Еще немножко буквоедства

[Sirin]

Или почему так привлекателен подстрочный перевод (продолжение другой записи).

Меня действительно крайне раздражает масса дурацких, совершенно никчемных поэтических переводов с английского, в частности я говорю сейчас о пробах перевести стихи Набокова на русский язык. Интересно, что "поэтический перевод" по идее должен, если не стараться передать правду оригинала, то хотя бы не уступать ему в красоте и изяществе слога. Но на удивление огромное количество подобных переводов (неточных переводов!), оказывается не то, что дурным, а вовсе отвратительным с одной именно поэтической точки зрения. Это проигрыш по всем фронтам.

Безусловно, прозаический, буквальный, подстрочный перевод лишен всех признаков поэтического текста, изъяты все изыски, принесены все какие только можно жертвы на алтарь Правды и Совести, убита муза, задушен поэт. Подстрочник - это кладбище Поэзии. Но почему там так хорошо, свободно и легко гуляется?

Ответить на вопрос в заглавии "почему так привлекателен подстрочный перевод?" я бы хотел наглядным примером. Возьмем стихотворение Набокова, которое было написано как образчик онегинской строфы для англоязычного читателя, которому предстояло осилить трудный подстрочный перевод этого самого "Юджина" и еще четыре тома обстоятельного комментария к нему (чем я, кстати, сейчас и занимаюсь с величайшим удовольствием). Это небольшое виртуозное произведение из двадцати восьми строчек или двух строф четырехстопного ямба с системой рифмовки абабееввиггидд (то бишь онегинская строфа как она есть). Я специально не буду сразу приводить текст оригинала и свой подстрочник, а перепечатаю сюда несколько переводов, которые мне удалось отыскать в колоссальном океане интернета. Я остановил выбор на пяти. Забавно отметить, что "On translating 'Eugene Onegin'" (так называется это стихотворение) пользуется наибольшей популярностью у переводчиков, а на втором месте, по моим подсчетам, стихотворение "The Room". Вот версии Л. Сухаревой, Захарова (моего тезки), Григория Агафонова, Марины Бородицкой и Михаила Блюмина, в приводимой последовательности (вовсе не обязательно читать их все, но выберите хотя бы одно любое):

Читать дальше...

К переводу "Евгения Онегина"

1

Ну что есть перевод? Ведь это
крик попугая или треп
макаки, голова поэта
на блюде, оскверненный гроб.
О, Пушкин, многим паразитам
простится, коль простишь мне. Хитрым
обманом в стебель я проник
к твоим корням и пил из них.
Язык освоив твой, заметим,
побег иной уж я взрастил
и стансы новые привил
с твоей основою в сонете
колючке придорожной прозы.
Она – кузина твоей розы.

2

Дрожат слова при отраженье –
так пляшут в дымке огоньки
и удлиняются в движенье
на черном зеркале реки.
С настойчивостью постоянной
о, Пушкин, я серьгу Татьяны
все подымаю, как в бреду.
С твоим повесою бреду
угрюмым. Звук аллитераций
анализирую главы
восьмой, четвертый стих. Увы –
слились в поэте и схоласте
и пыль, и пыл: я голубь твой,
что метит памятник собой.

На перевод "Евгения Онегина"

1
Что перевод? Лишь бормотанье
Мартышки, попугая крик,
Поэта черепа мерцанье
И оскверненный смерти лик.
Кого клеймил ты униженьем,
Уж прощены. Прошу прощенья,
О Пушкин, хитростью лишь я
Сумел исследовать тебя;
Вдоль стебля к корню проникая,
Впитав, как новый, твой язык,
Взрастил свой стебель. Он возник,
Как твой, сонету подражая,
Соцветием правдивых проз -
Сестрой колючей твоих роз.

2
Значенье слов - лишь отраженье
Чуть удлиненных огоньков,
Крутящихся в речном теченье
В туманной мгле вдоль берегов.
Неуловимый Пушкин! Рьяно
Я мчусь во след с серьгой Татьяны
Повесе мрачному. И я
Нашел ошибку, проведя
Анализ сладостных созвучий,
Украсивших великий твой
Четвертый стих главы восьмой.
Мой долг - терпенье, пыл научный
Свести в итог: на монумент
Твой капнуть птичий экскремент.

О том, каково переводить "Евгения Онегина"

1

Что перевод? Лежит на блюде
Поэта скорбная глава,
Мартышки, попугаи, люди
Трещат - а суть стиха мертва.
О Пушкин! Жалких паразитов,
Ты не щадил, да Бог простит их,
Когда бы ты простил меня
За то, что я к твоим корням
Проник коварным короедом,
Вкусил от них - и свой росток
В твоем саду пустил из строк
Чужого языка, и следом
Среди четырехстопных роз
Шиповник моей прозы взрос.

2
Блеск отраженных слов дурманит -
И манит, словно огоньки
Ночного города в тумане
На зыбком зеркале реки.
Обманчив Пушкин! Без изъяна
Как передать "серьгу Татьяны",
"Повесу молодого" как?
Как у других? Там всё не так.
Анализирую все звуки -
Их пир сквозит в словах простых...
Восьмой главы четвертый стих
Совсем замучил. От науки
Зачав, поэт произведет
На памятник тебе помет.

На перевод "Евгения Онегина"

1
Что перевод? Глава поэта
На блюде, с яростью в очах,
Взвизг обезьяньего фальцета
Иль просто оскверненный прах.
Но прощены да будут трутни,
Коль ты мои простишь мне плутни,
О Пушкин: я твой гордый ствол
От кроны до корней оплел
И, от корней вкусив заветных,
Пустил росток невдалеке
На вновь привитом языке,
Что вместо стройных строф сонетных
Тернистой прозою пророс -
Роднёй простецкой пышных роз.

2
Но отраженья слов непрочны,
Как городские огоньки,
Дробящиеся в час полночный
В текучем зеркале реки.
Подняв Татьянину сережку,
Опять присяду на дорожку
С твоим повесой молодым -
О Пушкин, ты неуловим!
Анализом аллитераций
Опять займусь в главе восьмой -
Не в том ли долг и жребий мой:
Ученый муж, служитель граций,
Чей труд - пометки голубей
На бронзе чопорной твоей.

К переводу "Евгения Онегина"

1
Что перевод? Прикрытый крышкой
Блистательный поэта бред,
Крик попугая, треп мартышки
И грубо попранный секрет.
О Пушкин, строгость к паразитам
Прибереги, - из них маститый
Путь непростительный нашел;
Таинственный исползав ствол,
Достиг я корня, напитался;
Язык твой зная назубок,
Взрастил затем я свой росток,
Который рос и превращался
В соцветие тернистых проз -
Сестер твоих сонетов-роз.

2
Слова дрожат лишь, отражаясь, -
Как городские огоньки,
Что пляшут, прячась и являясь,
На черном зеркале реки.
Поэт! Твой спутник неустанный,
Ношусь я все с серьгой Татьяны,
И все со мною твой чудак.
Ищу коллег неверный шаг
И нахожусь в плену созвучий,
Что так украсили собой
Четвертый стих главы осьмой.

Не буду разбирать каждый перевод, хотя с нескрываемым удовольствием я бы смаковал экзекуцию каждого... часами... сутками... Мм, ну да ладно, оставлю на потом. Но все же разбор некоторых особенно нелепых строк вы можете прочитать далее.

В пику всему этому кое-как зарифмованному абсурду я предлагаю свой абсолютно непоэтичный, абсолютно непривлекательный, но в меру правдивый (насколько вообще может быть достигнута правдивость перевода) прозаический подстрочник. Между прочим, даже прозаическим мне как-то не хочется его называть, потому что проза тоже содержит элементы поэзии, если проза, конечно, хороша. А в моем подстрочнике проза исполняет всего одну функцию - наиболее точная передача контекста. Иначе говоря, буквализм - это попытка словами русского языка сделать видимой ту истину, которая прячется за словами английского языка.

В моем представлении (если когда-нибудь мне все-таки удастся осуществить комментированный перевод "En evening of Russian poetry", который вобрал бы в себя и переводы всех остальных англоязычных стихов из сборника "Poems & Problems") буквалистический перевод следует оформить таким образом, как это показано ниже: т.е. именно в виде подстрочника, где под каждой строкой оригинала печатается строка перевода более мелким шрифтом и карандашно-серым цветом, представляя собой как бы тень английских слов, упавшую на русскую землю.





Помните, как раньше все американские фильмы на видеокасетах дублировались с прищепкой на носу (и к концу фильма переводчик, он же дублер, пролевал не меньше полстакана слез)? Вот таким гнусавым голоском мне почему-то представляется звучание подстрочника - звучит ужасно, суть, однако, ясна.

 

[Sirin]

А вот некоторые комментарии. В будущем я планирую больше коментариев большего объема в большом труде.

КОММЕНТАРИИ

Строфа 1

Строка 1. Что перевод?
Почему "что перевод", а не "что такое перевод" или раздосадованный вопль Сухаревой "ну что есть перевод"? Обращаемся к небольшой стихотворной пьесе "Разговор книгопродавца с поэтом", сочиненной Пушкиным и помещенной им в качестве пролога к изданиям первой главы "Евгения Онегина" 1825 и 1829 гг.

Стр. 73-74
[Поэт]
Что слава? шепот ли чтеца?
Гоненье ль низкого невежды?

Улавливается необходимая нам интонация (что слава? что перевод?), однако в полной мере мы слышим ее далее, в словах того же Поэта:

Стр. 171-172
Что слава? - Яркая заплата
На ветхом рубище певца.

Меж строкой 171 и первой строкой стихотворения Набокова общими являются и анжамбеман (правда, смещенный вправо на одну стопу в английской строке), и рифма "заплата" - "platter", которая в отличие от рифмы с "chatter" рифмует и согласные "пл" (или "pl", т.е. все слово "platter" целиком). В любви к такого вида рифмам (с опорной согласной) признавался Джон Шейд, герой и сочинитель поэмы "Бледный огонь" одноименного романа Набокова. Последняя строка этой 999 строчной поэмы кажется оборванной, так как к ней нет рифмы, однако на самом деле первая строка, если вернуться в самое начало, рифму ей дает:

Trundling an empty barrow up the lane.
I was the shadow of the waxwing slain
By the false azure in the windowpane

3. Попугаев скрежет, обезьянья болтовня
Попугаи, хотя некоторые виды и являются неплохими подражателями, способны издавать неприятнейшие скрипящие звуки. Я употребляю "болтовня" вместо, скажем, "лопотания", потому что у обезьян на самом деле неплохо развиты навыки общения. Еще в 1844 году французский ученый Пьеркон де Жамблу составил обезьяний словарь-разговорник и общался с подопытными зверюшками на их родном языке. Он смог выделить одиннадцать слов или звуковых сигналов, с помощью которых происходило общение. Интересно, что рекордсменами по количеству издаваемых звуков, являются вороны, которые могут производить до 300 разных сигналов, лошади - около 100, а обезьяны всего 40.

4. профанация мертвецов
Профанация - превращение священного предмета в обыденный (Брокгауз и Ефрон). Поэтому не "осквернение" или "надругательство". Забавно, что мертвец-поэт становится священным предметом, тут вам и египетские мумии, и нетленные мощи более позднего периода.

5. Паразиты, [с которыми] ты был так строг
Я беру в квадратные скобки слова, которых нет в английском тексте, но которые характерны для сходной фразы в русском языке. А для слова "паразиты" я не нашел лучшего эквивалента, чем сами "паразиты".

7. из-за моей стратагемы
Употребляю двойной соединительный предлог "из-за" только потому, что более правильный перевод "за" не позволяет передать некоторую двоякость в прочтении строк 6-8: где по смыслу либо: получил твое прощение за мою стратагему; либо: для моей стратагемы я спускался по твоему скрытому стеблю. Хотя верный вариант прочтения, конечно, первый, так как имеется запятая (не точка) после "pardon", пусть и двоеточие после "stratagem", я стремился все-таки сохранить эдакую двухголовость. "Стратагема" - военная хитрость или просто хитрость, уловка. Если в русском есть такое заимствованное слово, отчего бы им не воспользоваться, чтобы сохранить всю смысловую насыщенность оригинала?

10. на языке заново выученном
Полагаю, что Набоков подразумевает сложность перехода с русского языка на английский, который ему пришлось предпринять в связи с переездом в Америку и отказом от "индивидуального, кровного наречия". Конечно, он в совершенстве владел русским, но первым познанным для него языком был английский. Все равно пришлось заново изучить язык Шекспира, - заново, а не "в недавнем прошлом", как можно было перевести "newly". Ко времени написания этого стиха миновало уже пятнадцать лет как Набоковы пересекли Атлантический океан (на корабле, не по воздуху!). Немалый срок.

12. Твою строфу, созданную по образцу сонета
Набоков писал в Комментарии к роману, что онегинская строфа представляет собой как бы и полусонет, и полуоду. О структуре: "Начальную стихотворную структуру (четкий звучный элегический катрен) и заключительную (двустишие, напоминающее коду в октаве или в шекспировском сонете) можно сравнить с рисунком на расписном мячике или волчке, заметным в начале и в конце кружения".

В поэтическом переводе Захарова получается, что ритмизированная проза набоковского подстрочника "подражает" сонету вместе с пушкинской строфой:

Взрастил свой стебель. Он возник,
Как твой, сонету подражая

14. но кузина твоей розе
Двоюродная сестра то бишь, а у Захарова, опять у него:

Сестрой колючей твоих роз

Курьезная двойственность родства, почти как у Ады и Вана, которые друг другу приходились кузеном с кузиной и братом с сестрой. Блюмин допускает такую же ошибку и сверх того нарекает онегинскую строфу сонетом (см. примеч. к строке 12, строфы 1):

Сестер твоих сонетов-роз

Одна Сухарева перевела "cousin" правильно, правда, нарушив построение рифмовки. Прошу заметить, что она не делает подстрочного перевода, но позволяет себе столь вызывающую вольность:

и стансы новые привил
с твоей основою в сонете
колючке придорожной прозы.
Она – кузина твоей розы.

Продолжение следует...

 

[Mari@Vladi]

Игорь, а может тебе такую же тему создать в разделе "Творчество".
Жалко, что в блогах такой труд пропадет.
Здесь не так хорошо видно, да и не тот формат. Да и не все заинтересованные в поэзии сюда заходят.

 

[Sirin]

Пока еще рано, нет материала, одни лишь разрозненные наброски, я поэтому и выбрал блоги. Тут работы хватит еще не на один год, если серьезно взяться. Не обращайте внимания, считайте, что я так, для себя записываю. Как бы маленький "тизер" будущей эпопеи в шести эпизодах Вот закончу зачаточный комментарий к этому стишку и ничего подобного в блогах пока выкладывать не буду.

 

[Sirin]

Прежде я бы хотел все-таки перепечатать сюда оригинальный текст стихотворения и свой подстрочный перевод, дабы не приходилось постоянно сверяться с картинкой.

Читать дальше...

ON TRANSLATING "EUGENE ONEGIN"

1

What is translation? On a platter
A poet's pale and glaring head,
A parrot's screech, a monkey's chatter,
And profanation of the dead.
The parasites you were so hard on
Are pardoned if I have your pardon,
O, Pushkin, for my stratagem:
I travelled down your secret stem,
And reached the root, and fed upon it;
Then, in a language newly learned,
I grew another stalk and turned
Your stanza patterned on a sonnet,
Into my honest roadside prose –
All thorn, but cousin to your rose.

2

Reflected words can only shiver
Like elongated lights that twist
In the black mirror of a river
Between the city and the mist.
Elusive Pushkin! Persevering,
I still pick up Tatiana's earring,
Still travel with your sullen rake.
I find another man's mistake,
I analize alliterations
That grace your feasts and haunt the great
Fourth stanza of your Canto Eight.
This is my task – a poet's patience
And scholiastic passion blent:
Dove-droppings on your monument.

НА ПЕРЕВОД "ЕВГЕНИЯ ОНЕГИНА"

1

Что перевод? На блюде
Поэта бледная и сияющая голова,
Попугаев скрежет, обезьянья болтовня,
И профанация мертвецов.
Паразиты, [с которыми] ты был так строг,
Прощены, если я получил твое прощение,
О, Пушкин, из-за моей стратагемы:
Я спускался по твоему скрытому стеблю
И достиг корня, и напитался от него;
Затем, на языке заново выученном,
Я взрастил другой стебель и превратил
Твою строфу, созданную по образцу сонета,
В мою честную придорожную прозу –
С шипами, но кузина твоей розе.

2

Отраженные слова могут лишь дрожать,
Как удлиненные огни, которые извиваются
В черном зеркале реки
Между городом и туманом.
Труднодостижимый Пушкин! Настойчиво
Я все еще поднимаю татьянину серьгу,
Все еще путешествую с твоим угрюмым повесой.
Я нахожу у другого ошибку,
Я анализирую аллитерации,
Которые украшают твои пиры и населяют великолепную
Четвертую строфу твоей Песни Восьмой.
Вот моя задача – поэта терпеливость
и схолиастическую страсть сочетать:
Голубиный помет на твоем памятнике.

 

[Sirin]

А теперь продолжение комментария...

Строфа 2

1. Отраженные слова
Не поэтического, а подстрочного перевода! Поэтический перевод - взболтанная жижа в мутном болоте, где ничто не дрожит в отражении и вообще отражаться не может. Кстати говоря, Набокову так и не удалось осуществить свой замысел, чтобы его буквалистический перевод был напечатан параллельно с транслитерированным текстом "Евгения Онегина".

3. В черном зеркале реки
Единственная строка стихотворения, которая при буквальном переводе на русский сохраняет мелодичность своего звучания. А если еще предлог "в" заменить предлогом "на", то получится превосходная строка четырехстопного ямба. Вот что крест животворящий делает!

В "Смотри на Арлекинов!" Вадим Вадимыч зачитывает своей возлюбленной стихотворение, сочиненное на русском и дословно переведенное на английский. Одна из строк этого прелестного стихотворения, которая по-русски звучит как "ночная паника пловца", в буквальном переводе также сохраняет ямбическую волну и поэтическую прелесть утопления: "a swimmer panic in the night".

Случайность! Совпадение! Мы, напоминаю, не стараемся передать благозвучие, поэтому останемся строгими к себе и Музе. Кот проглотит соловья! Пыль на зеркале, отражения в зеркале.

5. Труднодостижимый Пушкин!
Восклицание - ильюзив Пушкин! - так и просит, чтобы его перевели как "иллюзорный Пушкин". Однако это и вправду была бы иллюзия, ведь "elusive", хоть и звучит как "illusive" (изящный фокус, незаметная подмена), но переводится как "неуловимый", "мимолетный". В одном из значений также "достигаемый большими усилиями, трудом". Я полагаю, Набоков именно это имел в виду, сложность передачи контекста русских стихов даже прозой по-английски.

6. поднимаю татьянину серьгу
Оброненную в вещем сне XIV строфы главы пятой:

Татьяна в лес; медведь за нею;
Снег рыхлый по колено ей;
То длинный сук ее за шею
Зацепит вдруг, то из ушей
Златые серьги вырвет силой;
То в хрупком снеге с ножки милой
Увязнет мокрый башмачок;
То выронит она платок;
Поднять ей некогда; боится,
Медведя слышит за собой,
И даже трепетной рукой
Одежды край поднять стыдится;
Она бежит, он все вослед,
И сил уже бежать ей нет.

Забавно, что Сухарева вводит Набокова в состояние бреда, что кое-как перекликается с состоянием пушкинской героини.

о, Пушкин, я серьгу Татьяны
все подымаю, как в бреду.

Все только ради каламбурной рифмы:

С твоим повесою бреду
угрюмым

Как будто Онегин не имел ни гроша за душой, не получал никакого наследства в первой главе, и вот бредет, оборванец, скиталец, измученный и жалкий человечишка по измученной и голой России, а не путешествует avec tout le confort.

В Комментарии, где данное стихотворение печатается с двумя изменениями (о втором см. примеч. к строке 14 строфы 2), в этой строке Татьяна не называется по имени, а предстает как "damsel". Я бы воспользовался для перевода не грубоватым "девица" или простеньким "девушка", а пушкинским определением "дева", которое он дает своей Татьяне несколько позже, в строфах XIX ("И взорам адских привидений / Явилась дева") и XX ("Младая дева с ним сам-друг"). Пушкин также делает примечание (№ 32) к строке "Онегин тихо увлекает [Татьяну]" строфы XX: "Один из наших критиков, кажется, находит в этих стихах непонятную для нас неблагопристойность". Набоков уточняет, что этот критик - Борис Федоров. Полагаю, что автор похабного и никудышного "труда" о Набокове и его "символах", мистер Уильям Роу, был бы просто счастлив двум скабрезным каламбурам, которые можно составить с "pick up Tatiana" в этой строке и "hard on" в строке 5 строфы 1 (последний особенно непристоен, и я даже не хочу его растолковывать, вы можете сами).

7. путешествую с твоим угрюмым повесой
Отрывки из путешествия Онегина. Для своего комментария Набокову пришлось перевести всего "Онегина", т.е. путешествие, десятую главу, черновые, беловые рукописи, отвергнутые чтения, варианты, всё-всё.

8. нахожу у другого ошибку
Совсем дословно это будет так: "нахожу у другого человека ошибку". Здесь слово "man" ("человек"), удобное односложное слово, скорее является по многим признакам вводным, и его можно с легкостью опустить при переводе на русский. Набоков отыскал уйму ошибок и неточностей, как в переводах, так и в комментариях различных служителей муз и ученых мужей, которые по тем или иным причинам также пытались совладать с Пушкиным.

9. анализирую аллитерации
Что само по себе является прелестной аллитерацией. (О каких именно аллитерациях речь, см. примеч. к строке 11 строфы 2.) Схожим образом Набоков обращается с этим словом в романе "Дар", последней своей русскоязычной книге, там у него "аллигаторские аллитерации".

10. Которые украшают твои пиры
Слово "пир" встречается в "Евгении Онегине" одиннадцать раз.

населяют великолепную
Для "haunt" мне нужно было найти слово, которое могло указать на значительную плотность популяции. "Обитать", конечно, не подходит для такой цели, потому что обитать могут всего несколько особей на довольно обширной территории, а "населять" сразу вызывает образ народа (никакого отношения к социально-патриотической чепухе, впрочем, не имеющий), столпотворения, густозаселенных земель. Для "great" надо было нечто менее величественное, чем "великий", и более восторженное. Набоков в комментарии к строкам 1-11 IV строфы главы четвертой (см. мое причем. к строке 11, строфы 2) использует эпитет "изумительный" (это в переводе, а я, к сожалению, пока не обладаю английским текстом его труда).

11. Четвертую строфу твоей Песни Восьмой
Прежде всего, необходимо отметить, что Набоков употребляет слово "canto" ("песнь") вместо "chapter" ("глава"), как у Пушкина, который назвал "Онегина" "романом в стихах" и поделил его не на "песни", а на "главы", чему удивляется в Комментариях Набоков и на чем настаивает в этом стихотворении.

Затем необходимо, конечно, обратиться к "Евгению Онегину" и привести эту самую IV строфу главы восьмой, а еще лучше обратиться к Комментарию Набокова и привести его замечания по поводу аллитераций:

"Инструментовка первых одиннадцати стихов окончательного текста этой строфы поистине изумительна. Аллитерации строятся на гласном "а" (так произносится безударное "о") и согласных "л", "с", "з", "к".

Но я отстал от их союза
И вдаль бежал... Она за мной.
Как часто ласковая муза
Мне услаждала путь немой
Волшебством тайного рассказа!
Как часто по скалам Кавказа
Она Ленорой, при луне,
Со мной скакала на коне!
Как часто по брегам Тавриды
Она меня во мгле ночной
Водила слушать шум морской

ал ... за
ал а за
ка ас ласк за
сла ла
ал ас каза
ка ас аскала ка каза
ал л
скакала ка
ка ас
л
ласл ск"

12-13. поэта терпеливость / и схолиастическую страсть
Один из студентов Набокова, должно быть, Альфред Аппель, который посещал его лекции в Корнеле, вспоминает:

"[Набоков мог] упомянуть "страсть ученого и точность художника", помедлить мгновение, словно он сам себя не расслышал, потом спросить издевательски-озадаченным тоном: "Я ошибся? Может, я имею в виду "страсть художника и точность ученого"?" Еще одна пауза, весело вглядывается в наши лица сквозь оправу очков, словно ожидая ответа, - затем: "Нет! Страсть ученого и точность художника!"

14. Голубиный помет на твоем памятнике
Обратите внимание на созвучие слов "on your monument" в английском: он ё онью. Полагаю, что нет смысла уточнять, о каком именно памятнике идет речь в завершающей строке. Интересно, что в Комментарии Набоков изменил ее (впервые стихотворение появилось в номере "Нью-Йоркера" от 8 января 1955 года) на следующую:

The shadow of your monument.

(Тень твоего памятника.)

Никто из перелагателей Набокова и вовсе не приближается к изящному и шутливому окончанию. Самые смешные поэтические переводы у Агафонова (беременный поэт):

От науки
Зачав, поэт произведет
На памятник тебе помет.

у Бородицкой (у которой голуби с ученым видом вносят поправки в надпись на памятнике)

Чей труд - пометки голубей
На бронзе чопорной твоей.

и, конечно, у Сухаревой (кошмарное, кровавое зрелище):

я голубь твой,
что метит памятник собой.

Останки голубя-камикадзе на памятнике Пушкину - это вам не тень свиристеля, сраженного насмерть поддельной лазурью в оконном стекле.