Занимался рассвет…
Любовь сильнее страха смерти.
/Шекспир У./
Бавария. Август 1569г.
Замок Хартер.
Над замком Хартер, построенным около ста лет на скалистом берегу реки Альтмюль, занимался рассвет. «Как хорошо, как спокойно», - думала черноволосая девушка, сбегая по холодным каменным ступеням во двор, где ее ждал холодный родник, и где она любила проводить утренние часы, пока отец еще спал. Ее фигурка вполне прорисовывалась через полупрозрачное одеяние - сложена она была великолепно. На вид девушке можно было бы дать лет восемнадцать, если бы не лицо неискушенного дитя, баловня судьбы и любимца домочадцев.
Что-то особенное было в тихом шелесте травы ранним утром, будто она шептала ей: «Сусанна, ты будешь счастлива, счастлива…» Суси верила, ведь мир так прекрасен.
У нее был любящий отец, который посвятил всего себя заботам о дочери в тот день, когда его супруга испустила дух – Суси не помнила своей матери и вполне была довольна тем, что имела. Однако, девушку тревожило, что по теперешним временам ее считали засидевшейся в девках - ее ровесницы уже имели детей, но Сусанна не могла представить, как можно покинуть родной дом и переехать к совершенно незнакомому человеку и, к ее огромному облегчению, отец не настаивал на замужестве.
Вспомнив претендующего на ее руку Хенрика фон Бёрна, она недовольно фыркнула: "Нет, уж лучше никогда не выйти замуж. Пусть у него самый большой и богатый замок окрест Айхштетта с целым штатом прислуги, я не люблю его."
При этих мыслях у Суси томительно сжалось сердце. Ей еще было неведомо это чувство, еще не хотелось разделить с кем-то дом и постель, мечтать о ребенке.
"Но это будет. Это обязательно будет, иначе, зачем жить?" - ее черные глаза заискрились при этих мыслях, вспыхнули… и погасли от громкого крика.
- Негодница! Ну-ка быстро в дом! Как можно выходить во двор в одной сорочке?
- Ну не ворчи, Петронилла, - смеясь, увертывалась от няни Суси. – Прекрати, я сейчас оденусь.
- И чтобы через мгновенье была за столом, завтрак давно подан, - не переставая бросать на нее гневные взгляды, успокаивалась служанка.
Сусанна обожала старушку Петрониллу. Это она помогла отцу поднять на ноги этого «сорванца», ее добрые глаза всегда горели преданностью и любовью, каждый раз, когда она думала о «своей девочке», чувства, которые старушка испытывала к Суси, были несравнимы ни с чем.
«Не к добру это, не к добру», - по-стариковски вздыхала Петронилла, видя, как Суси наливается женской прелестью, а отец не торопится выдать ее замуж.
- Ну, что нового, нянюшка? – ласково спросила Сусанна, садясь за большой дубовый стол. Кружевные рукава блузки выглядывали из-под корсажа, пышная темно-синяя юбка была почти под цвет волос девушки, заплетенных в толстую косу и украшенных узорной сеткой. Суси светилась красотой юности, свежести и здоровья.
На столе, как обычно, были вареные яйца, большой глиняный кувшин парного молока, свежесбитое масло в глубокой миске, несколько ржаных караваев еще не остывшего хлеба и горшочек с ячменной кашей.
- Сусанна, - сказала нянька, глядя в глаза своей воспитаннице. – Тебе уже семнадцать лет, замуж бы тебя отдать.
- За кого, нянюшка? – запихивая кусок хлеба в рот и щедро запивая его молоком, спросила девушка.
- Да хотя бы за Людвика, кажется, он неплохой хозяин.
- Почему за него? – вспыхнули черные глаза. – Он и не смотрит в мою сторону.
- Смотрит – не смотрит, а время тебе мужа-то найти. Не за фон Бёрна же?
Сусанна задумалась. Хенрик был на самом деле отвратительным стариком, и уже дважды просил ее руки у батюшки, но тот, видя, как вздрагивает дочь при появлении фон Бёрна, медлил с ответом. Людвик совсем другое дело, да вот только…
- Не люблю я его, - задумчиво проговорила девушка, будто продолжая свои мысли.
- Кого? Хенрика?
- И его тоже, - отмахнувшись от нерадостных мыслей, засмеялась Сусанна.
- Фу ты, - фыркнула служанка, - Где это видано, чтобы девка мужа любила? Вот выйдешь замуж, нарожаешь деток, и будет покой в вашем доме, а тут того и гляди, беда случится…
- О чем это ты? - посерьезнела девушка.
- Отец-то сегодня затемно в Айхштетт ускакал, дела говорит у него, а по мне, так здесь – самые главные дела случаются. Замуж тебе надо, - снова повторила нянька. – Недобрые слухи ходят об одиноких женщинах, недобрые.
Девушка не обращала внимания на ворчание Петрониллы, не в первый раз та заводила свою песню. Позавтракав, Сусанна отправилась во двор.
Поднимаясь к зениту, светило яркое солнце, на заднем дворике замка Хартер кипела жизнь.
"Что, если я немного посижу у реки?" – выходить одной за пределы замка ей строго запрещалось, но она решительно направилась к южной калитке, ведущей к скалистому берегу.
Альтмюль, несущая свои воды к величественному Дунаю, в это время года была почти голубой. Суси устроилась на краешке скалы и устремила свой взор вдаль.
- Ах, вот ты где, лакомый кусочек, - противный скрипящий голос вырвал ее из грез. Рядом стоял длиннобородый фон Бёрн.
- Я не понимаю Вас, - испугано поднялась на ноги Суси.
- Ты не знаешь, что мне надо? А мне показалось, что ты уже большая девочка, – шипел на нее богатый сосед.
Нежный ветерок, который только что слегка шевелил листья на ветках деревьев, превратился в порывистого нетерпеливого безумца, крушащего все на своем пути. Небо потемнело, хотя до вечера было еще далеко.
- Ты выйдешь за меня замуж, - угрожал Хенрик, приближаясь к Сусанне. - Или тебе несдобровать.
Ветер усилился до такой степени, что, казалось, вокруг все гудит, перекрывая злобный шепот фон Бёрна. Его цепкие руки обхватили нежные плечи девушки, слюнявые поцелуи стали покрывать ее шею. Сусанна оцепенела, крепко зажмурилась, и только в ее голове лихорадочно проносились мысли: "Пусть это окажется сном. Я ненавижу Бёрна! Ненавижу!"
Внезапно ветер стих и Сусанна поняла, что ее больше никто не держит. Она открыла глаза и ужаснулась. Бёрна рядом не было, а вокруг валялись поломанные ветром ветки. Вдруг до девушки донесся сдавленный стон. Она встала на колени, и, ухватившись рукой за кустарник, росший на краю скалы, взглянула вниз. На каменном выступе, метрах в десяти от нее, лежал Хенрик. Было видно, что ему здорово досталось. Сусанна в ужасе отпрянула и стремглав побежала в дом.
- Петронилла!!! Петро…
- Чего тебе, оглашенная, - начала было служанка, но увидев бледную как смерть Сусанну, сменила свой недовольный тон. – Что случилось?
- Там Бёрн. Он. Скала. Ветер…
- Ты можешь толком объяснить, что случилось? – резко прервала ее нянька, и девушка расплакалась. Старушка смягчилась, обняла свою любимицу и увлекла в гостиную.
Всхлипывая, Сусанна рассказала Петронилле о происшедшем. Та нежно обняла девушку, и горестно вздохнула.
- Вот и беда пришла в наш дом. – Суси подняла на нее заплаканное лицо. – Все образуется, а пока надо послать кого-нибудь посмотреть, что там с Бёрном.
Тяжелое предчувствие не покидало старую женщину. Слуга, которого нянька послала к скале, вернулся скоро, он не обнаружил Бёрна.
Айхштетт.
Полутемная комната была аскетичной, под стать своему хозяину, угрюмому, уже немолодому человеку. Из мебели в комнате был стол из темного мореного дуба, слегка покосившийся стул и небольшой стеллаж с книгами. Готтхольд фон Петерс был знатного роду, из богатой семьи, но деньги с детства не интересовали его, и уже в четырнадцать лет он вступил в доминиканский орден.
Учеба давалась юноше легко, вера его была крепка, а помыслы чисты. Сдержанность и религиозность не были оставлены без внимания его духовным наставником, и Готтхольд к тридцати годам стал настоятелем аббатства. В Айхштетт судьба забросила его несколько лет назад.
Морщины бороздили его высокий лоб, губы были крепко сжаты, и только глаза были по-прежнему светло-голубыми, как небо за окном его темного пристанища. Готтхольд никогда не допускал никаких сомнений в том, что он поступает правильно, исполняя волю Церкви.
- Ваша светлость, к Вам посетитель, - заглянул в комнату его секретарь Джуст.
- Проси, - мгновенно ответил фон Петерс, откидываясь на спинку стула.
Человек, которого увидел Петерс, вызвал у него жалость, смешанную с неприязнью. Лицо его было покрыто свежими ссадинами и царапинами, но не это вызвало неприязнь у Готтхольда, а вороватые глаза доносчика. То, что это был доносчик, инквизитор догадался сразу - сказывался опыт.
- Я Вас слушаю, садитесь, - тихо сказал фон Петерс – он всегда говорил тихо, если собеседник ему не нравился.
- У меня не терпящее отлагательства дело, милейший, - заискивающим голосом начал тот. - Мое имя Хенрик фон Бёрн из Шнера – может быть, вы слышали?
- К делу, - нетерпеливо перебил его Готтхольд.
- Я столкнулся с ведовством!
- Факты?
- Что? - испуганно сжался Хенрик.
- Я спрашиваю, есть ли у Вас факт колдовства и ереси? – раздражаясь, привстал Петерс.
- Конечно, милейший, конечно есть… Дело в моих соседях, у Хартера есть дочка-красавица, только повадилась она в последнее время с демоном знаться…
Вызвав в кабинет секретаря и своих помощников, священников Вальтера и Коха, инквизитор приступил к обычному допросу свидетеля. Все показания записывались Джустом, осмотр потерпевшего подтвердил его слова.
Когда дверь за доносчиком закрылась, Готтхольд почувствовал себя смертельно уставшим дряхлым стариком, а ведь в этом году ему минуло всего сорок три года. Он вздохнул:
- Джуст! Подготовить арест, я подпишу.
- Да, Ваша светлость, - мгновенно отозвался секретарь, стоящий рядом.
- Надо ли осмотреть место у скалы, для подтверждения показаний, господин? – спросил Вальтер.
- Потом, - отмахнулся от него Петерс.
Замок Хартер.
Хартер огромными шагами мерил пространство своего кабинета. Рассказ служанки о происшествии на скале привел его в бешенство. Перед его глазами в одно мгновенье промелькнул десяток картин, о которых он слышал. Ужасные расправы творились в стране: женщин казнили десятками, иногда, как говорили, по единственному доносу, без фактов и доказательств. Сотни костров унесли по всей Баварии невинные жизни. Трудно было поверить, что все приговоренные были ведьмами – об этом думал каждый, но брат боялся брата, а друг – друга. Доносы стали привычным делом горожан, сельчан и даже знатного сословия.
"Уберечь, увезти, спрятать! Нет, нельзя, так возникнет еще больше подозрений".
В конце-концов, он опустился на широкую скамью, обитую зеленым бархатом, и уронил на руки свою взлохмаченную голову.
- Господи! Помоги! Не допусти несправедливости! Защити мою дочь! Что хочешь проси у меня взамен, - упав на колени, он принялся горячо молиться.
Айхштетт.
Готтхольд уже знал, что ждет Сусанну Хартер. И знал, что ждет его. Сомнений нет, он лишь сосуд, наполненный Господом, которому ничего не дано решать – только верить и исполнять святую волю понтифика Пия V, но за годы работы в Айхштетте он успел возненавидеть себя, свою жизнь…
Девушку привезли рано утром. Именно в эти предрассветные часы Церковью совершались аресты. Первая встреча с подозреваемыми проходила в кабинете Готтхольда, где выслушивались доносы, и почти сразу выносились решения.
В пять сорок утра фон Петерс был уже на ногах. Переступая порог своего кабинета, который примыкал к не менее аскетичной спальне, он внутренне собрался, оставил за порогом Готтхольда-человека, становясь простым Служителем Церкви. Так он делал всегда, обычно это помогало.
Она сидела на краешке стула. Тоненькая и испуганная. В ее глазах была и мольба, и страх, и что-то еще, неподдающееся объяснению.
"Темные глаза, не к добру", – с усмешкой отметил про себя Готтхольд.
В отличие от тех, кто уже побывал в этой комнате, эта девушка молчала, но взгляд ее был тяжелее оков, которые стягивали его сердце на протяжении последних лет.
- Сусанна Хартер? – твердо спросил он.
- Да, – глядя ему в глаза, дрожащим голосом ответила девушка.
Петерсу не хотелось вести обычную в таких случаях беседу. Он знал, что вина этой женщины, "Девочки", поправил он себя мысленно, доказана, и дело за малым – добиться ее признания. За малым ли?
- Ты знаешь, в чем тебя обвиняют? – спросил фон Петерс, задавая вопросы четким отрывистым голосом.
- Нет, господин, - было видно, что девочка изо всех сил сдерживает слезы.
- Ты обвиняешься в ереси и преступлении против человека при помощи вызывания демонических сил. Тебя обвиняют в ведовстве.
Девушка лишь сжала платок в руках так, что костяшки ее пальцев побелели.
- Так, - чтобы немного разрядить обстановку, почти неофициальным тоном продолжил инквизитор. – Давай уточним. Ты проживаешь в замке Хартер?
Петерсу вдруг захотелось, чтобы все оказалось сном. Не только этот допрос и эта испуганная девочка на стуле в его кабинете, но и дни и ночи, проведенные на службе Господа в этом городке, кабинет, наполненный голосами доносчиков, темная комната подвального помещения, хранившая запахи сотен человеческих тел, прошедших через нее. Он мечтал, чтобы в этот момент Господь забрал его к себе и избавил от того, что он делает, но Иисус молчал. Он вернее Готтхольда знал, что суждено, а чему не бывать никогда. Допрос шел по привычной колее: предъявление обвинения, зачитывание показаний свидетеля по делу - Хенрика фон Бёрна, уточняющие вопросы. Все как всегда, но отчего же сегодня так сжимала шею священника Петерса его черная сутана, и так мало воздуха проникало в комнату через узкое, похожее на бойницу, окно?
- Итак, Сусанна Хартер, вы признаете себя виновной?
- Нет, святой отец, – тихо, но уверенно ответила узница.
- Подумай, дитя мое, ты еще можешь спасти свою жизнь, получив лишь наказание. Подумай как следует!
- Я невиновна! – еще тверже ответила девушка.
Готтхольд вздохнул. Теперь ее ждет Багровая комната, которую окрестили так после нескольких первых арестов – кровавые следы впитались в камень и дерево намертво. Комната, расположенная в глубоком подвале и так была не особенно привлекательной, а теперь она навевала откровенный ужас.
- Увести!
Сусанну подхватили под руки двое вошедших на зов охранников. Встав на ватные ноги, она охнула.
- Ничего, колдунья, - усмехнулся один из конвоиров. – Сейчас отдохнешь.
- Без лишних разговоров, - почти рявкнул на него Готтхольд, и девушку увели.
***
Небольшая коморка с каменной скамьей и отверстием в полу – вот и вся обстановка камеры, в которую привели Сусанну. Захлопнулась тяжелая дверь, и девушка устало опустилась на каменное ложе. Она была смертельно напугана. Всего несколько часов назад Суси была дома, спала в собственной постели, не ведая дурных предчувствий… «А теперь… Что теперь?». Но самым странным было то, что перед глазами Сусанны стоял образ усталого инквизитора, его голубые глаза, нахмуренный лоб и плотно сжатые губы. Ей хотелось провести руками по его лицу, разглаживая морщинки, целовать его в такие измученные глаза, но как ни пыталась, она не могла вспомнить имени притягивающего ее человека.
«Что это?», - с тревогой думала девушка. – «Что со мной, Господи?».
Она поджала под себя босые ноги, а потом и вовсе легла на холодную постель. Сон победил Сусанну сразу - организм сам нашел способ облегчить ее страдания.
Она бежала по широкому лугу, ее ноги почти невесомо касались цветов. Бежала счастливая, влюбленная, бежала к нему… Он ждал ее, на краю луга у леса: высокий, крепкий, улыбающийся и родной, и тени усталости не было на его лице… Вдруг все изменилось: луг пропал, девушка оказалась одна, куда ни глянь – чернота и бесконечность. Мурашки побежали по ее коже от громкого голоса:
- Чего ты хочешь?! Чего ты ждешь от него?! Он твой палач!
- Нет! Я люблю его! – закричала она в ответ, оглядываясь в поисках обладателя голоса, но никого не увидела.
Неожиданно она снова очутилась на лугу. Желанный мужчина протягивал к ней руки и звал ее.
- Сусанна, иди ко мне, не бойся! Ты нужна мне! Ты очень нужна мне!
Шагнув вперед, она провалилась в ужасающую бездну, и только голос следовал за ней: "Ты нужна мне, Сусаннаааааа…"
Девушка проснулась, лоб ее был покрыт испариной, а дыхание стало учащенным. «Я люблю его? Этого не может быть. Я его совсем не знаю», - говорил ее разум. «Я так хочу его видеть», - отвечало ее сердце. «Не может этого быть, не может», - не в силах совладать с силой эмоций, девушка расплакалась, но слезы принесли лишь едва заметное облегчение.
«Мне это только кажется», - решила, наконец, Сусанна. – «Увижу его и пойму, что ошибаюсь».
В этот момент дверь ее камеры открылась, пропуская охранника.
- На выход, ведьма, - грубо сказал он.
- Куда меня ведут? – осмелилась спросить девушка.
- Не положены разговоры! Хотя… за сладкий поцелуй я могу сказать, что тебя ждет, - с развязной ухмылкой добавил солдат.
К счастью, подошедший к ним священник, один из тех, кто участвовал в допросе, избавил ее от необходимости отвечать.
- В Багровую ее, - скомандовал он.
Страшные кровавые следы были повсюду: на стенах, креслах с шипами, различных приспособлениях, вид которых не оставлял сомнений в их назначении. Среди всего этого кошмара стоял Готтхольд фон Петерс – имя вдруг отчетливо всплыло в ее памяти. Он стоял, освещенный светом сальных свечей, кроме них ни единый луч не проникал в это страшное подземелье. Она встретилась с ним взглядом… и мир пропал, растворившись в ворохе ее чувств. «Это правда! Я люблю его», - обреченно смирилась она.
Готтхольд смотрел на черноволосую девушку со странным чувством. Впервые за годы работы Старшим инквизитором Айхштетта, он не хотел выполнять свои обязанности. Он и раньше не горел желанием делать это, но сейчас Готтхольд всеми силами своей души жаждал другого, в чем сам себе не мог признаться. Скрипучий голос Коха вернул его к действительности.
- Начнем?
- Пожалуй, - отводя в сторону взгляд от черных глаз, ответил инквизитор.
Девушку раздели и уложили на деревянное ложе. Поиск «ведьминских мест» был еще не пыткой, а необходимостью доказать вину подозреваемой. Прокол острой иглой различных частей тела должен был выявить нечувствительные участки кожи, это было достаточным свидетельством сговора с дьяволом. «Признайся, признайся же раньше, чем это начнут делать», - молил он. – «Девочка, я не хочу видеть твои страдания», - отчего-то ласково к ней обращаясь, мысленно просил Петерс.
Кох уже подступил к ней с острым инструментом, как вдруг Готтхольд шагнул ближе.
- Позволь мне сделать это самому!
- Но Святейший…
- Я сказал, что хочу сделать это сам! – Кох передал Готтхольду иглу и отступил.
Огромные черные глаза смотрели прямо в его душу так доверчиво, что ему стало не по себе. Она молчала. Наклонившись к ней, он еще раз спросил.
- Ты отказываешься признать свою вину?
Вместо того, чтобы ответить на вопрос, девушка подалась вперед, насколько позволяли ее путы, и тихо сказала:
- Ты не должен винить себя… Готтхольд…
Эти слова будто громом отозвались в его сердце, не совладав с собой, он отпрянул, но сразу же взял себя в руки.
- Отец Кох, - суровым голосом прогремел он, - мне нужна новая игла, эта затупилась.
Зная, что инструменты находятся за ширмой в углу, он выигрывал несколько мгновений. Солдаты у двери Багровой комнаты не могли слышать его слов, и, наклонившись к самому лицу девушки, он быстро зашептал.
- Сусанна, ты должна сознаться, и тогда я смогу спасти тебя. Понимаешь? – силясь увидеть ответ в ее глазах, он склонился еще ниже.
- Я невиновна! – едва слышно ответила девушка.
- Не время упрямиться, просто доверься мне.
Она понимала, что даже если он спасет ее от смерти, не будет «их», а только она и он. Она не сможет шептать ему "люблю", разглаживая суровые брови, не сможет делить с ним дом и постель, наслаждаясь каждой минутой жизни, не сможет родить ему детей. Не больше мгновенья потребовалось ей, чтобы осознать, что любовь сильнее страха смерти. Она прошептала:
- Я люблю тебя. Знаю, как глупо это звучит, но люблю. Мне кажется, я любила тебя всегда… Не вини себя, просто дай мне умереть, умоляю – это самое лучшее, что ты можешь мне дать.
- Прошу, Ваша светлость, – протягивал ему новую иглу Кох. Старший инквизитор Готтхольд фон Петерс взял, казавшийся раскаленным, инструмент.
* * *
В кабинете, на покосившемся стуле, сидел согбенный горем старик с глубокой сединой в густых волосах, только голубые глаза позволяли узнать в нем Готтхольда фон Петерса.
«Сколько дней прошло с момента ареста Сусанны?» - думал он. Ему казалось, что прошла уже вечность. Взяв себя в руки, он крикнул:
- Джуст, пусть ко мне приведут Сусанну Хартер!
- Но она не может ходить, - робко заметил заглянувший на зов секретарь.
- Тогда пусть принесут! – закричал Старший инквизитор.
Спустя какое-то время дверь в его кабинет открылась, и охранник внес существо, некогда бывшее молодой красивой девушкой.[/indention]
Волосы ее были спутаны, лицо и тело, там, где не было прикрыто рубашкой, покрывали кровоподтеки и ссадины, но в глазах светилась радость – она снова видела Готтхольда.
- Оставьте нас, - прикрикнул тот на солдата.
Когда дверь закрылась, он припал на колени перед девочкой, будто растерзанной диким зверем.
- Прости меня! Прости, – заплакал инквизитор, уронив голову на колени пленницы.
- Мне не за что прощать тебя, Готтхольд, - прошептала Сусанна запекшимися кровью губами.
- Нет, я виновен, но я могу кое-что сделать для тебя. Вот только, согласишься ли ты?
Он замолчал, ожидая хоть какого-то ответа, но девушка не шевельнулась, ни одного звука не слетело с ее разбитых губ. Она смотрела на него с такой любовью и самоотрешенностью, что он с трудом выдерживал этот взгляд.
- Сусанна, - достав из складок сутаны небольшой флакон с бесцветной жидкостью, взволнованным голосом зашептал он. – Если ты выпьешь это, то оставишь наш безумный мир, не будешь больше страдать от боли разочарований, потерь и неверия…
- Подожди, - прервала его девушка, от физической боли и волнения она почти хрипела. – Ты хочешь дать мне яд? – ей снова пришлось перевести дыхание, чтобы продолжить, даже в минуты отчаянья не преставая думать о нем. – Но что будет с тобой?
- Никто не узнает. Пройдет почти четверть часа, прежде чем яд подействует. Да и кому будет интересно, отчего умерла ведьма в своей камере. Не бойся, выпей…
Глаза девушки лихорадочно горели, сквозь ссадины на лице было видно, как она побледнела. Все ее существо было сосредоточием борьбы с болью.
- Готтхольд, ты самое лучшее, что было в моей жизни, - при этих словах инквизитора передернуло. – Я люблю тебя и умру абсолютно счастливой, если ты пообещаешь мне… - девушка, смотрела ему в глаза, будто собираясь впитать в себя любимый образ.
Он, затаив дыхание, ждал. Ему казалось, он знал, какова будет ее просьба, и боялся этого.
- Если ты пообещаешь мне… не убивать себя.
Петерс вздрогнул – именно этого он и боялся. Слезы застыли в глазах девушки, она вся дрожала, ожидая ответа. Взглянув на нее, он уверенно сказал.
- Я выполню твою просьбу.
Девушка протянула к нему бессильные руки, и, отбросив последние сомнения, он порывисто прижал к себе худенькое израненное тельце.
- Я люблю тебя, люблю, - говорил он.
- Повтори это еще раз! – она уже не пыталась сдерживать слезы, они текли двумя ручейками, смывая запекшуюся кровь с измученного лица.
- Я люблю тебя, Сусанна, - как эхо отозвался он. – Ты, должна знать это. Я никогда, никого не любил, кроме Иисуса, – произнося последнее слово, он сжался, сдерживая слезы.
- Готтхольд, Готтхольд, - вырывая его из нерадостных мыслей, прошептала девушка. Ее бессильные руки обвивали его шею, а слезы омывали лицо священника – Любимый… Любимый мой, – сначала робко, а потом увереннее, попросила она. - Обещай мне позаботиться о моем отце и Петронилле.
- Петронилле? – переспросил Петерс.
- Это моя нянюшка, она тоже будет страдать.
- Не бойся, я все сделаю. Выпей же - ты умрешь спокойно, яд действует медленно, это хорошая смерть - ты просто заснешь тихим сном и забудешь о боли.
Он прислонил к ее губам пузырек, и она в одно мгновенье осушила его. По комнате расплылся едва различимый запах горького миндаля.
- Я люблю тебя, Готтхольд. Я всегда буду любить тебя…
Старший инквизитор с усилием поднялся на ноги, и будто страшась самого себя, закричал:
- Уведите пленницу в камеру…
Отвернувшись к окну, он едва сдерживал подступившие к горлу рыдания. Перед его глазами стоял образ юной черноволосой девушки, красивой и невинной, такой, какой он впервые увидел ее.
Сентябрь 1572г.
Замок Хартер.
Огромный луг был усыпан красивыми цветами, высоко в небе догорали звезды, постепенно растворяясь в багровой дымке. Бывший Старший инквизитор Айхштетта лежал в высокой траве, еще пахнущей летом.
«Ты нужна мне, Сусанна, как ты нужна мне», - думал он.
Весь его облик говорил о перенесенных мучениях: его светло серые глаза больше не отражали голубого неба, волосы стали белее снега, морщин на лице прибавилось, а сам он как-то высох. Но он жил, и только ему было известно, чего это стоило. С подозрениями Церкви удалось справиться без труда, помогло его влияние в высших церковных кругах, а вот с болью потери… Кроме того, он не уберег ни замка Хартер, ни самого Хартера - после смерти Сусанны имущество семьи было конфисковано, а отец скончался буквально на следующий день, следы Петрониллы и вовсе потерялись. И вот, сейчас он пришел сюда, в места, которые знали черноволосую девушку, помнили ее смех и видели ее счастливой.
- Я обещал тебе не убивать себя, Сусанна Хартер, но не давал обещания жить, - сказал он, обращаясь к небу. – Мой срок пришел, я это чувствую. Скоро я приду к тебе.
Он лежал, глядя в бесконечно прозрачное небо, потом глаза Готтхольда медленно закрылись, дыхание стало тише, и израненное сердце перестало биться. Над лугом близ замка Хартер занимался рассвет.
. Вы уже у нас творцы и фантазии вам не занимать!
Мне, как одной из жертв Михея, хоть и не прописанной в рассказе, понравилось, хотя, конечно, есть к чему придраться. 
