Часть вторая.
Часть вторая.
Ариана Петит.
Despistaos - Un beso y nada mas
Как? Как она узнала, что меня убивает именно французское окружение? Почему она не подумала, что причиной моих истерик могли стать воспоминания, шок после похищения, кошмары или еще какое-нибудь дерьмо...? Как она догадалась, что я хочу уехать?
Моя бабушка — супергерой. Суперчеловек. Эмпат, телепат, если хотите. Я чувствую настоящую семейную связь между нами, защиту, любовь, заботу, чего редко чувствовала дома, рядом с мамой и папой. Везде, где была бабушка, был уют, тепло и дом.
Напоминает Эйдана немного, нет? Кроме дара дарить мне душевный покой, радость, счастье, ощущение безопасности, они обладали огромным терпением к моей эмоциональной ограниченности и неумению высказывать свои чувства.
Еще одно сходство удивило меня. Бабушка, будучи большой модницей, равнодушно отнеслась к моему потрепанному виду и больше волновалась за мое психическое здоровье и наличие всех конечностей. Так же и Эйдан, будто бы не замечал, что я выгляжу словно воскресший мертвец. Тогда я тоже не сильно задумывалась о своем внешнем виде, но сейчас, спустя пару дней, мне стыдно. Осунувшееся, серое лицо, гнездо на голове и самое-самое ужасное — после пыток в сарае меня никто не помыл. Медсестры лишь обтерли меня влажными тряпочками, чтобы убрать следы грязи и крови. Никакой горячей воды и мыла... гребанный ужас.
- Что с кавалером?
Я же говорила. Бабушка читает мои мысли.
- Эм... все в порядке...
- Он звонил тебе? - она наклонилась ближе.
- Ты выбросила мой телефон, ба...
Да, она выбросила мой телефон. Увидев аппарат в моих руках, она снова убила взглядом маму, после чего спросила «что это еще за мусор?!» и бросила телефон в ближайшее мусорное ведро.
- Ах да... прости меня, я очень разозлилась. Нужно было тогда подумать, что в этой старой штуке хранится что-то важное для тебя... Ты можешь позвонить ему с моего телефона, пока мы не купим тебе новый, - предложила она.
- Я не хочу, - улыбнулась я, - Попозже.
Я стесняюсь. После последней ночи, особенно.
Да и номер придется узнавать у шефа, а мы, должно быть, уже порядком достали его...
Черт. Я подожду один день, чтобы дать шефу время забыть о наших наглостях, а потом уже попрошу связать меня с Эйданом, ага?
Хорошо.
Скоро мы оказались в доминиканском аэропорту, где я нервно хихикала предвкушая жизнь под пальмовыми листьями и жареные кокосы на завтрак обед и ужин. Но, к сожалению, тетушка Сесилия жила более чем цивилизованно. После увиденных мной скромных домиков и каких-то пляжных лачуг, ее дом меня сильно впечатлил. Огромный сад с виноградником, орхидеями, персиковыми и манговыми деревьями привел меня в настоящий восторг (и напомнил видение о колодце. Почти тот же запах и тот же зной...). В тени висел гамак и я еле удерживалась от того, чтобы умолять тетю поселить меня в этом райском уголке под открытым небом. Но она поселила меня в одну из гостевых спален, куда в течении первого дня без конца наведывался огромный, темнокожий парень-прачка. Он на ломанном английском спрашивал меня про белье и предлагал погладить все мои шмотки, на что я отвечала «нет, спасибо» - таким тоном, будто он не белье погладить предложил, а порезвиться с ним и его темнокожими, голыми друзьями в каком-нибудь ближайшем водопаде.
Со странными посетителями моей комнаты было еще не покончено. Следующим был Хулио — местный фельдшер с большими, теплыми руками и каким-то грустным, блуждающим взглядом. Он быстро тараторил по-испански, но практически никогда не смотрел никому в глаза, что безумно любили обсуждать бабушка и тетя Сесилия.
Зато он просто чудесно обрабатывал мои раны, хотя сначала мне показались подозрительными все те горячие мази, что он приносил. Должно быть из-за странного цвета и резкого запаха трав.
Но лечение оказалось действенным, уже через пару дней Хулио разрешил мне спать на спине, мыться с мылом самостоятельно и даже купаться...
На этом, конечно, наши встречи не окончились. Он сказал приходить к нему каждое утро на новую обработку и я с радостью согласилась. Даже сказала, что буду приходить без бабушки. Должно быть меня черт дернул это ляпнуть, ведь путешествие в одиночку в чужой стране — весьма рискованное дело даже для обычной девчонки, чего уж там говорить обо мне - депрессивной пациентке психбольницы.
Я не прятала свои волосы и даже не скрывала шрамы. Дело в том, что в самый первый день в Доминикане, я увидела в магазине девушку с изрезанным лицом, а спустя пару дней, по пути к Хулио, увидела в автобусе молодую мать с искалеченной спиной, шеей, плечами, и руками. Глядя на них я не испытывала омерзения или страха, точно так же как и окружающие, которые лишь на секунду задерживали взгляд на увечьях этих женщин, но потом отворачивались с равнодушным видом. И только я пялилась на них с невероятным восхищением и интересом, ведь не скрывать следы своего несчастья - по-настоящему смело
В общем, я тоже перестала прятать свои шрамы и начала одевать одежду купленную для меня бабушкой. Наряды были именно такими, какие обычно могут выбрать бабушки с чувством стиля: никакой чрезмерной вычурности или открытости. Никаких вредных или дешевых тканей, никаких пошлых пластмассовых дополнений, никаких маленьких, дурацких бантиков из некачественного атласа...
Кое-что заставляло мое сердце стремительно наполняться теплом и быстро таять, когда я разглядывала нижнее белье, пижамы и большую часть своей новой одежды — все это было в какой-то степени детским. Вся одежда была рассчитана на девочку, невинную девочку-подростка.
Да и окружающие относились ко мне как к ребенку, особенно женщины. Все они клали руки мне на плечи, склонялись к уху и тихонько спрашивали как меня зовут и куда я еду, обязательно добавляя в конце muneca или pupa. Я всегда представлялась Марией. Живущий внутри меня крутой психолог разочарованно качал головой и вписывал в свой воображаемый планшет диагноз: раздвоение личности. Хотя какое, к черту, раздвоение, если я сама понимаю, что у меня есть Ариана Петит, к которой прилагалась Мария — персонаж для путешествий и общения с местными незнакомцами. Мария не боялась спросить направление, уточнить расписание автобусов и не считала свой испанский совершенно убогим. Это было удобно.
Клиника, где работал Хулио считалась очень хорошей, хотя по виду была больше напоминала частный, сомнительный стоматологический центр Сиэтла. Может даже мой доктор и понимал, что я приехала из тех мест, где я получала значительно более качественное медицинское обслуживание, иначе почему он даже в своем кабинете продолжал вести себя так неуверенно?
- Хорошо. Очень хорошо, - сказал он по-английски, снова отворачиваясь от меня, чтобы случайно не встретится взглядами, - Заживает. Хорошо.
- Gracias, Julio, - сказала я совершенно искренне, надеясь исправить в его глазах свой статус гордой внучки двух высокомерных дам с королевскими замашками.
После обработок я обычно бродила по окрестностям, в основном по пляжам, и жадно вглядывалась и вслушивалась во все вокруг. Меня искренне интересовало, почему жители скучного, мрачного и дождливого Сиэтла не соберут свои вещи и не бросятся сюда, в тропический рай с дешевой едой и хорошей погодой...?
Я бы бросилась и осталась навсегда. Хотя людям с высокими амбициями должно быть будет весьма сложно реализовать себя здесь, но у меня нет никаких далеко идущих планов, поэтому я могу всерьез думать о том, чтобы остаться в Доминикане. Я просто хочу жить в тепле и спокойствии.
После прогулок меня заносило в comedor, в столовую недалеко от дома. Меня очень привлекала перспектива кушать на берегу и выслушиваь заботливое воркование хозяйки заведения, которую мой кривой испанский приводил в восторг.
Конечно, я могла бы поесть и дома у тети Сесилии — настоящей волшебницы по части кухни. Она готовила не выпуская изо рта сигару, укладывая ноги на стол, матерясь и небрежно швыряя в миску или кастрюлю ингредиенты будущего блюда, но получались у нее самые настоящие кулинарные шедевры! Даже ненавистная мною рыба, стала одним из любимейших деликатесов. Но, к сожалению, тетушка готовила свои кулинарные изыски просто в оскорбительно маленьких количествах. Дело не в в жадности или чем-то в этом роде, просто она придерживалась здорового образа жизни и заботилась о своей фигуре. Для меня же, любительнице всякой гадости и фастфуда, завтраки, ланчи, обеды и ужины тетушки Сесилии, были просто небольшой закуской.
В общем, после большой порции крабового супа и паэльи, я шла домой на ланч, после которого меня страшно тянуло в сон. Но спать я себе не позволяла, иначе с ночным сном возникли бы проблемы, и пришлось бы лежать в темноте и думать об Эйдане и о том как я трог-
В общем, я брала бумагу, карандаши и музыку, чтобы поторчать на пляже и порисовать. Бабушка изъявила желание иметь дома свой портрет на котором она была бы изображена совсем юной. Для того, чтобы я могла себе представить бабулю в молодости, она дала мне фотографию, на которой она, по ее собственному мнению, была чудо как хороша. Это был школьный снимок, где бабушка была четвертой справа в третьем ряду, а ее лицо было размером один на один сантиметр. Но я люблю трудности, сложные творческие задания, поэтому с энтузиазмом приступила к работе. Да и хоть как-то порадовать бабушку мне тоже очень хотелось...
За ужином у нас обычно бывали гости, которые не сильно смущали меня расспросами, ограничиваясь лишь парой комплиментов. После скудного приема пищи и двух бокалов вина, которым меня вечно поила тетя, уверяя, что ее вино лечит душевные раны (а так же рак, спид и бесплодие), помогает уснуть и работает лучше любых антидепрессантов, я шла спать.
И, черт подери, она ошиблась только в одном. Оно не помогало уснуть, может даже наоборот, потому что после ужина я корчилась и вертелась на горячих простынях то и дело возвращаясь в ту последнюю ночь с Эйданом.
Перед сном мысли особенно настойчиво лезли в мою голову, будто бы вставая по утрам, я оставляла их на подушке, а когда вечером ложилась в кровать, они бросались на меня соскучившись по моему вниманию. Ни о чем другом думать не получалось, а может даже и не хотелось... Но это все еще вызывало страх и жгучий стыд. Мне казалось, что кто-то может прочитать мои мысли и тоже невероятно испугаться, потому что совершенно внезапно мои старые порывы трогать и пробовать Эйдана, трансформировались в что-то, что Фанатка назвала бы... «грязным». Мои ночные мысли были исключительно грязными, но почти физически приятными, вызывающими мурашки и ускорение пульса. Мне почти до судорог хотелось позвонить Эйдану и спросить... что-нибудь... о том, что было там... ну...
Черт, мне просто хотелось знать думает ли он об этом, и если думает, то что именно....
Но я не звонила по нескольким причинам. Первая была простой — я стеснялась, потому что не знала что говорить и не знала кто я теперь я для Эйдана. Если теперь я...
кто-то, значит и разговаривать с ним нужно как-то иначе, нет?
Я не знаю.
Вторая причина была грустной — я ведь не знала что именно Эйдан думает обо всем что случилось. Может за эти дни он тоже обдумал нашу ссору и решил, что я была права, и что нашей дружбе пришел конец? К тому же, мне почему-то не давала покоя одна мелочь — то, что Эйдан вернулся в футбольную команду. Нет, в этом нет ничего плохого, просто Эйдана-спортсмена я никогда не знала. Последний раз, когда я видела его в спортивной форме, он выходил нетвердой походкой из женского туалета, в обнимку со Стейси... Может быть... Он захочет стать тем старым Эйданом, который не был знаком с Каспер. С Вшивой.
Ну а последней причиной было просто мое эгоистичное и странное нежелание с ним разговаривать. Дело не в обиде или каком-то стыде, и я даже понимала, что поступаю не очень-то хорошо. Но зато я поняла, что Эйдан был прав, когда говорил, что я тащусь по... всяким необычным, неприятным для нормальных людей, вещам. Он говорил, что я вроде как тащусь от всего неприятного вроде боли и унижений... как... как...
мазохист.
Так вот, вспоминая Эйдана днем, замечая в людях или вещах что-то напоминающее его, а потом ворочаясь ночами от горячих мыслей, я испытывала тяжелую, опустошающую тоску...
Огромную тоску, от которой я...
тащилась...
Если не ошибаюсь, то где-то на пятый день мои приключений, мой испорченный фастфудом организм не выдержал и взыл, умоляя меня сожрать хоть один шипучий леденец или выпить хоть одну баночку колы.
За садом тети располагалась небольшая пыльная дорога, за которой находился небольшой магазинчик, где торговали опасной гадостью вроде алкоголя, сигарет, конфет, чипсов и лимонада. Но я даже и не думала ходить туда сама или гнать туда Марию, потому что возле входа в магазин стоял столик, за которым вечно сидели штук десять крепких, темнокожих парней опасного вида, занятых игрой в карты. Я не могла пойти в это, теперь уже дважды опасное место, и начать говорить там на своем жалком подобии испанского языка. Позор — это лучший исход моего наглого вторжения на их территорию...
- Quieres comprar algo? - спросил меня парень, который каждое утро разгружал ящики с напитками.
Тем утром мне повезло: у магазина не было почти никого, кроме грузовика, этого парня и ящиков с кока-колой. Я уже видела его несколько раз и слышала, как товарищ звал его по имени, поэтому знала, что его зовут Фито или Фидо.
- Um... Sí. Me gustaria comprar una Cola, - ответила я застенчиво.
Парень не говоря ни слова дернул на себя один из ящиков и быстро сорвал с него полиэтиленовую упаковку.
- Usted no es un local? - он почему-то кивнул на домик, где жила тетя Сесислия, после чего бросил мне бутылку колы.
- No, soy frances, - я пожала плечами, - Los ultimos tres anos he vivido en Estados Unidos.
Парень выставил вперед нижнюю губу и несколько раз кивнул с видом «круто-круто», после чего взял ящик и направился к магазинчику, даже забыв взять у меня деньги за колу.
На этом знакомства с представителями местной молодежи не закончились. По пути через пляж, мне встретились две симпатичные девушки, по виду, мои ровесницы, которые преградили мне дорогу самым наглым образом.
- Quien eres tu? - громко спросила высокая брюнетка с волнистыми волосами. Ее тон был требовательным, практически угрожающим, - Hola, muneca, te estoy hablando a ti!
- Este debe ser el americano. Fito hablar de ello, - зашипела ее подруга.
- Mi nombre es Maria, - вставила я негромко.
P.S. все остальное точно будет завтра. Может быть поздно ночью, если я доделаю, но вряд ли.
Спасибо за внимание, дорогие друзья!