Хозяйка леса

[Нона]

Когда-то (кажись в марте-апреле) я уже пыталась выкладывать свои графоманские плоды труда. По некоторым причинам пришлось прерваться, и сейчас мне бы хотелось предложить на ваш строгий суд немного переделанное творение. Поэтому прошу перечитать, даже если читали.
Не судите слишком строго.
Чего бы такого еще сказать напутственного...
Больно не бейте

Название - исключительно рабочее.

- Машенька, вам плохо? Машенька, может быть водички?
«Не водички мне надо, а водочки».
Голова Никитки склонилась набок. Озадаченное выражение лица делало его еще смешнее, чем обычно: черные глазки-бусинки и пухлые щечки с вечным румянцем, трагически опущенные уголки рта и тонкие бровки домиком в сочетании давали весьма комичный эффект.
- Машенька! Машенька! А может врача?
- Никита, я и без этого обойдусь.
- Нет, Машенька, вам точно нехорошо, я же вижу…
- Никит, все отлично. Мне просто очень спать хочется, знаешь, устала я так…
- Да?..
Теперь на лице Никиты отобразилось дикое горе. Ему так хотелось поухаживать за Машенькой, а тут вдруг лишили этой возможности.
«В тебя леший вселился что ли? Говорят тебе – все хорошо! Так, Мария Федоровна, держим себя в руках….»
- Ты можешь идти, я сама со всем справлюсь, - Маша обвела взглядом заваленный бумагами стол, - тут немного.
- Машенька, вы меня пугаете, все-таки лучше я принесу вам таблеточку.
«Еще скажи марочку. Нет, я когда-нибудь превращу тебя в хомяка и отдам на растерзанье детям детсадовского возраста!»
- Таблеточку чего? Давай не будем преувеличивать мою банальную усталость.
- Как скажите, Машенька.
Никитка явно обиделся, но все же ушел из комнаты. Маша нашла в себе силы, и, поднявшись со стула, подошла к зеркалу.
- Краше в гроб кладут, - констатировало зеркало.
- Спасибо, честное мое!
- Ну, я же здесь не на правах мебели, а как друг и советчик! Причем, заметьте, Мария Федоровна, бескорыстный советчик!
- Спасибо, неподкупное и верное мое!
- Как хотите, Мария Федоровна, как хотите.
Зеркало тоже обиделось, и серо-синяя дымка заволокла его поверхность.
«Подумать только, даже не розовое сегодня».
Надо сказать, что в моменты радости Ирретрум, а именно так себя величало зеркало, становилось нежно зеленым. Но обычным его состоянием было матовый мутно-розоватый окрас. Этот хамелеонизм вызывался негативными или позитивными эмоциями, отраженными в его стекле и не понятно как им самим переработанными.
Маша тем временем подошла к окну: начало марта, обманчивое весеннее потепление, грязный снег и округлый силуэт Никиты на горизонте делали картину не обнадеживающей.
«И не полетаешь сегодня», - с грустью подумала Маша, садясь в черное кожаное кресло.
- Нет, ну, сколько можно жрать?! Машка! Ты толстеешь каждый месяц на пол кило! Я вот скажу Никите, оболтусу этому, он тебя живо на диету посадит! Мария, а ну-ка встала и сделала положенные 40 приседаний!
- Только не сейчас, только не сегодня, пожалуйста! Ты что не видишь, что я просто помирать готова!
- Ничего не знаю! Мария! Ты потом мне спасибо скажешь?
- Не хо-чу! Не бу-ду!
Но тут кресло само выплюнуло ее прямо на середину комнаты.
- Что это за свинство? Человек работал-работал весь день, а тут…
- Что? Не находишь слов? И правильно! Давай-давай, приседай.
Маше пришлось подчиниться, так как кресло угрожающе скрипнуло кожаной обивкой.
- Как…так…мож…но?..Кто…так…де…ла…ет?.И…ты…пос…ле….это…го…при.. лич…но…е…крес…ло?..
- Благодарность придет к тебе со временем.
- Я уже поняла, - в конец изнеможенная, красная от физических экзерсисов Маша плюхнулась на мягкое сиденье.
- А ты сегодня собираешься куда-нибудь?..
- Ты о чем?
- Ну, слыхала я, тут шабаш намечается у Катерины Петровны, ты там будешь?
- Черт!..
- Следи за словами!
- Прости. Я забыла! Обещала ведь придти! Но я совсем без сил.
- Раз обещала, то идти обязана.
- Да я встать-то не могу, какое уж там всю ночь…
- А мы через не могу.
- Ты жестока. А может…
- Нет! Полетишь и никаких такси!
- Да я не об этом. Может мне выпить…
- Ах, ты еще и выпить хочешь?! Да как…
- Ты выслушаешь меня? Может отварчику?
- А идея. Голова-девка! Знаешь где он? Перед употреблением встряхнуть!
- Да-да, помню…
«Отвар Кофий», - гласила надпись на бутылочке из темно-зеленого стекла. Выдернув присохшую пробку и взболтав содержимое, Маша сделала два больших глотка. Оторвавшись от горлышка сосуда, несчастная застыла с открытым ртом, так как жидкость буквально обжигала горло и язык. Глаза заслезились, а все тело девушки передернуло от омерзенья.
- Адская смесь! Тьфу-тьфу, - Маша начала энергично сплевывать все, что осталось во рту, и случайно попала на обивку кресла.
- Что за пень? Не человек, а дерево! Ты Кофий взяла?
- Да, конечно.
- Да не Кофий пить надо, не Кофий, а «Бодров корень отварной»!!! Что ж ты, дуреха, сделала!
- Ну, Кофий это ведь как кофе…
- Это у таких двоечников как ты он как кофе, а у всех бодров корень.
- Это уже извините, не сильна я в подобных премудростях.
- Так и знала ведь, так и знала!
- Все, все, не горячись…
Найдя на полке нужный пузырек, Маша выпила добрую половину отвара, но, подумав, допила всю баночку до конца.
- Сколько сейчас…мама родная! Так ведь закат скоро! Ну, все я полетела. Где моя бывалая?
- Не расшибись по дороге!
- Да, да…
Накинув черное вязаное пальто и такую же черную вязаную шапочку, Маша привычным жестом схватила из угла швабру с деревянной мореной ручкой. На подоконнике остались следы вчерашнего взлета – огромная царапина от каблука сапог юного пилота.
«Еще успеем покрасить».
Забравшись сначала на стул, а потом уже на окно девушка распахнула свободной рукой ставни. Холодом и сыростью потянуло с улицы.
- Ну, пока. Кто-нибудь окно закроет?
- А то. Веселись там.
- А то, - и с этими словами она оттолкнулась ногами от карниза. Скоро-скоро она увидит своих старых друзей, которые как обычно напьются наливочкой, скоро-скоро она увидит довольную пьяную рожу Никитки и постную мину Катерины Петровны. Уж скорее бы.
«Ой, как-то мне нехорошо», - подумала Маша, но швабра уже несла ее на северо-восток.

 

[Нона]

Хм, как все тихо... Ладно, выкладываю дальше.

Москва осталась позади, а Медвежьего озера все не было видно. Маша уже подумала, что заблудилась: по все подсчетам она пролетела пункт назначения полчаса назад или просто свернула с нужного курса.
«Подождите-ка, шоссе А-103, все правильно…черт, и карту не развернуть».
Холодный ветер бил в глаза, а натянуть повыше воротник пальто не было возможности – Маша крепко вцепилась в свою швабру.
«Тебя попробуй, отпусти, скинешь же сразу. Знаем ваши штучки. А внизу лужи».
Озера не появлялось на горизонте, и это стало серьезно беспокоить Машу, но дикие крики откуда-то сзади отвлекли ее от собственных переживаний.
- Машенька! Машенька!
Никитка что было мочи летел за ней. На руке у него болтались бесчисленные пакеты, которые били пухляка то по носу, то по уху. На какой-то момент они даже полностью закрыли ему видимость, и, если бы Маша не среагировала, то летели бы они оба белыми птицами вниз.
- Машенька, вы решили поехать! Я так рад, так рад! Видите, сколько всего я взял с собой? Это – коробочки (я хотел вам принести немножко салатика Катерины Петровны), а вот это бутылочки – я ж знаю, вы любите нектар ежевичный. Так, ну это канистрочка под наливочку… Машенька, а вам уже лучше?
«Как бы сказать, да не соврать?»
А это был действительно большой вопрос. С одной стороны, цвет лица Маши имел серовато-зеленоватый оттенок, с другой, Никитка же и на шаг не отступит в случае чего – весь вечер будет хлопотать вокруг и кудахтать как курица. Не утешительно.
- Да ничего и не было! Спасибо тебе, что заботишься, а как же тебе теперь быть со всей этой тарой?
- Ой, да придумаем! Нет, ну как ж я рад, что вы поехали!
- Ну, все полетели, а то уже опаздываем, - солнце почти село, - кстати, а мы не сбились с пути? Я тут не особо ориентируюсь….
Но Никитка ориентировался прекрасно. Он был самым главным ценителем и дегустатором Катерины Петровны и по этому поводу каждые выходные и тем более праздники наведывался к ней на дачу. Оказалось, что через 7 минут надо было свернуть на восток, а там до озера рукой подать.
«Нет, ну надо кому-то жить в такой…!?»
Маша, как истинный городской житель, не понимала всей прелести деревни и отказывалась даже пытаться понять ее. Всю жизнь обитая в западном административном округе столицы, она искренне любила цивилизацию. И пусть близость Москвы-реки иногда навевала тоску по природе, она все же предпочитала уют собственной квартиры палаткам и кострам.
- Приземляемся, Машенька. Вон там за рощей, домик нашей хозяюшки, а нам надо пройти через нее.
«Что за безумное расточительство Силы? Разве это рационально? Зачарованная роща! Когда ты в такой глуши, какому идиоту придет в голову тащится сюда на звуки шабаша?! Ту же ни одной деревни по близости с конца восемнадцатого века. Ведьмы тут давно жили, и все это отлично знали!»
Посадка летательных средств прошла более или менее гладко (Никитка все-таки уронил свою поклажу). Маша же чуть не упала от головокружения – похоже, что Кофий давал о себе знать. Постояв минуту с закрытыми глазами, опираясь на швабру она немного пришла в себя.
- Ну что? Двинули? – нарочито бодро спросила Маша Никиту и ступила в березовую рощу.
Ночное небо сливалось с лесом. Огромная полная луна желтела над ним. Сначала могло показаться, что перед тобою сплошная непреодолимая стена, непроходимая чаща, но стоило подойти чуть ближе, как иллюзия рассеивалась.
«Дешевые фокусы для пугливых людишек! Стоит мало-мальски любопытному человечишке подойти на шаг ближе, как он увидит, что это всего лишь пара деревцев. А сколько на это угроблено силы?... Им что ее, некуда девать?»
И действительно, сначала деревья располагались достаточно далеко друг от друга, так что можно было идти практически по прямой. Еще не сошедший снег слегка серебрился, лунная дорожка указывала путь, но уже через несколько метров стволы берез участились, голые ветви-плети свисали так низко, что мешали продвигаться, цепляясь за одежду. Глянув вокруг, Маша увидела десятки огоньков светившихся неярким светом, будто отражая сияние луны. Бело-желтые маяки мерцали, манили…
«…но не меня».
Маша пренебрежительно фыркнула, давая понять, как она относится к подобным мерам защиты от человеческих глаз ведьмовского жилища.
«Еще б лоскотух завели».
Не успела Маша подумать о милых хохотушках, обитательницах ржаных полей да берегов рек, как кто-то тихонечко засмеялся прямо над ее ухом. От неожиданности Маша аж подпрыгнула.
- Никит, ты что ль? – оборачиваясь, сиплым с перепуга голосом спросила она.
Но вместо Никиты за ее спиной стояла голая девица. На посиневшем лице блестели огромные глаза, нагло рассматривающие Машу. Пухлые губы изогнулись в хищной ухмылке. К мокрому телу прилипли то ли водоросли, то ли волосы - зеленые длинные кудри, спускающиеся до нагих бедер.
Маша стояла, открыв рот, ища глазами своего спутника.
«Мать твою… Мавка! Красивая, сразу видно – черт старался! Неужто Никитку замучить успела?»
- Позычь гребешок, пригожая, - все также улыбаясь пропела мавка, - позычь, али не дашь?
Маша лихорадочно вспоминала все, что помнила о мавках из курса средней школы. Любят при полном месяце появляться. Распоясываются так, что не ставят ни во что ни охранительный чеснок, ни траву полынь. И через железную цепь не побоятся перешагнуть. И крест нательный не спасет.
- Г-гребешок?
- Да, девица, да! Али нету?
Наглая мокрая девка рассмеялась, запрокинув назад голову. Маша потихоньку начала приходить в себя.
«Нет постойте! А какого эта нечисть ко мне липнет? Она что, хмельной воды напилась?»
- Ты что, белены объелась? Ведьму не признаешь? Дура.
Мавка обиделась. Глаза ее недобро сверкнули, она на секунду перестала улыбаться, но ухмылка не пропала с ее красивого лица.
- За зря не ошибусь! Позычь гребешок, не пожадничай. А то, что ты ведунья дочка и без того видать, - она кивнула на швабру в Машиной руке.
«Да… С чего бы сельской дивчине разгуливать ночью по лесу с помелом?»
- А не охамела ли ты, нечистая? Не велено высовываться вам без поводу. Пусть роща и зачарованная, но мне есть проход.
- А мне велено! – она опять захохотала, только уже не приятным девичьим смехом, а каким-то булькающим, гортанным. Успокоившись, она сощурила глаза и спросила:
- Что, милая, не дашь гребешка-то? – ее руки потянулись к Маше.
«Черт! Мавки вам не лоскотухи, Мария Федоровна! Если не дать, то ведь замучают, злыдни, до смерти».
Лихорадочно роясь в рюкзачке, параллельно отступая от приближающейся мавки, Маша вспоминала все защитные заклинания, которые в нее усердно закачивали последние десять лет.
«Честно-честно, буду хорошо учиться! Честно-честно, больше никаких шпор!»
- На, держи, только сгинь! – Маша кинула к ногам русалки синюю пластмассовую расческу.
- Спасибо, щедрая! Ты не боись, не заиграю! Верну, не успеешь слово сказать.
Мавка подняла гребень, и начала расчесывать свои зеленые лохмы.
- Ты меня зря не обижай, из лесу путь не долог, да я постараюсь… - туманно сказала утопленница.
- Я и не обижаю, а то, что ты нечисть, дела не меняет. Ты чего ко мне полезла?
Плавно поглаживая спутанные волосы, мавка сказала:
- А что мне за это будет? – она рассмеялась.
- А я лешего кликну, он тебя в раз на место поставит.
- Кликни-кликни! Ты не та, кому он откликнется! Хозяйкой Леса себя возомнила?
- Вот кликну, посмотрим!
- Клич! – и русалка опять расхохоталась.
«Нет, меня определенно бесит ее истерический смех! Чтоб ее! Как там лешего зовут? Вот позорище! Только бы вспомнить…»
Мавка даже перестала расчесывать волосы. Неприятно улыбаясь, она похлопывала будто в нетерпении гребешком по бедру.
- Леший, леший, появись!... – Маша замолчала на несколько секунд, - Леший, леший, отзовись!
Импровизация давалась Маше с трудом, ее глаза лихорадочно бегали, ища вдохновения в голых деревьях. Мавка продолжала ухмыляться.
- Тут нечистые русалки… ээээ… до расчесок дорвались!
Тишина. Просто пугающая тишина.
«Вот тут-то я и умру. Как Жанна Д’Арк: на костре, но с песней!»
Только Маша успела подумать, что, наверное, леший предпочел более традиционное обращение, как послышалось недовольное ворчание, странное фырканье и хруст ломающихся веток. Сквозь чащу, сидя на огромно буром медведе, переваливающимся с лапы на лапу, ехал мужичок, седой как мел, тощенький, щупленький, в чересчур просторной для него белой тунике-рубахе. При этом он держался очень прямо, практически с королевским достоинством, будто бы под ним был не дикий зверь, а породистых кровей конь. Его руки не касались шкуры медведя, словно он и не боялся упасть. Приблизившись к ним, почтенный старец, а попросту леший, грозно зыркнул на мавку. Та уже давно, уронив на снег гребешок, опершись рукой о дерево, будто ослабев, таращилась то на него, то на Машу.
А Маша тупо глядела на лешего. Лихо соскочив с медведя, он встал рядом с ней.
- Говоришь, дорвались?
- Д-да, - заикаясь, ответила Маша.
- А ну-ка, рядовая, выйти из строя! – командным голосом сказал старик.
Притихшая, съежившаяся от страха русалка сделала шаг вперед.
- Говорят тут, на своих нападаем?
- Как нападаем? Мы не нападаем! Я только попросила, чисто по-женски, удружить, дать гребешок…
- Отставить! Знаем мы ваши «удружить». Девонька, милая, - ласково обратился к Маше леший, - как все было? Требовала гребешок, грозилась замучить до смерти, хохотала? Так?
- Нет! Не так! – крикнула мавка, встав в позу обиженного, сложив руки на голой груди.
- Молчать! – осадил ее леший.
- Ну, хохотать она хохотала, гребешок тоже требовала…
- Да на, держи свою гребенку! Больно нужна! – русалка подняла со снега расческу и протянула ее Маше.
Та боязливо взяла ее, сразу отдернув руку. Но холодные синие пальцы мавки все же коснулись нее. Неприятная дрожь пробежала по всему телу, Машу передернуло.
- Конфликт исчерпан? – спросил леший. Девушка кивнула. – Тогда брысь отсюда! – гаркнул он на русалку. – Научись различать своих, а потом уж и в лес ходи. А пока сиди у себя в болоте!
- Да различишь будто ее! Вы гляньте, силенок-то у нее всего ничего! Так и с нечистью спутать можно.
- А ну пошла… - конец фразы был невнятен.
Проклиная (не сильно, так как иначе не умеют), мавка повернулась спиной и пошла в глубину рощи. Машу чуть не вывернуло от представившегося зрелища - позеленевшие без воздуха легкие, небьющееся сердце, сопревшие кишки виднелись у удаляющейся русалки. Вскоре послышался всплеск. Леший повернулся к Маше и сказал:
- Ты гребенку выкини, не то облысеешь. И на слова девахины внимания не обращай. Силы в тебе много, что глаз слепит! А то, что тебя мавка тронула – это не беда, ты ж не простой человек-то, ведьмина дочка… На шабаш сейчас идешь? Знаю, на шабаш. Ну, повеселись хорошенько! Дорогу тебе лес укажет. Иди да не боись. А я пошел. Дел не в проворот.
Вскочив на своего медведя, леший направил его обратно, в чащу. И опять, фырканье и хруст веток сопровождали его движение.
Маша на автопилоте повернулась и пошла в противоположную сторону.
«С кем не бывает. Это же самое обычное дело – встретить мавку в роще! Хотя лучше я об этом умолчу…»
Взглянув, куда же она все-таки идет, она увидела впереди силуэт Никиты. От радости, что все-таки она не заблудилась, и не осталась одна ночью в роще больше похожей на дремучий лес, Маша захихикала. Она шла и хихикала добрых пять минут, но, осознав свои действия, решила остановиться и успокоиться. И зря. Если бы не дерево, на которое она оперлась, Маша бы точно упала – голова кружилась, в глазах темнело, по телу разливалась неимоверная усталость. Сделав над собой усилие, Маша двинулась дальше.
«Чертов Кофий! И почему я не спросила для чего он? Хоть бы Никитка не заметил моей странной походки».
А походка была действительно странная, если не сказать пугающая. Ноги Маши были будто ватные, но в тоже время она их переставляла с таким трудом, что, скорее всего все усилия икроножных, бедренных и прочих мышц отражались на ее лице. Кожа приобрела истинно аристократическую бледность, а губы были неразличимы на общем фоне. Только в глазах еще оставались признаки жизни.
Проходя мимо двух сплетенных между собой берез, Маша спотыкнулась о какую-то корягу и точно бы упала в снег лицом, если б только Никита не оказался впереди. Его широкая спина приняла удар на себя. Приняв вертикальное положение, Маша ожидала, что вот-вот на нее посыплются предложения о помощи, вызове реанимации и тому подобному, но почему-то вместо этого спина обернулась и Маша увидела перед собой Воронцова – своего милого и нежно любимого крестного. Пока Маша соображала, Воронцов оценил внешний вид своей крестницы и сделал соответствующие выводы.
- Мария, пить до захода солнца, - он осуждающе покачал головой.
- Я…не пила, - язык Маши уже с трудом ее слушался.
- Но вид у тебя именно…подожди, а ты случаем не помираешь?
- Не дождешься, Воронцов! Кофий.
- Ах, вот оно что.… А Кофий ты запила бодровым корнем, не так ли?
- И все то ты знаешь!
- И сам не раз практиковал подобную химию, - Воронцов улыбнулся своим мыслям. Он явно вспомнил что-то приятное, так как улыбка его не тускнела в течение нескольких секунд.
- А может, поможешь? И где Никита?
- Никита давным-давно убежал вперед, ты, наверное, слишком погрузилась в себя.
- Наверное… А что мне теперь делать? – растерялась Маша.
- Ты о Кофии? О! Лекарство от него самое приятное! Наливочка Катерины как раз подойдет! Помню, в молодые годы весело бывало…
- Ты меня спаивать хочешь? Сам же только что…
- Я? Я тебе и стакана не подам. Мы кого-нибудь попросим. А что если упьешься по неумению? Неет. Мы приставим к тебе кого поопытнее, он и проконтролирует. А я грех на душу брать не буду. Вот еще.
- Какие мы праведные! Что, сами не достаточно опытные?
- Конечно, праведные. Вот как станет тебе сейчас хуже, а я помогать и не подумаю. Так что кончай крестному хамить.
- Кто хамит? И вообще, мне в моем состоянии можно.
- Ох, молодежь! Этого хватит, чтоб ноги нормально двигались, - с этими словами Воронцов протянул Маше маленькую дюралюминиевую фляжечку. Та сделала пару глотков и отдала ее обратно крестному.
- Спасибо. Это что? Коньяк?
- Нэт, - Воронцов мотнул головой.
- Настойка, что ль?
- Нэт, - сказал он и опять мотнул своей кудрявой головой.
- Самогон??!!
- Чистый, как слеза комсомолки! Сам гнал. Вру не сам. С Верой Александровной.
- С крестной???
- Ты знаешь, за последние три месяца мы с ней стали гораздо лучше друг друга понимать. Когда Аня с Федором мне сказали, что дочку я крестить буду с этой дамой, мне стало сначала смешно, а потом страшно. Колоритная дама во всех отношениях! Знакомы мы уже давно, лет семьдесят, но тесно общаться не приходилось…
- Это сколько ж тебе годков?! Если вы уже 70 лет как знакомы, а она мне говорит, что когда тебя встретила, ты был уже далеко не зеленым юнцом… - спросила Маша в недоумении.
- Зеленым юнцом, говоришь, - Воронцов усмехнулся, - Ну, я был так сказать, не молод…
Маша критически глянула на крестного: статный, чернобровый, черноокий, лицо – кровь с молоком молодой человек тянул максимум на тридцать два, не больше.
- Да ну… - протянула Маша, Воронцов подмигнул ей. – Ладно, замяли. Кстати, тетя Вера сегодня будет?
- Уж чего не знаю, того не знаю. Может и будет. А тебе меня мало?
- Воронцов, тебя мало быть не может! Сам знаешь. Ты у нас за троих работаешь: за крестного, папу, дедушку и можно добавить весь оставшийся мужской род. А что странно, ведь успеваешь всеми побыть!
- Это что значит? Я брюзжу как старик, вечно поучаю как отец, и меня редко можно увидеть как крестного?
- Нет! Мне с тобой легко, ты меня всегда спасаешь, и я тебя люблю! – Маша чмокнула крестного в щеку.
- Тааак. Пошли пьяные признания в безграничной любви.
- Я не пьяна! От двух-то глотков?
- Вы только посмотрите на нее! Стоит-шатается, глазки блестят, улыбается во все 32 зуба…
- Ну не надо. Мне просто полегчало, я встретила тебя и мне весело.
- Ну, что я говорил? Ей весело! Мария, Мария.
«Эх, может рассказать ему о мавке? Он-то поймет и не будет смяться над моим чудо - заклинанием… Ха. Ха. Ха. Воронцов? В первую очередь!»
Тем временем роща уже почти закончилась. Голые деревья стали по реже, невдалеке слышались голоса и музыка.
- По ходу дела, они уже начали там.
Маша готова была поспорить, что Никитка успел уже и выпить и Катерине Петровне сообщить о ее скором приходе. Теперь не получится незаметно прокрасться, тихо поздороваться с главной шабашницей и усесться в уголке. Сейчас ведь как начнется: «Маша, это Алексей Платонович, ты его помнишь? А Александра Игнатьевича? Он тебя еще на коленках держал!»
- Воронцов, что-то мне не очень хочется туда идти.
- Мари, что за слова? Право же, мне иногда становится стыдно за тебя…
- Тогда дай выпить!
- Мария!
- Воронцов!
- Ладно, ладно. Сама потом плакаться будешь, что тебе плохо, что тебе тошно.
- Это уже мои проблемы.
- Ох уж это новое поколение, - Воронцов достал заветную фляжечку, - ну, на.
Крестный с неподдельным интересом наблюдал, как Маша глоток за глотком опустошила емкость. Передернувшись, она протянула ему флягу.
- Партия не забудет.

 

[Нона]

Всем спасиб! выкладываю дальше.

На опушке зачарованного леса (все-таки леса, а не рощи) в окружении редких берез стоял трехэтажный деревянный дом. Бревенчатый фасад, резные наличники крашенные белой краской, чердачное окошко – все соответствовало настоящему царскому терему. На лужайке перед домом были расставлены накрытые столы, буквально ломившиеся от всяческих кушаний и напитков. Медовуха, вино, брага, квас, а любителям покрепче – перцовочка, клюковка, тминовка и прочее, прочее, прочее. Заморские сласти, русские блины, соленья, варенья! И на сколько понимала Маша, все это было из личных запасов Катерины Петровны. Уж гостей принимать она умела. В этом случае она не признавала ни колдовства, ни иного вмешательства, кроме собственных рук да поваренной книги.
По периметру площадки для гостей висели китайские фонарики, освещающие все пространство неярким мягким светом, а над центром красовались светящиеся воздушные шары. Казалось, что они парят над центральным столом ни к чему не привязанные, ничем не удерживаемые. Стульев как таковых не было, только ближе к дому да на самом краю, у рощи лежали огромные бревна с вырезанными в них сиденьями.
Собралось уже достаточно народу. Несмотря на по-мартовски холодные вечера гости были одеты весьма легко: некоторые дамы блистали шелковыми обволакивающими фигуру платьями, некоторые шиковали в смокингах, но на большинстве приглашенных были черные плащи, кажется из тафты, на одной пуговице. При каждом движении наряд таких господ издавал таинственное шуршание, а складки накидки расходились так, что то и дело между черных тканей мелькали скрытые до этого момента яркие одежды.
Маше стало даже немного неловко за свое скромное одеяние: под пальто на ней были потертые синие джинсы и старый, но бережно хранимый свитер вязаный некогда Верой Александровной.
Воронцов как назло куда-то испарился, оставив крестницу одну. Что делать, придется пробиваться самой.
«Да тут ни одного знакомого лица! Хотя нет, вон тот старик, кажется, напоминает мне картины из детства. Страшные картины».
- А вот и наши сироты! Марья, мы безумно рады твоему приезду, - голос что называется «я узнаю его из тысячи» произнес это так громко, что чуть ли не все присутствующие на поляне люди повернули головы в сторону Маши. Та от неловкости («Я не люблю всеобщее внимание!!!») попятилась обратно в рощу, но Катерина Петровна была на чеку. Будто пролетев над всей толпой, она схватила Машу за рукав пальто и в момент втащила ее в центр стоящих недалеко группы старушек.
«Так, спокойно, Маша, спокойно. Это не старички-педофилы, так что все еще ничего».
- Марья! Что за не уважение к старшим! Ты бы хоть поздоровалась с Ольгой Ивановной!
- Здравствуйте, Ольга Ивановна.
«Напиться, напиться, напиться и забыться!!!»
- Про себя я и молчу. Знаете, милые мои, - обратилась Катерина Петровна к дамам, - сколько мне пришлось стерпеть с этим ребенком? Слава Богу, мы не родственники, а то еще и отвечать за него! Хотя я все равно чувствую свою вину за то, каким она стала человеком. Отвечай, Марья, много я с тобой натерпелась?
- Много вы со мной натерпелись, Катерина Петровна.
- А все из-за чего? Да из-за ужасного влияния этой базарной тетки, Ефремовой. Бедняжку отдали на ее и Воронцова попечение. Ну, Воронцов вообще отдельный разговор. Он тоже девочку портил. Ну, Марья, испортил тебя Воронцов?
- Испортил меня Воронцов, Катерина Петровна, - Маше уже порядком надоело тихо стоять рядом, глупо хлопать глазами и кивать на каждый вопрос Катерины. А вот окружающие ее старушки были весьма довольны разговором. Они постоянно поддакивали, сокрушающе качали головой при каждом слове хозяйки. Мнение их было единогласным – Мария полностью потеряна для общества. Но сама потерянная так не считала.
«Взвейтесь кострами, синие ночи, мы пионеры – дети рабочих…, - пела про себя Маша, - близится эра светлы годов, клич пионера – всегда будь готов!»
- Ну что, Марья? Пойдешь ко мне жить. Ты ведь пока еще несовершеннолетняя, а Вера тебя испортит окончательно.
«Клич пионера – всегда будь готов».
- Я бы с радостью, Катерина Петровна, - начала читать давным-давно заученную и не раз повторенную речь, - но вы же знаете, что не могу я оставить Веру Александровну одной, она ведь…
- Знаю, знаю. Тяжело больной человек, со склонностями к маниакально-депрессивным припадкам…
- Даааааааа?!
- Тетя Вера, - как бешенная завопила Маша и бросилась через всю поляну к крестной.
- Я же говорила, абсолютно невоспитанная испорченная девчонка. Правда, работает на бумажках ничего. Не в мать пошла, не в мать,.. – Катерина Петровна говорила еще что-то, но это Машу уже не волновало.
- Ну?
- Здравствуйте, тетя Вера, - Машка улыбалась как ребенок-олигофрен, который впервые увидел телевизор.
- Здравствуй-здравствуй, ну? – крестная тоже улыбалась. На ее пухлых щеках появились ямочки, а глаза чуть прищурились, как у кота.
- Как у вас дела?
- Отлично, ну?
- Ээээ…Как хорошо вы выглядите!
- Я знаю, ну?
- Эээ, как хорошо, что мы с вами тут встретились!
- Уже ближе, ну?
- А! – Машка просияла, - Как я рада вас видеть!
- Наконец-то! Я тоже безумно рада тебя видеть!
- Все никак не запомню эту фразу. Ну, не могу.
- А надо. Так, с Катериной, я видела, ты уже поздоровалась…Воронцов у нас где? – Вера Александровна начала вертеть головой, но так как размеры ее шеи сильно ограничивали движения, ей пришлось поворачиваться всем телом. – Тааак…уже Никиту спаивает. Бедный мальчик.
- Да, Никитка и без него напьется, будь здоров.
- Нет, бедный Воронцов, Никиту кому до дома тащить? Ты же заешь Воронцова, чувство мужской солидарности и жалости к падшим в нем велико. Споит, а потом оттащит. Но пора и мне проявить эти чувства. А ну-ка, марш к столу, ведь не ела с утра! Взяла тарелку, и сидеть тихо в углу! Катерину я отвлеку.
- Ой, спасибо! Я действительно голодна.
«А еще и пила натощак».
Маша поплелась к столу. Действие Кофия почти прошло, только голова немного болела.
- Тааак, что тут у нас? Блинчики!
- Девушка, я бы не советовал.
Маша повернула голову в сторону говорившего. Рядом стоял юноша, примерно ее ровесник, и тоже с тарелкой. Молодой человек не отличался яркой внешностью, одет он был, как и большинство гостей, в черный шуршащий плащ, что делало его еще более незаметным.
«Это что еще за чудо? - Маша с непониманием уставилась на него, - А глазки у нас карие…»
- Девушка, я бы не советовал, - повторил он.
- Что?
- Я бы блинчики не советовал.
- Почему?
- Ну, вы же к ним возьмете и грибочки, - он даже не спрашивал, а будто констатировал факт с каким-то усталым равнодушием умудренного жизнью опытного светского льва. Маша даже задумалась, не Евгений ли это Онегин. Его так хотелось ударить за этот тон.
«Но грибочки я бы взяла».
- Предположим.
- А грибочки делала кто?
«Так, мы еще и в детский сад играем! Давайте наводящие вопросы задавать!»
- Катерина Петровна, конечно. Как и все здесь…
- А вот и нет. Их делала моя тетка, а готовит она отвратно, особенно консервирует. Вам же отравление не нужно? Цвет лица оно вам не улучшит, а надо.
- Спасибо за предупреждение и комплимент, - «вот гад, тоже мне джентльмен».
Маша отвернулась. Ей было впервые обидно как девушке. Уж что-что, а наглости ей сегодня хватило. Не смотря, что делает, она клала и клала себе на тарелку блины.
- А у вас лицо… не треснет?
- Я давно не ела, - почувствовав, что руке стало трудно держать тарелку, Маша опустила глаза – ароматная горка, блестя и дымясь, возвышалась сантиметров на 15.
- Ясно, - понимающе кивнул он.
«Черт, он меня, наверное, дурой полной считает! Что мне с этими блинами теперь делать? Не класть же обратно при нем».
Взяв на соседнем столике кружку с медовухой, Маша решительными шагами направилась в противоположную Онегину сторону. На краю поляны она нашла пустую скамью, которая была достаточно далеко от основной толпы.
Гости продолжали веселиться. Шабаш не шабаш, если отсутствуют оргии, пьяные буйства, полеты по ночному небу и тому подобные стандартные развлечения. Кое-где, также на краю поляны, Маша начала замечать уединившиеся парочки, занимающиеся явно приятными им делами. Ведьмы до этого кутавшиеся в черные плащи теперь пестрили в разноцветных блестящих и переливающихся нарядах. У Маши аж в глазах зарябило от всего этого разнообразия. Какая-то молодая колдунья уже сбросила с себя часть костюма – «а ей не холодно?!» - и плясала полуголая между разожженными на поляне кострами. Подбадривающие ее крики слышались со всех сторон.
«Надеюсь, никому не захочется чесать через всю лужайку ради приятной беседы со мной».
Но счастливое одиночество длилось не долго. Новоиспеченный знакомый направлялся прямо к Машиной лавочке. С собой он нес бутылку какой-то красной жидкости с надетым на ее горлышко граненым стаканом и свою тарелку, груженную едой не меньше Машиной.
- Я бы хотела…
- Я просто подумал, что вам запить это одной кружкой медовухи не удастся и решил помочь делу. А так же в знак солидарности, - он показал глазами на свою еду, - поддержать вас.
- Спасибо, - только и сказала Маша.
«Черт! Теперь придется есть все эти блины! Я же хотела скормить их собаке Катерины Петровны. Ну, кто его звал??!!»
- Не за что.
Они молча ели, думая каждый о своем.
«Сколько же приседаний меня заставит сделать эта кожаная фурнитура!!!!», - когда Маша представила себе эту цифру, она не сдержалась и застонала от безысходности.
- Что такое? – вежливо поинтересовался Онегин.
- Очень вкусно, - буркнула Маша и подавилась очередным блином.
Медовуха быстро кончилась, и нехватка запивки давала о себе знать. Но Маше так не хотелось просить налить ей еще, тем более она даже не знала, что принес молодой человек. Он же все еще не допил и первого стакана, хотя уплетал салатики и жареную курицу за милую душу.
«Что-то мне подсказывает, что умру я от обезвоживания».
- Вы вино будете?
«Спасибо! Спасибо! Спасибо! Век помнить буду».
- Вино? Эх, ну ладно, давайте, - сказала с огорчением Маша.
Вино пошло хорошо. А с вином и блинчики. К радости Маши их заметно поубавилось. Но мысли о верном псе Катерины Петровны все же посещали ее голову. Онегин же продолжал наворачивать с тем же энтузиазмом, что и в начале.
- Кстати, меня зовут Константин. А вас?
- А меня Мария Федоровна, - жуя блин, ответила Маша.
- Очень приятно.
- Взаимно.
На некоторое время только монотонное чавканье и скрип челюстей нарушали тишину.
«Нет, вот буржуи! И не стыдно им? Столько Силы только ради одного единственного шабаша? Лучше б омолодили себя на пару лет, - думала Маша, глядя на старушек приготавливающихся к оргии. Зрелище отвратительное – голое старческое тело не внушает почтения и желания уступить место. – Господи, да я есть не могу!»
- А вы после полуночи останетесь? – решил поддержать светскую беседу Константин.
- Так ведь это для совершеннолетних. Так что нет, а вы?
- А я да, - гордо ответил он, - у меня день рождения был два месяца назад.
- Поздравляю. А я и не хочу остаться.
- И вам не интересно, что твориться на самом шабаше?
- Ну, конечно интересно. Но будто я не знаю!
- Знать одно, а видеть…
- То, что я знаю – меня не привлекает.
- Значит, вы не хотите, чтоб я вас провел на вторую часть празднества?
- Честно?
- Ну, да…
- Я бы была безгранично рада, если б могла прямо сейчас лечь спать.
- Такого ответа я, конечно, не ожидал, но помочь могу.
- Как? У вас есть личный вертолет?
- Нет. Но позвать вашего крестного мне вполне по силам.
- Воронцова? Он ж пьяный!
- Нет, не сильно. Я его 20 минут назад видел вполне вменяемого.
- Да? Ну, хорошо. Кстати, откуда вы его знаете?
- Мы живем в одном доме.
- Аааа…
Константин ушел за Воронцовым, а Маша, отставив пустую тарелку в сторону, прилегла на лавке. Было не очень удобно, так как подлокотники вырезанных сидений не давали растянуться, и приходилось корчится на одном лишь своем. Но это не помешало ей задремать.
Глаза Маша открыла, когда Воронцов нес ее на руках через рощу.
- Воронцов, ты?
- Надо же столько жрать, Мария!
- Я ненавижу блины! Больше никогда! – простонала Машка.
- А вот я больше никогда не буду таскать тебя на руках, пока не похудеешь! Сколько ты весишь?
- Это все блины!!!
- Да-да, конечно...
Маша замолчала на время.
- Ну, как тебе наш Костенька?
- Да так…, - Маша уже опять впадала в сон.
- Хороший мальчик, неправда ли? Умный. Заботливый. Вон как носился, меня искал…. Ты действительно что-то не особо хорошо выглядишь.
- Спасибо, Воронцов…
- Не за что, Мария. Может еще хлебнешь?
- Аха, - Маша закрыла глаза.
- Эй, ты мне тут не отрубайся! А то в кому впадешь и того. Что мне посреди леса делать?
- Кликнуть лешего, - сонно пробормотала Маша.
- Кого кликнуть? – ответа не последовало, - Мария, ты меня слышишь? Мария?
Но Маша уже спала сладким детским сном, даже и не думая ни о каком Костеньке, ни о каком лешем, ни о продолжающемся шабаше. Воронцов подхватил ее поудобнее, вздохнул и зашагал дальше по роще.

…она стояла во тьме каменных стен. Почувствовав, что силы уходят из нее, она оперлась ставшей почти прозрачной рукой о холодную мокрую поверхность. Из грубо отесанных камней текли тонкие струи. Она стояла по колено в воде. Ее платье намокло и липло к ногам. Она упала, будто тяжесть влажной ткани тянули ее вниз. Пальцы рук свело от холода. Судорожно оглянулась – вокруг лишь серый камень. Что-то давило на грудь, как если бы намокшее платье мешало дышать. Из ее рта вырвалось облако пара. Плечи сотрясало крупной дрожью. Она замерла. Белое перо, кружась над зеркалом воды, плавно слетело вниз. Она подняла голову. Будто сотни светлячков, во тьме каменного колодца парили пушинки, излучая мягкий теплый свет. Они медленно падали вниз и касаясь водной глади, гасли. Одно перо упало на ее бледную щеку. Она вскрикнула от боли – невесомая пушинка вспыхнула жарким пламенем…

 

[Нона]

Нос и правая щека горели нещадно. Во рту все еще ощущался вкус вчерашних блинчиков.
- Никогда!.. промычала Маша и перевернулась лицом к стенке.
Через минуты три стало припекать затылок. Маша опять перевернулась с боку на бок, но на этот раз еще менее удачно – полоса слепящего солнечного света била прямо в глаза. Выбор был таков: встать и задернуть поплотнее эти дурацкие шторы, а потом лечь опять; залезть под одеяло с головой и умереть от недостатка кислорода или совершить героический поступок и пойти умываться холодной водой в ванну.
- Никогда!..
- Шо, панночка померла?
Маша с трудом повернула голову – на пороге стояла Вера Александровна и улыбалась самой своей ехидной улыбкой.
- Не слышу!
- Изверги! – Маша щурилась от яркого света, - сколько сейчас времени?
- Да десять скоро. Не слышу!
- Боже ты мой! Кто будит в такую рань!
- Я бужу. Не слышу!
- Ладно-ладно, тетя Вера, как я рада вас видеть! Что вы делаете в моей квартире?
- Я тоже тебя рада видеть! И квартира пока еще не твоя. Вырасти сначала! Вот это прием! «Что вы делаете в моей квартире?». Неблагодарный ребенок.
- Ну, извините. Я имела в виду, где Воронцов и как вы сюда попали.
- Воронцов тебя вчера дотащил до дому, дорогая. А я, как только увидела, что Воронцов и ты испарились, подумала, что тебе все-таки стало плохо после Кофия.
- Так, про это он вам уже успел рассказать…
- Ну, мы с ним провели воспитательную беседу. Кто последствия Кофия алкоголем лечит??? Так конечно тоже можно, но тебе ведь просто надо было дать противоядие.
- А Кофий это яд? – Маша уже почувствовала шелковую обивку гроба под собой.
- Да нет, просто он может вызвать не очень приятные ощущения у юных девиц вроде тебя. А ты чего лежишь? Вставай-вставай! Я греть еду еще раз не буду. Не дом отдыха.
- Ладно, так что там с Кофием, - Маша свесила ноги с кровати и начала искать тапочки.
Но крестная уже ушла на кухню. Ткнув пальцем в большую серую кнопочку «power» на центре, под звуки любимой песни Маша поплелась в ванну.
- Stop lookin’, listen, baby…its called rubber neckin’, baby….
Холодная вода привела ее в чувства. Уже через пятнадцать минут Маша сидела за столом, но бутерброды есть почему-то не хотелось.
«Манка тоже ничего».
Вера Александровна испарилась, оставив только записку на тумбочке в коридоре:

Мария,
поешь кашу – ужо погрела.
Не опоздай на работу!
Звонил Никита Юрьевич.

Убежала, пока.
Т.В.

Прочитав записку, Маша поняла, что сегодня пятница – а значит работать, работать и работать, как завещал дедушка Ленин.
«Мария Федоровна, нам сегодня не везет! Подумать только – пятница!!! За что такое наказание? Надо было вчера напиться и проснуться в субботу. А теперь…»
А теперь ей пришлось одеться, заставить себя выйти из дома и пойти ловить маршрутку.
Надо сказать, что работа Маши была не просто так, а АРУиСП – агентство ритуальных услуг и снятия порчи. И должность у Маши была не простая – целый день она сидела за красивым белорусским столом из ДСП, заполняла всякие бланки, квитанции и ведомости, а по совместительству готовила кофе, отвечала на звонки и раскладывала пасьянсы. Только самым ответственным работникам доверялось эта важное дело – раскладывание пасьянсов. Это занятие требовало огромной умственной работы, нечеловеческого терпения и ловкости рук. Дело в том, что Мария Федоровна должна была разложить пасьянс совершенно определенным образом, ведь удовлетворить клиента не так-то легко. Иногда ей надо было, указав пальцем на перевернутого туза пик, сказать, что страшный удар ждет человека из близкого окружения вопрошающего. А иногда, указав на эту же карту, надо было сказать, что враги будут повержены, а вас ждет неземная любовь с высоким и загадочным брюнетом. Одним словом, Маша была почти самым ценным работником у Катерины Петровны, и ни в одном из филиалов АРУиСП не нашлось бы более перспективного кадра.
- Всем привет, - сказал кадр, входя в офис.
- Машенька! Машенька, здравствуйте! Как вы себя чувствуете?
- Хорошо, Никита, отлично! А ты как вчера? Хорошо повеселился?
- Ой, вы знаете, столько всего было, столько всего было! – возбужденно начал рассказывать Никитка, - Катерина Петровна устроила поистине великолепное пиршество! Гуся вы видели? Видели? Произведение искусства, а не гусь! А свинью в горчичном соусе? Божественно! И блинчики!...
У Маши свело живот болезненной судорогой.
- Не надо о блинчиках!
- А простите, простите, я слышал…
- Воронцов?
- Да-да! Воронцов сказал! Так и сказал, что Машенька блинчиков переела,…простите, простите! Больше никогда блинчики не упомяну!.. Ой, опять!.. Простите, простите!
Каждый раз при упоминании слова «блинчик» Маша вздрагивала и обдавала Никитку злобным взглядом. Тот, в свою очередь, смотрел на нее щенячьими глазами и лихорадочно извинялся.
- Ладно, я пошла. У меня со вчерашнего дня бумажек осталось на век работы.
- Хорошо, Машенька. Если чего, я всегда в вашем распоряжении.
- Конечно-конечно, Никита, - сказала Маша, выпихивая его из комнаты.
Закрыв дверь, она вздохнула с облегчением.
- Что, Мария Федоровна, допек вас Никита?
- Ой, не говори, допек!
- А вы дверь на ключик, а сами спать. Видно ведь, не выспались чай? – посоветовало зеркало.
- Не, как-то не хорошо от него запираться, обидится еще…
- Ну, как хотите, Мария Федоровна. А я бы заперлась. Он меня давеча так обидел – облил кофе и вытер плохо. У меня такой стресс, такой стресс теперь…
- Да… просто неприлично.
- Ой, не то слово, Мария Федоровна, не то слово!
Зеркало еще долго о чем-то причитало, но Маша уже не слушала. Усевшись за стол, она с ужасом посмотрела на кипу бумаг – похоже, что та увеличилась с прошлого вечера. А вспомнив о поцарапанном подоконнике, Маша совсем упала духом.
Первый звонок был встречен с раздражением:
- Алле, - не отрываясь от заполнения какой-то розовой бумажки, сказала Маша.
- Алле, здравствуйте. А это салон ритуальных услуг?
- Да, это агентство ритуальных услуг и снятия порчи потомственной колдуньи Катерины Петровны Дарс. Здесь мы не только предскажем судьбу, проведем обряд очищения квартиры или офиса, но и сможем помочь вам при сильнейшей порче и даже скажем, кто навел ее на вас или ваших близких, - на одном дыхании выдала Маша заученную фразу.
- Да? А привороты вы делаете? – спросил взволнованный женский голос.
- Отворот, приворот, от ворот поворот, все делаем.
- И надежно?
- Да мы привернем так, что потом не отвернете!
- И как? Людям нравится?
- Кому? Привернутому – очень! А вы сами представьте – тебя привернули к женщине, которая тебе в страшном сне снилась, а ты сделать ничего не можешь, любишь и все! Любишь!
- И крепко любят?
- До безумия!
- И что, прям так с ума сходят? – ужаснулся голос.
- Ну, мы все можем, – многозначительно сказала Маша. – А вам что надо?
- Ой, вы знаете, муж ушел! Ушел, говорит, к другой женщине, говорит, меня больше не любит. Наш брак – ошибка, говорит… - тут пошли всхлипывания, а потом и рыдания.
- Что, Машка, истерика? В лучших традициях? А знаешь, что ты сейчас совершила профессиональную ошибку?
- Да, и какую? – в трубке продолжались рыдания, поэтому Маша позволила себе отвлечься. Разговор с креслом гораздо приятней этих соплей.
- Дала возможность клиенту душу излить. У нас же тут не экстренная психологическая помощь, а серьезное заведение.
- Да что ты!
- Мария, не мне с этим потом разбираться, а тебе.
- Ну, порыдает она в трубку, а я успокою ее, а потом она придет, муженька тут ей приклеят обратно и счастливая она уйдет домой. Я ей и пасьянс кину, да так, что еще и вернуться захочет. Ну?
- Дело твое, Машка, а заставлять рыдать клиентов мы тут не должны.
- А кто заставляет??!! – Маша была уже не просто зла, ее колотило.
- Девушка, девушка!
- Да, - Маша собрала всю свою волю, чтобы не закричать в трубку, - вы приходите завтра. Я вас записываю. На пять устроит?
- Вы поможете? Правда, поможете?
- Непременно, - сказала уже спокойнее Маша, и на душе стало теплее. На какой-то момент ей показалось, что ее дело – самое важное в мире, что она практически вершит историю, управляет судьбами! Как никак все клиенты сначала проходят через ее руки, а уж потом…
- Спасибо вам. До свидания!
- До свидания.
Положив трубку, Маша глубоко вздохнула и продолжила разбирать свои бумажки. Но через пару минут телефон зазвонил опять.
- Да?
- Не «да», а «я вас слушаю», Марья.
- Здравствуйте, Катерина Петровна. Извините, ошиблась.
- Да уж понятно. Только слишком часто ты начала ошибаться. Ладно, Никита Юрьевич где?
- На месте, сейчас соединю, - Маша нажала кнопку на базе телефона, - Никит, тебя Катерина Петровна. Осторожно злая собака.
- Марья, я все слышу, - донеслось из трубки.
- Соединяю.
«Вот, попала! А, ладно, забудет».
Через несколько минут Никитка зашел в машин кабинет.
- Машенька, вас Катерина Петровна просила зайти к ней сейчас. Что разнос устроит? – сочувственно поинтересовался он.
- Похоже на то…
- Не ужели есть за что? Вы же такая хорошая! – Никита улыбнулся Маше и покраснел.
- Спасибо тебе, Никиточка. Век не забуду!
Маша вышла из конторки и, поднявшись по лестнице на два этажа выше, попала в просторный холл, выложенный голубым мрамором. От него так и веяло холодом. Полутьма помещения рассеялась, когда перед Машей открыла белую дверь секретарша Катерины Петровны Кларочка.
- Вас ждут, - громко сказала девушка и уже тише добавила, - привет Машка, поаккуратней сегодня. Катерина сегодня зла как черт и страшна как леший.
- Не боись, прорвемся, - шепнула Маша подруге и зашла в кабинет строгой начальницы.
- Здравствуйте, Катерина Петровна.
- Проходи, проходи Марья. Ты отчет за месяц скоро подготовишь?
- Как обычно, к тридцатому числу у вас на столе лежать будет.
- Отлично, - но Катерина Петровна так не думала. Это было ясно по ее лицу. Глаза ее нервно бегали, губы был сжаты в тонкую ниточку, она нетерпеливо стучала ногтями по полированному столу.
- Что-нибудь еще, Катерина Петровна?
- Да… У тебя день рождение скоро? – будто припоминая спросила начальница.
«Чего это ей дался мой день рождения?»
- Да, в конце апреля. 25-го. А что?
- Я думаю о твоем посвящении. Ты-то об этом не заботишься! – раздраженно ответила Катерина Петровна, - может, скажешь, что уже готова? Ты хоть знаешь, в кого посвящать тебя будем?
- Если честно, то я еще не решила.… Хотелось бы в ведуньи, но это сложно, так ведь?
- Так, так. А тебе кем поперспективнее не хотелось бы?
- Кем ж это?
- Да хоть ведьмой с возможностью последующего карьерного роста и потомственной передачей навыков?
- Ой, это вы загнули! Карьерный рост куда? Стать Хозяйкой как вы? Мне такое не светит! – Маша рассмеялась, а Катерина Петровна резко оглянулась на нее.
- Извините, я что-то не то сказала?
- Да, Хозяйкой тебе явно не стать. А ты знаешь, кем твоя мать была?
- Кажется, тоже ведуньей?..
- Да-да…. И кстати не плохой. Ну, хорошо, Марья, можешь идти. Жду тебя тридцатого с отчетом. Тогда и поговорим.
- До свидания.
«Очень содержательная беседа! Это все? Я-то думала сейчас четвертуют… Стареет, стареет!»

Остаток дня Маша провела в копании макулатуры на своем рабочем столе, распитии кофе, поедании салатиков и бесконечных приседаниях. Ближе к шести делать было уже совсем нечего, и она начала собираться домой. Телефонный звонок отвлек ее:
- Вы позвонили в агентство ритуальных услуг и снятия порчи потомственной колдуньи Катерины Петровны Дарс. Здесь мы не только предскажем судьбу, проведем обряд очищения квартиры или офиса, но и сможем помочь вам при сильнейшей порче и даже скажем, кто навел ее на вас или ваших близких. Что вас интересует.
- Мария, здравствуй!
- Воронцов! А остановить можно было? Что я тут распинаюсь?
- А может мне требуется ритуальный обряд?
- Я сейчас тебе погр****ьный ритуал закажу, с отпеванием и панихидой.
- Спокойнее, спокойнее. Я готов слушать чарующие звуки твоего голоса вечно. Я чего звоню – значит так, ты уже заканчиваешь?
- Да.
- Тогда заезжай ко мне. Тут кое-чего надо забрать. Вера Александровна просила подарки на 8 марта, вчера, говорит, не взяла, думала тебя не увидит. Отмазывается. Да! И еще тут с тобой увидеться хотят! – Воронцов захихикал.
- Кто?
- Костенька, кто ж еще?
- Константин? Он что, больной?
- Нет, но на тебя запал. Я так думаю. Ой, бедный мальчик. Ты ведь у нас мужененавистница! Вот не повезло хлопцу.
- Так, что это за тети Верины украинские замашки? И что за выражения? Запал? И никакая я не мужененавистница…
- Да, да. Верю! А парня жалко…
- Воронцов, ты у меня сейчас дождешься!
- …бедный-бедный Костенька. Такую в жены… Честное слово, жалко парня!
- Воронцов, заткнись. Какая жена?
- С колечком, в белом платье и фате! Короче жду. Пока. Никите привет.
Он положил трубку, а Маша, успокаиваясь, слушала гудки.
«Похоже, сегодня все просто сговорились меня доставать».
Но, тем не менее, она задумалась. Вспоминая детали прошлого вечера, она с ужасом подумала о том впечатлении, которое произвела на Костю. А блинчики…
«Так, Мария Федоровна, мы его уже Костей называем? Отлично! Просто замечательно. Да нет. Мне наплевать на него. Подумаешь, Костя…Константин, то есть».
И пусть Маше было абсолютно все равно, что подумает Константин при их новой встрече, она все же посмотрела на себя в зеркало.
- Куда мы такие довольные, Мария Федоровна?
- Куда-куда? На свиданку небось?
- А ты вообще молчи, фурнитура! Я с Марией Федоровной разговариваю, а не с тобой.
- Кто бы говорил! В тебе ценного – только рама и то из-за позолоты…
- А ну замолчали!
- А я что? Машка, разве не на свиданку?
- Я к Воронцову. А вы – молчать и по углам.
- Мы и так по углам, - обиженно сказало кресло.
- Ладно, я пошла. Всем пока. А, нет…секундочку.
Маша достала помаду из сумочки и подошла к зеркалу.
- На свидаааанку, - довольно протянуло кресло.
- На свидаааанку, - не менее довольно протянуло зеркало.
- Молчать!
- Маш, мы ж за тебя радуемся. Давно ты по паркам ночью не шлялась, давно не голодала на нервах…
- Да, Мария Федоровна, давно вы не красились перед выходом домой, давно не…
- Я УШЛА!
- До свидания, Мария Федоровна!
- Пока, Мария!
Маша уже летела в сторону Ленинского проспекта.

 

[Нона]

Выкладываю дальше. Черт, перечитываю, такие страшные ошибки вижу. Извиняюсь, очень стыдно.

Висеть в воздухе над проезжей частью было не очень приятно. Пусть Машу и не было видно, все же проезжающие внизу автомобили смущали ее. Что сказать, парить на высоте 9 этажа над оживленной дорогой самое «милое» времяпрепровождение!
«А если я упаду, Воронцов оплатит похороны? Или предоставит разбираться тете Вере? Какое же его окно…»
Заглядывая в чужие квартиры, Маша узнала много нового о жизни и нравах населения Российской Федерации. Но вот картина маслом предстала перед ее глазами. В узкое окно открыто нараспашку, тюлевые шторы развиваются как красный флаг, а внутри, на кухне, двое: сидящий за столом молодой человек лет двадцати пяти с трагическим выражением лица, и поэтического склада юноша, опершийся о холодильник. На столе стоит початая бутылка чего-то прозрачного с надписью на этикетке «Селяночка», два граненых стакана, а так же всевозможные закуски типа малосольных огурцов, селедки под лимонным соусом, шпротов и естественно бородинского хлеба.
«Мария Федоровна, вы попали! Как домой пьяненькие поедем? – спрашивала себя Маша, но внутренний голос ехидно отвечал, - Нет, будь честна с собой. В хлам!»
Маша уже подумывала повернуть обратно, но в этот момент затуманенные глаза Воронцова оторвались от гладкой поверхности стола, и он заулыбался, глядя на зависшую в воздухе крестницу. Костенька заметил перемену настроения своего старшего товарища и проследил за его взглядом. Реакция юноши была более чем вялая.
- Мария, приземляйся! Заждались! – прокричал Воронцов, но Маша ничего и не услышала, так как шум на улице перекрывал все поступающие из квартиры звуки.
- Воронцов, подержи шторы – мешают, - пыталась докричаться до него Маша. Но и Воронцов ничего не слышал. Поняв это, Мария растерялась. Как ей подлететь к окну, если этот тюлевый флаг реет гордо на ветру? И руками, не показать,… зато можно глазами. Маша начала изо всех сил таращится то на занавеску, то на крестного, но тот ничего не понимал.
- Плохо ей что ли?
- Нет, по-моему, она пытается нам на что-то указать…
- На что?.. Штора? Маша, штора? – крикнул Воронцов и выразительно показал глазами на нее. Маша закивала. – Ей всего лишь мешается штора.
Пока Воронцов сражался с тюлем, Костенька стоял рядом, скрестив руки на груди.
«Вот барин! Хоть б помог, а то стоит, ухмыляется», - думала Маша. Но вместо того чтобы помочь, Костенька начал цитировать Горького:
- Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем гордо реет буревестник, - подумал немного, и добавил, - черной молнии подобный, – тут Костенька и вовсе запнулся, но Воронцов помог:
- То крылом волны касаясь, то стрелой взмывая к тучам, он кричит, и – тучи слышат радость в смелом крике птицы, - декламировал он, не отрываясь от дела, а Маша видно пыталась ему что-то посоветовать, так как она отчаянно жестикулировала губами.
- В этом крике – жажда бури! Силу гнева, пламя страсти и уверенность в победе слышат тучи в этом крике, - закончил Костенька, когда занавеска была усмирена, и Машины ноги коснулись подоконника.
- Издеваетесь?
- Что вы, Мария Федоровна!
- Я так и поняла, - рассерженно сказала Маша и метнула в сторону Костеньки испепеляющий взгляд.
- Мария, по-моему, сегодня было проще на троллейбусе доехать, чем так, - крестный кивну в сторону швабры, - погода-то какая.
- А ты, Воронцов, вообще молчи! – буркнула Маша и отправилась в прихожую вешать пальто и ставить свой левитационный аппарат.
- Это пока вы ей не налили, Михаил Илларионович, - пояснил Костенька.
Вернувшись, Маша застала такую картину: Воронцов и Костенька сидят за столом, положив руки на колени, как примерные мальчики, и выжидательно смотрят на нее.
- Мария Федоровна, начинать можно?
- А вам что-то мешает, Константин? – спросила Маша, чинно садясь на приготовленную ей табуреточку. Воронцов сразу оживился, заулыбался.
- Костенька, прибор даме!
- А дама пьет? – удивился Костенька, но, тем не менее, достал три рюмки.
Маша не очень хотела пить, но что только не сделаешь во имя мести.
«Э-не, гад, я из-за тебя год блины есть не буду, а ты у меня год пить не будешь!»
- Пью, конечно, пью!
- И что пьет дама? У нас соки в ассортименте.
- Дама предпочитает покрепче, - процедила Маша, она готова была его убить.
- Эй, ребята полегче. Убийство на бытовой почве… - Воронцов осуждающе покачал головой, - банальщина!
Костя и Маша взглянули друг на друга, будто говоря: «Битва еще не окончена», и замолчали.
- Ну, как рабочий день? – первым решил прервать тишину Воронцов.
- А вы работаете, Мария Федоровна?
- Да, Маша у нас в заведении Катерины Петровны числиться. А еще она и учится.
- Да? Как интересно! И где вы учитесь?
- В Первом Московском.
- Да? Как интересно! И сами поступили? Первый Московский это сильно. И по какой специальности?
- Я на обрядово-шаманском факультете. Специальность – пока еще не определилась. По кафедрам еще не делят.
- Да? Как интересно! И как учеба?
«Ты, идиот! А более оригинальный вопрос мог задать? Отгадай, как учеба! Как на такой вопрос отвечать без мата?»
- Да так…Потихоньку.
- А я заканчивал магическое право! Эх, студенческие годы… - Воронцов налил себе и Костеньке «Селяночки» и разом хлопнул рюмку, - вот Костя мой приемник. Он тоже на магическом праве.
- А вы, Константин, в Первом?
- Да, - скромно потупив глазки, отвечал Константин.
«Что-то я его раньше не замечала, хотя я и сама там редко бываю».
- И как учеба? – она гаденько захихикала про себя.
- О, ты знаешь, Маша, он у нас просто гений! Скоро будет советником в моем отделе! Такой сообразительный мальчик, - нахваливал Воронцов Костеньку, нервно подмигивая Маше левым глазом.
Тем временем «самый перспективный студент года», как его мысленно окрестила Маша, налил даме вина с экзотическим названием «Южная кровь».
«Это что, для некрофилов?» - подумала Маша.
- За мадмуазель, - сказал Костенька, приподняв граненый стакан и слегка кивнув головой в сторону «мадмуазель».
- Мария, за тебя, - Воронцов уже налил себе еще рюмочку.
Сама же Маша, царственно отпив несколько глотков красной бурды, закашлялась.
Так они сидели еще 3 часа. Воронцов, после пяти доз стал совсем милым и добрым, и как сознательный человек далее пил только томатный сок. Маша выдержала еще три стакана вина, как оказалось, продукта деятельности Костиной тетки, а сам Костя больше налегал на малосольные огурчики, нежели на алкоголь, чем несказанно расстроил Машу. Итого, к 11 часам даму разморило. Что поделаешь, пятница, конец рабочей недели, как тут не устать?
- Знаете, я спать пошла. Что-то совсем уже глаза закрываются…
- Уже? Ну, тогда ты знаешь, в маленькой комнате диван – весь в твоем распоряжении. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, Мария Федоровна.
- Спокойной ночи.

Катерина Петровна рисовала в воздухе одну из фигур высшего порядка. Маша удивилась – позволить себе такую расточительность могли единицы, запас личной Силы не так велик, как хотелось бы. Обычно ведьмы вроде Катерины Петровны используют травки, амулеты да страшные слова. Но тут… Что за нужда тратится, да еще так сильно?
- Марья, стой, где стоишь! – ноги Маши окаменели, она не то чтобы шаг сделать, пошевелиться не могла – недвижимость распространялась по ее телу.
Тонкие бледные руки ведьмы начали двигаться быстрее, пальцы меняли положения так часто, что Маша даже не успевала прочитать заклинания.
«Призывает дух леса... нет лешего, так… силой ветра, силой ветра что? Ничего не понимаю! Я тут половины не знаю! Даже больше… Это кажется был знаком Велеса… Какого ей это надо? Он же не по ее части».
Сложив пальцы на манер старообрядцев, Катерина Петровна левой рукой описала полукруг, правая же рука, совершив движенье от сердца веред, к Маше, остановилась открытая ладонью вверх.
«Эээ… А это что такое? Я, конечно, понимаю, что действие вот этого направлено на меня, только вот чего-то не пойму… Мария Федоровна, что-то это не хорошо».
В ладони ведьмы засветился огонек, и в тоже время все вокруг стало блекнуть. Воздух наполнился каким-то странным запахом.
«Контраст! Кто выкрутил контраст? Черт! Ах, забыла… плевать! Тут дышать невозможно, я сейчас задохнусь!»
Огонек в руке ведьмы быстро рос, вбирая в себя краски окружающего мира. Маша чувствовала, как слабеет, будто из нее вытягивают и вытягивают жизнь.
Катерина Петровна заметно побледнела, сияние в ее руке усиливалось, питаясь и ее силой. В основном ее силой.
- Теперь я смогу узнать, точно узнать! – воскликнула ведьма, но на конец фраз у нее уже явно не хватило голоса. Она захрипела, давясь своим смехом, и замолкла.
- Узнать что? – крикнула Маша и задохнулась в собственном крике. Горло пересохло, каждый вздох давался с болью, воздух обжигал.
Катерина Петровна закрыла глаза, и в энергетический шар ее руке вспыхнул синим светом. Маша не могла даже зажмурится, не могла даже моргнуть.
- Тебя, милочка, тебя.