-
Уважаемый посетитель!!!
Если Вы уже являетесь зарегистрированным участником проекта "миХей.ру - дискусcионный клуб",
пожалуйста, восстановите свой пароль самостоятельно, либо свяжитесь с администратором через Телеграм.
По следам конкурсных истерий (рассказ)
- Автор темы Женечка Франкенштейн
- Дата начала
Женечка Франкенштейн
Ассоциация критиков
Думаю, ни у кого из наших мужин рука не подниметсяТак что можешь смело
рожатьописывать роды.
Я не представляю, кто из героинь должен родить....и главное, от кого?
Чем дальше - тем загадочнее. Неужто скоро свалка будет?
Придётся писать этот андеграунд...
Женечка Франкенштейн
Ассоциация критиков
итак...вместо того, чтобы описывать роды или хотя бы зачатие, мне пришлось вдаваться в разные идеологические ереси и теории, потому как наши авторы и критики без теорий никак.... ну никуда. А я терпеть не могу мораль и идеологию в худ тексте...но что поделать, если товарищи не понимают...
(прошу не хлопать: стих не мой. об этом выскажусь в рекритике...)
(продолжение)
В надежде вытащила из кармана розовый Samsung, – тщетно, связи не было совсем – ни позвонить, ни отправить sms-ку. А ведь когда-то, в докомпьютерную эру, всё было иначе. Мы писали друг другу обычные бумажные записки, такие милые и тёплые, что воспоминания о них грели несколько лет. Например, «суп на плите» или «подогрей кашку»… Иногда хранили эти записки в каких-нибудь укромных местах, и, натыкаясь на них, перечитывали снова и снова каждое нелепое слово. «Слоник Н., люблю тебя. твой ёжик».
И что теперь с этими записками? Теперь всё проще: они автоматически доставляются и автоматически удаляются из памяти мобильного телефона. Удаляется history ICQ, очищаются от ненужной информации жесткие диски, форматируются, выбрасываются на помойку. Маша не любила электронные письма и всегда писала настоящие, бумажные. Подписывала она их всегда одинаково: откуда – отсюда, от кого – от меня.
— Нет, девушка, и не пытайся, – пробубнила старая Нуриссия. Здесь аномальная зона, всё фонит. Радиация в десятки раз превышает допустимую норму, – говорила она, как будто читала учебник по гражданской обороне. – Ну что ты так смотришь, думаешь я тёмная, необразованная цыганка? Нет же, я тоже училась в Лесгафта, кое-что знаю.
Мы шли по шпалам и шли довольно долго. Этот тоннель, я знала, занимал первое место по протяжённости в Европе. Широка страна моя родная!
Иногда в стенах тоннеля встречались какие-то углубления. Я не задавалась вопросом, что это и зачем, потому что я шла на свет, который должен быть в конце тоннеля, и я знала, что непременно его увижу. И вот в одном из ответвлений показался слабый огонёк, как будто маленький костерок. Нуриссия знаком показала мне следовать за ней. Мы увидели старую строительную технику, которая осталась со времён строительства тоннеля: бронетранспортёр или ещё что-то в этом роде. Возле машины горел костёр, и можно было различить несколько человеческих фигур. Меня ломало идти к обитателям этого дна и вступать с ними в какие бы то ни было контакты. Я не уважала этих людей, потому что они сами себя не уважали, иначе не утратили бы человеческий облик, – но делать было нечего… Мы подошли, и я увидела три человеческих существа. Называли они себя какими-то короткими отрывистыми погонялами: Бык, Винт, Бинт, – что-то в этом роде. Я не вникала, как же оказались эти, далеко не бедные люди, в такой дыре?
А всё очень просто…и сложно одновременно. Это место являлась своеобразной колонией для нарушителей негласных законов бандитского мира. Зачем отправлять всех их сюда вместо того, чтобы просто-напросто закопать в соседнем лесу? Этот вопрос не давал покоя всем новоприбывшим, да и «старички» тоже время от времени поговаривали на эту тему. Знали все только одно – любой, кто пытался уйти, возвращался на следующий же день в виде хладного трупа: либо вооруженная охрана на выходах из тоннеля убивала несчастного, либо на его голову падал кусок камня, либо лютый зверь разрывал его в клочья. Атмосфера постоянного страха и невыносимого чувства неизвестности давила, словно надвигающаяся война. Единственным занятием в этом тупике являлось собирание и сортировка мусора, который люди выкидывали из окон поездов. Если мусора скапливалось очень много, появлялся Оголтелый и устраивал такой рёв, что несчастные бомжи с шумом вылетали из тоннеля, как частички пыли из зоны турбулентности. Но и эти несчастные хотели жить. Оголтелый был настоящим хозяином тоннеля. И все эти бывшие люди, сами того не подозревая, жили и работали на Оголтелого и под его контролем. Когда рабов становилось мало, агенты дед и внучка приводили новых. Фрося не догадывалась, что её сосед по купе, Дмитрий Алексанрович Мутов, подобравший её нож, тоже находится здесь, в чистилище. А также несколько десятков проводников, которые нарушали свой устав, не довозили мусор до пунктов сбора, а выбрасывали его тут же по ходу поезда… Люди, чьи желания были недобродетельны, не могли пройти тоннель. Порочность, склонность преступать общечеловеческие ценности приводили к негативным последствиям. И как ни старайся, но все порочные поступки объявляли человеку вотум смерти, поэтому он оказывался здесь. Каждый поступок, направленный против общества, это голос против человека, против того, чтобы он оставался среди людей. Вот каким путём несчастные попадали в рабство к Оголтелому. По древним кхмарским традициям его имени никто вслух не произносил. И называли его по-разному: кто – Хозяином, кто – Херувимом, кто – Хантером. Что самое интересное, все его имена начинались на букву «Х» – самую твёрдую букву старорусского алфавита. Раньше она носила название «ХерЪ», но об этом мало кто сейчас знает, в основном вспоминают только начало алфавита: Аз, Буки, Веди…
Некоторые называли его Христом.
… перед его появлением всегда выпадал туман…об этом, кажется, в Евангелие написано…
Туман застил глаза людей, и тогда они становились незрячими, как слепцы с картины Питера Брейгеля Старшего. Ведомые таким же незрячим поводырём они всем скопом скатывались в глубокий овраг или в пропасть. Туман появлялся, когда люди отдавали себя таким негативным эмоциям, как гнев, ярость, страх, злоба, ненависть. Больше всего тумана было в городах. Такова была его теория: чем больше людей, тем больше тумана, а чем меньше, тем, соответственно, меньше. В городах легче было вызвать ответную реакцию людей, затуманивающую их мозг. Распространителями тумана были всякого рода экстремисты, националисты, шовинисты, – люди нетерпимые к проявлениям человеческой разности во взглядах и в поведении. Да и тоннелей в городах было больше. Всё подземное пространство городов опутывали тоннели, и люди, проезжая сверху на автомобилях, или проходя пешим шагом, всё равно попадали под власть Оголтелого.
граждане, к вам обращается голос,
слышите, к вам обращается голос:
будьте внимательны на остановках,
будьте учтивы во время движенья,
не забывайте вещей провозимых,
не забывайте друзей и знакомых,
митенька, маме рукой помаши
заперто время в вагонах кусками
нам сэкономь не дыши не дыши…
взвейтесь кострами туннельные дзоты
бейтесь локтями подземные дети
будьте внимательны и осторожны
скушно и страшно
и страшно и страшно
жить в этом гуле безбрежном метрошном
жить в этом голосе строгом и душном:
граждане вы извините конечно
мы всё равно обращаемся к вам
что ж нам – не плакать прикажете, если
нас беспризорных богов машинистов
так раскидало по вашим москвам
будем висеть наступая на пятки
будем с оглядкою стенка на стенку
будем низки как последние гунны
будем близки выходя из вагона
встречным потоком ручьем бытия
кто мы влекомы и врозь и бегом и
мамочка мамочка это не я
необратимое братство печали
что ли тебя не учили? учили?
будьте презрительны и аккуратны
будьте почтительны и бессердечны
будьте всегда обязательно будьте
если не будет, не будет иных
граждане, к вам обращается боже
будьте со мной обо мне не забудьте
будьте прекрасны, прекрасны и вечны
в мертвых туннелях земных.
Только знали об этом немногие. Большинство людей не верили в теорию тоннелей. Но она была. В теорию относительности раньше тоже никто не верил и о ней не знал. А когда великий Эйнштейн улыбнулся и показал всем язык – сразу поверили.
Многие попадали в туман без всяких поводырей. Сами, по собственной воле. Начинали играть в компьютерные игры, смотреть телевизор, покупать одежду, служить деньгам, заниматься развратом, пить алкогольные напитки – и вот туман незаметно прокрадывался в их жизнь и делал её ненастоящей, фальшивой. Иногда он сам собой рассеивался, а иногда густел до такой концентрации, что человек не мог самостоятельно определить: жив он или мёртв, что для него является главным, а что второстепенным. Энергетические каналы его засорялись, он не видел света солнца и не слышал, как дождь барабанит по листьям деревьев, как пробивается из-под асфальта трава.
(продолжение следует)
в последнем абзаце есть какая-то трава - не та..))
(прошу не хлопать: стих не мой. об этом выскажусь в рекритике...)
(продолжение)
В надежде вытащила из кармана розовый Samsung, – тщетно, связи не было совсем – ни позвонить, ни отправить sms-ку. А ведь когда-то, в докомпьютерную эру, всё было иначе. Мы писали друг другу обычные бумажные записки, такие милые и тёплые, что воспоминания о них грели несколько лет. Например, «суп на плите» или «подогрей кашку»… Иногда хранили эти записки в каких-нибудь укромных местах, и, натыкаясь на них, перечитывали снова и снова каждое нелепое слово. «Слоник Н., люблю тебя. твой ёжик».
И что теперь с этими записками? Теперь всё проще: они автоматически доставляются и автоматически удаляются из памяти мобильного телефона. Удаляется history ICQ, очищаются от ненужной информации жесткие диски, форматируются, выбрасываются на помойку. Маша не любила электронные письма и всегда писала настоящие, бумажные. Подписывала она их всегда одинаково: откуда – отсюда, от кого – от меня.
— Нет, девушка, и не пытайся, – пробубнила старая Нуриссия. Здесь аномальная зона, всё фонит. Радиация в десятки раз превышает допустимую норму, – говорила она, как будто читала учебник по гражданской обороне. – Ну что ты так смотришь, думаешь я тёмная, необразованная цыганка? Нет же, я тоже училась в Лесгафта, кое-что знаю.
Мы шли по шпалам и шли довольно долго. Этот тоннель, я знала, занимал первое место по протяжённости в Европе. Широка страна моя родная!
Иногда в стенах тоннеля встречались какие-то углубления. Я не задавалась вопросом, что это и зачем, потому что я шла на свет, который должен быть в конце тоннеля, и я знала, что непременно его увижу. И вот в одном из ответвлений показался слабый огонёк, как будто маленький костерок. Нуриссия знаком показала мне следовать за ней. Мы увидели старую строительную технику, которая осталась со времён строительства тоннеля: бронетранспортёр или ещё что-то в этом роде. Возле машины горел костёр, и можно было различить несколько человеческих фигур. Меня ломало идти к обитателям этого дна и вступать с ними в какие бы то ни было контакты. Я не уважала этих людей, потому что они сами себя не уважали, иначе не утратили бы человеческий облик, – но делать было нечего… Мы подошли, и я увидела три человеческих существа. Называли они себя какими-то короткими отрывистыми погонялами: Бык, Винт, Бинт, – что-то в этом роде. Я не вникала, как же оказались эти, далеко не бедные люди, в такой дыре?
А всё очень просто…и сложно одновременно. Это место являлась своеобразной колонией для нарушителей негласных законов бандитского мира. Зачем отправлять всех их сюда вместо того, чтобы просто-напросто закопать в соседнем лесу? Этот вопрос не давал покоя всем новоприбывшим, да и «старички» тоже время от времени поговаривали на эту тему. Знали все только одно – любой, кто пытался уйти, возвращался на следующий же день в виде хладного трупа: либо вооруженная охрана на выходах из тоннеля убивала несчастного, либо на его голову падал кусок камня, либо лютый зверь разрывал его в клочья. Атмосфера постоянного страха и невыносимого чувства неизвестности давила, словно надвигающаяся война. Единственным занятием в этом тупике являлось собирание и сортировка мусора, который люди выкидывали из окон поездов. Если мусора скапливалось очень много, появлялся Оголтелый и устраивал такой рёв, что несчастные бомжи с шумом вылетали из тоннеля, как частички пыли из зоны турбулентности. Но и эти несчастные хотели жить. Оголтелый был настоящим хозяином тоннеля. И все эти бывшие люди, сами того не подозревая, жили и работали на Оголтелого и под его контролем. Когда рабов становилось мало, агенты дед и внучка приводили новых. Фрося не догадывалась, что её сосед по купе, Дмитрий Алексанрович Мутов, подобравший её нож, тоже находится здесь, в чистилище. А также несколько десятков проводников, которые нарушали свой устав, не довозили мусор до пунктов сбора, а выбрасывали его тут же по ходу поезда… Люди, чьи желания были недобродетельны, не могли пройти тоннель. Порочность, склонность преступать общечеловеческие ценности приводили к негативным последствиям. И как ни старайся, но все порочные поступки объявляли человеку вотум смерти, поэтому он оказывался здесь. Каждый поступок, направленный против общества, это голос против человека, против того, чтобы он оставался среди людей. Вот каким путём несчастные попадали в рабство к Оголтелому. По древним кхмарским традициям его имени никто вслух не произносил. И называли его по-разному: кто – Хозяином, кто – Херувимом, кто – Хантером. Что самое интересное, все его имена начинались на букву «Х» – самую твёрдую букву старорусского алфавита. Раньше она носила название «ХерЪ», но об этом мало кто сейчас знает, в основном вспоминают только начало алфавита: Аз, Буки, Веди…
Некоторые называли его Христом.
… перед его появлением всегда выпадал туман…об этом, кажется, в Евангелие написано…
Туман застил глаза людей, и тогда они становились незрячими, как слепцы с картины Питера Брейгеля Старшего. Ведомые таким же незрячим поводырём они всем скопом скатывались в глубокий овраг или в пропасть. Туман появлялся, когда люди отдавали себя таким негативным эмоциям, как гнев, ярость, страх, злоба, ненависть. Больше всего тумана было в городах. Такова была его теория: чем больше людей, тем больше тумана, а чем меньше, тем, соответственно, меньше. В городах легче было вызвать ответную реакцию людей, затуманивающую их мозг. Распространителями тумана были всякого рода экстремисты, националисты, шовинисты, – люди нетерпимые к проявлениям человеческой разности во взглядах и в поведении. Да и тоннелей в городах было больше. Всё подземное пространство городов опутывали тоннели, и люди, проезжая сверху на автомобилях, или проходя пешим шагом, всё равно попадали под власть Оголтелого.
граждане, к вам обращается голос,
слышите, к вам обращается голос:
будьте внимательны на остановках,
будьте учтивы во время движенья,
не забывайте вещей провозимых,
не забывайте друзей и знакомых,
митенька, маме рукой помаши
заперто время в вагонах кусками
нам сэкономь не дыши не дыши…
взвейтесь кострами туннельные дзоты
бейтесь локтями подземные дети
будьте внимательны и осторожны
скушно и страшно
и страшно и страшно
жить в этом гуле безбрежном метрошном
жить в этом голосе строгом и душном:
граждане вы извините конечно
мы всё равно обращаемся к вам
что ж нам – не плакать прикажете, если
нас беспризорных богов машинистов
так раскидало по вашим москвам
будем висеть наступая на пятки
будем с оглядкою стенка на стенку
будем низки как последние гунны
будем близки выходя из вагона
встречным потоком ручьем бытия
кто мы влекомы и врозь и бегом и
мамочка мамочка это не я
необратимое братство печали
что ли тебя не учили? учили?
будьте презрительны и аккуратны
будьте почтительны и бессердечны
будьте всегда обязательно будьте
если не будет, не будет иных
граждане, к вам обращается боже
будьте со мной обо мне не забудьте
будьте прекрасны, прекрасны и вечны
в мертвых туннелях земных.
Только знали об этом немногие. Большинство людей не верили в теорию тоннелей. Но она была. В теорию относительности раньше тоже никто не верил и о ней не знал. А когда великий Эйнштейн улыбнулся и показал всем язык – сразу поверили.
Многие попадали в туман без всяких поводырей. Сами, по собственной воле. Начинали играть в компьютерные игры, смотреть телевизор, покупать одежду, служить деньгам, заниматься развратом, пить алкогольные напитки – и вот туман незаметно прокрадывался в их жизнь и делал её ненастоящей, фальшивой. Иногда он сам собой рассеивался, а иногда густел до такой концентрации, что человек не мог самостоятельно определить: жив он или мёртв, что для него является главным, а что второстепенным. Энергетические каналы его засорялись, он не видел света солнца и не слышал, как дождь барабанит по листьям деревьев, как пробивается из-под асфальта трава.
(продолжение следует)
в последнем абзаце есть какая-то трава - не та..))
KISA Ванская
Ассоциация критиков
Всех нас ждет туман 
Поразительная история)))
Поразительная история)))
Груня-трактористка
Писатель
Frau_Muller, нет-нет, все равно невыносимо хорошо, особливо цыганка образованная... в Лесгафте... (хахахаха).
Сюрище.От ощущения ускоряющегося заноса сладко едет крышечка, свистит в ушах и хочется расширенными в 10 раз зрачками увидеть еще больше.
Люблю крен.
Женечка Франкенштейн
Ассоциация критиков
Всех нас ждет туман
Поразительная история)))
Отвечу стихами того же автора:
у родившихся в нулевые будет другой язык.
одинаково безопасны зек, прозак и рюкзак.
а страшны реальный хоррор, террор, антитеррор.
здравствуйте, дети гор...
Женечка Франкенштейн
Ассоциация критиков
(продолжение)
И вот тут-то со мной и с другими персонажами этого андеграунда начали твориться чудеса. Сначала я всё видела и всё слышала, потом – бац – человека вижу, и вижу, что он открывает рот, но ничего не слышу, что он говорит, зато слышу, что ему что-то отвечают. Потом – бац – вижу, как Нуриссия вытаскивает из своего узелка спичечные коробки и отдаёт их в то место, где раньше сидел главарь этих чертей, прямо в воздух их отдаёт, а потом эти коробки – бац – перемещаются сами по воздуху на сломанный телевизор. И все смотрят на этот телевизор и начинают «палиться», кто что сделал, сколько раз и зачем. И тут один чувак в хайратнике и с хвостиком встаёт и идёт прямо на меня, но смотрит куда-то вдаль, как бы насквозь. Я еле отпрыгнула в сторону, чтобы он меня не сшиб, а он как небывало, дальше поковылял. Я приложила раскрытую ладонь к уху и открыла рот, чтобы лучше слышать, но на меня никто не обратил внимания, и я ничего нового не услышала. Как в сломанном телевизоре: то слышу – то не слышу.… Когда Нуриссия закончила передавать эти коробочки, которые она называла «корабли», я робко приблизилась к ней и спросила: «Мы в царстве теней?» Она рассмеялась, обнажив коричневые зубы, а на меня снова никто не обратил внимания. Ответа нет. Хотя я точно знаю вот что: не хочу здесь оставаться, если это место – всего лишь шаблон мира! Хочу вернуться в свой, реальный, физический, назад, домой, к компьютеру, к ножу, к Оксанке, в конце концов! Чтоб все видели меня! Как заблудшая душа в отчаянии замерла я перед этой бандой на фоне мрачной стены железнодорожного тоннеля – безмолвного стража на перепутье миров…
– Хаарон, где ты Хаарон! – звала я этого главного, на букву «Ха», но лишь подземное эхо отрывисто и дробно, как колёсный перестук, прокричало мне в ответ: он-он-онн…
– Седой паромщик, выходи, забери меня отсюда домой! – а в ответ только: ой-ой-ой…
С этими -он и -ой я не заметила, что возгласы оказались реальны. Двое призраков подземки оттеснили старую цыганку в угол и стали требовать от неё что-то ещё. Она отбивалась, отмахивалась руками, кричала какие-то заклинания на непонятном птичьем языке, но уроды пытались сорвать с неё все тряпки и лезли, как вши на солдата. Я подумала, что её сейчас грохнут, а этого я допустить никак не могла…
Я заметила кусок ржавой материи и кусок трубы. Завернув трубу в материю, чтобы не запачкать руки и сделать хоть какую-то изоляцию, я размахнулась и вдарила по двум светильникам, которые освещали этот забытый богом закуток. Благо, они были не очень высоко. В тоннеле стало темно. Звуки и крики сначала смолкли, но потом возобновились с новой силой. Свет притухшего костра не выявлял ничего, но и он вскоре стал затуманиваться. По ногам пробежал холодок, и рука, опущенная вниз, ощутила густое и влажное рукопожатие тумана. Он шёл от земли и медленно поднимался вверх. Я пошла в то место, где на скрипучей металлической сетке в последний раз видела старую Нуриссию. Я обо что-то споткнулась, и, вытянув руки вперёд, рухнула низ, успев нащупать чью то ногу или руку. Стало липко дышать, и первобытный страх потряс всё моё существо. Я не могла ни вздохнуть, ни закрыть рот и даже пошевелить кончиками пальцев, настолько это чувство овладело мной. Как будто меня ударило электрическим током и парализовало одновременно.
Я ощутила, что отрываюсь влажной насыпи и куда-то улетаю. Потом я обнаружила себя лежащей на жесткой скамье, какие обычно бывают в старых столыпинских вагонах. Но это был не вагон, а комната. Стены, отделанные тканью с благородным золотым рисунком, украшенные осенними пейзажами в массивных золотых рамах, производили впечатление дворцового убранства. Вот только мебель, находящаяся в комнате не была старинной. Это были удобные и практичные вещи. Их сочетание было интересно - три, неглубоких шкафа с книгами, мирно соседствовали с десятком широких витринных шкафов со всевозможным оружием, большой массивный стол с зеленым сукном, и три пары классических деревянных стульев мирно сосуществовали рядом с мягкой кожаной мебелью, состоящей из нескольких широких диванов и кресел.
В одном из них, недалеко от скамьи, где я лежала, сидел человек. Это был этот самый – на букву Ха – щупленький, заросший мужичок с морщинистым, улыбающимся лицом, лет сорока. Весь его вид говорил о том, что он хозяин всей этой обстановки и хозяин ситуации. Здесь же я увидела мою попутчицу Нуриссию, она сидела слева от Ха.
— Кто такая? – спросил Ха, мельком взглянув на меня.
— Дымова Ефросиния Александровна, – назвала старая цыганка моё имя.
Я удивилась.
— Дальше, – властно потребовал Ха.
— 39 лет, русская, место рождения - город Москва, проживает - город Лесомухоэнцефалитск, судимостей нет, не состояла, не привлекалась, не участвовала.
— Чем занимается по жизни? – не унимался мужичок.
— Играет на компьютерах, – ответила цыганка.
— Не понял, – насторожился хозяин.
Нуриссия внимательно посмотрела на меня: — Играет в RailWay in Siberia и Героев-II.
— В расход, – мрачно сказал мужичок…
Тут Нуриссия наклонилась к его уху и начала что-то горячо шептать, так страстно, что крошки халвы с её зубов пооблетали, и настоящее золото начало просвечивать сквозь Кузбасс-лак. Мужик два раза покачал головой, один раз цыкнул и поскрёб щетину, а третий раз склонил голову вниз в знак согласия.
— Значит, ничего не знает? – переспросил он. — Ну ладно, пусть пройдёт ещё один уровень, – вынес он свой вердикт.
Глаза Нуриссии осветились радостным блеском: — Ну вот, дорогая, я же говорила, как твоя карта ляжет… Дальняя дорога, долгие хлопоты, негаданная прибыль! – её лучезарная улыбка надолго застряла в сетчатке моего зрительного глазного нерва.
— Иди, дорогая…
Впереди белела дверь.… Толкнув её, я мельком заметила в предбаннике ладно скроенную фигуру высокого мужчины со спины. Он мерил коридор ровными шагами, нервно заложив руки за спину. Я, было, начала разворачиваться в его сторону, но цыганка больно толкнула меня в плечо так, что что-то зачесалось между лопаток. И что там может чесаться, между лопаток-то? Я снова полетела по тёмному коридору. Мой полёт был очень быстрый. Впереди маячило светлое пятно, и меня неудержимо влекло к нему…
Я очнулась в вагоне поезда. Люм был включен и больно резал глаза. Рядом со мной сидел мой недавний попутчик. По коридору вагона прошёл проводник и заботливо расправил смятую вагонную занавеску.
— У вас есть сигарета? – бледными, как смерть, губами прошептал мужчина.
(продолжение следует))
И вот тут-то со мной и с другими персонажами этого андеграунда начали твориться чудеса. Сначала я всё видела и всё слышала, потом – бац – человека вижу, и вижу, что он открывает рот, но ничего не слышу, что он говорит, зато слышу, что ему что-то отвечают. Потом – бац – вижу, как Нуриссия вытаскивает из своего узелка спичечные коробки и отдаёт их в то место, где раньше сидел главарь этих чертей, прямо в воздух их отдаёт, а потом эти коробки – бац – перемещаются сами по воздуху на сломанный телевизор. И все смотрят на этот телевизор и начинают «палиться», кто что сделал, сколько раз и зачем. И тут один чувак в хайратнике и с хвостиком встаёт и идёт прямо на меня, но смотрит куда-то вдаль, как бы насквозь. Я еле отпрыгнула в сторону, чтобы он меня не сшиб, а он как небывало, дальше поковылял. Я приложила раскрытую ладонь к уху и открыла рот, чтобы лучше слышать, но на меня никто не обратил внимания, и я ничего нового не услышала. Как в сломанном телевизоре: то слышу – то не слышу.… Когда Нуриссия закончила передавать эти коробочки, которые она называла «корабли», я робко приблизилась к ней и спросила: «Мы в царстве теней?» Она рассмеялась, обнажив коричневые зубы, а на меня снова никто не обратил внимания. Ответа нет. Хотя я точно знаю вот что: не хочу здесь оставаться, если это место – всего лишь шаблон мира! Хочу вернуться в свой, реальный, физический, назад, домой, к компьютеру, к ножу, к Оксанке, в конце концов! Чтоб все видели меня! Как заблудшая душа в отчаянии замерла я перед этой бандой на фоне мрачной стены железнодорожного тоннеля – безмолвного стража на перепутье миров…
– Хаарон, где ты Хаарон! – звала я этого главного, на букву «Ха», но лишь подземное эхо отрывисто и дробно, как колёсный перестук, прокричало мне в ответ: он-он-онн…
– Седой паромщик, выходи, забери меня отсюда домой! – а в ответ только: ой-ой-ой…
С этими -он и -ой я не заметила, что возгласы оказались реальны. Двое призраков подземки оттеснили старую цыганку в угол и стали требовать от неё что-то ещё. Она отбивалась, отмахивалась руками, кричала какие-то заклинания на непонятном птичьем языке, но уроды пытались сорвать с неё все тряпки и лезли, как вши на солдата. Я подумала, что её сейчас грохнут, а этого я допустить никак не могла…
Я заметила кусок ржавой материи и кусок трубы. Завернув трубу в материю, чтобы не запачкать руки и сделать хоть какую-то изоляцию, я размахнулась и вдарила по двум светильникам, которые освещали этот забытый богом закуток. Благо, они были не очень высоко. В тоннеле стало темно. Звуки и крики сначала смолкли, но потом возобновились с новой силой. Свет притухшего костра не выявлял ничего, но и он вскоре стал затуманиваться. По ногам пробежал холодок, и рука, опущенная вниз, ощутила густое и влажное рукопожатие тумана. Он шёл от земли и медленно поднимался вверх. Я пошла в то место, где на скрипучей металлической сетке в последний раз видела старую Нуриссию. Я обо что-то споткнулась, и, вытянув руки вперёд, рухнула низ, успев нащупать чью то ногу или руку. Стало липко дышать, и первобытный страх потряс всё моё существо. Я не могла ни вздохнуть, ни закрыть рот и даже пошевелить кончиками пальцев, настолько это чувство овладело мной. Как будто меня ударило электрическим током и парализовало одновременно.
Я ощутила, что отрываюсь влажной насыпи и куда-то улетаю. Потом я обнаружила себя лежащей на жесткой скамье, какие обычно бывают в старых столыпинских вагонах. Но это был не вагон, а комната. Стены, отделанные тканью с благородным золотым рисунком, украшенные осенними пейзажами в массивных золотых рамах, производили впечатление дворцового убранства. Вот только мебель, находящаяся в комнате не была старинной. Это были удобные и практичные вещи. Их сочетание было интересно - три, неглубоких шкафа с книгами, мирно соседствовали с десятком широких витринных шкафов со всевозможным оружием, большой массивный стол с зеленым сукном, и три пары классических деревянных стульев мирно сосуществовали рядом с мягкой кожаной мебелью, состоящей из нескольких широких диванов и кресел.
В одном из них, недалеко от скамьи, где я лежала, сидел человек. Это был этот самый – на букву Ха – щупленький, заросший мужичок с морщинистым, улыбающимся лицом, лет сорока. Весь его вид говорил о том, что он хозяин всей этой обстановки и хозяин ситуации. Здесь же я увидела мою попутчицу Нуриссию, она сидела слева от Ха.
— Кто такая? – спросил Ха, мельком взглянув на меня.
— Дымова Ефросиния Александровна, – назвала старая цыганка моё имя.
Я удивилась.
— Дальше, – властно потребовал Ха.
— 39 лет, русская, место рождения - город Москва, проживает - город Лесомухоэнцефалитск, судимостей нет, не состояла, не привлекалась, не участвовала.
— Чем занимается по жизни? – не унимался мужичок.
— Играет на компьютерах, – ответила цыганка.
— Не понял, – насторожился хозяин.
Нуриссия внимательно посмотрела на меня: — Играет в RailWay in Siberia и Героев-II.
— В расход, – мрачно сказал мужичок…
Тут Нуриссия наклонилась к его уху и начала что-то горячо шептать, так страстно, что крошки халвы с её зубов пооблетали, и настоящее золото начало просвечивать сквозь Кузбасс-лак. Мужик два раза покачал головой, один раз цыкнул и поскрёб щетину, а третий раз склонил голову вниз в знак согласия.
— Значит, ничего не знает? – переспросил он. — Ну ладно, пусть пройдёт ещё один уровень, – вынес он свой вердикт.
Глаза Нуриссии осветились радостным блеском: — Ну вот, дорогая, я же говорила, как твоя карта ляжет… Дальняя дорога, долгие хлопоты, негаданная прибыль! – её лучезарная улыбка надолго застряла в сетчатке моего зрительного глазного нерва.
— Иди, дорогая…
Впереди белела дверь.… Толкнув её, я мельком заметила в предбаннике ладно скроенную фигуру высокого мужчины со спины. Он мерил коридор ровными шагами, нервно заложив руки за спину. Я, было, начала разворачиваться в его сторону, но цыганка больно толкнула меня в плечо так, что что-то зачесалось между лопаток. И что там может чесаться, между лопаток-то? Я снова полетела по тёмному коридору. Мой полёт был очень быстрый. Впереди маячило светлое пятно, и меня неудержимо влекло к нему…
Я очнулась в вагоне поезда. Люм был включен и больно резал глаза. Рядом со мной сидел мой недавний попутчик. По коридору вагона прошёл проводник и заботливо расправил смятую вагонную занавеску.
— У вас есть сигарета? – бледными, как смерть, губами прошептал мужчина.
(продолжение следует))
Женечка Франкенштейн
Ассоциация критиков
За окном поезда тряслась луна. Она тряслась, как дура. Тряслась сама по себе.
— Нет. Я не курю. Спросите у проводника, – посоветовала я.
Дмитрий Александрович Мутов вышел из купе и направился в тамбур.
Сортир был заперт. Он подождал, но никто не выходил. Он подёргал, никто не ответил.
— Есть кто-нибудь?
Ему никто не ответил. Он дёрнул сильно. Открыл – там писали трупы. Они торчали во все стороны, как цветы из ночного горшка. Мутов поднапрягся и пошёл вон оттуда в другой конец коридора. По пути он завернул в купе. Пассажирка уже спала под простыней. Он закрыл дверь в купе и сел на полку. Он достал из кармана нож и положил рядом с ней на столик. Женщина ровно дышала. Он погладил по лицу. Не шелохнулась. Он стащил с неё простынь. На ней были трусы и лифчик чёрного цвета. Это его смутило. Как купальник. Ему больше не хотелось ничего! Он спросил свой внутренний голос:
— Послушай, что бы ты сделал, если бы очутился вдвоём со спящей красавицей?
— Мимо промазал, – сказал кто-то свыше.
Дмитрий тоже разделся, лёг на полку и заснул.
— Нет. Я не курю. Спросите у проводника, – посоветовала я.
Дмитрий Александрович Мутов вышел из купе и направился в тамбур.
Сортир был заперт. Он подождал, но никто не выходил. Он подёргал, никто не ответил.
— Есть кто-нибудь?
Ему никто не ответил. Он дёрнул сильно. Открыл – там писали трупы. Они торчали во все стороны, как цветы из ночного горшка. Мутов поднапрягся и пошёл вон оттуда в другой конец коридора. По пути он завернул в купе. Пассажирка уже спала под простыней. Он закрыл дверь в купе и сел на полку. Он достал из кармана нож и положил рядом с ней на столик. Женщина ровно дышала. Он погладил по лицу. Не шелохнулась. Он стащил с неё простынь. На ней были трусы и лифчик чёрного цвета. Это его смутило. Как купальник. Ему больше не хотелось ничего! Он спросил свой внутренний голос:
— Послушай, что бы ты сделал, если бы очутился вдвоём со спящей красавицей?
— Мимо промазал, – сказал кто-то свыше.
Дмитрий тоже разделся, лёг на полку и заснул.
Женечка Франкенштейн
Ассоциация критиков
ну вот и всё... последний взмах руки, последний абзац...
кончаю, страшно перечесть, - как пишут авторы любовных писем...
читать это страшно. Перечитывать ещё страшнее. Спасибо всем авторам и критика, кто вдохновил меня на сей дивный труд. Конец выполнен по просьбе Мавки - что случилось с Машей? Некоторые темы упущены, некоторые непомерно раздуты. Появилсь новая тема - наркотеги... А всё из-за того, что меня в них необоснованно обвинили. Зачем они мне? Их производит мой мозг...
Можете критиковать и критикуемы будете...
Аминь! )))
(окончание)
Новое утро было светлым. Оно началось со стука проводника: — Поднимаемся, через сорок минут Лесомухоэнцефалитск!
Фрося подняла голову от подушки и увидела свой нож: — О, боги, о, Тан, – выдохнула она, взяв в руки свой амулет. Вот дорогая сердцу надпись: буква «р» вытерта ладонью, буква «у» совсем не видна; модем на месте, инфракрасный порт включен. Сердце забилось в груди радостно, как у леди Хайленда, прекрасной, как сон…. Протянула руку и стащила с металлической перекладины платье. Рывком нырнула в него, застегнула молнию на спине. Нащупала под подушкой телефон, колготки, кожаный ремень. Коснувшись босыми ступнями своих туфель, ощутила твёрдую почву под ногами. Упаковав свой скарб в льняное вагонное полотенце, окрыленной походкой двинулась в сторону тамбура.
Атрибуты и убранство вагона поразили Фросю новизной и лоском – давно не приходилось ездить в вагонах класса люкс. Купе было всего пять, обширное место занимала комната с зеркальной дверью, над которой светились две буквы: W и C. Ниже была табличка с зелёными буквами: «Bitte, treten, meine liebe Frau ein». Было просто приятно на душе, и Фрося вошла. Из всех зеркал ватерклозета на неё глянула голубоглазая блондинка с твёрдым взглядом и тревожным выражением лица, со следами былой красоты на нём… Фрося оскалилась, как на приёме у стоматолога. Потом положила вещи на туалетный столик и взяла в руки телефон. Она напряглась ещё больше: связь была! Быстрыми пальцами пролистала многочисленных Ксюхиных клиентов и остановилась на имени Маша. Судорожно нажала вызов.
Сигнал пошёл не сразу, и в минуты ожидания память делала рефреш последнего столь взволновавшего её разговора. Зуммер бился о бастионы сомнения и страха. Рука с трубкой заметно дрожала автономно от вздрагиваний железного состава.
− Да, алло! – послышался голос с небольшой хрипотцой, очень похожий на Машин, чего Фрося от волнения точно определить не могла.
− Маша! Маша, Маша! – это ты? – без остановки произнесла Фрося.
− Да. Алло, мама, ты что ли? При-ивет! – протяжное при-ивет выдало, что Маша жива и здорова.
− Маша, что это было: Что же произошло?
Слышимость как нельзя лучше. После некоторой запинки в трубке прозвучало:
− Мама, я… родила!
− Родила?.. – недоверчиво переспросила Фрося. – А почему ты так кричала?
− Потому что ты позвонила мне в родзал перед тем, как залазить на кресло…
− Кресло? Что за кресло, доча, … о чём ты говоришь?
− Мама, да будет тебе известно, в родзале стоят родительные кресла…
− И что, Маша? – снова недоверчиво переспросила Фрося…
− А то, что ты стала бабушкой, говорю!
Меня чуть не хватил инфаркт от таких сообщений. Я обалдела, офанарела и офигела одновременно. Примерно такой же ступор я испытала, когда родилась Маша, хотя меня предупреждали, что через девять месяцев такое вероятно.
− А кто родился? – крикнула я…
− Девочка, - ласково ответила Маша.
Так вот какой мне сон дивный приснился, точно к диву… Я вспомнила пса, мандрагору, молодого человека с татуировками, как две капли воды похожего на Машиного отца.… Только татуировки у Машиного отца были не на лбу, а по всему телу. Ножи, чёрный ворон, следствие, приговор, тюрьма, пересылка, спецпоселение, переезд из Москвы в глухую красноярскую тайгу, − всё это со скоростью курьерского поезда пронеслось перед моими глазами.
− А назвали то как? – крикнула я…
− Не знаю ещё. Мы с Иваном хотим назвать Мантианак…
− Как? Мантианак? – Ни в коем случае! Это же имя злого духа из малазийского фольклора! У вас такие хорошие русские имена: Иван да Марья, надо что-нибудь созвучное.
− Созвучное Ивану и Марье будет Марихуана, мама, ты же знаешь… Марья – Мари, Иван – Хуан.…Ну не назовём же мы её так, что люди подумают?
− Ничего они не подумают. А девочке будет приятно носить имена мамы и папы, − я так считаю…
− Подумаем! – деловито сказала Маша. – Ты хоть рада? – добавила тише она.
Я уже сидела на туалетном столике, и единственное, чего мне хотелось: просто расслабиться – выпить кружку пива и затянуться сигаретой. Я была счастлива безмерно, что всё так завершилось.
− Значит, всё хорошо? Я очень рада, что ты. Просто так неожиданно! А что мне делать? − я спросила.
− Как что? Вступать в новые права и обязанности. Готовь пелёнки, распашонки, чепчики. Вяжи носочки…
− ОК.
Связь оборвалась на том конце провода.
− Ну, надо же, как быстротечна жизнь, подумала я. − Новый уровень, новый персонаж.…Каким он будет? Что ждёт его? Сумеет ли он пройти испытания первого уровня: тоннели, вышки, блокировку сигнала? Будет ли его путь бархатным или тра-та-та-та-тгрхбшщптыбых-тых-тых-пых-пых?.. Всё зависит от машиниста. Он за рулём, а мы в кузове.
В огне твоих расширенных зрачков
Исчезнут города и океаны
Из темноты глядят на нас
Глаза Марии и глаза Хуаны…
Придуманные люди за окном
Диктуют нам последние страницы
Все ночи напролёт глаза
Марии и Хуаны будут сниться…
А ветер гонит снежный ком
А ветер гонит снежный ком
А ветер гонит снежный ком
Несёт над городами и домами…
Они идут по жизни босиком
Идут по жизни босиком…
Идут по жизни босиком…
Трясут пустыми рукавами…
На белом поле не заметен снег
На чёрном не заметны наши тени…
Всего две линии вперёд
Две линии вперёд – и мы у цели…
Прощай, Мария….
Прощай, Хуана…
Прощай, Мария….
Прощай, Хуана…
кончаю, страшно перечесть, - как пишут авторы любовных писем...
читать это страшно. Перечитывать ещё страшнее. Спасибо всем авторам и критика, кто вдохновил меня на сей дивный труд. Конец выполнен по просьбе Мавки - что случилось с Машей? Некоторые темы упущены, некоторые непомерно раздуты. Появилсь новая тема - наркотеги... А всё из-за того, что меня в них необоснованно обвинили. Зачем они мне? Их производит мой мозг...
Можете критиковать и критикуемы будете...
Аминь! )))
(окончание)
Новое утро было светлым. Оно началось со стука проводника: — Поднимаемся, через сорок минут Лесомухоэнцефалитск!
Фрося подняла голову от подушки и увидела свой нож: — О, боги, о, Тан, – выдохнула она, взяв в руки свой амулет. Вот дорогая сердцу надпись: буква «р» вытерта ладонью, буква «у» совсем не видна; модем на месте, инфракрасный порт включен. Сердце забилось в груди радостно, как у леди Хайленда, прекрасной, как сон…. Протянула руку и стащила с металлической перекладины платье. Рывком нырнула в него, застегнула молнию на спине. Нащупала под подушкой телефон, колготки, кожаный ремень. Коснувшись босыми ступнями своих туфель, ощутила твёрдую почву под ногами. Упаковав свой скарб в льняное вагонное полотенце, окрыленной походкой двинулась в сторону тамбура.
Атрибуты и убранство вагона поразили Фросю новизной и лоском – давно не приходилось ездить в вагонах класса люкс. Купе было всего пять, обширное место занимала комната с зеркальной дверью, над которой светились две буквы: W и C. Ниже была табличка с зелёными буквами: «Bitte, treten, meine liebe Frau ein». Было просто приятно на душе, и Фрося вошла. Из всех зеркал ватерклозета на неё глянула голубоглазая блондинка с твёрдым взглядом и тревожным выражением лица, со следами былой красоты на нём… Фрося оскалилась, как на приёме у стоматолога. Потом положила вещи на туалетный столик и взяла в руки телефон. Она напряглась ещё больше: связь была! Быстрыми пальцами пролистала многочисленных Ксюхиных клиентов и остановилась на имени Маша. Судорожно нажала вызов.
Сигнал пошёл не сразу, и в минуты ожидания память делала рефреш последнего столь взволновавшего её разговора. Зуммер бился о бастионы сомнения и страха. Рука с трубкой заметно дрожала автономно от вздрагиваний железного состава.
− Да, алло! – послышался голос с небольшой хрипотцой, очень похожий на Машин, чего Фрося от волнения точно определить не могла.
− Маша! Маша, Маша! – это ты? – без остановки произнесла Фрося.
− Да. Алло, мама, ты что ли? При-ивет! – протяжное при-ивет выдало, что Маша жива и здорова.
− Маша, что это было: Что же произошло?
Слышимость как нельзя лучше. После некоторой запинки в трубке прозвучало:
− Мама, я… родила!
− Родила?.. – недоверчиво переспросила Фрося. – А почему ты так кричала?
− Потому что ты позвонила мне в родзал перед тем, как залазить на кресло…
− Кресло? Что за кресло, доча, … о чём ты говоришь?
− Мама, да будет тебе известно, в родзале стоят родительные кресла…
− И что, Маша? – снова недоверчиво переспросила Фрося…
− А то, что ты стала бабушкой, говорю!
Меня чуть не хватил инфаркт от таких сообщений. Я обалдела, офанарела и офигела одновременно. Примерно такой же ступор я испытала, когда родилась Маша, хотя меня предупреждали, что через девять месяцев такое вероятно.
− А кто родился? – крикнула я…
− Девочка, - ласково ответила Маша.
Так вот какой мне сон дивный приснился, точно к диву… Я вспомнила пса, мандрагору, молодого человека с татуировками, как две капли воды похожего на Машиного отца.… Только татуировки у Машиного отца были не на лбу, а по всему телу. Ножи, чёрный ворон, следствие, приговор, тюрьма, пересылка, спецпоселение, переезд из Москвы в глухую красноярскую тайгу, − всё это со скоростью курьерского поезда пронеслось перед моими глазами.
− А назвали то как? – крикнула я…
− Не знаю ещё. Мы с Иваном хотим назвать Мантианак…
− Как? Мантианак? – Ни в коем случае! Это же имя злого духа из малазийского фольклора! У вас такие хорошие русские имена: Иван да Марья, надо что-нибудь созвучное.
− Созвучное Ивану и Марье будет Марихуана, мама, ты же знаешь… Марья – Мари, Иван – Хуан.…Ну не назовём же мы её так, что люди подумают?
− Ничего они не подумают. А девочке будет приятно носить имена мамы и папы, − я так считаю…
− Подумаем! – деловито сказала Маша. – Ты хоть рада? – добавила тише она.
Я уже сидела на туалетном столике, и единственное, чего мне хотелось: просто расслабиться – выпить кружку пива и затянуться сигаретой. Я была счастлива безмерно, что всё так завершилось.
− Значит, всё хорошо? Я очень рада, что ты. Просто так неожиданно! А что мне делать? − я спросила.
− Как что? Вступать в новые права и обязанности. Готовь пелёнки, распашонки, чепчики. Вяжи носочки…
− ОК.
Связь оборвалась на том конце провода.
− Ну, надо же, как быстротечна жизнь, подумала я. − Новый уровень, новый персонаж.…Каким он будет? Что ждёт его? Сумеет ли он пройти испытания первого уровня: тоннели, вышки, блокировку сигнала? Будет ли его путь бархатным или тра-та-та-та-тгрхбшщптыбых-тых-тых-пых-пых?.. Всё зависит от машиниста. Он за рулём, а мы в кузове.
В огне твоих расширенных зрачков
Исчезнут города и океаны
Из темноты глядят на нас
Глаза Марии и глаза Хуаны…
Придуманные люди за окном
Диктуют нам последние страницы
Все ночи напролёт глаза
Марии и Хуаны будут сниться…
А ветер гонит снежный ком
А ветер гонит снежный ком
А ветер гонит снежный ком
Несёт над городами и домами…
Они идут по жизни босиком
Идут по жизни босиком…
Идут по жизни босиком…
Трясут пустыми рукавами…
На белом поле не заметен снег
На чёрном не заметны наши тени…
Всего две линии вперёд
Две линии вперёд – и мы у цели…
Прощай, Мария….
Прощай, Хуана…
Прощай, Мария….
Прощай, Хуана…
Женечка Франкенштейн
Ассоциация критиков
Ето фсё, штоле?
А что, разве мало?
Открою творч. планы. Я собираюсь писать триллер для домохозяек:
Чеснок - убиица.
Черемша - отравительница.
Лук - вырви глаз.
Jetar
Геймер
Я-я нэ-эмнок-ко та-армаш-шу.
Но стёб хороший - почти что как трава...Трава в иллюминаторе, трава в иллюминаторе...О чём это я? Ах да! Рассказ. Это шедевр - адназначна! Я давно не видел таких глюков, какие привиделись автору
Фрау - спасибо за очередные 20 бездарно потраченных минут моей жизни. 
Но стёб хороший - почти что как трава...Трава в иллюминаторе, трава в иллюминаторе...О чём это я? Ах да! Рассказ. Это шедевр - адназначна! Я давно не видел таких глюков, какие привиделись автору
Фрау - спасибо за очередные 20 бездарно потраченных минут моей жизни.
Женечка Франкенштейн
Ассоциация критиков
Jetar
Это написано специально для тебя. Сможешь ты догадаться, Who is who?
ВСТРЕЧА ЭМО-КИДА С ГОТКОЙ-ТРУ
Я стоял и пытался вникнуть в расписание. Так печально, что я не успел на биологию. Это мой любимый предмет, и по нему я круглый отличник. Жаль, что мы ещё не начали изучать раздел анатомии, но я с нетерпением жду этого момента и стараюсь не пропустить ни одно занятие. Уверен, что и по этой теме у меня в журнале будут одни пятёрки, и я буду блистать. ...Эх, зря, выходит, торопился, гладил рубашку, расчёсывался…
Внезапно ноги мои подкосились, и я упал. Это было так неожиданно, как удар арматурой по голове… Я открыл глаза и в ужасе захлопнул их. Потом снова открыл глаза. Старуха в индиговом одеянии, опершись на палку, возвышалась надо мной. Такого страху я никогда в жизни не видел. Застывшая маска ужаса и скорби напоминала гадкий отвратительный персонаж из «Кошмара на улице вязов». Фредди Крюгер – так бы я назвал это видение. На голове у неё была чёрная бандана с маленькими беленькими черепками и скрещенными косточками. Уверен, что эти черепки светятся в темноте. Из-под повязки выбивались пакли цвета сливочной тянучки. Вокруг остекленевших глаз были фиолетовые тени; лишённые ресниц веки хлопали туда-сюда, как прозрачные автоматические двери вестибюля. Рот был вымазан ярко-красным. Его створки приоткрылись, о, лучше бы я этого не видел и не слышал, и оно произнесло:
− Ты что не видишь, что я тру?
Эта старуха была тру, невероятно! Один наушник валялся рядом со мной на полу, поэтому я и услышал её противный голос. Другое моё ухо обнажило симпатичный розовый динамик, в котором бились о стены солисты «Tokyo Hotel». Они кидались на пол и резали вены, а я, несчастный эмо-кид, поднялся с пола и взглянул на свою обидчицу. Она была значительно ниже меня, но эта палка в её руках не предвещала ничего хорошего.
− Ну, − сказал я, взмахом головы откинув чёлку с глаз.
− Я тру! – заученно твердила она и натянула косынку на самые надбровные дуги, сразу за которыми начинается, собственно говоря, черепная коробка. Недаром в биологии я отличник!
Я не сомневался, что она была тру: на ногах у неё были чёрные ботильоны со стоптанными каблуками. Руки, сжимающие палку, были облачены в голубоватые резиновые перчатки мертвецкого цвета. Я метнулся в сторону – она сделала выпад туда же, я отскочил в другую – она снова попыталась достать меня палкой.
− Уйди с дороги, деффачка, − сказала она зловеще и снова захотела сбить меня с ног своей штукой.
Я отпрыгнул в сторону, как солисты группы «Tokyo Hotel», а палка продолжила свой путь дальше, оставляя на линолеуме мокрый влажный след, какой остаётся, когда языком слизываешь сливочное мороженное с блюдца. А чуть поодаль стояло цинковое ведро с ярко-красными корявыми буквами: «Уборщ. №5». Она была просто уборщицей.
жизнь – биология…
держись – биология…
Got to Hell − биология…
I’m true well − биология…
Это написано специально для тебя. Сможешь ты догадаться, Who is who?
ВСТРЕЧА ЭМО-КИДА С ГОТКОЙ-ТРУ
Я стоял и пытался вникнуть в расписание. Так печально, что я не успел на биологию. Это мой любимый предмет, и по нему я круглый отличник. Жаль, что мы ещё не начали изучать раздел анатомии, но я с нетерпением жду этого момента и стараюсь не пропустить ни одно занятие. Уверен, что и по этой теме у меня в журнале будут одни пятёрки, и я буду блистать. ...Эх, зря, выходит, торопился, гладил рубашку, расчёсывался…
Внезапно ноги мои подкосились, и я упал. Это было так неожиданно, как удар арматурой по голове… Я открыл глаза и в ужасе захлопнул их. Потом снова открыл глаза. Старуха в индиговом одеянии, опершись на палку, возвышалась надо мной. Такого страху я никогда в жизни не видел. Застывшая маска ужаса и скорби напоминала гадкий отвратительный персонаж из «Кошмара на улице вязов». Фредди Крюгер – так бы я назвал это видение. На голове у неё была чёрная бандана с маленькими беленькими черепками и скрещенными косточками. Уверен, что эти черепки светятся в темноте. Из-под повязки выбивались пакли цвета сливочной тянучки. Вокруг остекленевших глаз были фиолетовые тени; лишённые ресниц веки хлопали туда-сюда, как прозрачные автоматические двери вестибюля. Рот был вымазан ярко-красным. Его створки приоткрылись, о, лучше бы я этого не видел и не слышал, и оно произнесло:
− Ты что не видишь, что я тру?
Эта старуха была тру, невероятно! Один наушник валялся рядом со мной на полу, поэтому я и услышал её противный голос. Другое моё ухо обнажило симпатичный розовый динамик, в котором бились о стены солисты «Tokyo Hotel». Они кидались на пол и резали вены, а я, несчастный эмо-кид, поднялся с пола и взглянул на свою обидчицу. Она была значительно ниже меня, но эта палка в её руках не предвещала ничего хорошего.
− Ну, − сказал я, взмахом головы откинув чёлку с глаз.
− Я тру! – заученно твердила она и натянула косынку на самые надбровные дуги, сразу за которыми начинается, собственно говоря, черепная коробка. Недаром в биологии я отличник!
Я не сомневался, что она была тру: на ногах у неё были чёрные ботильоны со стоптанными каблуками. Руки, сжимающие палку, были облачены в голубоватые резиновые перчатки мертвецкого цвета. Я метнулся в сторону – она сделала выпад туда же, я отскочил в другую – она снова попыталась достать меня палкой.
− Уйди с дороги, деффачка, − сказала она зловеще и снова захотела сбить меня с ног своей штукой.
Я отпрыгнул в сторону, как солисты группы «Tokyo Hotel», а палка продолжила свой путь дальше, оставляя на линолеуме мокрый влажный след, какой остаётся, когда языком слизываешь сливочное мороженное с блюдца. А чуть поодаль стояло цинковое ведро с ярко-красными корявыми буквами: «Уборщ. №5». Она была просто уборщицей.
жизнь – биология…
держись – биология…
Got to Hell − биология…
I’m true well − биология…
Jetar
Геймер
Мне уже посвещают рассказы...
Frau_Muller
ДА! Как долго я ждал этого - когда же меня прокатят лицом по паркету...Вуаля! Случилось!
Фрау, спсибо! Отождествить меня, ярого противника нынешних субкультур, с ярчайшим их представителем, давя одновременно на мою "ботаничность" и "прилежность". Фрау, ты гений! Честно - от души посмеялся - каким я могу казаться, когда попадаюсь в сети собственного темперамента. Да - три хорошенько, а то вон там в углу не совсем well 
Mari@Vladi
Ассоциация критиков
Frau_Muller, а когда продолжение будет?
Я бы в реале почитала бы твою книжечку, согласна на мягкий переплет.
Пока прочитала бегло, схватывая лишь суть.
Из всего большого количества материала зацепилась взглядом лишь на трех предложениях, вернее на трех выделенных словах.
Но именно в этом твоем произведение нет ведь больше современной терминологии и все выглядит органично.
Может, стоит и эти слова заменить?? Или тогда уже разбавить все произведение терминами.
Это так, мысли вслух ... Ничего что зашла?
Я бы в реале почитала бы твою книжечку, согласна на мягкий переплет.
Пока прочитала бегло, схватывая лишь суть.
Из всего большого количества материала зацепилась взглядом лишь на трех предложениях, вернее на трех выделенных словах.
Я понимаю сейчас эклектика в моде, смешение стилей, образов и времени.
Но именно в этом твоем произведение нет ведь больше современной терминологии и все выглядит органично.
Может, стоит и эти слова заменить?? Или тогда уже разбавить все произведение терминами.
Это так, мысли вслух ... Ничего что зашла?
Груня-трактористка
Писатель
favoritka, кстати, тихо мечтаю словить еще одну пародию от Frau_Muller и на нынешний конкурс. 
Похожие темы
- Закреплено
