Сборник симс-рассказов: "The old/rusty/lovely Trashcan"

[Донна Анна]

Автор и фотограф - Чирипаха Тэ
Жанр - trash

Это не настоящий мусорный бачок. Здесь время от времени будут появляться законченные истории, короткие или длинные, которые больше нигде использовать невозможно. Только в симских сериалах.
Детей, женщин, а также впечатлительных особ покорнейше просят дальше не читать.

 

[Донна Анна]

САЛАМАНДРА

1.

- Мои родители погибли в автокатастрофе, - после затянувшейся паузы ответила она. Роб ждал, не добавит ли она еще что-нибудь, интонация фразы казалась такой незаконченной, словно за ней должно было последовать продолжение. Допустим, «мои родители погибли в автокатастрофе, и я переехала жить к сестре матери» или «мои родители погибли в автокатастрофе, и мне пришлось оставить мечты о колледже». Пусть даже так – «мои родители погибли в автокатастрофе, и я осталась совсем одна».

Но Тесса ничего не сказала. Они лежали в темноте молча еще какое-то время, довольно долго, и он рассеянно следил за тем, как вспыхивает и гаснет на стене голубоватый блик рекламной вывески. А потом Тесса поднялась с постели и исчезла в гостиной.

Иногда Робу казалось, что его жена обладает способностью видеть в темноте, иначе ничем невозможно было объяснить эту мягкую, льющуюся плавность и безошибочную точность движений.

Он впервые задумался об этом еще на прошлой неделе, когда они заблудились в подозрительном рыбацком квартале возле маяка и кружили по нему битый час, шарахаясь от каждой тени и изнывая от усиливающегося запаха рыбьих потрохов, пока Тесса не заметила тропу.
- Вон же она, вон, посмотри сам! – смеясь, повторяла она, но он не видел ровным счетом ничего, кроме ее лица, грубо выбеленного лунным гримом, на фоне чернильной мглы.

Тесса была для него самой жизнью, а все остальное не имело значения... Роб усмехнулся, представив, как удивились бы однокашники, узнай они, что их старый добрый друг, еще на втором курсе соблазнивший едва ли не всех заслуживающих внимания девиц в колледже и охарактеризованный деканом, как «абсолютно аморальный тип» Роберт Вэлш женат... женат уже более двух недель и при этом безумно счастлив.

Тесса курила, стоя у окна, и Роб не стал ей напоминать о том, что они решили бросить курить сразу по приезде на остров.

Он тогда выбросил едва начатую упаковку презервативов в окно, и пользуясь немыслимой тарабарщиной, пародирующей местный язык, в лицах изобразил танцующего от счастья мусорщика, который найдет упаковку и принесет домой, ликующую жену мусорщика и его пятнадцать детей. На самом деле ему было грустно. Робу всегда хотелось, чтобы у него был брат или сестра, но он был единственным ребенком, и мать никогда не позволяла ему заводить разговор на эту тему. Она оставалась запретной на все времена, и с этим ничего, абсолютно ничего нельзя было поделать.

- Расскажи мне про своих родителей, - сказал он, присаживаясь рядом с ней.
Тесса молчала.
- Мне показалось, ты хотела рассказать... - Роб покосился на ее лицо, но оно было скрыто в темноте. Он щелкнул зажигалкой, но Тесса резко отвернулась.
- Нечего рассказывать, - коротко ответила оно.
Он не стал ничего говорить, просто сделал пару затяжек, глядя на зеленые и красные огни фарватера и жестяные блики фонарей, качающиеся в темной воде. Вид из окна гостиницы стоил тех денег, которые они выложили; во всяком случае, днем. Пожалуй, можно даже было сказать, что он компенсировал безвкусную и нелепую обстановку.
- Они были самыми обыкновенными. Отец руководил отделением крупной строительной фирмы, а мать занималась домом и воспитывала меня. В то воскресенье все было, как обычно. Они поехали на пикник к друзьям. Они сто раз ездили этой дорогой на пикники, но на сто первый отец пропустил поворот и врезался в дерево. Вот и вся история, больше не о чем рассказывать.
Тесса яростно сломала сигарету о край форточки и выкинула ее в окно. Рассыпая искры, обломок сигареты полетел вниз, во тьму.

Роб обнял ее.
- Хочешь французского вина?
- Которое называется так сложно, что на трезвую голову и не выговоришь? – кажется, ему удалось это сделать. Она улыбалась.
Роб снова с тоской подумал о том, как было бы прекрасно, если бы после медового месяца им не предстояло переехать в дом его матери. Его мучили плохие предчувствия. Мать... Он любил ее, хотя прекрасно знал, что смешивать любовь и жалость недопустимо...

- Я хочу капельку французского вина... нет, лучше не вина, а вишневого сока и этого ужасного сыра! – решительно сказала она. Роб улыбнулся.
- Хорошо, сейчас я сбегаю в ночной магазинчик и все принесу, - сказал он, легко коснулся губами ее волос и вышел.

 

[Донна Анна]

2.

Тесса рассеянно потирала пальцы, словно желая стряхнуть запах давно погасшей сигареты. Это был чудовищно жаркий воскресный день. Теперь, когда она позволила воспоминаниям взять над ней верх, ей казалось, что это был самый жаркий день в ее жизни.

Конечно, она не запомнила, сколько градусов было на термометре, но еще в начале лета немногочисленные старожилы, – Джеймс, Бак и Кларенс, неизменно восседающие в любую погоду на скамье возле магазина, с важным видом, словно три туземных божка, - говорили, что такой жары не упомнят со времен Всемирного Потопа. Ей было всего одиннадцать, но тот день Тесса могла бы восстановить по минутам, если бы у нее возникло такое желание. С того самого момента, когда она проснулась в раскаленной солнечными лучами спальне и до... до самой темноты, да, вот это было бы единственно точное слово.

Тесса помнила, как прошлепала в кухню босиком по теплому линолеуму... Она помнила даже полустертый рисунок на истончившемся от времени линолеуме и невнятное чувство брезгливости, которое всегда вызывала у нее ручка холодильника, липкая на ощупь... казалось, никому не приходило в голову коснуться ее тряпкой с тех пор, как этот холодильник привезли из магазина. Но блаженство, которое она испытала, сделав первый глоток холодного вишневого сока, она ни с чем не могла сравнить. Когда на город навалилась эта сумасшедшая жара, комитет при мэрии устроил собрание и призвал горожан сохранять благоразумие, несмотря ни на что.
Среди бесконечного списка рекомендаций, которые долго, с многозначительными паузами зачитывала пухленькая докторша из городской больницы, была одна, касающаяся молока. В период летней жары жителям городка категорически рекомендовалось не употреблять в пищу коровье или козье молоко и заменять его соком. По счастью, мать Тессы присутствовала на этом собрании, и сразу по его окончании в жизни Тессы наступил период абсолютного блаженства. Теперь в холодильнике вместо омерзительного и такого полезного молока появился сок. Апельсиновый, виноградный, яблочный, - тот, который подворачивался под руку отцу во время Большой Четверговой Закупки в ASDA или TESCO. Сейчас ей казалось это таким трогательным и странным, но в детстве, когда она целиком зависела от родителей и их вкусов, сок вместо молока – о чем еще можно было мечтать в этой жизни. А Тесса так любила вишневый сок...

- Как будем ужинать, по-графски или по-цыгански?
Тесса вздрогнула. Роб появился так внезапно, она уже и думать забыла и про него, и про вино с сыром.
- По-графски – это с помощью тарелок, салфеток и прочей ерунды. А по-цыгански – значит, я просто нарежу сыр, не вынимая из упаковки, и мы будем есть его руками, а вино отхлебывать из горлышка бутылки...

- Превосходно, - ухмыльнулась Тесса, - так, может быть, нам стоит сразу, вместе с вином и сыром дойти до ближайшей помойки и устроиться там с истинным цыганским комфортом на пустых ящиках, а еще лучше – улечься прямо на грязный асфальт...
- Я все понял, графиня, - подмигнул Роб, доставая из углового шкафчика тарелки и вилки.

Тесса молча следила за его движениями.
- Я не говорила тебе раньше, - сказала она, - у моего отца была такая же татуировка.

- Ты не ошибаешься? – Роб посмотрел на нее взглядом, значение которого она пока еще не научилась расшифровывать.
- Саламандра, - с набитым ртом ответила она, - ведь это саламандра?

У нее получилось «шаламандра», но Роб, всегда готовый расхохотаться, в этот раз даже не улыбнулся.
- Да, - коротко ответил он, - но мне казалось, это редкий сюжет для татуировки.
- Я давно это заметила, просто не говорила раньше. Мне кажется, это хорошо, что тебе и моему отцу нравятся... нравились... в общем, что у вас совпадают вкусы.
Она улыбнулась, и Роб улыбнулся ей в ответ.


Он смотрел на себя в запотевшее зеркало, но видел лицо Тессы. Почему он раньше не замечал такого очевидного сходства? Внешние уголки глаз, опущенные вниз... тонкие губы, разрез глаз... Постойте! Портье! Когда они появились в этой гостинице, портье задал вопрос, который был непонятен Робу... он очень плохо говорил по-английски. «Одна кровать или две кровати?» - повторял он. Они смеялись. Они с Тессой тогда смеялись при одной мысли о том, что им могут понадобиться две кровати.

- Давай еще придумаем что-нибудь вроде железнодорожных билетов, - шепнула она, - и установим цену. Я готова заплатить сто миллионов долларов за путешествие в твою кровать, да только где же мы их возьмем?
И они покатились со смеху.

Когда ему исполнилось шестнадцать, он забрал с комода фотографию отца, где тот был изображен в рубашке с распахнутым воротом, и поперек груди красовалась эта проклятая красная саламандра.

Китаец, - а может быть, японец или кореец, хотя выдавал он себя за китайца, - мастер по татуировкам, долго ворчал, что-то бормотал себе под нос, но все же дал выпить Робу стакан какой-то подозрительной настойки, которая стерла начисто все его воспоминания о том, как именно была сделана татуировка.

Он вернулся домой весь перебинтованный, но мать не спросила его ни о чем. Да и о чем она могла спросить?.. Мать Роберта любила музыку, которая давно вышла из моды, женские романы в мягких бумажных обложках и сколько он ее помнил, она всегда сидела по вечерам в кресле на веранде, нацепив на нос очки, и что-то читала. И только много лет спустя Роберт Вэлш понял, что мать живет в другом мире, словно сказочная спящая принцесса, ожидающая поцелуя принца, который никогда, быть может, не забредет в их края. А если даже и забредет, то никто не узнает об этом, ибо дверной звонок был сломан всегда, с тех пор, как он себя помнил...
Он обвел глазами ванную, и взгляд его упал на нечто чужеродное в пустой корзинке для мусора, стоящей возле раковины. Поспешно, словно кто-то мог в любой момент его опередить, Роб схватил этот жалкий кусочек пластика...

Две полоски. Разумеется, разве могло быть иначе? Они ведь перестали предохраняться с тех пор, как отправились в свадебное путешествие. Почему Тесса ему ничего не сказала? Не была уверена в результате? Впрочем, какое это имеет значение теперь... Как врач, он знал о врожденных уродствах все или почти все. Он помнил наизусть процент вероятности потомства с отклонениями у близких родственников.

Так что же ему теперь делать, господи? Быть может, поступить, как одному из героев тех романов, что так нравились его матери? Купить яду у зеленолицего зловещего Аптекаря, напоминающего персонажа комиксов, и разделить его поровну с Тессой, глядя друг другу в глаза, пока вокруг пылают неописуемые словами, которые есть в человеческом языке, краски тропического заката?..

 

[Донна Анна]

3.

Много лет назад, за сотни миль от этого городка женщина сидела на кухне. Она проснулась слишком рано, чтобы можно было с кем-то поговорить. Это все жара, будь она трижды проклята. С легким удивлением женщина вдруг заметила, что ей давно не приходило в голову поговорить с кем-либо, кроме Иисуса... с которым она говорила всегда и везде.

Это было так легко и естественно, гораздо легче, чем поговорить, предположим, с мужем о том, куда уходят деньги... Иисус был с ней в самые тяжелые минуты жизни. В родильном доме и на экзаменах в колледже, и в тот миг, когда муж сказал ей, что Айры не стало. А с кем еще она могла теперь поговорить? Даже Айра только смеялся в ответ на любые ее вопросы. О, да, если бы он спросил ее о чем-нибудь или поинтересовался, как ей удается прожить от субботы до субботы, но он только ухмылялся и делал то, ради чего и появлялся у нее дома...

Иногда, а со временем ее все чаще и чаще посещала кощунственная мысль о том, что Господь и Айра Оул так похожи... Женщина вздохнула и принялась готовить бутерброды. Им предстояла еще одна поездка на барбекю. Мельком она подумала, как нелепо устроена жизнь. Перетряхивая воспоминания, словно старые платья в шкафу, она не находила ни одного такого, которое нельзя было бы пустить на кухонные тряпки... Может быть, только одно…

Дэн ни о чем не размышлял. Он вел машину. Хорошо, что они оставили девочку дома. Ему надо потолковать с Дороти... и это не должно касаться их ребенка. Их ребенка! Он едва удержался, чтобы не улыбнуться от уха до уха, иначе жена неминуемо поинтересовалась бы, что именно его так развеселило. Ничего, дорогая.

Кроме того, что твоя дочь – это твоя дочь, но никоим образом не НАША... Оставалось сделать всего ничего. Добраться до дома Джеймисона, сгрузить все, предназначенное для барбекю, сделать последний звонок и разобраться с Дороти. Он мечтал об этом всю жизнь. Он знать не желает, чей это ребенок. Но платить за содержание бастарда не обязан, так ведь, доктор? Доктор Тайлер – хороший специалист. Может быть, самый лучший... Дэн только пришел и задал вопрос, а доктор уже по своей инициативе провел все анализы. Он не может быть отцом той девочки, которую Дороти называет их дочерью, при всем желании. Не то, чтобы Тесса вызывала у него отвращение, но кому приятно выяснить, что его столько лет обманывали?..

Девочка стояла посреди кухни. Мысли, крутившиеся в этот момент внутри или вокруг ее головы, - последнее было бы точнее, - сейчас трудно было описать словами. Она думала о том, что скоро кончится лето и ей снова придется отправляться в школу. Кончится жара и иссякнет источник вишневого сока... Нет, дело было не в вишневом соке, совсем не в вишневом соке, который растекался по полу из стакана, опрокинутого ее неловким движением. Напрасно она взяла трубку параллельного телефона на кухне.

- Когда я увижу тебя, милый? – едва услышав эти слова, Тесса сразу поняла, что не надо было даже притрагиваться к черному литому эбониту. Пусть бы он жил собственной жизнью. Звонок – тишина – и блаженное незнание, за которое сейчас она готова была отдать собственную руку или ногу.
- Что сказал врач?
- Милая, я не могу быть отцом. Ты рада?
- Как тебе сказать... скорее, «да», чем «нет». А почему?
- Свинка, милая. Есть такая детская болезнь «свинка», впрочем, не все ли равно? Иногда она вызывает такие осложнения, после которых стать отцом нельзя при всем желании. Мне даже кажется, я знаю, кто ее настоящий отец. Это проклятый Айра. Впрочем, быть может, мне все это действительно только кажется... Нехорошо так говорить о покойниках... но он словно нарочно ходил за мной по пятам, выбирая тех женщин, которые нравились и мне.
- Почему ты так радуешься, я не понимаю?..
- Разве я радуюсь? О нет, конечно... просто я безумно скучаю по тебе, Фиа, моя маленькая...
Она осторожно положила трубку. Что она знала о жизни, одиннадцатилетняя Тесса?

Роб смотрел в зеркало, а вода все текла и текла, уходя в сливное отверстие ванной. Не на что было даже пожаловаться администрации гостиницы. Он коснулся задумчиво собственной щеки, и тут же отдернул руку.

Элис прислушалась. Человек, который явился в их дом поздней ночью, спал крепко. Он даже не бормотал во сне, как это бывало с ним обычно. Ей не хотелось одеваться, поэтому она вышла в сад, не накинув даже халата.

Улыбнувшись при мысли о том, что может произойти с соседями, если они случайно выглянут в окно, Элис миновала оранжерею и оказалась в саду. Она не любила то, что шепталось под слоем земли и вылезало на поверхность. Но сегодня луна светила во все небо, и она чувствовала себя сказочной колдуньей... Женщина присела на каменное ограждение и задумалась о собственной жизни.
Для полного счастья Элис не хватало только одного – чтобы ей перестал сниться этот сон про старуху. Это было отвратительно, мерзко, чудовищно. Жирная старуха просыпалась, сомнамбулической походкой брела на террасу, тяжело опускалась в кресло и раскрывала любовный роман.
Элис растянулась на камне, не успевшем еще отдать ночи солнечное тепло и улыбнулась про себя улыбкой победительницы.

Любовный роман... Они придуманы для тех, у кого в жизни не было и не будет такой головокружительной, великой и всепоглощающей страсти, которой она жила каждый день. Ее любимый... Ее Айра спал сейчас сном праведника, и ей было абсолютно наплевать на то, что будет с ними через несколько лет. Главное, чтобы не проснулся Роберт. Фотография человека, которого он считает своим отцом, стоит на камине. И слава богу. Пусть лучше он вырастет похожим на простодушного и такого земного Дэна, чем на своего настоящего отца – прекрасного, непредсказуемого, коварного и временами абсолютно сумасшедшего. Элис никогда не могла воспринимать Айру, как обыкновенного человека, как мужчину, как... Она негромко рассмеялась. Это был Айра, всего лишь Айра, и незачем было требовать от него больше, чем сам он мог дать.

Девочка замешкалась. Она всегда боялась, что в ее жизни что-то изменится – заболеют или умрут родители, сгорит дом, начнется война... Но теперь она знала, что все самое худшее уже произошло. В прошлом году развелись родители ее лучшей подруги, и одноклассники показывали на нее пальцем – смотрите, это Вероника, ее мамаша довела папашу до того, что он сбежал в город с проституткой! И не имело значения то, как оно было на самом деле.
- Папа, - негромко позвала она.
Ответа не последовало. Тесса знала, что в этот миг ее отец ведет машину где-то между каньоном Дель Мар и виллой Джеймисонов. Хоть бы они не возвращались домой как можно дольше! Господи, сделай так, чтобы они никогда не вернулись домой! Эта была совсем коротенькая молитва, которую девочка неожиданно для себя прошептала вслух с силой, напугавшей ее саму.

Тесса никогда не вспоминала впоследствии то, что произошло сразу после того, как прозвучало последнее слово. Возможно, именно потому, что это невозможно было рассказать. Она словно отделилась от собственного тела и взлетела над их стареньким домом, не успев даже испугаться. Это было похоже на сон, но Тесса совершенно точно знала, что все происходящее с ней сейчас – реальность, а может быть, и нечто большее, чем реальность.

Она видела горы на горизонте и плоскую белую крышу школы, которая казалась с высоты не больше подушечки жевательной резинки, и машину родителей, скользящую по шоссе на юг, к Джеймисонам на барбекю, куда ее никогда не брали, потому что девочку укачивало в машине. Тесса не видела только собственного тела. «Может быть, это потому, что я умерла?» – подумала она, но мысль скользнула на задворках сознания и скрылась, как будто она была сейчас совсем неважной. Навстречу ей словно сами по себе летели деревья, холмы и холодная серая лента шоссе. Она ощутила босыми ступнями этот холод и поняла, что стоит посреди шоссе, на вершине одного из холмов, пристально вглядываясь за поворот, слушая нарастающий рокот мотора и словно чего-то ожидая.
Машина взлетела на холм так внезапно, что она не успела даже испугаться, но в самый последний момент Дэн увидел ее и вывернул руль.

У него не было времени на то, чтобы задуматься – как оказалась на дороге его дочь, которая оставалась дома, когда они уезжали, хотя он знал это совершенно точно. Дэн водил машину с пятнадцати лет, и его руки думали в таких ситуациях быстрее, чем голова, они уже несколько раз спасали его жизнь... но не в этот раз, нет, не в этот раз.

- Жаль, - подумал он, - и это была его последняя мысль, - что у меня не осталось детей, но эта девочка... конечно, мне хотелось бы, чтобы она была моей дочерью, но кто же знал, что все сложится именно так, как сложилось...

Тесса очнулась. Она стояла посреди кухни и полными ужаса глазами смотрела на лужицу вишневого сока, которая коснулась ее босой ноги.
- Папа! – кричала она, пока полицейский заполнял необходимые бумаги на отцовском столе, а женщины из местной благотворительной организации собирали ее одежду.
И никто не мог ее успокоить.

 

[Донна Анна]

4.

Элис проснулась. С каждым годом пробуждение давалось ей все труднее, но она приучила себя подниматься с кровати в одно и то же время, как бы плохо ей ни было.

«Нельзя распускаться!» - если бы не этот девиз, она уже давно превратилась бы в распухшую неподвижную колоду и гнила бы сейчас в каком-нибудь доме престарелых, слушая бессмысленно-бодрую трескотню ведущих какого-нибудь популярного радио... Она растерла отекшие ноги и обулась, равнодушно подумав при этом, что скоро придется потратиться на новые ботинки, в которые ее старые ноги будут влезать без таких невыносимых мучений.

Элис сварила кофе по раз и навсегда заведенному ритуалу, поставила чашку на серебряный поднос, положила два куска сахара и пару кексов, - после недолгих сомнений она махнула рукой и добавила к ним в компанию третий, - и отнесла поднос на террасу. Поразмыслив, не захватить ли плед на случай, если безмятежность сентябрьского утра будет нарушена поднявшимся ветром, она все-таки решила не брать плед… села в кресло и протянула было руку за книгой, но вдруг заметила газету, лежащую на крыльце. Элис нахмурилась. Газета должна была лежать на траве у забора. О чем только думает это безмозглое создание, разносящее почту? Как оно посмело нарушить ее утренний ритуал? Элис не читала газет. Ей было довольно старенького телевизора с мутным экраном, откуда дрожащие силуэты рассказывали ей про землетрясения, извержения вулканов, наводнения и все то, чего она уже никогда, по всей вероятности, не увидит собственными глазами. Она потянулась к газете, но вдруг замерла.

Ей так явно вспомнился вдруг тот сон, который снился ей едва ли не каждую ночь, много лет подряд. Жирная отвратительная старуха, которая сидит в кресле на террасе с любовным романом в руках. Но один раз Некто, в чьем ведении находились ее сны, позволил себе новый сюжетный поворот.

Старуха на террасе разворачивала газету, вот так же точно, как Элис развернула бы ее сейчас, и на миг изображение газетного листа словно приближалось к самым ее глазам, и она увидела обломки какой-то яхты в прибое и два тела на песке; возле них уже собралась небольшая толпа и неловко переминались за ограждением люди с профессионально мрачными лицами...

Старуха кричала так ужасно, что Элис проснулась с бешено скачущим сердцем и несколько ночей кряду не могла сомкнуть глаз, вздрагивая при одном предположении, что сон может повториться. Нет, она не коснется этой газеты даже за все блага мира.

Элис прищурилась и отхлебнула кофе. Пожалуй, вкус его не изменился к худшему за последние двадцать пять лет. Быть может, она и не сделала в своей жизни множество тех важных вещей, которые намеревалась сделать, когда ей было семнадцать, но по крайней мере, научилась варить хороший кофе, а это уже кое-что, - для тех, кто понимает, разумеется.