Конкурс: "История одной любви" - работы участников

[Akulina]

 

[Akulina]

Участник №6

С первого взгляда.​

"Да разве можно объяснить, почему
кто-то в кого-то влюбляется?"
Ромэн Роллан.​

Неспешна и однообразна жизнь в одной из Китайских провинций. Садоводство да рыбалка – вот и все занятия, сплетни да телевизор – вот и все развлечения…

- Как можно смотреть эти сериалы? Ведь с самого начала ясно, что эти балбесы будут мотать друг другу нервы на протяжении кучи серий, а в последней серии – свадьба. И это называется – про любовь? – в очередной раз высказывал старшей сестре свое «фи» Ли Цай.
- Ты ничего не понимаешь! Конечно же, про любовь! Измены, страдания, интриги алчных родственников. На пути возлюбленных всегда масса препятствий! – возражала сестра.
Может быть, это и так, но Ли, недавно отметивший свое 20-тилетие, так не считал. Он был убежден, что любовь и интриги – вещи несовместимые, верил в любовь с первого взгляда и не сомневался, что судьбоносная встреча – не за горами.

С тех пор, как «Пещеру Дракона» открыли для свободного посещения, а в Академии боевых искусств начали обучать азам сим-фу всех желающих, в Шанг-Симлу толпами повалили туристы. Ли часто видел этих одинаково одетых шумных людей, покупающих сувениры вместе с сундуками и тоннами поедающих печенья с предсказаниями. Шутки ради, тоже попробовал одну печенюшку. «Предсказание нельзя использовать вместо туалетной бумаги. Даже не думай!» - вот что было написано на листочке.
- Очень остроумно! – усмехнулся Ли. - Путешественники наверняка в восторге от этих записок.
Продолжая ухмыляться, молодой человек вышел на рыночную площадь и нос к носу столкнулся с юной девушкой, непохожей ни на оголтелых туристок, ни на местных матрон. Вроде бы, обычная школьница, совсем не красавица, но у Ли вдруг что-то ухнуло в груди и щелкнуло в голове. Несколько секунд юноша таращился на синеглазую блондинку, а потом брякнул первое, что пришло на ум: – Откуда ты взялась?
И тут же смутился, залился румянцем и принялся изучать носки своих ботинок, надеясь, что девушка не пошлет его подальше и не закатит истерику.

Ванесса Делэй в свои 16 лет ни разу не была влюблена. Зато заработала синий пояс по сим-фу, с легкостью разбивала дубовые доски и иногда побеждала в рейтинговых поединках. Один из таких поединков должен был состояться завтра, предстоял бой с Адезе Мин, самой жестокой спортсменкой, и девушка поймала себя на мысли, что ей было бы приятно, если бы этот китаец присутствовал на соревнованиях. Но вслух девушка ничего не сказала, опасаясь показаться навязчивой.
Неизвестно, долго ли молодые люди смотрели бы друг на друга, не решаясь заговорить, мать Ванессы, Элизабет Делэй не стала включать секундомер.
- Моя дочь немного сосредоточена, завтра важный бой… Приходите с утра в Академию, поддержите ее! – обратилась миссис Делэй к Ли.
- Я буду рада Вас видеть, - кивнула Ванесса, - а сейчас нам пора идти.

Мысли путались. Эта хрупкая девчонка будет драться с самой Адезе? Ли просто не мог в это поверить. Сам то он никогда боевыми искусствами не занимался, ему гораздо больше нравилось заниматься садоводством, выращивать все новые виды растений. Ли решил, что ни за что не пойдет в Академию и постарается забыть Ванессу. Зачем Такой девушке нужен какой-то ботаник…
Но не успело солнце выкатиться из-за горизонта, как молодой человек уже был на месте.
Ванессы нигде не было видно, наверное, тренировалась. Зато ее мать Элизабет сидела на скамейке, ожидая начала соревнований.
- Я думал, Вы пошутили насчет боя, – обратился Ли к пожилой даме.

- Что Вы, какие шутки! С тех пор как мой муж, а он спортсмен, показал дочери приемы сим-фу, Ванесса просто бредит черным поясом сэнсея! Мы часто приезжаем в Китай на соревнования.
- Странно, что я не встретил вас раньше, - серьезно сказал Ли.

Удар гонга оповестил, что бой начинается. На фоне воинственной Адезе Ванесса казалась совсем маленькой и беззащитной. Ли вместе с Элизабет, затаив дыхание, наблюдали за поединком.

Адезе была хорошим бойцом, но Ванесса значительно опережала соперницу в скорости. Девушка без труда уворачивалась от резких выпадов, а в следующую секунду уже оказывалась совершенно в другом месте, сбивая с толку неповоротливую противницу.
Бой завершился победой Ванессы. Ли восхищенно аплодировал, а Элизабет так просто плавилась от гордости за дочь.

- Великолепный бой! Ты станешь настоящим сэнсеем, у тебя все получится! – Ли чуть ли наизнанку не выворачивался от восторгов. Еле сдерживался, чтобы не задушить девочку в объятиях. – Нужно непременно отпраздновать такое событие! Я приглашаю вас с мамой в китайский ресторан!
- У нас самолет через час, в ресторан мы не успеем… - проговорила Ванесса. И тихонько добавила, - мне не хочется уезжать, ведь мы совсем не поговорили…

Ли проводил Ванессу и Элизабет в аэропорт. Глядя вслед самолету, молодой человек вдруг понял, что уже скучает по Ванессе. «Мы совсем не поговорили…» - слова девушки продолжали звучать в ушах, дарили надежду на следующую встречу, обещали, что все будет хорошо…

***
С тех пор прошло два года…
Ли ежедневно приходил в Академию, посещал все соревнования, расколотил кучу досок, заработал зеленый пояс… Но не ради званий и рейтингов юноша занимался сим-фу. Он ждал Ванессу, но девушка так ни разу и не приехала.

Ли не мог больше ни о ком думать. В свете луны видел ее лицо, в шорохе деревьев слышал ее голос…
- А ведь ты стала совсем взрослой, моя девочка. Наверняка уже забыла о восторженном ботанике, которому запала в душу, - печалился Ли сидя у костра очередной бессонной ночью.

 

[Akulina]

Решение поехать в Сансет-Вэлли, разыскать свою любовь и рассказать о своих чувствах возникло спонтанно. Недоумевая, как такая простая мысль не пришла ему в голову раньше, Ли первым же рейсом отправился в приморский городок. Самолет прилетел очень рано, у Ли впереди было достаточно времени, чтобы все хорошо обдумать и подготовиться к визиту. Набережная в этот час была пустынна, море неторопливо катило волны – подходящая обстановка, чтобы настроиться на философский лад. Глядя на умиротворяющий пейзаж Ли подбирал слова, что скажет Ванессе и гнал от себя мысль о том, что ей все его речи могут быть уже не нужны…

Выпив в кафе чашечку кофе и прочитав городские новости, Ли уже почти собрался с духом нанести визит в дом семьи Делэй (адрес он уже узнал у официанта), перевернул газетную страницу и вдруг увидел объявление: «Сегодня на стадионе «Ламы» состоится матч, посвященный памяти Анри Делэя, величайшего спортсмена, ушедшего от нас год назад…». Далее следовал внушительный список побед и достижений звезды спорта, но Ли думал только о том, что так и не успел познакомиться с отцом Ванессы…

Купив пару гвоздик, Ли отправился на городское кладбище. Он почему-то был уверен, что так будет правильно. И он совсем не удивился, встретив на кладбище миссис Делэй. А вот на старушку от неожиданности напал столбняк.
- Боже мой! Вы здесь! А она, она.. – Элизабет никак не могла завершить предложение и Ли не на шутку разволновался.

- Что с Ванессой? Скажите же, что с ней? Она тоже умерла? Или вышла замуж? Она здорова? – вопросы сыпались как горох из мешка.
- Сегодня утром Ванесса улетела в Китай! – наконец обрела дар речи миссис Делэй. – Между прочим, из-за Вас, юноша. Уж не знаю, чем Вы ей приглянулись, но два года она только о Вас и мечтала. Если хотите знать мое мнение – то я не против, если вы сумеете договориться!

- Из Вас получится отличная теща, миссис Делэй! Мы договоримся, мы обязательно договоримся – это я Вам обещаю! – воскликнул Ли, и расцеловав Элизабет в обе щеки, кинулся в аэропорт.

***
Ванесса сосредоточенно разбивала одну доску за другой и, казалось, что ничего на свете не сможет отвлечь ее от этого занятия. Ее тонкую талию обхватывал черный пояс сэнсея. На стоявшего рядом Ли девушка даже не посмотрела.
- Неужели Элизабет ошиблась? – Ли был уверен, что не произносил вслух этот вопрос.
- Мама не ошиблась, - сказала Ванесса, по-прежнему не поворачивая головы. - Но звание Мастера я могу получить только сегодня. Это будет сложный бой, мне нужно сконцентрироваться. Не отвлекай меня пока.
- Я буду ждать тебя в парке. Береги себя! – сказал Ли и покинул Академию. А что ему еще оставалось?

Бой на звание Мастера проводился в закрытом помещении, зрителей туда не допускали. Движения соперников были точны и выверены. Ни один не уступал другому в мастерстве. Два часа длилась битва двух сэнсеев, пока изумрудная аура не указала на истинного Мастера – Ванессу.

Ли не находил себе места, за два часа он истоптал парк вдоль и поперек. Опять вернулись давние упаднические мысли о том, что он недостоин Такой девушки…
- Не смотри на меня, как на какую-то небожительницу, я же знаю, что ты полюбил меня не за черный пояс, - сказала Ванесса и нежным взглядом посмотрела на того, о ком грезила все эти годы. Она тоже верила в любовь с первого взгляда.

Они присели на скамеечку и не могли наговориться. Они говорили о прошлом, и о будущем, о своих семьях, и о будущих детях… От близости любимой у Ли кружилась голова. Он все не решался поцеловать Ванессу, а потом все-таки решился, и это было восхитительно!

Тем же вечером они обвенчались в Небесном храме, находящемся высоко в горах. Весь мир лежал как на ладони у ног возлюбленных. А впереди ждала долгая и счастливая жизнь…

 

[Akulina]

 

[Akulina]

Участник №7

Благодарю тебя и прощаю​

В жизни почти каждого заурядного человека происходят истории, которые не найдешь даже в самых гениальных книгах. Жизнь – великий писатель, создающая замысловатые сюжеты и неожиданные развязки, и в ней, как в хорошем детективе, до самой последней страницы невозможно угадать, кто герой, а кто злодей. Мои дети были обычными людьми, но в их жизни произошли истории, в которые были втянуты третьи лица. Эти истории не были фантастическими или невероятными, это были типичные житейские истории о любви, преданности, предательстве и вероломстве. Мне показалось, что все это может быть интересно не только участникам, и я, Валентин Шеппард - журналист и писатель, написал роман “Благодарю тебя и прощаю” – о чести и прозрении, о самопожертвовании и самоотречении, о доброте и беспечности. В посвящении значились имена моих сыновей Гарри и Гордона.

Гордон ощущал жар под кожей, его мощное тело, разгоряченное на тренажере, требовало любви.

Прекрасная Эбони будоражила его воображение и будила самые смелые фантазии.

Она была замужем, но Гордона это нисколько не волновало, он еще не был готов к серьезным отношениям, он совсем не думал о семье, женитьбе и детях, ему нужна была женщина, его тело проснулось для любви гораздо раньше, чем душа.

Эбони не сопротивлялась его напору. Я не знаю, что это было – испорченность или страсть? – но спальня стала местом их частых встреч.

Мне это было не приятно, я считал это не правильным и осуждал их обоих. Мое мнение разделял и Гарри.

И все же, мне кажется, Гарри лукавил, в его осуждении главную роль играла не мораль, а ревность. Гарри никогда бы не признался в этом даже самому себе, но девушка ему явно нравилась.

Назревал конфликт, и это уже не просто огорчало меня, но пугало. Эта девушка могла стать яблоком раздора, и я боялся не на шутку.
Гордон чувствовал осуждение и, хотя не до конца осознавал свою вину, понимал, что сделал что-то не так, и думал об этом, перебирая струны.

Но его дух был слишком слаб и не мог справиться с его мощным телом, оно не поддавалось укрощению, и Гордон вновь приглашал Эбони, и она приходила.

В их отношениях не было чистоты, их связь была порочной, и они, даже сквозь беспечность молодости, ощущали это.

Но зов плоти был силен, и их тела устремлялись друг к другу, как капли ртути.

 

[Akulina]

Они не бросали вызов морали и нравственности, они даже не мыслили такими категориями, им просто было хорошо и они, не задумываясь о последствиях, предавались наслаждению.

Эбони приходила к нам почти каждый день, Гордон призывал ее, он нуждался в ней, в ее женском начале, не любя и не ценя ее, как личность. Эбони тянулась к этому сильному мужчине, он уже становился для нее главным, она была готова забыть свое прошлое и уйти в будущее вместе с ним.

Она сказала ему об этом, предложила жить вместе, но он отказался. Гордон еще не ощущал в себе потребности делить свою жизнь с кем-то.

Эбони согласилась оставить все как есть: она любила его и не хотела терять.

Гарри, в жизни которого была только работа, стиснув зубы, стремился доказать всем и самому себе, что именно это и есть главное. Его послужной список был безупречен, его грамотность и образованность внушали уважение, а его лидерство не вызывало сомнения. Ему присвоили офицерское звание и назначили командиром эскадрильи. Он вернулся домой в военной форме – красивый блестящий офицер, бравый солдат с грустными глазами.

В его жизни не было той, которая могла бы порадоваться за него, и он позвонил девочке, с которой преждевременно связал себя отношениями еще в школе. Многие на его месте считали бы себя свободными от обязательств, но не Гарри. Он был старомодно порядочен, мой сын, и слово мужчины не было для него пустым звуком.

Он смотрел на эту еще не развившуюся девочку, совсем ребенка, и чувствовал к ней почти отеческую нежность.

Марисса млела, внимание взрослого мужчины, да еще и офицера в такой красивой форме, было ей приятно.

 

[Akulina]

Гарри понимал, что их разделяет пропасть, но так и не смог разорвать с ней отношения, во всяком случае, сейчас. Он не мог обидеть ребенка, увидеть заплаканное детское личико было выше его сил.

Он рассказывал ей о работе, о суровых армейских буднях. Девочка слушала его, затаив дыхание, а Гарри думал, что нет в этом никакой романтики и что некому согреть его сердце.

Гарри, глубоко пряча тоску, ушел в бой на шахматном поле.

Выходные Гарри, как правило, проводил в библиотеке или дома, следя за небесными телами. Там, среди ледяного мерцания звезд ему становилось не так одиноко. Это непостижимо-бесконечное пространство будоражило его гениальные мозги и он начинал ощущать себя всего лишь песчинкой Мироздания, крошечной яркой искрой, блуждающей в темноте. Перед лицом этого огромного Непознанного и Вечного его тоска и переживания казались ему мелкими и несущественными и он обретал так необходимое ему спокойствие.

Наш стойкий оловянный солдатик Гарри оказался не таким уж и стойким. Олово – мягкий металл, и Гарри плавился и менял форму в присутствии Эбони.

Эта девушка нашла путь к суровому сердцу солдата, не желая этого и ничего для этого не делая. Гарри не был железным, он был живым мужчиной из плоти, крови и нервных окончаний, и он испытывал к ней незнакомое, непознанное чувство. Гарри еще не мог дать ему названия, но он знал, что это - что-то новое, никогда им прежде не испытанное и прекрасное.

Эбони кожей ощущала его чувство, оно не было высказано, но уже плескалось в его глазах.

Но она любила Гордона и не могла дать Гарри ничего, кроме дружбы.

Эбони поняла, что Гарри любит ее. Она не могла принадлежать им обоим, но любовь – это сильный магнит, она дарит приятное животворящее тепло, и Эбони тянуло к нему. Он играл для нее на гитаре, вкладывая в музыку всю свою любовь, и только так смел сказать ей об этом.

Он не выдержал, ушел играть в шахматы, стараясь отвлечь свои мысли от преступного, как он считал, чувства. Порядочность и мужская честь Гарри подвергалась серьезному испытанию.

 

[Akulina]

А Эбони, как бабочка на аромат цветка, летела к нему, стремясь вновь попасть в тот ареал чувств, которые были ей так необходимы, но которых не давал ей Гордон.

Между ними не было произнесено ни одного слова, даже не вольно не было проявлено ни единого жеста, но человечество общается друг с другом не только с помощью слуха или зрения – происходит обмен энергиями и они разливаются в окружающем пространстве. Гордон, ничего не зная наверняка, но уже что-то чувствующий, подошел к ним и увел свою женщину. Эта ситуация стара, как мир – два самца, борющиеся за самку, и не всегда побеждает достойнейший.

Гордон ничего не понял, ни в чем не заподозрил ни брата, ни Эбони, но в эту ночь он отчего-то был особенно нежен и страстен с ней.

На следующий день Гарри вернулся из трудного тренировочного полета, в котором произошла нештатная ситуация, и именно его мужество спасло весь экипаж, но не было женщины, которая могла бы гордиться им. Он уехал в парк и там, на пару с гитарой, праздновал свое возвращение.

Гарри, привыкший жить, подчиняясь Уставу и расписанию, подавляющий в себе все ненужные порывы железной самодисциплиной, и думающий, что полностью контролирует свою жизнь, столкнулся с невозможным, невероятным и немыслимым: хрупкая белокурая девушка заслонила собой всё, что раньше казалось важным, значительным и главным. Гарри не задумывался о смысле и устройстве жизни, он привык выполнять приказы. Вся его прежняя жизнь была ясной и понятной, ему не надо было рассуждать и выбирать, за него все решал командир или Устав. И вдруг теперь не было больше четких правил и предписаний, не было однозначных, единственно верных решений, было уравнение с тремя неизвестными: он, она и брат. Классический любовный треугольник, отягощенный еще одним обстоятельством: Марисса выросла, и эта застарелая проблема тоже требовала своего решения. Это был причудливо завязанный узел, распутать который было почти невозможно, можно было только разрубить, но резать придется по живому. Гарри был честен и порядочен и его правдивость была почти маниакальной. Он понял, что ситуация не рассосется сама собой, что нужно что-то решать и именно он должен принять решение. Эбони не была собственностью Гордона и Гарри, уважая и признавая ее свободу, решил сначала объясниться с ней. Он позвонил Эбони и назначил ей встречу. Она пришла, и сердце Гарри билось так, будто он пробежал марш-бросок по пересеченной местности с полной выкладкой.

Гарри оказался на чужой территории, почти в тылу врага: область чувств была для него непознанной зоной, и его тело, натренированное до автоматизма на полигоне и всегда послушное, вышло из повиновения и подвело его – оно потянулось к Эбони.

Девушка отпрянула от него. Гарри, чувствуя себя почти преступником, приговоренным к казни, путаясь в мыслях и словах, неумело и неуклюже сказал ей о своей любви.

Любовью оскорбить нельзя, и Эбони, все еще немного боясь этого большого неловкого мужчину, поняла и почувствовала, что за суровой оболочкой таится нежная и робкая душа, готовая умереть ради нее.

Но она любила Гордона и, хотя одной ее любви было не достаточно для них обоих, она не могла ответить на чувства Гарри.

Она не сказала ему об этом напрямую, боясь и не желая ранить его, и чисто по-женски, оставляя себе путь к отступлению.

 

[Akulina]

Она не сказала ни "да", ни "нет", а Гарри, не умеющий тонко улавливать оттенки, не совсем понимая ее, принял ее уклончивый отказ как возможность и знал, что ему нужна она одна и решил за нее бороться.

Его сердце, привыкшее биться со скоростью 70 ударов в минуту, - давало сбой, его легкие, исправно закачивающие воздух, как мехи, - не справлялись с избытком кислорода, все его натренированное тело оказалось никуда не годным – и все это сделала не армия противника, а слабая беззащитная девушка с голубыми, как небо, глазами.

Не смотря на смятение в чувствах и мыслях, Гарри, попав на военную базу, в свою стихию и привычную обстановку, собрался, провел полет четко и точно как в учебнике, и был переведен на истребитель. Придя домой и застав Гордона, он честно и напрямую объяснился с ним, и хотя боялся потерять брата, но был не в силах действовать за его спиной. К его изумлению Гордон не разгневался, а лишь засмеялся, сказав: “Хороша штучка, а? Да ладно, она мне уже поднадоела, бери - пользуйся”. Гарри покоробил неуважительный тон Гордона в адрес женщины, которую он боготворил, но решил не обострять и так уже до предела напряженную ситуацию.

Гордон делал успехи в спорте, чувствовал свою привлекательность и совсем не дорожил Эбони, считая, что таких, как она и даже лучше, у него будет еще много.
Следующим пунктом в четко составленном плане Гарри была Марисса.

Она повзрослела и похорошела, она казалась незнакомкой, и Гарри смотрел на нее новыми глазами.

Но они были чужими, и Гарри хотел разорвать эту тяготившую его связь, обязательство, которое он взял еще в детстве. Гарри был силен духом и телом, в рукопашном бою он один стоил целого взвода и мог голыми руками переломить хребет натренированному и подготовленному противнику. Но когда он оказывался рядом с женщиной, существом слабым и прекрасным, вся сила Гарри улетучивалась, он становился робким и беспомощным и совсем не умел себя вести. С Мариссой было еще труднее, ведь ему придется сказать ей неприятные слова, огорчить ее, и он не знал, что делать.

Собравшись с духом, как перед прыжком с парашютом, он выпалил эти страшные для него слова, умоляя ее не переживать и не сердиться.

Гарри чувствовал себя отвратительно из-за своей, как он считал, жестокости и бессердечности и ушел громить шахматную армию.

Вечером Гарри, одержав победу, хотя и пришлось пожертвовать ферзем, пригласил Эбони и в ожидании ее, пел своим любимым, таким далеким звездам.

 

[Akulina]

И Эбони пришла, самая яркая звезда на его небосклоне.

Гарри не удержался, он едва коснулся губами ее губ, и это было все, на что он осмелился.

А Эбони, почти по-матерински жалея его, взяла его лицо в ладони, и всматриваясь в глаза, искала ту искру, которая сможет зажечь и ее сердце.

Немного развязной походкой к ней подошел Гордон.

Она знала, чувствовала, что ничего не значит для него, что он давно остыл к ней, перестал звонить и встречаться с ней, и все же надеялась, что что-то осталось в его сердце.

Она любила его и ей казалось невероятным, что он, попав в поле этой любви, сможет остаться равнодушным. Но он произнес совсем не те слова, которых она ждала. Сердце подпрыгнуло в груди, эмоции вырвались наружу. Как он может быть таким черствым, таким жестоким, таким бесчувственным!

Гордон просил ее не кричать и соблюдать приличия, призывал ее быть цивилизованной и остаться друзьями, и она поняла, что у нее не хватит сил пробиться через все эти бицепсы и трицепсы к его спящему сердцу.

Гарри ушел в дом, давая возможность объясниться им наедине. Там, в доме была его боль и его вина – юная женщина, едва успевшая повзрослеть и уже обиженная им.

 

[Akulina]

Маниакальная честность Гарри уже граничила с глупостью: он, решив до конца прояснить ситуацию, нанес Мариссе еще один удар – он сказал ей про Эбони.

Марисса плакала, а Гарри без колебания был готов отдать свою руку или ногу, лишь бы остановить эти слезы.

В доме были две девушки, две несостоявшиеся невесты, две подруги по несчастью, и они не считали друг друга соперницами: просто - такова жизнь, просто - так получилось.

Гарри, не находя слов, играл для Эбони на гитаре, а она не слышала его, глотая слезы.

Она смотрела на него и думала, что этот чужой человек так сильно и так ненужно любит ее, это слово казалось ей затертым и пустым, и она не знала, наполнится ли оно когда-нибудь содержанием.

Она думала: отчего так не правильно устроена жизнь, почему любимый человек становится чужим, а хороший, но чужой мужчина никак не станет родным?

Гордон легко отпустил Эбони, ощущая себя при этом свободным для новых встреч, отношений и чувств. Его радовала и пьянила эта свобода, ему казалось, что надоевшие серые будни позади, а впереди – предвкушение праздника, канун веселья. Он не был жестоким, но будучи легкомысленным и поверхностным, был не в состоянии понять, что другие могут испытывать боль и страдания. Ему казалось, что на свете все легко и что люди сами усложняют себе жизнь ненужными переживаниями. Горе Эбони казалось ему незначительным – ничего, поплачет и перестанет. Любовь Гарри казалась ему пустячной, он не понимал, зачем такую прекрасную пору как молодость, нужно отягощать скучными семейными обязанностями. Но, проснувшись утром и привычно протянув руку на противоположный край кровати, и вместо живого женского тепла ощутив пустоту, он почувствовал неприятный холод в груди. Он вдруг мысленно увидел запрокинутое лицо Эбони и ему страстно и нетерпеливо захотелось, чтобы она оказалась рядом. Он привык, что она всегда была здесь, приходила по первому его зову, а теперь стала чужой и недоступной. Он был как ребенок, сломавший и забросивший старую игрушку и не вспоминающий о ней, но горько плачущий, когда эту игрушку выбросят, и никакие пряники и конфеты не могут унять его слез. И Гордон, привыкший считать, что все просто, позвонил Эбони и позвал ее.

Она пришла, не такая как обычно, повзрослевшая и чужая.

Гордон подошел к ней с привычной самоуверенной развязностью, думая, что сейчас он отпустит пару дежурных комплиментов, и она растает и упадет в его объятия. Но когда он увидел ее глаза, глаза человека, много пережившего и перестрадавшего, ему показалось, что она старше его на века, и слова застряли в горле.

 

[Akulina]

А Гарри, вернувшийся из полета, смотрел в это милое, любимое лицо и готов был единолично, вопреки субординации, присяге и Уставу вывести пятый флот на ее защиту, а дальше – что угодно: трибунал, позор, расстрел.

Он видел, что она страдает, что страдает она не о нем, что в ее сердце пока еще нет для него места, но это не злило его и он страдал вместе с ней.

Гарри смотрел на Эбони и думал, что нет на свете существа более прекрасного, чем она, и не понимал, как можно осмелиться обидеть ее.

Эбони не выходила из головы Гордона, он ходил на работу и даже делал успехи, были какие-то встречи, какие-то друзья, какие-то разговоры, но она, как будто, все время стояла за правым плечом, и он никак не успевал вовремя оглянуться, чтобы увидеть ее. Это сводило с ума, отнимало силы и будило желание. Он вновь позвал ее, и она пришла, послушно и безропотно. Ее плечи были поникшими, милое лицо заплаканным, но в ее глазах он уловил нечто, давшее ему уверенность, что она не оттолкнет его.

Гордон, совершенно не испытывая сочувствия и считая, что трагизм ситуации преувеличен, пытался лишь развить и усилить это нечто, невольно, а может быть намеренно, вводя ее в заблуждение и рождая в ней ложные надежды.

И она понимала, что обманывается, но была готова обмануться, чтобы еще хотя бы на минуту, на мгновение окунуться в его любовь. Этой любви давно не было и она знала об этом, но не хотела верить, и вся отдалась во власть его глазам.

Она обнимала его широкие сильные плечи, чувствуя, что живет только в это мгновение, и думала, что нет ей защиты, потому что защищаться надо было от него, а она не могла и не хотела этого делать.

Она смотрела в его глаза, забыв, какими они могут быть пустыми и холодными, забыв свои слезы и боль, готовая пережить все это еще раз ради этих минут.

А Гордон, ничего не поняв и ничего не почувствовав, целовал ее искусанные губы и лишь вспоминал, какова она в постели и только желал вновь оказаться там с ней.

 

[Akulina]

У него даже не хватило хитрости и тонкости, чтобы это скрыть, и он сказал ей об этом. Его толстокожесть и черствость была сродни пещерному человеку, когда род людской еще был в младенческом состоянии и не отягощал себя чувствами, борясь за выживание и используя лишь инстинкты. Такая неразвитость души, не подверженной порывам, была невероятной и Эбони почувствовала, что они никогда не поймут друг друга, на каком бы языке они не разговаривали.

Он ушел на игру пружинистой походкой, а она осталась, сама не зная зачем. Все глупые сентенции типа “любовь зла” и “сердцу не прикажешь” были ошибочны и в то же время верны. Она не думала, за что она его любит, не понимая, как можно любить за что-то, она просто любила и это было ее несчастьем и счастьем одновременно.

Гарри вернулся из своего шахматного королевства и увидел свою королеву. Она была так прекрасна, что было больно смотреть. Его руки, подчиняясь, как будто не Гарри, а кому-то еще, потянулись к ней, но она остановила его.

Потом, устыдившись своего движения, недоумевая, почему так упрямо отталкивает его, она взяла его за руки.

И для Гарри, у которого целомудренно было не только тело, но и душа, этот жест, почти дружеский, показался выражением ее любви и готовности, он разрушал все барьеры и препоны и приближал их на непостижимо малое расстояние. И он наконец-то, впервые в своей жизни, отпустил сознание, выпустил себя из-под своего же контроля, и его руки обняли ее и губы нашли ее раскрывшиеся губы.

И Гарри понял, что теперь – или никогда. Он не знал, что нужно говорить в подобных случаях, он не умел говорить красиво и складно, его чувства не облекались в словесную оболочку. Он просто с благоговением опустился перед ней на колено и достал кольцо, которое купил уже давно, но не смел предложить.

Это было неожиданным для них обоих. Эбони вдруг поняла и почувствовала, что такой любви больше в ее жизни не будет, что такая любовь вообще очень редко случается, что Гордон никогда не полюбит ее, и она согласилась.

Она сделала это под впечатлением минуты, это был порыв, импульс и в этот миг она испытывала только благодарность, надеясь, что со временем она сумеет полюбить этого большого странного человека.

Гарри обнимал ее, страстно желая , но не смея даже думать об этом, и она поняла, женским чутьем уловив, его детскую чистоту, взяла его за руку и увела в спальню.

 

[Akulina]

Неумелость и робость Гарри компенсировались его нежностью, и Эбони больше не боялась его.

Она не сравнивала этих двоих мужчин, это было совсем разное, но Гордон все еще жил в ней и она не могла его забыть.

Гарри, окрыленный никогда прежде не испытанными ощущениями, радостно отправился на свидание с Вселенной, изливая свою радость и счастье звездам, которые понимали его без слов. Его зрение так обострилось, что он умудрился открыть новую звезду, назвав ее любимым именем, и был совершенно уверен в том, что эта звезда зажглась на небе в этот самый вечер, как символ их союза.

Он пошел подарить Эбони звезду, он готов был преподнести ей всю Галактику, но она не заметила его появления, находясь где-то совсем не здесь.

Она вернулась, он стал говорить ей о свадьбе, о том, что совсем скоро его примут в отряд космонавтов и нужно будет уехать в Звездный городок, а она слушала его, но не слышала, думая о другом.

Утром Гордон позвал ее на свидание, и она, задыхаясь от счастья и надежды, что он понял, испугался, что потерял ее, примчалась к нему, взглядом, кожей вбирая в себя любимую фигуру. Она была чужой невестой, но в тот миг, когда она услышала дорогой, призывающий ее голос, она готова была стать грешницей, преступницей, лишь бы еще раз почувствовать себя любимой им. Но ему было нужно только ее тело, ее чувства он отказывался принимать. Она дала ему то, что он хотел, опустошив и испачкав себя.

А Гордон, не поняв и не приняв ее жертвы, лишь почувствовал, что в этой истории поставлена точка и испытывал от этого радостную легкость. Теперь он был готов устремиться к новому, не жалея о старом. Вечером этого же дня он пригласил Мариссу.

Напор и натиск, хорошо подвешенный язык - это были главные козыри Гордона. Они не подвели и на этот раз: неопытная девушка, быстро попалась в сети.

 

[Akulina]

Гарри вернулся на следующий день из центра управления полетами, его кандидатура была утверждена в качестве пилота космического корабля. Он хотел поделиться радостью и гордостью со своей семьей. Теперь он был близок к своим любимым звездам как никогда и при этом, уходя в звездные дали, он оставался на Земле, удерживаемый земной и такой неземной любовью. Он был счастлив и его счастье стремилось к бесконечности, но он смотрел на Гордона и ему было стыдно. Ему казалось, что он отнял у брата самое ценное, что только можно себе вообразить, и что брат отказался от Эбони по недомыслию или от душевной щедрости и считал себя недостойным этого дара. Душевная чистота Гарри была столь высока, что он мерил всех окружающих своей мерой и отказывал им в праве оказаться хуже, чем он о них думал. Он не был глупым или наивным, но он почти всегда находил объяснение поступкам людей и смягчающие их обстоятельства. Просто его зрение было устроено по-особому: он умел видеть только себе подобное – доброе, честное и благородное.

Гарри, став частью дорогостоящей космической программы, проходил подготовку к длительному полету. У него еще оставалось время на Земле и он назначил свадьбу. У него не было ни малейшего колебания в правильности предпринятого шага, он любил Эбони, но он нервничал, как перед высадкой на чужую планету, не зная какие неожиданности подстерегают его там. Пытаясь успокоиться, он импровизировал на гитаре и из-под его пальцев выходила чистая, щемящая мелодия.

Я тоже тревожился, опасаясь, что его невеста не придет на свою свадьбу. Но Эбони пришла. На ней не было подвенечного платья, она как будто сама не знала, зачем она здесь, не осознавала, что она главная героиня праздника и была не до конца уверена, что скажет “да”. Ее фигура была поникшей, уголки губ скорбно опущены, а припухшие от слез глаза лихорадочно перебегали от гостя к гостю, ища то единственное, невозможно любимое лицо.

Звезды были благосклонны к Гарри, а может, насмехались над ним, но Гордона не было на свадьбе, у него была игра или тренировка. Они стояли друг против друга, тили-тили-тесто, жених и невеста, по определению самые счастливые из смертных, но не было счастья в их глазах. Эбони не плакала, она уже выплакала все слезы, но в ее лице, линии опущенных плеч, в бессильно брошенных руках были только боль и страдание. Гарри стоял рядом и не глядя на нее, вбирал в себя всю эту боль, умирал вместе с ней и не знал, есть ли у них будущее.

Эта свадьба была так печальна, что все окружающие их люди, пришедшие сюда в предвкушении праздника и веселья, устыдились своей счастливости и боялись поднять глаза на эту несчастную пару.

И все же Гарри решился, он задал Эбони этот главный вопрос и она обреченно и чуть слышно ответила согласием.

Они не хотели дольше оставаться среди людей, им было необходимо побыть не вместе, а наедине с самими собой. Они подняли руки в прощальном жесте, как будто защищаясь от чего-то или кого-то, и покинули нас.

Прошло примерно полгода. В нашем доме отмечали день рождения моей дочери. Обычный семейный праздник, все как всегда – торт, музыка, разговоры, танцы, гости. Несчастная Эбони, гоняющаяся за журавлем в небе, не смогла веселиться со всеми, не могла видеть равнодушного Гордона, она ушла в другую комнату и читала книгу, уставившись в нее остановившимся невидящим взглядом.

 

[Akulina]

И Гордон, даже через свою толстокожесть чувствуя вину, подошел к ней.

Она смотрела на него, уже ни на что не надеясь, просто радуясь возможности видеть его, запечатлевая в себе любимое лицо, чтобы потом долгими бессонными ночами вспоминать каждую черточку, каждую морщинку.

И Гордон смотрел на нее с невозможной для него серьезностью, смутно догадываясь, что упустил что-то очень важное в своей жизни.

Но они уже прошли точку невозврата, им нечего было сказать друг другу. Чтобы как-то нарушить неловкость, он спросил, как у нее дела, и она, улыбаясь, как будто плача, сказала, что все отлично.

И Гордон вдруг не испытал облегчения, что все так хорошо и мирно закончилось, и весь вечер играл на гитаре, не поднимая глаз. Может быть он о чем-то думал, а может быть прятал слезы.