франции, в прекрасном городе Шам Ле Сим. Я была третьей дочерью своих родителей. Моей матери - Джеральдин, великолепной, ослепительной, несравненной Джеральдин Кольяр - сыпались предложения ото всех модельных агенств и киностудий, но после рождения первого ребенка она забросила карьеру актрисы. И мой отец - Фрациск Легран - глупый, очень красивый, с совершенно бесцветным характером и полностью контролируемый своей сиятельной женой. Но самым интересным воспоминанием из детства, да и о семье вообще, является моя бабка - Элеонора Легран. Высокая, ровная, в свои 57 дающая фору любой молодой женщине, все еще получающая предложения руки и сердца вдова, держащая в своих руках неограниченную власть. Она всегда тщательно отбирала знакомых в свой круг, хотя и общалась на должном уровне с теми, кто был необходим для процветания её бизнеса. Бабка была безумно богата, её бизнесом была старинная винокурня, привлекающая в Шам туристов.
Денег в семье всегда было немерено - отец ни дня не работал собственной головой - занимал какую-то унизительную позицию в бабкиной компании и выполнял все её приказы, скача на задних лапках, как дрессированный пудель. Моя великолепная мать, окружившая меня и сестер любовью и заботой, всегда добрая и спокойная, сперва возненавидевшая гордую и властную бабку, через какое-то время стала её поверенной, любимой подругой и почти-что младшей сестрой. Я была бабкиной любимицей, и часто при их долгих с матерью разговорах в кабинете Элеоноры, они брали меня к себе и расчесывали мне волосы, умиляясь на "нашу наследницу".
Хоть и такая своеобразная, но идиллия длилась недолго. Моя старшая сестра - Ребекка - вышла замуж и уехала куда-то на север. Бабка часто потом, смеясь, говорила, что Ребекка сбежала, хотя никто её и не держал - сестре всегда было плохо под гнётом бабкиного характера и железного её правления не только семьей, но и всей провинцией, и она выскочила замуж за первого попавшегося парня. к счастью, тот оказался ничего, и я слышала, что они неплохо живут. Средняя моя сестра - Кристина - пропала без вести в возрасте четырнадцати лет. Через два года мы получили письмо в толстом конверте, в который было набито много сделанных на полароид фотографий - Кристина в окружении чумазых детишек, она же с животными, с разряженными в перья танцовщицами... Всё оказалось довольно канонично, как она и пояснила в прилагавшемся письме - после очередной ссоры с бабкой сестра сбежала, в домашних тапках и без единой вещи. Она бежала и шла, утирая слезы, аж до следующего на трассе города, где и стоял бродячий цирк. Потеряшку пожалела "Хозяйка зверей" - исполнительница экзотических номеров с питонами - взяла её к себе, отмыла от пыли, сказала всем, что это её племянница и увезла с цирком в голубые дали.
Мне тогда было семь лет. Отец никогда не переживал эти события так, как я или мама, страстно любившая своих крошек. Он только выпучивал свои красивые глупые глаза, пару минут скрежетал мозгами, а затем выдавал, отпивая чай: "Ну, куда деваться. Будем дальше жить."
Бабка Элеонора тогда сказала, что я буду её наследницей после матери, что я буду управлять всем и проявлю как следует свою огненную натуру. Я тогда еще не поняла, что она имела в виду, и списала всё на рыжие волосы - но бабка уже тогда видела, что я расту сущим дьяволом, вздымающим пекло, если что-то идет не по плану.
А окончательный конец семье пришел тогда, когда моя ослепительная мать, ни единого раза за 25 лет жизни не изменившая своего никчемному мужу, собрала вещи, поцеловала бабке руку, а мне лоб, и отчалила с пристани на плавучем доме с мужчиной по имени Умберто. Бабка сама дала им своё благословение.
Отец заметил отсутствие Джеральдин только через дней так десять. Он обратил внимание на то, что её дорогой шелковый пеньюар уже давно лежит на стуле у трюмо. Он походил по дому, один раз набрал номер мобильного, затем зашел к бабке в кабинет, как раз читавшей мне вслух Эмили Диккенсон.
- Мама, а ты не видела, часом, мою жену?
- Видела, дорогой.
- О, хорошо! И где-же она?
- Да кто её знает. Сказала, к ужину не ждать.
Он только пожал плечами, выпятив вперед чувственную нижнюю губу, и пошел куда-то, насвистывая любимую мелодию. Больше и не спрашивал, куда девалась супруга.
А потом он умер. Мне было 15, когда это случилось. Утром он встал, отправился на работу - ни разу не расстроившись своими куриными мозгами о том, что мать наградила его такой бесполезной и уничижительной позицией - затем он пообедал с коллегами, еще немного поработал и отправился домой на своем простом, хорошо ухоженном автомобиле. Он зашел в прихожую, снял ботинки, бодрой своей походкой прошел в гостиную и опустился в кресло. Я сидела там же, читая книгу к уроку литературы. Он посмотрел на меня с улыбкой, подмигнул и спросил, что к ужину. Я не знала, и посоветовала ему с этим обратиться на кухню. Он уже было встал, как вдруг его либо потеряло выражение веселости и он снова присел на край кресла.
- Ох... - только и сказал он.
Скорая увезла его с сердечным приступом, нам сказали, что скоро он оправится и его можно будет забрать домой. а утром нам позвонили и сказали, что он тихо умер во сне. Бабка не плакала, только немного расстроилась. Мне тоже было всего-лишь немного грустно от его смерти, и ужасно тоскливо от того, что смерть собственного отца не вызвала во мне горя. Сперва я думала, что со мной что-то не так, но затем поняла, что это всё был он. Ни бабка, ни получившие письма с известием сестры, ни его друзья и коллеги - никто не горевал. Все говорили "Да, жаль парня, молод еще был" или "Ах, какая досада! Ему бы еще жить да жить!" - но никому не было по-настоящему жалко. Потому-что он не был по-настоящему важен. Он просто ушел и все, потому что его время вышло.
Я стала бабкиной единственной отрадой - кроме её любимых виноградников. Она учила меня всему, что знала сама, говоря что школа - это просто формальность. Она помогала мне подбирать наряды, давала советы о мальчиках, разбиралась с несправедливыми учителями - она была для меня всем, и чувство это было взаимно.
А потом случился пожар.
Я была в школе, когда в класс влетела взмыленная секретарь и прокричала какие-то слова, которых никто не понял, а потом просто схватила меня за руку и усадила в ожидающее у крыльца школы такси. Директор, большой приятель Элеоноры, лично поехал со мной. Всю дорогу он молчал, взволнованно крутя в руках галстук.
То, что я увидела в пункте назначения превзошло все самые худшие страхи. На месте нашего дома была куча пепла и обгоревших обломков. Кое-где еще горели небольшие очаги, которые затаптывали уставшие пожарные. Они долго объясняли мне, что пожар, видимо, начался в подвале - загорелся камин, а за ним и весь старинный, весь отделанный деревом и сукном дом. Я с трудом понимала, о чем мне говорят десятеро взрослых людей, серьезно глядевших на меня и не говоривших одного единственного, что я хотела услышать. Вымотанные пожарные разъехались, угрюмый директор отвез меня обратно в школу, где вокруг меня собрались учителя, школьный психолог, бибилотекарь, и даже уборщик - и все они повторяли одно и то же - про причину пожара, о том, как это ужасно и "Ах, бедная деточка". Через несколько часов и несколько десятков чашек кофе я всё-же смогла поднять голову и спросить всех одновременно:
- Где моя бабушка?
Я отлично помню ту звенящую тишину, воцарившуюся тогда в кабинете. Возможно это звенело у меня в ушах, но было так противно это молчание, что я еще раз, громче, повторила свой вопрос, глядя на каждого из них по очереди.
- Её... не нашли, дорогая, - наконец выдавил из себя директор.
- Как - не нашли? Она сгорела? Она жива? Что?! - тут и проявился скрывающийся во мне дьявол. Я кричала на них и требовала ответа - где, черт вас дери, моя бабушка, мой единственный луч солнца в жизни?!
Все эти серьезные, взрослые люди вмиг как-то побледнели, ссутулились и тихонько расползлись по своим кабинетам. Со мной оставался только директор, пытавшийся привести меня в чувства и объясняющий, что пожар был таким сильным, что даже если она и погибла в его пламени, найти тело просто невозможно.
Я долго приходила в себе. Директор взял меня к себе и быстро оформил опекунство. Он был внимательным родителем, заботливым и добрым, отличным другом. Но я ужасно скучала по бабке. По её длинным волосам, по спокойному, сильному голосу... Всё то время, что я была его дочерью наравне с его собственными детьми, директор пытался найти мою мать или сестер, чтоб вернуть мне хоть какую-то семью - но всё было тщетно. Я закончила школу, полгода потынялась по городу, а когда мне исполнилось двадцать, собрала чемодан, поцеловала в лысеющую макушку своего доброго директора и села на первый же поезд. Его направлением оказался город лаки Палмс - море, пальмы, как раз то, что нужно.
Там я поселилась в крошечном уродливом доме, на который едва хватило моих сбережений. А на следующий день получила письмо. Лиловый конверт, светло-желтая бумага с пионом в уголке. Тот же самый, такой знакомый и родной красивый почерк.
"Моя дорогая внучка, моя Марион..."
Последнее редактирование модератором:
Размер картинок в тексте должен быть не больше 600х600. На радикале можно сделать превью 600х600 с переходом на большую картинку 
Сликшом много вышло текста. По викингам еще со вторых скучаю - вот радуюсь, как ребенок, что начала их и в трёшке 
