Последняя Эльфийка
Поклонник Макса Фрая
Впервые я увидел ее в день моего переезда. Она сидела на подоконнике и смотрела, как осенний ветер сворачивал пестрый ковер из опавших листьев. В ее карих глазах поблескивали золотые искры, а густые каштановые волосы мягкими волнами лежали на спине. Не знаю почему, но она заворожила меня, и я не мог оторвать взгляд от окна противоположного дома.
Последовавшие за этим днем полгода имели для меня единственный смысл: я просыпался, глядя в ее окно; возвращался домой, поедая на ходу приобретенные в палатке пирожки, весь вечер наблюдал за ней, пока она не ложилась спать; даже заснув, я смотрел ее сны - одни на двоих. Я не мог думать ни о ком, кроме девушки из дома напротив.
Она не была какой-то необыкновенной девушкой, но и не была банальной Яной-Машей-Алиной из соседнего подъезда. Порой она кружилась по комнате, словно танцуя вальс с невидимым партнером, но порой... порой нечто приводило ее в неописуемую ярость, и всплески агрессии кончались либо последним мгновением жизни какой-то вещи, либо беспомощными горькими слезами, скатывавшимися с щек по оконному стеклу. Она могла разговаривать по телефону, смеясь в ответ на реплику собеседника, и смех ее неслышно долетал до меня; она могла прийти домой и со злостью хлопнуть дверью так, что даже мои стекла начинали дребезжать, грозясь взорваться тысячами мелких осколков.
Ни малейшая подробность ее жизни не могла ускользнуть от меня, за полгода я узнал ее лучше, чем кто-либо другой за всю жизнь. Как я мог разглядеть даже секундную стрелку ее настенных часов? Странно, но наши дома разделяла лишь прослойка улицы, не составлявшая и пяти метров. Это дало мне возможность любоваться каждым ее движением, каждым взмахом ресниц. Каждым взглядом, брошенным на снежинку.
Что меня тогда поражало, она ни разу не посмотрела на мое окно, не обращала она на меня внимания и на улице, когда мы чуть ли не каждый день проходили мимо друг друга.
Одним весенним вечером она по своему обыкновению сидела на подоконнике и следила за едва появившимися на свет листочками березы. Внезапно она посмотрела ни меня и улыбнулась. Губами? Едва ли. В ее глазах вновь заплясали золотые искры, ни разу не проскальзывавшие с осени. Она взобралась на подоконник, открыла створку окна и... шагнула на улицу. Я мог закричать ей, остановить ее, но не стал. Я просто понял, что ничего не нужно делать, что так надо. И девушка, и я, оба мы жили на седьмом этаже, но, сделав шаг из окна, она не упала, раскинув руки в недолгом полете. Она просто исчезла. Растворилась в вязком абрикосовом аромате улицы.
На следующий день я переехал.
С ее исчезновения прошло два года. Я завел привычку сидеть на подоконнике и следить за колышущимися на ветру веточками березы. Я не мог забыть ее, эту девушку из дома напротив, не мог и не хотел отвлекать себя от мыслей о ней. По правде, это нельзя было назвать мыслями, я просто видел ее - она стояла на зеленом холме, и кругом зеленым ковром простиралась долина. Тем вечером, в двухлетнюю годовщину ее исчезновения, я осознал, что должен был сделать. Всего лишь встать, распахнуть пошире окно и шагнуть ей навстречу. Сказать, что я не испытывал никаких эмоций - все равно, что промолчать. Я стал другим. Не было смысла рассуждать, надо было действовать. И я шагнул.
Мгновение не было ничего. А потом я увидел ее. Мы стояли на том самом зеленом холме.
- Я знала, что ты придешь,- улыбнулась она мне, и золотые искорки вновь плясали в ее глазах. Она взяла мою руку, и мы пошли вниз по склону холма.
Последовавшие за этим днем полгода имели для меня единственный смысл: я просыпался, глядя в ее окно; возвращался домой, поедая на ходу приобретенные в палатке пирожки, весь вечер наблюдал за ней, пока она не ложилась спать; даже заснув, я смотрел ее сны - одни на двоих. Я не мог думать ни о ком, кроме девушки из дома напротив.
Она не была какой-то необыкновенной девушкой, но и не была банальной Яной-Машей-Алиной из соседнего подъезда. Порой она кружилась по комнате, словно танцуя вальс с невидимым партнером, но порой... порой нечто приводило ее в неописуемую ярость, и всплески агрессии кончались либо последним мгновением жизни какой-то вещи, либо беспомощными горькими слезами, скатывавшимися с щек по оконному стеклу. Она могла разговаривать по телефону, смеясь в ответ на реплику собеседника, и смех ее неслышно долетал до меня; она могла прийти домой и со злостью хлопнуть дверью так, что даже мои стекла начинали дребезжать, грозясь взорваться тысячами мелких осколков.
Ни малейшая подробность ее жизни не могла ускользнуть от меня, за полгода я узнал ее лучше, чем кто-либо другой за всю жизнь. Как я мог разглядеть даже секундную стрелку ее настенных часов? Странно, но наши дома разделяла лишь прослойка улицы, не составлявшая и пяти метров. Это дало мне возможность любоваться каждым ее движением, каждым взмахом ресниц. Каждым взглядом, брошенным на снежинку.
Что меня тогда поражало, она ни разу не посмотрела на мое окно, не обращала она на меня внимания и на улице, когда мы чуть ли не каждый день проходили мимо друг друга.
Одним весенним вечером она по своему обыкновению сидела на подоконнике и следила за едва появившимися на свет листочками березы. Внезапно она посмотрела ни меня и улыбнулась. Губами? Едва ли. В ее глазах вновь заплясали золотые искры, ни разу не проскальзывавшие с осени. Она взобралась на подоконник, открыла створку окна и... шагнула на улицу. Я мог закричать ей, остановить ее, но не стал. Я просто понял, что ничего не нужно делать, что так надо. И девушка, и я, оба мы жили на седьмом этаже, но, сделав шаг из окна, она не упала, раскинув руки в недолгом полете. Она просто исчезла. Растворилась в вязком абрикосовом аромате улицы.
На следующий день я переехал.
С ее исчезновения прошло два года. Я завел привычку сидеть на подоконнике и следить за колышущимися на ветру веточками березы. Я не мог забыть ее, эту девушку из дома напротив, не мог и не хотел отвлекать себя от мыслей о ней. По правде, это нельзя было назвать мыслями, я просто видел ее - она стояла на зеленом холме, и кругом зеленым ковром простиралась долина. Тем вечером, в двухлетнюю годовщину ее исчезновения, я осознал, что должен был сделать. Всего лишь встать, распахнуть пошире окно и шагнуть ей навстречу. Сказать, что я не испытывал никаких эмоций - все равно, что промолчать. Я стал другим. Не было смысла рассуждать, надо было действовать. И я шагнул.
Мгновение не было ничего. А потом я увидел ее. Мы стояли на том самом зеленом холме.
- Я знала, что ты придешь,- улыбнулась она мне, и золотые искорки вновь плясали в ее глазах. Она взяла мою руку, и мы пошли вниз по склону холма.
выбирать имеет право только автор
