Sirin
Ассоциация критиков
...то это было бы приблизительно так:
Часто случается переводчику сталкиваться с силами, ему неподвластными. Одной из таких могучих сил и является Владимир Набоков, в английскойипостаси. Правда, его англоязычная поэзия представляет собой практически не поддающийся переводу ажур, так легко ложащийся на английский table, но так скверно прикрывающий русское застолье. Порой иного выхода, чем подстрочник с ветвями комментариев, разъясняющих ту или иную словесную игру, невозможно представить лучше. Однако я не склонен согласиться с таким утверждением Л. Сухаревой: "Английские стихи Набокова ... почти непереводимы на русский. Автор сделал для этого все возможное – просчитал, просинкопировал, вдоволь поиграл английскими созвучиями и сосмыслиями". Так может рассуждать только дилетант.
В 1971 году некий м-р Роу выпустил книгу, озаглавленную следующим: "Обманчивый мир Набокова". В этой жалкой монографии, созданной с явной целью – поживиться зрелым плодом, м-р Роу пытался доказать существование тайных символов, которыми творец "Лолиты" и "Ады" снабдил свои книги. Так, например, он считает, что невинное слово "I", обозначающее "я", есть каламбуром со словом "eye", то есть "глаз", и этот же глаз подменяет, который по его измышлению символизирует женские половые органы. Они, надо полагать, учитывая его мненье и разрез век, отчего-то располагаются горизонтально. Точно так и другие непорочные слова – "man", "come", "part" – приобретают в не совсем здоровом, как мне кажется, сознании м-ра Роу содомский оттенок, означая то мужское, то женское начала, содрогающиеся, подобно укору указательным пальцем, опасливо угрожая эякуляцией в глаза несчастного, ни о чем не подозревающего подслеповатого читателя, коим и является сам Роу. Если так рассуждать, то в стихотворении "Ode to a model" под словом "sod" надобно понимать вовсе не "лужайку", а сокращение от "sodomite", обозначающее мужеложца (педераста).
Потому все же не хочется слушать крепкоголового переводчика, что текст, с которым ему приходится работать, неподвластен переложению. Возможны два варианта: 1) либо переводчик мало знает язык, на который собрался перевести стихотворение (или на который опирается при переводе), либо 2) ему лень посвятить переводу бессонные ночи и кропотливое рытье в словарях и книгах. И еще, пока не забыл: госпожа Сухарева, не "отчаявшись", Набоков решил перевести Пушкина ритмизированной прозой, а потому, что это была единственная возможность сохранить фабулу романа в стихах.
Строки 44-46: Он создает... роза
В переводе Сухаревой этим трем строкам уделено небрежное внимание. Так, вместо "старого педагогического фильма", в котором роза непременно "серая", читаем:
Вообще, нужно отметить, что переводы Сухаревой Набокова всегда лишены старательности, в них отсутствуют строй и струя речи, свойственные поэту, хотя позиционируются они вроде бы как лексические. Так и далее (в строке 50) у нее показ близнецовых рифм:
И в других ее попытках (у меня создается впечатление, что ее попыткам постичь поэзию Набокова суждено превратиться в мучительный поход по пыткам), например, в "Литературном ужине" и "К переводу Евгения Онегина", ясно видна неспособность говорить как русский Набоков с американским акцентом. Вот так начинает она свой вариант перевода "On translating
Eugenie Onegine":
К сожалению, я и сам поддался искушению, переводя это стихотворение. Мой повеса попросту "притих". Хотя этим я хотел выразить то, что Набоков прошел весь путь от Евгения повесы, до Онегина молчаливого. Помните, что был проделан титанический труд. В оригинале же автор подразумевал только "Отрывки из путешествия Онегина", которые ему тоже пришлось перевести для своего четырехтомного издания, включающего объемный и наиболее полный комментарий.
Строки 138-140: чумазый... и пеленой летучего дождя
Remarquable! Les allusion fabuleux к первому стиховтоорению, написанному в Выре. Но об этом в следующий раз.
Часто случается переводчику сталкиваться с силами, ему неподвластными. Одной из таких могучих сил и является Владимир Набоков, в английскойипостаси. Правда, его англоязычная поэзия представляет собой практически не поддающийся переводу ажур, так легко ложащийся на английский table, но так скверно прикрывающий русское застолье. Порой иного выхода, чем подстрочник с ветвями комментариев, разъясняющих ту или иную словесную игру, невозможно представить лучше. Однако я не склонен согласиться с таким утверждением Л. Сухаревой: "Английские стихи Набокова ... почти непереводимы на русский. Автор сделал для этого все возможное – просчитал, просинкопировал, вдоволь поиграл английскими созвучиями и сосмыслиями". Так может рассуждать только дилетант.
В 1971 году некий м-р Роу выпустил книгу, озаглавленную следующим: "Обманчивый мир Набокова". В этой жалкой монографии, созданной с явной целью – поживиться зрелым плодом, м-р Роу пытался доказать существование тайных символов, которыми творец "Лолиты" и "Ады" снабдил свои книги. Так, например, он считает, что невинное слово "I", обозначающее "я", есть каламбуром со словом "eye", то есть "глаз", и этот же глаз подменяет, который по его измышлению символизирует женские половые органы. Они, надо полагать, учитывая его мненье и разрез век, отчего-то располагаются горизонтально. Точно так и другие непорочные слова – "man", "come", "part" – приобретают в не совсем здоровом, как мне кажется, сознании м-ра Роу содомский оттенок, означая то мужское, то женское начала, содрогающиеся, подобно укору указательным пальцем, опасливо угрожая эякуляцией в глаза несчастного, ни о чем не подозревающего подслеповатого читателя, коим и является сам Роу. Если так рассуждать, то в стихотворении "Ode to a model" под словом "sod" надобно понимать вовсе не "лужайку", а сокращение от "sodomite", обозначающее мужеложца (педераста).
Потому все же не хочется слушать крепкоголового переводчика, что текст, с которым ему приходится работать, неподвластен переложению. Возможны два варианта: 1) либо переводчик мало знает язык, на который собрался перевести стихотворение (или на который опирается при переводе), либо 2) ему лень посвятить переводу бессонные ночи и кропотливое рытье в словарях и книгах. И еще, пока не забыл: госпожа Сухарева, не "отчаявшись", Набоков решил перевести Пушкина ритмизированной прозой, а потому, что это была единственная возможность сохранить фабулу романа в стихах.
Строки 44-46: Он создает... роза
В переводе Сухаревой этим трем строкам уделено небрежное внимание. Так, вместо "старого педагогического фильма", в котором роза непременно "серая", читаем:
Все это создает чудесный фон,
неспешно раскрываясь, как бутон
в какой-то фильме, где сюжет не нов.
Фильм не какой-то там, а научный! Студентам или зрителю, тыча в матовый экран, преподаватель или – на голубом – диктор сообщает скрупулезно отобранный текст о Hibiscus.неспешно раскрываясь, как бутон
в какой-то фильме, где сюжет не нов.
Вообще, нужно отметить, что переводы Сухаревой Набокова всегда лишены старательности, в них отсутствуют строй и струя речи, свойственные поэту, хотя позиционируются они вроде бы как лексические. Так и далее (в строке 50) у нее показ близнецовых рифм:
природу со свободой, с голью – боль
У Набокова дефиле единоутробных слов. Его примеры совокупляются, как божьи коровки, редко меняя пару. Однако "голь" и "боль" не спариваются, как аисты, на всю жизнь. И уж совсем дерзостно звучит ее:
...................боле
того - с печалью даль
Выражения "где там", "куда уж", "более того" экспрессивны, тогда как у Набокова это место перечислительно спокойно.того - с печалью даль
И в других ее попытках (у меня создается впечатление, что ее попыткам постичь поэзию Набокова суждено превратиться в мучительный поход по пыткам), например, в "Литературном ужине" и "К переводу Евгения Онегина", ясно видна неспособность говорить как русский Набоков с американским акцентом. Вот так начинает она свой вариант перевода "On translating
Eugenie Onegine":
Ну что есть перевод? Ведь это
крик попугая или треп
макаки, голова поэта
на блюде, оскверненный гроб.
Читая оригинал, замечаешь кособокость ее переложения:крик попугая или треп
макаки, голова поэта
на блюде, оскверненный гроб.
What is translation? On a platter
A poet’s pale and glaring head,
A parrot's schreech, a monkey's chatter,
And profanation of the dead.
И вот она в чем. Это смещение воздушной цезуры, ненавязчивой, которая наполняет строфу мятным привкусом, словно тающий на донышке леденец. Оттого и рождаются уродцы "макаки голова поэта" и "на блюде оскверненный гроб". Не лучше ль, вместо того, чтобы пытаться клешнями удержать с первых слов не такую уж необходимую точность перевода и кесаревым сечением извлекать на свет божий нечто недоношенное, как "ну что такое перевод" (а хорошие стихи всегда вынашивают!), не лучше ль обратиться к Пушкину и у него отыскать:A poet’s pale and glaring head,
A parrot's schreech, a monkey's chatter,
And profanation of the dead.
Что слава? шепот ли чтеца?
Гоненье ль низкого невежды?
Иль восхищение глупца?
Ключ к сундуку спрятан в этом стихотворении. Называется оно "Разговор книгопродавца с поэтом", и в первом издании "Евгения Онегина" Пушкин поместил его во вступительном слове. Не исключаю, что Набоков, когда писал свое стихотворение (отповедь недалекому критику, утверждавшему, что поэт не смог подленно воспроизвести "Евгения" в английском и попросту перевел его прозой), мог воспользоваться следующими строками (их произносит Книгопродавец):Гоненье ль низкого невежды?
Иль восхищение глупца?
Что слава? – Яркая заплата
На ветхом рубище певца.
И повеяло:На ветхом рубище певца.
What is translation? On a platter
................................
Более адекватен, нежели у Сухаревой, перевод Михаила Блюмина. Конечно, не везде точный. И пусть вместо "молчаливого повесы" возникает невовремя на зимней дороге "твой чудак", слишком рано спешащий по голубоватому слюдяному настилу в гости к Тане, мимо скованной льдом и покрытой пеленой снега Невы (см. строфу XL главы восьмой "Евгения Онегина"), однако Блюмин уловил настроение стиха и не без юмора пересказал его своим, но русским, языком.................................
К сожалению, я и сам поддался искушению, переводя это стихотворение. Мой повеса попросту "притих". Хотя этим я хотел выразить то, что Набоков прошел весь путь от Евгения повесы, до Онегина молчаливого. Помните, что был проделан титанический труд. В оригинале же автор подразумевал только "Отрывки из путешествия Онегина", которые ему тоже пришлось перевести для своего четырехтомного издания, включающего объемный и наиболее полный комментарий.
Строки 138-140: чумазый... и пеленой летучего дождя
Remarquable! Les allusion fabuleux к первому стиховтоорению, написанному в Выре. Но об этом в следующий раз.
