Оладушка
Ассоциация критиков
Добро пожаловать на первоапрельский маскарад в "Прозе"!
Вход свободный для всех желающих, нежелающих, которых так себе и прочих! 
На нашем карнавале под масками скрылись некие известные на форуме и местами даже знаменитые творческие личности. Каждый из них написал рассказ или миниатюру на заданную тему "ЛИСТ". Ваша задача - угадать, кто скрывается под какой маской, и прислать вашу версию "кто есть ху" мне в приват до полуночи 15 апреля. Тот (или те), кто будет ближе всех к истине и угадает больше всего масок, получит зелёный статус "Самый проницательный читатель-2007".
Напоминаю, что это игра, а не конкурс. Качество текстов не оценивается, но если кому-нибудь захочется написать отзыв на отдельные произведения или каждое из них - милости просим высказываться в этой теме. Здесь же задаём вопросы, ежели таковые возникнут. А вот предположения и домыслы об авторстве очень просим держать при себе.
Кто не ищет лёгких путей, тот может даже не открывать общий список участников.
А вот и наши маски, прошу любить и жаловать:
Первая маска:
Однажды мрачным ноябрьским утром композитор Ференц Лист проснулся со страшного бодуна и увидел рядом с собой расхристанную девку, читающую газету. "Baszom a Kristus Mariyat! - воскликнул Ференц и от удивления даже перешел на немецкий язык. - Warum liest diese Hure die Zeitung hier?!"
А чтобы соответствовать своей венгерской национальности, добавил на мадьярском: "Rossz Csillag Allat Sziletett"
Все эти словесные упражнения привели прославленного композитора в чувства. Он встал с кровати и отправился в кабинет. Там он посмотрел в окно и с неудовольствием обнаружил, что золотая осень закончилась, и вместе с ней, похоже, уходит и его вдохновение. "Ну уж к черту, - подумал Лист, почему-то по-русски, - я не дам паршивой природе прервать самый плодотворный период моей жизни". С этими мыслями он вытащил из конторки пачку нотных листов, баночку рыжей гуаши и принялся творить.
Спустя полчаса любопытный взгляд мог заметить прославленного венгерского композитора в его саду, развешивающим на деревьях нотные листы с изображенными на них желтыми листьями - а ведь деревья были высажены эдаким амфитеатром! Время от времени Ференц отрывался от своей работы, показывал хмурым небесам кулак и глумливо кричал в зенит: "In your face, bloody weather! In your bloody freaking face!" Естественно, по-английски.
Закончив украшение деревьев, Ференц отошел на почтительное расстояние и поглядел на результаты своих трудов. И остался доволен: еще утром мертвый, холодный, бесцветный сад теперь сверкал всеми оттенками яичного желтка.
"А теперь, - решил Лист, - музыка". Он подошел к разукрашенным деревьям (а они были высажены в форме амфитеатра), сорвал с одного из них лист покрасивее, разорвал его на мелкие кусочки и забил им припасенную заранее трубку. Пару минут композитор постоял в задумчивости, кутаясь в халат и потягивая золотистый, с медовым привкусом дым, потом, наконец-то, решился, раскинул руки, как дирижер.
Деревья задрожали от напряжения.
Ференц Лист глубоко вздохнул и прикрыл глаза.
Деревья зашелестели кронами.
Ференц взмахнул руками.
Деревья грянули:
Над Дунаем зорька занималась,
А в воде плескались караси.
И надежды больше не осталось,
Что дойду до родней я земли,
Ох, листочек, ты листочек,
Мой листочек ты резной,
В клетку, в крапинку, в цветочек,
Раскудрявый и шальной!
Горизонт подернулся туманом,
В темноте запели комары.
Завозились в луже поросята
И собрались жаворонки спать.
Ох, листочек, ты листочек,
Мой листочек ты резной,
В клетку, в крапинку, в цветочек,
Раскудрявый и шальной!
Не кричи над плешью моей, ворон.
Я не стану кормом для тебя.
Меня ждет в краю моей родная.
Эх, хорошо, аж хочется плясать!
Долго еще великий композитор махал руками, присаживался от натуги, прыгал на месте и выкрикивал обрывочные фразы на всевозможных языках. До самого вечера деревья, высаженные амфитеатром, выводили рулады на самые разные мотивы, пока Листу, наконец, не надоело и он не выругался, скинул халат прямо в грязь и отправился спать.
Теперь, я надеюсь, не нужно объяснять, почему деревья были высажены в форме амфитеатра.
Вторая маска:
В зале было шумно. Все время кто-то входил: то высокий состоятельный граф с супругой, то кроткая вдова в длинном черном платье с высоким воротом, то журналисты, - тяжелая дверь то и дело отворялась, а к десяти часам вообще осталась открытой. Просторный зал городского суда, своей красотой и величием соответствующий родной Вене, быстро наполнился самыми разными людьми. Все они пришли в этот день в суд и расселись на узких деревянных лавках с одной целью: посмотреть судебный процесс над Яниной Траберт, печально известной во всей Европе как самая неуловимая преступница. Но именно Австрии выпала «честь» быть родиной этой известной личности и именно здесь проходил над ней суд. Янина оставалась неуловимой ровно пять лет. Пять лет удачных браков, неизменно заканчивающихся трагичной смертью мужа, пять лет обеспеченной, беззаботной жизни, пять лет свободных путешествия по Европе… До тех пор, пока некий «союз криминалистов» не набрал достаточно сил, чтобы действительно начать бороться с преступниками, скрывающихся от правосудия в разных странах. Янину нашли на юге Франции в недавно приобретенном личном имении, когда доказательств было уже достаточно, чтобы обвинить молодую женщину в брачных аферах и нескольких убийствах…
Этим успехом правосудие было обязано одному человеку – талантливому юристу Францу фон Листу, который первый предложил создать международный союз криминалистов. И сейчас этот человек сидел в зале, наслаждаясь триумфом и гениальностью своей идеи. Он сидел в первом ряду, на который не пускали никого из свободных посетителей – он был предназначен для приглашенных гостей. В их число и входил высокий и красивый мужчина с немного угрюмым лицом и уверенной походкой – Францу фон Листу.
Он оглядел зал и поморщился – шум действовал ему на нервы. Ведь все эти люди понимали, что вердикт вынесен уже на закрытом заседании, что это всего лишь театр, спектакль для публики, жаждущей страстей, интриги, истерик, слез! И никто не гнушался этим представлением, и люди валили посмотреть на то, как женщину приговорят к пожизненному лишению свободы.
Наконец долгожданный для всех момент наступил: высокие тяжелые двери заперли, в зал вошел судья. Зрители радостно загудели, и судья, медленно опустившись на стул, был вынужден призвать шумевших людей к порядку, после чего приказал ввести обвиняемую.
Франц еще не видел её - на закрытое заседание он попасть не смог, - и поэтому появление в зале маленькой, хрупкой женщины в помятом черном платье было для него неожиданно вдвойне. Он смотрел на неё, не в силах отвести взгляд, пораженный, наверное, в сердце, хотя почему-то противно заныло в животе. А Янина Траберт спокойно проплыла (да, да, именно проплыла: спокойно, величаво, ровно держа спину и подчеркнуто не глядя ни на кого вокруг, но вместе с тем не гордо, а как-то трагично, что заставляло, несмотря на все доводы разума, сердцем жалеть её) к трибуне. Повернулась лицом к залу, демонстрируя красные заплаканные глаза,
распухшее лицо и блеснувшие слёзы, которые тут же смахнула платочком, зажатым в чересчур старательно дрожащей руке. Большие карие глаза девушки шарили по залу, цепляясь за каждое новое лицо, старательно всматривались в него, как будто кого-то искали, но женщина не забывала иногда тяжело вздыхать. Наконец её глаза нашли Франца и, повинуясь безошибочной женской интуиции, впились в него, но не надолго: их застлали слезы, вызванные небольшим усилием воли этого хрупкого создания, представшего перед сотней самых разных людей, чтобы быть обвиненным в страшных преступлениях.
Франц уже был не молод. Он посвятил всю свою жизнь юриспруденции и криминологии, стал уважаемым человеком, читал лекции в лучших институтах, являлся автором многих научных трудом, был счастливо женат… но никогда не влюблялся. По-настоящему, безумно, до помрачения рассудка и боли во всем теле. И жил он без этого, в принципе, не плохо. До этого дня, когда в зал вплыла она…
Заседание продолжалось долго. Судье, седому человеку в старых очках, не составляло труда делать вид, что это оригинальный суд, на котором решится судьба международной преступницы. Он задавал вопросы холодным, негромким голосом, Янина отвечала, ломала руки, плакала, иногда слезы высыхали, и её голос становился ровным и спокойным, иногда он снова срывался на рыдания, а Франц не мог отвести от неё взгляд.
- Виновна!- с яростным торжеством провозгласил судья, уже предвкушая отдых и долгожданный обед в ресторане в центре Вены. Зрители радостно воскликнули, уже не стараясь делать вид, что они сочувствуют женщине, и начали расходиться. Янина усмехнулась и как-то по-особенному посмотрела на Франца. Теперь она ему не казалась хрупким невинным созданием, теперь она была сильной, страстной женщиной, которая является самим дьяволом, никак не меньше.
Франц вышел из оцепенения, когда зал почти опустел. Янины Траберт в зале не было. Он вскочил, выбежал в коридор, где толпились люди, обсуждая прошедшее заседание и где не было и следа прекрасной преступницы.
Огромный ком поднял откуда-то из живота и разлился неприятным предчувствием важных событий в области сердца. Руки похолодели и начали дрожать, а голова закружилась. Почти бегом Франц поднял по крутым ступенькам наверх, где он занимал огромный кабинет с прекрасным видом на город, и принялся мерить его широкими быстрыми шагами.
Завтра Траберт должны увезти в тюрьму. Да-да, завтра… И он её уже никогда не увидит. Завтра… Да, так будет лучше.
Только почему-то на сердце все тревожнее и тревожнее. Стакан виски, налитый дрожащей рукой и выпитый залпом, ничуть не помог.
Завтра… В семь. Да, ровно в семь надо быть у городской тюрьмы. Его пропустят. Его не посмеют задержать. И он сможет её вывести. Спасти.
Ведь она ни в чем не виновата. Конечно, не виновата! Это всё глупый союз криминалистов! Но он, Франц фон Лист, сможет помочь бедной женщине. Он выпустит её. И тогда всё будет хорошо. Еще стакан виски… И еще. Ещё! Ещё! Ещё!
Солнце медленно выкатилось по серому небу из-за горизонта. Старый экипаж уезжал из Вены утром, когда все заняты. А в экипаже тряслась маленькая, хрупкая женщина с упрямым, ожесточенным выражением лица. На её губах иногда лукавой змейкой появлялась улыбка, но быстро пряталась.
Она ошиблась. Второй раз. Первый, когда не послушала друга и не сбежала вовремя из поместья на юге Франции, где её и поймали. Второй, когда доверилась интуиции и чувствам этого хмурого человека из первого ряда.
О, она знала, кто это! Это по его вине Янина Траберт оказалась в этом дрянном экипаже, осужденная на пожизненное прозябание в тюремной камере.
Франц фон Лист! Да будь он проклят с его «союзом криминалистов» и несчастными чувствами, которые она смогла всколыхнуть в его сердце!
- Будь проклят!- прошипела Янина Траберт, стиснув до боли кулачки.
Просыпаться было невыносимо тяжело. Болело абсолютно всё, но сильнее всего сердце. Чувство невыносимой безысходности овладело всем существом Франца. Он, с трудом вспомнив предыдущий день, вскочил... Покачнулся, сел, обхватив голову руками: стрелки часов показывали полдень. никто так и не узнал, что он возненавидел союз криминалистов, он, Франц фон Лист, его создатель…
Третья маска:
Вход свободный для всех желающих, нежелающих, которых так себе и прочих! 
На нашем карнавале под масками скрылись некие известные на форуме и местами даже знаменитые творческие личности. Каждый из них написал рассказ или миниатюру на заданную тему "ЛИСТ". Ваша задача - угадать, кто скрывается под какой маской, и прислать вашу версию "кто есть ху" мне в приват до полуночи 15 апреля. Тот (или те), кто будет ближе всех к истине и угадает больше всего масок, получит зелёный статус "Самый проницательный читатель-2007".
Напоминаю, что это игра, а не конкурс. Качество текстов не оценивается, но если кому-нибудь захочется написать отзыв на отдельные произведения или каждое из них - милости просим высказываться в этой теме. Здесь же задаём вопросы, ежели таковые возникнут. А вот предположения и домыслы об авторстве очень просим держать при себе.
Кто не ищет лёгких путей, тот может даже не открывать общий список участников.
1. Alessa
2. deja
3. favoritka
4. Frau_Muller
5. Fulbert
6. Gordo
7. KISA Ванская
8. Micki
9. Old_Nik
10. Sirin
11. Дочь Билла Гейтса
12. Если
13. Мавка
2. deja
3. favoritka
4. Frau_Muller
5. Fulbert
6. Gordo
7. KISA Ванская
8. Micki
9. Old_Nik
10. Sirin
11. Дочь Билла Гейтса
12. Если
13. Мавка
А вот и наши маски, прошу любить и жаловать:
Первая маска:
The Least Interesting Story
Падают листья кленовые
с ясеня.
Ну ничего себе,
+
Хайку
с ясеня.
Ну ничего себе,
+
Хайку
Однажды мрачным ноябрьским утром композитор Ференц Лист проснулся со страшного бодуна и увидел рядом с собой расхристанную девку, читающую газету. "Baszom a Kristus Mariyat! - воскликнул Ференц и от удивления даже перешел на немецкий язык. - Warum liest diese Hure die Zeitung hier?!"
А чтобы соответствовать своей венгерской национальности, добавил на мадьярском: "Rossz Csillag Allat Sziletett"
Все эти словесные упражнения привели прославленного композитора в чувства. Он встал с кровати и отправился в кабинет. Там он посмотрел в окно и с неудовольствием обнаружил, что золотая осень закончилась, и вместе с ней, похоже, уходит и его вдохновение. "Ну уж к черту, - подумал Лист, почему-то по-русски, - я не дам паршивой природе прервать самый плодотворный период моей жизни". С этими мыслями он вытащил из конторки пачку нотных листов, баночку рыжей гуаши и принялся творить.
Спустя полчаса любопытный взгляд мог заметить прославленного венгерского композитора в его саду, развешивающим на деревьях нотные листы с изображенными на них желтыми листьями - а ведь деревья были высажены эдаким амфитеатром! Время от времени Ференц отрывался от своей работы, показывал хмурым небесам кулак и глумливо кричал в зенит: "In your face, bloody weather! In your bloody freaking face!" Естественно, по-английски.
Закончив украшение деревьев, Ференц отошел на почтительное расстояние и поглядел на результаты своих трудов. И остался доволен: еще утром мертвый, холодный, бесцветный сад теперь сверкал всеми оттенками яичного желтка.
"А теперь, - решил Лист, - музыка". Он подошел к разукрашенным деревьям (а они были высажены в форме амфитеатра), сорвал с одного из них лист покрасивее, разорвал его на мелкие кусочки и забил им припасенную заранее трубку. Пару минут композитор постоял в задумчивости, кутаясь в халат и потягивая золотистый, с медовым привкусом дым, потом, наконец-то, решился, раскинул руки, как дирижер.
Деревья задрожали от напряжения.
Ференц Лист глубоко вздохнул и прикрыл глаза.
Деревья зашелестели кронами.
Ференц взмахнул руками.
Деревья грянули:
Над Дунаем зорька занималась,
А в воде плескались караси.
И надежды больше не осталось,
Что дойду до родней я земли,
Ох, листочек, ты листочек,
Мой листочек ты резной,
В клетку, в крапинку, в цветочек,
Раскудрявый и шальной!
Горизонт подернулся туманом,
В темноте запели комары.
Завозились в луже поросята
И собрались жаворонки спать.
Ох, листочек, ты листочек,
Мой листочек ты резной,
В клетку, в крапинку, в цветочек,
Раскудрявый и шальной!
Не кричи над плешью моей, ворон.
Я не стану кормом для тебя.
Меня ждет в краю моей родная.
Эх, хорошо, аж хочется плясать!
Долго еще великий композитор махал руками, присаживался от натуги, прыгал на месте и выкрикивал обрывочные фразы на всевозможных языках. До самого вечера деревья, высаженные амфитеатром, выводили рулады на самые разные мотивы, пока Листу, наконец, не надоело и он не выругался, скинул халат прямо в грязь и отправился спать.
Теперь, я надеюсь, не нужно объяснять, почему деревья были высажены в форме амфитеатра.
Вторая маска:
Юрист
В зале было шумно. Все время кто-то входил: то высокий состоятельный граф с супругой, то кроткая вдова в длинном черном платье с высоким воротом, то журналисты, - тяжелая дверь то и дело отворялась, а к десяти часам вообще осталась открытой. Просторный зал городского суда, своей красотой и величием соответствующий родной Вене, быстро наполнился самыми разными людьми. Все они пришли в этот день в суд и расселись на узких деревянных лавках с одной целью: посмотреть судебный процесс над Яниной Траберт, печально известной во всей Европе как самая неуловимая преступница. Но именно Австрии выпала «честь» быть родиной этой известной личности и именно здесь проходил над ней суд. Янина оставалась неуловимой ровно пять лет. Пять лет удачных браков, неизменно заканчивающихся трагичной смертью мужа, пять лет обеспеченной, беззаботной жизни, пять лет свободных путешествия по Европе… До тех пор, пока некий «союз криминалистов» не набрал достаточно сил, чтобы действительно начать бороться с преступниками, скрывающихся от правосудия в разных странах. Янину нашли на юге Франции в недавно приобретенном личном имении, когда доказательств было уже достаточно, чтобы обвинить молодую женщину в брачных аферах и нескольких убийствах…
Этим успехом правосудие было обязано одному человеку – талантливому юристу Францу фон Листу, который первый предложил создать международный союз криминалистов. И сейчас этот человек сидел в зале, наслаждаясь триумфом и гениальностью своей идеи. Он сидел в первом ряду, на который не пускали никого из свободных посетителей – он был предназначен для приглашенных гостей. В их число и входил высокий и красивый мужчина с немного угрюмым лицом и уверенной походкой – Францу фон Листу.
Он оглядел зал и поморщился – шум действовал ему на нервы. Ведь все эти люди понимали, что вердикт вынесен уже на закрытом заседании, что это всего лишь театр, спектакль для публики, жаждущей страстей, интриги, истерик, слез! И никто не гнушался этим представлением, и люди валили посмотреть на то, как женщину приговорят к пожизненному лишению свободы.
Наконец долгожданный для всех момент наступил: высокие тяжелые двери заперли, в зал вошел судья. Зрители радостно загудели, и судья, медленно опустившись на стул, был вынужден призвать шумевших людей к порядку, после чего приказал ввести обвиняемую.
Франц еще не видел её - на закрытое заседание он попасть не смог, - и поэтому появление в зале маленькой, хрупкой женщины в помятом черном платье было для него неожиданно вдвойне. Он смотрел на неё, не в силах отвести взгляд, пораженный, наверное, в сердце, хотя почему-то противно заныло в животе. А Янина Траберт спокойно проплыла (да, да, именно проплыла: спокойно, величаво, ровно держа спину и подчеркнуто не глядя ни на кого вокруг, но вместе с тем не гордо, а как-то трагично, что заставляло, несмотря на все доводы разума, сердцем жалеть её) к трибуне. Повернулась лицом к залу, демонстрируя красные заплаканные глаза,
распухшее лицо и блеснувшие слёзы, которые тут же смахнула платочком, зажатым в чересчур старательно дрожащей руке. Большие карие глаза девушки шарили по залу, цепляясь за каждое новое лицо, старательно всматривались в него, как будто кого-то искали, но женщина не забывала иногда тяжело вздыхать. Наконец её глаза нашли Франца и, повинуясь безошибочной женской интуиции, впились в него, но не надолго: их застлали слезы, вызванные небольшим усилием воли этого хрупкого создания, представшего перед сотней самых разных людей, чтобы быть обвиненным в страшных преступлениях.
Франц уже был не молод. Он посвятил всю свою жизнь юриспруденции и криминологии, стал уважаемым человеком, читал лекции в лучших институтах, являлся автором многих научных трудом, был счастливо женат… но никогда не влюблялся. По-настоящему, безумно, до помрачения рассудка и боли во всем теле. И жил он без этого, в принципе, не плохо. До этого дня, когда в зал вплыла она…
Заседание продолжалось долго. Судье, седому человеку в старых очках, не составляло труда делать вид, что это оригинальный суд, на котором решится судьба международной преступницы. Он задавал вопросы холодным, негромким голосом, Янина отвечала, ломала руки, плакала, иногда слезы высыхали, и её голос становился ровным и спокойным, иногда он снова срывался на рыдания, а Франц не мог отвести от неё взгляд.
- Виновна!- с яростным торжеством провозгласил судья, уже предвкушая отдых и долгожданный обед в ресторане в центре Вены. Зрители радостно воскликнули, уже не стараясь делать вид, что они сочувствуют женщине, и начали расходиться. Янина усмехнулась и как-то по-особенному посмотрела на Франца. Теперь она ему не казалась хрупким невинным созданием, теперь она была сильной, страстной женщиной, которая является самим дьяволом, никак не меньше.
Франц вышел из оцепенения, когда зал почти опустел. Янины Траберт в зале не было. Он вскочил, выбежал в коридор, где толпились люди, обсуждая прошедшее заседание и где не было и следа прекрасной преступницы.
Огромный ком поднял откуда-то из живота и разлился неприятным предчувствием важных событий в области сердца. Руки похолодели и начали дрожать, а голова закружилась. Почти бегом Франц поднял по крутым ступенькам наверх, где он занимал огромный кабинет с прекрасным видом на город, и принялся мерить его широкими быстрыми шагами.
Завтра Траберт должны увезти в тюрьму. Да-да, завтра… И он её уже никогда не увидит. Завтра… Да, так будет лучше.
Только почему-то на сердце все тревожнее и тревожнее. Стакан виски, налитый дрожащей рукой и выпитый залпом, ничуть не помог.
Завтра… В семь. Да, ровно в семь надо быть у городской тюрьмы. Его пропустят. Его не посмеют задержать. И он сможет её вывести. Спасти.
Ведь она ни в чем не виновата. Конечно, не виновата! Это всё глупый союз криминалистов! Но он, Франц фон Лист, сможет помочь бедной женщине. Он выпустит её. И тогда всё будет хорошо. Еще стакан виски… И еще. Ещё! Ещё! Ещё!
Солнце медленно выкатилось по серому небу из-за горизонта. Старый экипаж уезжал из Вены утром, когда все заняты. А в экипаже тряслась маленькая, хрупкая женщина с упрямым, ожесточенным выражением лица. На её губах иногда лукавой змейкой появлялась улыбка, но быстро пряталась.
Она ошиблась. Второй раз. Первый, когда не послушала друга и не сбежала вовремя из поместья на юге Франции, где её и поймали. Второй, когда доверилась интуиции и чувствам этого хмурого человека из первого ряда.
О, она знала, кто это! Это по его вине Янина Траберт оказалась в этом дрянном экипаже, осужденная на пожизненное прозябание в тюремной камере.
Франц фон Лист! Да будь он проклят с его «союзом криминалистов» и несчастными чувствами, которые она смогла всколыхнуть в его сердце!
- Будь проклят!- прошипела Янина Траберт, стиснув до боли кулачки.
Просыпаться было невыносимо тяжело. Болело абсолютно всё, но сильнее всего сердце. Чувство невыносимой безысходности овладело всем существом Франца. Он, с трудом вспомнив предыдущий день, вскочил... Покачнулся, сел, обхватив голову руками: стрелки часов показывали полдень. никто так и не узнал, что он возненавидел союз криминалистов, он, Франц фон Лист, его создатель…
Третья маска:
Второй отряд безнадежно отставал во всех конкурсах. Голосистые девчонки из первого занимали призовые места на всех концертах и музыкальных викторинах. Дружные "Робинзоны" из шестой дачки собирали все грамоты на футбольных полях, и даже мальки из отряда Леры Калининой отхватили первое место в конкурсе рисунков на асфальте. Второй же отряд неизменно был вторым. Или третьим. И вообще – не везло ребятам. Да еще Митя Соловьев, наилюбимейший вожатый, свалился посредине смены с ангиной и уехал в городДо конца смены оставалась неделя, и пробиться к вершинам славы отряду не светило. Поэтому, когда объявили о блиц-конкурсе рисунков, воспитательница Елена Сергеевна предложила:
– Диночка, может, хоть ты попробуешь?
– Я? – растерялась Дина Ромашова, тихоня и самая маленькая девчонка в отряде "Репейники".
– Динка, давай! – завопили "репейные" девчонки, собравшиеся на веранде после купания.
И даже пацаны поддержали:
– Давай, Ромашова!
– Ты вон как отрядную газету разрисовала.
– Ага, только арбуз все равно "Дельтаплану" дали...
– Закройся, Веткин! Подумаешь, арбуз. Динка все равно выиграет.
– А что надо рисовать? – осторожно спросила, уже смирившись с участью "художника", Дина.
– Блиц-конкурс,– объяснила воспитательница. – Сегодня после ужина на концертной площадке соберут "художников", дадут лист бумаги, тему, и прямо там, за десять минут надо будет что-то изобразить.
– Эс Вэ говорила, что задание будет необычное, – встряла Анька-проныра. – Например, нарисовать мечту. Или доброту.
– Абстрактные понятия, – пропищал Кирилл Дёмин, кучерявый очкарик, который слишком много знал для двенадцатилетнего мальчика.
Эс Вэ – это была Света Ванюшина, старшая вожатая "Рассветного". От имени или от должности придумали ей прозвище, но весь лагерь называл Светку именно этой аббревиатурой. Анька Чикина по прозвищу Проныра всюду таскалась за вожатым пятого отряда Лешей Батуриным, и была в курсе всех вожатских придумок.
– Ты справишься, – заверила Проныра Диночку.
На столбе закричал хриплый динамик, собиравший отряды на ужин.
Эс Вэ, надевшая по случаю вечернего мероприятия украшенную стразами кофточку, раздала участникам конкурса чистые листы ватмана и толстенные синие фломастеры.
Голубой трикотаж с блестящими буквами "Kiss me..." обтягивал Светкину грудь так, что двое участников, Юрка Злобин из первого отряда и толстый Сёмочка из третьего, заглядевшись, не сразу расслышали задание.
– Задание кому-то может показаться сложным, но в этом весь интерес, – объявляла Эс Вэ, морщась под взглядами мальчишек. – Итак. Вам надо нарисовать... НЕЧТО.
– Чево-о? – протянул Злобин.
– Не "чево", а "нечто". Я говорила, что может быть непросто. Ваша фантазия вам всё подскажет. Начинайте. Времени – пятнадцать минут.
Антон, ди-джей "Рассветного" запустил какую-то негромкую музыку, и полдесятка голов склонились над листами бумаги.
Дина намотала на палец прядь волос, покусала с досадой кончик фломастера и уставилась на лист бумаги.
«Нечто… Боже, ну зачем я согласилась? Совсем ничего в голову не лезет, – вздохнула она. – Как его рисовать, это нечто?»
Часики на запястье показали, что прошло уже четыре минуты.
«Тупица ты, Ромашова, – обругала себя Диночка. – Вот опозоришь отряд. Снова… Вон Сёмочка пыхтит, наверно уже все нарисовал, опять первое место отхватит».
Толстяк и в самом деле сопел над рисунком, размашистыми штрихами закрашивая какую-то живописно-бесформенную кляксу. Устроившаяся за соседним столом рыженькая Маринка из пятого отряда («Дельтаплан») увлеченно водила фломастером, выводя извилистые линии. Злобин яростно грыз стебелек травы: похоже, ему тоже ничего не лезло в голову. Как и маленькому Сережику из «Солнышка». Малыш растеряно оглядывался на вожатую Леру, но Эс Вэ в самом начале запретила всяческие подсказки «из зала». Сережик обиженно моргал и, кажется, был готов заплакать.
«Я вот тоже готова, – подумала Дина. – Нечто… Эс Вэ уже не знает, что и придумать…»
Она снова посмотрела на чистый лист ватмана. Плотный, голубоватый… красивый. Как можно рисовать на такой красоте какую-то глупость? Лист этот – новёхонький, как первый зимний день. Как тишина в только что построенном, но еще незаселенном доме. Как нечто… Нет, как ничто…
Дина сняла с фломастера колпачок и в нижнем правом углу листа вывела крохотную букву «Е». Ведь между «ничто» и «нечто» – разница в одну букву. «Мне надо меньше общаться с Кириллом», – досадливо подумала Дина и с последними аккордами ди-джейской композиции, отмерявшей время конкурса, отдала лист подошедшей Эс Вэ.
Попробовать привезенный из города торт Дина почти не успела. Вместо бисквитно-кремовой вкуснятины рот был занят бесконечными «спасибо» в ответ на поздравления отряда «Репейники». По правде говоря, Диночка не слишком любила сладкое, тем более, что куда слаще было у неё на сердце, когда она вновь и вновь подходила к отрядной доске объявлений и читала крупные буквы:
НАГРАЖДАЕТСЯ 2-ой отряд «Репейники», занявший I место в конкурсе оригинальных рисунков, и лично – Ромашова Дина.И – размашистая подпись Эс Вэ в правом нижнем углу.
– Диночка, может, хоть ты попробуешь?
– Я? – растерялась Дина Ромашова, тихоня и самая маленькая девчонка в отряде "Репейники".
– Динка, давай! – завопили "репейные" девчонки, собравшиеся на веранде после купания.
И даже пацаны поддержали:
– Давай, Ромашова!
– Ты вон как отрядную газету разрисовала.
– Ага, только арбуз все равно "Дельтаплану" дали...
– Закройся, Веткин! Подумаешь, арбуз. Динка все равно выиграет.
– А что надо рисовать? – осторожно спросила, уже смирившись с участью "художника", Дина.
– Блиц-конкурс,– объяснила воспитательница. – Сегодня после ужина на концертной площадке соберут "художников", дадут лист бумаги, тему, и прямо там, за десять минут надо будет что-то изобразить.
– Эс Вэ говорила, что задание будет необычное, – встряла Анька-проныра. – Например, нарисовать мечту. Или доброту.
– Абстрактные понятия, – пропищал Кирилл Дёмин, кучерявый очкарик, который слишком много знал для двенадцатилетнего мальчика.
Эс Вэ – это была Света Ванюшина, старшая вожатая "Рассветного". От имени или от должности придумали ей прозвище, но весь лагерь называл Светку именно этой аббревиатурой. Анька Чикина по прозвищу Проныра всюду таскалась за вожатым пятого отряда Лешей Батуриным, и была в курсе всех вожатских придумок.
– Ты справишься, – заверила Проныра Диночку.
На столбе закричал хриплый динамик, собиравший отряды на ужин.
Эс Вэ, надевшая по случаю вечернего мероприятия украшенную стразами кофточку, раздала участникам конкурса чистые листы ватмана и толстенные синие фломастеры.
Голубой трикотаж с блестящими буквами "Kiss me..." обтягивал Светкину грудь так, что двое участников, Юрка Злобин из первого отряда и толстый Сёмочка из третьего, заглядевшись, не сразу расслышали задание.
– Задание кому-то может показаться сложным, но в этом весь интерес, – объявляла Эс Вэ, морщась под взглядами мальчишек. – Итак. Вам надо нарисовать... НЕЧТО.
– Чево-о? – протянул Злобин.
– Не "чево", а "нечто". Я говорила, что может быть непросто. Ваша фантазия вам всё подскажет. Начинайте. Времени – пятнадцать минут.
Антон, ди-джей "Рассветного" запустил какую-то негромкую музыку, и полдесятка голов склонились над листами бумаги.
Дина намотала на палец прядь волос, покусала с досадой кончик фломастера и уставилась на лист бумаги.
«Нечто… Боже, ну зачем я согласилась? Совсем ничего в голову не лезет, – вздохнула она. – Как его рисовать, это нечто?»
Часики на запястье показали, что прошло уже четыре минуты.
«Тупица ты, Ромашова, – обругала себя Диночка. – Вот опозоришь отряд. Снова… Вон Сёмочка пыхтит, наверно уже все нарисовал, опять первое место отхватит».
Толстяк и в самом деле сопел над рисунком, размашистыми штрихами закрашивая какую-то живописно-бесформенную кляксу. Устроившаяся за соседним столом рыженькая Маринка из пятого отряда («Дельтаплан») увлеченно водила фломастером, выводя извилистые линии. Злобин яростно грыз стебелек травы: похоже, ему тоже ничего не лезло в голову. Как и маленькому Сережику из «Солнышка». Малыш растеряно оглядывался на вожатую Леру, но Эс Вэ в самом начале запретила всяческие подсказки «из зала». Сережик обиженно моргал и, кажется, был готов заплакать.
«Я вот тоже готова, – подумала Дина. – Нечто… Эс Вэ уже не знает, что и придумать…»
Она снова посмотрела на чистый лист ватмана. Плотный, голубоватый… красивый. Как можно рисовать на такой красоте какую-то глупость? Лист этот – новёхонький, как первый зимний день. Как тишина в только что построенном, но еще незаселенном доме. Как нечто… Нет, как ничто…
Дина сняла с фломастера колпачок и в нижнем правом углу листа вывела крохотную букву «Е». Ведь между «ничто» и «нечто» – разница в одну букву. «Мне надо меньше общаться с Кириллом», – досадливо подумала Дина и с последними аккордами ди-джейской композиции, отмерявшей время конкурса, отдала лист подошедшей Эс Вэ.
Попробовать привезенный из города торт Дина почти не успела. Вместо бисквитно-кремовой вкуснятины рот был занят бесконечными «спасибо» в ответ на поздравления отряда «Репейники». По правде говоря, Диночка не слишком любила сладкое, тем более, что куда слаще было у неё на сердце, когда она вновь и вновь подходила к отрядной доске объявлений и читала крупные буквы:
НАГРАЖДАЕТСЯ 2-ой отряд «Репейники», занявший I место в конкурсе оригинальных рисунков, и лично – Ромашова Дина.

Мне понравилось. Написано хорошо =)

Вообще, в кустах перед рассветом должно быть влажно от росы, наверное. Или ещё от чего-нибудь =) Как в анекдоте:


Если честно, я думала, что малый объём меня с потрохами выдаст, а поди-ка, ни один не угадал =) Видать, я ещё мало здесь флудила
Плюс - незабываемые впечатления от того момента, когда до меня дошло, почему мою миниатюру называют "стёбом над конкурсом" - потому что там про маску!