Миниатюры Bobby Clark

[Bobby Clark]

Это тебе, офицер. Пусть ты прочтешь это и поймешь, что это я писала именно тебе, а не другая Татьяна другому Игорю. И что не другая Татьяна и другой Игорь отчаянно хотят все вернуть, вернуть и продолжить другим путем начатое. Но время никогда не вернется назад, даже на секунду ты не в силах остановить время, не говоря уже о тех тысячах секунд, что прошли со времени нашей встречи. Что бы не произошло – это уже история, пусть она грустная, тихая и в то же время такая пронзительно болезная.
Поверь, мне было приятно с тобой. Я всегда с улыбкой вспоминаю тебя. Вспоминаю, как поделился платком, как рассказывал про свою непростую жизнь, как избегал смотреть в глаза в прощальные минуты. Подсознательно мы оба знали, что увидеться больше не удастся, знали, но не желали признать.
Все, что нам остается – хранить друг друга. Я пытаюсь. Только вот воспоминания, они уже как урывки старого фильма, их с каждым днем все меньше и меньше. Лицо расплывается, капли времени размывают твое отражение в моем сердце. Кажется, я помню только цвет глаз, как и мой, точь-в-точь – такой же непонятный, красивый. Ты говорил, что это – от отца. Еще одно совпадение. Нам обоим сейчас плохо, но тебе все же хуже. С тобой это впервые. Ты отчаянно пытаешься все изменить, и я для тебя много значу. И скажи я сейчас тебе остановиться и не мучить себя, ты меня не поймешь, в первый раз, наверное. Перестань бороться, смирись. Ты не найдешь меня, ты никогда меня больше не увидишь. Тебе остается только читать мои длинные сумбурные письма. Они кажутся такими безразличными, но в них столько моей боли и моих слез!
Слушай ветер, читай дождь, говори с солнцем, ведь это я с тобой говорю, тебе пишу, твое лицо нежно целую.
В который раз повторяю, я желаю тебе счастья. Пусть не со мной, пусть. Просто будь счастлив

 

[Bobby Clark]

Начала одну идею, закончила неизвестно чем. Хотя ладно. Все равно давно сказать хотела нечто подобное

Почти двадцать. Замечательно, просто прекрасно. Ну и скажите, что делать?
Как больно... Больно улыбаться родным, не улыбаться – нельзя. Развлекать друзей историями, сидя в кафе, иначе нельзя. Больно быть как все, не быть – нельзя. Не показывать раздражения, когда к тебе вламывается «лучшая подруга», «ей все можно, она же – лучшая». Заглядывает через плечо: «Да оторвись от этой дурацкой писанины, наконец! Поговори со мной!». Захлопываю книжку, нехотя поднимаю глаза. Улыбаюсь. «Да когда ж ты уйдешь!» - единственное, что в голове.
- Чаю?
- Конечно? Ну расскажи что-нибудь? Я так давно тебя не видела, удели время!
«Да сколько можно!»
- Как всегда – учеба, танцы. «Да какое тебе дело? Пришла о себе похвастаться! Смелей, что же ты расспрашиваешь, будто так интересно!»
- Я вот недавно встретила…
«Началось в деревне…»
- Такой лапочка…
- Подзывает официанта, говорит…
- А я ему… У него такой вид был! Ха! Слышишь, да? Эй, Тань! Мы вас теряем! Алло!!!
- Да? Что? Ах, Саша! Ну да, я тоже так думаю. Дурак он…
- Ну да, а потом…
Уффф! Свалила. Открываю книжку, ищу страницу. Блин, на завтра сочинение! Приветствие на мониторе. Новый документ. Музыку, что-нибудь индейское, расслабляющее. Вот это подойдет. Задумываюсь, подперев кулаком подбородок, гляжу в пустой экран.
Написать надо, хоть что-то. А зачем? Всю жизнь я что-то кому-то должна. Хорошо учиться – пожалуйста, возьмите. Поступить в престижную академию – да подавитесь. Хотите красный диплом – будет. Должна, должна, должна. Должна быть дома пораньше, тратить меньше денег. Дочка, на плечах не кочан, думай про будущее. Думай, что ты должна, должна. Будущее. Оно же никогда не наступит, зачем про него думать? Все равно я должна. Расстаюсь с парнем - изволь объяснить.
Можно подумать, и за свою жизнь я что-то должна. За то, что меня родили, вырастили, а теперь с надеждой смотрят на меня, ожидая чуда. Коробочка с сюрпризом – никогда не знаешь, что внутри, пока не взорвется.
Интересно, что никто не обязан причинять боль, но никто и не спрашивает. Все просто вламываются в мою жизнь, меняют все по своему вкусу, поживут и уходят. Или, как паразиты, цепляются в меня, не давая сделать ни одно движение без объяснений. Желают видеть мою вывороченную душу, желают видеть мое судорожно бьющееся сердце, желают видеть меня, вывернутой наизнанку. Так они хоть как-то отвлекутся от своей жалкой жизни, разрывая на части другие.
Рождение, жизнь, смерть. Жизнь, смерть, рождение. Смерь, жизнь. Смерть. Плавный переход из одного в другое. Остался один из переходов, самый незначительный. Быстрей бы.
Мир без меня останется, а вот я давно осталась без него. Мне нечего дать человечеству, я не принадлежу цивилизации, которая, разинув рот, ждет моей жертвы. Я не вижу смысла в скоплении куч мяса с одинаковыми мыслями. Как животные, единственное правило которых – размножаться. В их глазах нет ничего, кроме похоти и жестокости. Сегодня не модно быть духовно богатым, сегодня модно убивать, насиловать, душить, резать, грубить, обижать. Сегодня не возбраняется отнимать последнее, объедаться, игнорировать чужое горе, плеваться на тротуар, орать на родителей. Сегодня поощряется смеяться над смертью, слезами, больными и изувеченными.
Разве в этом идея всего человечества? Уничтожить самих себя? А что дальше? Оглянувшись назад, увидеть втоптанные в серую бесплодную землю кости тех, кто пытается идти навстречу солнцу? Окурки, шелуха, бутылки из-под спиртного, разбитые друг о друга – вот, пожалуй, и все, что мы оставим нашим детям. За что им это? Мне их жаль, ведь они ни в чем не виноваты.

 

[Bobby Clark]

Потолок. Грязно-белый, но и не серый. С прожилками трещин. По углам – старая плесень, прижившаяся, видно, давным-давно. Веду глазами вбок, и голова немедленно отзывается острой болью где-то глубоко за глазами. Нет, извольте, я лучше полежу с закрытыми глазами. Так, хорошо, боль ушла. Осторожно приоткрываю один глаз. Знакомые трещинки на потолке. Я их уже видела. Второй глаз.
Идем дальше. Губы. Плотно сжаты, сухие, потрескавшиеся. Словно не мои. Уши. Никак не проверить, на месте или нет. Никаких звуков вокруг. Вижу уголок окна, там – небо. Ни звука. Становится жутковато, поэтому продолжаю. Пальцы на руках. Я их чувствую, только пошевелить не могу, они в чем-то мягком, но плотном. Хотя, если постараться… Так, большие, указательные, средние – каждым пальцем по очереди я нажимаю на что-то, похожее на кровать. Все на месте.
Внезапная боль заставляет меня вскрикнуть. В глазах мутнеет от боли, и я кричу. Я слышу себя, я не глуха! Через пару минут боль рассасывается, и я уже готова слышать топот медсестер по коридору. Представляю, как они врываются, такие беленькие и пропитанные запахом спирта. Прибегут, будут делать уколы, давать снотворное, успокаивающее. Однако я ошиблась. Лежу тихо минут пять. Целая вечность без движения.
Так, кажется никому нет до меня дела. Еще минута.
Я начинаю нервничать, пытаюсь копошиться на кровати, и уже почти привыкла к боли в голове. Она – единственное, что у меня пока есть.
Через полчаса мне удается пошевельнуть ногами, хотя я не уверена, смогут ли они меня выдержать.
Конечно, не смогли. Падая, кажется, зацепилась за что-то, теряя сознание. Перед глазами что-то непонятное, точно не потолок. Либо стена, либо пол. Оранжевых стен не бывает. Значит, я лежу на полу ничком. Чувствую нарастающее жжение в руках. Переворачиваюсь на спину, с трудом отрываю голову от пола, смотрю на себя. Маленькая я какая-то, худая, килограммов сорок пять, а то и меньше. Одета в светлую майку и полосатые хлопчатобумажные штаны. Босиком. Жжение усиливается, и я обращаю внимание на руки. От них идут проводки, какие-то иголки, воткнутые в вены. Видимо, падая, я неплохо загнала их в руки. Сесть бы. Лежа неудобно препарировать себя. Опираясь руками, сажусь. В глазах немедленно поселилась темная туча с разноцветными полосками, кругами и сверкающими точками. Закрываю глаза, на ощупь выдираю из мышц иглы, отрываю пластыри с проводами. Странно, проводки ни к чему не ведут, длинной в пару сантиметров заканчиваются разноцветными пупырышками. Кажется, идет кровь. Кажется, мне больно.
Отдыхаю. Сердце перестало бешено колотиться в груди. Значит, можно попытаться встать. Терпите, руки, это ненадолго. Кровать у меня железная, холодная сталь приятно остужает натруженные руки. Ноги смешно подгибаются, однако мне не до смеха. Придется заново учиться ходить. Ладно, посижу пока на кровати, все равно никто не торопится меня спасать. Итак, я в больнице. Что же было до этого? Ничего не помню. Кажется, это должно пройти, где-то читала. Интересная комната, кстати. Грязные стены и потолок, оранжевые полы. Три койки, одинаковые, с грязным бельем, там и сям выбиваются уголки небрежно застеленной простыни. Одно окно с облупленной краской, белой, должно быть. За окном – ничего, серое небо с мелкими облаками. Как будто окно выдолблено в обрыв, с той лишь разницей, что обрывов таких размеров не бывает. Больше предметов в комнате не оказалось. Даже тараканов – и то нет.
Что-то не дает покоя. Что же? Что? Лихорадочно шарю глазами по палате, ищу. Напрягаю мозги. Думай, думай. Мельком осознаю, что не помню своего имени. Не то, не то. Где я? Что я? Нет, не то.
Отдохнуть надо. Просыпаюсь от какого-то дискомфорта в ногах. Все ясно, завалилась на кровать, не в силах развернуть тело, боком и уснула. Несколько минут не шевелю ногами, само пройдет, знаю. Чувствую себя бодрее. Свежая голова, ясные мысли. Окидываю глазами палате еще раз и неожиданно вскрикиваю. Как я раньше не додумалась, вот тупица! Стены, потолок, кровати, окно, я – все есть, а двери нет! Нет двери, двери нет. Нет. Совсем нет. Если бы она была когда-то, следы от нее все равно бы остались. Стены не белены лет восемь, наверное. Не могла же я быть без сознания так долго!
Обессиленная, долго лежу, ни о чем не думая. Наверное, надо посмотреть в окно. Поднимаюсь с кровати, опираясь руками. За время, что я спала, ранки чуточку затянулись, кровь подсохла. И мои движения раскалывают хрупкую корочку свернувшейся крови, и новая, густая и темно-красная, течет наружу. До окна – не больше трех метров, тем не менее я иду очень долго. Наконец, хватаюсь руками за пыльный подоконник. Тяну трясущимися пальцами за шпингалет. Не поддается, заржавел от времени. Долго долблю кулаком в раму. Летит пыль, отлетает краска, попадает в рот, нос, горло, легкие. Я кашляю, согнувшись пополам, упираясь одной рукой в подоконник, а другой зажимаю рот, из которого вытекает какая-то липкая слизь, полупрозрачная, с желтоватым оттенком. Она вся в крапинку от краски, которой я надышалась. Вытираю руку о себя. Колет в горле, тошнота подступает, но я борюсь с ней.
Возвращаюсь к кровати, сдираю простыню. Наматываю на левую руку по пути к окну. Встаю спиной к стене слева от окна, и левой рукой со всей силы бью по стеклу. Оно разлетается, падает на пол. Еще несколько секунд слышится тихий скрежет. Дожидаюсь, пока все осколки улягутся, разворачиваюсь лицом к проему. Наверное, у меня хватит сил перевалиться через подоконник и посмотреть наружу.

 

[Лидер]

Угу Спасибо за подтверждение моей миниатюры. То же, лишь лет на двадцать лет моложе )))
Молодец, хорошо пишешь. Ещё годик, закончишь школу, пойдешь в институт - ещё лучше начнешь писать, взрослость появится в строках, исчезнут воспоминания о школе (с сочинением, кажется, немного не в тему, разве что если героиня не поступила на филфак). Стиль - отличен.
Можно ещё добавить в конце:

...Она захлопнула дневник и бросила взгляд на спящего мужа. Он не знал. Он не узнает. Наверное, ему это будет не слишком приятно - с тех пор она изменилась ровно настолько, чтобы уметь не показывать никому, кем на самом деле является. Безумно любящий её, он не сможет поверить в то, что на самом деле является лишь очередным чувством долга для неё...

Ну и дальше по твоему вкусу. Знаешь, есть такое выражение, не знаю, кто сказал - я человек, не представляющий собой интереса для общества, и горжусь этим.
Вряд ли твоя героиня и мой герой думают так же. Может, потому и взяли на свои плечи целый мир.

 

[Bobby Clark]

Стоит, наверное, сказать, что написанное ниже является абсолютной правдой, даже прикрас нет, ни словечка. Произошло сегодня, то есть 16 октября сего года. Приятного чтения!


Мы идем к остановке. Приятный был вечер. Голова чуть кружится от выпитого, нежно шепчу какую-то ерунду тебе на ушко. Ты улыбаешься. Загадочно поглядывая на меня чуть сверху и сбоку, внезапно на ходу чмокаешь меня в волосы. Боже, как приятно! Я знаю, тебе стоит только улыбнуться, вот так, слабо, но в тоже время так ласково, что у меня подгибаются коленки.
Я знаю, что моя любовь к тебе живет независимо от меня, я не могу на нее влиять и контролировать ее. И поэтому я так счастлива сегодня! Я счастлива оттого, что не надо придумывать ничего, и я говорю тебе абсолютно искренне, как я счастлива сегодня. Я прижимаюсь к твоему сильному, красивому телу, лишенному недостатков, я делаю это от желания быть защищенной тобой, пусть никто рядом и не угрожает мне. Я вижу, что на нас обращают внимание, и мне это нравится. Встряхиваю волосами, смотрю тебе в глаза, пуская в них немного поволоки. Тебе это нравится, и ты целуешь меня чуть раскованней, чуть дольше, чем надо бы видеть всем этим людям вокруг нас. Переспрашиваю твой вопрос, без надобности, конечно, но это ведь лишний повод посмотреть тебе в глаза, искрящиеся и бездонные, чтобы еще раз убедиться в том, что ты рядом. Я обнимаю своей рукой твою спину под курткой, и я чувствую, как горяча она сейчас. Я чувствую твои натренированные мышцы, бегу пальцами по лопаткам, позвоночнику. Поднимаю руку, щекочу затылок, взъерошиваю волосы. Еще одна улыбка, такая самодовольная, что, скорее всего, она тоже – на публику, но не мой взгляд – зовущий и притягивающий, посвященный только тебе.
Я ощущаю ту силу, которая во мне, в моих глазах. Я смотрю, не отрываясь, тебе в глаза, а в голове мечутся мысли, одна приятней другой, и все они – о тебе. Ты со мной, ты уже год со мной. Хотя можно сказать, что это я с тобой, я уже год с тобой. Как бы то ни было, мы уже год вместе. Я безумно рада, что не побоялась тогда ничего. Я не побоялась вновь позволить чувствам руководить мною, как бы ни было мне больно до этого. Это была осень, как и сейчас, впрочем. Ранняя-ранняя. Только-только начинает желтеть листва, только-только начинают прилетать птицы. Только-только становится прохладно по утрам и вечерам. Сегодня тоже прохладно… наверное. Я вижу, как остальные люди ежатся от холода, кутаясь в тоненькие курточки, но мне не холодно. У меня горят щеки и твоя горячая большая ладонь на моей талии, под одеждой, и даже прохладный ветерок обдает жаром.
Те люди, другие, им холодно. Я понимаю, что им холодно, потому что ничто не согревает их мысли. Наверное, так и есть, но я не забиваю сейчас этим голову. Главное, что ты рядом, ты так близко, что мне дико не хочется домой. Но я должна, я обязана ехать.
Ты в который раз быстро целуешь меня в щечку, затем незаметно все ближе и ближе к губам, и на несколько чудесных мгновений я попадаю в пьянящий водоворот. Для тебя этот вечер – не такой, как все. Ты романтичен, ты до невозможности романтичен. Я знаю это, и я говорю тебе ту романтическую чепуху, которую несут сбрендившие от любви люди. Я говорю, как прекрасна осень. Ты соглашаешься, и, наклоняясь, улыбаешься мне. Мы перешептываемся, флиртуя, назначаем следующее свидание в парке. Мы можем встречаться каждый день, но я больше люблю свидания.
Это свидание – особенное, его надо запомнить. Я его уже помню, я его запомнила, оно уже в моей памяти выжжено горячим дыханием любви. Тонким, болезненно приятным лучиком. И я до смерти не хочу домой. Мы все еще стоим на остановке, мы все еще ждем мою маршрутку. Твое горячее дыхание снова обжигает мою щеку. Задерживаю дыхание, стараясь не выдать то, что я замечаю, как ты стараешься незаметно целовать мои волосы. И вот эта противная маршрутка подъезжает к остановке. Как в замедленных кадрах, я поднимаю руку, торможу ее. Разворачиваюсь к тебе, и, в свете фар, я получаю от тебя чувственный, ласковый и сильный поцелуй. Плевать на всех, у нас годовщина! Маршрутка подождет, я знаю водителя, я знаю, он подождет, он не уедет. Напоследок шепчу быстро-быстро что-то насчет свидания, но тело уже повернуто к двери, и ноги несут меня внутрь, потому что водитель не может ждать вечно. Смотрю в окошко, смотрю на город в огнях, на проносящиеся мимо автомобили. Краем уха слышу музыку из динамиков, но в глазах ты, и слышу я твой голос, а припухшие губы еще не остыли от поцелуев. Некуда деть пальцы, ведь они должны быть переплетены с твоими. Всегда, и, наверное, навсегда.

 

[Bobby Clark]

Love triangle и прочая...

Помнится, затрагивалась тема про прозу на языках.

The sun was shining softly like it was early summer in the park. Yellow leaves laid on the path, others were falling down with the quiet rustling sound. A slim womanly silhouette sitting on the brunch was seen behind the rolling roundabout full of yelling children. Her face expressed light sorrow while she was looking at them. Then she looked at her watch. With every tick her heart pumped harder and harder. Some minutes later a tall young man appeared in the end of the path. He made an attempt to kiss her, but she tilted her head down.
-Hi, honey, - if he was here a century already.
-Hello… darling.
-Are we going somewhere or…?
-No, I like here, especially those children.
-So, I came…
The silence was the reply. Steven was suppressed by her apathetic behavior. The more Michelle kept silent the more it became intolerable.
-You know, - he said interrupting her thoughts, - I’ve got a plenty of time and I can understand a lot. I want everything to be clear. Just help me.
-Of course I want the same. I wish I could explain it simply. – She pronounced every sound with effort and tiredness.
-Can’t you just say me a reason for being such…?
-I met a guy.
-Oh, now I see the reason! Is he pretty?
-It doesn’t matter, he…
-Is he pretty?
-Yes, he is rather pretty.
-And I am ugly?
-No! That’s another point. – Michelle tried to be calm, but she could do nothing with getting angry.
-But he at least a bit smarter than me?
-Why do you think only about it? It doesn’t matter who is smarter. You both are just different.
-Does he work?
-No, money work for him. He just counts them.
-Oh, I am sure he’s bought already a nice diamond ring for you?
-Stop it! I don’t care about luxury, you know that!
-So, I am not your Mr. Right, that is the point?
-Stop it, please. I loved you.
-But I still love you.
-Don’t you understand that I am not in love with you now!
Unexpectedly he stood up, made several steps away from the branch but then came back and said with the trembling voice:
-Your heartless is killing me.
-That’s the truth, not heartless. – Michelle was about to cry.
-What’s wrong with me?
-Nothing.
-So, what’s wonderful in him?
-Steve, please! I see that politeness isn’t your distinguishing feature.
Steve lit a cigarette.
-Are you smoking? You said you gave up!
-Really? Maybe.
-It’ll kill you.
-Do you really care? Me – not.
-It’s impossible to talk with you in civilized way.
-Try another.
-It’s impossible in any way. Well, I have to go. I hope you said everything you could to make me feel awful. Now I don’t feel any sadness.
Michelle roughly stood up.
-Good luck. – She said looking straightly in his eyes. Then she turned around and walked away.
For a moment Steven was immovable. His lips whispered:
-Wait. Michelle, wait. – His voice gradually came up to scream. - Honey, I love you! Michelle! Please, come back!
Michelle didn’t look back until she came to the taxi. Before getting in she looked back and watched there a crying man.
The taxi went. The young man was sitting on the park branch watching happy children.
-It’s time to give up smoking, - he whispered with the deep breath.

 

[Bobby Clark]

Продолжение.... Радуйтесь, недруги



Мы одновременно увидели друг друга. Подняв глаза от порога, который я должна была пересечь, я узнала его. В шапочке, в штанах по щиколотку он казался таким ранимым, таким одиноким и родным, что у меня похолодело внутри. Он остановился у двери, и глядя мне вслед прошептал что-то. Неведомая сила несла меня прочь от двери, и я могла лишь безмолвно уходить от него все дальше и дальше. Он не кричал мне вслед, он шептал, не произнося ни звука. Я видела его отчаянную попытку остановить меня шевелением губ, которые я так хорошо знала. В его глазах стояли слезы, и сгорбленная фигура напоминала больше старика, чем молодого спортсмена. Он шептал: «Я люблю тебя», и в его глазах плескалась боль, почти осязаемая, ощутимая. «Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя». Раскусаные до крови губы, красные, опухшие губы. Потом я неслась от бандитов, которые чуть не было не поймали меня, дородная дама, с которой я разговаривала, но в голове была лишь одна мысль: «Он не сможет играть, если он думает обо мне».
Ты так редко мне снишься, и потому я так храню эти сны. Я стараюсь не прокручивать их тысячи раз на дню, чтобы они не затерлись. Я их лучше запишу, хорошая мысль, правда?
Дня тянутся, как резиновые, превратившись в сплошной серый комок из дней и ночей. Распорядок дней нарушился из-за каникулов в университете. Ложусь поздно, встаю поздно. Читаю книги запоем. Я называю это духовным голодом, но знаю, что так я хоть как-то забываю о тебе, хоть на время не чувствую странную тянущую тоску внутри себя. Читаю, насильно заставляя себя бегать глазами по строкам быстрее и быстрее. Но все равно временами будто кто-то нажимает кнопку «стоп» и я впадаю в оцепенение. Перед глазами мелькают фрагменты, эпизоды жизни, нашей жизни. Улыбки, рассказы, смех. Твои победы, медали, твоя гордость и моя тоже. Твоя комната и эта музыка, бьющая так сильно, что казалось, будто она идет не из колонок, а отовсюду – из стен, пола, потолка и нас с тобой. Из наших сердец.
Я шла к тебе весь год – сначала осенью, сквозь лужи, сквозь тепло осеннего солнца, сквозь желтые листья. Потом была зима, и я шла к тебе. Представляла, как ты откроешь дверь, и ты будешь в своей огромной футболке, в домашних тапочках, с неизменной улыбкой на лице. А потом ты пойдешь меня провожать, крепко держа за руку, и обещая не отпускать, даже если я убегу. А весной и летом мы просто были счастливы, хоть и были несколько времени в разлуке. Боюсь, что та разлука и послужила трещиной в наших отношениях. Я пыталась загнать сомнения в дальний пыльный угол, хотя знала, что когда-нибудь эти змеи выползет наружу и заставит меня говорить тебе эту правду, которая тебя чуть не убила. Я никогда не чувствовала тебя настолько близко, как в тот вечер. Я пыталась слезами утопить эти слова, заставить их залезть обратно в глотку. Глупая попытка обернулась наводнением, но я сказала то, что должна была.
Странно, с этого времени во мне как будто параллельное чувство, которое существует независимо от меня. Это, наверное, здоровенный кусок твоего сердца, который я похитила. Он комком стоит в горле, и пройдет немало времени, когда он утихомирится и поползет внутрь, ближе к сердцу.
Я помню, что с самого начала я предупреждала тебя, что ничем хорошим это не закончится. Ты смеялся и не верил, что кто-то в силах причинить тебе боль. Я уже видела этих людей с развороченными чувствами и вскрытыми сердцами, и я не хотела увидеть тебя среди них, в моей страшной коллекции. Но потом ты, невинная душа, одержал верх над моим предчувствием неизбежного.
За этот год я привязалась к тебе настолько, насколько возможно. Я не мыслила себя без тебя, не представляла, что кто-нибудь другой обладает такими же большими и теплыми ладонями, и таким же большим и громким сердцем в котором была я, умноженная собой же миллионы раз.
Я не знаю, почему я разлюбила тебя. Никто не знает. Быть может, я с самого начала тебя не любила. Тогда почему я чувствовала себя так хорошо? Почему во мне не шевелилась совесть, когда я с улыбкой на губах признавалась тебе в любви? Может быть, я настолько пропитала ложью, что у меня выработался иммунитет? Я так кичилась своей верностью, преданностью тебе, я так гордилась быть для тебя совершенством, что эти лживые чувства высосали из меня всю силу.
Со мной не знакомятся на улице. Никогда. Люди видят мое сосредоточенное лицо, глаза, глядящие сквозь дома, улицы, машины, лица. Стараюсь не разреветься прямо в маршрутке. В эти моменты на меня наваливаются воспоминания и давят, давят отовсюду, изо всех щелей.
Не знаю, наверное, время залечит, время всегда помогает. Всегда. Наверное.