G
Gelu
Гость
Что думаю, о том пишу...
Люди, пожалуйста, простите меня, если грубо написано!
Странный мир
Странно всё. Я раньше не задумывался над этим, пока сам не почувствовал на себе. Поймите, люди, я не могу жить в сером мире, где все одинаково. Для меня все имеет какое-то особое значение, я вечно гружусь не по поводу. Я не раз думал о смерти. Только не ставьте мне креста, я вас умоляю!!! Так нет же. Когда я наконец сдохну, придут многочисленные серые людишки, которых я при жизни даже не знал – дальние родственнички, дядечки, тетечки - занозы. И поставят мне этот долбаный гребаный крест, и какой-нибудь поп меня будет отпевать! Не, спасибо. Я так лучше жить останусь.
Да... странно, а за окном льет дождь, и бибикают машины, и в соседней квартире громко играет какая-то попса. Я пошел стучать по батарее, понимая, что уже ничего нельзя исправить... Понял, что вся моя жизнь здесь и сейчас, а одиночество - это вечность. Да, я осознал это, пока шел по темному грязному коридору, пока напяливал тапочки, эти ужасные полосатые домашние тапочки, которые моя подруга подарила мне на день рождения, потому что не нашла, как еще приколоться; пока брал в руку гантель и размахивался ею, пока…
ЖАХ!!! И еще! С потолка полетела побелка, она упала на меня в двух экземплярах: один на нос, другой на плечо; а потом он соскользнул и полетел куда-то вниз, под ноги. Я так и не узнал, чего с ним потом сталось. Я с удовольствием чувствовал и воспринимал звуковые волны, которые распространялись от батареи к моим ушам, и понимал, что вот скандала-то мне никак не избежать. Я люблю своих соседей. Безответной такой любовью… Я люблю их, когда они не слушают попсу, и когда они не пялятся в свой телевизорный футбол. Сейчас я честно вам скажу, люди, и вы бросите в меня камень. Я не люблю футбол! Довольно немаленькое количество народу, взрослых мужиков, бегает за одним мячом!
Я перевел дыхание и положил гантель на место, она закатилась под шкаф. Вызывая дикое дребезжание волн воздуха, она медленно пододвигалась к стене. Я ее пихнул ногой и вернулся в темную комнату с зашторенными, мокрыми от небесных слез окнами.
Дождь за окном усиливался. Я хотел открыть окно, чтобы полить воображаемые цветы на подоконнике. Люди, вы не видите их? И не увидите! А чудик с оранжевыми глазами, составленный из городской темноты и двух фонарей, тоже городских? Вы его и не могли бы заметить! Потому что он только мой друг. Да, он друг мне! Во всяком случае, лучше, чем она.
Тапочки я ей простил. Это однозначно. Ну, пусть они оказались на пять размеров больше! Мы все тогда посмеялись над ее сюрпризом, кто-то заявил, что это остроумно, и кто-то опрокинул бокал шампанского на ее платье… Я смеялся тоже. Что я мог делать?
Я знаю, она сейчас сидит у себя перед окном и смотрит на мокрые обделанные небом деревья. Может быть, она опять плачет. Делает она это постоянно и как бы даже с удовольствием, даже тогда, когда нету никакого повода. Я так и не догнал, зачем. Жалко ей всех, вот что. Всех и вся, и меня тоже!
Конечно, это не самое плохое. Тапочки, слезы,… что я еще помню? А много чего! А гитара моя, на которой она порезала струны в приступе дикой ревности? А я говорил что-то тихим голосом, я даже повысить его не мог, повышала она, а я кричать не умею!
Так… Раздался ответный стук в батарею. Интересно, чем они приспособились так стучать? У меня гантелью получается не так. Сейчас же такой стук, будто у них там сваи забивают при строительстве нового дома! Черт. Звонок в дверь. Мат. Я ответил тем же. Я обложил ихнюю попсу и врубил DOKKEN. «Форева тугеза-а-а-а-а-а!» - ору я вместе с солистом, и понимаю, что чувствую себя намного лучше!
Песня оборвалась на полуслове, свет вырубился. Мой крик, дикий такой крик из самой глотки, который, только что, гремя, звенел одновременно с Доккеном, повис в воздухе, расслоился на множество маленьких звучков – я их все слышал, как эхо! Кажется, наступила ядерная зима. Иначе с чего бы им? Я вообще хочу, чтобы в мир пришел Армагеддец. Тогда моя жизнь дойдет до точки, как бы и не начиналась, и не было бы такого огромного количества глупостей, моих глупостей. Вообще мне кажется, что моя жизнь – чей-то сон, и что я всего лишь часть его, и что меня вообще не существует. Единственное, чего я хочу в этом случае – так это того, чтобы человек, которому я приглючился, вдруг проснулся. Интересно, что тогда станет со мной? Тень? Призрак? Изгой? Нет. Я не знаю, а мысли меня словно не слушают, они улетают куда-то в небо, куда я и сам иду всю мою жизнь, туда, куда я всегда стремился. Только вот догнать я их не могу, и они, понимая это, издеваются надо мной, показывают язык, оборачиваясь, дразнят меня. Не догонишь. И я знаю это…
Нет. Не Армагеддон это. Гроза всего лишь… а, черт. Я полез на балкон, теряя по дороге тапочки, швыряя их в толстого кота, шаря в карманах, пытаясь выудить пачку «Saint George»-а и зажигалку.
Послушай меня, человек. Почему ты этого не видишь? Ты ничего не видишь. Ты вот сейчас бежишь по направлению к остановке, ты загружен по самые уши и не замечаешь, что над тобой небо. И пусть оно немного дырявое, посмотри, ведь весь мир настолько несовершенен! Посмотри, на небе умерли звезды. А может быть, еще не родились? Как ты думаешь?
А ты, девчонка с косматой прической, развалившейся под дождем! А ты вытащи из своих жирных волос все эти… как их… шпильки и попробуй, встряхни своими волосами - пофиг тебе, что ты и так уже с ног до головы мокрая! Или посмотри сюда, ко мне, на мой балкон на третьем этаже, вот гляди, вот это колечко дыма – тебе в подарок, смотри, какое ровное и красивое!
Кажется, я что-то понял. Вся моя хандра – плод моей фантазии. Я ее придумал, так ведь, и только из-за того, что шел дождь, да попса вопила в соседней квартире…
Тут мне жахнули в дверь, и так жахнули, что она чуть с петель не сорвалась. Я подумал немного и решил все-таки проверить, кто с той стороны. Опять чертыхаясь и, пиная этого тупого кота, я потопал в прихожку, где развалилось старое клетчатое кресло и полусломанная стенка. Всего-то пару раз у меня гости были, устроили мне праздник жизни. И на диване устраивали, и где только не устраивали – а мне, между прочим, стипендии не хватит на то, чтобы приобрести новое кресло!
Вообще-то я не жмот. Я вообще не знаю, правда, чего людям от меня нужно. Вроде бы, я не ищу общения с ними. Но нет же, они ищут общения со мной! Какого хрена им это сдалось? Не имею я ни малейшего понятия. Ладно, моя жизнь – не такая уж и плохая штука, а моя подруга – не такая плохая девчонка, только слишком требовательная. Видите ли, я на каждом шагу должен ей говорить, как я ее люблю, обязан цветами засыпать. А где я эти цветы возьму? На окошке выращивать?
И говорит, что я делаю ее несчастной!!! А меня понять никак, да? Странно...
Но это пусть. Я теперь подумал, что хорошо бы поговорить сейчас с ней – просто поговорить, посидеть на старом, продавленном, скрипящем диванчике, который много знает и помнит, за ручки подержаться. Все равно я скучаю по ней! И ведь не видел-то ее неделю, звонить она мне перестала после того случая с гитарой! Я и сам не звонил. Какой черт мне звонить, если я знаю, что сейчас все равно бросят трубку, обзовут меня, даже если хотят меня слышать – так они устроены… и все-таки позвоню. Я это решил - вот только спроважу соседей, пошлю всех, обложу по полной, выскажу им все слова, которые знаю! И позвоню ей. Обязательно.
Я, прищурясь, посмотрел в глазок… За дверью стояла ее подруга. Бледная как тень. Никогда я ее такой не видел! Я открыл дверь и увидел, что у ней глаза тоже на мокром месте, как будто нытье – это естественное женское состояние! Да, чем больше я живу, тем больше в этом убеждаюсь, и пусть женщины на меня не обижаются.
Ладно, заходи, подружка. Ты мне тоже всегда нравилась, хотя плакать можно было бы поменьше… Я припер с кухни какой-то плед и завернул девчонку в него, чтобы она хоть немного успокоилась. Но нет, малейшее проявление ласки – и она растрогана так, что ревет снова. Странно все в этом мире, странно, странно...
- Ленка твоя приказала долго жить, - выговорила она наконец. – Из окошка выпрыгнула. Мгновенная смерть…
Люди, пожалуйста, простите меня, если грубо написано!
Странный мир
Странно всё. Я раньше не задумывался над этим, пока сам не почувствовал на себе. Поймите, люди, я не могу жить в сером мире, где все одинаково. Для меня все имеет какое-то особое значение, я вечно гружусь не по поводу. Я не раз думал о смерти. Только не ставьте мне креста, я вас умоляю!!! Так нет же. Когда я наконец сдохну, придут многочисленные серые людишки, которых я при жизни даже не знал – дальние родственнички, дядечки, тетечки - занозы. И поставят мне этот долбаный гребаный крест, и какой-нибудь поп меня будет отпевать! Не, спасибо. Я так лучше жить останусь.
Да... странно, а за окном льет дождь, и бибикают машины, и в соседней квартире громко играет какая-то попса. Я пошел стучать по батарее, понимая, что уже ничего нельзя исправить... Понял, что вся моя жизнь здесь и сейчас, а одиночество - это вечность. Да, я осознал это, пока шел по темному грязному коридору, пока напяливал тапочки, эти ужасные полосатые домашние тапочки, которые моя подруга подарила мне на день рождения, потому что не нашла, как еще приколоться; пока брал в руку гантель и размахивался ею, пока…
ЖАХ!!! И еще! С потолка полетела побелка, она упала на меня в двух экземплярах: один на нос, другой на плечо; а потом он соскользнул и полетел куда-то вниз, под ноги. Я так и не узнал, чего с ним потом сталось. Я с удовольствием чувствовал и воспринимал звуковые волны, которые распространялись от батареи к моим ушам, и понимал, что вот скандала-то мне никак не избежать. Я люблю своих соседей. Безответной такой любовью… Я люблю их, когда они не слушают попсу, и когда они не пялятся в свой телевизорный футбол. Сейчас я честно вам скажу, люди, и вы бросите в меня камень. Я не люблю футбол! Довольно немаленькое количество народу, взрослых мужиков, бегает за одним мячом!
Я перевел дыхание и положил гантель на место, она закатилась под шкаф. Вызывая дикое дребезжание волн воздуха, она медленно пододвигалась к стене. Я ее пихнул ногой и вернулся в темную комнату с зашторенными, мокрыми от небесных слез окнами.
Дождь за окном усиливался. Я хотел открыть окно, чтобы полить воображаемые цветы на подоконнике. Люди, вы не видите их? И не увидите! А чудик с оранжевыми глазами, составленный из городской темноты и двух фонарей, тоже городских? Вы его и не могли бы заметить! Потому что он только мой друг. Да, он друг мне! Во всяком случае, лучше, чем она.
Тапочки я ей простил. Это однозначно. Ну, пусть они оказались на пять размеров больше! Мы все тогда посмеялись над ее сюрпризом, кто-то заявил, что это остроумно, и кто-то опрокинул бокал шампанского на ее платье… Я смеялся тоже. Что я мог делать?
Я знаю, она сейчас сидит у себя перед окном и смотрит на мокрые обделанные небом деревья. Может быть, она опять плачет. Делает она это постоянно и как бы даже с удовольствием, даже тогда, когда нету никакого повода. Я так и не догнал, зачем. Жалко ей всех, вот что. Всех и вся, и меня тоже!
Конечно, это не самое плохое. Тапочки, слезы,… что я еще помню? А много чего! А гитара моя, на которой она порезала струны в приступе дикой ревности? А я говорил что-то тихим голосом, я даже повысить его не мог, повышала она, а я кричать не умею!
Так… Раздался ответный стук в батарею. Интересно, чем они приспособились так стучать? У меня гантелью получается не так. Сейчас же такой стук, будто у них там сваи забивают при строительстве нового дома! Черт. Звонок в дверь. Мат. Я ответил тем же. Я обложил ихнюю попсу и врубил DOKKEN. «Форева тугеза-а-а-а-а-а!» - ору я вместе с солистом, и понимаю, что чувствую себя намного лучше!
Песня оборвалась на полуслове, свет вырубился. Мой крик, дикий такой крик из самой глотки, который, только что, гремя, звенел одновременно с Доккеном, повис в воздухе, расслоился на множество маленьких звучков – я их все слышал, как эхо! Кажется, наступила ядерная зима. Иначе с чего бы им? Я вообще хочу, чтобы в мир пришел Армагеддец. Тогда моя жизнь дойдет до точки, как бы и не начиналась, и не было бы такого огромного количества глупостей, моих глупостей. Вообще мне кажется, что моя жизнь – чей-то сон, и что я всего лишь часть его, и что меня вообще не существует. Единственное, чего я хочу в этом случае – так это того, чтобы человек, которому я приглючился, вдруг проснулся. Интересно, что тогда станет со мной? Тень? Призрак? Изгой? Нет. Я не знаю, а мысли меня словно не слушают, они улетают куда-то в небо, куда я и сам иду всю мою жизнь, туда, куда я всегда стремился. Только вот догнать я их не могу, и они, понимая это, издеваются надо мной, показывают язык, оборачиваясь, дразнят меня. Не догонишь. И я знаю это…
Нет. Не Армагеддон это. Гроза всего лишь… а, черт. Я полез на балкон, теряя по дороге тапочки, швыряя их в толстого кота, шаря в карманах, пытаясь выудить пачку «Saint George»-а и зажигалку.
Послушай меня, человек. Почему ты этого не видишь? Ты ничего не видишь. Ты вот сейчас бежишь по направлению к остановке, ты загружен по самые уши и не замечаешь, что над тобой небо. И пусть оно немного дырявое, посмотри, ведь весь мир настолько несовершенен! Посмотри, на небе умерли звезды. А может быть, еще не родились? Как ты думаешь?
А ты, девчонка с косматой прической, развалившейся под дождем! А ты вытащи из своих жирных волос все эти… как их… шпильки и попробуй, встряхни своими волосами - пофиг тебе, что ты и так уже с ног до головы мокрая! Или посмотри сюда, ко мне, на мой балкон на третьем этаже, вот гляди, вот это колечко дыма – тебе в подарок, смотри, какое ровное и красивое!
Кажется, я что-то понял. Вся моя хандра – плод моей фантазии. Я ее придумал, так ведь, и только из-за того, что шел дождь, да попса вопила в соседней квартире…
Тут мне жахнули в дверь, и так жахнули, что она чуть с петель не сорвалась. Я подумал немного и решил все-таки проверить, кто с той стороны. Опять чертыхаясь и, пиная этого тупого кота, я потопал в прихожку, где развалилось старое клетчатое кресло и полусломанная стенка. Всего-то пару раз у меня гости были, устроили мне праздник жизни. И на диване устраивали, и где только не устраивали – а мне, между прочим, стипендии не хватит на то, чтобы приобрести новое кресло!
Вообще-то я не жмот. Я вообще не знаю, правда, чего людям от меня нужно. Вроде бы, я не ищу общения с ними. Но нет же, они ищут общения со мной! Какого хрена им это сдалось? Не имею я ни малейшего понятия. Ладно, моя жизнь – не такая уж и плохая штука, а моя подруга – не такая плохая девчонка, только слишком требовательная. Видите ли, я на каждом шагу должен ей говорить, как я ее люблю, обязан цветами засыпать. А где я эти цветы возьму? На окошке выращивать?
И говорит, что я делаю ее несчастной!!! А меня понять никак, да? Странно...
Но это пусть. Я теперь подумал, что хорошо бы поговорить сейчас с ней – просто поговорить, посидеть на старом, продавленном, скрипящем диванчике, который много знает и помнит, за ручки подержаться. Все равно я скучаю по ней! И ведь не видел-то ее неделю, звонить она мне перестала после того случая с гитарой! Я и сам не звонил. Какой черт мне звонить, если я знаю, что сейчас все равно бросят трубку, обзовут меня, даже если хотят меня слышать – так они устроены… и все-таки позвоню. Я это решил - вот только спроважу соседей, пошлю всех, обложу по полной, выскажу им все слова, которые знаю! И позвоню ей. Обязательно.
Я, прищурясь, посмотрел в глазок… За дверью стояла ее подруга. Бледная как тень. Никогда я ее такой не видел! Я открыл дверь и увидел, что у ней глаза тоже на мокром месте, как будто нытье – это естественное женское состояние! Да, чем больше я живу, тем больше в этом убеждаюсь, и пусть женщины на меня не обижаются.
Ладно, заходи, подружка. Ты мне тоже всегда нравилась, хотя плакать можно было бы поменьше… Я припер с кухни какой-то плед и завернул девчонку в него, чтобы она хоть немного успокоилась. Но нет, малейшее проявление ласки – и она растрогана так, что ревет снова. Странно все в этом мире, странно, странно...
- Ленка твоя приказала долго жить, - выговорила она наконец. – Из окошка выпрыгнула. Мгновенная смерть…