Симс-сериал: "Бренди Брук"

[Донна Анна]

Часть сороковая

Лайза метала дротики. В последнее время эта игра занимала почти все ее свободное время. Отвести локоть… расслабить кисть… направить стрелку в центр мишени… Если вдуматься, это далеко не так просто, как может показаться на первый взгляд. Еще одна стрелка с шипящим звуком воткнулась в мишень но угодила гораздо ниже и левее центра. Видимо, начинала сказываться вечерняя усталость. Лайза поморщилась. Если бы не эта бессмысленная, унизительная, отнимающая столько сил работа, результаты бросков могли бы заметно улучшиться. А завтра утром придется вставать еще на полтора часа раньше – заказчик умолял сделать фотографии его жены в саду, на фоне деревьев, озаряемых первыми лучами восходящего солнца. И конечно, не помогли никакие объяснения насчет светофильтров. Пока этот идиот собственными глазами не увидит поросячьи розовые оттенки на лице своей ненаглядной, он будет пребывать в счастливой уверенности, что это и есть самое прекрасное зрелище на свете. Придется сделать так, как он просит, только за переделанную работу она потом сдерет с него вдвое.
- Обнять и плакать, усыпить и закопать, - пробормотала Лайза, прицеливаясь.

Следующая стрелка ушла еще дальше от центра. Похоже, ничего путного сегодня у нее уже не получится. Стало быть, пора готовить ужин, кормить Дарка и ложиться спать. Лайза посмотрела на часы и шепотом выругалась. Шел второй час ночи. Она заглянула в гостиную - про себя она упорно продолжала называть так крошечную комнату с телевизором, примыкающую к кухне. Как и следовало ожидать, Дарк уже уснул на диванчике, уткнувшись носом в обивку, под мерное гудение телевизора, на экране которого уже давно мельтешили серые полосы. Вид у него был такой неприкаянный, что Лайза снова почувствовала острый укол совести. Мысленно она опять пообещала себе, что это в последний раз, в самый, что ни на есть, последний раз ее ребенок уснул голодным.

Завтра она обязательно поможет ему разобраться с делением дробей и… на что он там еще жаловался? Причастные обороты или частица «не»? О, эта проклятая частица «не»… Приведите примеры – да пожалуйста, сколько угодно! Он меня не любит, мы никогда не будем вместе, моя жизнь не удалась. Молодец, Лайза, прекрасный пример, садись на место, пятерка. Она почувствовала, как глаза наполняются слезами.
Разумеется, она не была беременна. Единственное, на что хватило Дастина в тот злополучный выпускной вечер – добраться до первой попавшейся кровати и рухнуть замертво. Для Лайзы и сейчас оставалось загадкой, почему он выбрал именно ее кровать – по старой, так сказать, памяти или из каких-то других, более глубинных и лестных для ее эго соображений… В любом случае, ей оставалось только прилечь на край кровати, где она и ворочалась до самого утра, прислушиваясь к нестройному пению однокашников и обдумывая первую фразу, которую она скажет Дастину, когда тот проснется. Вариантов было множество, но ни один из них так и не пригодился, ибо Дастин, с трудом раскрыв опухшие веки, диким взглядом обвел комнату и узнав Лайзу, вылетел за дверь с пронзительным криком: «Так твою мать!».
Она резко запрокинула голову назад, как делала еще в детстве, надеясь, что слезы «втянутся обратно». Но старинный способ не подействовал, и вскоре она уже шмыгала носом, не вытирая мокрые дорожки на лице.

Разумеется, она не была беременна. И Скип не звонил ни в какой деканат, и не проявлял ни малейшего участия в ее судьбе. «Это сделала ты?» - вот и все, что он спросил тогда. Она испугалась и начала было отнекиваться, с ужасом представляя его лицо, перекошенное гримасой гнева. «Дурочка, - тихо сказал он, - если бы ты только знала, что натворила…» - и повесил трубку. Лайза так и застыла тогда посреди вестибюля колледжа, на виду у любопытствующих подружек и студентов параллельного потока, а потом аккуратно повесила трубку и на негнущихся ногах пошла в свою комнату, заперлась изнутри и до самой темноты лежала на кровати, глядя в одну точку.
Интересно, осталось ли еще что-нибудь в той бутылке, которую подарил ей отец в день рождения? Впрочем, если она сейчас напьется, то вряд ли услышит будильник. А напьется она непременно, потому что в противном случае будет до самого утра лежать в кровати с открытыми глазами и вспоминать этого голубоглазого мерзавца. «Надо же, - думала она с каким-то отстраненным ощущением, - неужели вот так и так начинают спиваться…». Лайза сделала первый глоток. Шотландский виски, восхитительный шотландский виски обжег ей горло, и сразу вслед за этим теплая волна блаженства плавно накрыла ее с головой. «Как будто боженька спускается ко мне в желудок в красных бархатных штанишках», - машинально пробормотала она любимую поговорку своего отца. Лайза медленно сосчитала до десяти, как учил их профессор Гибсон, решительно завинтила бутылку и убрала ее обратно в шкафчик.
Она устроилась поудобнее в кресле и прикрыла веки, в который раз жалея, что выбрала не тот факультет. Захватывающие сценарии, которые она сочиняла для собственной жизни, никогда не воплощались в реальности. Лайза вспомнила, как в день свадьбы Дастина она сидела в этом же кресле и представляла себе, как он улыбается невесте, болтает о пустяках с гостями, а в самый последний момент, когда уже появились обручальные кольца, внезапно бледнеет, сжимает виски ладонями и говорит этой рыжей уродине Анжеле: «Прости, дорогая, я не могу на тебе жениться, ведь только сейчас я понял, что люблю другую женщину, и буду любить ее всю жизнь, пока смерть не разлучит нас!». Видение было настолько ярким, что Лайза несколько раз выглядывала в окно - нет ли на лужайке перед домом Дастина, надумавшего вернуться. Но лужайка, залитая лунным светом, оставалась пустой.

- Я должна его забыть, - прошептала она. Но сколько бы Лайза ни твердила про себя это заклинание на все лады, из темноты перед ней неизменно выплывало улыбающееся лицо Дастина таким, каким увидела его когда-то в первый раз. И когда она, наконец, уснула, на ее лице, словно отражение, блуждала та же безмятежная улыбка.


- Угощайся, милая, - мадам Линьер повелительным жестом указывала на тарелку с десертом.
Бренди медлила, выбирая кусочек поменьше.
- Неужели и тебя не миновало это массовое умопомешательство?

Бренди недоуменно вскинула брови и мысленно снова выругала себя за то, что купила парик второпях, исключительно для того, чтобы не шокировать старушку лысым черепом, и не успела толком проверить, достаточно ли естественно он смотрится... На всякий случай она решила исключить любые гримасы на ближайшие час-полтора.
- Можешь не прикидываться, я уже и сама догадалась. Как и любая современная женщина, ты мечтаешь выглядеть так, чтобы при взгляде на твое тело вспоминалось все лучшее, что есть в жизни - сушеные кузнечики, египетские мумии и еще эти морщинистые розовые кошки, вечно я забываю, как они называются…
Бренди расхохоталась. Она давно не чувствовала себя так хорошо и спокойно в компании человека, которого знать не знала до сегодняшнего дня. Эта странная, чудаковатая, острая на язык, ироничная бабулька приглянулась ей с первого взгляда. «Эй, если ты пришла поговорить о Святом Писании, имей в виду, у меня есть ружье, и оно заряжено настоящей морской солью!» – объявила она, выглядывая из полуоткрытой двери. Крошечный домик мадам Линьер оказался совсем не таким, каким она уже выстроила его в своем воображении, зевая и ерзая на жестком сиденье рейсового автобуса по пути из Стрэнджтауна. Вот разве что заросли цветов у входа оказались в точности такими, какими она их себе и представляла, но на этом сходство и закончилось.
В домике мадам Линьер не оказалось ни одной из бесчисленных вазочек и статуэток, воображенных ею так живо… впрочем, как и кружевных салфеточек, пожелтевших от времени, черно-белых фотографий на стенах и шляпок, изъеденных молью. Бренди растерянно озиралась, чувствуя себя ребенком, который не получил обещанную конфетку, и наверное, вид у нее был преглупый, потому что мадам Линьер не преминула поинтересоваться самым светским тоном: «Ищещь стариковский хлам, милая?». Именно в тот момент Бренди пришла вдруг в голову дикая идея, что бабулька прочла ее мысли так легко и непринужденно, словно они были заголовками в воскресной газете…
- Милая, ты наелась? – мадам Линьер выжидающе смотрела на нее.

- Благодарю вас, мадам Линьер, это было… э-э-э… очень вкусно, - Бренди с опозданием вспомнила давнишние нотации своей матери и выпрямила спину, пытаясь вспомнить хотя бы обрывок какой-нибудь французской фразы, которую было бы уместно ввернуть в разговоре, но тщетно.
- Я теперь редко говорю по-французски, - мадам Линьер улыбалась ей невинной старушечьей улыбкой, - потому что эти сволочные искусственные челюсти созданы исключительно для того, чтобы шепелявить и причмокивать... Безусловно, такая мелочь не смутила бы очаровательных дам из «Французского клуба», но на мой взгляд, тишина гораздо более предпочтительна, чем фальшивое пение… Ну, а теперь, дочь незабвенного друга моей юности, Роба Ньюби, выкладывай, зачем ты пришла.
Бренди понимала, что именно сейчас она должна сделать выбор. Она может рассказать мадам Линьер все, - тем более, что малейшее вранье в этой ситуации, похоже, теряло всякий смысл. И еще она может извиниться, встать и уйти, пока еще не поздно. Но словно чья-то рука сжимала ей горло, не позволяя вымолвить ни слова…
- Мне кажется, ты и сама понимаешь, милая - та история, которую рассказала мне по телефону твоя подружка, никуда не годится. – промурлыкала мадам Линьер.

- Я хочу знать… - медлнно произнесла Бренди, и с каждым словом она, к собственному удивлению, понимала все яснее, что действительно до смерти хочет знать, какая тайна скрыта в глубоком и темном колодце прошлого…

- Это была очень некрасивая история, - сказала мадам Линьер, и Бренди внезапно не увидела, а скорее, почувствовала, как взгляд ее ушел куда-то далеко, на неведомые поля, где и по сей день, казалось, бродили ее юные родители, а рыжая насмешливая девчонка по имени Вэл еще не подозревала, что переживет своих однокашников и превратится в мадам Линьер…

- Я и сама не знаю, почему купила этот лотерейный билет. – голос мадам Линьер зачаровывал Бренди какой-то не сразу осознаваемой мелодичностью. Бренди прикрыла глаза и перестала сопротивляться. И в тот же миг она увидела то, о чем говорила ее собеседница, так ярко и выпукло, будто увидела давнишнюю «некрасивую историю» ее глазами…

 

[Akulina]

Анечка, от всей души поздравляю с заслуженной наградой!!!

Желаю тебе дальнейших побед во всех возможных сериальных конкурсах, и всех оскаров в мире!

ЗЫ: жду проду

 

[KateK]

Анечка, поздравляю! Бренди и ты, вы заслужили эту победу Желаю дальнейших творческих планов и успехов. Признаюсь, долго думала какой букетик подарить тебе, хотелось чего-то ироничного, но, видимо, с иронией в сети напряженка, так что - воть это тебе на счастье!

 

[Venus]

 

[СветЛанк_а]

 

[Донна Анна]

Часть сорок первая

- Мать послала меня в кондитерскую, а у продавца не оказалось сдачи. Тогда он попытался всучить мне лотерейный билет. Это была его сто сорок восьмая попытка или сто сорок девятая, в общем, далеко не первая… Она удалась. Предыдущие сто сорок восемь раз я вежливо улыбалась этому нахальному белобрысому мальцу за кассой, а теперь сказала – давайте. Не потому, что я устала отказываться, а просто мне стало любопытно, вдруг я что-нибудь выиграю? И я выиграла романтическую поездку на острова для двоих, можешь себе представить?
Мадам Линьер мечтательно прищурилась.
- Острова… ну, первая ассоциация, ты же понимаешь, как в рекламе «Кока-колы», тропические растения, белоснежный песок, кокосовые орехи… Насчет романтической поездки все было гораздо сложнее, родители посадили бы меня под замок до выпускного вечера, расскажи я им, как называется мой выигрыш. Я уж и не помню, под каким соусом мне удалось преподнести им эту новость, чтобы не вызвать бурной реакции. Само собой, словосочетание «романтическая поездка для двоих» ни в коем случае не должно было прозвучать вслух. Может быть, еще сыграло роль и то обстоятельство, что я заявила сразу – мы с Фло Брук едем на экскурсию… Для моих родителей Фло Брук была идеальной девочкой, и хотя они все время, по поводу и без повода, ставили ее в пример, это не мешало нам оставаться лучшими подругами. Ну, а поскольку никакой романтической составляющей в моей жизни тогда и в помине не было, мы действительно отправились в эту поездку вместе с Фло. Твоя будущая свекровь... Видишь ли, я очень хорошо помню, какой она была в юности. Можешь мне поверить, она ничуть не напоминала ту чопорную и скучную особу, которой стала впоследствии. Именно с подачи Фло совершались самые безумные проказы, на какие мы были способны в те годы. Боже, я как сейчас, вижу лицо этого болвана, нашего учителя химии, когда он вошел в класс и увидел, что на всех стенках висят надутые презервативы, сотен пять или шесть, не меньше, причем на каждом презервативе нарисована его собственная физиономия... Довольно похоже, надо сказать. Определенно, у твоего отца были способности к рисованию, жаль, что он так и не стал художником.
Бренди не сдержалась и фыркнула.
- Ну, после этого химику ничего другого не оставалось, кроме как уволиться. Был жуткий скандал, но поскольку мы все помалкивали и делали вид, что не при чем, никто из учеников не пострадал. А если кто и был виноват по-настоящему, так это Фло Брук, которая все затеяла, и убедила нас скинуться на резинки и надуть их вечером, чтобы Роб успел за ночь все разрисовать. Твоя ма уже тогда была влюблена в Роба, как кошка, и по-моему, она так и не простила ему, что он провел ночь вдвоем с Фло в пустой школе, разрисовывая шарики... А как верещала учительница математики, когда открыла сумочку с нашими контрольными, и поняла, что чья-то недрогнувшая рука положила на тетради пару-тройку порций ванильного мороженого!.. И самое невинное личико было в тот момент у Фло. Если бы я своими глазами не видела, как ловко она сунула мороженое в сумочку, я никогда бы не поверила… Впрочем, все это не имеет никакого отношения к той истории, которую я собираюсь тебе рассказать.
Итак, мы с Фло сумели убедить наших родителей, что это именно экскурсия, и мы отправляемся на эти самые Острова исключительно затем, чтобы изучить экономические основы туризма, а потом выступить в школе с блестящим докладом. Можешь себе представить наш восторг, когда, после долгих телефонных переговоров, наши старики все-таки сдались и отпустили нас? Мы моментально почувствовали себя такими взрослыми и самостоятельными шестнадцатилетними девушками, я даже подумывала, не остричь ли волосы, но Фло отговорила меня.

«Для твоей мамы это будет чересчур», - сказала она. Вообще-то, «поездка» - это было громко сказано. У нас было всего три дня, один-единственный уикэнд, но эти три дня я запомнила на всю жизнь.
Пальмы были, и был белоснежный песок, в общем, все, как в рекламе «Баунти», за исключением кокосовых орехов и красавцев-мулатов. Куда ни глянь, всюду кишмя кишели туристы, каждую секунду какой-нибудь местный мальчонка дергал тебя за рукав, выпрашивая мелочь, грязно-серое море подозрительно пахло, а мы с Фло чувствовали себя королевами. Разумеется, наши мамы напихали нам полные чемоданы всякой чепухи, - кремов от загара, каких-то чудовищных синих гольфиков и таблеток от морской болезни. Морская болезнь, ха-ха. Три часа на борту грязного дымящего пароходика промелькнули, как прекрасный сон. Нам некогда было страдать морской болезнью. Фло ткнула меня локтем в ребра и прошептала – «Ты посмотри, как он на меня пялится!».

Бедняжка капитан, на свою беду, действительно был хорош собой. Вообрази, эта маленькая негодяйка не оставляла его в покое ни на миг, она то находила какой-нибудь механизм, и невинно хлопая ресницами, интересовалась, как называется эта «вещица», то хваталась за его руку, делая вид, что качка мешает ей твердо стоять на ногах. Между тем море было ровным, как гладильная доска, и окружающие уже начинали хихикать, поглядывая на нас.

Мне было так стыдно, что я не могла глаз поднять, а Фло то и дело наступала мне на ногу, требуя, чтобы я принимала участие в светской беседе, и теннисные туфельки, которые были на мне в тот день, так и не удалось отчистить… Прости, милая, кажется, я снова отклонилась от темы. Я так подробно рассказываю про эту злосчастную поездку, чтобы ты поняла, какими наивными дурочками были мы обе. Едва сойдя на берег, и оставив вещи в гостинице, мы решили пройтись по магазинам, как и положено взрослым самостоятельным девушкам. Я купила японский веер, а Фло – плетеные босоножки, а потом мы купили по косметическому набору, от которого на другой день обе покрылись аллергической сыпью. И когда мы уже под вечер попали в магазинчик местных сувениров, где Фло увидела это проклятое колье с перламутровой бабочкой, денег на покупки почти не осталось.

Да и все равно, когда нам сказали цену, мы переглянулись и поняли, что даже если бы мы и не успели еще потратиться, колье было нам не по карману. Но Фло как будто обезумела, всю дорогу до гостиницы она бормотала, что мы могли бы поторговаться, сбить цену, а потом носить его по очереди. Я уже знала, что если Фло вбила что-то себе в голову, спорить с ней бессмысленно, и потому только поддакивала. По дороге в гостиницу я поняла, что если прямо сейчас что-нибудь не съем, то умру от голода. Мама так запугала меня морской болезнью, что я не могла съесть за завтраком ни крошки, поэтому я бросилась к первому же торговцу, который продавал на углу «фиш энд чипс», выдавая их за местное национальное блюдо, и умяла три порции прежде, чем поняла, что. собственно, происходит. Фло только скривила носик, она терпеть не могла рыбу, и в результате я промучилась в гостиничном номере большую часть следующего дня, опасаясь отойти от уборной дальше, чем на пять метров. Посланная в аптеку за таблетками «сама-знаешь-от-чего», Фло вернулась только через три часа, и у нее было такое счастливое лицо, что сначала я решила, не иначе, как ей удалось выторговать это колье с бабочкой, ведь она ни о чем другом целый вечер не могла говорить. Но потом я подумала – уж если бы ей удалось заполучить колье, она бы нацепила его и носила не снимая. Поэтому я благоразумно не стала поднимать эту тему, мне хватило предыдущего вечера, я больше слышать ничего не хотела ни про колье, ни про бабочек, ни про деньги… Перейдя улицу, Фло увидела нашего красавца капитана, который гулял по набережной с семьей, и не могла отказать себе в удовольствии поздороваться. «Боже, Вэл, он чуть в обморок не грохнулся, когда увидел меня, еще бы, ведь он шел под ручку с женой, какая она уродина, мать моя, если бы ты видела, какая у нее огромная задница, как в страшной сказке…».

Видимо, зрелище задницы капитанской жены потрясло Фло настолько, что она осталась стоять посреди улицы с раскрытым ртом. И водитель машины, проезжавшей мимо, успел свернуть в самый последний момент, но при этом колесо угодило в лужу, и Фло с головы до ног оказалась забрызганной грязью. Из машины выскочил красавец-блондин и стал извиняться, как сумасшедший. В итоге Фло забыла наставления мамы и, о ужас, села в машину к прекрасному незнакомцу, который привез ее домой, дал ей роскошный персидский халат, в котором она и сидела у него на кухне, болтая о всякой всячине, пока ее платье крутилось в барабане стиральной машины. По-видимому, эта встреча выбила, наконец, у нее из головы всякие глупости, наподобие колье и бабочек, потому что она тут же всыпала в меня пригоршню таблеток, которые, как ни странно, подействовали, и потащила на пляж, где нас уже ожидал тот самый блондин по имени Флэт. Да-да, ты угадала. Это и был будущий отец Скипа, хотя тогда еще никто из нас ни сном, ни духом не подозревал, как оно все обернется в дальнейшем. Вопреки моим опасениям, блондин оказался очень милым и компанейским парнем, и остаток дня мы провели с ним на пляже.

Мы кувыркались в волнах, как ненормальные и хохотали, я так хорошо помню этот день… А на обратном пути с пляжа блондин Флэт предложил нам зайти к гадалке. Он уверял, что это особенная гадалка, которая никогда не обманывает. Я сразу сказала, что не верю в гадания, да и Фло не особенно верила, но когда Флэт со смехом сказал, что она просто боится, она сразу завелась.

Мадам Линьер замолчала. Бренди видела, что вся она сейчас целиком погружена в тот далекий летний день, и ей не хочется, чтобы этот день заканчивался. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Вэл заговорила снова.
- Гадалка жила в самом обычном доме, никакой вывески на нем не было, и в какой-то момент мне даже показалось, что Флэт нас просто разыгрывает. Но женщина, которая отворила нам дверь, выглядела настолько далекой от всяких дурацких шуток, что мне подумалось – а нельзя ли как-нибудь незаметно сбежать…

Флэт тоже, кажется, чувствовал себя не в своей тарелке, хотя и был здесь явно не в первый раз. Он поздоровался с гадалкой, - а вот как ее звали, я не могу вспомнить, хоть убей, да, впрочем, это и неважно. «Я заплачу», - сказал Флэт, и гадалка усмехнулась, а потом спросила, кто из нас хочет узнать будущее. Мне показалось необычным, что она, кажется, вовсе не стремилась уговорить нас… Когда она спросила, кто из нас будет гадать и посмотрела на меня, я так замотала головой, что она удивленно подняла брови, и я чуть под землю не провалилась от смущения. Фло сказала, что гадать будет она, и гадалка жестом пригласила ее куда-то в глубину дома. «Они тоже пойдут со мной!», - жалобно сказала Фло, и я поняла, что ей тоже не больно хочется гадать. Гадалка посмотрела на нас через плечо и не сказала ничего. И так мы, все трое, оказались в комнате, где пахло корицей и еще чем-то, напоминающим лекарство. Ароматические палочки или масло, да, но гораздо позже, когда я училась в колледже, моя соседка по комнате увлекалась этими восточными благовониями и перепробовала, кажется, все на свете, но я ни разу не узнала тот запах. Все так же молча, гадалка указала Фло на стул, села напротив нее и протянула руку… и Фло показала ей свою ладонь.

Еще пару минут продолжалось молчание, мы с Флэтом стояли у стены, и почему-то не решались сесть на тот диванчик, что стоял рядом с нами, а потом гадалка оттолкнула руку Фло и спросила: «Зачем ты это сделала, девочка?». И тогда я услышала, что Фло плачет. «Неужели ты не могла жить без этой глупой побрякушки?».

 

[Донна Анна]

Часть сорок вторая

Мадам Линьер прикрыла глаза и продолжала говорить без всякого выражения, как если бы пересказывала содержание давно прочитанной скучной книги.
- Должно быть, у каждого из нас есть такие поступки, за которые не перестаешь испытывать стыд. Мне кажется, до самой смерти Фло помнила про это колье. Она была единственной женщиной из всех моих знакомых, которая никогда не носила украшений. «Я верну его в магазин!», твердила она, заливаясь слезами, но гадалка сказала только одно слово – «Поздно».

Боюсь, тебе нелегко будет в это поверить, милая… С той самой секунды, как мы оказались в том доме, меня не оставляло предчувствие надвигающейся беды. Я не была впечатлительной кисейной барышней, но почему-то знала точно, что гадалка говорит правду. «Эта побрякушка была заговорена, - сказала она, - и я знаю даже, что это за заговор и кто наложил его, но снять его невозможно, вот в чем все несчастье. Знаешь, что такое «заговор»? Это нож, летящий сквозь тьму, наделенный разумом и знающий, куда он должен лететь.» Фло перестала плакать и смотрела на гадалку в ужасе, боясь задать тот единственный вопрос, который вертелся на языке у каждого из нас. Но мы молчали. «Ты умрешь через три дня», - сказала гадалка, и Фло закричала: «Я не хочу!» так, что мне захотелось зажать уши, чтобы не слышать ее. «Таков обычай, - спокойно продолжала гадалка, - У нас на Островах мало земли, и мы не можем позволить себе строить на ней тюрьмы. Разве вы не знаете, почему у нас нет воров?». Я покосилась на Флэта. «Но почему…» - начал было он, и осекся.

«И ничего нельзя сделать?» - спросила я. Гадалка молчала. «Заговор нельзя снять, но его можно растянуть во времени… перенести… видоизменить… Дай мне подумать», - сказала она, и наступила такая тишина, что собственное дыхание казалось мне слишком громким. «Я сделаю это, - сказала, наконец, гадалка, - и не возьму с вас ни денег, ни даже обещания молчать, ибо хранить тайну – в ваших интересах. Подойди ко мне.» Фло встала и подошла к ней какой-то странной, дергающейся походкой, как будто ноги не слушались ее. Медленно, очень старательно исполняя короткие указания гадалки, она взяла с полки флакончик туши и написала на листе бумаги свое имя, вынула из сумочки какую-то маленькую вещь, не разжимая кулака, - но я видела тусклый блеск золотой цепочки и догадалась, что это такое, потом Фло смяла лист и подожгла его. Глядя, как пламя взвилось и опало, я вдруг почувствовала, что могу определить, о чем сейчас думает Фло, так же ясно, как если бы она произносила это вслух, и почти мгновенно увидела настороженный взгляд гадалки, устремленный прямо на меня. Ни она, ни я не произнесли ни слова, но в них и не было необходимости. Гадалка отвела взгляд, высыпала пепел в чашку, плеснула туда воды и долго рассматривала следы пепла на стенках чашки.

Когда она заговорила, голос ее доносился точно издалека. «Ты пришла, чтобы узнать будущее, и я расскажу тебе про будущее. Теперь, когда ты сожгла свое имя, летящий нож потерял цель. Он будет блуждать во тьме многие годы. Ты проживешь долгую жизнь. Не самую долгую, нет, но у тебя будет достаточно времени, чтобы стать другой. Ты выйдешь замуж, и у тебя родится сын, похожий на тебя. И только спустя годы дитя твоего сына, рожденное от женщины, которая никогда не станет его женой, его первенец, примет на себя проклятие, которое предназначалось тебе. Он будет приносить несчастье – и себе, и близким, и тем, кого любит он, и тем, кто любит его. Люди будут гибнуть по его вине, но он ничего не сможет сделать, чтобы их спасти, и будет обречен мучиться из-за этого до самой смерти. Впрочем, ты умрешь раньше, чем он появится на свет, поэтому не все ли тебе равно?». Фло молчала. «Уходите», - добавила гадалка, и мы с Флэтом, как по команде, развернулись и пошли к выходу, слыша за спиной шаги Фло. Я не помню, как мы добрались до гостиницы в тот вечер. Помню, что Фло сразу легла на кровать, не раздеваясь, и отвернулась лицом к стене. А на следующее утро она проснулась и я с облегчением увидела, что передо мной все та же Фло, как будто вчерашний вечер начисто стерся из ее памяти. Мы никогда больше не говорили с ней о гадалке. Флэт пришел на пристань, чтобы проводить нас, и разумеется, он тоже ни слова не сказал о том, о чем мы думали, все трое. Уж кто-то, а я это знала абсолютно точно.
Мадам Линьер покосилась на Бренди и развела руками в каком-то нелепом, извиняющемся жесте.
- Ужасно неловко себя чувствую каждый раз, когда это происходит, - пожаловалась она. – А что делать? Нацепить значок с надписью «Осторожно, я читаю мысли»?.. Вот скажи честно, тебе очень мешает то, что я знаю… ну, немножко больше, чем тебе хотелось бы, а?
- Пожалуй, нет, - поразмыслив, ответила Бренди.
- Это хорошо… Дальше жизнь пошла своим чередом, а весной, накануне выпускного вечера Флэт приехал в Плезантвью и как в старых викторианских романах, попросил у родителей Фло ее руку и сердце.

Я-то знала, что они переписывались всю зиму, но Фло никогда мне об этом не говорила. Свадьбу сыграли летом, потом родился Скип, и моя подруга словно перешла в другое измерение. Она стала важной замужней дамой, а я поступила в университет и чувствовала себя сопливой девчонкой по сравнению с ней.

После окончания школы мы виделись с Фло все реже и как ни грустно мне было, почти перестали перезваниваться. Ну, разве что под Рождество или в день рождения, а так, чтобы поболтать, обсудить новую пассию мэра или рецепт варенья из крыжовника… Мне очень ее не хватало, да. Но я не обижалась. Я ведь понимала, почему ей не хочется меня видеть. После окончания университета я вернулась в Плезантвью, стала преподавать в местной школе, и жизнь казалась мне вполне сносной, но этот их «Французский клуб»…
Мадам Линьер скорчила такую гримасу, как будто ее сейчас стошнит.
- Мне было искренне жаль бедных женщин. Но это было форменное коллективное помешательство. Они хотели быть возвышенными и аристократичными любой ценой, и каждая норовила переплюнуть соседку. Они все время тащили меня в свой клуб, но тут мне как раз предложили купить по дешевке этот домик, и я с радостью переехала, прежде всего, потому, что теперь у меня был повод не ходить на их сборища. И первым человеком, которого я встретила на новом месте, была Одиль Дюбуа. Я возилась с цветами в палисаднике, когда впервые увидела эту девочку. Ей тогда было лет шесть или семь, в общем, она скоро должна была пойти в школу. Она встала за забором и смотрела на меня. Прошло добрых полчаса прежде, чем я закончила работу, а девочка все стояла на том же месте, не сводя с меня глаз.

«Заходи в дом», - сказала я, и она вошла молча, не поздоровавшись. Села на табурет и просидела там почти до самого вечера, и ушла, так и не сказав ни слова. Так и пошло – молчаливая девочка заходила ко мне почти каждый день. Она не мешала мне, и я старалась не лезть в ее мысли, хотя некоторые из них слышала невольно, и они были... странными, да, странными и пугающими. Я впервые услышала ее голос месяца через два. «Хочу молока», - сказала она. Я налила ей молока в кружку, девочка выпила молоко, поставила кружку на стол и ушла, как ни в чем не бывало. На следующий день она что-то спросила у меня, я ответила. Так мы начали разговаривать. Уже гораздо позже я узнала, что эта девочка – дочь Мадлен Дюбуа, самой одержимой галломанки в Плезантвью. Поскольку отец Одиль умер рано, а мать днями и ночами пропадала во «Французском клубе», девочка вынуждена была сама искать подходящую компанию. К сожалению, в округе не было детей ее возраста. А моя «личная жизнь», как это теперь называется, все не склеивалась. Человек, которого я любила, был женат, и он то собирался разводиться, то передумывал, словом, чего-чего, а свободного времени у меня было гораздо больше, чем нужно.

Вот так, вынужденно, мы и подружились с Одиль. Я научила ее читать книги, и на какое-то время чтение стало ее любимым занятием. Мадлен заглянула однажды ко мне под вечер, и по-моему, я ее разочаровала. Не знаю, что она рассчитывала увидеть в доме «настоящей живой француженки» – портновские манекены, мебель в стиле барокко, свежие журналы мод и розовый будуар, из которого торчат волосатые ноги любовника… Мы с Мадлен были добрыми соседками, и не более того. Никаких сплетен, разговоров по душам, приглашений на чаепитие или чего бы то ни было еще, выходящего за рамки вежливых приветствий. Время шло быстро, чем дальше, тем быстрее, я продолжала жить, как жила, преподавала в школе, и всякие честолюбивые планы давно были забыты, да, собственно, и планов-то было немного. Смерть Фло застала меня врасплох. Я помню, как после звонка Флэта, после всех этих традиционных «мне так жаль» и «рак никого не щадит», ходила по комнате из угла в угол и боялась остановиться. А через неделю ко мне пришла Одиль…
Мадам Линьер потрогала чайник, поднялась и поставила его на огонь.
- Если я правильно понимаю, у вас со Скипом все началось уже позже, и он не рассказывал тебе про свою предыдущую любовь?

Бренди отрицательно потрясла головой.
- Я не хочу сказать, что твой покойный муж был ангелом, но в этой истории его вина крайне невелика. Если кто и виноват в том, что случилось, так это Мадлен Дюбуа. Она прожила жизнь в полной уверенности, что обязана быть лучшей везде и во всем. У нее были самые модные платья, даже если ей приходилось тратить на них сумасшедшие деньги. Ее сад был самым лучшим, десерты – самыми изысканными, Одиль училась в самой дорогой школе… ну, и так далее. И конечно, она требовала, чтобы и Одиль стала такой же, как она сама. Почему именно Скип Брук выглядел, с точки зрения Мадлен, идеальной партией для дочери, я не знаю. Возможно, эта идея случайно пришла ей в голову, но засела она там накрепко. А Одиль, несмотря на всю свою скрытность и раннюю самостоятельность, была всего лишь молоденькой девушкой. Я не знаю, какими методами пользовалась Мадлен, возможно, они были не такими прямолинейными, как может показаться. Так или иначе, ей удалось убедить свою дочь, что единственный мужчина, который достоин ее на этой земле – Скип Брук. Одиль очень неохотно рассказывала мне о том, как начался их роман, и я еще тогда подумала, что по-видимому, ей пришлось сделать первый шаг, а может быть, и не один шаг, чтобы вызвать у Скипа интерес. Какое-то время все шло прекрасно, но потом, по словам Одиль, он внезапно изменился, стал избегать ее, и последней каплей стало завещание Фло. Если бы она сказала ему тогда, что беременна, возможно, он бы женился на ней, хотя бы из тех соображений, чтобы помешать предсказанию сбыться. Но у Одиль были свои, на мой взгляд, весьма своеобразные представления о том, как она должна поступить в этой ситуации. Она решила родить ребенка, не потому, что не находила в себе решимости избавиться от него, а, если так можно выразиться, назло Скипу. К сожалению, я поняла это слишком поздно, чтобы можно было что-то предпринять.
- Я не понимаю… - Бренди нахмурилась. – Если, как вы говорите, она родила ребенка «назло», тогда ей не нужно бы его скрывать… Плезантвью такой маленький город, здесь ведь невозможно что-то утаить. Я просто не могу поверить, что все происходило так, как вы говорите.
Мадам Линьер рассмеялась.
- Милая, если бы я рассказала тебе хотя бы две-три истории из жизни этого городка, которые известны всем его обитателям, волосы на твоем очаровательном парике зашевелились бы от ужаса. А теперь давай сделаем перерыв, выпьем-ка по кружечке чаю, а то у меня совсем горло пересохло.

 

[Донна Анна]

Часть сорок третья

- Одиль переехала ко мне на следующий день, - продолжала мадам Линьер, - собрала самое необходимое и стала жить у меня, в комнате на втором этаже. Она целыми днями сидела перед телевизором, как изваяние, а когда я ворчала, что в ее положении надо чаще бывать на свежем воздухе, только отмахивалась. Меня пугало ее полное безразличие. Казалось, ей было все равно, что есть и как одеваться. Однажды я вернулась из школы и увидела, что Одиль, в чем мать родила, сидит за столом и ест суп.

Когда я заговорила с ней, и она поняла, что забыла одеться, ее это ничуть не смутило. Она доела суп, точнее, автоматически дочерпала его из миски, словно не могла остановить движение собственной руки с зажатой в ней ложкой от тарелки ко рту, потом поднялась к себе, напялила какую-то первую попавшуюся футболку задом наперед… и я поняла, что вряд ли Одиль вспомнит этот случай на следующий день. Внезапно до меня дошло, что я имею дело с человеком, которого при всем желании нельзя считать вменяемым. Тогда я, помню, позвонила на работу и отпросилась на пару дней, чтобы понять, имею ли я право оставлять ее дома одну по-прежнему, как делала до этого. Нет, разумеется, она не поджигала старые газеты и не плясала нагишом на лужайке возле дома. Она вообще ничего не делала. Просыпалась, включала телевизор, ложилась на диван и смотрела все передачи подряд, от утренних новостей до ночных ужастиков. И выражение ее лица не менялось, оно оставалось застывшим, словно маска актрисы японского театра.

Ни разу она не заговаривала со мной первой. Изредка отвечала на мои вопросы, причем на вопрос, который я задала ей вечером, могла ответить утром, за завтраком. Поэтому я и заволновалась, когда за несколько дней до родов она вдруг попросила меня, чтобы я позвонила Мадлен и пригласила ее в гости. Я подумала, что она хочет помириться с матерью и позвонила, да… Мадлен впервые слышала о том, что ее дочь беременна. Известие о том, что она все это время жила у меня, повергло ее в шок. Она не могла произнести ни слова, но я слышала, как она беспомощно ловит ртом воздух. «Я сейчас приду», - сказала Мадлен и повесила трубку. Спустя десять минут она стояла на пороге. Не здороваясь, отстранила меня и поднялась на второй этаж, в комнату дочери. Спустя несколько минут мимо меня, все так же молча, прошли они обе – Мадлен с гордо вскинутой головой и чемоданом в руке, а за ней Одиль, и лицо ее по-прежнему ничего не выражало. Я хотела что-то сказать, хотя бы попрощаться, но почему-то так и не смогла.
Мадам Линьер сделала короткий, беспомощный жест одними кистями рук. Бренди кивнула. На этот раз пауза продолжалась недолго.
- Не знаю, что заставило Фло написать сыну про историю с гадалкой, тем более, так подробно. Возможно, это было чувство вины… или желание как-то повлиять на сына. Скип ведь был в те годы сущим шалопаем, его мало что интересовало, помимо футбола и тусовок. Меня уже тогда удивило, как это Одиль умудрилась его совратить… И эта ваша свадьба была для меня полной неожиданностью, я узнала о ней случайно, прочитав объявление в воскресной газете, а Одиль тогда уже жила у меня около месяца… и я порвала газету на мелкие кусочки, чтобы она случайно не попалась ей на глаза… Впрочем, теперь все это совершенно неважно, тем более, что прошло столько лет, - спохватилась мадам Линьер, и Бренди невольно улыбнулась, видя это торопливое желание затушевать неосторожно вырвавшуюся бестактность.
- Похоже, по возвращении в родительский дом Одиль продолжала вести прежний образ жизни, - продолжала мадам Линьер, - потому что о ней не было слышно буквально ничего. И только когда миновало несколько месяцев с того момента, как ребенок должен был появиться на свет, одна моя знакомая под страшным секретом рассказала, что Одиль родила дочь и уехала вместе с малышкой в соседний городок. Какое-то время все местные сплетницы только об этом и судачили, причем версии относительно того, кто может быть отцом ребенка, выдвигались самые дикие. Не помню, фигурировал ли в этих версиях Скип, но все почему-то в один голос катили на старину Морти, уж слишком он был какой-то… безгрешный, что ли, - мадам Линьер невольно хихикнула. У Бренди тоже вырвался смешок, когда она представила, какое лицо было бы у Мортимера Гота, узнай он хотя бы десятую долю своих мифических пороков в интерпретации жителей Плезантвью.
- А потом, спустя пару лет, я встретила на улице Мадлен с маленькой девочкой. Мы кивнули друг другу, как ни в чем ни бывало, и пошли дальше. И придя домой, я первым делом кинулась к телефону, чтобы узнать, не вернулась ли Одиль к матери. Потому что девочка, которую я видела, была настолько похожа на Одиль, на эту негодницу, которая так ни разу и не нашла времени, чтобы позвонить мне или хотя бы отправить открытку на Рождество…

Но я безнадежно отстала от жизни. Кроме меня, уже весь Плезантвью давно обсудил и забыл эту новость. Вскоре после того, как Одиль родила ей внучку и уехала, Мадлен удочерила девочку из приюта. Боже, как язвили наши местные дамы по поводу сходства Одиль и девочки, гадая, случайным ли оно было, или именно благодаря ему Мадлен выбрала этого ребенка… «Мадам Дюбуа решила завести себе новую, идеальную дочь», - вот как они говорили. Это звучало отвратительно, поверь мне. И спустя какое-то время я сама позвонила Мадлен и пригласила ее на обед. И как ни странно, она пришла, но одна, без девочки. Я приготовила утку по-пекински и овощи с рисом, в то время мне нравилась восточная кухня, и мы говорили о разных пустяках, исключительно о пустяках. Конечно, я хотела спросить ее про Одиль, но в глазах ее была такая настороженность и ожидание, что я не решилась задать этот вопрос. Позже эти субботние обеды стали у нас чем-то вроде традиции. Десять лет, даже дольше, пожалуй, мы обедали по субботам, старательно обходя опасные темы. Что бы там ни говорили, люди меняются, милая, и Мадлен не была исключением. Ее снобизм, категоричность и любовь к призовым местам, разумеется, не исчезли совсем, но отошли на задний план после истории с Одиль. Насколько я знаю, они не общались, нет. Но я могу абсолютно точно сказать, что Мадлен прочла письмо, в котором твоя покойная свекровь писала о проклятии.
- Как? – вырвалось у Бренди.
Мадам Линьер отставила чашку, и лицо ее стало очень серьезным.
- Забегая вперед, могу сказать, что после смерти Мадлен мне пришлось улаживать некоторые ее финансовые проблемы. Кроме меня, этим некому было заняться. Ни один из телефонов, по которым можно было бы найти Одиль, не отвечал. На похороны матери она так и не приехала. А кредиторы, которых было немало, волновались, и адвокат Мадлен предложил мне принять участие в поисках необходимых документов – векселей, долговых расписок и корешков от старых чековых книжек. Вот тогда мне и попалось это письмо. Вероятно, Скип дал его прочитать Одиль, а та, прочитав, просто сунула конверт куда-нибудь и начисто забыла о нем. Не забывай, она была в ужасном состоянии. А я нашла этот конверт в шкатулке с драгоценностями Мадлен. Кстати, денег, вырученных от продажи драгоценностей, едва хватило, чтобы оплатить долги.
Бренди нахмурилась.
- Мадам Линьер, а дочь Одиль в то время еще была жива?
Мадам Линьер отрицательно покачала головой.
- Это случилось примерно через год после того, как девочка утонула, а Одиль уехала в неизвестном направлении. И люди уже тогда начали поговаривать, что семью преследует злой рок, а после истории с Академией Классического Танца и смерти Мадлен в этом никто больше не сомневался.
- А что это была за история с Академией Танца? – спросила Бренди.
- Постой… - мадам Линьер пошевелила губами, словно подсчитывая что-то в уме и кивнула, - ты ведь уехала из города вскоре после того, как погиб бедняга Скип?
- Примерно месяц спустя, - ответила Бренди, - Понимаете, мои родители умерли еще до рождения Дастина, поэтому здесь меня ничто не удерживало. Хотелось начать новую жизнь…
- Да, я понимаю… - казалось, мадам Линьер забыла о ее существовании, увлеченная теми событиями прошлого, которые все еще продолжались в ее памяти.
- Их было двое, мужчина и женщина, вот и все, что о них известно. Мне кажется, они выглядели, как преуспевающие и добродетельные столичные штучки, в противном случае они не вызвали бы у несчастной Мадлен ни доверия, ни интереса. Где и как они повстречались, точно не знал никто. Возможно, на автобусной остановке или в той самой бакалейной лавке, где я когда-то купила свой выигрышный лотерейный билет. Мадлен была со своей приемной дочерью, той самой девочкой, напоминающей Одиль… как же ее звали…
- Может быть, Клэр? – повинуясь какому-то необъяснимому внутреннему импульсу, спросила Бренди.
Мадам Линьер победно щелкнула пальцами.
- Клэр! О, да, ее звали Клэр. Она была ненамного старше твоего Дастина, такая сутулая, неприметная серая мышка. Раз или два Мадлен приводила ее с собой на наши чаепития, и я даже помню, как она шептала чуть слышно: «Спасибо, было очень вкусно», как будто старалась выглядеть еще незаметнее.

В последнее время Мадлен начала все чаше говорить о ней, хотя прежде никогда этого не делала. По словам Мадлен, та плохо училась, ее никакими силами нельзя было заставить помогать по дому, она росла нелюдимой и мрачной, а больше всего Мадлен расстраивало, что падчерица непрерывно грызла ногти. Я, помню, сказала ей тогда, что надо бы показать девочку специалистам, но Мадлен расстроилась, принялась капать успокоительное. Больше мы к этой теме не возвращались.

А потом появились эти люди. Мадлен мгновенно стала прежней, у нее в глазах появился торжествующий нервный блеск, как будто вот-вот должен был наступить тот самый миг, ради которого стоило жить, и сейчас кто-нибудь на небесах ударит в колокол, как служащий на ипподроме, и из сияющего на солнце рупора прогремит во всеуслышание глас божий: «Поприветствуем победительницу большой Королевской скачки!». Фу, что я говорю, да простит меня господь… - мадам Линьер шлепнула себя по губам, - Прошел месяц или два, в школе начался учебный год, и секретарша директора школы при мне звонила Мадлен, чтобы узнать, почему ее падчерицы нет на занятиях. Выслушивая ответ, секретарша скривилась так, словно таблетка аспирина начала таять у нее во рту прежде, чем она успела запить ее водой. Когда она повесила трубку, я не удержалась и полюбопытствовала, конечно, в чем дело. Выяснилось, что Мадлен с помощью новых знакомых («благодаря моим новым связям», как выразилась она) удалось устроить девочку в Академию Классического Танца. Эту новость во всех гостиных Плезантвью обсуждали неделю или две, а потом Мадлен собралась съездить в столицу, чтобы навестить свою приемную дочь. Она не торопясь, с явным удовольствием обошла все крупные магазины, сетуя на то, как трудно в небольшом провинциальном городе найти последние модные новинки, посетила всех портних города и победным маршем проследовала по модным салонам. Всюду, где только смогла, Мадлен как бы невзначай упоминала о том, как невыносимо скучна была ее жизнь в Плезантвью и как несказанно счастлива она открывающейся перспективой переезда в столицу, где юная звезда балета Клэр, несомненно, затмит своим сиянием все прочие звезды в ближайшие год или два. Словом, когда она, наконец, уехала, все вздохнули с облегчением.
А потом мне позвонил адвокат Мадлен. Она умерла от разрыва сердца на улице, прямо на тротуаре. Напротив дома, чей адрес значился в ее бумагах. Эти бумаги, оставленные людьми, которые увезли Клэр, производили очень солидное впечатление. Водяные знаки, золотое тиснение, гербовые печати… Только никакой Академии там не было. Сторож, которого за последний месяц уже, как он выразился, до печенок допекли все – и полиция, и обезумевшие от ужаса родители подростков, поступивших, как и Клэр, в несуществующую Академию, и частные сыщики, заорал ей в лицо: «Раньше надо было беспокоиться о своей девочке, а теперь поздно, старая идиотка!».
На миг Бренди попыталась представить себя на месте Мадлен, но не смогла.

- Но зачем… - растерянно начала она, и замолчала на полуслове.
- Не знаю, - задумчиво ответила мадам Линьер. – И надеюсь, что не узнаю уже никогда.

 

[Трастевера]

С Новым Годом!!

Дорогая моя подруга Дейдре!
С новым годом тебя, солнечный ты наш человечек! Успехов тебе, удовольствий твоей взбалмошной натуре, любви и радости! Пусть новый год принесет тебе новые роли и новые награды!
Дорогая! К этой открытке прикладываю описание телескопа, с помощью которого я, наконец, встретила инопланетян! Купи себе точно такой же! Дейдре, они чудные ребята, веселые и совсем не страшные! Мы чудно провели время! Тебе они обязательно понравятся!
С любовью, твоя Делия.
P.S. Передай, пожалуйста, привет, поздравления с Новым годом и мои наилучшие пожелания Донне Анне!!

 

[Донна Анна]

- Мои дорогие друзья! Прошу прощения... Бенни, не себя в искусстве, не себя!
- А что я-то, почему всегда я?
- Сделай личико попроще и отступи влево хотя бы на шаг, тебя и так неплохо видно…
- Да-да, конечно, я же забыл, кто тут самый главный…
- Цыц!
- Мамо, не тилибомкайте…
- Делл, не кричи на них, они от этого еще хуже заводятся… Мои дорогие друзья!..
- Я всегда знал, что ты отвратительный маленький пошляк.
- Да? а знаешь, что твоя подружка поведала миру на последней вечеринке? Про твою самую интересную татуировку?
- Мальчики!
- Дейдре, золотко, мы уже давно не мальчики, и ты не наша мама, слава тебе, господи, не устаю благодарить тебя за это...
- Луис, если ты не замолчишь сию секунду…
- Мои дорогие друзья!..
- Делл, если мы с тобой собираемся пожениться, это не значит, что я позволю тебе командовать после свадьбы, понятно тебе, женщина?
- Черт побери, вы замолчите или нет, я на самолет опаздываю?
- О, какая катастрофа, мадам звезда опаздывает…
- Бен, если ты не заткнешься, я тебе голову откушу, и наплевать мне, как Ханна будет выкручиваться, если тебя не станет в сериале.
- Прекратите это безобразие, вы, тупые акулы шоу-бизнеса, раз в году вы можете мирно сфотографироваться или нет?
- Хорошо, а теперь улыбайтесь, как можно шире, и пойте…
- «Умер наш дядя, па-а-ахоронили мы его!»
- Снято!..
- «… тетя хохотала, когда она узна-а-ала…»
- Мои дорогие друзья! Я поздравляю вас с Новым годом, и надеюсь, что мы еще не раз встретимся с вами в этом лучшем из виртуальных уголков планеты. Я желаю всем вам встретить Новый год так, как вы мечтали! Пусть те ваши желания, которые кажутся сейчас самыми фантастическими и несбыточными, непременно сбудутся в следующем году. Помните – я люблю вас всех!..

P.S. Делия, дорогая, спасибо тебе! Я очень надеюсь, что в следующем году мы обязательно встретимся, мне столько всего надо тебе рассказать, что голова идет кругом…

 

[Akulina]

Анечка, Дейдре, с Новым Годом вас, дорогие!! Счастья, здоровья, радости и душевного тепла!!

 

[Донна Анна]

Часть сорок четвертая

- Ты посмотри, мы и не заметили, как стемнело, - мадам Линьер отвела занавеску, вглядываясь в темноту. – Я не понимаю, мне послышалось, или к дому действительно подъехала машина?

- Мне тоже показалось… - начала было Бренди, но вспышка фар из темноты заставила ее вскрикнуть и прикрыть глаза рукой.
- О, да это мой сын Джошуа! – мадам Линьер прищурилась, пытаясь разглядеть что-то за окном, - Кто еще может явиться, на ночь глядя, без предупреждения?..

- Привет, ма! – всем своим существом доктор Джош излучал доброжелательность и благодушие, - Извини, у тебя гости?
Он подслеповато сощурился и вздрогнул, узнав Бренди.
- Добрый день, меня зовут Бренди, - глядя в глаза доктору Джошу, она подала ему руку.
- Джошуа, можете называть меня просто - Джош, - поспешно ответил он, отводя взгляд.
У него была именно такая вялая, влажная пятерня, как ей и представлялось. Широко улыбаясь, Бренди постаралась как можно незаметнее сунуть руку в карман и вытереть ее носовым платком.
- Джош, милый, ты приехал на все выходные?
- У меня два совершенно свободных дня, ма, и я планировал провести их вместе с тобой…
- Может быть, сначала отвезешь нашу гостью на станцию? Я уверена, если ты поторопишься, то она успеет на последний поезд… впрочем, о чем это я? Милая, может быть, ты переночуешь у нас?
- Нет-нет, спасибо, меня ждут дома! – при одной мысли о том, что завтрак пройдет под пристальным взглядом доктора Джоша, который будет вглядываться в ее лицо, тщательно разыскивая симптомы трещины в черепе, Бренди заметалась, как подстреленная антилопа. – Извините, мадам Вэл, мне обязательно надо сегодня вернуться…
- Я подвезу вас, - пухлые щеки доктора растянулись в широкой улыбке.


- Вам к лицу этот… эти новые волосы, мисс Брук, - галантно заметил доктор Джош, распахивая перед Бренди дверцу машины.
- Если ты, сyкин сын, вякнешь еще что-нибудь насчет трещины в черепе, это будут твои последние слова, - прорычала Бренди и плюхнулась на переднее сиденье.
Доктор Джош хмыкнул, но не ответил ей ничего.

Глядя, как проплывают за окнами огоньки поселков, где ей никогда не доведется побывать, Бренди почти задремала, когда резкий толчок и скрежет тормозов грубо вернули ее к реальности.
- Ах ты, тварь! – заорал доктор Джош над самым ее ухом.

Еще мало что соображая со сна, Бренди открыла глаза. Посреди шоссе в ярком свете фар, прямо перед машиной сидела большая рыжая собака и невозмутимо почесывалась.
- Ох, до чего же хорошо, что мы не в Индии… - доктор лихорадочно ощупывал заднее сиденье, - Куда провалилась эта бита, что за проклятье…
- Не смей его трогать! – заорала Бренди, выскакивая из машины и бросаясь к собаке. – Кыш, кыш отсюда, беги, поняла?..

Но собака, похоже, не собиралась никуда убегать. Она явно сочла происходящее новой увлекательной игрой, и виляя хвостом, радостно скакала вокруг Бренди, норовя то лизнуть ее руку, то потянуть зубами за рукав.

- Сделай вид, что бросаешь ему палку, и иди в машину. Надеюсь, ты не собираешься взять его с собой?
- А почему бы и нет? – спросонья дух противоречия был в Бренди силен, как никогда. – Эй, собака!
Она распахнула заднюю дверь. Рыжая дворняга не стала дожидаться второго приглашения. Она моментально юркнула на заднее сиденье и уселась на него с таким видом, словно родилась там и выросла. Доктор Джош только махнул рукой и с обреченным видом сел за руль.

- Приехали, вылезайте, - сказал он, распахивая дверцу машины в ироническом поклоне.
- И что, неужели ни слова насчет трещины? – поинтересовалась она, выбираясь из машины на пустой перрон.
- Я не самоубийца, - коротко отозвался доктор Джош, – Поезд прибудет через пять минут.
- Зачем ты повез меня на станцию?
- Мама попросила, - ответил он, очевидно, вложив в эти два слова весь яд, накопленный в течение поездки.

Собака выпрыгнула вслед за Бренди, и отряхнувшись, с самым невозмутимым видом потрусила рядом с ней.
- Вот моя визитка, - добавил доктор Джош, протягивая ей картонный прямоугольник.
- Зачем она мне? – Бренди пожала плечами.
- Я всего лишь врач, - ответил он, рассеянно крутя на пальце брелок с ключами от машины. – А ты теперь даже не моя пациентка, но неужели ты считаешь, что это было разумно - сбегать из клиники, не дождавшись результатов томографии?
- Я ведь подписала все ваши бумажки, так что можешь не волноваться понапрасну, я теперь сама за себя отвечаю, док. Еще есть вопросы?
- Мой отец… - доктор запнулся на мгновение, словно ему не хотелось продолжать, но, когда он снова заговорил, голос его звучал по-прежнему ровно. – Мой отец умер от травмы головного мозга.
Он был капитаном небольшого пароходика, ну, и оступился однажды, спускаясь по крутому трапу. Говорят, он тут же вскочил, как ни в чем не бывало, рассмеялся и пошел дальше. А через месяц его не стало. Он лег спать однажды вечером, уснул, и больше не проснулся. У него была другая семья. Мы даже не могли прийти на его похороны. Мать узнала о его смерти из воскресной газеты, вот так.
Доктор Джош замолчал. Бренди поежилась, словно от внезапно налетевшего сквозняка. Вдалеке, на уходящих в темноту рельсах, уже мерцал прожектор поезда.
- Зачем вы мне это рассказали? – резко спросила она, не заметив, как снова перешла на «вы». – Хотите сказать, со мной может случиться то же, что и с вашим отцом?

- Такое может случиться с каждым из нас, вопрос только в проценте вероятности, - ответил доктор, - Визитку возьмите. Позвоните, если начнете замечать что-нибудь странное… звуки, запахи… головная боль, обмороки, провалы в памяти… Я понимаю, что вы не позвоните, даже если стайка зеленых человечков поселится в вашей сахарнице, но я сказал вам то, что думаю, и теперь мне будет спокойнее… Пожалуйста, присмотрите за моей девушкой! и за ее собакой тоже! - крикнул он к проводнице, подсаживая Бренди на подножку.
Она заплакала сразу, как только осталась одна в купе. Вся ее жизнь, вся безумная ее жизнь проносилась у нее перед глазами, и никакой, даже самый мощный микроскоп не помог бы обнаружить в ней ни малейшего смысла… Рыжая собака, сидя у ее ног, беспомощно постукивала по полу хвостом и заглядывала ей в лицо.

 

[Донна Анна]

Часть сорок пятая

- Бренди, все очень плохо, все просто ужасно – вид у Исабелы был измученный.
- Суд?..
- Даже не спрашивай меня про суд, только не сейчас… Скажи мне только одно – в твоем доме есть привидения?

- Не знаю, - вяло ответила Бренди, плюхаясь на диван. Проскользнувшая за ней следом собака остановилась возле двери, не решаясь идти дальше.
- Черт побери, так они здесь есть! – закричала Исабела, – Послушай, Бренди, мне не хотелось рассказывать тебе об этом, мне не хочется даже вспоминать, как это было… я уложила Дженни спать и вышла к бассейну. Бренди, давай продадим этот дом к чертовой матери, и уедем куда-нибудь, как можно дальше!
- Ис, успокойся. Расскажи мне, что было дальше.
- Он сказал – посмотри на меня, и я бросилась бежать. Голос раздавался прямо у меня за спиной, понимаешь? И это еще не все, Бренди. Ночью я не могла уснуть, просто лежала в кровати и считала шепотом овец, пока не услышала голоса. Один голос принадлежал Дженни, а второй – какой-то незнакомой девочке. Я приоткрыла дверь и увидела, как они играют в коридоре, твоя дочь и это… это существо, Бренди, она была в точности, как настоящий ребенок, но совсем прозрачная, я видела через нее узор обоев на стене.

Исабела всхлипнула и закрыла лицо руками.
- Мне страшно, Бренди, - жалобно сказала она, - если бы ты знала, как мне страшно!..
- Завтра суббота, и утром я поговорю с Дженни, - начала было Бренди.
- Ты не понимаешь, - ответила Исабела, ожесточенно растирая виски, - девочка здесь не при чем. Все дело в доме. Он не нравился мне с самого начала. В нем было что-то… черт, я не знаю, как это называется, но… Неужели ты сама этого не чувствуешь?
Бренди не отвечала. Она мучительно вспоминала, где могла слышать раньше эту фразу. «Посмотри на меня… посмотри на меня…». И тут она вспомнила.
- Успокойся, Исабела. Я вернулась. Теперь тебе стало спокойнее, правда ведь? Может, разбудить Джонни, мы ведь договорились, что важные решения будем принимать все вместе? - предложила она, стараясь, чтобы голос звучал, как обычно, и отводя глаза, чтобы Исабела не заметила переполняющий ее ужас.
- Джонни с утра пошел мириться со своей ненаглядной Офелией, - рассеянно ответила Исабела, - и похоже, это ему удалось, иначе он давно бы уже вернулся. Господи, помилуй, а это еще что такое?
- Это собака, просто собака. Ну-ка, поди сюда, рыжая бестия, - поманила Бренди.
Собака покосилась на Исабелу и боком, осторожно отодвинулась поближе к Бренди, готовая в любой момент отскочить подальше.
- А морда у него ничего, даже симпатичная, - Исабела ловко поймала пса за шиворот, и несмотря на яростное сопротивление, подтащила поближе, - Не дергайся так, хороший мальчик, дай на тебя посмотреть… Утю-тю, да какой ты у нас блохастенький, какой грязненький, и где ты только откопала такое сокровище?

- Сидел посреди дороги, как будто ждал меня, представляешь?
- Да-да, я тоже учила в школе это стихотворение. Шел по улице малютка, посинел и весь продрог, шла по улице старушка, пожалела сироту.
Собака шумно засопела, покосилась в сторону накрытого стола и легла на пол, виляя хвостом и всем своим видом давая понять, что наступает самое подходящее время, чтобы перейти и к более действенным мерам по спасению бездомных животных.


- Ма, а что такое «лес-би-ян-ка»?
Бренди задержала дыхание и сосчитала про себя до десяти. Она знала, что рано или поздно это случится.

- От кого ты услышала это слово?
- В газете написали, что тетя Изи – лес-би-ян-ка. Смотри, даже фото есть, только она здесь совсем некрасивая…
«Член конгресса ставит крест на собственной карьере! «Да, чтоб вас разорвало, я лесбиянка!» - кричала госпожа Исабела Эсперанто, когда двое полицейских помогали ей покинуть зал суда. Горе матери, у которой отняли ребенка, помутило ее рассудок…».

Бренди отшвырнула газету и со всех ног бросилась наверх.
- Не ищи ее, напарница, - Джонни перехватил ее на лестнице. – Я видел, как Изи уезжала. Не надо ее сейчас трогать, послушай меня…

Бренди не могла даже плакать.
- Зачем она это сделала, Джонни?
- Я думаю, она не совсем осознавала в тот момент, что делает. Понимаешь, Фернандо удалось убедить суд, что для их младшего сына будет лучше, если ребенок останется с ним.
- С какой еще стати? – закричала Бренди, - Чему этот безмозглый бульдозер может научить ребенка? Какое право они имеют отбирать его у матери?
Джонни поморщился.

- Хочешь выпить? Это очень хороший виски… Снимает стресс моментально. Кстати, я вчера окончательно разошелся с Офелией…
- Отстань от меня со своим виски, дурак!
- Пей, здесь всего-то грамм сто пятьдесят, максимум. Ложечка за папу, ложечка за маму… Откуда взялась эта псина?
- Тебе нравится… ик? – отдышавшись, спросила Бренди.
- Очень нравится. Ик – это его имя?
- Дур-р-рак ты, его зовут Шнипель…
- Хочешь еще виски?
- Наливай! Э, так не пойдет, ты тоже выпей, иначе я подумаю, что ты меня спаиваешь, чтобы потом воспользоваться моим беспомощным… ик! состоянием… Даже не надейся… ик! коварное чудовище… мы едем искать Исабелу… Прямо сейчас!

Бренди смутно помнила, как они с Джонни завершили первый круг почета по ресторанам Даунтауна. Дальнейшее было покрыто плотной пеленой алкогольного тумана, из которого временами возникали пугающе яркие видения. Перекошенное ужасом лицо Мэри-Сью. Горстка прохожих, аплодирующих… чему они, интересно, аплодировали? Ах, да, кажется, они с Джонни танцевали прямо на мостовой…

Внезапно вокруг нее стало холодно и пусто. Неужели все покинули ее? Даже собака? Кстати, а куда подевалась собака?
- Шнипель! – позвала Бренди, хлопая себя по коленке. Рука не слушалась ее, похоже, она устала, ужасно устала. Впрочем, коленка тоже оказалась левее, поэтому хлопок пришелся по какой-то другой поверхности.
- Вы не узнаете меня?
Это лицо, безусловно, было ей знакомо, но память решительно отказывалась выдать имя, которое ему соответствовало.
- Привет! – дружелюбно сказала она, честно пытаясь приподнять сложенные в форме буквы «V» пальцы.
- Бренди, вы хорошо себя чувствуете?
- Лучше не бывает! – ответила Бренди и игриво подмигнула незнакомке.
- Послушайте, мне кажется, будет лучше, если я отведу вас домой. Здесь столько народу, и все на нас пялятся…
- П-послушайте, вы! Не надо на нас пялиться! – мирно заявила Бренди, обращаясь к толпе.

Странно, что лица у них у всех были размытыми, как на неудачном фотоснимке.
- Они больше не будут! – пообещала ей та, чье имя Бренди так и не смогла вспомнить. – Давайте руку и пошли отсюда.
Встала она легко, но и представить себе не могла, как сложно будет устоять на ногах.
- Кажется, я отсидела ногу, - пожаловалась она, крепко держась за плечи своей спутницы и застенчиво хихикая.
- Кто, вы? Да вы надрались, как старый боцман на Троицу!
Сравнение показалось Бренди таким забавным, что она захохотала во все горло. Все еще продолжая хохотать, она поняла, что хрупкое состояние равновесия, в котором пребывало ее тело в течение последних нескольких минут, утрачено безвозвратно. В тщетной попытке вернуть его Бренди всплеснула руками, отпустив плечи своей спутницы, та сделала движение, чтобы поддержать ее, и в итоге на земле оказались обе.

- Давай не пойдем домой, здесь так красиво… лучше просто полежим и посмотрим на звезды… - ныла Бренди, пока женщина пыталась поставить ее на ноги, обхватив за талию. И похоже, ее слова возымели, наконец, действие. Спутница оставила ее в покое. Бренди лежала на траве в состоянии полного умиротворения и покоя, наконец-то посетившего ее впервые за долгое время. Звезды над ее головой танцевали медленный вальс.
- Такси, эй, такси! – доносился откуда-то из темноты удивительно знакомый голос.

 

[KateK]

И лично я хочу поздравить тебя, Анечка с этим весенним праздником 8-го Марта! Пусть солнышко тебе светит, пусть радость и удача сопутствуют тебе, пусть любовь никогда не покидает твое сердце, и здоровье пусть будет отменным!

 

[Донна Анна]

KateK, спасибо! Увидев открытку, Дейдре ушла в глубокий ступор, а сейчас, по-моему, собирает чемоданы... AlexD, и тебе спасибо, я поняла намек и серию постараюсь не задерживать, благо, выходные впереди.

 

[Донна Анна]

Часть сорок шестая

- Никуда ты не пойдешь, - повторил Бью.
Она собирала вещи, это было ясно с первого взгляда. Пестрые платья, которые Рози никогда не носила прежде, откуда они взялись, где были раньше, куда и зачем она прятала их?

Эта сумрачная комната с каменными стенами и узкими витражными окнами, не пропускающими солнечный свет, всегда выглядела, по мнению Бью, чересчур просторной. А сейчас ее вещи, разбросанные повсюду, создавали ощущение тесноты и какого-то неуместного, нелепого праздника. Она ничего не ответила, даже не взглянула на него, продолжая заниматься своим делом – встряхивать, складывать, распихивать одежду, журналы и какие-то косметические мелочи по двум большим сумкам.
Нельзя спрашивать ее ни о чем, иначе он будет выглядеть, как парень, которого бросает девушка, даже если так оно и есть на самом деле. Бью молча стоял и следил за движениями ее бледных тонких пальцев. Он и не замечал прежде, какие у нее красивые руки. Бью подумал, что если бы это все происходило сейчас не по-настоящему, а в каком-нибудь фильме, на его месте герой не растерялся бы, обнял Рози за плечи и сказал ей небрежно: «Успокойся, бэби…» или «Не горячись, детка!», и она рыдала бы в его объятиях красивыми киношными слезами, от которых никогда не краснеют глаза, а он гладил бы ее по голове, задумчиво глядя вдаль и сдержанно шевеля мышцами на щеках.

Рози резко выпрямилась и посмотрела ему в глаза.
- Я все равно уйду, понятно? – сказала она таким голосом, что Бью внезапно стало очень плохо. Даже когда она кусала его, это было ужасно, но ни в какое сравнение не шло с тем, что происходило с ними обоими в этот миг.
- Почему? – спросил он, забыв о том, что вопросы задавать нельзя.
- Я думаю, ты и сам знаешь, - мягко ответила Рози. – Ты не хочешь становиться таким, как я. А я не могу измениться, даже ради тебя.
Бью молча кивнул.
- Ты поможешь мне донести сумки до остановки? Хотя нет, не надо. Уже темнеет…
Рози не договорила, но он понял, что она имела в виду.

- Погоди, не так быстро! – зашептала она, выворачиваясь из объятий.
Дастин сцепил руки в замок и медленно стал считать про себя до десяти.
- Одиннадцать, двенадцать, сто миллионов раз до неба! – подхватила она, угадав его маневр по движению губ, и расхохоталась.

- Тише ты!
- Ты боишься разбудить злых духов, которые живут в шахте лифта? – она снова хохотнула, - Не бойся, здесь никого нет сейчас, кроме сторожа, а сторож – это я.
Дастин сделал большие глаза и прижал палец к губам.
- Как ты думаешь, какая здесь высота? – шепотом спросил он.
- Мы на четырнадцатом этаже, - рассеянно отозвалась она, приглаживая перед зеркальцем растрепавшиеся волосы.
- Здесь высокие потолки, ты обратила внимание?

- Да у меня ведь не было возможности разглядеть их хорошенько, - отозвалась она с самой, что ни на есть, невинной миной.
Это было в ее духе – сказать какую-нибудь дикую скабрезность и сделать такое лицо, как будто у нее и в мыслях ничего такого не было. Дастину именно это в ней и привлекало, еще в школе его охватывало чувство тихого восторга, когда он видел, как после ее реплик менялись в лице учителя и корчились от истерического смеха второгодники.
- Три метра, как минимум, - продолжал он, с трудом подавив улыбку, - помножь на четырнадцать. Что получается?
Она медленно вытащила из декольте воображаемый калькулятор, нежно его погладила и пробежалась пальцами по кнопкам.
- Сто двадцать четыре и семьдесят пять сотых, сэр.
- Сорок два метра. А может, и все пятьдесят, ты представляешь, какая это высота?
Она рассеянно кивнула.
- Под нашими ногами тонкий слой паркета, под паркетом – металл, а под металлом – пятидесятиметровая бездна. Представь себе на секунду, что какой-нибудь трос проржавел, ослабло крепление, перегорел предохранитель, а такое ведь может произойти, пусть даже с вероятностью в каких-нибудь несчастных два или три процента… Слышишь, как гудят на ветру тросы?
- Дастин, прекрати! Ты хочешь сказать, мы в любой момент можем навернуться вниз? – недоверчиво переспросила она и опасливо покосилась на пол.
- Я хочу, чтобы ты это себе представила, - улыбнулся Дастин и обнял Лилит.

Судя по тому, как крепко она прижалась к нему спустя мгновение, с воображением у нее было все в порядке.

 

[Донна Анна]

Часть сорок седьмая

Настольная лампа тоже показалась ей очень знакомой. Где-то она видела такую совсем недавно… постойте, на днях точно такую же лампу они с Исабелой покупали в магазинчике на соседней улице. Она с усилием перевела взгляд на обои – удивительно, как они напоминали обои в ее собственной гостиной! Вплоть до чернильного пятна в форме собачьей головы возле косяка.

- Ну и как ты себя чувствуешь?
Она покачнулась и перевела взгляд на лицо женщины, сидящей в кресле напротив.
Бренди не припоминала, чтобы они с Лайзой переходили на «ты», но молчаливо приняла эту новую форму обращения.

- Великолепно, - вяло ответила она.
- Голова не болит?
Бренди широко улыбнулась. Как ни странно, она чувствовала себя вполне сносно. Напряжение, не отпускавшее ее в течение последних двух суток, сменилось приятной полусонной беззаботностью.
- Я много выпила? – спросила она.
- Понятия не имею, - сказала Лайза, - я застала только финальную часть твоего концерта. Поклоны, визг, аплодисменты и всякое такое. Я вообще-то случайно оказалась в этом баре, пригласил один… одна знакомая. Захожу и вижу - все просто офонарели, а ты вскарабкалась на барный табурет и читаешь стихотворение про Санта Клауса.
- О боже! – Бренди спрятала лицо в ладонях, нервно хихикая.
- А потом…
- Не рассказывай мне больше ничего, умоляю! – взмолилась Бренди. – Пожалуйста…
- Ну, больше ничего выдающегося ты не вытворяла, - Лайза понимающе подмигнула. – Хочешь, я заварю чай?

- О, да, - с облегчением выдохнула Бренди.
С каждым глотком сладкого, крепкого бергамотового чая ей становилось все лучше.
- У тебя какие-то неприятности? – осторожно спросила Лайза.
- Пожалуй… - Бренди поймала себя на том, что покусывает палец. А ей казалось, что от этой дурной привычки она отвыкла давно, еще в младших классах школы. – Утром уехала Исабела, а потом пропал Джонни…
- Я не видела Исабелу. Судя по храпу, который доносится со второго этажа, с Джонни все в порядке, - Лайза перестала размешивать сахар и прислушалась, - и этот рыжий хвостатый кабыздох тоже храпит на своей подстилке. Слышишь? Один начнет, другой подхватит, ?

Прошло добрых два или три часа, прежде чем Бренди опомнилась и осознала, что вокруг глубокая ночь, в животе у нее плещется бог весть, какая по счету кружка чая, а разговор с несостоявшейся невесткой давно превратился в жизнерадостный треп лучших подружек. Что было тому виной – остатки алкоголя, медленно растворяющегося в ее крови или необъяснимое умиротворение, посетившее Бренди после всех приключений этого дня, можно было только гадать.

- Я до сих пор не понимаю, как позволила себя уговорить. Мне было так страшно! Но я ведь хотела, чтобы мама ожила, действительно, хотела, - Лайза зажмурилась и помотала головой, - и к тому же, я не верила, что это случится, до самого конца. Это выглядело так глупо, будто какая-то детская игра, вызывание Пиковой Дамы или гадание с зеркалами, словом, полная ерунда. Поднять трубку, назвать имя и сказать, сколько денег ты заплатишь, если человек, которого ты хочешь воскресить, оживет. Я сказала – «Десять тысяч», и между прочим, деньги исчезли со счета в никуда, мой папаша устроил в банке жуткий скандал, но так ничего и не добился. По-моему, это чистой воды свинство, а ты как думаешь?
Внутренне содрогаясь, Бренди вспомнила тот дождливый вечер, когда увидела прямо перед собой синее лицо Скипа.
- Не знаю, - ответила она, – может, у того, кто изобрел эту самую воскрешающую штуковину, было такое извращенное чувство юмора?
- Ничего себе, шуточки! – Лайза зевнула неожиданно для самой себя, по-собачьи клацнув зубами, - О, извини… Я надеюсь, ты избавилась от этой… вещи?
- Честно говоря, я ее никогда и не видела, - Бренди чувствовала, как помимо воли слипаются ее глаза.

- Она страшно тяжелая, с виду, как уродливая металлическая фигня, очень похожая на уличную урну, только сверху на ней торчат четыре черепа, а над ними телефон с подсветкой. Если где-нибудь увидишь такое, сразу звони мне. Я помогу тебе с ней что-нибудь сделать – утопить, закопать, взорвать, на худой конец.
- Договорились, - Бренди чувствовала, что уже ничего не может поделать с отяжелевшими веками, они опускались стремительно и неостановимо. Прежде, чем погрузиться в глубокий сон, ей все же удалось еще на миг приоткрыть глаза, и она увидела, как Лайза осторожно укутывает пледом ее ноги.

Дженни слышала, как входная дверь закрылась за Лайзой, но на всякий случай сосчитала до ста пятидесяти шести, прежде чем выбраться из-за портьеры.

Очень осторожно, стараясь дышать как можно неслышнее, она пробралась мимо матери к двери. То, что было ей нужно, ожидало своего часа на чердаке, в тусклом свете единственной лампочки, раскачивающейся на проводе, как маятник невидимых часов, среди старой мебели и картонных коробок с ненужным хламом, оставшихся от прежнего хозяина. Дженни поискала глазами какую-нибудь тряпку, чтобы стереть пыль с телефонного аппарата, и не найдя ничего подходящего, со всей силы дунула на него. Она осторожно прикоснулась к пластику и сразу же отдернула руку. Но ничего не произошло. Только однообразное похрапывание Джонни раздавалось в ночной тишине и мерно раскачивалась лампочка. Она решительно подняла трубку.

- Я хочу, чтобы ожила моя лучшая подруга Лорейн. Десять тысяч можете снять с маминого счета, я отдам их ей, когда вырасту и начну зарабатывать деньги.

Дастин и Лилит не замечали ничего вокруг. Они были слишком заняты, когда лифт вздрогнул и дернулся вверх, а затем плавно, все быстрее и быстрее понесся вниз.
- Мы созданы друг для друга, - подумал Дастин, и это была его последняя мысль.

 

[Донна Анна]

Часть сорок восьмая

Проклиная тот миг, когда послушалась совета Джонни снять стресс при помощи виски, Бренди выключила будильник. Затем она распрямила затекшие ноги, осторожно приняла вертикальное положение и повлекла непослушное тело в сторону ванной. Казалось, в голове булькает какая-то жидкость и мельтешат сверкающие блестки, как в стеклянном шаре, что родители когда-то подарили ей на Рождество.
На пороге она предусмотрительно зажмурилась, чтобы не видеть собственное отражение в зеркале. Ничего хорошего, как она подозревала, там все равно бы не отразилось. Бренди нашарила в шкафчике аспирин и приняла сразу несколько таблеток.

Хотя голова ныла не так сильно, как могла бы после вчерашнего, назойливое порхание блесток ее испугало. Зловещие предсказания доктора Джоша, которые она так старалась забыть, снова всплыли в памяти.
- К чертовой матери! – громко сказала она и до отказа открутила кран с горячей водой.

Она долго лежала в ванной, рассеянно сдувая гроздья пены с поверхности воды. Дорожку, расчищенную ее дыханием, тут же снова затягивало пенными пузырьками, а Бренди все дула и дула, и никак не могла вспомнить, кем она воображала себя в детстве, когда играла в эту игру, которую сама же и придумала. Доброй феей, а может быть, секретным агентом, спасающим от гибели уникальную разновидность микроорганизмов. Нет, кажется, все-таки доброй феей… Бренди подняла руку и внезапно уставилась на нее так, словно видела впервые. Как ни сопротивлялся рассудок, ему не оставалось ничего другого, кроме признания очевидного факта – это была рука взрослой женщины. Не самая, скажем прямо, ухоженная рука, и на ее запястье уже лежала тень, в которой угадывалась сетка будущих морщин.

- Как быстро, о боже, - тоскливо думала Бренди, - как быстро и как несправедливо…
Ей вспомнилось вдруг, какими глубокими стариками считала она тридцатилетних отца и мать. Услышав однажды по телевизору о том, что некий почетный долгожитель штата Вирджиния умер в своей холодной постели от разрыва изношенного желчного пузыря, она стала бояться, что и с ее родителями случится то же самое. Бренди невольно улыбнулась – ей вспомнилось, как разбушевался отец, когда она в третий раз за ночь прокралась в родительскую спальню, сжимая в руке зеркальце, дабы проверить, дышат ли папа и мама…

Телефон зазвонил, разумеется, в ту самую минуту, когда она вылезала из ванной. Чертыхаясь, Бренди кое-как оделась и выскочила в коридор, оставляя на полу мокрые следы. И разумеется, когда она подняла трубку, из нее уже доносился длинный гудок.

Бренди повесила трубку обратно и зачем-то помедлила возле телефона, словно надеясь, что он зазвонит снова, но аппарат молчал. Тогда она развернулась и пошла в кухню. Это была Исабела, кроме нее, никто не позвонил бы в восьмом часу утра, а тем более, в выходной день. Бренди вскользь подумала, что надо вытереть пол, но одна только мысль о том, что для этого придется нагнуться, вызвала у нее приступ паники.

- Привет, как поживаешь? – вяло поинтересовался Джонни, плюхаясь на стул. Вид у него был откровенно помятый.
- Спасибо, отвратительно, - честно призналась Бренди. Вторая чашка кофе на вкус была ничуть не лучше, чем первая.

- Где-то был аспирин, я точно помню… - Джонни окинул взглядом кухонные шкафчики.
- Куда же ты пропал после танцев? – ехидно спросила Бренди, - Бросил меня одну посреди улицы, беспомощную и слабую женщину…
- О, даже не вспоминай! – скривился Джонни.
- Хорошенькое дело. Я, можно сказать, в тот момент только успела увидеть тебя новыми глазами, опереться на твое надежное плечо…

- Бренди! – взмолился он, - не продолжай, меня и так мутит…
- Ты что, не будешь завтракать? – спросила она, делая большие и наивные глаза.
Джонни посмотрел на нее тоскливо, и не говоря ни слова, выскочил из кухни.
- Аспирин в шкафчике, возле зеркала! – крикнула Бренди ему вслед.

 

[Донна Анна]

Часть сорок девятая

- Открывай, я сказала! – снова донеслось из-за двери.
Лайза посмотрела на часы. Половина восьмого утра, причем, если она правильно помнит, сегодня воскресенье? Спрашивается, какого дьявола какая-то баба ломится ни свет, ни заря к ней в дом, нарушая все писаные и неписаные правила приличий? Сейчас она ей покажет… Рассудив, что ради такого случая незачем прихорашиваться, она резко распахнула дверь и остолбенела.

Перед ней стояла Анжела, новоиспеченная миссис Брук. Вот уж кого-кого, а жену Дастина Лайза никак не ожидала увидеть на своем пороге. Когда это она успела так разжиреть, помилуй, боже, - пронеслось мимолетно у нее в голове, - и с каких это пор Дастину нравятся толстухи… или… или она все-таки беременна?
- Где он?.. – спросила Анжела негромко, но Лайза почувствовала в ее голосе сдавленный клекот ярости.
- Если ты про своего мужа, так здесь его нет и никогда не было, - ответила она и сделала движение, чтобы закрыть дверь, но Анжела перехватила ее запястье. Лайза попыталась выдернуть руку, но пальчики Анжелы, казавшиеся с виду такими хрупкими, сомкнулись намертво, словно браслет наручников.

- Ему некуда больше было идти, только к тебе, - пояснила Анжела, не сводя взгляда с ее лица. – Он ни с кем не знался, никуда не ходил, только на работу, но там его нет. И никто не знает, куда он делся. Так что признавайся, куда ты его дела.
- Заходи, - предложила Лайза, - заходи и посмотри сама, можешь убедиться, его здесь нет.
Анжела смотрела на нее недоверчиво. Потом она отпустила руку Лайзы и шагнула внутрь.

Анжела осмотрела весь домик снизу доверху, деловито и тщательно, не пропуская ни одного места, где мог бы укрыться Дастин, в то время как Лайза молча следовала за ней, поражаясь собственной терпимости.

- Ну, теперь ты довольна? – спросила Лайза, когда они вновь оказались в прихожей, на том же месте, с которого начали.
Анжела потянулась было к дверцам большого гардероба, но видимо, вспомнила, что туда она уже заглядывала и виновато отдернула руку.
- Что, теперь пойдем по второму кругу? – как ни в чем не бывало, полюбопытствовала Лайза.

- Из… извините, - выдавила Анжела. Было видно, что ей действительно стыдно. – Его здесь нет, я вижу. Но тогда я просто ничего не понимаю!
И когда она залилась слезами, Лайзе ничего другого не оставалось, кроме как бормотать какие-то примитивные слова утешения, соображая попутно, куда, в самом деле, мог подеваться этот поганец Дастин…

- Я звонила Бренди, - прорыдала Анжела, - но ее нет дома, а мама сказала, что видела ее вчера на улице в безобразном состоянии, совсем пьяную. Никому нет дела до него, даже родной матери!
Лайза промычала что-то нейтральное.
- Нет, к матери он бы не пошел, - похоже, Анжела выплакалась и способность рассуждать здраво начинала к ней возвращаться, - потому что она его не любит. Знаешь, как она его называла всю жизнь? Гаденыш, вот как!
И она зарыдала с новой силой.
Лайза издала какое-то сочувствующее междометие, отметив при этом про себя, что если ее Дарк начнет отмачивать какие-нибудь штучки в стиле своего папаши, что бы ни случилось, самое главное – не называть его гаденышем. Она решила, что пришла пора как-то деликатно, по мере возможности, выставить миссис Брук из дома и сейчас искала какой-то невинный предлог, чтобы сделать это. Почему бы ей не вспомнить о… скажем, о том, что она должна немедленно, сию секунду сдать книги в библиотеку? Или прямо сейчас забрать белье из прачечной?..
Откуда-то из недр безобразного балахона, в который была облачена Анжела, раздалось придушенное пиликанье мобильника.
- Да, это я. Что… я не поняла… что вы сказали?

Лайза уже почти сделала выбор в пользу прачечной, когда Анжела издала какой-то странный вздох или писк и повалилась на пол, все еще продолжая прижимать телефон к уху.

- … И надо непременно переклеить обои, - рассуждал Джонни, - где только прежние хозяева нашли полосатую мерзость, которой здесь оклеены стены? Бренди, неужели тебе самой не противно каждый день это видеть?
- Не то слово, - поддакнула Бренди. Она допивала третью чашку кофе. Джонни был прав, всего одна чайная ложка коньяка, добавленная в кофе, радикально меняла угол зрения на жизнь. И ведь где-то она уже видела это, только не могла сейчас вспомнить, где… – Обои я выберу сама, и чтобы никаких полосок!

- Никаких полосок, котят, цыплят, цветочков, бабочек… - Джонни задумался.
- Скажи прямо, напарник, ты хочешь, чтобы на обоях были жареные курицы или… – начала было Бренди, но взгляд ее скользнул по дверному проему и она замолчала на полуслове.

- Доброе утро, ма! Джонни, привет! – раскрасневшаяся, взволнованная Дженни улыбалась во весь рот.
Но лицо девочки, стоящей в дверном проеме, было неподвижно. Она не сделала попытки поздороваться или кивнуть, просто стояла и смотрела на Бренди удивительно знакомыми зелеными глазами.

Это была та самая девочка, которая снилась Бренди в больнице. Те же черты лица, то же платье песочного оттенка, только во сне она не была живой. Бренди смотрела на нее, не произнося ни слова, и понимая, что еще немного, и она потеряет сознание, но все равно не могла оторвать взгляд. Лицо девочки напоминало ей иероглиф, значение которого необходимо было разгадать, но чем ближе разгадка, тем сильнее становится это мучительное головокружение…

 

[Донна Анна]

Часть пятидесятая

- Привет, девчонки! – она слышала голос Джонни и понимала каждое слово в отдельности, но смысл того, о чем весело болтали ее дочь и напарник, Бренди не могла уловить. Кажется, Дженни спрашивала ее разрешения, чтобы заказать пиццу.
- Салями или грибы, тебе что больше нравится?
- Мне все равно, пусть выберет Лорейн, - сказала Дженни.
Это имя вернуло Бренди к реальности, словно электрический разряд, скользнувший по телу. Она не могла вспомнить, где слышала его раньше, но воспоминание, связанное с ним, было настолько неприятно, что Бренди сознательно отогнала его.
- Дженни, мне надо с тобой поговорить.
По тому, как вздрогнули виновато ее губы, Бренди безошибочно поняла, что дело нечисто. Откуда бы ни взялась эта девочка, можно было с уверенностью сказать – здесь не обошлось без участия Дженни. Она схватила дочь за руку и вытащила в коридор.

- Откуда взялась эта девочка? – резко спросила она.
- Это моя лучшая подруга, мы учимся в одной школе, - ответила Дженни, и Бренди поверила бы ей, но слишком хорошо знала привычки своей дочери. Стараясь соврать как можно убедительнее, она широко открывала глаза и задерживала дыхание.
- Не смей мне врать! – прорычала Бренди, встряхивая девочку за шиворот.
Дженни завыла так, будто ей оторвали ногу.
- Ты с ума сошла, Бренди? – из кухни выскочил Джонни, - Что ты делаешь с ребенком?

Бренди повернулась было к нему сказать, чтобы не лез не в свое дело, но взгляд ее снова скользнул по лицу Лорейн, и она поняла, кого напоминает ей девочка.
Тонкий красивый носик и приподнятые, словно в гримасе удивления, брови. Узкие губы, светлые волосы. И глаза - эти яркие зеленые глаза…
Перед ней стояла дочь Скипа, старшая дочь Скипа, которая могла бы быть сейчас ровесницей Дастина, если бы она не утонула много лет назад.

- Лучше бы я умерла… - стонала Мэри-Сью, покачиваясь из стороны в сторону. После этой фразы она начинала стонать на неестественно высокой, переходящей в ультразвук, ноте, и когда стон затихал, она повторяла снова, - лучше бы я умерла…
Анжела смотрела в окно. Бассейн, качели, лужайка, деревья – все осталось таким же, каким было в прошлой жизни. Из окна их прежнего дома тоже видны были бассейн, качели, лужайка и деревья. Правда, не березы, а клены. И качели покрашены иначе, но это было уже неважно. Наверное, потому отец и выбрал именно этот дом – глядя в окно гостиной, легко было вообразить, что достаточно сбежать по ступенькам крыльца на задний двор, чтобы вернуться в прошлое.

«Я отдала бы все, что у меня было и чего никогда не было, только бы вернуться в бесконечное лето Плизантвью», - мысленно произнесла Анжела. Но даже эта мысль, которая в последнее время посещала ее все чаще, не вызвала у нее сегодня ни печали, ни жалости к себе.
- О чем ты сейчас думаешь? – спросила она у матери.
Мэри-Сью осеклась, не закончив фразу и уставилась на Анжелу. Глаза ее были совершенно круглыми и пустыми.
- Почему ты считаешь, что смерть – это для тебя самый лучший выход? – спокойно продолжила Анжела.
Лицо Мэри-Сью сморщилось. Она явно делала какие-то усилия, чтобы понять суть вопроса.
- Не каждый день! – вдруг выпалила она и замолчала снова.
Анжела терпеливо ждала.
- Не каждый день, не каждый день… - повторяла Мэри-Сью, как патефон, пока игла не перескочила, наконец, на нужную дорожку, - не каждый день я узнаю о том, что мои дочери навсегда опозорили честь семьи!
Анжела кивнула, удерживая на лице выражение внимательной собеседницы, и привычно отключила слух, как привыкла делать с детства. Вот и теперь из непрерывной материнской нотации ее натренированный слух улавливал только отдельные фразы – «… связалась с проходимцем… растоптала свое будущее… это несмываемое пятно на твоей репутации…». Это была все та же старая песня, подходящая для любого случая, будь то прогуливание уроков или банка колы, которую она когда-то украла из супермаркета. Судя по тому, как нарастало негодование в голосе Мэри-Сью, скоро должна была прозвучать кода: «Тебе не стыдно?!»
- … так неужели тебе не стыдно? – выкрикнула Мэри-Сью.

- А почему мне должно быть стыдно? – Анжела смотрела на мать и во взгляде ее светилась холодная безмятежность, - Если бы я путалась с кем-то из братьев Дастина, может, мне и стало бы стыдно. А может, и нет. Наш папочка до сих пор лезет под каждую юбку, которую видит. Но ты закрываешь на это глаза, тебя это устраивает, потому что он до сих пор не попался. А вот мне все равно, тайно он этим занимается или явно. Ведь ты думала сейчас не о том, что Лилит могла разбиться насмерть в этом проклятом лифте?..
- Когда ты сама станешь матерью… - начала было Мэри-Сью.

- Ты думала только о том, что сюжет с лифтом показали в новостях по всем телевизионным каналам и о том, с каким удовольствием бабье из Французского клуба сейчас перемывает тебе кости, и еще о том, что они будут улыбаться тебе при встрече и злорадствовать за спиной.
- Не смей разговаривать со мной в таком тоне, - сказала Мэри-Сью дрогнувшим голосом.
Анжела накинула плащ, пригладила волосы перед зеркалом, взяла со столика первый подвернувшийся журнал и положила его в сумочку.
- Куда ты собралась?
По инерции она уже хотела ответить какой-нибудь резкостью, но вдруг с удивлением поняла, что это был лишь вопрос, а не окрик.
- Я еду в больницу, - сказала Анжела. Она замешкалась на пороге на долю секунды, чтобы дать Мэри-Сью была возможность сказать – «Я поеду с тобой».

Но Мэри-Сью ничего не сказала.

Дастин чувствовал себя божественно. Возможно, это было не совсем правильное слово. А может быть, для этого состояния просто не существовало названия в скудном земном языке. Длинный туннель из проволочной сетки, по которому он плавно скользил над пышными зелеными зарослями и коричневыми вспаханными полями, внезапно вильнул и ушел под землю. Стало темно, но темнота лишь усилила ощущения беспричинного восторга и легкости. Дастин уже давно не ощущал собственного тела, но странное дело, это совсем не беспокоило его. Он подумал, что Лилит, скорее всего, тоже где-нибудь здесь, ведь они были вместе, прежде, чем он оказался в этом мире. И стоило этой мысли мелькнуть на задворках сознания, как он увидел Лилит, бредущую по темному коридору далеко впереди него. Дастин увидел, что он вот-вот догонит ее и улыбнулся широкой счастливой улыбкой.

- И зачем только, боже правый, зачем их понесло в этот лифт, – пробормотала Бренди. Она бросила бумажный стаканчик из-под кофе в урну и промахнулась. Больничный холл, выбеленный светом люминесцентных ламп, напоминал отсек космического корабля, покинутого экипажем, и тьма за окнами лишь усугбляла это сходство.
- А куда еще они могли пойти, бедняги? – Джонни поднял стаканчик, тщательно прицелился, но стаканчик снова пролетел мимо урны.

- Не знаю. Можно было поехать в какой-нибудь мотель…
- Какая ты смешная, напарница, - Джонни снова подобрал стаканчик, прицелился и на этот раз стаканчик все-таки попал в урну, - Единственный мотель в этих краях находится за поворотом на Плизантвью, это чуть больше мили от города. Там работают самые обычные люди, которые обожают сплетни и скандалы. Конечно, им хватает ума держать язык за зубами и не рассказывать каждому встречному, кто у них останавливался, но рано или поздно правда выплывает наружу. Кстати, я видел их вместе в баре, Дастина и Лилит, после того, как мы с тобой закончили танцевать.
- Почему ты не сказал мне? – Бренди не верила собственным ушам.

- Если я скажу, что не хотел тебя расстраивать, ты поверишь? – Джонни рассеянно подкинул мелочь на ладони, - Бренди, кажется, ты живешь в этом городке так давно, а все еще до сих пор не поняла, что здесь не бывает секретов.

О том, что твой сын связался с сестрой собственной жены, судачат чуть ли не со дня его свадьбы. Когда Лилит устроилась работать ландшафтным дизайнером в эту новую контору, знаешь, что сказал мой отец? О, - сказал он -, я слышал про эту фирму. Она находится в том же здании, где и банк, в котором трудится сын твоей напарницы? Я полагаю, у нее будет тяжелая работа. Сплошные сверхурочные.

- Мне казалось, он так любит Анжелу… - Бренди стиснула руки, - Джонни, я до сих пор не могу поверить, что это происходит со мной по-настоящему. Мне кажется, что я смотрю какой-то нелепый телевизионный сериал… знаешь, такой, где на героиню сыплются сплошные несчастья и она все время плачет, болеет, то у нее выкидыш, то амнезия, то любимый становится наркоманом… Я сейчас думаю про Дастина и никак не могу поверить, что это мой сын лежит в палате, весь опутанный этими ужасными проводами и трубками. Джонни, почему я ничего не чувствую?..
И она наконец разрыдалась, впервые за этот бесконечно длинный и безумный день.