-
Уважаемый посетитель!!!
Если Вы уже являетесь зарегистрированным участником проекта "миХей.ру - дискусcионный клуб",
пожалуйста, восстановите свой пароль самостоятельно, либо свяжитесь с администратором через Телеграм.
Симс-сериал: "DollHouse"/"Кукольный домик" - совместный сериал Marat и SnowWhite
- Автор темы Мarat
- Дата начала
Helgaleinchen
Гуру
Глазам своим не верю! Ура!
Мarat
Гуру
Всех благодарю за отклики и ответы, всё это очень неожиданно. Именно по причине того, что читатели наши всё еще ожидают новых серий, новая история отошла на второй план и мы решили взяться за продолжение "домика". Вы нас очень вдохновили. Спасибо.
Важно напомнить о том, что все наши постройки давно пропали, никаких сохранений нет, спаслись только симы. Хочу, чтобы вы были готовы к тому, что все локации, на которых разворачивались события, здорово изменятся (мне кажется, вам до фонаря
). Да и в целом история будет украшена иллюстрациями весьма скудно, но это временная мера(или нет).
15, 16, 17 выйдут сегодня вечером. Поздно. Очень поздно. Не ждите, идите спать.
Важно напомнить о том, что все наши постройки давно пропали, никаких сохранений нет, спаслись только симы. Хочу, чтобы вы были готовы к тому, что все локации, на которых разворачивались события, здорово изменятся (мне кажется, вам до фонаря
). Да и в целом история будет украшена иллюстрациями весьма скудно, но это временная мера(или нет).15, 16, 17 выйдут сегодня вечером. Поздно. Очень поздно. Не ждите, идите спать
.
Made With Love
Постоялец
Наконец это свершилось!
Давненько сюда не заглядывала, а тут бац
- такие хорошие новости)
Очень рада, что Марат не бросил сериал, месяца ожидания не прошли напрасно)
Спасибо, что ты снова с нами.
Ура, товарищи, ура ура ураа!)
Давненько сюда не заглядывала, а тут бац
- такие хорошие новости)Очень рада, что Марат не бросил сериал, месяца ожидания не прошли напрасно)
Спасибо, что ты снова с нами.
Ура, товарищи, ура ура ураа!)
Последнее редактирование:
Мarat
Гуру
Серия пятнадцатая.
Серия пятнадцатая.
Мэри Паллетт.
«In the Midst of Sorrow»
Daughter – Smother
Половину ночи и целое утро проведенное в этом недружелюбном, гадком мотеле, я провела обливаясь бесконечными слезами и зажимая себе рот, удерживая болезненно-громкие рыдания, угрожающие разбудить очередную глушь, в которую нас занесло. Злые мысли неумолимо уносили меня в воспоминания о похоронах отца, а смешиваясь с накатывающим волнами сном, видения мои делались настолько ужасающими, что меня даже тошнило от разъедающей до костей боли.
Нежная трель будильника нарочно принесла с собой яркую сценку из прошлого: вот некогда родная и теплая ладонь лежит безжизненной серой лапой в моих дрожащих руках, вот любимые смешные уши совершенно безразличные к моему ласковому шепоту, вот такой знакомый косой шрамик над правой бровью исчезающий, стоило его обладателю только улыбнуться.
Мы, безусловно, обязаны провожать своих близких в последний путь, как бы тяжело нам это не давалось, сколько бы моральных сил не отнимало, и сколько бы потом эти проводы не преследовали нас в холодящих кровь кошмарах. Только вот нужно ли это самим усопшим? Хотелось бы мне, чтобы мои дети или условный муж видели этот пустой прозрачный мешочек, внутри которого когда-то была моя живая душа, мой голос, мои руки, моя любовь, вся я…? Нет, не думаю. Хотелось бы сохраниться в их памяти живой. Пусть старой, брюзжащей, вредной, ополоумевшей, забывшей свое имя, но не холодной кучей – тусклой насмешкой над тем, кем я когда-то была.
Хотя, если вспомнить мою мать, то ей-то точно захотелось бы, чтобы я лично нарядила ее труп в приличное белье и красивое платье, чтобы я проследила за тем, чтобы ничего лишнего из него не вытащили и не натолкали в нее всякой чужой требухи; чтобы я лично проверила ее тело после вскрытия, чтобы я точно убедилась в том, что это моя родная мать, а не чья-то чужая сумасшедшая старуха.
И я думаю, что и в этом есть что-то очаровательно-семейное, теплое и правильное.
Но, черт подери, на похоронах отца мне было так тяжело видеть в нем такие любимые, но уже неживые мелочи, что сознание мое то и дело стремилось отсоединиться от реальности и уйти на покой.
Перспектива новой встречи с уродующей всё смертью, с запахами и звуками так сильно напоминающими один из самых черных дней моей жизни, омрачалась присутствием главного предателя и врага.
Ненавижу Дэниэла. Черт подери, как же я ненавижу Дэниэла!
Еще три часа рядом с этим высокомерным мерзавцем не стесняющимся глумится над моей болью, осмеливающимся открыто говорить и обсуждать смерть моего папы, позволяющим себе ехидничать и язвить, когда дело касается этой болезненной для меня темы. Ох, этот подлец не упустит возможности побольнее ковырнуть эту кровавую рану в моей груди.
Если бы только у меня при себе были антидепрессанты или какие-нибудь транквилизаторы, я бы от души загрузила ими свою систему, но поскольку я даже не имела понятия где можно раздобыть горячительного пузырька, пришлось просто собрать себя воедино и перестать хрюкать в утихающей уже истерике.
- Остановимся позавтракать? – учтиво спросил этот негодяй, спустя час молчаливого пути, - Выпьем кофе.
- Не хочу, - произнесла я одними губами, не рассчитывая даже, что меня услышат.
Он проехал мимо забегаловки и ускорился навстречу чаще, в которой терялось открывшееся перед нами очередное бесконечное, беспощадно атакуемое утренним ливнем шоссе.
Выросший вокруг нас очередной маленький городок не сумел вырвать меня из тревожных мыслей и переживаний, равно как и предыдущие, несмотря на то, что являлся финальной точкой в нашем затяжном путешествии. Только лишь вид мрачных кованных ворот с затейливой надписью «Кладбище Хиллкрест» на высокой арке, пробудили меня от этого необъяснимого ступора. К счастью, мы проехали мимо, прямиком к белоснежной церквушке, кажущейся единственным светлым островком в окружающем нас пасмурном и угрюмом мире.
Выглядело все торжественно, но скромно. Прощание с известной ясновидящей было куда менее пышным, чем прощание с моим отцом – простым служащим крошечной библиотеки. В окнах церквушки уютно горел теплый свет, вокруг сновали слегка опечаленные господа с зонтиками, на крыльце дрожала уморительного вида дама с маленьким мопсом в одной руке и горшочком фиалок в другой.
- Я даже не знаю, какие цветы она любила… - прошептала я каплям скользящим вниз по лобовому стеклу автомобиля.
Дэниэл ушел, оставив меня наедине с успокаивающими ароматами дождя и хвои, на мгновение ворвавшийся в теплый салон. Опустив голову, я закрыла глаза, с нетерпением представляя, какое облегчение наступит по окончанию этого тяжелого дня, когда все самое страшное уже будет позади. Конечно, я буду полна не самых приятных впечатлений, которые обязательно отразятся на моих сновидениях, но, по крайней мере, уже чуть дальше от смерти и всего, что с ней связано.
Думаю, я пыталась заставить себя заснуть прямо там, на пассажирском сиденье, должно быть в порыве скорее сократить часы и оказаться уже в другом временном отрезке, подальше от всего, что меня пугало.
Вернувшийся Дэниэл выдернул меня из полудремы, но несмотря на несобранное состояние, я смогла удержаться и не посмотреть на него. Он, несомненно, скрючил скорбное лицо, весь потемнел и ссутулился – прямо как в день похорон моего отца. Нет, я не желаю видеть это снова, не желаю возвращаться в тот день так скоро. Нет, только не сейчас! Еще совсем не время для слез!
На дрожащих коленях своих я ощутила холод и тяжесть опустившихся на них цветов. Запах был настолько свежим и приятным, что в груди моей рядом с бесконечной болью и страхом, невольно засвербилось какое-то извращенное подобие ощущения радости и торжественности.
Скоро мы были вынуждены прервать наше молчание и выбраться под низкие, темные тучи, так щедро орошающие все вокруг непрерывными потоками дождя, и так здорово умеющие создавать вокруг нас погоду настолько схожую с погодой нашей душевной. Не по-летнему холодный ветер забирался под одежду, заставляя прибавлять шаг и сокращать расстояние между нами и усопшей стремительнее, чем хотелось бы. Страшась упасть в этой скорой пробежке по мокрой дорожке ведущей к церкви, я ловко ухватилась двумя рукам за локоть доктора Лэнгфилда для поддержки. Он напрягся, но ничего не сказал.
- Дэниэл, Мэри, - нас приветствовал сын Отем - Гарри. Выглядел он усталым.
- П'гими наши соболезнования, Га'г'ги, - произнесла я, когда мы с бывшим мужем оказались в тесных объятиях мужчины. Дэни тоже сказал что-то, но я не смогла разобрать что именно.
В прохладном зале звучала тихая органная музыка (для своего отца я выбрала арфу и флейту, из-за чего его похороны невольно напоминали какую-нибудь тематическую вечеринку с русалками и эльфами) и слышалось негромкое эхо скрипа половиц и скамеек, тихих шагов и множественных переговоров. Несмотря на то, что прощание не должно было быть пышным, желающих простится с Отем было очень много. И клянусь богом, даже самые заурядные похороны вся эта оригинальная публика сделает похожими, скорее, на праздник. Вот группка любопытного вида господ, напоминающих тибетских монахов; вот высокий цыган в пестрой, розовой рубахе, держит резную трубку в своих длинных пальцах; вот стайка хиппи в драных и мокрых лохмотьях тихонько поют какую-то песню; вот настоящий бриллиант этого мероприятия: толстый индус в золотых одеждах и огромной чалме.
В зале не пахло смертью, цветами, свечами или ладаном. Вокруг стоял стойкий аромат пыли, смолы, сжигаемой хиппи травки, каких-то ароматических свечей и цветочной воды разбрызгиваемой той самой дамой с мопсом подмышкой.
- И смех и грех, - буркнул Дэни, как только Гарри двинулся навстречу к другим гостям, - Это как когда похоронная процессия проходит в гололед... и несущие гроб двигаются весьма нетвердо... Смеяться нельзя, но черт подери...
Я подняла к лицу руку с заготовленным уже для слез платком, но вовсе не из-за грусти. Просто грудь мне разрывал сумасшедший хохот (что-то нервное, вероятно), который совершенно неуместно прозвучал бы в этом зале.
Кроме этих экстравагантно-выглядящих гостей, были, конечно, и остальные, обычные скучные люди в черных, сдержанных одеждах, сжимающие платочки, утирающие мокрый нос. Мы с Дэни, например. Ну и сам мистер Ланкастер. Муж Отем.
У алтаря он стоял словно гвардеец на карауле: недвижимо, с непроницаемым, каменным лицом. Перед собой он держал какую-то книгу, которую я тут же определила как альбом для пожеланий, в котором каждый из гостей мог написать теплые слова.
- Старый он... - задумчиво пробормотал Дэниэл хмуро глядя его сторону. Взгляд его, однако, остановился вовсе не на мистере Ланкастере, а на всем, что было позади него.
Поскольку самой покойной увидеть было нельзя, я тоже решилась изучить эту часть зала. Окруженный нежными лилиями и волшебным мерцанием розовых свечей, белый в перламутровых узорах гроб старым не выглядел, чего нельзя было сказать о верном супруге Отем. В самом деле, с нашей последней с ним встречи он заметно потускнел и скукожился. Хотя, вероятнее всего, это последние дни, горе и траур превратили его из бодрого пожилого джентльмена в сутулого старика с трясущимися руками.
Неожиданно на мое правое плечо легла чья-то ладонь, а к виску кратко прижались чьи-то губы.
Мэтт. Кузен Дэниэла.
Рядом с хорошеющим не по дням Мэттом, стоял сам шеф Лэнгфилд.
- Мэтт! - шепотом обрадовалась я.
Оба они - и Мэтт и бывший свекор, по очереди заключили меня в приветственные объятия. Любовной атаке подверглись так же пробегавший мимо Гарри, а затем и какой-то нескладный паренек оказавшийся племянником Отем. Все крепко обнимались и целовали друг друга в щеки - семейная особенность. Мне стало даже печально от мысли, что больше я уже не принадлежу к семье, в обычаи которой входят эти бурные проявления любви и привязанности, ежечасные объятия, регулярные признания в своих чувствах и обязательные разговоры по душам. Что же, должна сказать, что в последний год своего замужества я несколько не вписывалась и не могла с гордостью носить свою фамилию...
Как здорово, что Лэнгфилды и Ланкастеры схожи в своих семейных правилах и традициях.
- Как хорошо, что ты здесь, - серьезно произнес Мэтт, по-отечески нежно сжимая мое плечо, - Я хотел увидеть тебя. Думал, мы сможем поговорить.
В одну секунду он переводил светлый взгляд с меня на Дэни, а в другую уже глядел на меня непередаваемо пронзительно, словно мог видеть насквозь. Клянусь богом, я буквально чувствовала, как меня сканируют, как анализируют меня по оттенкам серого и белого на щеках, по интенсивности сердцебиения, частоте дыхания и степени влажности дрожащих ладоней. От этого рентгена я мгновенно взмокла и напряглась, желая поскорее укрыться от глаз этого первоклассного копа.
Он что-то знает. Он что-то может знать. Он хочет что-то узнать.
Боятся нечего, конечно. Это же Мэтти. Он любит меня.
Только кишки мои превращались в липкий пуддинг, от одной только скользкой мысли о том, что он захочет покопаться в моем прошлом, влезть в мои дела.
Ощущение тревоги заставило меня отчаянно желать возвращения в Марблмаунт, в особняк. В глушь, в лес, подальше от всех...
Скоро пастор поднял руки вверх, приглашая всех покончить уже с ритуальными обрядами, языческими песнопениями и танцами, молитвами сатане, и сесть уже на места. Все экстравагантно-выглядящие гости бодро, с шумом-гамом и суетой бросились занимать самые лучшие - передние места, рядом с родственниками усопшей. Все остальные, скучные, серые люди в строгих костюмах, скромно примостились позади, на последних скамьях. И хотя это было уже вовсе необязательно, мы с Дэни все еще держались рядом.
- Сегодня Господь собрал нас здесь для прощания с нашей дорогой, любимой подругой, матерью, бабушкой, женой, коллегой. Перед тем, как мы попрощаемся с ней и проводим в последний путь, предлагаю вспомнить ее теплыми словами...
Пастор кивнул супругу Отем, приглашая выйти к алтарю, но тот не шелохнулся. На сцену вышел Гарри.
Я с великим интересом смотрела на этого молодого мужчину, пытаясь представить себе его детство. Что Отем делала для того, чтобы он так грамотно, выразительно, искренне и с душой научился выражать свои мысли и чувства? Применяла ли она для этого свою магию? Или просто была хорошей матерью, озабоченной культурным воспитанием своих детей? Клянусь, я слушала его как завороженная с той самой секунды, когда поняла, что он говорит так, от себя, от своего сердца, а вовсе не по заученному сочинению...
- Думаю, мы никогда не избавимся от голубей толкающихся на крыльце с утра, в ожидании мамы и миски с зерном, и никогда не прогоним всех этих лезущих во все щели соседских кошек, которых она как-то необъяснимо приманивала...
В зале послышался смех, который не казался неуместным.
- Это не может быть концом, - улыбнулся Гарри в завершении своей речи, - Это не ощущается как конец. И я знаю, что это моя мать не позволяет мне скорбеть. Это она не позволяет мне чувствовать тоску, горе, траур, боль...
Мистер Ланкастер напрягся и поджал губы.
- Я точно знаю, что выйду отсюда не один. Знаю, что не отправляю ее в последний путь. Знаю, что мы не прощаемся. Она пришла сюда сегодня вместе со мной, вместе со мной она и уйдет.
Как только речь Гарри была окончена, я посмотрела в сторону Мэтта сидящего неподалеку. И немедленно ощутила маленькую вспышку ужаса в своем животе. Он все еще меня сканировал. С мягкой улыбкой на красивом лице.
Я улыбнулась в ответ, хотя всё во мне протестовало против этого.
На смену Гарри вышла высокая молодая женщина со светлыми волосами, широкой улыбкой на лице и ясным, светлым взглядом. Она оглядела гостей и, кажется, беззвучно рассмеялась.
- Что же, я рада сообщить, что мама успешно и без накладок добралась до места назначения, - она подмигнула и кивнула в сторону потолка, кратко глянув вверх, - Знаете, она обещала мне немедленно сообщить о своем прибытии вы сами знаете куда, и, конечно же, не нарушила обещания. У нее все очень хорошо, если вам это интересно.
- Лора, - кратко шепнул бывший муж, хотя я, конечно, уже догадалась что девушка — дочь Отем.
- Наше мероприятие носит слишком уж мрачный характер, общая атмосфера навевает откровенное уныние на тех, - Лора махнула рукой на пеструю часть публики, а затем на своего брата, - Кто знал маму близко. Уверяю, для печали нет совершенно никакого повода. Зная о приближающейся кончине, моя мать ни разу не говорила об этом как о чем-то, что ее страшит. Каждый раз, когда нам приходилось затрагивать эту тему, казалось, что мы обсуждаем поездку на курорт, длительный отпуск, затяжные каникулы, которые, в любом случае, когда-нибудь закончатся... и мы воссоединимся. Именно поэтому меня, честно вам признаться, ужасно удручает и даже возмущает всеобщее горе по ее отбытию...
Яркие гости нервно заерзали на местах, вероятно сомневаясь, будут ли бурные овации и возгласы поддержки и восхищения, уместными в данном случае.
Дэниэл глядел на женщину хмуро и почти с презрением. Мистер Ланкастер все еще недовольно поджимал губы.
- Все, то светлое, святое и чистое, чем богаты наши сердца, - Лора снова обвела руками особенных гостей, - Есть дар от моей матери. Есть уроки вложенные в наши души на ее лекциях и семинарах, во встречах и беседах, даже в кратких минутах единения с ней. Каждый, несомненно, чувствовал веющее от нее доброе волшебство, истинную магию, успокаивающие, утешающие и дарящие радость и надежду чары...
Рука бывшего мужа, за которую я все это время так и держалась, последнюю минуту мирно лежала на скамье между нами, однако как только речь Лоры начала подходить к концу, его кисть оказалась на моем запястье.
- Каждый из нас трепетно хранит в памяти данное ею тайное предсказание, обещанное благо, добрые перемены, большие надежды, которые поддерживают нас в наших чаяниях, планах и мечтах...
Дэниэл сжал мое запястье так сильно, что я, не вытерпев боли, уставилась на него, взглядом выражая свое неудобство.
- Сегодня мы не хороним женщину, а провожаем в иной мир прекрасную волшебницу...
И хотя это было не принято, пестрые гости разразились овациями и аплодисментами, что было несколько заразительно: остальные гости заслушавшиеся речью, и не заметили, как отложили свои платочки и принялись хлопать в ладоши. Даже Дэниэл перестал ломать мне руку.
Как только гомон смолк, к алтарю взошел наконец-таки сам супруг усопшей. Похоронной речи скучнее, чем вещал он, придумать было сложно. Разве что по телевизору, иногда, говорят такие общие слова, когда кончается какая-нибудь важная шишка. Тяжело было поверить, что старик настолько переживающий горе внешне, может таить такую пустоту внутри. Или, может, это сдержанность в выражении своих чувств и скупость в словах - и есть горе?
"Она была прекрасным человеком, удивительной женщиной, замечательной матерью. Нам всем будет не хватать ее, но, безусловно, образ ее навсегда останется в наших сердцах. Сегодня мы передаем ее к Отцу нашему небесному, в его светлое царство и надежные руки. Нет сомнений в том, что и Там она сослужит полезную службу... "
Думаю, я задремала немного во время его монотонного выступления. И может даже пустила немного слюней на свои колени и рукав Дэниэла.
Зато потом желания выступить изъявили многочисленные шаманы, колдуны, целители, маги и слуги дьявола, потому и сделалось гораздо веселее. Клянусь богом, я и забыла, что повод собравший всех нас - грустный, и чувствовала себя зрительницей юмористического представления.
Многие гости из этой части публики неважно владели английским, поэтому выступления делались совершенно уморительными. А при том, что повод собрания не давал нам права хохотать, сдержаться было еще сложнее.
Толстый индус брал путавшегося под ногами священника за плечи и властно переставлял бедолагу в сторону, со словами "прощай, милый", при этом не переставая пучить глаза и крайне эмоционально убеждать всех в том, что призрак Отем витает под потолком и, конечно, смеется над нами, глупыми. Его перебивали шаманы со своими песнями какому-то божеству называемому то ли "букашка", то ли "монашка". Услышав эти тянучие песнопения, Дэни дул щеки и напрягал губы в попытке не смеяться - шкодливое дитя в его взрослом теле, несомненно, слышало какое-то другое, совершенно гадкое слово. Мрачный сатанист в черных одеждах выдумал поднять Отем из гроба при помощи темной магии - это объявление чуть не спровоцировало колдовскую схватку. Отчаянно пытающаяся скрыть веселье, Лора объявила об окончании памятных речей и о начале прощания.
Все тронулись к гробу, чтобы в последний раз прикоснуться к Отем и сказать ей прощальные слова. Веселье оборвалось резко и неожиданно - Дэни не думая жалиться над моим страхом и слабостью, быстро потащил меня к последнему лежбищу нашей старой подруги.
Сам он первым двинулся к гробу, возложил цветы и сказал что-то, склонившись над лицом покойной. Я же пока медлила, страшась увидеть, как смерть изуродовала эту очаровательную женщину, поэтому мелко дрожала за спиной бывшего супруга, боясь открыть глаза.
Напрасно.
Отем выглядела замечательно. Ее кожа не была желтой или серой, не казалась восковой или резиновой. Знакомые черты не казались мертвыми, но и живого в этом лике не было. Это была удивительной красоты фарфоровая кукла изображающая снежную королеву. Мерцающий свет свечей делал тени от ее темных ресниц дрожащими, отчего казалось, будто Отем просто спит и видит сон, а теплый свет создавал ощущения румянца и персикового оттенка на белоснежной коже. Конечно же, она спит. Сейчас ведь лето. Что снежной королеве делать тут летом...?
Да это и не важно всё. О том, что так пугало меня ранее, я и думать забыла, внезапно ощутив укол стыда, жар на щеках и ушах и влагу на ладони сжимаемую и дергаемую доктором Лэнфилдом. Бешено колотящееся сердце мое охватила такая пронзительная боль, что в глазах задрожали слезы.
Вот так вот. Вот мы и стоим перед ней, держась за руки и потупив лица, словно два набедокуривших ребенка. Грудь болезненно разъедало жгучее ощущение причиненного Отем предательства, боль от разрушенных, несуществующих обещаний данных ей, от ощущения, будто ее надежды относительно нас вдребезги и безвозвратно разбились.
А почему, собственно?
Почему это я корчусь от стыда? Почему мне стыдно и больно за свой разрушенный брак?
Разве я обещала Отем что-то? Разве я клялась ей держаться за своего мужа во что бы то ни стало? Нет. Нет, всё было наоборот. Это она пообещала нам счастье, счастье вдвое большее, чем могла бы подарить судьба, счастье отплачивающее нам за время отнятое у нас, за нашу боль... и что же?
Почему это нам стыдно?
Я основательно прижалась губами к ледяной щеке и прошептала слова извинений, после чего слепо двинулась за бывшим мужем, прочь с алтаря.
Дэниэл пожелал выразить соболезнования мистеру Ланкастеру, так и стоящему смирно и неподвижно поодаль от гроба жены, при том, что прочие гости предпочитали обходить хмурого старика с поджатыми губами стороной. Всем своим видом он давал понять, что не хочет ни с кем разговаривать.
- Рад, что вы вместе, - прошелестел он это двусмысленное приветствие, кратко кивая нам головой, - Рад, что вы пришли.
Дэниэл тихо пробормотал соболезнования, которые мистеру Ланкастеру были вовсе не нужны, а я засмотрелась на то, что он все это время так торжественно держал на вытянутых руках. То, что я сочла альбомом для "поздравлений" на самом деле являлось черным, блестящим ящиком.
- Отем велела кое-что передать вам, - произнес старик, как будто бы в ответ на мой любопытный взгляд, - Я ничего из этого не рассматривал. Здесь написано ваше имя, Дэниэл...
Бывший муж издал громкий вдох нетерпения и возбуждения, откровенный до уровня неприличия. Подобный я слышала разве что в случаях, когда он поспешно шуршал своей одеждой и звенел ремнем, с вожделением ахая и вдыхая горячий воздух, готовясь совершить со мной половой акт при каких-нибудь непозволительных обстоятельствах.
Он напрягся и нервно выставил руки вперед, готовясь принять конверт извлеченный мистером Ланкастером из ящика.
- И для вас, Мэри, - мне достался не просто какой-то конверт, а ящик целиком.
Я крепко прижала "наследство" к груди, остро чувствуя и наблюдая в периферии своего зрения, ревнивый и свирепый взгляд бывшего мужа направленный на мою ношу. Свое сокровище он поспешно спрятал во внутреннем кармане пиджака, и, уже после церемонии, когда гостей выпроводили в холл, он каждый пять минут принимался поглаживать себя по груди именно там, где скрывалось последние послание от Отем. В конце-концов он начал притоптывать на месте и нервно озираться, после чего сообщил, что ему необходимо по нужде и удалился в сторону уборной.
Когда его отсутствие затянулось, и в голове моей начали возникать мысли о том, что не будет лишним дойти до мужской комнаты и поинтересоваться самочувствием своего спутника, рядом со мной совершенно неожиданно появилась Лора. Она, конечно, сразу заключила меня в крепкие объятия.
- Мэри! - обрадованно воскликнула она.
- Не думала, что мы познакомимся п'ги таких обстоятельствах, - крякнула я, сморщившись из-за давления оказываемого на мои ребра, - Я наслышана о тебе.
- Ну, теперь, мы узнаем друг друга как следует, - подмигнула она, легонько толкнув меня плечом.
- Надеюсь. Очень ско'го даже п'гедоставится возможность пообщаться поближе, - улыбнулась я. Несмотря на то, что обычно контакты с окружающими, тем более с такими щедро рассеивающими счастье, радость и любовь, меня чудовищно нервировали, с Лорой было иначе. Я внезапно ощутила себя голодной до девичьей болтовни Ванессой, - Вече'гинка в честь помолвки.
- В честь помолвки?! Ого, вот это да! - по-настоящему изумилась девушка, - Так я и думала, что вам с Дэн-
- Нет, нет, не моя- не наша помолвка. Дг'угая па'гтия, - беззаботно пожала плечами я, - Дэни женится.
- А я-то уж подумала... - она снова обхватила мои плечи руками, а я охотно ответила на объятия, потому что... ну а что в них плохого, собственно? Может я тоже хочу с кем-нибудь пообниматься, - В любом случае, спасибо за приглашение на вечеринку в честь помолвки твоего бывшего мужа.
Обе мы взорвались каким-то необъяснимым, легким, но, конечно, совершенно неуместным хохотом.
Пестрая часть публики лишь кратко глянула в часть холла, где произошла эта вспышка веселья, остальные же, серые люди, глядели на нас с нескрываемым осуждением.
Тут-то и появился мой бывший муж. Затяжное посещение мужской уборной, похоже, не принесло ему никакого облегчения: шел он тяжелой поступью, ссутулив широкие плечи. Заметив, однако, Лору, он оживился и прибавил шаг. Всего через секунду и его заключили в крепкие объятия.
- Прими мои соболезнования, - произнес он торжественно, резко выпрямляя спину и важно вскидывая голову.
Лора опустила свое искрящееся улыбкой лицо.
- Я взяла на себя смелость п'гигласить Логу на вече'гинку по поводу вашей с Ванессой помолвки, - прищурилась, глядя в лицо хмурого Дэниэла, - Хотелось бы, чтобы и мне там нашлась компания...
- Да, - решительно кивнула Лора обхватив мое плечо одной рукой, - Мы с Мэри уверены, что это будет не вечеринка, а настоящая скукотища.
Дэни напряг щеки и губы, но глаза его ясно заблестели и улыбнулось, при том что все остальное его лицо напоминало перезрелый томат.
- Отличная идея, - произнес он, наконец, - Только вовсе не обязательно ждать так долго. В нашем доме можно чудесно провести летние каникулы. Спроси у Мэри, она подтвердит.
- Мисте'гу Лэнгфилду не хватает рук, - хитро прищурилась я, уловив тонкую колкость в приглашении Дэниэла, - Представляешь, как выглядит дом после годичного запустения? Г'гязные окна и все такое...
Все мы рассмеялись к новому неудовольствию серой части приглашенной публики.
Церемония погребения, конечно, была вовсе не такой веселой, несмотря на то, что бродяги вновь затянули песни про бога букашек, а цыган пустился в медленный и изящный танец с бубном и горящей палкой. Священник монотонно бубнил молитву про прах к праху, пока дождь атаковал наши зонтики и пока вороны немузыкально каркали, подпевая звучащим над кладбищем песням.
Муж и сын Отем стояли рядом и скорбно наблюдали за тем, как изящный гроб опускается в землю, однако Лоры нигде поблизости не было. Я крутила головой по сторонам, гадая, почему дочь волшебницы решила пропустить самую важную и страшную часть похорон.
Мы бросали в могилу комья земли и живые цветы, пока священник продолжал тянуть свою тошнотную молитву и пока бренчала лютня, навевая на всех (на меня, во всяком случае) какой-то нехороший гипнотический ступор, от которого все тело коченело и мерзло насквозь.
Как только все было закончено, я была более чем счастлива вернуться в автомобиль Дэниэла, обещающий увезти меня подальше от всего, что имело налет кладбищенского духа. Руки мои сделались серыми и стойко пахли мокрой землей, поэтому, жаждая избавиться от ощущения гадливости, я с нетерпением ожидала продолжения прощания - памятного, так сказать, чаепития в доме Ланкастеров, где, конечно, все приличные гости обязаны будут помыть свои руки.
Почти всю дорогу мы провели в молчании. Только в конце пути я заметила, как Дэни то и дело отводит взгляд от дороги и хмуро поглядывает на мой ящик, надеясь должно быть, внезапно овладеть телепатией.
- Смотрела что там? - спросил он с напускной небрежностью.
- Нет. Позже посмот'гю. Дома.
Твердо кивнув и поджав губы, он снова сконцентрировался на дороге, а я вот, напротив, забыла про скучную мокрую чащу и уставилась на его напряженное лицо. Меня пронзила неожиданная догадка: ведь сам он, наверняка, и изучил последнее послание Отем тогда, когда прятался в церковной уборной и изображал понос. Почему он так задержался? В конверте длинное письмо? Что-то, что взволновало его, это точно. Пораженный информацией скрытой в письме, он, вероятно, решил изучить и мою часть наследства, должно быть надеясь на какое-то продолжение...
Теперь уже я глядела украдкой на его грудь, пытаясь угадать, надежно ли конверт с поразительными новостями запрятан в кармане пиджака...
Дом Ланкастеров вовсе не был окутан траурным унынием, наоборот - хоть он и не был украшен гирляндами и фонариками, от него необъяснимо веяло духом рождества, теплотой, праздником. Во всех окнах уютно горел свет, входная дверь была открыта нараспашку, на половике развалилась пушистая кошка, а в лужице у крыльца задорно купались воробьи. В сравнении с соседскими, хмурыми, умытыми дождем домиками, жилище Отем казалось точкой сосредоточения уюта и тепла. Внутри пахло пирогом, яичным салатом и приятной смесью различных человеческих ароматов; ото всюду слышались голоса: где-то бормотал попугай, шаманы пели новую песню, сатанист танцевал и вопил на заднем дворе, толстый индус громко молился, а какой-то господин в темном костюме прижимал уху к стену и что-то мычал.
Я немедленно занялась восхитительным яичным салатом с картошкой, бесцеремонно умыкнув целую миску со стола с угощениями. Бывший муж наконец-то отделился от меня и пребывал вне поля моего зрения, хотя я догадывалась, что он, как обычно, втек в самую "крутую" часть компании: к родственникам Отем, к ее ближайшим друзьям. Мне было хорошо и одной, хотя немного неловко (как и остальным гостям не ряженым в рясы, затейливые шляпы, трико и тонны бижутерии) среди шумных колдунов, то и дело шипящими тебе вслед заклинания и вглядывающихся в твои глаза. В какой-то момент передо мной возник тот самый нарядный индус в огромной чалме.
- Abhinandana! - прокричал он в мое лицо, после чего схватил за руки и радостно начал трясти их, выкрикивая что-то непонятное.
Удивительно, но шумная сцена не привлекала ничьего внимания, даже когда он упал на колени, погладил мой живот, а потом снова заорал что-то, уже выпрямившись во весь рост. Я точно помнила, что он, хоть и скверно, но говорил по-английски в церкви, но при личной беседе (если это можно так назвать) со мной, он говорил только по-своему, хотя и разводил руками, пытаясь, должно быть, припомнить слова призванные сделать его речь хоть немного понятной.
- Париж! - понятное слово внезапно промелькнуло в его речи, - Филле! Филле!
Забавный индус быстро поцеловал все пальцы на моих руках.
- Филле! - повторил он, а потом, ткнув кулаком себя в грудь, показал шесть пальцев, - Мои! У меня!
Я продолжала улыбаться словно дурочка, и кивать головой из приличия.
Поцеловав меня в обе щеки и лоб, он легонько потянул меня за мочку уха, пробормотал что-то, похоже, рифмующееся, после чего вложил в мою ладонь деревянный браслет снятый со своей руки.
Круг деревянных бусин оканчивался керамическим черным шариком, с которого свисали еще два таких же. На каждом деревянном шарике проглядывались какие-то затейливые значки.
Пока я изучала подарок, загадочный индус исчез.
Растормошенная этой безумной сценой, я немедленно попыталась найти укрытие от прочих странных людей угрожающих моему эмоциональному спокойствию своим желанием немедленно втянуть одинокую леди в свои веселые хороводы, спиритические сеансы и иноязычные молитвы. Конечно, я тут же принялась оглядываться в поисках хоть какого-нибудь знакомого, чью широкую спину я смогу использовать в качестве щита. Невольно в голову пришел вопрос: а где же моя бывшая свекровь? Ведь она тоже была близка с покойной, почему же тогда не явилась проводить ее в последний путь?
У окна обнаружились Лора и Дэниэл уединившиеся от всего остального народа. Я немедленно направилась к ним.
- ... это мне вовсе не интересно, - Лора отвечала на вопрос, который я пропустила, - Того, что было в церкви вполне достаточно. Видеть, как эту нарядную коробку, в которую запаковали мать, сбрасывают в глубокую яму - последнее, чего мне хочется, - Ее дух рядом со мной, а что там с ее телом - ерунда. Не глупо ли прощаться с кем-то, кто всегда рядом...?
Слова ее обескуражили и поразили меня настолько, что я даже не сразу смогла сообразить, согласна ли я с ней или не совсем. Одно стало понятно: несмотря на то, что мне с Лорой было очень легко и комфортно, человек она совершенно противоположный мне: прямой, жесткий и упрямый. В чертах ее лица, в голосе, в интонации, в манере делать ударение на каждое слово, чувствовался властный человек, с которым бессмысленно спорить. Более того, переварив эту ее точку зрения, поданную так твердо и безапелляционно, я под силой ее уверенности, согласилась.
В самом деле, важнее прочно остаться в сердцах своих близких, чем уйти памятно и с помпой.
- Многим вообще противопоказана вся эта церемония... - кивнул Дэни.
- Совершенно согласна, - горячо согласилась Лора, подняв свои светлые глаза, - Представить себе не можете, сколько раз я думала о том, что весь этот праздник смерти - просто бессмысленный мазохистский акт. Мамаши, супруги и другие близкие родственники ушедшего страшно и внезапно имеют одну и ту же жуткую маску на лице. Все они воспринимают смерть искаженно и нетрезво, внутренние их самоограничения размываются. Можно буквально почувствовать и услышать их мысли...
Возможно ли, что способность чувствовать и слышать мысли - наследство от матери. Или Лора выражается образно...?
- Смерть перестает казаться им фатальным разрушителем семейной близости, связи, - задумчиво протянул Дэниэл, вероятно припоминая свой опыт общения с родственниками умерших пациентов, - Она кажется вполне преодолимым препятствием.
- Точно, - улыбнулась Лора, - Кажется, что боль унять можно так просто... только лишь раскопай могилу, открой нарядный гроб, и вот, твои объятия снова нежат ушедшую любовь или дитя, вот его любимые особенные, кривые пальцы, мягкие волосы, теплые носки купленные еще при жизни, и последняя кровать обложенная лучшими семейными фотографиями...
В животе у меня немедленно сделалось холодно от мысли, что горе способно толкать людей на подобные помышления.
- Недавно одна молодая мать, чью двухлетную дочь сбил грузовик, в истерике кричала о подобном в морге... Выдернула труп у санитара и отказывалась возвращать, - тихо произнесла Лора, - Все настроение тогда испортила, проклятая сука...
Не в силах представить себе состояние этой несчастной матери, я припоминала свое собственное горе по утрате отца. Чего-чего, но вот достать его из последнего пристанища мне ни разу не хотелось, да и присоединится к нему я хотела, да только не из-за траура, а из-за другой разновидности душевных страданий...
- Это одна из крайностей состояния горя, - пожал плечами Дэни, - Другая, более распространенная затея безутешных родственников - присоединится к усопшему, а не присоединить его труп к себе...
- Есть еще несколько, - лукаво улыбнулась Лора, - Я вам потом расскажу...
Когда пришла пора возвращаться домой, я ощутила в душе своей невероятный покой, который, тут же с благодарностью приняла за чары Отем знающей, конечно, как тяжело мне переживать похороны после утраты отца. Это, несомненно, она утешила меня, уняла мои душевные терзания и волнения, заменив их чем-то иным - богатыми впечатлениями. Ей-богу, за день произошло столько интересных событий, столько захватывающих зрелищ и бесед, что у меня бы и целой ночи не хватило обо всем этом поразмышлять как следует. Поэтому поездка домой снова выдалась молчаливой. Но уже не такой напряженной.
Чем больше проходило времени, тем сложнее мне было игнорировать подарок от Отем - черный деревянный ящик, поэтому как только Дэни совершил остановку ради покупки воды, я осторожно потрясла этот тайник, надеясь стать ближе к секрету скрытому внутри. Что-то массивное ударялось о стенки ящика, гулко отзываясь при каждом движении. Мне хотелось украдкой заглянуть внутрь, но вернувшийся бывший муж порушил мои планы.
Напряжение между нами снова выросло холодной стеной, когда впереди показались огни того самого мотеля, в котором мы так ужасно поругались из-за какой-то нелепости. Я постаралась изобразить усталость и равнодушие, в то время как Дэниэл опасливо на меня поглядывал, опасаясь должно быть, того, что я снова на него накинусь с обвинениями и оскорблениями, припоминая прошлый конфликт. Мне не хотелось не только ругаться, но и даже вспоминать предыдущую ночь...
Мы разошлись без слов прощания, без даже какого-нибудь кивка или взгляда. Просто каждый пошел в свой номер так, будто бы прибыл без сопровождения, в одиночку.
Час был поздним - слишком уж мы засиделись с Лорой и ее гостями за просмотром различных телепередач и шоу о потустороннем, в которых участвовала ее мать. Пришлось немедленно идти в постель, хотя мне, может и хотелось бы съесть чего-нибудь и посмотреть какой-нибудь развлекательный сайт в интернете. Дело в том, что я испытываю жуткую сонливость в последнее время, несмотря на то, что стараюсь высыпаться.
Пришлось укладываться.
Но, конечно, я не смогла устоять перед соблазном изучить содержимое черного блестящего ящика.
Внутри скрывалось кольцо.
И письмо.
"Я люблю тебя за это чудесное, врожденное отсутствие гордыни и тщеславия - грехов, которые так здорово испортили многих моих друзей. Грехов, которых никогда не было у одной удивительной женщины, которую ты мне напоминаешь. Я восхищаюсь твоим инстинктивным порывом защищать и тщательно скрывать то, чем прочие кичатся, хоть и понимают ценность обрушившегося на них чуда. Кое-кому следует поучиться этому у тебя.
Я знаю, в твоем сердце поселилась страшная обида, и я восхищаюсь тем, что прощаешь ты искренне и полностью, но не из-за тоски, любви или слабости, а только лишь благодаря своему доброму сердцу. И если бы у меня было время, мы непременно бы устроили семинар и изучили бы с моими любимыми учениками твою невероятную ауру и карму.
Я пишу тебе письмо потому, что люблю тебя, забочусь и переживаю более, чем за кого-либо еще.
В тебе я неизменно вижу одну мою близкую подругу, которую я крепко любила за чистоту души, и которой помогала всякий раз, когда мне казалось, что в жизни ее происходят невзгоды.
К тебе меня тянет так, словно ты - это и есть она.
Я сердечно прошу тебя бережно, с любовью и благодарностью отнестись к своему наследству. Ты оказалась в этом доме не случайно, поэтому не отказывайся от него, не забывай, не бросай, не уезжай из него. Никогда. Прошу тебя.
Если ты поможешь ему восстановится и ожить, он начнет помогать тебе. Так он устроен. Так устроила я.
Возможно, ты решишь, что я прошу о слишком уж многом, но попробуй навестить особняк в совершенно тяжкий момент жизни и немедленно почувствуешь, как он начнет врачевать твою душу...
А теперь, ложись спать, дорогая.
Я люблю тебя.
Отем.
P.S. Опал будет совершенно изумительно смотреться на твоей изящной руке, в особенности, когда ты будешь держать кисть. Кроме того, камень приносит вдохновение. "
Спрятав письмо в конверт, а конверт в ящик, я проглотила выросший в горле комок и поежилась от вспучившихся на коже мурашек. Ощущение, что Отем действительно не лежит под землей, а сидит со мной рядышком, было настолько острым, что мне казалось, будто если я вслух назову ее имя, она непременно отзовется.
И, может даже, я позвала ее...
Огромная тень скользнула по нижней части моего одеяла, невероятно напугав меня. Вздрогнув и поджав ноги, я уставилась за окно, на небольшой, самодельный, совершенно непривлекательный садик, в центре которого стоял чудак Пабло с поднятыми в знаке поражения руками.
Заметив испуг, а затем и гнев на моем лице, он в ужасе схватился за голову, предчувствуя уже неприятности.
Поднявшись и прихватив свой ящик, я покинула комнату с самодовольным видом, но направилась не в приемную менеджера, а в номер бывшего мужа.
Мое бесцеремонное вторжение он воспринял несколько необычно. Дернулся сидя в кровати так, будто я застала его за чем-то непристойным, а потом быстро прижал к груди что-то, что напоминало какую-то фотографию. На покрывале лежал уже изрядно помятый конверт. Он вовсе не разозлился, а скорее напугался.
- Пабло, - только и сказала я.
Кратко кивнув, Дэни поднялся и принялся суетливо крутится на месте собирая свое наследство и какие-то мелочи, вроде мобильного телефона, зарядного устройства и своих очков...
Как только он ушел, я, не без блаженства, опустилась в нагретую постель и мгновенно уснула.
Серия пятнадцатая.
Мэри Паллетт.
«In the Midst of Sorrow»
Daughter – Smother
Половину ночи и целое утро проведенное в этом недружелюбном, гадком мотеле, я провела обливаясь бесконечными слезами и зажимая себе рот, удерживая болезненно-громкие рыдания, угрожающие разбудить очередную глушь, в которую нас занесло. Злые мысли неумолимо уносили меня в воспоминания о похоронах отца, а смешиваясь с накатывающим волнами сном, видения мои делались настолько ужасающими, что меня даже тошнило от разъедающей до костей боли.
Нежная трель будильника нарочно принесла с собой яркую сценку из прошлого: вот некогда родная и теплая ладонь лежит безжизненной серой лапой в моих дрожащих руках, вот любимые смешные уши совершенно безразличные к моему ласковому шепоту, вот такой знакомый косой шрамик над правой бровью исчезающий, стоило его обладателю только улыбнуться.
Мы, безусловно, обязаны провожать своих близких в последний путь, как бы тяжело нам это не давалось, сколько бы моральных сил не отнимало, и сколько бы потом эти проводы не преследовали нас в холодящих кровь кошмарах. Только вот нужно ли это самим усопшим? Хотелось бы мне, чтобы мои дети или условный муж видели этот пустой прозрачный мешочек, внутри которого когда-то была моя живая душа, мой голос, мои руки, моя любовь, вся я…? Нет, не думаю. Хотелось бы сохраниться в их памяти живой. Пусть старой, брюзжащей, вредной, ополоумевшей, забывшей свое имя, но не холодной кучей – тусклой насмешкой над тем, кем я когда-то была.
Хотя, если вспомнить мою мать, то ей-то точно захотелось бы, чтобы я лично нарядила ее труп в приличное белье и красивое платье, чтобы я проследила за тем, чтобы ничего лишнего из него не вытащили и не натолкали в нее всякой чужой требухи; чтобы я лично проверила ее тело после вскрытия, чтобы я точно убедилась в том, что это моя родная мать, а не чья-то чужая сумасшедшая старуха.
И я думаю, что и в этом есть что-то очаровательно-семейное, теплое и правильное.
Но, черт подери, на похоронах отца мне было так тяжело видеть в нем такие любимые, но уже неживые мелочи, что сознание мое то и дело стремилось отсоединиться от реальности и уйти на покой.
Перспектива новой встречи с уродующей всё смертью, с запахами и звуками так сильно напоминающими один из самых черных дней моей жизни, омрачалась присутствием главного предателя и врага.
Ненавижу Дэниэла. Черт подери, как же я ненавижу Дэниэла!
Еще три часа рядом с этим высокомерным мерзавцем не стесняющимся глумится над моей болью, осмеливающимся открыто говорить и обсуждать смерть моего папы, позволяющим себе ехидничать и язвить, когда дело касается этой болезненной для меня темы. Ох, этот подлец не упустит возможности побольнее ковырнуть эту кровавую рану в моей груди.
Если бы только у меня при себе были антидепрессанты или какие-нибудь транквилизаторы, я бы от души загрузила ими свою систему, но поскольку я даже не имела понятия где можно раздобыть горячительного пузырька, пришлось просто собрать себя воедино и перестать хрюкать в утихающей уже истерике.
- Остановимся позавтракать? – учтиво спросил этот негодяй, спустя час молчаливого пути, - Выпьем кофе.
- Не хочу, - произнесла я одними губами, не рассчитывая даже, что меня услышат.
Он проехал мимо забегаловки и ускорился навстречу чаще, в которой терялось открывшееся перед нами очередное бесконечное, беспощадно атакуемое утренним ливнем шоссе.
Выросший вокруг нас очередной маленький городок не сумел вырвать меня из тревожных мыслей и переживаний, равно как и предыдущие, несмотря на то, что являлся финальной точкой в нашем затяжном путешествии. Только лишь вид мрачных кованных ворот с затейливой надписью «Кладбище Хиллкрест» на высокой арке, пробудили меня от этого необъяснимого ступора. К счастью, мы проехали мимо, прямиком к белоснежной церквушке, кажущейся единственным светлым островком в окружающем нас пасмурном и угрюмом мире.
Выглядело все торжественно, но скромно. Прощание с известной ясновидящей было куда менее пышным, чем прощание с моим отцом – простым служащим крошечной библиотеки. В окнах церквушки уютно горел теплый свет, вокруг сновали слегка опечаленные господа с зонтиками, на крыльце дрожала уморительного вида дама с маленьким мопсом в одной руке и горшочком фиалок в другой.
- Я даже не знаю, какие цветы она любила… - прошептала я каплям скользящим вниз по лобовому стеклу автомобиля.
Дэниэл ушел, оставив меня наедине с успокаивающими ароматами дождя и хвои, на мгновение ворвавшийся в теплый салон. Опустив голову, я закрыла глаза, с нетерпением представляя, какое облегчение наступит по окончанию этого тяжелого дня, когда все самое страшное уже будет позади. Конечно, я буду полна не самых приятных впечатлений, которые обязательно отразятся на моих сновидениях, но, по крайней мере, уже чуть дальше от смерти и всего, что с ней связано.
Думаю, я пыталась заставить себя заснуть прямо там, на пассажирском сиденье, должно быть в порыве скорее сократить часы и оказаться уже в другом временном отрезке, подальше от всего, что меня пугало.
Вернувшийся Дэниэл выдернул меня из полудремы, но несмотря на несобранное состояние, я смогла удержаться и не посмотреть на него. Он, несомненно, скрючил скорбное лицо, весь потемнел и ссутулился – прямо как в день похорон моего отца. Нет, я не желаю видеть это снова, не желаю возвращаться в тот день так скоро. Нет, только не сейчас! Еще совсем не время для слез!
На дрожащих коленях своих я ощутила холод и тяжесть опустившихся на них цветов. Запах был настолько свежим и приятным, что в груди моей рядом с бесконечной болью и страхом, невольно засвербилось какое-то извращенное подобие ощущения радости и торжественности.
Скоро мы были вынуждены прервать наше молчание и выбраться под низкие, темные тучи, так щедро орошающие все вокруг непрерывными потоками дождя, и так здорово умеющие создавать вокруг нас погоду настолько схожую с погодой нашей душевной. Не по-летнему холодный ветер забирался под одежду, заставляя прибавлять шаг и сокращать расстояние между нами и усопшей стремительнее, чем хотелось бы. Страшась упасть в этой скорой пробежке по мокрой дорожке ведущей к церкви, я ловко ухватилась двумя рукам за локоть доктора Лэнгфилда для поддержки. Он напрягся, но ничего не сказал.
- Дэниэл, Мэри, - нас приветствовал сын Отем - Гарри. Выглядел он усталым.
- П'гими наши соболезнования, Га'г'ги, - произнесла я, когда мы с бывшим мужем оказались в тесных объятиях мужчины. Дэни тоже сказал что-то, но я не смогла разобрать что именно.
В прохладном зале звучала тихая органная музыка (для своего отца я выбрала арфу и флейту, из-за чего его похороны невольно напоминали какую-нибудь тематическую вечеринку с русалками и эльфами) и слышалось негромкое эхо скрипа половиц и скамеек, тихих шагов и множественных переговоров. Несмотря на то, что прощание не должно было быть пышным, желающих простится с Отем было очень много. И клянусь богом, даже самые заурядные похороны вся эта оригинальная публика сделает похожими, скорее, на праздник. Вот группка любопытного вида господ, напоминающих тибетских монахов; вот высокий цыган в пестрой, розовой рубахе, держит резную трубку в своих длинных пальцах; вот стайка хиппи в драных и мокрых лохмотьях тихонько поют какую-то песню; вот настоящий бриллиант этого мероприятия: толстый индус в золотых одеждах и огромной чалме.
В зале не пахло смертью, цветами, свечами или ладаном. Вокруг стоял стойкий аромат пыли, смолы, сжигаемой хиппи травки, каких-то ароматических свечей и цветочной воды разбрызгиваемой той самой дамой с мопсом подмышкой.
- И смех и грех, - буркнул Дэни, как только Гарри двинулся навстречу к другим гостям, - Это как когда похоронная процессия проходит в гололед... и несущие гроб двигаются весьма нетвердо... Смеяться нельзя, но черт подери...
Я подняла к лицу руку с заготовленным уже для слез платком, но вовсе не из-за грусти. Просто грудь мне разрывал сумасшедший хохот (что-то нервное, вероятно), который совершенно неуместно прозвучал бы в этом зале.
Кроме этих экстравагантно-выглядящих гостей, были, конечно, и остальные, обычные скучные люди в черных, сдержанных одеждах, сжимающие платочки, утирающие мокрый нос. Мы с Дэни, например. Ну и сам мистер Ланкастер. Муж Отем.
У алтаря он стоял словно гвардеец на карауле: недвижимо, с непроницаемым, каменным лицом. Перед собой он держал какую-то книгу, которую я тут же определила как альбом для пожеланий, в котором каждый из гостей мог написать теплые слова.
- Старый он... - задумчиво пробормотал Дэниэл хмуро глядя его сторону. Взгляд его, однако, остановился вовсе не на мистере Ланкастере, а на всем, что было позади него.
Поскольку самой покойной увидеть было нельзя, я тоже решилась изучить эту часть зала. Окруженный нежными лилиями и волшебным мерцанием розовых свечей, белый в перламутровых узорах гроб старым не выглядел, чего нельзя было сказать о верном супруге Отем. В самом деле, с нашей последней с ним встречи он заметно потускнел и скукожился. Хотя, вероятнее всего, это последние дни, горе и траур превратили его из бодрого пожилого джентльмена в сутулого старика с трясущимися руками.
Неожиданно на мое правое плечо легла чья-то ладонь, а к виску кратко прижались чьи-то губы.
Мэтт. Кузен Дэниэла.
Рядом с хорошеющим не по дням Мэттом, стоял сам шеф Лэнгфилд.
- Мэтт! - шепотом обрадовалась я.
Оба они - и Мэтт и бывший свекор, по очереди заключили меня в приветственные объятия. Любовной атаке подверглись так же пробегавший мимо Гарри, а затем и какой-то нескладный паренек оказавшийся племянником Отем. Все крепко обнимались и целовали друг друга в щеки - семейная особенность. Мне стало даже печально от мысли, что больше я уже не принадлежу к семье, в обычаи которой входят эти бурные проявления любви и привязанности, ежечасные объятия, регулярные признания в своих чувствах и обязательные разговоры по душам. Что же, должна сказать, что в последний год своего замужества я несколько не вписывалась и не могла с гордостью носить свою фамилию...
Как здорово, что Лэнгфилды и Ланкастеры схожи в своих семейных правилах и традициях.
- Как хорошо, что ты здесь, - серьезно произнес Мэтт, по-отечески нежно сжимая мое плечо, - Я хотел увидеть тебя. Думал, мы сможем поговорить.
В одну секунду он переводил светлый взгляд с меня на Дэни, а в другую уже глядел на меня непередаваемо пронзительно, словно мог видеть насквозь. Клянусь богом, я буквально чувствовала, как меня сканируют, как анализируют меня по оттенкам серого и белого на щеках, по интенсивности сердцебиения, частоте дыхания и степени влажности дрожащих ладоней. От этого рентгена я мгновенно взмокла и напряглась, желая поскорее укрыться от глаз этого первоклассного копа.
Он что-то знает. Он что-то может знать. Он хочет что-то узнать.
Боятся нечего, конечно. Это же Мэтти. Он любит меня.
Только кишки мои превращались в липкий пуддинг, от одной только скользкой мысли о том, что он захочет покопаться в моем прошлом, влезть в мои дела.
Ощущение тревоги заставило меня отчаянно желать возвращения в Марблмаунт, в особняк. В глушь, в лес, подальше от всех...
Скоро пастор поднял руки вверх, приглашая всех покончить уже с ритуальными обрядами, языческими песнопениями и танцами, молитвами сатане, и сесть уже на места. Все экстравагантно-выглядящие гости бодро, с шумом-гамом и суетой бросились занимать самые лучшие - передние места, рядом с родственниками усопшей. Все остальные, скучные, серые люди в строгих костюмах, скромно примостились позади, на последних скамьях. И хотя это было уже вовсе необязательно, мы с Дэни все еще держались рядом.
- Сегодня Господь собрал нас здесь для прощания с нашей дорогой, любимой подругой, матерью, бабушкой, женой, коллегой. Перед тем, как мы попрощаемся с ней и проводим в последний путь, предлагаю вспомнить ее теплыми словами...
Пастор кивнул супругу Отем, приглашая выйти к алтарю, но тот не шелохнулся. На сцену вышел Гарри.
Я с великим интересом смотрела на этого молодого мужчину, пытаясь представить себе его детство. Что Отем делала для того, чтобы он так грамотно, выразительно, искренне и с душой научился выражать свои мысли и чувства? Применяла ли она для этого свою магию? Или просто была хорошей матерью, озабоченной культурным воспитанием своих детей? Клянусь, я слушала его как завороженная с той самой секунды, когда поняла, что он говорит так, от себя, от своего сердца, а вовсе не по заученному сочинению...
- Думаю, мы никогда не избавимся от голубей толкающихся на крыльце с утра, в ожидании мамы и миски с зерном, и никогда не прогоним всех этих лезущих во все щели соседских кошек, которых она как-то необъяснимо приманивала...
В зале послышался смех, который не казался неуместным.
- Это не может быть концом, - улыбнулся Гарри в завершении своей речи, - Это не ощущается как конец. И я знаю, что это моя мать не позволяет мне скорбеть. Это она не позволяет мне чувствовать тоску, горе, траур, боль...
Мистер Ланкастер напрягся и поджал губы.
- Я точно знаю, что выйду отсюда не один. Знаю, что не отправляю ее в последний путь. Знаю, что мы не прощаемся. Она пришла сюда сегодня вместе со мной, вместе со мной она и уйдет.
Как только речь Гарри была окончена, я посмотрела в сторону Мэтта сидящего неподалеку. И немедленно ощутила маленькую вспышку ужаса в своем животе. Он все еще меня сканировал. С мягкой улыбкой на красивом лице.
Я улыбнулась в ответ, хотя всё во мне протестовало против этого.
На смену Гарри вышла высокая молодая женщина со светлыми волосами, широкой улыбкой на лице и ясным, светлым взглядом. Она оглядела гостей и, кажется, беззвучно рассмеялась.
- Что же, я рада сообщить, что мама успешно и без накладок добралась до места назначения, - она подмигнула и кивнула в сторону потолка, кратко глянув вверх, - Знаете, она обещала мне немедленно сообщить о своем прибытии вы сами знаете куда, и, конечно же, не нарушила обещания. У нее все очень хорошо, если вам это интересно.
- Лора, - кратко шепнул бывший муж, хотя я, конечно, уже догадалась что девушка — дочь Отем.
- Наше мероприятие носит слишком уж мрачный характер, общая атмосфера навевает откровенное уныние на тех, - Лора махнула рукой на пеструю часть публики, а затем на своего брата, - Кто знал маму близко. Уверяю, для печали нет совершенно никакого повода. Зная о приближающейся кончине, моя мать ни разу не говорила об этом как о чем-то, что ее страшит. Каждый раз, когда нам приходилось затрагивать эту тему, казалось, что мы обсуждаем поездку на курорт, длительный отпуск, затяжные каникулы, которые, в любом случае, когда-нибудь закончатся... и мы воссоединимся. Именно поэтому меня, честно вам признаться, ужасно удручает и даже возмущает всеобщее горе по ее отбытию...
Яркие гости нервно заерзали на местах, вероятно сомневаясь, будут ли бурные овации и возгласы поддержки и восхищения, уместными в данном случае.
Дэниэл глядел на женщину хмуро и почти с презрением. Мистер Ланкастер все еще недовольно поджимал губы.
- Все, то светлое, святое и чистое, чем богаты наши сердца, - Лора снова обвела руками особенных гостей, - Есть дар от моей матери. Есть уроки вложенные в наши души на ее лекциях и семинарах, во встречах и беседах, даже в кратких минутах единения с ней. Каждый, несомненно, чувствовал веющее от нее доброе волшебство, истинную магию, успокаивающие, утешающие и дарящие радость и надежду чары...
Рука бывшего мужа, за которую я все это время так и держалась, последнюю минуту мирно лежала на скамье между нами, однако как только речь Лоры начала подходить к концу, его кисть оказалась на моем запястье.
- Каждый из нас трепетно хранит в памяти данное ею тайное предсказание, обещанное благо, добрые перемены, большие надежды, которые поддерживают нас в наших чаяниях, планах и мечтах...
Дэниэл сжал мое запястье так сильно, что я, не вытерпев боли, уставилась на него, взглядом выражая свое неудобство.
- Сегодня мы не хороним женщину, а провожаем в иной мир прекрасную волшебницу...
И хотя это было не принято, пестрые гости разразились овациями и аплодисментами, что было несколько заразительно: остальные гости заслушавшиеся речью, и не заметили, как отложили свои платочки и принялись хлопать в ладоши. Даже Дэниэл перестал ломать мне руку.
Как только гомон смолк, к алтарю взошел наконец-таки сам супруг усопшей. Похоронной речи скучнее, чем вещал он, придумать было сложно. Разве что по телевизору, иногда, говорят такие общие слова, когда кончается какая-нибудь важная шишка. Тяжело было поверить, что старик настолько переживающий горе внешне, может таить такую пустоту внутри. Или, может, это сдержанность в выражении своих чувств и скупость в словах - и есть горе?
"Она была прекрасным человеком, удивительной женщиной, замечательной матерью. Нам всем будет не хватать ее, но, безусловно, образ ее навсегда останется в наших сердцах. Сегодня мы передаем ее к Отцу нашему небесному, в его светлое царство и надежные руки. Нет сомнений в том, что и Там она сослужит полезную службу... "
Думаю, я задремала немного во время его монотонного выступления. И может даже пустила немного слюней на свои колени и рукав Дэниэла.
Зато потом желания выступить изъявили многочисленные шаманы, колдуны, целители, маги и слуги дьявола, потому и сделалось гораздо веселее. Клянусь богом, я и забыла, что повод собравший всех нас - грустный, и чувствовала себя зрительницей юмористического представления.
Многие гости из этой части публики неважно владели английским, поэтому выступления делались совершенно уморительными. А при том, что повод собрания не давал нам права хохотать, сдержаться было еще сложнее.
Толстый индус брал путавшегося под ногами священника за плечи и властно переставлял бедолагу в сторону, со словами "прощай, милый", при этом не переставая пучить глаза и крайне эмоционально убеждать всех в том, что призрак Отем витает под потолком и, конечно, смеется над нами, глупыми. Его перебивали шаманы со своими песнями какому-то божеству называемому то ли "букашка", то ли "монашка". Услышав эти тянучие песнопения, Дэни дул щеки и напрягал губы в попытке не смеяться - шкодливое дитя в его взрослом теле, несомненно, слышало какое-то другое, совершенно гадкое слово. Мрачный сатанист в черных одеждах выдумал поднять Отем из гроба при помощи темной магии - это объявление чуть не спровоцировало колдовскую схватку. Отчаянно пытающаяся скрыть веселье, Лора объявила об окончании памятных речей и о начале прощания.
Все тронулись к гробу, чтобы в последний раз прикоснуться к Отем и сказать ей прощальные слова. Веселье оборвалось резко и неожиданно - Дэни не думая жалиться над моим страхом и слабостью, быстро потащил меня к последнему лежбищу нашей старой подруги.
Сам он первым двинулся к гробу, возложил цветы и сказал что-то, склонившись над лицом покойной. Я же пока медлила, страшась увидеть, как смерть изуродовала эту очаровательную женщину, поэтому мелко дрожала за спиной бывшего супруга, боясь открыть глаза.
Напрасно.
Отем выглядела замечательно. Ее кожа не была желтой или серой, не казалась восковой или резиновой. Знакомые черты не казались мертвыми, но и живого в этом лике не было. Это была удивительной красоты фарфоровая кукла изображающая снежную королеву. Мерцающий свет свечей делал тени от ее темных ресниц дрожащими, отчего казалось, будто Отем просто спит и видит сон, а теплый свет создавал ощущения румянца и персикового оттенка на белоснежной коже. Конечно же, она спит. Сейчас ведь лето. Что снежной королеве делать тут летом...?
Да это и не важно всё. О том, что так пугало меня ранее, я и думать забыла, внезапно ощутив укол стыда, жар на щеках и ушах и влагу на ладони сжимаемую и дергаемую доктором Лэнфилдом. Бешено колотящееся сердце мое охватила такая пронзительная боль, что в глазах задрожали слезы.
Вот так вот. Вот мы и стоим перед ней, держась за руки и потупив лица, словно два набедокуривших ребенка. Грудь болезненно разъедало жгучее ощущение причиненного Отем предательства, боль от разрушенных, несуществующих обещаний данных ей, от ощущения, будто ее надежды относительно нас вдребезги и безвозвратно разбились.
А почему, собственно?
Почему это я корчусь от стыда? Почему мне стыдно и больно за свой разрушенный брак?
Разве я обещала Отем что-то? Разве я клялась ей держаться за своего мужа во что бы то ни стало? Нет. Нет, всё было наоборот. Это она пообещала нам счастье, счастье вдвое большее, чем могла бы подарить судьба, счастье отплачивающее нам за время отнятое у нас, за нашу боль... и что же?
Почему это нам стыдно?
Я основательно прижалась губами к ледяной щеке и прошептала слова извинений, после чего слепо двинулась за бывшим мужем, прочь с алтаря.
Дэниэл пожелал выразить соболезнования мистеру Ланкастеру, так и стоящему смирно и неподвижно поодаль от гроба жены, при том, что прочие гости предпочитали обходить хмурого старика с поджатыми губами стороной. Всем своим видом он давал понять, что не хочет ни с кем разговаривать.
- Рад, что вы вместе, - прошелестел он это двусмысленное приветствие, кратко кивая нам головой, - Рад, что вы пришли.
Дэниэл тихо пробормотал соболезнования, которые мистеру Ланкастеру были вовсе не нужны, а я засмотрелась на то, что он все это время так торжественно держал на вытянутых руках. То, что я сочла альбомом для "поздравлений" на самом деле являлось черным, блестящим ящиком.
- Отем велела кое-что передать вам, - произнес старик, как будто бы в ответ на мой любопытный взгляд, - Я ничего из этого не рассматривал. Здесь написано ваше имя, Дэниэл...
Бывший муж издал громкий вдох нетерпения и возбуждения, откровенный до уровня неприличия. Подобный я слышала разве что в случаях, когда он поспешно шуршал своей одеждой и звенел ремнем, с вожделением ахая и вдыхая горячий воздух, готовясь совершить со мной половой акт при каких-нибудь непозволительных обстоятельствах.
Он напрягся и нервно выставил руки вперед, готовясь принять конверт извлеченный мистером Ланкастером из ящика.
- И для вас, Мэри, - мне достался не просто какой-то конверт, а ящик целиком.
Я крепко прижала "наследство" к груди, остро чувствуя и наблюдая в периферии своего зрения, ревнивый и свирепый взгляд бывшего мужа направленный на мою ношу. Свое сокровище он поспешно спрятал во внутреннем кармане пиджака, и, уже после церемонии, когда гостей выпроводили в холл, он каждый пять минут принимался поглаживать себя по груди именно там, где скрывалось последние послание от Отем. В конце-концов он начал притоптывать на месте и нервно озираться, после чего сообщил, что ему необходимо по нужде и удалился в сторону уборной.
Когда его отсутствие затянулось, и в голове моей начали возникать мысли о том, что не будет лишним дойти до мужской комнаты и поинтересоваться самочувствием своего спутника, рядом со мной совершенно неожиданно появилась Лора. Она, конечно, сразу заключила меня в крепкие объятия.
- Мэри! - обрадованно воскликнула она.
- Не думала, что мы познакомимся п'ги таких обстоятельствах, - крякнула я, сморщившись из-за давления оказываемого на мои ребра, - Я наслышана о тебе.
- Ну, теперь, мы узнаем друг друга как следует, - подмигнула она, легонько толкнув меня плечом.
- Надеюсь. Очень ско'го даже п'гедоставится возможность пообщаться поближе, - улыбнулась я. Несмотря на то, что обычно контакты с окружающими, тем более с такими щедро рассеивающими счастье, радость и любовь, меня чудовищно нервировали, с Лорой было иначе. Я внезапно ощутила себя голодной до девичьей болтовни Ванессой, - Вече'гинка в честь помолвки.
- В честь помолвки?! Ого, вот это да! - по-настоящему изумилась девушка, - Так я и думала, что вам с Дэн-
- Нет, нет, не моя- не наша помолвка. Дг'угая па'гтия, - беззаботно пожала плечами я, - Дэни женится.
- А я-то уж подумала... - она снова обхватила мои плечи руками, а я охотно ответила на объятия, потому что... ну а что в них плохого, собственно? Может я тоже хочу с кем-нибудь пообниматься, - В любом случае, спасибо за приглашение на вечеринку в честь помолвки твоего бывшего мужа.
Обе мы взорвались каким-то необъяснимым, легким, но, конечно, совершенно неуместным хохотом.
Пестрая часть публики лишь кратко глянула в часть холла, где произошла эта вспышка веселья, остальные же, серые люди, глядели на нас с нескрываемым осуждением.
Тут-то и появился мой бывший муж. Затяжное посещение мужской уборной, похоже, не принесло ему никакого облегчения: шел он тяжелой поступью, ссутулив широкие плечи. Заметив, однако, Лору, он оживился и прибавил шаг. Всего через секунду и его заключили в крепкие объятия.
- Прими мои соболезнования, - произнес он торжественно, резко выпрямляя спину и важно вскидывая голову.
Лора опустила свое искрящееся улыбкой лицо.
- Я взяла на себя смелость п'гигласить Логу на вече'гинку по поводу вашей с Ванессой помолвки, - прищурилась, глядя в лицо хмурого Дэниэла, - Хотелось бы, чтобы и мне там нашлась компания...
- Да, - решительно кивнула Лора обхватив мое плечо одной рукой, - Мы с Мэри уверены, что это будет не вечеринка, а настоящая скукотища.
Дэни напряг щеки и губы, но глаза его ясно заблестели и улыбнулось, при том что все остальное его лицо напоминало перезрелый томат.
- Отличная идея, - произнес он, наконец, - Только вовсе не обязательно ждать так долго. В нашем доме можно чудесно провести летние каникулы. Спроси у Мэри, она подтвердит.
- Мисте'гу Лэнгфилду не хватает рук, - хитро прищурилась я, уловив тонкую колкость в приглашении Дэниэла, - Представляешь, как выглядит дом после годичного запустения? Г'гязные окна и все такое...
Все мы рассмеялись к новому неудовольствию серой части приглашенной публики.
Церемония погребения, конечно, была вовсе не такой веселой, несмотря на то, что бродяги вновь затянули песни про бога букашек, а цыган пустился в медленный и изящный танец с бубном и горящей палкой. Священник монотонно бубнил молитву про прах к праху, пока дождь атаковал наши зонтики и пока вороны немузыкально каркали, подпевая звучащим над кладбищем песням.
Муж и сын Отем стояли рядом и скорбно наблюдали за тем, как изящный гроб опускается в землю, однако Лоры нигде поблизости не было. Я крутила головой по сторонам, гадая, почему дочь волшебницы решила пропустить самую важную и страшную часть похорон.
Мы бросали в могилу комья земли и живые цветы, пока священник продолжал тянуть свою тошнотную молитву и пока бренчала лютня, навевая на всех (на меня, во всяком случае) какой-то нехороший гипнотический ступор, от которого все тело коченело и мерзло насквозь.
Как только все было закончено, я была более чем счастлива вернуться в автомобиль Дэниэла, обещающий увезти меня подальше от всего, что имело налет кладбищенского духа. Руки мои сделались серыми и стойко пахли мокрой землей, поэтому, жаждая избавиться от ощущения гадливости, я с нетерпением ожидала продолжения прощания - памятного, так сказать, чаепития в доме Ланкастеров, где, конечно, все приличные гости обязаны будут помыть свои руки.
Почти всю дорогу мы провели в молчании. Только в конце пути я заметила, как Дэни то и дело отводит взгляд от дороги и хмуро поглядывает на мой ящик, надеясь должно быть, внезапно овладеть телепатией.
- Смотрела что там? - спросил он с напускной небрежностью.
- Нет. Позже посмот'гю. Дома.
Твердо кивнув и поджав губы, он снова сконцентрировался на дороге, а я вот, напротив, забыла про скучную мокрую чащу и уставилась на его напряженное лицо. Меня пронзила неожиданная догадка: ведь сам он, наверняка, и изучил последнее послание Отем тогда, когда прятался в церковной уборной и изображал понос. Почему он так задержался? В конверте длинное письмо? Что-то, что взволновало его, это точно. Пораженный информацией скрытой в письме, он, вероятно, решил изучить и мою часть наследства, должно быть надеясь на какое-то продолжение...
Теперь уже я глядела украдкой на его грудь, пытаясь угадать, надежно ли конверт с поразительными новостями запрятан в кармане пиджака...
Дом Ланкастеров вовсе не был окутан траурным унынием, наоборот - хоть он и не был украшен гирляндами и фонариками, от него необъяснимо веяло духом рождества, теплотой, праздником. Во всех окнах уютно горел свет, входная дверь была открыта нараспашку, на половике развалилась пушистая кошка, а в лужице у крыльца задорно купались воробьи. В сравнении с соседскими, хмурыми, умытыми дождем домиками, жилище Отем казалось точкой сосредоточения уюта и тепла. Внутри пахло пирогом, яичным салатом и приятной смесью различных человеческих ароматов; ото всюду слышались голоса: где-то бормотал попугай, шаманы пели новую песню, сатанист танцевал и вопил на заднем дворе, толстый индус громко молился, а какой-то господин в темном костюме прижимал уху к стену и что-то мычал.
Я немедленно занялась восхитительным яичным салатом с картошкой, бесцеремонно умыкнув целую миску со стола с угощениями. Бывший муж наконец-то отделился от меня и пребывал вне поля моего зрения, хотя я догадывалась, что он, как обычно, втек в самую "крутую" часть компании: к родственникам Отем, к ее ближайшим друзьям. Мне было хорошо и одной, хотя немного неловко (как и остальным гостям не ряженым в рясы, затейливые шляпы, трико и тонны бижутерии) среди шумных колдунов, то и дело шипящими тебе вслед заклинания и вглядывающихся в твои глаза. В какой-то момент передо мной возник тот самый нарядный индус в огромной чалме.
- Abhinandana! - прокричал он в мое лицо, после чего схватил за руки и радостно начал трясти их, выкрикивая что-то непонятное.
Удивительно, но шумная сцена не привлекала ничьего внимания, даже когда он упал на колени, погладил мой живот, а потом снова заорал что-то, уже выпрямившись во весь рост. Я точно помнила, что он, хоть и скверно, но говорил по-английски в церкви, но при личной беседе (если это можно так назвать) со мной, он говорил только по-своему, хотя и разводил руками, пытаясь, должно быть, припомнить слова призванные сделать его речь хоть немного понятной.
- Париж! - понятное слово внезапно промелькнуло в его речи, - Филле! Филле!
Забавный индус быстро поцеловал все пальцы на моих руках.
- Филле! - повторил он, а потом, ткнув кулаком себя в грудь, показал шесть пальцев, - Мои! У меня!
Я продолжала улыбаться словно дурочка, и кивать головой из приличия.
Поцеловав меня в обе щеки и лоб, он легонько потянул меня за мочку уха, пробормотал что-то, похоже, рифмующееся, после чего вложил в мою ладонь деревянный браслет снятый со своей руки.
Круг деревянных бусин оканчивался керамическим черным шариком, с которого свисали еще два таких же. На каждом деревянном шарике проглядывались какие-то затейливые значки.
Пока я изучала подарок, загадочный индус исчез.
Растормошенная этой безумной сценой, я немедленно попыталась найти укрытие от прочих странных людей угрожающих моему эмоциональному спокойствию своим желанием немедленно втянуть одинокую леди в свои веселые хороводы, спиритические сеансы и иноязычные молитвы. Конечно, я тут же принялась оглядываться в поисках хоть какого-нибудь знакомого, чью широкую спину я смогу использовать в качестве щита. Невольно в голову пришел вопрос: а где же моя бывшая свекровь? Ведь она тоже была близка с покойной, почему же тогда не явилась проводить ее в последний путь?
У окна обнаружились Лора и Дэниэл уединившиеся от всего остального народа. Я немедленно направилась к ним.
- ... это мне вовсе не интересно, - Лора отвечала на вопрос, который я пропустила, - Того, что было в церкви вполне достаточно. Видеть, как эту нарядную коробку, в которую запаковали мать, сбрасывают в глубокую яму - последнее, чего мне хочется, - Ее дух рядом со мной, а что там с ее телом - ерунда. Не глупо ли прощаться с кем-то, кто всегда рядом...?
Слова ее обескуражили и поразили меня настолько, что я даже не сразу смогла сообразить, согласна ли я с ней или не совсем. Одно стало понятно: несмотря на то, что мне с Лорой было очень легко и комфортно, человек она совершенно противоположный мне: прямой, жесткий и упрямый. В чертах ее лица, в голосе, в интонации, в манере делать ударение на каждое слово, чувствовался властный человек, с которым бессмысленно спорить. Более того, переварив эту ее точку зрения, поданную так твердо и безапелляционно, я под силой ее уверенности, согласилась.
В самом деле, важнее прочно остаться в сердцах своих близких, чем уйти памятно и с помпой.
- Многим вообще противопоказана вся эта церемония... - кивнул Дэни.
- Совершенно согласна, - горячо согласилась Лора, подняв свои светлые глаза, - Представить себе не можете, сколько раз я думала о том, что весь этот праздник смерти - просто бессмысленный мазохистский акт. Мамаши, супруги и другие близкие родственники ушедшего страшно и внезапно имеют одну и ту же жуткую маску на лице. Все они воспринимают смерть искаженно и нетрезво, внутренние их самоограничения размываются. Можно буквально почувствовать и услышать их мысли...
Возможно ли, что способность чувствовать и слышать мысли - наследство от матери. Или Лора выражается образно...?
- Смерть перестает казаться им фатальным разрушителем семейной близости, связи, - задумчиво протянул Дэниэл, вероятно припоминая свой опыт общения с родственниками умерших пациентов, - Она кажется вполне преодолимым препятствием.
- Точно, - улыбнулась Лора, - Кажется, что боль унять можно так просто... только лишь раскопай могилу, открой нарядный гроб, и вот, твои объятия снова нежат ушедшую любовь или дитя, вот его любимые особенные, кривые пальцы, мягкие волосы, теплые носки купленные еще при жизни, и последняя кровать обложенная лучшими семейными фотографиями...
В животе у меня немедленно сделалось холодно от мысли, что горе способно толкать людей на подобные помышления.
- Недавно одна молодая мать, чью двухлетную дочь сбил грузовик, в истерике кричала о подобном в морге... Выдернула труп у санитара и отказывалась возвращать, - тихо произнесла Лора, - Все настроение тогда испортила, проклятая сука...
Не в силах представить себе состояние этой несчастной матери, я припоминала свое собственное горе по утрате отца. Чего-чего, но вот достать его из последнего пристанища мне ни разу не хотелось, да и присоединится к нему я хотела, да только не из-за траура, а из-за другой разновидности душевных страданий...
- Это одна из крайностей состояния горя, - пожал плечами Дэни, - Другая, более распространенная затея безутешных родственников - присоединится к усопшему, а не присоединить его труп к себе...
- Есть еще несколько, - лукаво улыбнулась Лора, - Я вам потом расскажу...
Когда пришла пора возвращаться домой, я ощутила в душе своей невероятный покой, который, тут же с благодарностью приняла за чары Отем знающей, конечно, как тяжело мне переживать похороны после утраты отца. Это, несомненно, она утешила меня, уняла мои душевные терзания и волнения, заменив их чем-то иным - богатыми впечатлениями. Ей-богу, за день произошло столько интересных событий, столько захватывающих зрелищ и бесед, что у меня бы и целой ночи не хватило обо всем этом поразмышлять как следует. Поэтому поездка домой снова выдалась молчаливой. Но уже не такой напряженной.
Чем больше проходило времени, тем сложнее мне было игнорировать подарок от Отем - черный деревянный ящик, поэтому как только Дэни совершил остановку ради покупки воды, я осторожно потрясла этот тайник, надеясь стать ближе к секрету скрытому внутри. Что-то массивное ударялось о стенки ящика, гулко отзываясь при каждом движении. Мне хотелось украдкой заглянуть внутрь, но вернувшийся бывший муж порушил мои планы.
Напряжение между нами снова выросло холодной стеной, когда впереди показались огни того самого мотеля, в котором мы так ужасно поругались из-за какой-то нелепости. Я постаралась изобразить усталость и равнодушие, в то время как Дэниэл опасливо на меня поглядывал, опасаясь должно быть, того, что я снова на него накинусь с обвинениями и оскорблениями, припоминая прошлый конфликт. Мне не хотелось не только ругаться, но и даже вспоминать предыдущую ночь...
Мы разошлись без слов прощания, без даже какого-нибудь кивка или взгляда. Просто каждый пошел в свой номер так, будто бы прибыл без сопровождения, в одиночку.
Час был поздним - слишком уж мы засиделись с Лорой и ее гостями за просмотром различных телепередач и шоу о потустороннем, в которых участвовала ее мать. Пришлось немедленно идти в постель, хотя мне, может и хотелось бы съесть чего-нибудь и посмотреть какой-нибудь развлекательный сайт в интернете. Дело в том, что я испытываю жуткую сонливость в последнее время, несмотря на то, что стараюсь высыпаться.
Пришлось укладываться.
Но, конечно, я не смогла устоять перед соблазном изучить содержимое черного блестящего ящика.
Внутри скрывалось кольцо.
И письмо.
"Я люблю тебя за это чудесное, врожденное отсутствие гордыни и тщеславия - грехов, которые так здорово испортили многих моих друзей. Грехов, которых никогда не было у одной удивительной женщины, которую ты мне напоминаешь. Я восхищаюсь твоим инстинктивным порывом защищать и тщательно скрывать то, чем прочие кичатся, хоть и понимают ценность обрушившегося на них чуда. Кое-кому следует поучиться этому у тебя.
Я знаю, в твоем сердце поселилась страшная обида, и я восхищаюсь тем, что прощаешь ты искренне и полностью, но не из-за тоски, любви или слабости, а только лишь благодаря своему доброму сердцу. И если бы у меня было время, мы непременно бы устроили семинар и изучили бы с моими любимыми учениками твою невероятную ауру и карму.
Я пишу тебе письмо потому, что люблю тебя, забочусь и переживаю более, чем за кого-либо еще.
В тебе я неизменно вижу одну мою близкую подругу, которую я крепко любила за чистоту души, и которой помогала всякий раз, когда мне казалось, что в жизни ее происходят невзгоды.
К тебе меня тянет так, словно ты - это и есть она.
Я сердечно прошу тебя бережно, с любовью и благодарностью отнестись к своему наследству. Ты оказалась в этом доме не случайно, поэтому не отказывайся от него, не забывай, не бросай, не уезжай из него. Никогда. Прошу тебя.
Если ты поможешь ему восстановится и ожить, он начнет помогать тебе. Так он устроен. Так устроила я.
Возможно, ты решишь, что я прошу о слишком уж многом, но попробуй навестить особняк в совершенно тяжкий момент жизни и немедленно почувствуешь, как он начнет врачевать твою душу...
А теперь, ложись спать, дорогая.
Я люблю тебя.
Отем.
P.S. Опал будет совершенно изумительно смотреться на твоей изящной руке, в особенности, когда ты будешь держать кисть. Кроме того, камень приносит вдохновение. "
Спрятав письмо в конверт, а конверт в ящик, я проглотила выросший в горле комок и поежилась от вспучившихся на коже мурашек. Ощущение, что Отем действительно не лежит под землей, а сидит со мной рядышком, было настолько острым, что мне казалось, будто если я вслух назову ее имя, она непременно отзовется.
И, может даже, я позвала ее...
Огромная тень скользнула по нижней части моего одеяла, невероятно напугав меня. Вздрогнув и поджав ноги, я уставилась за окно, на небольшой, самодельный, совершенно непривлекательный садик, в центре которого стоял чудак Пабло с поднятыми в знаке поражения руками.
Заметив испуг, а затем и гнев на моем лице, он в ужасе схватился за голову, предчувствуя уже неприятности.
Поднявшись и прихватив свой ящик, я покинула комнату с самодовольным видом, но направилась не в приемную менеджера, а в номер бывшего мужа.
Мое бесцеремонное вторжение он воспринял несколько необычно. Дернулся сидя в кровати так, будто я застала его за чем-то непристойным, а потом быстро прижал к груди что-то, что напоминало какую-то фотографию. На покрывале лежал уже изрядно помятый конверт. Он вовсе не разозлился, а скорее напугался.
- Пабло, - только и сказала я.
Кратко кивнув, Дэни поднялся и принялся суетливо крутится на месте собирая свое наследство и какие-то мелочи, вроде мобильного телефона, зарядного устройства и своих очков...
Как только он ушел, я, не без блаженства, опустилась в нагретую постель и мгновенно уснула.
Мarat
Гуру
Серия шестнадцатая
Серия шестнадцатая.
Дэниэл Лэнгфилд.
«Playing In the Dark»
Raffertie – Rain
Когда в поле моего зрения попал этот загадочный блестящий ящик, а до ушей донеслась информация о каком-то оставленном лично для меня послании, я испытал крайнюю необходимость усадить куда-нибудь свои предательски ослабшие задницу и ноги. Меня несли на эти похороны скорбь, сочувствие и надежда - ровно та надежда о которой говорилось в прощальной речи Лоры, но я подумать не мог, что ответы на мучающие меня вопросы мне подадут так скоро и с такой торжественностью.
Уши мои начинают гореть от стыда, когда я понимаю, что буквально выдернул предназначенный мне конверт из рук того, кому поручено было вручить мне его, исполнив последнее желания автора послания. Но если бы господин Ланкастер только знал, как много значит для меня эта последняя весточка от Отем, он бы не дернулся так сильно и не хмурился в ответ на мои дерзкие манеры.
Я бы, конечно, тут же ощутил порыв немедленно отделаться от Мэри и остальных, попытаться найти укромное местечко и изучить секретное послание, если бы не одно "но": моя бывшая жена тоже получила кое-какой тайный подарочек. И размером он был внушительней, чем доставшийся мне.
Что в нем?
Человек в миг оказавшийся голым, полым и разорванным получает куда меньше, чем неверная жена и глупая женщина? Надеюсь, что в ее чертовом ящике скрываются какие-нибудь проклятые рыбьи потроха и толстенная книга "Как не быть дурой".
Но мне она содержимое этой коробки не показала, более того, она с возмутительным равнодушием перекладывала его из руки в руку, ни разу ни глянула на него, а позже и вовсе чуть не забыла возле какого-то чайника с волшебной водой. В то время, когда ее совершенно не волновало последнее послание от Отем, я разгрыз в кровь внутреннюю часть своей щеки, ожидая, когда уже эти чертовы похоронные мероприятия подойдут к концу и я останусь наедине со своим письмом. Правая часть моего тела сделалась совершенно холодной и даже гулко болела от напряжения, левая же - согреваемая близостью Мэри - горела и пульсировала в такт моему неровному и частому сердцебиению. Ладонь моя сделалась влажной, а по виску скатилась крошечная капелька пота. Письмо в нагрудном кармане жгло мою грудь, не позволяя забывать о важной тайне способной оказаться лекарством от всех моих хворей.
Не выдержав этой пытки, я невнятно проблеял что-то о завороте кишок и быстро удалился в сторону мужских уборных.
Именно здесь я и вознамерился изучить оставленное мне тайное послание. В совершенно холодном, стерильном и пустом помещении, отражающим каждый самый неуловимый звук громким и раздражающим эхом.
Дрожащие пальцы выудили из кармана уже изрядно помятый конверт, а из него, не без труда извлекли и тайну.
Просто фотография. Я и Мэри.
Не какой-то снимок из семейного архива, а художественная, хоть и случайно сделанная фотография. Возможно даже, ее я уже где-то видел.
Терзаемый мучительным разочарованием, я влез в конверт поглубже, в надежде, что снимок - это не основная часть моего "наследства". И действительно, на дне колыхалась едва уловимая пылинка, что-то вроде обрывка от салфетки, совершенно непримечательная для того, кто ничего не ищет и не ждет. Я подцепил ее дрожащими пальцами и поднес к глазам. Невесомый объект действительно оказался салфеткой - совершенно тонкой, почти прозрачной, но и она хранила в себе тайну.
"Спаси Лору" - выведенное дрожащей слабой рукой, сжимающей простой карандаш.
Написано это было так неразборчиво, что закорючки букв можно было бы перепутать с узором салфетки или какой-то пылью. Чем дольше я вглядывался, тем больше эти каракули расплывались и блекли в моих глазах, превращаясь в пустое место. Затолкав все обратно в конверт, я вернул его в нагрудный карман и быстро двинулся к выходу дрожа от негодования и досады. Но сколь бурно и скоро на меня нахлынуло чувство разочарования, столь же быстро оно сошло на нет, позволив иным ощущениям накрыть меня. Покидал уборную я уже пытаясь переварить в голове внезапно атаковавшие меня догадки.
А вдруг Отем приготовила для меня увлекательный квест? Всё, я уверен, именно так и есть, как же иначе! Фотография, несомненно, с загадкой, а короткое указание - первое задание, первый шаг на пути к большой тайне. Скорее всего, она не могла поведать мне известное только ей так просто, и это, почему-то, казалось мне странно логичным. Выполни задание и получишь ответы на свои вопросы - вот условие Отем.
Я хочу в это верить.
Вернувшись в главный холл, я обнаружил рослую и статную Лору стоящей рядом и неприлично громко и весело болтающей с моей крошечной бывшей супругой. Картина заставила меня приятно заволноваться, ведь это был знак, не иначе! Будто бы сама Отем шепчет мне: "Смотри, Дэни, у тебя все-таки не поехала крыша...".
Не медля ни секунды, я поспешил присоединится к этой парочке. Лора, которую мне теперь было поручено спасать от чего-то или кого-то, была явно в настроении, несмотря на горестное событие собравшее нас вместе. И если чуть ранее дочь Отем вызвала у меня недоумение и даже некоторое раздражение, то теперь я готов был расцеловать ее и увести туда, где я построю для нее безопасный бункер с удобствами. Почему во мне возникла такая антипатия поначалу? Я думаю, дело в том, что блестящий патологоанатом Лора Ланкастер предстала передо мной этакой недалекой чудачкой верящей в загробное, радующаяся идиотским кривляньям заявившихся на похороны клоунов, полной дурой несущую абсолютную чушь и бесконечно расплывающуюся в глупой улыбке.
Я искренне надеялся, что она просто обдолбалась от горя.
На семинарах, на лекциях, во время прохождения медицинской практики, она казалась мне совершенно приземленной, циничной, нисколько не сентиментальной железной молодой барышней. Прекрасная, романтичная фея нескладно вещающая со сцены о каких-то глупостях - не та, с которой я был знаком в студенчестве.
- Я взяла на себя смелость п'гигласить Ло'гу на вече'гинку по поводу вашей с Ванессой помолвки, - негромко проговорила моя бывшая жена, - Хотелось бы, чтобы и мне там нашлась компания...
- Да, - улыбнулась Лора, приобняв Мэри, - Мы с Мэри уверены, что это будет не вечеринка, а настоящая скукотища.
Вот оно. Все само-собой идет по плану. Вот уж не знаю чего там так боялась Отем, и что страшного угрожает Лоре, но, я уверен, в Марблмаунте ей ничего не сделается. Поданная в клочке салфетки информация толкала на мысль о какой-то спешке (даже о панике, но я старался об этом не думать), что могло значить только одно: опасность угрожающая Лоре близка. Что-то произойдет уже очень скоро и спасителем должен стать именно я. Почему? Ох, а может, угроза - это какое-то заболевание, излечить которое сумею один лишь я? Или я смогу распознать болезнь в ее ранних проявлениях?
Но причем тут фотография меня и Мэри?
Остаток вечера я провел в мучительных потугах найти новые подсказки в доме Отем, прочитать что-то в лицах ее фантастических гостей, искал какой-то двойной смысл во всем, что говорили ее родственники. Под вечер меня снова накрыла волна разочарования. Мне начало казаться, что записка-пылинка - просто плод моего воображения, а фотография не хранит никакой тайны, а является просто этаким напоминанием, мол, глядите какими вы были, неужели все прошло...?
А потом случился новый прилив энтузиазма, ведь послание получил не только я один. А что, если продолжение, дополнение, ответы или хоть что-нибудь полезное скрывается именно там, в том загадочном ящике, к которому Мэри относится с таким пренебрежением? Быть может, с таким отношением, она не откажется отдать мне его. Или, может быть, просто обменяться на мгновение, ради того, чтобы изучить наследство друг-друга. Нет... нет, мы не друзья, мы не настолько близки...
По пути в салемский злополучный мотель, я изгрыз свой язык, удерживая его от унизительных упрашиваний и мольбы показать все-таки, что в том ящике. Но удерживало меня то, что мы как-никак в трауре, а выказывание своего нездорового внутреннего любопытства при сложившихся обстоятельствах - еще более постыдная вещь, чем озвученное вслух желание просто изучить содержимое черного ящика. Я помалкивал, но с большим трудом изображал спокойствие и невозмутимость.
Оказавшись в своем номере, я вновь извлек из нагрудного кармана конверт, намереваясь изучить все более тщательно. Крохотный обрывок салфетки с кривыми буквами был реален. Мне вовсе не показалось, что на нем есть какие-то буквы. Только вот почему обычно изящный и скорый почерк был таким неровным и неуверенным, хотя и узнаваемым. Почему этот жалкий клочок, а не письмо с разъяснениями? Неужели существовала вероятность того, что письмо перехватят? В таком случае, Отем могла бы описать свои страхи и переживания в загадке или затейливой поэме - это она умела мастерски, могла бы написать письмо на французском или испанском языке... Так все-таки, почему этот клочок...?
И фотография. Я приблизил снимок к глазам, будто это могло сделать меня ближе к разгадке, хотя, думаю, Отем вложила ее в конверт просто как отвлекающий элемент, бессмысленное наполнение.
Фотография была сделана моей сестрой в период сумасшествия (хорошо, болезненной и затяжной депрессии) Мэри, в день благодарения, который мы провели у моей тетки. На изображении мы с Мэри находились в гостевой спальне и сидели на кровати лицом друг к другу. Мэри осторожно прижимала свою правую ладонь к моей шее, а левой рукой крепко держалась за мой свитер. Я видел эту фотографию и ранее, но никогда не обращал внимания на лицо своей бывшей супруги...
Да, я прекрасно помню, как она посерела и сжалась в один миг, хотя секундой ранее улыбалась и держалась за мою руку, как раньше, до темных времен. Я проследовал за ней в спальню, когда она сбежала. Я пытался утешить ее, пытался в черт знает уже какой раз выведать причину ее слез...
Если бы я мог тогда видеть лицо, которое она скривила, зная, что ее никто не видит...
Она была в ужасе. В истерике, в агонии, в боли, в отчаянии, в адских муках... Она цеплялась за меня не как за своего верного защитника, а как мать, которая пытается вырвать свое дитя из лап смерти. Она не держалась, а держала. Она не искала защиты, а защищала.
Она видела кого-то.
В той самой крошечной, тихой комнате, где приятно пахло ароматической свечой, и где, кроме нас и тихонько застывшей в дверном проеме Авроры никого не было и быть не могло, Мэри кого-то видела.
Живые ее глаза были твердо устремлены в одну точку, а во взгляде читались одновременно и угроза и страх и огромная боль.
Что же... думаю, моя бывшая жена действительно была не в себе под конец нашего брака...
На обороте фотокарточки не было ничего, кроме закорючки напоминающей цифру восемь.
Встряхнув головой, я спрятал все обратно, надеясь поразмышлять обо всем в горизонтальном положении, подрейфовать сквозь все эти события во сне, попытаться сложить все воедино с утра, когда голова моя будет свежее. Но Мэри снова потревожила меня своей старой смехотворной проблемой, и в этот раз я уступил, но, скорее не из усталости и нежелания ссорится, а только лишь от внезапного, сбившего меня с толку вторжения. И еще, фотография, думаю, тоже сыграла роль. Мне сложно было чинить проблемы Мэри после того, как я увидел ее такой разбитой. Черт, этот печальный лик здорово испортил мне настроение.
В постели своей бывшей жены я задержался ненадолго, поскольку стоило мне только заснуть, как руки мои принимались предательски шарить и елозить по еще хранившим тепло и душистый запах Мэри простыням. И каждый раз, когда ладони начинали зудеть от невозможности совершить уже привычные мне действия, я просыпался и люто себя ненавидел.
Жесткая, влажная и воняющая чем-то омерзительно-сладким софа была более приемлемым для меня лежбищем. Не без труда, я заснул.
Проснувшись поутру, я, по какой-то непонятной причине, задумался вовсе не о похоронах и последнем послании Отем. Я подумал о том, как одинок мой член. Да. О том, что я давненько не навещал борделей, не баловал себя плотью вызывающей приятную дрожь. Вероятно виной всему какое-нибудь шальное сновидение забывшееся сразу после пробуждения. Но плотские мои желания скоро поутихли, идея посетить ласковую проститутку - была абсолютной глупостью, быстро смывшейся в водосток вместе с моей сонливостью.
Я все еще не возвращался мысленно к прошлому вечеру, не прикасался к конверту, не вспоминал о Мэри. У меня было запланировано важное дело, и лишь только оно и занимало все мои мысли. Чрезвычайное беспокойство вызывала близость бывшей жены и ее возможное вмешательство в это непростое дельце. Должен сказать, что я не смог сдержать улыбки, когда в начале нашего пути домой, она тихонько произнесла:
- Я хотела бы высадиться в Сиэтле, мистер Лэнгфилд. У кладбища, если не возражаете. Хочу навестить отца, - после этих слов она надолго зацепилась за меня выжидающим взглядом, после чего едва уловимо прошелестела, - Я говорю это на случай, если меня снова так здорово сморит.
- Нет проблем, - ответил я, пожав плечами, - Как намереваетесь вернуться в Марблмаунт?
- На автобусе? - ответила она, вопросительно подняв брови.
Я внутренне фыркнул. У этой женщины миллион долларов на банковском счету и бесценное кольцо на пальце, тем не менее, в качестве транспорта она избирает сельскую таратайку, а в качестве попутчиков - беззубую бабку и бородатого козла...
В любом случае, мне ее решение только на руку.
Когда бывшая жена покинула мой автомобиль, я даже улыбнулся на прощание. Во-первых потому, что был искренне рад отделаться от нее, а во-вторых, я просто искусно подхалимничал, поскольку чуть позднее намеревался все-таки выведать у нее секрет черной шкатулки. Чуть позднее. Учтиво поинтересуюсь ее автобусным путешествием, комплимент ее стряпне, короткое представление "озадаченный Дэниэл и загадочный конверт", а потом... шкатулка моя.
Я выждал пока фигурка жены исчезнет с кладбищенской аллеи, после чего нажал на газ и пустился вперед, исполненный надежды воплотить в жизнь совершенно идиотскую, но прочно засевшую в мою голову идейку.
Часть вторая.
Вот уж странно, но уход Мэри поубавил моей уверенности в себе. И если у меня до этого не было четкого плана действий, то трехчасовая дорога сквозь пелену беспощадного ливня окончательно уничтожила хрупкие зачатки хоть каких-то идей.
Если конкретней, я вообще не знал куда еду и что собираюсь делать.
Решив начать с малого, я притормозил на центральной улице Берлингтона и закурил, неторопливо и спокойно изучая информацию хитростью и обманом выведанную у моего отца утром. Про себя я решил, что ничего серьезного и, уж тем более, противозаконного совершать сегодня не буду. Возможно прогуляюсь, когда пройдет дождь, куплю кофе, проветрюсь у газетного киоска.
Но возле пункта моей остановки не было ни киосков, ни кофеен, ничего кроме сломанного телефонного аппарата и нескольких мусорных баков заполненных размокшей бумагой. Люди мимо проходили редко, но все они вид имели примерно одинаковый: засаленные волосы, несвежая и мятая одежда, бледные лица, грязные руки и у каждого второго дребезжащая тележка за спиной. Ни одного молодого лица. Ни одного ребенка.
Ближайшее двухэтажное здание апартаментов было целью моего путешествия, но я долго не решался посетить его, предпочитая пока любоваться этим, с позволения сказать, человеческим жилищем издалека. Видок у этого дома был такой угрюмый и неприветливый, что хотелось плюнуть и отвернуться. Однако же именно эта мерзкая постройка являлась единственным домом той милой леди, визит к которой я уже столько времени безрезультатно планировал.
Как только ливень стих, я отправился на разведку. На входе меня встретил такой знакомый и родной уже запах сырого бетона, старой мочи, сигаретного дыма и бедной жизни - так пахло там, где я получал самолично выписанную себе болетерапию - в черном гетто. Даже одному человеку там негде было развернуться: главный холл по размеру был чуть больше сельского туалета, но, тем не менее, гул голосов за стенами говорил о том, что в доме живет немало народу. Пару раз мимо проходили жильцы, но никто не обращал на меня внимания. Высокий человек в скучном пальто - существо неприметное.
Я поднялся на второй этаж, где по-настоящему кипела жизнь, в дурном смысле этого слова. Кто-то ужасно бранился на весь этаж и разобрать можно было абсолютно каждое слово из гневного выступления этой истеричной женщины. Возражал этим неприятным упрекам совсем маленький, хриплый и писклявый голосок. Я тут же понял, что нашел цель своих сумасшедших поисков.
- Ты вчера просила прощения! Вчера! Говорила, что больше так не будешь! - кричала женщина, - Сегодня опять та же самая история! И ты снова просишь прощения! Что будет завтра?!
Чем ближе я подкрадывался к двери номер шесть, тем разборчивее становились хриплые рыдания маленькой девочки. Она икала и задыхалась, а грудь ее временами распирал ужасный кашель.
- Есть у тебя здесь что-нибудь?! Или нет? Или ты тупая?! Ты тупая?! - не унималась взбешенная мамаша, хотя у ее дочери уже кончились силы на сопротивления, - Чертова дура...
- Мама! - прокашляла Флоренс.
- Почему у других людей нормальные дети, а мне досталась ты? - истерично взвизгнула Вероника - мать ребенка, - Кому нужна такая девочка? Мне не нужна!
К тому времени, когда Бемби низко заревела и упала на пол в истерике, я уже проник в их квартирку. Дверь была не то что не заперта, она была распахнута, а у входа одевался какой-то нетрезвый господин, который совершенно безразлично отнесся к моему вторжению.
- Я хо'гошая! - пискнула Флоренс, сквозь глубокий кашель.
- Врунья ты хорошая! И подхалимка! И воровка! - выплевывала Вероника, - К черту это. Отдам тебя тетке.
- Нет, мама, нет! - неразборчиво хрипела девочка, - Не хочу!
- Да-да, к той тетке. Хорошая тетка? Лучше мамы? - ядовито вопрошала женщина, - Где платья и пижамы от нее, Бемби? Где кукла и фломастеры? Она купила тебя? Тебя можно купить? Ты продаешься? Вот и вали к ней!
- Нет, мама! Не хочу к ней! Хочу маму! Хочу мою маму! Хочу маму и Бемби!
Флоренс была в такой ужасной истерике и так страшно хрипела и кашляла от легочной инфекции, что мне казалось, ее вот-вот должен свалить обморок или какой-нибудь нервный приступ. Она уже не могла кричать, только лишь судорожные вздохи сквозь кашель да хрюканье вырывались из несчастного ребенка. Возможно и на пол она свалилась не от капризов, а просто от упадка сил. Поразительно было то, как эта неглупая, серьезная и развитая не по годам девочка, что гостила в моем доме, в компании своей матери превратилась в лепечущего младенца.
Несмотря на омерзительность сцены, нельзя было сказать, что Вероника совсем уж чокнутое животное и ее срочно нужно изолировать подальше от милых детишек. По крайней мере она не срывалась в матерные и грязные оскорбления, и практически не распускала руки. Однако это глубокое упоение, с которым она бранила дочь, вызывало у меня ярость и желание потрясти эту гр*****ю дуру за волосы и организовать ее зубам нежный поцелуй с бетонной стеной. Быть может жизнь в этом клоповнике и может стать оправданием для подобной несдержанности, но только не для меня. Эмоциональное насилие, которому Вероника подвергала свою дочь, было ничуть не лучше, а то и хуже физического. Оскорблениями и угрозами предательства, она причиняла своей дочери такую боль, какой и представить себе не могла. Откуда ей знать, что ребенку боль кажется острее, а ситуация реальней и фатальней, когда мать просто с садистским наслаждением издевается, совершенно не собираясь отдавать дочку кому-то другому и вовсе не считая ее такой уж плохой...
Вероника вырвалась из ванной комнаты в своей форме прачки и быстро прошмыгнула мимо незнакомца, застывшего в темном углу возле входной двери. Она ушла, оставив свою разбитую дочь на полу ванной, задыхаться от кашля и беззвучных слез. Я не жалостливый человек, но Флоренс мне стало ужасно жалко. Но по какой-то причине я просто не мог пересечь коридор до ванной комнаты и утешить девочку. Вероятно дело было в том, что в квартире все еще находились люди. Кто-то в гостиной. Вероятно дедушка или-
- Эй крошка, - позвал мужской голос, по-деревенски растягивающий слова, - Расстроилась? Иди ко мне.
Флоренс зашуршала в ванной комнате: подняла себя с пола и вытерла сопли полотенцем (за что ей, конечно, влетит от матери-прачки).
Она тоже не заметила меня и тихонько прошла мимо к зовущему ее голосу. Вероятно к тому самому "доктору", что иногда подрабатывает дальнобойщиком.
Я покинул темный угол и хотел уже было припасть к щели и начать подглядывать, но к тому моменту во мне пробудился добропорядочный гражданин со здоровым социальным инстинктом - защитить дитя. К этому гражданину присоединился грубый сын полицейского, неудержимый бандит, которому законы не писаны и у которого кулаки зудят от наследственного желания атаковать какого-нибудь негодяя.
Дверь я распахнул свободно, словно зашел к себе домой. Сельский "педиатр" с жирными кудряшками под грязной кепкой, пил пиво, держа на руках всхлипывающую девочку. Хмельной взгляд его был устремлен в телевизор. Заметив в дверях фигуру, он несказанно изумился и даже потерял часть пива, в котором полоскал секунду назад свои зубы.
- Докто'г Дэни?! - просипела Флоренс не веря своим опухшим глазам.
Спрыгнув с колен будущего маньяка, девочка бросилась ко мне и беззастенчиво обняла мои ноги и лицом своим нарочно уткнулась мне в ладонь, рассчитывая ласковое приветствие.
Пьяный нянь ощутимо напрягся и раздул щеки, будто бы сдерживая нервную тошноту. Еще бы, в этом отстойнике появление чистого господина в очках и дорогих одеждах, означает только одно - неприятности. Огромные неприятности.
- Нам нужно поговорить, - властно произнес я, упиваясь наслаждением от ощущения исходящего от "доктора" страха.
- Это Дэни! Мой докто'г Дэни! - бурно радовалась Бемби, хотя на щеках ее еще не высохли слезы, - Настоящий в'гач!
Ненастоящий врач, судя по виду, изо всех сил пытался растаять и впитаться в грязную софу. Судя по блеску пота на его лице, он был близок к этому.
- Начальник полиции! - девочка подняла бровь и посмотрела на меня так, будто у нас есть общий секрет, - Я знаю кто это! Он п'гиходил к нам, Дэни. С одной доб'гой леди. Смот'гели мои тет'гади и иг'гушки, пода'гили ко'гзинку! Он сказал мне п'го тебя! Гово'гил, ты хо'гоший! Я сказала, что уже знаю, сказала, что ты мой д'гуг!
Бемби щебетала и щебетала, пока бойфренд ее матери пытался незаметно пнуть под софу пустые банки из под алкоголя и каких-то консервов.
- Я пришел за тобой, - громко произнес я, глядя на этого урода.
- Ого, - выдохнула Флоренс.
- Мне нужна твоя помощь, - добавил я уже тише, глядя на девочку, - Нужна информация кое-о ком.
- Это сек'гетная инфо'гмация! - презрительно шикнула девочка в сторону своего няня, после чего дернула меня в сторону выхода.
За соседней картонной дверью скрывалась комнатка девочки. Выглядело помещение благоустроенным и симпатичным: было тепло и светло, игрушек у девочки было в избытке, однако даже в той занюханной конуре, которую я делил с Мэри в студенчестве, было уютней, чем здесь.
- Это связано с больницей? Ты хочешь, чтобы я помогла тебе? Знаешь, я не очень хо'гоший в'гач, но я изо всех сил поста'гаюсь помочь, - заговорщицки шептала девочка оглядываясь на дверь.
- Нет, это никак не связано с больницей, - ответил я таким же шепотом, - Понимаешь ли, я совершенно ничего не смыслю в собаках, а ты, совершенно очевидно, здорово в них разбираешься.
- Да! - радостно пискнула Бемби.
Конечно, девочка, вероятнее всего, о собаках знает ничуть не больше, чем любой другой ребенок, но я искренне рассчитывал на то, что для нее, как и для многих других детей, словосочетание "очень люблю" является синонимом словосочетанию "все об этом знаю".
Входная дверь негромко хлопнула.
У "доктора", по всей видимости, возникли неотложные дела.
- Куда это он?
- Не знаю, - быстро ответила Флоренс, хватая свое пальто и какую-то игрушку, - Так что там с собакой? Тебе нужны псы для больницы? Поводы'гь? О, лаб'гадор - отличный поводы'гь! А если пес-спасатель, то сенбе'гна'г, конечно!
Ладно, кое-что в собаках она понимает.
Я совершенно беспрепятственно увел девочку из отчего дома, нисколько не беспокоясь из-за случайных свидетелей или вероятности столкнуться с внезапно вернувшейся Вероникой. Единственное, что по-настоящему меня беспокоило: Флоренс, решившая, что я увел ее лишь на прогулку. Что я буду делать, когда она запроситься домой и захочет к матери, или начнет глубоко печалится и тосковать, припоминая сцену в ванной...?
Негодяй соблазнивший девочку щенком...
- Как бы я хотела собаку! Только вот мама мне не 'газ'гешает, хотя у меня есть энциклопедия о собаках и миссис Боттом мне многое 'гассказывала! - даже когда мы оказались в моей машине, девочка и слова не давала вставить, - У нее мопс - это не спасатель, но тоже собака, и-
- Теперь понятно... - вставил я в нескончаемый поток слов.
- Только я совсем мало знаю о спасателях, Дэни... - вздохнула она с досадой, - Но я хочу помочь.
- Мне не нужен спасатель, Бемби, - успокоил я, - Понимаешь ли, недавно в окрестностях нашего леса видели медведя. Представляешь, что будет, если к нам забредет медведь или волк...?
- Ого, если ты хочешь пса, кото'гый сп'гавится с медведем... - задумчиво протянула Флоренс, слепо глядя на мое колено, и, должно быть, напрягая мозг в попытке припомнить какую-нибудь псину действительно внушительного размера, - Одной собаки не хватит...
- Нет, защитник мне тоже не пригодится, - хмыкнул я, - Мне нужна собака, которая будет охранять дом и лаять, оповещая о том, что кто-то к нам приближается. Ведь если медведь вдруг решит зайти к нам в гости, в звонок он перед этим звонить точно не будет, сама понимаешь...
Поначалу я напрягся, решив, что ужасно напугал девочку известием о том, что в окно к нам время от времени может заглядывать косолапый гризли, но тут же успокоился, потому что в ответ она звонко расхохоталась (правда тут же зашлась кашлем).
Все-таки она очень напоминает мне Мэри.
Мы немедленно отправились с зоомагазин. Он, к несчастью, оказался закрытым, но Флоренс вовсе не расстроилась и велела ехать в другое место. В общем, в Берлингтоне было лишь два зоомагазина, но ни в одном из них не было щенят. В конце-концов мы решили попытать удачу в небольшом супермаркете, в отделе для животных, но там продавались только котята и волнистые попугайчики. Флоренс ужасно скисла.
- Купим завтра, - пожал плечами я, пытаясь дать понять, что нет причин так расстраиваться.
- Хочу сегодня, - буркнула она в ответ.
- Жаль, что я не приехал раньше.
- Вот именно. Очень жаль, - резко ответила девочка, отворачиваясь от меня.
- Не расстраивайся, - я улыбнулся, стараясь не смеяться над ее обидой и над своей нерешительностью ранее, - Подумай о другом. Вдруг это Бог тебя направляет...?
- Чего? - девочка бросила на меня хмурый взгляд.
- Ну, может он специально сделал так, чтобы все магазины оказались закрытыми, чтобы ты случайно не забрала "не того" щенка? Быть может, он приготовил для тебя особенную собаку и оставил ее не в Берлингтоне?
- Может, - коротко ответила девочка, разглядывая меня недоверчиво.
- Значит, мы найдем его завтра.
- Да, но это будет мой пес! - объявила Флоренс, - Пускай он и живет у тебя и ох'ганяет твой дом, но это моя собака! И имя п'гидумаю тоже я!
- Ладно.
- Ладно, - выдохнула она, - Вези меня домой.
Разумеется мне не хотелось даже на ту улицу возвращаться, не то, что к тем неприятным апартаментам. Но раз дама велит извозчику везти ее домой, необходимо слушаться, в противном случае вы называетесь уже другим словом - похититель. Я поступил как было велено, однако внутренне отказывался отпускать девочку домой и для себя решил, что мы едем туда просто так, посмотреть как дела, проверить, появились ли патрульные машины и полицейские с собаками.
Ни хрена.
Ни холодный ливень, ни непроглядный мрак, не остановили девочку. Она резво выпрыгнула из машины и я успел ухватить ее за запястье лишь в последний момент. Со стороны очень уж странно выглядела эта сцена.
- Стой, - я потянул ее обратно, - Погляди-ка. Света нет. Никого нет дома.
- Да, - кивнула девочка.
- Значит, поедешь со мной.
- Нет. Нет. Мне нужно к маме. Я хочу к маме, - быстро затараторила она, задрожав от волнения, - Я не поеду.
- Бемби, там никого нет. Твоя мама не дома. Ты вряд ли об этом знаешь, но мама не имеет права оставлять тебя без присмотра. Это закон. Если его нарушить, можно влипнуть в огромные неприятности, - я внутренне содрогнулся от осознания того, что от хитрых соблазнений перешел к грязным запугиваниям и угрозам, - Пока ты со взрослыми, мама может заниматься своими делами. Она же не виновата, что тот человек сбежал, оставив тебя одну...
Она ничего не ответила, но не протестовала, когда я завел мотор.
- Эй, я заметил кое-что, - улыбнулся я, через пять минут молчаливой поездки, - Поздравляю со снятием этой штуковины. Твои зубы выглядят иначе.
Она набрала в грудь побольше воздуха и снова затрещала, выдавая тысячу слов в минуту. Она не замолчала ни на секунду за всю нашу поездку из Берлингтона до Даррингтона. В любом случае, с ней было куда веселее, чем с Мэри днем ранее...
Даррингтонский мотель являлся местом моих грез. О, сколько раз я воображал, как сниму номер для новобрачных и буду целые выходные напролет резвиться с сисястой деревенской шлюхой, а то и с двумя. На деле все оказалось совсем иначе. Мотель вовсе не являл собой то жалкое зрелище, что мы видели в Салеме. Здесь не было клопов, не было трещащих на последнем издыхании тусклых лампочек, не воняло сгоревшим годы назад обедом. Мотель являл собой светлое и уютное место отдыха для семей с детьми. Большая часть номеров была занята постояльцами, а барышня за стойкой регистрации не была навязчивой, какими обычно бывают администраторы в непопулярных заведениях. Все вокруг: дверные проемы, потолок, перила лестницы и мебель, все, что было сделано из дерева, имело на себе искусную резьбу. На стенах красовались фотографии и вырезки из газет, рисунки, какие-то рассказы и старые вывески - все, что было связано с этой частью штата. Вся мягкая мебель была занята постояльцами: кто-то изучал ноутбук, кто-то беседовал, кто-то просто отдыхал... Место вовсе не казалось приемлемым для порочных утех.
На ужин предлагали луковый суп, мясные шарики в грибном соусе, сладкий картофель и мороженое. Как только глаза мои нашли все эти чудесные яства в списке меню, желудок мой испытал преждевременный оргазм и протяжно застонал. Флоренс всем этим разнообразием нисколько не соблазнилась и выпросила у повара вишневый торт и шоколадный коктейль. В меню таких десертов не было, но для ради хорошенькой девочки, на кухне сумели наколдовать всю эту вкуснятину.
Припомнив ее пребывание в нашем доме, я пришел к мысли что у девочки какие-то проблемы с пищевыми привычками. Вероятно потому, что она всю жизнь питается каким-то дерьмом.
После ужина и кофе с каплей коньяка, я расслабился и захотел больше. Пить еще я себе не позволил и почти сразу завалился спать, от греха подальше. В ванной комнате стояла соблазнительная бутылка листерина, но я сумел удержаться от унизительного приема этой гадости внутрь, и быстро отправился в постель. О Флоренс я забыл напрочь. В конце-концов, этой девчонке шесть лет, она может самостоятельно уложить себя спать!
И она смогла.
Правда перед этим будила меня двадцать раз. Сначала с требованием скрутить ее волосы для удобства, потом посмотреть почему у нее болит пятка, потом дотянутся для нее до светильника в туалете, потом приоткрыть окно, потом закрыть окно, потом подоткнуть ей одеяло, а потом отгадать ее загадку, потом вытянуть руку и гладить ее голову, пока она не уснет...
Ко всему прочему она и проснулась раньше меня.
Первое, что я увидел открыв глаза — ее сиреневые трусы, в которые была заправлена сзади огромная футболка выданная ей в качестве ночнушки. По невнимательности девочка оголила свой фасад, видимо, после посещения уборной.
Возле ее ноги лежала тарелка с бисквитами и пульт от телевизора. На экране мелькали картинки из фильма, который, возможно, даже мне еще рано было смотреть. Хехе.
- Да. Не. У. Же. Ли... - язвительно проговорила она, обнаружив, что я проснулся.
Завтрак я проспал, поэтому пришлось покинуть мотель голодным.
Выбор встал между двумя заведениями — закусочная, от которой доносился запах жира, и маленький ресторанчик, в котором у нас с Ванессой не задался романтический ужин. Больше в Даррингтоне некуда было обратиться с просьбой подать питательный завтрак. Но поскольку мою изголодавшаяся спутница уже приклеила свою теплую жвачку к моей ладони и принялась тереть свой рычащий живот, пришлось поторопиться. Я выбрал второе заведение.
- Что мы скажем, докто'г Дэни, м? - прошептала девочка плутовато улыбнувшись и обнажив ряд молочных зубов.
Надо же, как непривычно ее видеть без этих ядовито-зеленых пластинок!
- Кому?
- Тому, кто сп'госит, кто мы такие.
- Скажем правду, - пожал плечами я.
- П'го похищение?! - в ее янтарных глазах заиграл восторг в смеси с изумлением, - Я не хочу! Я же не же'гтва! Можно я скажу всем, что я твоя Матильда, а ты мой Леон?!
- Нет, - ответил я, - Уверен, что попаду в беду, если кто-нибудь узнает о том, что я позволил тебе смотреть этот фильм...
- Ты не позволял, - возразила девочка пожав плечами, - Я сама нашла кассету в мотеле пока ты д'гыхнул. Алкаш.
- Вот именно.
- Ты пе'геживаешь из-за кассеты, хотя тебе стоило бы задуматься о кое-чем д'гугом, - пробурчала она едва слышно, - Ты все делаешь неп'гавильно.
- Чего ты там бормочешь?
- Я гово'гю, что... ох, ну какой же ты похититель? Мы же идем... по улице! - она на мгновение отпустила мою руку, чтобы жестами передать весь ужас моей тупости, - Ты должен был п'гивязать меня к стулу, засунуть мне в 'гот носки, немножко меня побить, а потом звонить Ве'гонике!
- Зачем мне ей звонить?
- Чтобы т'гебовать миллион долла'гов за мою жизнь и счастливое освобождение! - снова замахала руками девочка, глядя на меня, словно на полного идиота.
- Ты ешь слишком много сладкого, Флоренс. У тебя от этого сахарный бред вот тут, - я положил ладонь на ее теплую макушку, - Закажи себе омлет и молоко.
Она весело вбежала в ресторан и принялась крутиться на месте в поисках обслуживающего персонала.
- Мне то'гт! - заорала она в лицо подоспевшему к нам метрдотелю, - А папуле коньяк с кофе.
Убежав в темный зал, она оставила нас с опешившим усатиком наедине.
- Кофе с коньяком, - пожал плечами я, пытаясь подавить виноватую улыбку.
Мне все-таки удалось убедить девочку съесть яйцо вкрутую и выпить чаю, а вот от новой порции кофе с коньяком я отказался, предпочитая омлет.
Флоренс была ужасно взволнована и только и болтала о своем новом щенке, о его имени, породе и ошейнике.
- В зоомагазин?
- Не здесь. В Сиэтле. Мы с тобой едем в Сиэтл...
- Ну вот, опять, - устало выдохнула девочка, - Опять куда-то ехать...
- Господь испытывает тебя на терпение... - хмыкнул я.
- Да, - твердо кивнула девочка, обращаясь к самой себе, - Значит, в Сиэтл...
Удивительно, как быстро Флоренс забыла про дом и согласилась стать моей заложницей...
Серия шестнадцатая.
Дэниэл Лэнгфилд.
«Playing In the Dark»
Raffertie – Rain
Когда в поле моего зрения попал этот загадочный блестящий ящик, а до ушей донеслась информация о каком-то оставленном лично для меня послании, я испытал крайнюю необходимость усадить куда-нибудь свои предательски ослабшие задницу и ноги. Меня несли на эти похороны скорбь, сочувствие и надежда - ровно та надежда о которой говорилось в прощальной речи Лоры, но я подумать не мог, что ответы на мучающие меня вопросы мне подадут так скоро и с такой торжественностью.
Уши мои начинают гореть от стыда, когда я понимаю, что буквально выдернул предназначенный мне конверт из рук того, кому поручено было вручить мне его, исполнив последнее желания автора послания. Но если бы господин Ланкастер только знал, как много значит для меня эта последняя весточка от Отем, он бы не дернулся так сильно и не хмурился в ответ на мои дерзкие манеры.
Я бы, конечно, тут же ощутил порыв немедленно отделаться от Мэри и остальных, попытаться найти укромное местечко и изучить секретное послание, если бы не одно "но": моя бывшая жена тоже получила кое-какой тайный подарочек. И размером он был внушительней, чем доставшийся мне.
Что в нем?
Человек в миг оказавшийся голым, полым и разорванным получает куда меньше, чем неверная жена и глупая женщина? Надеюсь, что в ее чертовом ящике скрываются какие-нибудь проклятые рыбьи потроха и толстенная книга "Как не быть дурой".
Но мне она содержимое этой коробки не показала, более того, она с возмутительным равнодушием перекладывала его из руки в руку, ни разу ни глянула на него, а позже и вовсе чуть не забыла возле какого-то чайника с волшебной водой. В то время, когда ее совершенно не волновало последнее послание от Отем, я разгрыз в кровь внутреннюю часть своей щеки, ожидая, когда уже эти чертовы похоронные мероприятия подойдут к концу и я останусь наедине со своим письмом. Правая часть моего тела сделалась совершенно холодной и даже гулко болела от напряжения, левая же - согреваемая близостью Мэри - горела и пульсировала в такт моему неровному и частому сердцебиению. Ладонь моя сделалась влажной, а по виску скатилась крошечная капелька пота. Письмо в нагрудном кармане жгло мою грудь, не позволяя забывать о важной тайне способной оказаться лекарством от всех моих хворей.
Не выдержав этой пытки, я невнятно проблеял что-то о завороте кишок и быстро удалился в сторону мужских уборных.
Именно здесь я и вознамерился изучить оставленное мне тайное послание. В совершенно холодном, стерильном и пустом помещении, отражающим каждый самый неуловимый звук громким и раздражающим эхом.
Дрожащие пальцы выудили из кармана уже изрядно помятый конверт, а из него, не без труда извлекли и тайну.
Просто фотография. Я и Мэри.
Не какой-то снимок из семейного архива, а художественная, хоть и случайно сделанная фотография. Возможно даже, ее я уже где-то видел.
Терзаемый мучительным разочарованием, я влез в конверт поглубже, в надежде, что снимок - это не основная часть моего "наследства". И действительно, на дне колыхалась едва уловимая пылинка, что-то вроде обрывка от салфетки, совершенно непримечательная для того, кто ничего не ищет и не ждет. Я подцепил ее дрожащими пальцами и поднес к глазам. Невесомый объект действительно оказался салфеткой - совершенно тонкой, почти прозрачной, но и она хранила в себе тайну.
"Спаси Лору" - выведенное дрожащей слабой рукой, сжимающей простой карандаш.
Написано это было так неразборчиво, что закорючки букв можно было бы перепутать с узором салфетки или какой-то пылью. Чем дольше я вглядывался, тем больше эти каракули расплывались и блекли в моих глазах, превращаясь в пустое место. Затолкав все обратно в конверт, я вернул его в нагрудный карман и быстро двинулся к выходу дрожа от негодования и досады. Но сколь бурно и скоро на меня нахлынуло чувство разочарования, столь же быстро оно сошло на нет, позволив иным ощущениям накрыть меня. Покидал уборную я уже пытаясь переварить в голове внезапно атаковавшие меня догадки.
А вдруг Отем приготовила для меня увлекательный квест? Всё, я уверен, именно так и есть, как же иначе! Фотография, несомненно, с загадкой, а короткое указание - первое задание, первый шаг на пути к большой тайне. Скорее всего, она не могла поведать мне известное только ей так просто, и это, почему-то, казалось мне странно логичным. Выполни задание и получишь ответы на свои вопросы - вот условие Отем.
Я хочу в это верить.
Вернувшись в главный холл, я обнаружил рослую и статную Лору стоящей рядом и неприлично громко и весело болтающей с моей крошечной бывшей супругой. Картина заставила меня приятно заволноваться, ведь это был знак, не иначе! Будто бы сама Отем шепчет мне: "Смотри, Дэни, у тебя все-таки не поехала крыша...".
Не медля ни секунды, я поспешил присоединится к этой парочке. Лора, которую мне теперь было поручено спасать от чего-то или кого-то, была явно в настроении, несмотря на горестное событие собравшее нас вместе. И если чуть ранее дочь Отем вызвала у меня недоумение и даже некоторое раздражение, то теперь я готов был расцеловать ее и увести туда, где я построю для нее безопасный бункер с удобствами. Почему во мне возникла такая антипатия поначалу? Я думаю, дело в том, что блестящий патологоанатом Лора Ланкастер предстала передо мной этакой недалекой чудачкой верящей в загробное, радующаяся идиотским кривляньям заявившихся на похороны клоунов, полной дурой несущую абсолютную чушь и бесконечно расплывающуюся в глупой улыбке.
Я искренне надеялся, что она просто обдолбалась от горя.
На семинарах, на лекциях, во время прохождения медицинской практики, она казалась мне совершенно приземленной, циничной, нисколько не сентиментальной железной молодой барышней. Прекрасная, романтичная фея нескладно вещающая со сцены о каких-то глупостях - не та, с которой я был знаком в студенчестве.
- Я взяла на себя смелость п'гигласить Ло'гу на вече'гинку по поводу вашей с Ванессой помолвки, - негромко проговорила моя бывшая жена, - Хотелось бы, чтобы и мне там нашлась компания...
- Да, - улыбнулась Лора, приобняв Мэри, - Мы с Мэри уверены, что это будет не вечеринка, а настоящая скукотища.
Вот оно. Все само-собой идет по плану. Вот уж не знаю чего там так боялась Отем, и что страшного угрожает Лоре, но, я уверен, в Марблмаунте ей ничего не сделается. Поданная в клочке салфетки информация толкала на мысль о какой-то спешке (даже о панике, но я старался об этом не думать), что могло значить только одно: опасность угрожающая Лоре близка. Что-то произойдет уже очень скоро и спасителем должен стать именно я. Почему? Ох, а может, угроза - это какое-то заболевание, излечить которое сумею один лишь я? Или я смогу распознать болезнь в ее ранних проявлениях?
Но причем тут фотография меня и Мэри?
Остаток вечера я провел в мучительных потугах найти новые подсказки в доме Отем, прочитать что-то в лицах ее фантастических гостей, искал какой-то двойной смысл во всем, что говорили ее родственники. Под вечер меня снова накрыла волна разочарования. Мне начало казаться, что записка-пылинка - просто плод моего воображения, а фотография не хранит никакой тайны, а является просто этаким напоминанием, мол, глядите какими вы были, неужели все прошло...?
А потом случился новый прилив энтузиазма, ведь послание получил не только я один. А что, если продолжение, дополнение, ответы или хоть что-нибудь полезное скрывается именно там, в том загадочном ящике, к которому Мэри относится с таким пренебрежением? Быть может, с таким отношением, она не откажется отдать мне его. Или, может быть, просто обменяться на мгновение, ради того, чтобы изучить наследство друг-друга. Нет... нет, мы не друзья, мы не настолько близки...
По пути в салемский злополучный мотель, я изгрыз свой язык, удерживая его от унизительных упрашиваний и мольбы показать все-таки, что в том ящике. Но удерживало меня то, что мы как-никак в трауре, а выказывание своего нездорового внутреннего любопытства при сложившихся обстоятельствах - еще более постыдная вещь, чем озвученное вслух желание просто изучить содержимое черного ящика. Я помалкивал, но с большим трудом изображал спокойствие и невозмутимость.
Оказавшись в своем номере, я вновь извлек из нагрудного кармана конверт, намереваясь изучить все более тщательно. Крохотный обрывок салфетки с кривыми буквами был реален. Мне вовсе не показалось, что на нем есть какие-то буквы. Только вот почему обычно изящный и скорый почерк был таким неровным и неуверенным, хотя и узнаваемым. Почему этот жалкий клочок, а не письмо с разъяснениями? Неужели существовала вероятность того, что письмо перехватят? В таком случае, Отем могла бы описать свои страхи и переживания в загадке или затейливой поэме - это она умела мастерски, могла бы написать письмо на французском или испанском языке... Так все-таки, почему этот клочок...?
И фотография. Я приблизил снимок к глазам, будто это могло сделать меня ближе к разгадке, хотя, думаю, Отем вложила ее в конверт просто как отвлекающий элемент, бессмысленное наполнение.
Фотография была сделана моей сестрой в период сумасшествия (хорошо, болезненной и затяжной депрессии) Мэри, в день благодарения, который мы провели у моей тетки. На изображении мы с Мэри находились в гостевой спальне и сидели на кровати лицом друг к другу. Мэри осторожно прижимала свою правую ладонь к моей шее, а левой рукой крепко держалась за мой свитер. Я видел эту фотографию и ранее, но никогда не обращал внимания на лицо своей бывшей супруги...
Да, я прекрасно помню, как она посерела и сжалась в один миг, хотя секундой ранее улыбалась и держалась за мою руку, как раньше, до темных времен. Я проследовал за ней в спальню, когда она сбежала. Я пытался утешить ее, пытался в черт знает уже какой раз выведать причину ее слез...
Если бы я мог тогда видеть лицо, которое она скривила, зная, что ее никто не видит...
Она была в ужасе. В истерике, в агонии, в боли, в отчаянии, в адских муках... Она цеплялась за меня не как за своего верного защитника, а как мать, которая пытается вырвать свое дитя из лап смерти. Она не держалась, а держала. Она не искала защиты, а защищала.
Она видела кого-то.
В той самой крошечной, тихой комнате, где приятно пахло ароматической свечой, и где, кроме нас и тихонько застывшей в дверном проеме Авроры никого не было и быть не могло, Мэри кого-то видела.
Живые ее глаза были твердо устремлены в одну точку, а во взгляде читались одновременно и угроза и страх и огромная боль.
Что же... думаю, моя бывшая жена действительно была не в себе под конец нашего брака...
На обороте фотокарточки не было ничего, кроме закорючки напоминающей цифру восемь.
Встряхнув головой, я спрятал все обратно, надеясь поразмышлять обо всем в горизонтальном положении, подрейфовать сквозь все эти события во сне, попытаться сложить все воедино с утра, когда голова моя будет свежее. Но Мэри снова потревожила меня своей старой смехотворной проблемой, и в этот раз я уступил, но, скорее не из усталости и нежелания ссорится, а только лишь от внезапного, сбившего меня с толку вторжения. И еще, фотография, думаю, тоже сыграла роль. Мне сложно было чинить проблемы Мэри после того, как я увидел ее такой разбитой. Черт, этот печальный лик здорово испортил мне настроение.
В постели своей бывшей жены я задержался ненадолго, поскольку стоило мне только заснуть, как руки мои принимались предательски шарить и елозить по еще хранившим тепло и душистый запах Мэри простыням. И каждый раз, когда ладони начинали зудеть от невозможности совершить уже привычные мне действия, я просыпался и люто себя ненавидел.
Жесткая, влажная и воняющая чем-то омерзительно-сладким софа была более приемлемым для меня лежбищем. Не без труда, я заснул.
Проснувшись поутру, я, по какой-то непонятной причине, задумался вовсе не о похоронах и последнем послании Отем. Я подумал о том, как одинок мой член. Да. О том, что я давненько не навещал борделей, не баловал себя плотью вызывающей приятную дрожь. Вероятно виной всему какое-нибудь шальное сновидение забывшееся сразу после пробуждения. Но плотские мои желания скоро поутихли, идея посетить ласковую проститутку - была абсолютной глупостью, быстро смывшейся в водосток вместе с моей сонливостью.
Я все еще не возвращался мысленно к прошлому вечеру, не прикасался к конверту, не вспоминал о Мэри. У меня было запланировано важное дело, и лишь только оно и занимало все мои мысли. Чрезвычайное беспокойство вызывала близость бывшей жены и ее возможное вмешательство в это непростое дельце. Должен сказать, что я не смог сдержать улыбки, когда в начале нашего пути домой, она тихонько произнесла:
- Я хотела бы высадиться в Сиэтле, мистер Лэнгфилд. У кладбища, если не возражаете. Хочу навестить отца, - после этих слов она надолго зацепилась за меня выжидающим взглядом, после чего едва уловимо прошелестела, - Я говорю это на случай, если меня снова так здорово сморит.
- Нет проблем, - ответил я, пожав плечами, - Как намереваетесь вернуться в Марблмаунт?
- На автобусе? - ответила она, вопросительно подняв брови.
Я внутренне фыркнул. У этой женщины миллион долларов на банковском счету и бесценное кольцо на пальце, тем не менее, в качестве транспорта она избирает сельскую таратайку, а в качестве попутчиков - беззубую бабку и бородатого козла...
В любом случае, мне ее решение только на руку.
Когда бывшая жена покинула мой автомобиль, я даже улыбнулся на прощание. Во-первых потому, что был искренне рад отделаться от нее, а во-вторых, я просто искусно подхалимничал, поскольку чуть позднее намеревался все-таки выведать у нее секрет черной шкатулки. Чуть позднее. Учтиво поинтересуюсь ее автобусным путешествием, комплимент ее стряпне, короткое представление "озадаченный Дэниэл и загадочный конверт", а потом... шкатулка моя.
Я выждал пока фигурка жены исчезнет с кладбищенской аллеи, после чего нажал на газ и пустился вперед, исполненный надежды воплотить в жизнь совершенно идиотскую, но прочно засевшую в мою голову идейку.
Часть вторая.
Вот уж странно, но уход Мэри поубавил моей уверенности в себе. И если у меня до этого не было четкого плана действий, то трехчасовая дорога сквозь пелену беспощадного ливня окончательно уничтожила хрупкие зачатки хоть каких-то идей.
Если конкретней, я вообще не знал куда еду и что собираюсь делать.
Решив начать с малого, я притормозил на центральной улице Берлингтона и закурил, неторопливо и спокойно изучая информацию хитростью и обманом выведанную у моего отца утром. Про себя я решил, что ничего серьезного и, уж тем более, противозаконного совершать сегодня не буду. Возможно прогуляюсь, когда пройдет дождь, куплю кофе, проветрюсь у газетного киоска.
Но возле пункта моей остановки не было ни киосков, ни кофеен, ничего кроме сломанного телефонного аппарата и нескольких мусорных баков заполненных размокшей бумагой. Люди мимо проходили редко, но все они вид имели примерно одинаковый: засаленные волосы, несвежая и мятая одежда, бледные лица, грязные руки и у каждого второго дребезжащая тележка за спиной. Ни одного молодого лица. Ни одного ребенка.
Ближайшее двухэтажное здание апартаментов было целью моего путешествия, но я долго не решался посетить его, предпочитая пока любоваться этим, с позволения сказать, человеческим жилищем издалека. Видок у этого дома был такой угрюмый и неприветливый, что хотелось плюнуть и отвернуться. Однако же именно эта мерзкая постройка являлась единственным домом той милой леди, визит к которой я уже столько времени безрезультатно планировал.
Как только ливень стих, я отправился на разведку. На входе меня встретил такой знакомый и родной уже запах сырого бетона, старой мочи, сигаретного дыма и бедной жизни - так пахло там, где я получал самолично выписанную себе болетерапию - в черном гетто. Даже одному человеку там негде было развернуться: главный холл по размеру был чуть больше сельского туалета, но, тем не менее, гул голосов за стенами говорил о том, что в доме живет немало народу. Пару раз мимо проходили жильцы, но никто не обращал на меня внимания. Высокий человек в скучном пальто - существо неприметное.
Я поднялся на второй этаж, где по-настоящему кипела жизнь, в дурном смысле этого слова. Кто-то ужасно бранился на весь этаж и разобрать можно было абсолютно каждое слово из гневного выступления этой истеричной женщины. Возражал этим неприятным упрекам совсем маленький, хриплый и писклявый голосок. Я тут же понял, что нашел цель своих сумасшедших поисков.
- Ты вчера просила прощения! Вчера! Говорила, что больше так не будешь! - кричала женщина, - Сегодня опять та же самая история! И ты снова просишь прощения! Что будет завтра?!
Чем ближе я подкрадывался к двери номер шесть, тем разборчивее становились хриплые рыдания маленькой девочки. Она икала и задыхалась, а грудь ее временами распирал ужасный кашель.
- Есть у тебя здесь что-нибудь?! Или нет? Или ты тупая?! Ты тупая?! - не унималась взбешенная мамаша, хотя у ее дочери уже кончились силы на сопротивления, - Чертова дура...
- Мама! - прокашляла Флоренс.
- Почему у других людей нормальные дети, а мне досталась ты? - истерично взвизгнула Вероника - мать ребенка, - Кому нужна такая девочка? Мне не нужна!
К тому времени, когда Бемби низко заревела и упала на пол в истерике, я уже проник в их квартирку. Дверь была не то что не заперта, она была распахнута, а у входа одевался какой-то нетрезвый господин, который совершенно безразлично отнесся к моему вторжению.
- Я хо'гошая! - пискнула Флоренс, сквозь глубокий кашель.
- Врунья ты хорошая! И подхалимка! И воровка! - выплевывала Вероника, - К черту это. Отдам тебя тетке.
- Нет, мама, нет! - неразборчиво хрипела девочка, - Не хочу!
- Да-да, к той тетке. Хорошая тетка? Лучше мамы? - ядовито вопрошала женщина, - Где платья и пижамы от нее, Бемби? Где кукла и фломастеры? Она купила тебя? Тебя можно купить? Ты продаешься? Вот и вали к ней!
- Нет, мама! Не хочу к ней! Хочу маму! Хочу мою маму! Хочу маму и Бемби!
Флоренс была в такой ужасной истерике и так страшно хрипела и кашляла от легочной инфекции, что мне казалось, ее вот-вот должен свалить обморок или какой-нибудь нервный приступ. Она уже не могла кричать, только лишь судорожные вздохи сквозь кашель да хрюканье вырывались из несчастного ребенка. Возможно и на пол она свалилась не от капризов, а просто от упадка сил. Поразительно было то, как эта неглупая, серьезная и развитая не по годам девочка, что гостила в моем доме, в компании своей матери превратилась в лепечущего младенца.
Несмотря на омерзительность сцены, нельзя было сказать, что Вероника совсем уж чокнутое животное и ее срочно нужно изолировать подальше от милых детишек. По крайней мере она не срывалась в матерные и грязные оскорбления, и практически не распускала руки. Однако это глубокое упоение, с которым она бранила дочь, вызывало у меня ярость и желание потрясти эту гр*****ю дуру за волосы и организовать ее зубам нежный поцелуй с бетонной стеной. Быть может жизнь в этом клоповнике и может стать оправданием для подобной несдержанности, но только не для меня. Эмоциональное насилие, которому Вероника подвергала свою дочь, было ничуть не лучше, а то и хуже физического. Оскорблениями и угрозами предательства, она причиняла своей дочери такую боль, какой и представить себе не могла. Откуда ей знать, что ребенку боль кажется острее, а ситуация реальней и фатальней, когда мать просто с садистским наслаждением издевается, совершенно не собираясь отдавать дочку кому-то другому и вовсе не считая ее такой уж плохой...
Вероника вырвалась из ванной комнаты в своей форме прачки и быстро прошмыгнула мимо незнакомца, застывшего в темном углу возле входной двери. Она ушла, оставив свою разбитую дочь на полу ванной, задыхаться от кашля и беззвучных слез. Я не жалостливый человек, но Флоренс мне стало ужасно жалко. Но по какой-то причине я просто не мог пересечь коридор до ванной комнаты и утешить девочку. Вероятно дело было в том, что в квартире все еще находились люди. Кто-то в гостиной. Вероятно дедушка или-
- Эй крошка, - позвал мужской голос, по-деревенски растягивающий слова, - Расстроилась? Иди ко мне.
Флоренс зашуршала в ванной комнате: подняла себя с пола и вытерла сопли полотенцем (за что ей, конечно, влетит от матери-прачки).
Она тоже не заметила меня и тихонько прошла мимо к зовущему ее голосу. Вероятно к тому самому "доктору", что иногда подрабатывает дальнобойщиком.
Я покинул темный угол и хотел уже было припасть к щели и начать подглядывать, но к тому моменту во мне пробудился добропорядочный гражданин со здоровым социальным инстинктом - защитить дитя. К этому гражданину присоединился грубый сын полицейского, неудержимый бандит, которому законы не писаны и у которого кулаки зудят от наследственного желания атаковать какого-нибудь негодяя.
Дверь я распахнул свободно, словно зашел к себе домой. Сельский "педиатр" с жирными кудряшками под грязной кепкой, пил пиво, держа на руках всхлипывающую девочку. Хмельной взгляд его был устремлен в телевизор. Заметив в дверях фигуру, он несказанно изумился и даже потерял часть пива, в котором полоскал секунду назад свои зубы.
- Докто'г Дэни?! - просипела Флоренс не веря своим опухшим глазам.
Спрыгнув с колен будущего маньяка, девочка бросилась ко мне и беззастенчиво обняла мои ноги и лицом своим нарочно уткнулась мне в ладонь, рассчитывая ласковое приветствие.
Пьяный нянь ощутимо напрягся и раздул щеки, будто бы сдерживая нервную тошноту. Еще бы, в этом отстойнике появление чистого господина в очках и дорогих одеждах, означает только одно - неприятности. Огромные неприятности.
- Нам нужно поговорить, - властно произнес я, упиваясь наслаждением от ощущения исходящего от "доктора" страха.
- Это Дэни! Мой докто'г Дэни! - бурно радовалась Бемби, хотя на щеках ее еще не высохли слезы, - Настоящий в'гач!
Ненастоящий врач, судя по виду, изо всех сил пытался растаять и впитаться в грязную софу. Судя по блеску пота на его лице, он был близок к этому.
- Начальник полиции! - девочка подняла бровь и посмотрела на меня так, будто у нас есть общий секрет, - Я знаю кто это! Он п'гиходил к нам, Дэни. С одной доб'гой леди. Смот'гели мои тет'гади и иг'гушки, пода'гили ко'гзинку! Он сказал мне п'го тебя! Гово'гил, ты хо'гоший! Я сказала, что уже знаю, сказала, что ты мой д'гуг!
Бемби щебетала и щебетала, пока бойфренд ее матери пытался незаметно пнуть под софу пустые банки из под алкоголя и каких-то консервов.
- Я пришел за тобой, - громко произнес я, глядя на этого урода.
- Ого, - выдохнула Флоренс.
- Мне нужна твоя помощь, - добавил я уже тише, глядя на девочку, - Нужна информация кое-о ком.
- Это сек'гетная инфо'гмация! - презрительно шикнула девочка в сторону своего няня, после чего дернула меня в сторону выхода.
За соседней картонной дверью скрывалась комнатка девочки. Выглядело помещение благоустроенным и симпатичным: было тепло и светло, игрушек у девочки было в избытке, однако даже в той занюханной конуре, которую я делил с Мэри в студенчестве, было уютней, чем здесь.
- Это связано с больницей? Ты хочешь, чтобы я помогла тебе? Знаешь, я не очень хо'гоший в'гач, но я изо всех сил поста'гаюсь помочь, - заговорщицки шептала девочка оглядываясь на дверь.
- Нет, это никак не связано с больницей, - ответил я таким же шепотом, - Понимаешь ли, я совершенно ничего не смыслю в собаках, а ты, совершенно очевидно, здорово в них разбираешься.
- Да! - радостно пискнула Бемби.
Конечно, девочка, вероятнее всего, о собаках знает ничуть не больше, чем любой другой ребенок, но я искренне рассчитывал на то, что для нее, как и для многих других детей, словосочетание "очень люблю" является синонимом словосочетанию "все об этом знаю".
Входная дверь негромко хлопнула.
У "доктора", по всей видимости, возникли неотложные дела.
- Куда это он?
- Не знаю, - быстро ответила Флоренс, хватая свое пальто и какую-то игрушку, - Так что там с собакой? Тебе нужны псы для больницы? Поводы'гь? О, лаб'гадор - отличный поводы'гь! А если пес-спасатель, то сенбе'гна'г, конечно!
Ладно, кое-что в собаках она понимает.
Я совершенно беспрепятственно увел девочку из отчего дома, нисколько не беспокоясь из-за случайных свидетелей или вероятности столкнуться с внезапно вернувшейся Вероникой. Единственное, что по-настоящему меня беспокоило: Флоренс, решившая, что я увел ее лишь на прогулку. Что я буду делать, когда она запроситься домой и захочет к матери, или начнет глубоко печалится и тосковать, припоминая сцену в ванной...?
Негодяй соблазнивший девочку щенком...
- Как бы я хотела собаку! Только вот мама мне не 'газ'гешает, хотя у меня есть энциклопедия о собаках и миссис Боттом мне многое 'гассказывала! - даже когда мы оказались в моей машине, девочка и слова не давала вставить, - У нее мопс - это не спасатель, но тоже собака, и-
- Теперь понятно... - вставил я в нескончаемый поток слов.
- Только я совсем мало знаю о спасателях, Дэни... - вздохнула она с досадой, - Но я хочу помочь.
- Мне не нужен спасатель, Бемби, - успокоил я, - Понимаешь ли, недавно в окрестностях нашего леса видели медведя. Представляешь, что будет, если к нам забредет медведь или волк...?
- Ого, если ты хочешь пса, кото'гый сп'гавится с медведем... - задумчиво протянула Флоренс, слепо глядя на мое колено, и, должно быть, напрягая мозг в попытке припомнить какую-нибудь псину действительно внушительного размера, - Одной собаки не хватит...
- Нет, защитник мне тоже не пригодится, - хмыкнул я, - Мне нужна собака, которая будет охранять дом и лаять, оповещая о том, что кто-то к нам приближается. Ведь если медведь вдруг решит зайти к нам в гости, в звонок он перед этим звонить точно не будет, сама понимаешь...
Поначалу я напрягся, решив, что ужасно напугал девочку известием о том, что в окно к нам время от времени может заглядывать косолапый гризли, но тут же успокоился, потому что в ответ она звонко расхохоталась (правда тут же зашлась кашлем).
Все-таки она очень напоминает мне Мэри.
Мы немедленно отправились с зоомагазин. Он, к несчастью, оказался закрытым, но Флоренс вовсе не расстроилась и велела ехать в другое место. В общем, в Берлингтоне было лишь два зоомагазина, но ни в одном из них не было щенят. В конце-концов мы решили попытать удачу в небольшом супермаркете, в отделе для животных, но там продавались только котята и волнистые попугайчики. Флоренс ужасно скисла.
- Купим завтра, - пожал плечами я, пытаясь дать понять, что нет причин так расстраиваться.
- Хочу сегодня, - буркнула она в ответ.
- Жаль, что я не приехал раньше.
- Вот именно. Очень жаль, - резко ответила девочка, отворачиваясь от меня.
- Не расстраивайся, - я улыбнулся, стараясь не смеяться над ее обидой и над своей нерешительностью ранее, - Подумай о другом. Вдруг это Бог тебя направляет...?
- Чего? - девочка бросила на меня хмурый взгляд.
- Ну, может он специально сделал так, чтобы все магазины оказались закрытыми, чтобы ты случайно не забрала "не того" щенка? Быть может, он приготовил для тебя особенную собаку и оставил ее не в Берлингтоне?
- Может, - коротко ответила девочка, разглядывая меня недоверчиво.
- Значит, мы найдем его завтра.
- Да, но это будет мой пес! - объявила Флоренс, - Пускай он и живет у тебя и ох'ганяет твой дом, но это моя собака! И имя п'гидумаю тоже я!
- Ладно.
- Ладно, - выдохнула она, - Вези меня домой.
Разумеется мне не хотелось даже на ту улицу возвращаться, не то, что к тем неприятным апартаментам. Но раз дама велит извозчику везти ее домой, необходимо слушаться, в противном случае вы называетесь уже другим словом - похититель. Я поступил как было велено, однако внутренне отказывался отпускать девочку домой и для себя решил, что мы едем туда просто так, посмотреть как дела, проверить, появились ли патрульные машины и полицейские с собаками.
Ни хрена.
Ни холодный ливень, ни непроглядный мрак, не остановили девочку. Она резво выпрыгнула из машины и я успел ухватить ее за запястье лишь в последний момент. Со стороны очень уж странно выглядела эта сцена.
- Стой, - я потянул ее обратно, - Погляди-ка. Света нет. Никого нет дома.
- Да, - кивнула девочка.
- Значит, поедешь со мной.
- Нет. Нет. Мне нужно к маме. Я хочу к маме, - быстро затараторила она, задрожав от волнения, - Я не поеду.
- Бемби, там никого нет. Твоя мама не дома. Ты вряд ли об этом знаешь, но мама не имеет права оставлять тебя без присмотра. Это закон. Если его нарушить, можно влипнуть в огромные неприятности, - я внутренне содрогнулся от осознания того, что от хитрых соблазнений перешел к грязным запугиваниям и угрозам, - Пока ты со взрослыми, мама может заниматься своими делами. Она же не виновата, что тот человек сбежал, оставив тебя одну...
Она ничего не ответила, но не протестовала, когда я завел мотор.
- Эй, я заметил кое-что, - улыбнулся я, через пять минут молчаливой поездки, - Поздравляю со снятием этой штуковины. Твои зубы выглядят иначе.
Она набрала в грудь побольше воздуха и снова затрещала, выдавая тысячу слов в минуту. Она не замолчала ни на секунду за всю нашу поездку из Берлингтона до Даррингтона. В любом случае, с ней было куда веселее, чем с Мэри днем ранее...
Даррингтонский мотель являлся местом моих грез. О, сколько раз я воображал, как сниму номер для новобрачных и буду целые выходные напролет резвиться с сисястой деревенской шлюхой, а то и с двумя. На деле все оказалось совсем иначе. Мотель вовсе не являл собой то жалкое зрелище, что мы видели в Салеме. Здесь не было клопов, не было трещащих на последнем издыхании тусклых лампочек, не воняло сгоревшим годы назад обедом. Мотель являл собой светлое и уютное место отдыха для семей с детьми. Большая часть номеров была занята постояльцами, а барышня за стойкой регистрации не была навязчивой, какими обычно бывают администраторы в непопулярных заведениях. Все вокруг: дверные проемы, потолок, перила лестницы и мебель, все, что было сделано из дерева, имело на себе искусную резьбу. На стенах красовались фотографии и вырезки из газет, рисунки, какие-то рассказы и старые вывески - все, что было связано с этой частью штата. Вся мягкая мебель была занята постояльцами: кто-то изучал ноутбук, кто-то беседовал, кто-то просто отдыхал... Место вовсе не казалось приемлемым для порочных утех.
На ужин предлагали луковый суп, мясные шарики в грибном соусе, сладкий картофель и мороженое. Как только глаза мои нашли все эти чудесные яства в списке меню, желудок мой испытал преждевременный оргазм и протяжно застонал. Флоренс всем этим разнообразием нисколько не соблазнилась и выпросила у повара вишневый торт и шоколадный коктейль. В меню таких десертов не было, но для ради хорошенькой девочки, на кухне сумели наколдовать всю эту вкуснятину.
Припомнив ее пребывание в нашем доме, я пришел к мысли что у девочки какие-то проблемы с пищевыми привычками. Вероятно потому, что она всю жизнь питается каким-то дерьмом.
После ужина и кофе с каплей коньяка, я расслабился и захотел больше. Пить еще я себе не позволил и почти сразу завалился спать, от греха подальше. В ванной комнате стояла соблазнительная бутылка листерина, но я сумел удержаться от унизительного приема этой гадости внутрь, и быстро отправился в постель. О Флоренс я забыл напрочь. В конце-концов, этой девчонке шесть лет, она может самостоятельно уложить себя спать!
И она смогла.
Правда перед этим будила меня двадцать раз. Сначала с требованием скрутить ее волосы для удобства, потом посмотреть почему у нее болит пятка, потом дотянутся для нее до светильника в туалете, потом приоткрыть окно, потом закрыть окно, потом подоткнуть ей одеяло, а потом отгадать ее загадку, потом вытянуть руку и гладить ее голову, пока она не уснет...
Ко всему прочему она и проснулась раньше меня.
Первое, что я увидел открыв глаза — ее сиреневые трусы, в которые была заправлена сзади огромная футболка выданная ей в качестве ночнушки. По невнимательности девочка оголила свой фасад, видимо, после посещения уборной.
Возле ее ноги лежала тарелка с бисквитами и пульт от телевизора. На экране мелькали картинки из фильма, который, возможно, даже мне еще рано было смотреть. Хехе.
- Да. Не. У. Же. Ли... - язвительно проговорила она, обнаружив, что я проснулся.
Завтрак я проспал, поэтому пришлось покинуть мотель голодным.
Выбор встал между двумя заведениями — закусочная, от которой доносился запах жира, и маленький ресторанчик, в котором у нас с Ванессой не задался романтический ужин. Больше в Даррингтоне некуда было обратиться с просьбой подать питательный завтрак. Но поскольку мою изголодавшаяся спутница уже приклеила свою теплую жвачку к моей ладони и принялась тереть свой рычащий живот, пришлось поторопиться. Я выбрал второе заведение.
- Что мы скажем, докто'г Дэни, м? - прошептала девочка плутовато улыбнувшись и обнажив ряд молочных зубов.
Надо же, как непривычно ее видеть без этих ядовито-зеленых пластинок!
- Кому?
- Тому, кто сп'госит, кто мы такие.
- Скажем правду, - пожал плечами я.
- П'го похищение?! - в ее янтарных глазах заиграл восторг в смеси с изумлением, - Я не хочу! Я же не же'гтва! Можно я скажу всем, что я твоя Матильда, а ты мой Леон?!
- Нет, - ответил я, - Уверен, что попаду в беду, если кто-нибудь узнает о том, что я позволил тебе смотреть этот фильм...
- Ты не позволял, - возразила девочка пожав плечами, - Я сама нашла кассету в мотеле пока ты д'гыхнул. Алкаш.
- Вот именно.
- Ты пе'геживаешь из-за кассеты, хотя тебе стоило бы задуматься о кое-чем д'гугом, - пробурчала она едва слышно, - Ты все делаешь неп'гавильно.
- Чего ты там бормочешь?
- Я гово'гю, что... ох, ну какой же ты похититель? Мы же идем... по улице! - она на мгновение отпустила мою руку, чтобы жестами передать весь ужас моей тупости, - Ты должен был п'гивязать меня к стулу, засунуть мне в 'гот носки, немножко меня побить, а потом звонить Ве'гонике!
- Зачем мне ей звонить?
- Чтобы т'гебовать миллион долла'гов за мою жизнь и счастливое освобождение! - снова замахала руками девочка, глядя на меня, словно на полного идиота.
- Ты ешь слишком много сладкого, Флоренс. У тебя от этого сахарный бред вот тут, - я положил ладонь на ее теплую макушку, - Закажи себе омлет и молоко.
Она весело вбежала в ресторан и принялась крутиться на месте в поисках обслуживающего персонала.
- Мне то'гт! - заорала она в лицо подоспевшему к нам метрдотелю, - А папуле коньяк с кофе.
Убежав в темный зал, она оставила нас с опешившим усатиком наедине.
- Кофе с коньяком, - пожал плечами я, пытаясь подавить виноватую улыбку.
Мне все-таки удалось убедить девочку съесть яйцо вкрутую и выпить чаю, а вот от новой порции кофе с коньяком я отказался, предпочитая омлет.
Флоренс была ужасно взволнована и только и болтала о своем новом щенке, о его имени, породе и ошейнике.
- В зоомагазин?
- Не здесь. В Сиэтле. Мы с тобой едем в Сиэтл...
- Ну вот, опять, - устало выдохнула девочка, - Опять куда-то ехать...
- Господь испытывает тебя на терпение... - хмыкнул я.
- Да, - твердо кивнула девочка, обращаясь к самой себе, - Значит, в Сиэтл...
Удивительно, как быстро Флоренс забыла про дом и согласилась стать моей заложницей...
Мarat
Гуру
Серия семнадцатая. Часть первая.
Серия семнадцатая. Часть первая.
Мэри Паллетт.
«Under the Milky Way Tonight»
The Smiths – Asleep
Доктор Лэнгфилд великодушно доставил меня прямиком к дорожке ведущей к кладбищенским воротам и учтиво поинтересовался не нужно ли мне сопровождение к месту, где тело моего несчастного отца нашло последний приют.
Говоря откровенно, отделаться от своего бывшего мужа я хотела не только потому, что испытала острую тоску по беседам с папой, но еще и потому, что была немного напугана перспективой возвращаться безоружной в дом атакуемый ураганами и какой-то потусторонней чертовщиной. Мне нужен был фонарь. И мобильник, конечно. И какие-нибудь оберегательные ветряные колокольчики, кирпичная крошка, амулет и колдовские прибамбасы, почему нет... В присутствии Дэниэла мне было неловко покупать все эти необходимые предметы быта.
А еще я хотела подумать. Побыть в одиночестве.
Было прохладно и сыро, после дождя стоял терпкий запах полевых цветов, а ноги путались в мокрых зарослях пижмы, стояло только сойти с насыпной дорожки на тонкую тропинку. Светлое кладбище было пустынным, что с одной стороны располагало, а с другой, по понятным причинам, отталкивало.
Я зябко ежилась и куталась в свое пальто, тихо радуясь тому, что смогла найти в себе силы для объединения сразу двух болезненных процедур и все еще не чувствовала надвижения на меня глубокой депрессии. И хоть мне больше нравится смотреть отцовские фото в своем компьютере, копаться снова и снова на его странице в фейсбук, пересматривать видео с его участием, беседовать с его портретом, всё что угодно, но только не это... только не сидеть рядом с его могилой. К несчастью, это единственное место, где я чувствую близость с ним. Жутко думать о том, что папина душа не отошла на небо, а осталась привязанной к могильному камню.
Первым делом я, по обыкновению, сворачиваю в сторону холодной тени плачущих ив: здесь, чуть дальше, во мраке, покоится моя старая подруга - Кейт.
- П'гивет, Кейт, - едва слышно приветствовала я, укладывая скромный букет на сырую землю, - Давно меня не было, да?
Каждый раз оказываясь здесь, я способна размышлять только об одном — о времени. О том, что со дня трагической смерти Кейт, яркая на события жизнь меня щедро омывала и полировала, словно моркские волны изумрудную стекляшку. Я больше уже не та девушка принимающая роды в туалете заброшенной забегаловки. Ничего во мне или на мне не имеет печати той поры. Мои волосы были срезаны, обриты под корень; я росла и взрослела; мое тело тысячи раз за восемь лет омывалось душем, ванной, океаном, водопадом, слезами; отпечатки напоминаний были напрочь стерты разными одеждами, долгими перелетами, веселыми танцами, потерей веса и наоборот, операциями, нежными любовными схватками... Всем. Самой жизнью. Восемь лет.
С Кейт все иначе.
Я не думаю, что в ее драгоценном и комфортном гробу лежат какие-то сгнившие косточки. Нет. Я думаю, что она неплохо сохранилась и все еще узнаваема, невзирая на годы проведенные в вечном сне. Но она мертва. Жизнь не течет сквозь ее тело, не стирает жуткие напоминания о прошлом, не превносит новое...
Ей все еще восемнадцать.
Под закрытыми веками ее глазные яблоки навсегда остались устремленными в последнее, что она видела перед смертью - мое лицо. Ее волосы всё той же длины. Ее промежность разворочена родами. Живот похож на сдувшийся шар. Иссохшаяся кожа все еще хранит следы старых синяков и царапин.
Кейт все еще там. Она так и не выбралась. Она хранит в себе все, чем были наполнены ее последние дни, последние секунды. Она насквозь пропитана тем ужасом, о котором я старалась забыть.
Иногда, во мне просыпалось пугающее желание заглянуть под крышку гроба и убедится в том, что все действительно уже позад-
Быстро поднявшись и отряхнув брюки, я устремилась прочь, искренне сожалея о том, что из-за приступа удушливых слез, не сумела рассказать Кейт о том, какой все-таки умницей растет Пейтон Сью, как здорово девочка играет в теннис и какой красивый загар получила всего за пару недель проведенных в детском лагере. Я чувстовала себя обязанной озвучить последние новости о ее ребенке, но, к стыду своему, не смогла и просто сбежала. К тому, о ком я не думаю, как о куске мертвой плоти.
Папа.
Могила моего отца располагается в очень уютном месте, возле могил двух других мужчин: какого-то важного господина с добрыми глазами и забавного толстяка и широкой улыбкой. Вокруг растут кусты шиповника и дикой облепихи, неподалеку яркий фонарь и чуть покосившаяся белая сторожка.
Выглядела папина могила куда ухоженней могилы Кейт. Создавалось даже впечатление, что гости у него бывают ежедневно: чистые чашечки со свечами, свежие цветы в пестрой вазочке, отполированный до блеска могильный камень. Земля по правую сторону от камня была рыхлой и мокрой: из черных кучек проклевывались неопределенные побеги — вероятно, фиалки. Вокруг были следы. Земля была утоптана чьими-то ногами. Кто-то действительно посещал его каждый день. Мама, кто же еще...
- Привет, пап, - шмыгнула я носом, присоединяя свой букет к маминому, - Знаешь, я теперь здесь недалеко живу, в Марблмаунте. С Дэниэлом и его невестой, представляешь?
Я прикусила губу, чтобы не разреветься от разъедающей грудь тоски и желания сказать ему все это лично.
- Как там Отем? Ее дочь, Лора, сказала, что она уже устроилась... Я сразу подумала о тебе, пап, - продолжила я, утирая слезы, - Было бы здорово, если бы вы встретились... Хотя, думаю, тебе и мамы хватает. Она что, каждый день сюда приходит? - последний вопрос я задала с некоторой ревностью в голосе, уронив слезинку в землю, - Хорошо вам. А я одна. Со мной она и знаться не хочет. Наверняка говорит тебе гадости про меня...
Вечер обещал быть дождливым, но, совершенно внезапно затылок мне согрел алый, теплый лучик уходящего солнца. Конечно, я тут же решила, что это знак от папы.
- Ну здрасьте, - улыбнулась я, высморкав нос.
Уговаривая себя успокоиться, я глубоко вдохнула запах сырой земли и быстро извлекла из кармана чистый носовой платок, чтобы протереть могильную плиту от капелек дождя и отвлечься от горестных мыслей угрожающих вызвать затяжную истерику.
- Ты знаешь, что я не успокоюсь, пап - произнесла я несколько угрожающе, - Я сто раз спрашивала. И буду спрашивать. И добьюсь истины. Мне нужно знать, что с тобой случилось...
Резкий порыв ветра принес к моим ногам старую мокрую газету. В попытке отлепить ее от своих ног, я зацепилась взглядом за заголовок первой полосы:
"Фермеры чудом спасли недоношенного младенца"
Ниже располагалсь фотография улыбающейся матери и крепкого розовощекого ребенка. В размытом тексте различались слова "выжили", "спасли", "чудо".
- Господи, пап, да не делала я аборт! По крайней мере, не сознательно, не по своей доброй воле! - закричала я, отбросив в сторону газету, которая, как мне показалось, тоже была неким знаком, - Я даже не знаю, правда это или нет! А вот ты... ты должен знать! Ты же... ты там...
Всхлипнув, я уселась на землю и накрыла лицо руками.
- Что же мне теперь делать? Все ужасно, пап! Дэни скоро женится на этой Ванессе, детей у меня отобрали, а в животе бурчит какая-то неизлечимая зараза...
Но как следует разреветься мне не позволила совесть. Вскочив на ноги, я поспешно утерла слезы и принялась виновато натирать металличискую табличку с именем папы своим сопливым платочком.
- Господи, пап, прости меня... - хрипло прошептала я.
Да уж. Нашла кому жаловаться. В отличии от папы, я хотя бы жива...
- Не переживай. И не скучай. Теперь я буду приходить чаще.
Обратно к воротам я двигалась неспешно, потому как ноги мои устали в тесных туфлях, да и торопиться было некуда. Ласковое солнце выглянуло почти перед закатом, чтобы прощально пригреть засыпающие цветы, холодную землю и сопливую меня. Сделалось очень приятно. Тихо, свежо и совсем не холодно. Подобная прогулка здорово располагала к спокойным и трезвым размышлениям о жизненных невзгодах и путях выхода из них.
Вдалеке послышался хлопок — шарахнула дверь высокой серой часовни, распугав гуляющих поблизости голубей. Небольшая группа людей спускалась по ступеням, о чем-то воодушевленно переговариваясь.
Восемь лет назад, умирающая от холода на дне колодца, я взмолилась от всего сердца, умоляя спасти меня и крошечную Пейтон Сью от мучительной смерти. Господь услышал меня и спас нас обеих, после чего я стала гораздо трепетней относиться к церкви, и по возможности посещала божий дом (обычно вместе со свекровью), чтобы отблагодарить, помолиться и насладиться атмосферой чистоты и святости.
Но когда на жизнь мою снова обрушилась волна трагических событий, Бог остался совершенно глух к моим бесконечным взываниям и мольбам, позволив злу пользоваться моей слабостью и душевной болезнью, как вздумается. Тогда-то и наступило охлаждение. Это был вовсе не сознательный отказ от веры и Бога, просто душа моя отказывалась обращаться к кому-то, кто оставил меня в самые черные дни моей жизни. Больше в церковь я не приходила.
Залюбовавшись тем, как солнце играет бликами на часовне, я с обидой надула губы и ядовито выплюнула короткое требование прямо в зависшие надо мною неподвижно, розовые облака:
- Ве'гни все как было.
Серия семнадцатая. Часть первая.
Мэри Паллетт.
«Under the Milky Way Tonight»
The Smiths – Asleep
Доктор Лэнгфилд великодушно доставил меня прямиком к дорожке ведущей к кладбищенским воротам и учтиво поинтересовался не нужно ли мне сопровождение к месту, где тело моего несчастного отца нашло последний приют.
Говоря откровенно, отделаться от своего бывшего мужа я хотела не только потому, что испытала острую тоску по беседам с папой, но еще и потому, что была немного напугана перспективой возвращаться безоружной в дом атакуемый ураганами и какой-то потусторонней чертовщиной. Мне нужен был фонарь. И мобильник, конечно. И какие-нибудь оберегательные ветряные колокольчики, кирпичная крошка, амулет и колдовские прибамбасы, почему нет... В присутствии Дэниэла мне было неловко покупать все эти необходимые предметы быта.
А еще я хотела подумать. Побыть в одиночестве.
Было прохладно и сыро, после дождя стоял терпкий запах полевых цветов, а ноги путались в мокрых зарослях пижмы, стояло только сойти с насыпной дорожки на тонкую тропинку. Светлое кладбище было пустынным, что с одной стороны располагало, а с другой, по понятным причинам, отталкивало.
Я зябко ежилась и куталась в свое пальто, тихо радуясь тому, что смогла найти в себе силы для объединения сразу двух болезненных процедур и все еще не чувствовала надвижения на меня глубокой депрессии. И хоть мне больше нравится смотреть отцовские фото в своем компьютере, копаться снова и снова на его странице в фейсбук, пересматривать видео с его участием, беседовать с его портретом, всё что угодно, но только не это... только не сидеть рядом с его могилой. К несчастью, это единственное место, где я чувствую близость с ним. Жутко думать о том, что папина душа не отошла на небо, а осталась привязанной к могильному камню.
Первым делом я, по обыкновению, сворачиваю в сторону холодной тени плачущих ив: здесь, чуть дальше, во мраке, покоится моя старая подруга - Кейт.
- П'гивет, Кейт, - едва слышно приветствовала я, укладывая скромный букет на сырую землю, - Давно меня не было, да?
Каждый раз оказываясь здесь, я способна размышлять только об одном — о времени. О том, что со дня трагической смерти Кейт, яркая на события жизнь меня щедро омывала и полировала, словно моркские волны изумрудную стекляшку. Я больше уже не та девушка принимающая роды в туалете заброшенной забегаловки. Ничего во мне или на мне не имеет печати той поры. Мои волосы были срезаны, обриты под корень; я росла и взрослела; мое тело тысячи раз за восемь лет омывалось душем, ванной, океаном, водопадом, слезами; отпечатки напоминаний были напрочь стерты разными одеждами, долгими перелетами, веселыми танцами, потерей веса и наоборот, операциями, нежными любовными схватками... Всем. Самой жизнью. Восемь лет.
С Кейт все иначе.
Я не думаю, что в ее драгоценном и комфортном гробу лежат какие-то сгнившие косточки. Нет. Я думаю, что она неплохо сохранилась и все еще узнаваема, невзирая на годы проведенные в вечном сне. Но она мертва. Жизнь не течет сквозь ее тело, не стирает жуткие напоминания о прошлом, не превносит новое...
Ей все еще восемнадцать.
Под закрытыми веками ее глазные яблоки навсегда остались устремленными в последнее, что она видела перед смертью - мое лицо. Ее волосы всё той же длины. Ее промежность разворочена родами. Живот похож на сдувшийся шар. Иссохшаяся кожа все еще хранит следы старых синяков и царапин.
Кейт все еще там. Она так и не выбралась. Она хранит в себе все, чем были наполнены ее последние дни, последние секунды. Она насквозь пропитана тем ужасом, о котором я старалась забыть.
Иногда, во мне просыпалось пугающее желание заглянуть под крышку гроба и убедится в том, что все действительно уже позад-
Быстро поднявшись и отряхнув брюки, я устремилась прочь, искренне сожалея о том, что из-за приступа удушливых слез, не сумела рассказать Кейт о том, какой все-таки умницей растет Пейтон Сью, как здорово девочка играет в теннис и какой красивый загар получила всего за пару недель проведенных в детском лагере. Я чувстовала себя обязанной озвучить последние новости о ее ребенке, но, к стыду своему, не смогла и просто сбежала. К тому, о ком я не думаю, как о куске мертвой плоти.
Папа.
Могила моего отца располагается в очень уютном месте, возле могил двух других мужчин: какого-то важного господина с добрыми глазами и забавного толстяка и широкой улыбкой. Вокруг растут кусты шиповника и дикой облепихи, неподалеку яркий фонарь и чуть покосившаяся белая сторожка.
Выглядела папина могила куда ухоженней могилы Кейт. Создавалось даже впечатление, что гости у него бывают ежедневно: чистые чашечки со свечами, свежие цветы в пестрой вазочке, отполированный до блеска могильный камень. Земля по правую сторону от камня была рыхлой и мокрой: из черных кучек проклевывались неопределенные побеги — вероятно, фиалки. Вокруг были следы. Земля была утоптана чьими-то ногами. Кто-то действительно посещал его каждый день. Мама, кто же еще...
- Привет, пап, - шмыгнула я носом, присоединяя свой букет к маминому, - Знаешь, я теперь здесь недалеко живу, в Марблмаунте. С Дэниэлом и его невестой, представляешь?
Я прикусила губу, чтобы не разреветься от разъедающей грудь тоски и желания сказать ему все это лично.
- Как там Отем? Ее дочь, Лора, сказала, что она уже устроилась... Я сразу подумала о тебе, пап, - продолжила я, утирая слезы, - Было бы здорово, если бы вы встретились... Хотя, думаю, тебе и мамы хватает. Она что, каждый день сюда приходит? - последний вопрос я задала с некоторой ревностью в голосе, уронив слезинку в землю, - Хорошо вам. А я одна. Со мной она и знаться не хочет. Наверняка говорит тебе гадости про меня...
Вечер обещал быть дождливым, но, совершенно внезапно затылок мне согрел алый, теплый лучик уходящего солнца. Конечно, я тут же решила, что это знак от папы.
- Ну здрасьте, - улыбнулась я, высморкав нос.
Уговаривая себя успокоиться, я глубоко вдохнула запах сырой земли и быстро извлекла из кармана чистый носовой платок, чтобы протереть могильную плиту от капелек дождя и отвлечься от горестных мыслей угрожающих вызвать затяжную истерику.
- Ты знаешь, что я не успокоюсь, пап - произнесла я несколько угрожающе, - Я сто раз спрашивала. И буду спрашивать. И добьюсь истины. Мне нужно знать, что с тобой случилось...
Резкий порыв ветра принес к моим ногам старую мокрую газету. В попытке отлепить ее от своих ног, я зацепилась взглядом за заголовок первой полосы:
"Фермеры чудом спасли недоношенного младенца"
Ниже располагалсь фотография улыбающейся матери и крепкого розовощекого ребенка. В размытом тексте различались слова "выжили", "спасли", "чудо".
- Господи, пап, да не делала я аборт! По крайней мере, не сознательно, не по своей доброй воле! - закричала я, отбросив в сторону газету, которая, как мне показалось, тоже была неким знаком, - Я даже не знаю, правда это или нет! А вот ты... ты должен знать! Ты же... ты там...
Всхлипнув, я уселась на землю и накрыла лицо руками.
- Что же мне теперь делать? Все ужасно, пап! Дэни скоро женится на этой Ванессе, детей у меня отобрали, а в животе бурчит какая-то неизлечимая зараза...
Но как следует разреветься мне не позволила совесть. Вскочив на ноги, я поспешно утерла слезы и принялась виновато натирать металличискую табличку с именем папы своим сопливым платочком.
- Господи, пап, прости меня... - хрипло прошептала я.
Да уж. Нашла кому жаловаться. В отличии от папы, я хотя бы жива...
- Не переживай. И не скучай. Теперь я буду приходить чаще.
Обратно к воротам я двигалась неспешно, потому как ноги мои устали в тесных туфлях, да и торопиться было некуда. Ласковое солнце выглянуло почти перед закатом, чтобы прощально пригреть засыпающие цветы, холодную землю и сопливую меня. Сделалось очень приятно. Тихо, свежо и совсем не холодно. Подобная прогулка здорово располагала к спокойным и трезвым размышлениям о жизненных невзгодах и путях выхода из них.
Вдалеке послышался хлопок — шарахнула дверь высокой серой часовни, распугав гуляющих поблизости голубей. Небольшая группа людей спускалась по ступеням, о чем-то воодушевленно переговариваясь.
Восемь лет назад, умирающая от холода на дне колодца, я взмолилась от всего сердца, умоляя спасти меня и крошечную Пейтон Сью от мучительной смерти. Господь услышал меня и спас нас обеих, после чего я стала гораздо трепетней относиться к церкви, и по возможности посещала божий дом (обычно вместе со свекровью), чтобы отблагодарить, помолиться и насладиться атмосферой чистоты и святости.
Но когда на жизнь мою снова обрушилась волна трагических событий, Бог остался совершенно глух к моим бесконечным взываниям и мольбам, позволив злу пользоваться моей слабостью и душевной болезнью, как вздумается. Тогда-то и наступило охлаждение. Это был вовсе не сознательный отказ от веры и Бога, просто душа моя отказывалась обращаться к кому-то, кто оставил меня в самые черные дни моей жизни. Больше в церковь я не приходила.
Залюбовавшись тем, как солнце играет бликами на часовне, я с обидой надула губы и ядовито выплюнула короткое требование прямо в зависшие надо мною неподвижно, розовые облака:
- Ве'гни все как было.
Последнее редактирование:
Мarat
Гуру
Серия семнадцатая. Часть вторая.
Часть вторая.
Dead Man's Bones – In The Room Where You Sleep
Про таких как я говорят, что истинной преданности, любви и веры в моем злом сердце никогда и не было, ведь жизненные испытания я встречаю резким отказом от Господа, и считаю себя избранной, достойной безусловной божьей любви и защиты, раз уж позволила себе когда-то снизойти до разговоров и молитв к Нему. Вот уж не знаю. Пускаясь в попытки анализировать свои чувства, я дошла до ограды и тут же переключилась на размышления о хозяйственном магазине.
Чтобы вернуться в Марблмаунт, мне необходимо было обратиться к тетушке бывшего мужа и одолжить у нее старый автомобиль. Несмотря на оскорбление нанесенное мною ее любимому племяннику, тётя Анжела на меня не гневалась и обид не таила. Вероятно потому, что когда-то я самоотверженно отправилась на смерть, в надежде спасти ее дочь — Элли. И несмотря на то, что это не я стала героем вытащившим девочку из передряги, Анжела и сама Элли всегда помнили о моей глупой отваге. Эта тетушкина благодарность вечно вызывала массу неловкостей между нами, но только не в этот раз.
Она улыбалась, гладила мои волосы, называла «малышкой» и радовалась моему временному переезду в Вашингтон. Конечно, тетя помогла мне.
Вернулась я в приподнявшемся настроении вызванным приятной погодой, ласковым обращением Анжелы и «встречей» с любимым папой. Ванесса поначалу перепугалась заметив чужой автомобиль на дорожке, а я встревожилась не увидев машины доктора Лэнгфилда. Неужели он еще не приехал?
- Мэри! Привет! - радостно улыбалась невеста Дэниэла. Одета она была в строгое черное платье с белым кружевным воротничком, а в руках несла пирог.
- Куда это ты? - буркнула я вместо приветствия, оглядывая ее с головы до ног.
- Ох, трагедия! - с грустью покачала головой Ванесса, - Сегодня похороны супруга одной местной жительницы. Мистер Маршалл намекнул мне, что было бы очень хорошо принести соболезнования. Пожилая женщина осталась совсем одна.
- Так поздно? - сконфуженно огляделась я, пытаясь найти на пыльной дороге признаки траурной процессии, катафалк или что-то в этом роде.
- Похороны были утром, но я узнала об этом пару часов назад, когда ходила в магазин, - невеста бывшего мужа понизила голос и опустила глаза, как бы стыдясь за свою неосведомленность о событиях в городке, - Вот я и решила занести пирог от нас.
- Я могу поехать с тобой, - вызвалась зачем-то я.
- Да уж, съезди вместо меня! - рассмеялась Ванесса положив ладонь на мое плечо, - Я шучу. Нет, серьезно, Мэри, по-моему с тебя уже достаточно похорон.
Я кивнула и пожала плечами, не желая обсуждать поездку.
- Дэниэл не п'гиезжал? - вспомнила я уже на крыльце.
- Он сообщил, что прибудет утром. Сказал, что важные дела, - просто отозвалась Ванесса.
Задумчиво кивнув, я развернулась и тут Ванесса окликнула меня.
- Странное дело, Мэри. После вашего отъезда я провела генеральную уборку в нашей спальне и ванной комнате, и вскоре заметила кое-что необычное, - начала Ванесса нерешительно, - Приняв ванну, я обнаружила на запотевшем зеркале рисунки и буквы. Цветочки, домик... странное это, ведь я и зеркало до этого протерла...
- А что написано было?
- «Мама».
Оказавшись дома, я, наверное впервые за эти каникулы, испытала острую тоску по некоторым удобствам жизни большого города. Все дело в том, что живот у меня протяжно ныл и бурчал от голода, а никакой готовой еды глупая Ванесса для нас, усталых путников, не приготовила. Только лишь запах свежеиспеченного вишневого пирога витал в темной кухне, угрожая вызвать у меня голодный обморок. Браться за готовку ужасно не хотелось, поэтому я то и дело сокрушалась из-за невозможности заказать что-нибудь готовое на дом. Но в Марблмаунте такой каприз исполнить никак нельзя, по причине отсутствия здесь даже самых примитивных харчевен.
Поставив на плиту кастрюлю с рисом, я принялась тешиться вином и перебирать документы моего подопечного - маленького Чарли Уитмана.
К плохим копиям полицейских заключений об опросе свидетеля (меня), об осмотре места преступления и аресте негодяя (папаши мальчика), прилагалось потрепанное свидетельство о рождении ребенка. Драная и запятнанная бумажка впитала в себя все смрадные запахи того места, где бедный Чарли был вынужден обитать годами, и вид имела такой, что вряд ли уже и считалась документом.
В полиции сделали запрос на восстановление свидетельства, поскольку разобрать буквы не представлялось возможным, но полагалось ожидать какое-то время прежде чем я получу какую-то информацию о родителях ребенка, о месте рождения и прочем. Мучитель и преступник (отец) утверждал, будто мать Чарли умерла, поскольку страшно болела уже во время беременности. Подробности мне пока не были известны.
Однако, кое-что вполне четко читалось на замызганной бумажке — дата рождения. Полупрозрачные цифры заставляли мое сердце трепетать от восторга, а глаза увлажняться. Оказывается, Чарли родился для меня, как подарок мне, в день моего рождения — двенадцатого апреля. Это ли не знак?
Рис получился изумительным. Душистый и пряный, чуть острый, с ярким вкусом морских продуктов и с терпким ароматом зелени и чеснока.
Важно отметить, что с возрастом я перестала бояться насекомых, змей, крыс и прочих паразитов вызывающих глубокий ужас у большинства нежных дам. Заметив в доме паука, я вовсе не верещу словно пожарная сирена и не забираюсь с ногами на торшер, хотя, должна признать, симпатии все эти «прелестные» зверушки тоже не вызывают.
Другое дело — креветки. Едва заметив на на тарелке блюдо с этими мерзкими закорючками, я, равно как и моя подруга Аврора, превращаюсь в припадочную истеричку: икринки и черные глазки этих гаденышей ужасно пугают меня и вызывают одно желание - протяжно вопить и ногами отбиваться от стола с поданными розовыми уродцами.
Но во время сегодняшней готовки, сложный внутренний мир креветок не вызвал у меня никаких особенных переживаний.
Вот уж странность.
Покончив с ужином, я любовно принюхивалась к своим кастрюлькам, чувствуя, как рот снова наполняется слюной. На добавку я не решилась лишь по одной причине: рис получился таким вкусным, что мне захотелось щегольнуть своим кулинарным мастерством перед «соседями» и дать им понять, что если вдруг я решу провозгласить себя лучшим в истории кулинаром - это будет справедливо.
Удерживая себя от новых набегов на кухню, я решила отвлечься проникновением в спальню бывшего мужа и его подружайки, чтобы покопаться в их пожитках. Вещи Ванессы интереса у меня не вызвали, а вот ящики с личными вещами Дэниэла заставляли меня дрожать от любопытства. А что в этом такого, собственно? Это же мой бывший муж.
В ящике стола покоились рабочие тетради, флешки, батарейки и всякая канцелярская ерунда — ничего интересного. В ящике прикроватной тумбочке скрывались блокноты с записями, каких у Дэниэла всегда было великое множество. За весь период нашего супружества я подарила ему штук двадцать разных тетрадей, ежедневников и записных книжек, в которые он выписывал интересные мысли и цитаты из книг, записывал напоминания, рассуждал, секретничал сам с собой (особо секретное — информацию о подарках для меня, он писал на испанском, зная, что с языком у меня неважно), а так же вносил разные медицинские важности из учебников, когда под рукой не было конспекта. Рядом с блокнотами в ящике лежали шариковые ручки (пишущая, наверняка, всего одна), наручные часы, кусок мыла и пистолет. В общем, тоже мало интересного.
Самой интересной, действительно поразившей меня находкой оказалась завернутая в носовые платочки пачка презервативов.
Зачем им презервативы?
Разочарованная, я развернулась, чтобы покинуть спальню, но в последний момент вытянула руку и схватила с одеяла какую-то книгу. Чтиво Ванессы, скорее всего.
«Призрак бухты похоти».
Гаденько захихикав, я прижала книжонку к груди и вышла из комнаты, тихо закрыв за собой дверь.
Остаток теплого вечера и часть ветреной ночи я намеревалась провести с загадочным Призраком в одном удивительном месте — в бухте похоти. Изначально это планировала сделать Ванесса: судя по закладке в середине книге, страстный Призрак уже давно ласкает своим огненным жалом ее драгоценную жемчужину; я решила, что не будет ничего преступного, если я одолжу ее воображаемого любовника на один вечерок.
Предвкушая приятное и волнительное времяпрепровождение, я запаслась сырными палочками, сливочными помадками и кружкой ароматного какао.
Книга оказалась нудной и скучной, но я продолжала пытать себя этим бесконечным перечнем достоинств главной героини, надеясь на то, что скоро появится главный герой и сумеет показать этой знатной и породистой дурочке всю красоту космоса (не покидая при этом постели). Ванесса тем временем, конечно, уже вернулась домой и тихо бродила из комнаты в комнату, должно быть смущаясь и не решаясь зайти ко мне с вопросом о своей позорной книжонке.
Очень скоро я заснула, нежно обнимая разочаровавшую меня историю. Волнующих моментов, включающих в себя его горячее мужское начало и ее нежные лепестки, я так и не дождалась, но засыпала с мыслью, что вот-вот, на следующей странице они заполнит все ее благородные отверстия и все такое...
Странно, но не смотря на славный вечер, хорошее настроение и растущее приятное возбуждение от ожидания пикантных сцен в романе, сон мне приснился просто кошмарный.
Я категорически запрещаю себе вспоминать все те ужасы, что привели меня к разводу. Ни одной секунды я не потратила на воспоминания о том времени, на анализирование событий, на размышления вроде «а если бы...». Любое, даже самое незначительное напоминание о тех чудовищных днях и часах проведенных в темноте, в клетке из собственного тела, в заключении у своих страхов, вызывают у меня то панику, то ступор.
Но над сновидениями у меня нет никакой власти. Подсознание, если ему так захочется, может засунуть меня в самую гущу тех страшных событий, может проиграть для меня худшие сценарии, может даже перенести ужас прошлого на мое настоящее...
Я ничто.
Я просто часть океана отчаяния, печали и страха. Я — не твердое. Я текучее. Холодное.
У меня нет никакой определенной формы. Я смотрю в зеркало и вижу нечто расплывающееся, бесформенное, склизкое и влажное. На тумбочке вибрирует телефон, на экране высвечивается родное, улыбающееся лицо (какого-то) врача. Я вытягиваю что-то бледно-серое и смахиваю этим аппарат на пол, просто чтобы убедится в том, что я — предмет, материя, существо. За треском следует тишина.
Внутри кричит Мэри. Она хочет, чтобы это кончилось. Она хочет выбраться наружу.
Я слышу и чувствую ее, но через секунду забываю о том, что слышала. И так ежесекундно. Я каждую секунду вздрагиваю от ее отчаянных криков. Мой страх нескончаем.
- Ты вздумала бороться со мной? Многие пытались, Мэри, ты знаешь это... - ласково говорит кто-то новый, заставляя меня успокоительно поглаживать верхнюю часть, там где у людей волосы, - Забудь об этом. Ты знаешь, что не можешь бороться с тем, что внутри тебя. Я здесь. В твоей голове.
Мэри почему-то возражает. Голос утверждает, что он — человек, друг. Любимый. Любовь. Ее большая любовь. А Мэри кричит в ответ, будто он — болезнь. Шизофрения. Шизофрения отвечает смехом.
Мне страшно, потому что я ничего не понимаю.
- Я всегда выигрываю Мэри. Я никогда не проигрывал. Я лучший во всем.
Я знаю. Все знают.
Дьявол азартен до побед.
Распахнув глаза, я сконфуженно уставилась на потолок, спросонья не сразу распознав в розовых полосах красивые лучи рассветного солнца. Приветственно чирикали утренние пташки, приятно негодовала Ванесса шикая на кого-то во дворе (вероятно, енот забрался в сад). Вытянув руку, я ловко схватила с тумбочки книгу и тут же вперилась глазами в буквы, надеясь поскорее забыться историей и не вспоминать свой жуткий сон, хотя сильнее всего мне хотелось встать и бегом бежать в уборную по малой нужде.
Как и положено идеальному мужчине, Похотливый Призрак спас меня, сумев перекинуть думы мои в приятное русло. Долгожданное случилось: Призрак с потолка прыгнул на прекрасную, ничего не подозревающую Маркизу, и тут же принялся беспощадно рвать ее атласные панталоны и страстными лобзаниями затыкать источник чудовищного визга — пухлый, чувственный рот жертвы. Я принялась хохотать так громко, что в одно мгновение забыла сон грозящий испортить мне целый день.
Спустя кое-какое время сдерживать нужду стало невыносимо и мне пришлось подняться с кровати.
Вернуться в постель и валяться до полудня мне было стыдно, поэтому я чинно спустилась в сад и устроилась там, в надежде почитать еще немного, наслаждаясь свежим воздухом и пением птиц.
- О, - квакнула я, заметив Ванессу гуляющей между кустов черной смородины, - Я вчера похитила твою книгу. Зашла в вашу спальню за ватной палочкой и очень заинте'гесовалась.
- А я вчера ее обыскалась. Забыла где оставила и решила, что ты нашла и убрала на какую-нибудь полку, - Ванесса смущенно пожала плечами и улыбнулась мне, - Хотела зайти, но решила, что ты спишь и не стала мешать.
Я кивнула и крепче прижала книгу к своей груди.
- Уходишь? - нахмурилась я, заметив в руках женщины ключи от машины.
- Да, в магазин. Дэни звонил и просил приготовить плотный обед. Может, Аврора в гости приедет...? Не знаю.
Аврора! Вот так новости!
Выпроводив Ванессу и благословив ее решение о готовке лукового супа, я бросилась к себе и тут же нырнула в гардероб в поисках наиболее торжественного наряда для встречи с лучшей подругой. Переодеваясь, расчесывая волосы и подкрашивая ресницы, я отчаянно кусала губы и дергала себя за пальцы не находя сил справиться с волнением. Грудь сотрясали различные бурные чувства: восторг, тоска, любовь.
Какие слова сказать ей первым делом? Как просить ее слушать меня, если она не пожелает даже глядеть в мою сторону? Как стереть из ее памяти факт моего предательства, как залатать причиненные мною раны, как вернуть ей веру в истинную и крепкую дружбу...?! Как убедить гордую Аврору в том, что я люблю ее не менее, чем в прежние дни...?
Подготовившись к встрече, я трусливо спряталась в саду.
Когда постучали в дверь, я замерла и уставилась на дом, силясь сообразить, кто это может быть. Я не слышала подъезжающего автомобиля, стало быть...? Тем временем, стук раздался снова и мне пришлось поторопиться.
Сосед, конечно.
- Миссис Паллетт, я- Вы в порядке? - мое побледневшее лицо здорово встревожило мистера Маршалла, - Вы отдыхали? Я разбудил вас?
- О, нет-нет, - прошептала я, задыхаясь от облегчения, - Не обращайте внимания. Вы поздороваться зашли? Проходите.
- Вообще-то, я кое-что принес вам, - он приподнял ведро и небольшую корзину.
- Кукуруза, - сконфуженно кивнула я, - Спасибо.
- Ее в теплицах на ферме недалеко отсюда выращивают, не смущайтесь, - сосед тепло улыбнулся и погладил мое плечо, - Попробуйте-ка молока, пока я помогу вам с кукурузой.
Мы оказались на кухне, где мистер Маршалл принялся ловко управляться с кастрюлей и початками, а я завороженно наблюдала за его ловкими руками и с интересом слушала его рассказы о зиме в этих краях, о ветреных штормах и перебоях с электричеством. На кухне сосед управлялся так же мастерски, как и на ферме, в конюшне и поле — сказывалась одинокая, холостяцкая жизнь. Его уверенные действия вызывали у меня неподдельный интерес и почти гипнотизировали.
- Мне, может, конечно, и не понять этого, мадам Паллетт, я ведь всю жизнь здесь прожил... - начал он, не глядя в мою сторону, - Но все-таки, скажите мне, отчего вам милее жизнь в большом городе? Это просто привычка? Или там вам проще делать большие деньги?
- Да мне, в общем-то, все 'гавно где жить, мисте'г Ма'гшалл, - вздохнула я, озвучив честный ответ, который на пару мгновений повис в воздухе, - Деньги тут никакой 'голи не иг'гают...
- Вы это серьезно? - сосед резко развернулся и так пронзительно посмотрел на меня, что мне стало неловко.
Я лишь кивнула в ответ, но он продолжал смотреть на меня.
- Очень вкусное молоко.
- Да, - хрипло согласился он, отворачиваясь, - Очень вкусное. Это потому, что я корову грушами кормлю.
- Неужели? - рассмеялась я, чувствуя, как неясное напряжение спадает.
Усевшись рядышком за обеденным столом, мы принялись лакомиться молоком и обсуждать всякие бытовые мелочи, вроде сложностей с кухонной печкой, проблему отсутствие подвала и тонкости ухода за пионами, наслаждаясь при этом аппетитным запахом варившейся кукурузы. Чудесный момент непринужденной и приятной беседы был испорчен звуком подъезжающего автомобиля. Мистер Маршалл нахмурился и спросил что-то, заметив, как побледнели мои щеки и задрожали руки.
Молча поднявшись, я вышла из кухни в холл, а после краткого дыхательного упражнения (здорово смутившего соседа), распахнула входную дверь и вышла на крыльцо.
Это был Дэниэл. Быстро выбравшись из машины, он открыл заднюю дверь и поднял на руки Чарли. Моего Чарли.
Кривя лицо в недовольстве, он обошел автомобиль и выпустил следующего пассажира — Флоренс.
Последней на залитую солнцем лужайку ступила элегантная, стройная дама в шляпке — доктор Лэнгфилд. Моя бывшая свекровь.
Пихнув Дэниэла в спину и велев ему опустить Чарли на землю, она изящно вскинула руку в воздух в приветственном жесте, после чего позвала немного дезориентированных и смущенных детей и указала в мою сторону, сообщив им, что меня нужно срочно обнять.
Они бросились ко мне. Оба. Флоренс неслась со всех ног, вереща и сотрясая в руках какое-то несчастное животное, а Чарли бежал осторожнее, то и дело поглядывая себе под ноги.
Я сцепила зубы, чтобы не разреветься. Малыш широко улыбался, на его маленьком ушке красовался ярко-зеленый слуховой аппарат, а на носу блестели очки. Только стрижка его не изменилась, разве что, может, сделалась чуть аккуратнее.
- Пап! - радостно воскликнул мальчик, обнимая меня руками уже не так сильно напоминающими тонкие веточки.
- Щенок! Это мой щенок! - визжала Флоренс, врезаясь в нас с Чарли, - Докто'г Дэни купил мне! Это мой щенок!
Девочка прижалась лицом к моему животу, а свободной рукой крепко обняла «брата». Щенок золотистого ретривера лизнул мою руку. Я не могла произнести ни слова, боялась даже поднять глаза, ужасно смущаясь своих эмоций. А когда послышались шаги бывшего мужа, я дернулась в надежде повернуться к нему спиной, несмотря на то, что уже задыхалась от огромного чувства благодарности и больше всего хотела сердечно и крепко обнять его.
- Доб'гый день, - пискнула я, не решаясь поднять мокрые глаза. Дети продолжали обнимать меня.
Тень Дэниэла кратко кивнула.
- Дорогая моя! - свекровь немедленно заключила меня в объятия, успев при этом смахнуть с моих алых щек слезы, - Сюрприз! Ты не можешь злиться на меня, как этот негодяй! Я знаю, что не должна была держать тебя в неведении, но мне так хотелось, чтобы ты отдохнула! К тому же, мне очень хотелось помочь тебе, милая.
Конечно, она имела ввиду помощь с Чарли. Судя по слуховому аппарату и очкам, она посетила с ним кое-каких специалистов, чтобы облегчить мне задачу.
- И я никуда не уеду! - несколько угрожающе прошептала она мне на ухо, злорадно при этом ухмыльнувшись, - Теперь тут будет гораздо веселее!
p.s. не серчайте, друзья. спасибо вам!
Часть вторая.
Dead Man's Bones – In The Room Where You Sleep
Про таких как я говорят, что истинной преданности, любви и веры в моем злом сердце никогда и не было, ведь жизненные испытания я встречаю резким отказом от Господа, и считаю себя избранной, достойной безусловной божьей любви и защиты, раз уж позволила себе когда-то снизойти до разговоров и молитв к Нему. Вот уж не знаю. Пускаясь в попытки анализировать свои чувства, я дошла до ограды и тут же переключилась на размышления о хозяйственном магазине.
Чтобы вернуться в Марблмаунт, мне необходимо было обратиться к тетушке бывшего мужа и одолжить у нее старый автомобиль. Несмотря на оскорбление нанесенное мною ее любимому племяннику, тётя Анжела на меня не гневалась и обид не таила. Вероятно потому, что когда-то я самоотверженно отправилась на смерть, в надежде спасти ее дочь — Элли. И несмотря на то, что это не я стала героем вытащившим девочку из передряги, Анжела и сама Элли всегда помнили о моей глупой отваге. Эта тетушкина благодарность вечно вызывала массу неловкостей между нами, но только не в этот раз.
Она улыбалась, гладила мои волосы, называла «малышкой» и радовалась моему временному переезду в Вашингтон. Конечно, тетя помогла мне.
Вернулась я в приподнявшемся настроении вызванным приятной погодой, ласковым обращением Анжелы и «встречей» с любимым папой. Ванесса поначалу перепугалась заметив чужой автомобиль на дорожке, а я встревожилась не увидев машины доктора Лэнгфилда. Неужели он еще не приехал?
- Мэри! Привет! - радостно улыбалась невеста Дэниэла. Одета она была в строгое черное платье с белым кружевным воротничком, а в руках несла пирог.
- Куда это ты? - буркнула я вместо приветствия, оглядывая ее с головы до ног.
- Ох, трагедия! - с грустью покачала головой Ванесса, - Сегодня похороны супруга одной местной жительницы. Мистер Маршалл намекнул мне, что было бы очень хорошо принести соболезнования. Пожилая женщина осталась совсем одна.
- Так поздно? - сконфуженно огляделась я, пытаясь найти на пыльной дороге признаки траурной процессии, катафалк или что-то в этом роде.
- Похороны были утром, но я узнала об этом пару часов назад, когда ходила в магазин, - невеста бывшего мужа понизила голос и опустила глаза, как бы стыдясь за свою неосведомленность о событиях в городке, - Вот я и решила занести пирог от нас.
- Я могу поехать с тобой, - вызвалась зачем-то я.
- Да уж, съезди вместо меня! - рассмеялась Ванесса положив ладонь на мое плечо, - Я шучу. Нет, серьезно, Мэри, по-моему с тебя уже достаточно похорон.
Я кивнула и пожала плечами, не желая обсуждать поездку.
- Дэниэл не п'гиезжал? - вспомнила я уже на крыльце.
- Он сообщил, что прибудет утром. Сказал, что важные дела, - просто отозвалась Ванесса.
Задумчиво кивнув, я развернулась и тут Ванесса окликнула меня.
- Странное дело, Мэри. После вашего отъезда я провела генеральную уборку в нашей спальне и ванной комнате, и вскоре заметила кое-что необычное, - начала Ванесса нерешительно, - Приняв ванну, я обнаружила на запотевшем зеркале рисунки и буквы. Цветочки, домик... странное это, ведь я и зеркало до этого протерла...
- А что написано было?
- «Мама».
Оказавшись дома, я, наверное впервые за эти каникулы, испытала острую тоску по некоторым удобствам жизни большого города. Все дело в том, что живот у меня протяжно ныл и бурчал от голода, а никакой готовой еды глупая Ванесса для нас, усталых путников, не приготовила. Только лишь запах свежеиспеченного вишневого пирога витал в темной кухне, угрожая вызвать у меня голодный обморок. Браться за готовку ужасно не хотелось, поэтому я то и дело сокрушалась из-за невозможности заказать что-нибудь готовое на дом. Но в Марблмаунте такой каприз исполнить никак нельзя, по причине отсутствия здесь даже самых примитивных харчевен.
Поставив на плиту кастрюлю с рисом, я принялась тешиться вином и перебирать документы моего подопечного - маленького Чарли Уитмана.
К плохим копиям полицейских заключений об опросе свидетеля (меня), об осмотре места преступления и аресте негодяя (папаши мальчика), прилагалось потрепанное свидетельство о рождении ребенка. Драная и запятнанная бумажка впитала в себя все смрадные запахи того места, где бедный Чарли был вынужден обитать годами, и вид имела такой, что вряд ли уже и считалась документом.
В полиции сделали запрос на восстановление свидетельства, поскольку разобрать буквы не представлялось возможным, но полагалось ожидать какое-то время прежде чем я получу какую-то информацию о родителях ребенка, о месте рождения и прочем. Мучитель и преступник (отец) утверждал, будто мать Чарли умерла, поскольку страшно болела уже во время беременности. Подробности мне пока не были известны.
Однако, кое-что вполне четко читалось на замызганной бумажке — дата рождения. Полупрозрачные цифры заставляли мое сердце трепетать от восторга, а глаза увлажняться. Оказывается, Чарли родился для меня, как подарок мне, в день моего рождения — двенадцатого апреля. Это ли не знак?
Рис получился изумительным. Душистый и пряный, чуть острый, с ярким вкусом морских продуктов и с терпким ароматом зелени и чеснока.
Важно отметить, что с возрастом я перестала бояться насекомых, змей, крыс и прочих паразитов вызывающих глубокий ужас у большинства нежных дам. Заметив в доме паука, я вовсе не верещу словно пожарная сирена и не забираюсь с ногами на торшер, хотя, должна признать, симпатии все эти «прелестные» зверушки тоже не вызывают.
Другое дело — креветки. Едва заметив на на тарелке блюдо с этими мерзкими закорючками, я, равно как и моя подруга Аврора, превращаюсь в припадочную истеричку: икринки и черные глазки этих гаденышей ужасно пугают меня и вызывают одно желание - протяжно вопить и ногами отбиваться от стола с поданными розовыми уродцами.
Но во время сегодняшней готовки, сложный внутренний мир креветок не вызвал у меня никаких особенных переживаний.
Вот уж странность.
Покончив с ужином, я любовно принюхивалась к своим кастрюлькам, чувствуя, как рот снова наполняется слюной. На добавку я не решилась лишь по одной причине: рис получился таким вкусным, что мне захотелось щегольнуть своим кулинарным мастерством перед «соседями» и дать им понять, что если вдруг я решу провозгласить себя лучшим в истории кулинаром - это будет справедливо.
Удерживая себя от новых набегов на кухню, я решила отвлечься проникновением в спальню бывшего мужа и его подружайки, чтобы покопаться в их пожитках. Вещи Ванессы интереса у меня не вызвали, а вот ящики с личными вещами Дэниэла заставляли меня дрожать от любопытства. А что в этом такого, собственно? Это же мой бывший муж.
В ящике стола покоились рабочие тетради, флешки, батарейки и всякая канцелярская ерунда — ничего интересного. В ящике прикроватной тумбочке скрывались блокноты с записями, каких у Дэниэла всегда было великое множество. За весь период нашего супружества я подарила ему штук двадцать разных тетрадей, ежедневников и записных книжек, в которые он выписывал интересные мысли и цитаты из книг, записывал напоминания, рассуждал, секретничал сам с собой (особо секретное — информацию о подарках для меня, он писал на испанском, зная, что с языком у меня неважно), а так же вносил разные медицинские важности из учебников, когда под рукой не было конспекта. Рядом с блокнотами в ящике лежали шариковые ручки (пишущая, наверняка, всего одна), наручные часы, кусок мыла и пистолет. В общем, тоже мало интересного.
Самой интересной, действительно поразившей меня находкой оказалась завернутая в носовые платочки пачка презервативов.
Зачем им презервативы?
Разочарованная, я развернулась, чтобы покинуть спальню, но в последний момент вытянула руку и схватила с одеяла какую-то книгу. Чтиво Ванессы, скорее всего.
«Призрак бухты похоти».
Гаденько захихикав, я прижала книжонку к груди и вышла из комнаты, тихо закрыв за собой дверь.
Остаток теплого вечера и часть ветреной ночи я намеревалась провести с загадочным Призраком в одном удивительном месте — в бухте похоти. Изначально это планировала сделать Ванесса: судя по закладке в середине книге, страстный Призрак уже давно ласкает своим огненным жалом ее драгоценную жемчужину; я решила, что не будет ничего преступного, если я одолжу ее воображаемого любовника на один вечерок.
Предвкушая приятное и волнительное времяпрепровождение, я запаслась сырными палочками, сливочными помадками и кружкой ароматного какао.
Книга оказалась нудной и скучной, но я продолжала пытать себя этим бесконечным перечнем достоинств главной героини, надеясь на то, что скоро появится главный герой и сумеет показать этой знатной и породистой дурочке всю красоту космоса (не покидая при этом постели). Ванесса тем временем, конечно, уже вернулась домой и тихо бродила из комнаты в комнату, должно быть смущаясь и не решаясь зайти ко мне с вопросом о своей позорной книжонке.
Очень скоро я заснула, нежно обнимая разочаровавшую меня историю. Волнующих моментов, включающих в себя его горячее мужское начало и ее нежные лепестки, я так и не дождалась, но засыпала с мыслью, что вот-вот, на следующей странице они заполнит все ее благородные отверстия и все такое...
Странно, но не смотря на славный вечер, хорошее настроение и растущее приятное возбуждение от ожидания пикантных сцен в романе, сон мне приснился просто кошмарный.
Я категорически запрещаю себе вспоминать все те ужасы, что привели меня к разводу. Ни одной секунды я не потратила на воспоминания о том времени, на анализирование событий, на размышления вроде «а если бы...». Любое, даже самое незначительное напоминание о тех чудовищных днях и часах проведенных в темноте, в клетке из собственного тела, в заключении у своих страхов, вызывают у меня то панику, то ступор.
Но над сновидениями у меня нет никакой власти. Подсознание, если ему так захочется, может засунуть меня в самую гущу тех страшных событий, может проиграть для меня худшие сценарии, может даже перенести ужас прошлого на мое настоящее...
Я ничто.
Я просто часть океана отчаяния, печали и страха. Я — не твердое. Я текучее. Холодное.
У меня нет никакой определенной формы. Я смотрю в зеркало и вижу нечто расплывающееся, бесформенное, склизкое и влажное. На тумбочке вибрирует телефон, на экране высвечивается родное, улыбающееся лицо (какого-то) врача. Я вытягиваю что-то бледно-серое и смахиваю этим аппарат на пол, просто чтобы убедится в том, что я — предмет, материя, существо. За треском следует тишина.
Внутри кричит Мэри. Она хочет, чтобы это кончилось. Она хочет выбраться наружу.
Я слышу и чувствую ее, но через секунду забываю о том, что слышала. И так ежесекундно. Я каждую секунду вздрагиваю от ее отчаянных криков. Мой страх нескончаем.
- Ты вздумала бороться со мной? Многие пытались, Мэри, ты знаешь это... - ласково говорит кто-то новый, заставляя меня успокоительно поглаживать верхнюю часть, там где у людей волосы, - Забудь об этом. Ты знаешь, что не можешь бороться с тем, что внутри тебя. Я здесь. В твоей голове.
Мэри почему-то возражает. Голос утверждает, что он — человек, друг. Любимый. Любовь. Ее большая любовь. А Мэри кричит в ответ, будто он — болезнь. Шизофрения. Шизофрения отвечает смехом.
Мне страшно, потому что я ничего не понимаю.
- Я всегда выигрываю Мэри. Я никогда не проигрывал. Я лучший во всем.
Я знаю. Все знают.
Дьявол азартен до побед.
Распахнув глаза, я сконфуженно уставилась на потолок, спросонья не сразу распознав в розовых полосах красивые лучи рассветного солнца. Приветственно чирикали утренние пташки, приятно негодовала Ванесса шикая на кого-то во дворе (вероятно, енот забрался в сад). Вытянув руку, я ловко схватила с тумбочки книгу и тут же вперилась глазами в буквы, надеясь поскорее забыться историей и не вспоминать свой жуткий сон, хотя сильнее всего мне хотелось встать и бегом бежать в уборную по малой нужде.
Как и положено идеальному мужчине, Похотливый Призрак спас меня, сумев перекинуть думы мои в приятное русло. Долгожданное случилось: Призрак с потолка прыгнул на прекрасную, ничего не подозревающую Маркизу, и тут же принялся беспощадно рвать ее атласные панталоны и страстными лобзаниями затыкать источник чудовищного визга — пухлый, чувственный рот жертвы. Я принялась хохотать так громко, что в одно мгновение забыла сон грозящий испортить мне целый день.
Спустя кое-какое время сдерживать нужду стало невыносимо и мне пришлось подняться с кровати.
Вернуться в постель и валяться до полудня мне было стыдно, поэтому я чинно спустилась в сад и устроилась там, в надежде почитать еще немного, наслаждаясь свежим воздухом и пением птиц.
- О, - квакнула я, заметив Ванессу гуляющей между кустов черной смородины, - Я вчера похитила твою книгу. Зашла в вашу спальню за ватной палочкой и очень заинте'гесовалась.
- А я вчера ее обыскалась. Забыла где оставила и решила, что ты нашла и убрала на какую-нибудь полку, - Ванесса смущенно пожала плечами и улыбнулась мне, - Хотела зайти, но решила, что ты спишь и не стала мешать.
Я кивнула и крепче прижала книгу к своей груди.
- Уходишь? - нахмурилась я, заметив в руках женщины ключи от машины.
- Да, в магазин. Дэни звонил и просил приготовить плотный обед. Может, Аврора в гости приедет...? Не знаю.
Аврора! Вот так новости!
Выпроводив Ванессу и благословив ее решение о готовке лукового супа, я бросилась к себе и тут же нырнула в гардероб в поисках наиболее торжественного наряда для встречи с лучшей подругой. Переодеваясь, расчесывая волосы и подкрашивая ресницы, я отчаянно кусала губы и дергала себя за пальцы не находя сил справиться с волнением. Грудь сотрясали различные бурные чувства: восторг, тоска, любовь.
Какие слова сказать ей первым делом? Как просить ее слушать меня, если она не пожелает даже глядеть в мою сторону? Как стереть из ее памяти факт моего предательства, как залатать причиненные мною раны, как вернуть ей веру в истинную и крепкую дружбу...?! Как убедить гордую Аврору в том, что я люблю ее не менее, чем в прежние дни...?
Подготовившись к встрече, я трусливо спряталась в саду.
Когда постучали в дверь, я замерла и уставилась на дом, силясь сообразить, кто это может быть. Я не слышала подъезжающего автомобиля, стало быть...? Тем временем, стук раздался снова и мне пришлось поторопиться.
Сосед, конечно.
- Миссис Паллетт, я- Вы в порядке? - мое побледневшее лицо здорово встревожило мистера Маршалла, - Вы отдыхали? Я разбудил вас?
- О, нет-нет, - прошептала я, задыхаясь от облегчения, - Не обращайте внимания. Вы поздороваться зашли? Проходите.
- Вообще-то, я кое-что принес вам, - он приподнял ведро и небольшую корзину.
- Кукуруза, - сконфуженно кивнула я, - Спасибо.
- Ее в теплицах на ферме недалеко отсюда выращивают, не смущайтесь, - сосед тепло улыбнулся и погладил мое плечо, - Попробуйте-ка молока, пока я помогу вам с кукурузой.
Мы оказались на кухне, где мистер Маршалл принялся ловко управляться с кастрюлей и початками, а я завороженно наблюдала за его ловкими руками и с интересом слушала его рассказы о зиме в этих краях, о ветреных штормах и перебоях с электричеством. На кухне сосед управлялся так же мастерски, как и на ферме, в конюшне и поле — сказывалась одинокая, холостяцкая жизнь. Его уверенные действия вызывали у меня неподдельный интерес и почти гипнотизировали.
- Мне, может, конечно, и не понять этого, мадам Паллетт, я ведь всю жизнь здесь прожил... - начал он, не глядя в мою сторону, - Но все-таки, скажите мне, отчего вам милее жизнь в большом городе? Это просто привычка? Или там вам проще делать большие деньги?
- Да мне, в общем-то, все 'гавно где жить, мисте'г Ма'гшалл, - вздохнула я, озвучив честный ответ, который на пару мгновений повис в воздухе, - Деньги тут никакой 'голи не иг'гают...
- Вы это серьезно? - сосед резко развернулся и так пронзительно посмотрел на меня, что мне стало неловко.
Я лишь кивнула в ответ, но он продолжал смотреть на меня.
- Очень вкусное молоко.
- Да, - хрипло согласился он, отворачиваясь, - Очень вкусное. Это потому, что я корову грушами кормлю.
- Неужели? - рассмеялась я, чувствуя, как неясное напряжение спадает.
Усевшись рядышком за обеденным столом, мы принялись лакомиться молоком и обсуждать всякие бытовые мелочи, вроде сложностей с кухонной печкой, проблему отсутствие подвала и тонкости ухода за пионами, наслаждаясь при этом аппетитным запахом варившейся кукурузы. Чудесный момент непринужденной и приятной беседы был испорчен звуком подъезжающего автомобиля. Мистер Маршалл нахмурился и спросил что-то, заметив, как побледнели мои щеки и задрожали руки.
Молча поднявшись, я вышла из кухни в холл, а после краткого дыхательного упражнения (здорово смутившего соседа), распахнула входную дверь и вышла на крыльцо.
Это был Дэниэл. Быстро выбравшись из машины, он открыл заднюю дверь и поднял на руки Чарли. Моего Чарли.
Кривя лицо в недовольстве, он обошел автомобиль и выпустил следующего пассажира — Флоренс.
Последней на залитую солнцем лужайку ступила элегантная, стройная дама в шляпке — доктор Лэнгфилд. Моя бывшая свекровь.
Пихнув Дэниэла в спину и велев ему опустить Чарли на землю, она изящно вскинула руку в воздух в приветственном жесте, после чего позвала немного дезориентированных и смущенных детей и указала в мою сторону, сообщив им, что меня нужно срочно обнять.
Они бросились ко мне. Оба. Флоренс неслась со всех ног, вереща и сотрясая в руках какое-то несчастное животное, а Чарли бежал осторожнее, то и дело поглядывая себе под ноги.
Я сцепила зубы, чтобы не разреветься. Малыш широко улыбался, на его маленьком ушке красовался ярко-зеленый слуховой аппарат, а на носу блестели очки. Только стрижка его не изменилась, разве что, может, сделалась чуть аккуратнее.
- Пап! - радостно воскликнул мальчик, обнимая меня руками уже не так сильно напоминающими тонкие веточки.
- Щенок! Это мой щенок! - визжала Флоренс, врезаясь в нас с Чарли, - Докто'г Дэни купил мне! Это мой щенок!
Девочка прижалась лицом к моему животу, а свободной рукой крепко обняла «брата». Щенок золотистого ретривера лизнул мою руку. Я не могла произнести ни слова, боялась даже поднять глаза, ужасно смущаясь своих эмоций. А когда послышались шаги бывшего мужа, я дернулась в надежде повернуться к нему спиной, несмотря на то, что уже задыхалась от огромного чувства благодарности и больше всего хотела сердечно и крепко обнять его.
- Доб'гый день, - пискнула я, не решаясь поднять мокрые глаза. Дети продолжали обнимать меня.
Тень Дэниэла кратко кивнула.
- Дорогая моя! - свекровь немедленно заключила меня в объятия, успев при этом смахнуть с моих алых щек слезы, - Сюрприз! Ты не можешь злиться на меня, как этот негодяй! Я знаю, что не должна была держать тебя в неведении, но мне так хотелось, чтобы ты отдохнула! К тому же, мне очень хотелось помочь тебе, милая.
Конечно, она имела ввиду помощь с Чарли. Судя по слуховому аппарату и очкам, она посетила с ним кое-каких специалистов, чтобы облегчить мне задачу.
- И я никуда не уеду! - несколько угрожающе прошептала она мне на ухо, злорадно при этом ухмыльнувшись, - Теперь тут будет гораздо веселее!
p.s. не серчайте, друзья. спасибо вам!
Helgaleinchen
Гуру
Уже очень поздно, и я не способна на развернутый отзыв, поэтому просто скажу: огромное спасибо вам, дорогие Марат и Джана!
Voidwraith
Новичок
Очень ждала и безумно рада, что вы вернулись, вот просто вместо тысячи слов. Не бросайте нас больше, пожалуйста.
На удивление легко читать даже с таким малым количеством иллюстраций. Нет, правда, стиль у вас отличный, не буду врать, что текст совсем не нуждается в "причесывании", но с образностью и индивидуальностью (которой нет у очень многих авторов-любителей) все более чем в порядке. Рост со времен "Фанатки" очень заметный. Хотя что уж там, "Фанатка" тоже написана здорово, но по-другому.
Меня вот, напротив, больше интересует на данный момент мужская половина героев: Чарли загадочен настолько, насколько вообще может быть маленький мальчик, мистер Маршалл явно еще сыграет какую-то роль, кроме доброго-соседа-приносящего-вкусняшки, а Дэни - это просто Дэни. Серии от него пока читать интереснее, в них, кажется, больше действия. Хотя сам он тот еще молодец. По-моему, ясно видно, что раскрыть хранимую Отем тайну и получить повод оправдать и простить Мэри для него куда важнее, чем соединиться в браке с Ванессой, а по отношению к последней это весьма некрасиво.
У меня сложилось впечатление, что Дэниэл (сознательно или спонтанно) хочет вернуть детей в особняк именно ради Мэри. И если с Чарли тут никаких преград, он уже часть семьи Лэнгфилдов, то похищение Флоренс... как Дэни объяснил это родителям? "Я тут подумал, как-то пустовато у нас в особняке, давайте созовем всех родных и украдем пару детей, хорошая идея, мам?"
Это правда интересно, если серьезно. И особенно интересно, почему Мария не поставила сына на горох, а решила присоединиться к общежитию в Марблмаунте.
В сериях от Мэри при этом больше отсылок к загадкам сериала. Ее стало жаль, она здесь такая одинокая. С одной стороны, ей вроде бы вполне привычна и удобна эта роль (тут невольно вспоминается Вшивая, которая уединялась с плеером в туалете), с другой - чувствуется, что осталось много вопросов, которые ей в одиночку не разрешить. И с ними она приходит на могилу к отцу. Удивило, кстати, что его смерть Мэри считает не случайной - может быть, у нее есть основания думать, что это как-то связано с ее сумасшествием последнего года брака?
Мистер Шизофрения, которого она видит во сне - это существующий персонаж или ее глюк? Вот тут без картинок уже не догадаешься. Первое, что приходит в голову - какой-то врач-психиатр, преследующий дурные цели, но не помню, упоминалось ли в сериях от Дэни, что он показывал жену врачу. Вроде бы такого не было, надо перечитать. Можно подумать также на ???-персонажа, но он же у нас, кажется, патологоанатом, хотя ничто не мешает талантливому человеку работать по разным направлениям, угу.
То есть, получается, Мэри была под чьим-то влиянием в тот год. Не просто же так она сошла с ума и затем излечилась? Хотя бывали и случаи, когда шизофрения (если это вообще она, по описаниям похоже, но так же это могут быть и какие-то наркотики) проходила без следа, как пример - Барбара О'Брайен, которая еще и написала об этом книгу.
Жалко, что на иллюстрациях мы не увидели Лору. Но вроде бы где-то упоминалось, что это она - блондинка из ???-эпизода, которую приняли сначала за Ванессу, потом за медсестру Кэрол. Может, как-нибудь еще покажете ее, хотя бы на арте?
Кстати, про Кэрол: я как-то уже спрашивала, почему Дэни во второй серии называет ее "новенькой", но она при этом мелькает и во флэшбэке (отдает ему конверт)? Это подозрительно.
Спасибо за серии, ваша история не только цепляет, но и дает пищу на подумать, а это всегда здорово.
На удивление легко читать даже с таким малым количеством иллюстраций. Нет, правда, стиль у вас отличный, не буду врать, что текст совсем не нуждается в "причесывании", но с образностью и индивидуальностью (которой нет у очень многих авторов-любителей) все более чем в порядке. Рост со времен "Фанатки" очень заметный. Хотя что уж там, "Фанатка" тоже написана здорово, но по-другому.
Меня вот, напротив, больше интересует на данный момент мужская половина героев: Чарли загадочен настолько, насколько вообще может быть маленький мальчик, мистер Маршалл явно еще сыграет какую-то роль, кроме доброго-соседа-приносящего-вкусняшки, а Дэни - это просто Дэни. Серии от него пока читать интереснее, в них, кажется, больше действия. Хотя сам он тот еще молодец. По-моему, ясно видно, что раскрыть хранимую Отем тайну и получить повод оправдать и простить Мэри для него куда важнее, чем соединиться в браке с Ванессой, а по отношению к последней это весьма некрасиво.
У меня сложилось впечатление, что Дэниэл (сознательно или спонтанно) хочет вернуть детей в особняк именно ради Мэри. И если с Чарли тут никаких преград, он уже часть семьи Лэнгфилдов, то похищение Флоренс... как Дэни объяснил это родителям? "Я тут подумал, как-то пустовато у нас в особняке, давайте созовем всех родных и украдем пару детей, хорошая идея, мам?"
Это правда интересно, если серьезно.
И особенно интересно, почему Мария не поставила сына на горох, а решила присоединиться к общежитию в Марблмаунте.В сериях от Мэри при этом больше отсылок к загадкам сериала. Ее стало жаль, она здесь такая одинокая. С одной стороны, ей вроде бы вполне привычна и удобна эта роль (тут невольно вспоминается Вшивая, которая уединялась с плеером в туалете), с другой - чувствуется, что осталось много вопросов, которые ей в одиночку не разрешить. И с ними она приходит на могилу к отцу. Удивило, кстати, что его смерть Мэри считает не случайной - может быть, у нее есть основания думать, что это как-то связано с ее сумасшествием последнего года брака?
Мистер Шизофрения, которого она видит во сне - это существующий персонаж или ее глюк? Вот тут без картинок уже не догадаешься. Первое, что приходит в голову - какой-то врач-психиатр, преследующий дурные цели, но не помню, упоминалось ли в сериях от Дэни, что он показывал жену врачу. Вроде бы такого не было, надо перечитать. Можно подумать также на ???-персонажа, но он же у нас, кажется, патологоанатом, хотя ничто не мешает талантливому человеку работать по разным направлениям, угу.
То есть, получается, Мэри была под чьим-то влиянием в тот год. Не просто же так она сошла с ума и затем излечилась? Хотя бывали и случаи, когда шизофрения (если это вообще она, по описаниям похоже, но так же это могут быть и какие-то наркотики) проходила без следа, как пример - Барбара О'Брайен, которая еще и написала об этом книгу.
Жалко, что на иллюстрациях мы не увидели Лору. Но вроде бы где-то упоминалось, что это она - блондинка из ???-эпизода, которую приняли сначала за Ванессу, потом за медсестру Кэрол. Может, как-нибудь еще покажете ее, хотя бы на арте?
Кстати, про Кэрол: я как-то уже спрашивала, почему Дэни во второй серии называет ее "новенькой", но она при этом мелькает и во флэшбэке (отдает ему конверт)? Это подозрительно.
Спасибо за серии, ваша история не только цепляет, но и дает пищу на подумать, а это всегда здорово.
Voidwraith
Новичок
Savona, в четырнадцатой серии называют место назначения - Медфорд. Салем (который в Орегоне, конечно) как раз по пути.
Made With Love
Постоялец
Напомнила Мэри
.
nati
Участник
SnowWhite,
Это радует))) Потому что прочитав три главы, вошла во вкус и очень хочется продолжения!
Пока читала, то и дело возникали вопросы или догадки, всё думала, дочитаю и спрошу...а когда закончила, как то всё потерялось, только одно общее впечатление, что уже скоро выяснится её интересное положение и какой то внутренний мандраж предвкушения)))
Отлично написано!
Это радует))) Потому что прочитав три главы, вошла во вкус и очень хочется продолжения!
Пока читала, то и дело возникали вопросы или догадки, всё думала, дочитаю и спрошу...а когда закончила, как то всё потерялось, только одно общее впечатление, что уже скоро выяснится её интересное положение и какой то внутренний мандраж предвкушения)))
Отлично написано!
Thalia Garden
Новичок
Какое ж счастье вновь заходить в тему и знать, что прода появится не "когда-нибудь", а совсем скоро. Вот просто неописуемый трепет испытала, увидев обновление) Спасибо вам, любимые авторы, за то, что всё-таки вернулись Уверена, вы сделали чуть счастливее множество людей 
Уверена, вы сделали чуть счастливее множество людей 
![[Lies]](/data/avatars/s/0/59.jpg?1744723881){kind=avatar}
