Серые сны
Порой мне снятся сны о людях, с которыми я никогда не встречалась. Но о них я знаю больше, чем о любом из своих близких.
Эстер смотрела на огонь в камине и прислушивалась к тому, как в соседней комнате разговаривают ее муж и падчерица. Она могла разобрать даже отдельные реплики Якоба, в то время как голос Кассандры был едва слышен. Они говорили о ней. Об Эстер и ее болезни.
Вся семья считала, что она стала угасать из-за смерти первенца, но дело было в доме. По крайне мере, так думала сама Эстер.
Стоило ей переступить порог дома – пришло понимание: этот старый особняк хранит верность своей прежней хозяйке – Леоне, матери Кассандры. Якоб посмеялся над страхами жены и сказал, что она привыкнет. Ей оставалось только поверить.
Эстер не говорила мужу, падчерице или кому-то еще, но ей часто слышались голоса. Они шептали, кричали, плакали, и не удавалось понять слов. Она не искала говоривших, знала, что это только в ее голове.
Когда родился Пауль ей даже показалось, что дом смилостивился и принял ее. Но меньше чем через полгода ее первенец умер. Весь мир Эстер погиб вместе с ним. Она удивлялась тому, почему все вокруг до сих пор ходят, говорят, дышат.
— Отец хочет похоронить Пауля в семейном склепе, - сказала Кассандра в тот день.
Они встретились с мачехой в гостиной, возле картины с изображением ночного особняка.
— Но ведь тогда я не смогу приходить и разговаривать с ним, - тихо ответила Эстер – она боялась спускаться в склеп, - и возле его могилы не будут расти гладиолусы и фиалки, а я не смогу посадить куста смородины. Как же так можно?
— Он умер, - ответила Кассандра, - и ему все равно. Ты можешь говорить, где захочешь, и представлять, что с ним. Ты можешь посадить цветы в саду и считать, что на его могиле.
Тогда Эстер посмотрела в глаза падчерице и увидела там только свое отражение.
Пауля похоронили в семейном склепе.
С тех пор Эстер боялась не только дома, но и Кассандры. Она знала, что падчерица – врач, но никогда не могла представить рядом с ней других людей. Даже среди родственников она выглядела неуместно, будто бы жила отдельно от этого мира и заглядывала изредка, не больше чем на пару минут.
Голоса затихли. По звуку шагов Эстер поняла, что в комнату вошел Якоб: он ходил шаркая, осторожно передвигал ноги, словно боялся упасть.
Он встал за спиной жены: Эстер чувствовала его тепло. Якоб дышал тяжело, будто после забега, так бывало всегда, когда ему надо было сказать что-то важное, но решительности не хватало. Эстер понимала, что разговор начинать ей, но она и так знала все реплики:
— Что говорит Кассандра? – спросит она.
— Ты все слышала? – удивится Якоб.
— Только голоса.
— Она считает, что у тебя депрессия… Милая, ты еще молодая и у нас будут дети.
— Но Пауля не будет, - ответит Эстер и Якоб попытается что-то ответить, но потом молча уйдет и она снова будет тихо смотреть как горит огонь в камине.
Так что лучше не начинать разговор: беречь голос свой и мужа.
— Милая, что с тобой? – спросил Якоб.
Эстер показалось, что сочувствие в его голосе слишком наигранное, будто бы он не заботится о ней, а только изображает хорошего мужа.
— Со мной все в порядке! – резко ответила она. - Не стоит беспокоиться.
— Если ты так говоришь…
Эстер повернулась к нему и ей стало стыдно за грубость: Якоб казался действительно несчастным.
— Прости. Я плохо себя чувствую, наверное – погода.
— Да, - ответил он быстро, - осень, такая погода не создана для людей, хорошо только дождевым червям…
— Я пойду, посплю, - сказала Эстер.
Якоб кивнул.
Эстер лежала на кровати и прислушивалась: дом глушил все звуки и казалось, что только она – единственный живой человек в нем. Серая слякоть за окном была неслышной, словно повесили плотную пыльную штору.
Эстер любила дождь: любила слушать, как он барабанит по стеклу, любила запах сырой земли. Но эта морось была для нее совсем другой: какой-то липкой и неживой. Неправильной. Ненастоящей.
Дверь распахнулась и в комнату быстрым шагом вошел Якоб. Эстер села на кровати, она хотела спросить: «Что случилось?» - но побоялась, увидев, что лицо мужа перекошено злобой. Он распахнул дверцу шкафа и оттуда выступил красивый мужчина.
— Жаль, что ты забыла про меня, любимая, - сказал он и выстрелил в нее из револьвера.
Она знала, что рана смертельна, но больно не было. Так, наверное, чувствует себя актриса, героиню которой убили. Ее муж ударил красавца ножом, но тот, перед тем, как умереть выстрелил еще раз. В Якоба.
Эстер резко села – опять этот сон. Хотя она и не расстилала кровать, а только прилегла поверх покрывала – привычный ночной кошмар нашел ее. Много дней подряд ей снился Клеменс, ее первая любовь.
Они познакомились пять лет назад, тогда она только переехала в этот город, к своей больной тетке. Красивый юноша неожиданно влюбился в непримечательную девушку, он готов был носить Эстер на руках, а она готова была смотреть на него всю жизнь… Но началась война и Клеменс ушел. Два года от него не было вестей. Тетка умерла – болезнь истощила ее силы, а в отчем доме никто не ждал младшую дочь и слишком опасной была дорога. Тогда в жизни Эстер появился Якоб и она полюбила снова.
Когда они поженились ей было двадцать пять, а ему пятьдесят, но это не имело никакого значения ни для одного из них.
Но, полюбив своего нового мужа, Эстер продолжала любить Клеменса. Если он вернется и придет к ней... Это будет больно, что бы она ни выбрала. Предательства не избежать. Уйти к своей первой любви – предать Якоба, оставить все по прежнему – предать Клеменса.
Сон преследовала ее и Эстер боялась, что он сбудется. Так в детстве каждую ночь ей снился дом посреди реки, стая крыс на крыше и тонущие ласточки, кричащие по-человечески. Почти год она боялась воды, а потом, во время весеннего паводка, река вышла из берегов и затопила город. Но умерли тогда немногие – сон сбылся не до конца.
Эстер поднялась и подошла к окну: морось прекратилось, но небо до сих пор было затянуто серыми тучами. Деревья с обвислыми, безлистыми ветками навевали горечь: для Эстер конец года всегда наступал осенью.
Она провела рукой по своим тусклым каштановым волосам и непрошено пришли мысли о Леоне – первой жене Якоба и матери Кассандры. Не было ни одного портрета или фотографии, но люди всегда рады рассказать о других, а Эстер хорошо умела слушать.
У Леоны были густые черные волосы, ниспадающие мелкими завитками до середины спины, миндалевидные глаза, фигура, как у танцовщицы и руки с длинными тонкими пальцами. В ней был аристократизм, который мог заставить даже старое платье казаться изысканным нарядом. Рядом с ее дочерью, которую не интересовала собственная внешность, Эстер чувствовала себя серой мышью, а рядом со своей предшественницей и вовсе стала бы пустым местом.
Леона ушла молодой, она оставила мужу воспоминания о себе и маленькую Кассандру. Почти двадцать лет Якоб оставался вдовцом.
Все чаще Эстер казалось, что муж ждет от нее не ее слов, а слов Леоны, ждет не ее поступков, а поступков Леоны… И она не могла дать ему то, чего он так хотел.Было бы легче, если бы хоть характеры походили друг на друга. Но они были различны, как легкая хмарь и бесчинствующий ураган.
Эстер любила тишину, любила книги, любила сидеть у окна или камина. Компании, званные вечера и шумные походы в город или на природу не нравились ей, а то и пугали. Даже раньше она редко смеялась, а переступив порог этого дома – перестала совсем.
Иногда ей казалось, что не существует никой Эстер, а есть только призрак, дух, созданный особняком и присвоивший себе чужое имя.
Она мельком глянула в зеркало, одернула свое платье: светло-бежевое, в полумраке оно казалось серым, и вышла из спальни. В коридоре легкий сквозняк коснулся босых ног и Эстер пожалела, что не обулась, но возвращаться туда, где к ней так часто приходил кошмар, не хотелось.
Пускай в этом доме кошмары и были рядом с ней постоянно.
Свет ламп на стенах странно колебался, будто от ветра, а деревянный пол, потолок и панели на стенах напоминали ей не то о гробе, не то о старой шкатулке.
Эстер быстро прошла коридор и спустилась по одной из дополнительных лестниц, штопорами пронизывающих все этажи. Она не знала точно куда хочет идти, но направилась в гостиную: там был камин, а на полу лежал ковер. Было приятно даже представлять, как босые ступни коснутся мягкого ворса. Но у самой двери она услышала голос Кассандры и приостановилась. Падчерица с кем-то разговаривала. Эстер разобрала и второй голос: гортанный, но при этом тихий, будто бы сминающий слова в комок. Так говорила только Бинга: сестра бабушки Якоба. Это была старуха с согнутой вопросительным знаком спиной и тонкими костлявыми руками. Она всегда носила шали, укутывающие ее плечи, поясницу и голову, а из-под них выглядывали на удивление новые винно-красные платья. Один раз Эстер видела Бингу с непокрытой головой и знала, что волос у той не осталось. Она редко выходила из своей комнаты и редко разговаривала с кем-то. Значит – случилось что-то важное.
— …Она должна… Нельзя больше… Ей нужно… - Эстер могла разобрать только отдельные слова Кассандры, но поняла, что речь идет о ней.
— У нее есть сны, - ответ Бинги был слышен яснее, - у нее есть право, у нее есть имя. У тебя нет снов, нет права и нет имени. Уходи и не беспокой меня больше!
Эстер услышала, шаги и прежде, чем успела отойти – ее падчерица вышла, почти выскочила, из комнаты.
Кассандра была зла, насколько злой может быть глыба льда. Она взглянула на мачеху, и у той сердце дернулось, как в судороге. Отражение в темных глазах раздробилось на тысячу мелких осколков, а потом будто утонуло. Кассандра повернулась на каблуках и ушла по коридору в сторону столовой.
— Не стой у дверей, миоро, - сказала Бинга, выходя из гостиной, - демоны живут в переходах. Идем со мной.
Она всегда называла Эстер «миоро» и никто из тех, кого она спрашивала, не мог сказать, что это означает.
Несмотря на возраст – Бинга двигалась легко, как будто плыла. Она вышла к главной лестнице и начала подниматься. Эстер за ней, на третьей ступеньке ей, как всегда, показалось, что на втором этаже раздался детский плач. Когда это только началось – она взбегала вверх, с мыслями о Пауле, но сейчас уже не делала так: шла спокойно, будто не было ничего. Бинга только плотнее закуталась в шаль.
Они в молчании поднялись и прошли по коридору к дальней комнате, которая была ближе всех к котельной. На их пути только один раз попалась служанка, но и та скользнула мимо, как кошка на охоте. Бинга сняла ключ с браслета, открыла дверь и пустила Эстер вперед, быстро вошла следом и с щелчком закрыла их изнутри.
Комнатка раньше была кладовкой: маленькой и без окон. От духоты и жара голова начинала кружиться. Куда бы не смотрела Эстер: везде были шали. Они укрывали низкий шкаф, грудой лежали посреди комнаты, несколько больших устилали пол, одна укутывала плафон лампы, а еще две – были прибиты к стенам.
— Садись на кровать, - сказала Бинга.
Она прошла к шкафу и начала что-то искать в нем, Эстер не сразу поняла, что сложенные посреди комнаты шали, на самом деле, лежат на кровати. Она различила сверху одну незаконченную. Но сесть не успела: Бинга нашла то, что искала. В руках у нее была вытянутая коробочка, она сунула ее в руки Эстер, открыла дверь и втолкнула ее в коридор, а потом снова закрылась изнутри.
После душной комнаты – казалось, что в остальном особняке значительно холоднее.
Эстер собиралась посмотреть на то, что дала ей Бинга, но снова услышала детский плач. В этот раз – совсем недалеко. Она пошла на голос и оказалась перед дверью в одну из гостевых спален. Ребенка слышно не было, но другой голос – женский, тихо пел. Эстер открыла дверь.
Комната была такой же, как и другие спальни в особняке: кровать, низкий комод, ваза с длинными стеблями сухоцветов, окно, занавешенное плотными шторами, и несколько темных картин на стенах. Но посреди нее в огромном кресле сидела женщина. Эстер не могла сказать какого цвета волосы у незнакомки, какая на ней одежда, какой формы нос, какие руки или ноги: взгляд будто скользил прочь. Приходили ассоциации, но все не связанные между собой: женщина была похожа на птицу, на рыбу, на змею, на бабочку, на паука, на колесо и стелющийся туман. И непохожа ни на что.
— Ты искала меня, надо же… - сказала незнакомка, и голос ее Эстер тоже не смогла бы описать.
Единственное, что удалось действительно увидеть – спицы в руках незнакомки и странного вида кружево. Оно было насыщенно-красным и будто бы мокрым, к нему тянулись нити из корзины на полу.
— Ты скучаешь по сыну? – спросила женщина.
В корзине у ее ног что-то зашуршало и всхлипнуло, Эстер бросилась прочь из комнаты. В коридоре она почти налетела на падчерицу.
— В чем дело? – холодно спросила Кассандра.
— Там… - Эстер передернуло.
Дочь Якоба вздохнула и распахнула дверь спальни, откуда только что выскочила ее мачеха. Эстер опасливо заглянула через плечо: в комнате не было никого. Исчезло даже кресло, в котором сидела незнакомка.
Кассандра обошла комнату, остановилась возле окна, зпоправила шторы. Эстер чувствовала себя так, будто сделала что-то непозволительно-стыдное и должна сейчас оправдываться, но она не знала, что говорить.
— Что это? – спросила Кассандра.
Она указывала на коробку в руках Эстер, та только сейчас поняла, что держала ее все это время, но так и не посмотрела, что же в ней.
— Это старуха дала?
Эстер не ответила, она подняла крышку – внутри лежали старые вязальные спицы, погнутые и покрытые темными пятнами.
— Она хорошо к тебе относится, - сказала Кассандра.
В ее спокойном голосе Эстер почудилась зависть.
— Почему ты так думаешь? – тихо спросила она у падчерицы.
— Старуха считает, что они, - Кассандра указала на спицы, - нужны для общения с Богом.
— Я думала, что говорить с Богом может любой человек.
Кассандра хмыкнула, ее мачеха почувствовала себя еще более нелепо, чем пару минут назад.
— Говорить – да, но ты теперь можешь слышать, что он тебе отвечает.
Эстер почувствовала, что к ней подступает сумасшествие. Это было не то привычное безумие, что пряталось под ступеньками лестницы и подстерегало во снах, нет – это было что-то новое. Она говорит с Кассандрой о Боге, с той самой Кассандрой, которая считала пустыми формальностями похороны своего брата и свадьбу отца.
— Ты говоришь так, будто веришь, - сказала ей Эстер.
Кассандра глянула на нее и отвернулась к занавешенному окну. Они были почти ровесницами, но Эстер внезапно почувствовала себя значительно старше.
— Я не… Верю, - тихо ответила Кассандра, - не вижу снов. Но знаю. Мне пора… Идти, извини.
Она быстро вышла из комнаты, задев Эстер рукавом.
Ночь заглушала краски еще больше серой слякоти неба. Пыльное покрывало за окном стало почти черным, а почти все светильники в особняке погасили. Эстер прислушивалась к дыханию Якоба и пыталась не уснуть. Еще одного сна наполненного страхами и неясными символами она бы не вынесла.
В спальне стало светлее, но будто бы не света стало больше, а Эстер начала видеть лучше.
— Бинга хотела, чтоб мы увиделись.
Эстер вздрогнула – в ногах кровати присела та женщина, которая вязала тогда в гостевой комнате. Ее черты снова ускользали, но было понятно, что она улыбается.
— Разве ты несчастна, Эстер? – спросила она. – Разве у тебя нет любящего мужа, хорошего дома и всего, чего бы ты не пожелала?
— Это ты забрала Пауля?
— Его забрала лихорадка. Но ответь, моя дорогая, разве ты несчастна?
Эстер стало трудно дышать, будто великан положил ладонь ей на грудь.
— Это имеете значение? – спросила она, или, может быть, подумала, но для незнакомки подходил любой вариант.
— Конечно. У тебя есть то, о чем многие другие только мечтают, а цена, которую ты платишь, так мала…
— Цена?
— Кошмары, страхи, тоска, отчаянье, боль. Поверь мне – это мелочь по сравнению с тем, что могло быть.
Дышать становилась все труднее, но Эстер смогла спросить:
— Кто… Ты?
Незнакомка рассмеялась.
— Интересный вопрос. Бинга считает меня Богом, Касси тоже, хотя и пытается сделать вид, что меня не существует. Она даже перестала видеть сны, это так забавно, - женщина пожала плечами, - в любом случае – я та, кто берет свою цену. Спи.
Эстер показалось, что она идет ко дну, но там удалось встать на ноги и осмотреться: вокруг был туман, но стало понятно, что это детская, у дальней стены стояла кроватка, оттуда раздался веселый смех. Этот сон тоже снился ей раньше: сейчас она подойдет и увидит, что Пауля нет, а есть только скелет с гниющими кусками мяса.
— Я не соглашалась платить эту цену! – крикнула Эстер.
Она пошла прочь от кроватки, но комната вокруг не двигалась с места.
— Ты не нужна мне! – снова крикнула она.
— И что же ты будешь делать? – голос лился будто отовсюду и был похож одновременно и на скрип старой двери, и на шорох копошащихся в палой листве жуков, и на глухое биение чьего-то сердца.
— Жить.
— Ты не знаешь, что там, а здесь у тебя есть покой. Я защищаю тебя.
— Мне не нужна такая защита.
— Я убрала Клеменса, вы бы жили бедно и несчастно. Я дала тебе любовь и место, где жить. Почему ты так неблагодарна?
— Я не просила этого!
— Почему ты так неблагодарна? Ты будешь одна!
— Одиночество лучше тебя.
Эстер закричала, она вскочила и села на кровати, сердце колотилось с бешеной скоростью. Якоб заворочался рядом, но не проснулся. Эстер осторожно вытащила из-под подушки коробку, которую дала ей Бинга и открыла: старые спицы рассыпались в труху.
Будить Якоба не хотелось, потому Эстер переоделась в темноте, а обулась уже в коридоре. Она понимала, что должна уйти из особняка, хотя уверенности, что это поможет не было. Она хотела было взять деньги или еду, но поняла, что это не имеет значения.
Эстер спустилась по лестнице и остановилась перед входной дверью. Еще было время вернутся назад, лечь спать и сделать вид, что все хорошо. Время еще было…
— Ты уходишь.
Эстер повернулась: в двух шагах от нее стояла Кассандра. На ней был тот же костюм, что и днем, будто она и не ложилась.
— Да.
— Это не было вопросом.
Падчерица наклонила голову и сказала очень тихо, что Эстер даже решила, будто бы ей послышалось:
— Молодец. Я завидую.
— Ты тоже могла бы уйти, - тоже шепотом ответила ей Эстер.
Кассандра покачала головой.
— Не получится. Она меня не пустит.
Эстер точно знала, что «она» - эта та женщина, незнакомка. Вязальщица, в которой не было ничего человеческого.
— Ты же не видишь снов, Касси.
— Не вижу. Я долго этого добивалась. Но это пыль. Так хочет она, это ее развлекает. А ты… Ты свободна.
— Пусть Якоб не грустит обо мне, - тихо сказала Эстер, - передай ему, Касси.
— Он не будет, - ответила падчерица, - думаю, он вот-вот забудет тебя. Навсегда. Как и я. Прощай… Мама.
Это обращение заставило Эстер вздрогнуть. Она повернулась, открыла дверь и вышла прочь из старого особняка, в окна которого было видно сумрачное серое небо.
Она ступила на песок пустынного пляжа под мягким, еще не палящим, утренним солнцем. Ветер легонько шевелил ее волосы, а море мерно катило волны по левую руку от нее. Эстер скинула обувь, в первую секунду ей хотелось понести туфли в руках, но она передумала и оставила их на песке.
Впереди лежало будущее, новое и неизвестное. Может – ей будет хуже, может – лучше, но одно Эстер решила для себя точно: никогда и ни за что она не позволит себе снова оказаться в плену у серой, сонной, похожей на пыльную штору, слякоти.
);
);
