Mik@
Ассоциация критиков
Отредактировать несчастного Онегина я хотела еще летом, когда получила в свой адрес столь ценную критику и когда вдохновение было еще живо. Но возможности я не нашла, а теперь моя учительница литературы, узнав о моей писательской деятельности, изъявила желание это почитать
Пришлось редактировать. Люди, не дайте упасть в грязь лицом перед учителем!

Глава первая.
Любоваться там, честно говоря, было нечем. Лес как лес, у нас и в Подмосковье таких навалом. Единственная достойная внимания достопримечательность – старая избушка лесника, уже полуразвалившаяся и покрытая мхом. А так – скукотища-а-а...
- Именно здесь любил гулять Александр Сергеевич. Посмотрите кругом: эти поля и леса вы сможете узнать в строках произведений великого поэта...- вещал экскурсовод, поправляя ежеминутно очки и переступая по мелодично хрустящему снегу. Я на секунду оторвала взгляд от мобильника, а потом снова уставилась в экран и продолжила писать смс. И дернул меня черт поехать с классом в эту экскурсию! Столько времени теряю. А ведь могла эти две недели спокойно отдыхать в Москве! Я тяжело вздохнула и убрала сотовый в карман – все равно никто не пишет.
- А сейчас вернемся к автобусу,- экскурсовод махнула рукой в сторону стоянки. Мои одноклассники стадом двинулись туда.
- Танька,- обернувшись, я увидела прямо перед собой ухмыляющееся лицо Стрельцова, парня из параллельного класса.- Тань, курить пойдешь?
Я кивнула и проследовала за ним и еще несколькими парнями глубже в лес, прочь от автобуса. Найдя густые кусты орешника, запорошенные снегом, спрятались за ними и достали сигареты.
- Догадался же я поехать в эту экскурсию,- сказал Стрельцов.
- И не говори, подхватила я.- Представляешь, сколько всего мы в Москве пропускаем!
- Да... Михайлов хотел вечеринку замутить...
Мы помолчали. А вокруг была красотища: высокие старые деревья засыпаны искрящимся снегом, небо в просветах между ними не по-зимнему голубое, и вокруг – тишина...
- Ребят, а нас не застукают здесь?- с опаской спросил, нарушая заветную тишину леса, один из парней, хуже всего вписывающийся в нашу компанию.
- Не грузись, Лех,- хлопнул его по плечу Стрельцов.- И так скучно, а тут хоть какое-то развлечение будет.
Я согласно хмыкнула. Не то, чтобы я ненавижу классику и эта экскурсия мне совершенно не интересна, но сейчас, уставшая, замерзшая, злая, я была полностью согласна со Стрельцовым. Остальные тоже согласно покивали.
Я потушила сигарету и потянулась за следующей, когда неожиданно раздался негодующий женский голос:
- Ах, вот вы где!- мы обернулись и увидели сопровождающую нас учительницу по литературе, которая разве что не дымилась от гнева.- Весь автобус их ждет, я бегаю по лесу, как проклятая, ищу, кричу, а они стоят, курят! Совсем совесть потеряли! А вы, барышня?- это она обратилась ко мне, так как в этой компанией барышня была я одна.- Я понимаю, мальчики. А ты-то куда? И имя-то у тебя какое – Татьяна Ларина... Совсем как пушкинская героиня. А вытворяешь такое!- внезапно учительница стала ну очень уж серьезной, совсем как на уроке.- Значит так. Сейчас вы идете в автобус, а там мы с вами разберемся.
Учительница еще что-то говорила, кричала... А мы переглянулись – и рванули в разные стороны! Кто куда, но только не к автобусу. На месте остался только тот самый Леха, который боялся, что нас застукают. Я бежала, не оглядываясь. Снег под ногами был рыхлым и проваливался. Я за что-то зацепилась ногой и упала.
Лежала я недолго. Потому что холодно. И снег забился в сапоги – стало мокро и противно. Я поднялась на ноги, хотя тут же снова провалилась. Да это и не важно, потому что сердце у меня как-то неприятно замерло – мне показалось, что что-то вокруг изменилось. Хотя нет, везде все тот же блестящий снег, голые деревья и бездонное голубое небо, проглядывающее сквозь черные ветки вековых деревьев.
Я отряхнулась и про себя решила, что хватит мне валять дурака, и пора бы уже вернуться к автобусу. Я пошла назад по своим следам и очень удивилась, когда они внезапно оборвались, а памятных мне кустов орешника нигде не было. Я двинулась в прежнем направлении и брела так довольно долго, пока не вышла, наконец, из леса.
Но это мне настроения не подняло. Я все еще была усталая, замерзшая, злая, да к тому же теперь и мокрая, а впереди не было не то что автобуса, но даже чего-то такого, что можно было бы назвать дорогой. Я стояла на холме, а внизу расстилалась бескрайние поля, засыпанные снегом, ослепительно блестевшем в лучах закатного солнца; кое-где из-под белоснежного покрова выглядывала пожухлая трава. А в самом низу, близко от леса, по правой стороне спускавшегося с холма, стоял большой дом, окруженный садом, а дальше несколько десятков маленьких домиков. Эта картина напоминала мне деревню девятнадцатого века. Может, это местный аттракцион для любителей Пушкина?
Особого выбора у меня не было: свой класс я найти не могла, а люди, жившие в этих домах, могли подсказать мне, как выйти к остановке. Поэтому, недолго думая, я спустилась с холма и побрела к деревне. Ноги постоянно проваливались в неглубокий снег, и это мне настроение уж никак не поднимало. Зато когда я добралась до дома, который видела с холма, мне было чему удивляться: большой деревянный дом, огражденный забором, казался относительно новым и никак не тянул на усадьбу двухсотлетней давности. Дверь открылась, вышла женщина в тулупе и, не заметив меня, пошла по тропинке в обход дома. Прекрасно, значит, здесь кто-то живет. Сделав для себя столь оптимистичный вывод, я направилась к дому. На мой настойчивый стук дверь открыл мужчина в потертом сюртуке. По-моему, он хотел что-то сказать и даже открыл рот, но не произнес ни звука, а просто молча смотрел на меня, как на краеведческий музей.
- Э-э-э… Здравствуйте,- улыбнулась я.- Мне бы к автобусу как-нибудь выйти…
- Татьяна Дмитриевна?- осторожно поинтересовался мужчина. Я кивнула, пытаясь понять, откуда он знает, как меня зовут.- А почему вы так одеты?
- Как – так? Не от Кутюр, конечно, но все-таки…
- Гриша, кто пришел?- на пороге возникла полная женщина в темном платье и с добрым, но немного усталым лицом. Когда она увидела меня, это самое лицо немного вытянулось и побледнело.- Таня?
Эту женщину я не помнила точно, поэтому, немного подумав, решила ретироваться, пока меня здесь еще кто-нибудь не узнал.
- Таня! Таня, ты куда?- воскликнула она, когда я уже приготовилась к низкому старту.- Ты и так целый день не пойми где бегаешь, холодно ведь! Иди домой.
- Домой? Вы хотите сказать, что это – мой дом?
- Да, а как же? Давай, скорее.
- Нет, подождите, я никуда не пойду! Мне вообще к автобусу надо, а вы…
- Таня, что ты такое говоришь! Хватит дурачиться! Мне холодно тут стоять. Пошли домой, скоро ужин будет готов…
- Ну нет, я лучше как-нибудь в другой раз…- я продолжила свое отступление, хотя при слове «ужин» мой желудок скромно намекнул, что там ничего с самого утра не было.
- Таня, прекрати немедленно! Что это такое?- по всей видимости, женщина начала на меня злиться и не выглядела больше такой доброй. Я же всей душой хотела знать, что ей от меня надо, но, когда она сделала пару шагов в мою сторону, рванула что было силы от дома. Честно говоря, зря я это сделала: дорожка была неровная и скользкая, поэтому я не успела пробежать и нескольких метров, как поскользнулась и упала, больно стукнувшись головой о лед. Свет начал тихо меркнуть, и последнее, за что зацепился мой слух – это испуганный крик женщины. Потом сознание предательски оставило меня…
Глава вторая
Я лежала с закрытыми глазами и внимательно вслушивалась в окружающую меня тишину. Голова гудела, а то место, которым я приложилась, противно ныло, но я постаралась собрать всю свою волю в кулак и забыть о боли. Убедившись, что рядом никого нет, я открыла один глаз, а потом второй. И с трудом сдержала удивленный возглас.
Я лежала на высокой кровати под пуховым одеялом в комнате, которая была выполнена в лучших традициях усадьб девятнадцатого века: стены, обтянутые темной материей, деревянный потолок, тяжелые шторы, портреты неизвестных мне людей в потемневших рамах. Но на всем был заметен отпечаток времени: цвета поблекли, дерево почернело, ткани выцвели. Хотя я не придала всему этому значения, справедливо предположив, что так и должно быть в музее.
Я вскочила с кровати – и чуть не упала. На мне была длинная сорочка, напоминавшая скорее платье. Ноги не преминули запутаться в длинном подоле, и я не растянулась на полу только потому, что вовремя успела ухватиться за кровать. Кроме того, пол был невыносимо холодным, а тапочек нигде не наблюдалось, поэтому мне пришлось забраться обратно под тяжелое, но теплое одеяло.
Минут через пять дверь комнаты приоткрылась, и заглянула невысокая старушка в длинной меховой безрукавке. Ее лицо было морщинистым и немного грустным, но однозначно добрым. Она радостно улыбнулась, заметив, что я «проснулась».
- Таня, ну что ты? У тебя завтра именины, а ты убежала гулять и не возвращаешься. Мы же весь дом переполошили,- старушка покачала головой, но улыбаться не перестала. Видимо, столь «милые» выходки были обычными для той Татьяны, за которую меня все принимают. Ладно, надо вернуть свою одежду и бежать скорее из этого цирка.
- Бабушка,- обратилась я к старушке, не зная, как должна ее называть.
- Няня,- автоматически поправила та и удивленно уставилась на меня. Няня, так няня, я, в принципе, не против.
- Сядь рядом,- я подождала, пока она усядется на высокой кровати.- Скажи-ка няня, где я, кто я и что со мной произошло.
Пожилая женщина испуганно на меня посмотрела и пролепетала:
- Ты что же, детонька моя, не помнишь?
- Будем считать, что у меня временная амнезия. От шока,- я поудобнее устроилась на кровати.- Поэтому я тебя, нянечка, внимательно слушаю.
Старушка перекрестилась и начала:
- Ты, ласточка моя, Татьяна Ларина. Я тебя еще совсем маленькую на руках держала. Ты никогда не была такой, как все. Никогда с девочками в прятки не играла, не делилась с куклами секретами, не ласкалась к матери, а все больше по лесам бегала да романы читала,- она кивнула на столик рядом с кроватью, где лежала коричневая книжка. Надо же, а я даже не заметила. По всей видимости, это и был один из моих любимых романов.
- А когда твой батюшка умер, царствие ему небесное,- няня перекрестилась и смахнула скупую слезу, быстро сбежавшую по ее морщинистому лицу,- ты стала совсем замкнутой. Но оттого не менее доброй и...
- Понятно,- немного грубо прервала старушку я. То, что она рассказывала, мне все больше и больше не нравилось. Осталось задать только один вопрос, который должен был развеять все сомнения:
- Няня, а здесь поблизости не проживает господин Онегин?
- Онегин? Евгений?- она явно обрадовалась, что ко мне так резко вернулась память.- Конечно, проживает. В доме покойного дядюшки, царствие ему небесное.
- Мой дядя самых честных правил,- продекламировала я и замолкла, глубоко задумавшись.
Так, рассуждаем логически. Из всего, что мне наговорили, следует, что я самая что ни на есть пушкинская Татьяна, что у меня есть младшая сестра Ольга, няня и знаменитый Евгений Онегин. Причем последнее меня радовало больше всего, хотя происходящее со мной походило на сон (пребольно ущипнув себя за руку и вызвав этим еще большее удивление «няни», я убедилась в обратном) или на спектакль, разыгранный ради непонятной мне цели. Но версия о том, что все это правда, и я действительно оказалась пушкинской Татьяной, казалась совершенно безумной. Но я решила доиграть свою роль до конца.
- Ах, нянечка! Я все вспомнила!- я картинно взмахнула руками; на лице «нянечки» выразилась неописуемая радость и удивление.- А нельзя мне сейчас принять ванну или хотя бы под душем сполоснуться, а?- по лицу няни я определила, что она ровным счетов ничего не поняла.- Помыться. Водичка, мыло там, полотенце, шампунь…
- Помыться, что ль хочешь? Так баня у нас только по субботам. Еще четыре дня...
- А что, всю остальную неделю мы вонючими бегаем?
- Как?- возмутилась няня.- А тазики на что?
Я прыснула от смеха, представив себя, брызгающуюся в тазике.
- Хорошо. А одежда где моя?
- В шкафу,- пожала плечами старушка.- А ту басурманскую одёжу надобно выбросить.
- Надобно что?!- почти взвизгнула я и, ощупав шею, убедилась, что кроме крестика на серебряной цепочке на ней ничего нет. Две монетки на счастье, которые привез мне из Таиланда друг, бесследно исчезли.
- Послушай, няня,- угрожающе начала я.- Верни мне все мои вещи в целости и сохранности, иначе я за себя не ручаюсь. Понятно я объясняю?
Старушка быстро закивала, а в глазах её выразился такой испуг, что я пообещала себе впредь выбирать более мягкие выражения и тон.
- Таня, а что с твоими волосами?
- А что с ними?- я оглядела себя в зеркало. Хорошие волосы. Густые и крепкие, как в рекламе. И в парикмахерской я была недавно, мелирование делала. Но няня все хлопала глазами да крестилась.
- Что ж, не видишь, что ли?- воскликнула она.- Раньше волосы-то твои были длинные, русые, красивые... А сейчас короткие и какие-то... непонятные...
Ясно. О мелировании во времена Пушкина еще не знали.
- Амнезия,- пожала плечами я. Няня с сочувствием на меня посмотрела и отошла подальше.- Не бойся, это не заразно.
Но старушка на всякий случай перекрестилась и что-то прошептала.
Внезапно дверь в мою комнату (а я так понимаю, что она моя) резко распахнулась, и ко мне влетела девушка лет шестнадцати. Она была невысокого роста, худенькая, в изящном голубеньком платьице, ее круглое личико обладало правильными, милыми чертами, по щекам разлился здоровый румянец – в общем, эдакая тургеневская девушка. Она радостно вскрикнула, с разбега прыгнула на мою кровать и крепко-крепко меня обняла.
- Таня, я так рада, что ты проснулась!
- Оля,- я замолчала, ожидая реакции; похоже, с именем я угадала.- Оля, давай оставим лобызания на неопределенное потом. А пока оденем меня во что-нибудь сногсшибательное.
Ольга уставилась на меня с плохо скрываемым удивлением, а няня трагически прошептала:
- Амзия.
Оля кивнула с таким умным видом, как будто поняла, о чем идет речь, и с готовностью всегда помочь больному человеку, вытрясла весь мой гардероб. Платья прежней Татьяны были слишком темными или наоборот бледными, все с длинными рукавами и закрытым горлом, и ни одного с умопомрачительным декольте или модным фасоном. Я твердо решила поменять гардероб, а пока надела довольно сносное платье фисташкового цвета. Мы спустились вниз, «к чаю».
В гостиной сидела та самая женщина, одетая в платье сомнительного фасона и оказавшаяся моей матерью. Она спросила, как мое здоровье, и велела служанке подавать чай.
Чаепитие оказалось довольно милой процедурой, учитывая то, что мой желудок от голода чуть не прилип к позвоночнику. Я съела, наверное, с десяток пряников, чем опять же удивила своих «родственников». Сначала меня пытались расспросить по поводу того, что со мной произошло, но я сослалась на так удачно подвернувшуюся амнезию, а «басурманскую» одежду вообще отказалась комментировать, поэтому разговор плавно перешел на хозяйство, а я замолчала, пытаясь сойти за умную, а когда меня спрашивали, отвечала коротко и часто невпопад. Зато пряники были вкусными...
Нас с Ольгой рано отправили спать, ссылаясь на то, что завтра предстоит тяжелый день... Выходя из гостиной, я услышала, как мать пожаловалась на то, что «Танечка совсем изменилась...» Няня, тяжело вздохнув, сослалась на амнезию, хотя на этот раз воспроизвести то, как она произнесла это слово, я не решусь.
Усмехнувшись про себя, я поднялась наверх.
Глава третия.
Заснуть я не могла. Возможно, причиной этому было новое место, на котором пришлось спать, может, непривычная тишина, но, скорее всего, мысли об автобусе, до которого я так и не добралась. В то, что я действительно, попала в прошлое, верилось с трудом, поэтому я склонялась к версии, что стала жертвой какого-то розыгрыша. Следовательно, где-то стоит автобус, а все мои одноклассники ищут меня по лесу.
Мне стало стыдно. Я решительно вскочила, надела «басурманскую одежу», которую няня вернула мне еще вечером (в кармане куртки я нашла часы и бесполезный мобильник, а две таиландские монетки сразу надела на шею), натянула свою куртку и выскользнула из комнаты.
В доме было темно и тихо, только лакей слонялся по комнатам, проверяя, везде ли потушены свечи. Он испуганно обернулся, когда я проходила мимо, и, перекрестившись, пошел дальше. Сапоги я несла в руке и шла босиком, стараясь, чтобы никто меня не услышал. Выйти через главный вход выбраться было невозможно – массивная дверь на ночь закрывалась не менее массивным засовом. Поэтому пришлось идти через весь дом к черному выходу, который располагался за кухней, рядом с людской. К счастью, уставшие за день крестьяне уже разбрелись по людским, и я спокойно вышла из дома.
Было морозно. В темном небе стояла одинокая луна, заливая заснеженный сад ровным серебристым светом. Я вышла за пределы усадьбы и стала медленно подниматься в гору, к лесу. Там я надеялась найти дорогу к автобусу или хотя бы наткнуться на кого-то из одноклассников. Наивная...
В лесу было темно, и стояла какая-то особенная тишина. Я медленно шла вперед, выкуривая сигарету за сигаретой. Пагубность этой привычки мне была хорошо известна, но сейчас я была слишком взволнованна, чтобы думать о чем-то, кроме искомого автобуса.
Совершенно неожиданно передо мной возникла полянка. На ней стоял небольшой домик, освещаемый одним-единственным фонарем у двери. Но даже такого освещения хватало, чтобы убедиться, что домик сложен из хороших бревен, а совсем не зарос мхом, как в нашем двадцать первом веке... Стоп. Неужели это та самая избушка лесника?!
Я долго стояла, тупо глядя на домик. Последняя надежда гасла, как догорающая свеча: медленно, но верно. Кажется, я действительно оказалась в девятнадцатом веке. Как, зачем, а, главное, как вернуться обратно – я не знала. По моей щеке медленно сползла слеза, и кожу защипало от сильного мороза. Я вытерла слезы и повернула назад, к моему новому дому. Нет автобуса – ну и что! Я непостижимым образом попала в другое время – переживу! Я не знаю здешних правил и обычаев? – Обойдусь! Я не помню «Евгения Онегина»? – Придется переписать роман!
Я посмотрела на сигареты, решительно убрала их в карман – хватит здоровье портить! – и по своим следам пошла обратно, благо они никуда на этот раз не пропадали, хоть и разглядеть их в темноте было невероятно трудно.
Дорогу к усадьбе я нашла без особых проблем и вскоре уже складывала свою «басурманскую одежу» в шкаф – подальше от активной няни. Заснула я, едва моя голова коснулась подушки.
***
- Таня, ты еще спишь?- удивленный голос няни беспощадно вторгся в мой сон и прервал его. Спать хотелось ужасно, но я мужественно разлепила глаза: сказывалась привычка рано вставать в школу, во сколько бы ни легла.
- Доброе утро, няня,- проговорила я, потягиваясь.
- Танечка, ты, часом, не заболела? Ты обычно рассвет встречаешь, а к семи часам уже на ногах.
- Я дура, что ли, так рано вставать?!- воскликнула я, но быстро исправилась, притворно вздохнув: - Это всё, наверное, амнезия...
Ладно, старушка все равно не знает смысл слова, поэтому будем ссылаться на эту «страшную» болезнь.
- Ты только гостям не говори,- заговорщицки зашептала няня.- Так будет лучше.
- Да без проблем,- заверила её я. Кажется, старушка все больше удивлялась своей новой Тане.
- Вот и правильно, вот и хорошо,- сказала она, помогая одевать мне платье. Оно было желтым в широкую полоску.
- Я сейчас это надену, но на вечер хочу что-нибудь необыкновенное, красивое... Как у Николь Кидман на Оскаре,- решила я.- Ведь к нам приедет Онегин?
- Да, мы слали им приглашения.
- Вот. Надо быть на высоте. Оля обещала мне помочь с выбором.
- Да-да,- кивала няня, порываясь сделать мне прическу, а потом сопроводила меня к завтраку, после которого мы с Ольгой пошли выбирать мне платье.
Надо сказать, что гардероб у моей сестры был шикарным. Кроме того, у нас с ней был приблизительно одинаковый размер, поэтому выбор платья особых проблем не представлял. Ольга оказалась доброй и милой девушкой, правда, немного завидовала моему вкусу. Что ж, в двадцать первом веке знают, что такое стиль.
- Я никак не дождусь вечера,- сказала Ольга, наблюдая, как я примеряю очередное платье.- Я хочу, чтобы непременно приехал Владимир. Ах, Таня, какие он мне стихи пишет!
- Прочтешь?- мгновенно заинтересовалась я.
- Не знаю даже,- еще сильнее покраснела Ольга, но извлекла из-под подушки красивый альбом, в который писались эпиграммы и пожелания от подруг и молодых людей, и прочла одно из стихотворений Ленского.
- Неплохо,- ответила я, пытаясь представить, как Владимир увидел в Ольге «луноликую царицу востока».- Как тебе это платье? Бордовый цвет, по-моему, мне очень идет. А если еще вот эту шаль накинуть, так вообще Голливуд отдыхает...
- Оно тебе очень идет,- радостно заверила меня Ольга, убирая подальше от меня платье молочного цвета, на которое я тоже положила глаз.
- Да я и сама знаю, что это то, что надо,- сказала я, вертясь перед зеркалом.
***
Часов с двенадцати в дом стали съезжаться гости. Именины начались.
Я попросила Ольгу тихонько представлять мне гостей, сославшись на всю ту же амнезию, на этот раз употребив её по назначению.
Первыми приехали ближайшие соседи. Они входили в дом сплошным потоком, словно к нашей двери выстроилась очередь. Я сидела в гостиной и принимала гостей, одного за другим, а они в свою очередь расходиться явно не собирались, а располагались себе преспокойненько в гостиной. Вскоре и весь дом был полон этими людьми, приехавшими кто только с поздравлениями, а кто и с подарками. С последними я была особо любезна: говорила спасибо (и порывалась сделать реверанс, от чего меня рьяно удерживала Оля), не сыпала незаметно в чай соль, не травила им глупые анекдоты про Сталина и Василия Ивановича с Петькой, не прикалывалась над их детьми, если таковые имелись. С остальными я вела себя так, как позволяла мне совесть. То есть делала все, что мне заблагорассудится.
Часам к пяти гости более-менее успокоились и спокойненько сидели в предвкушении официальной части праздника. В доме резко стало тихо.
Я поднялась к себе, чтобы приготовиться к вечеру. Надела бордовое платье, поколдовала над своими недлинными волосами, раскрасила свое личико той доисторической косметикой, которую смогла добыть, и посмотрела на себя в зеркало. Ну чем, спрашивается, не голливудская красавица. Онегин не останется равнодушным.
При мысли о Евгении меня пробивала дрожь. Я просто до жути хотела его увидеть. Ведь, по сценарию, я в него влюблена по самое некуда. А если он страшный да зануда? Ведь просто так не отделаешься. Нет, Пушкин описывал его ловеласом, поэтому Онегин должен, просто обязан быть таким своеобразным Брэдом Питтом. Ну, или Орландо Блумом... Господи, ну когда же он приедет?!
Внизу раздался звон колокольчика: кто-то пришел. Я еще раз посмотрела на себя в зеркало, чтобы убедиться, что по-прежнему неотразима, и спустилась в гостиную, где меня уже ждала Ольга, чтобы помочь «больной» мне всем, чем может.
В комнату вошел тучный мужчина в потертом сюртуке и с застывшем на лице выражением напряжения. За ним шла полная женщина в показавшемся мне несколько вульгарным платье, вероятно, его жена.
- Пустяков с супругой,- шепнула мне на ухо Ольга, подтвердив мои догадки.- На редкость несерьезные люди. А Пустякова однажды...- она, по всей видимости, хотела рассказать мне что-то жутко смешное, но в этот момент супруги подошли ко мне с поздравлениями, но без подарков, поэтому я с чистой совестью изобразила перед ними подобие реверанса и наступила на шлейф Пустяковой, когда она проходила мимо. За ними последовала седая чета Скотининых и их дети всех возрастов. За ними шел какой-то долговязый молодой человек с постным лицом, потом ко мне подошел какой-то странный тип в рыжем парике и круглых, как у незабвенного Гарри Поттера, очках, достал из кармана помятую бумажку и прочитал мне по-французски какие-то куплеты. Все находящиеся в гостиной засмеялись и зааплодировали, я тоже изобразила на лице радость.
- Месье Трике,- сквозь смех представила мне этого типа Ольга. Ага, француз.
А люди все шли и шли (неужели у Лариных было столько соседей?), поздравляли, что-то мне желали... Пришел какой-то военный, по-моему, ротный командир, и объявил, что будет музыка. Я со всеми от души порадовалась намечающейся дискотеке. А самых желанных для нас с Ольгой гостей все не было.
Лакей объявил, что ужин подан. Гости выстроились парами и рука к руке прошли в столовую. Мы с Ольгой и еще молодые люди вбежали кучкой. Меня усадили с левой стороны от матери, сидевшей во главе стола, и все особы женского пола стали тесниться ко мне. Мужчины же сели по правую руку от Лариной. Гости недолго потолкались, пожужжали, побранились, усаживаясь, потом слуги внесли блюда, разлили вино, и все замолчали, усердно жуя. Произнесли тост за меня. Выпили. И продолжили есть.
Дверь в столовую распахнулась совершенно внезапно; кто-то из гостей закашлял, подавившись от неожиданности. Все удивленно подняли головы. В зал вошли двое мужчин. Один выглядел довольно молодым, лет эдак на восемнадцать, он был довольно хорош собой, на его тонких губах застыла радостная улыбка. Ольга тихонько вскрикнула и пребольно сжала мою руку. Ясно, значит, это Ленский. А кто тогда с ним? Неужели Евгений?
Второй мужчина выглядел старше своего друга. Он был высоким, волосы спадали на широкий лоб, он держался непринужденно и даже немного развязно, а на гостей смотрел с долей презрения. Что-то в нем было, что не могло не задеть сердца девушки, и я почувствовала, как к моим щекам подливает кровь, а сердце бьется все быстрее.
- Ох, Господи!- воскликнула Ларина.- Наконец-то! Подвиньтесь, подвиньтесь...
Мужчины послушно потеснились, чтобы новоприбывшие смогли сесть. Онегин оказался напротив меня. Я решила до поры до времени не обращать на него внимания и спокойно расправлялась со своим ужином.
- Здравствуйте, Татьяна,- поздоровался Евгений, прежде чем сесть за стол. Голос его показался мне на редкость приятным.
- Здрасте,- ответила я.- Как жизнь?
Онегин удивился столь оригинальному приветствию и промолчал.
После хорошего ужина последовали поздравления. Я сидела на диванчике, а гости подходили ко мне с пожеланиями (подарки были вручены еще раньше). Кто ограничивался традиционными, кто выдавал оригинальные поздравления. Когда говорил Онегин, голос его звучал мягко, а взгляд был особенно нежен, хотя на мои именины он прибыл уже рассерженным. Но такие изменения меня только порадовали.
Тем временем в гостиной раскрыли зеленые столы и организовали своего рода казино. Гости разом двинулись туда. Мужчины и пожилые дамы сели за столы играть в вист, женщины разбились на небольшие группы по интересам и принялись что-то увлеченно обсуждать, а девицы о чем-то шептались в уголке. Я же сидела с Ольгой на диванчике и слушала сдержанные рассказы о гостях, которых я «не могла вспомнить», и восторженные отзывы о Владимире Ленском. Что тут поделать – любовь!
Сыграли робберов (это такие своеобразные партии, по окончании которых игроки меняются местами), наверное, восемь, когда в гостиную внесли чай. Гости радостно закопошились, стараясь поскорее отхватить себе чашечку, но из-за двери в длинный зал, в котором почти не было мебели, раздались звуки флейты и фагота. Бал начался.
И начался он с вальса. Первый тур я танцевала с Ленским. Вальс до этого я не танцевала вообще, поэтому все повороты, кружения и другие элементы являлись для меня полной неожиданностью. Ленский высказывал искреннее удивление, когда я порывалась как-нибудь покружиться или присесть, что в вальсе не предусматривалось.
К счастью, вальс закончился довольно быстро, а за ним последовали мазурки, котильон, еще туры вальса. Я наотрез отказалась выплясывать эти кренделя, зато Онегин с довольным видом весь вечер танцевал с Ольгой, которая тоже не была особо против. Гости были удивлены, Ленский зол, а я возмущена: по сценарию Онегин должен любить Татьяну! А не беззастенчиво флиртовать с её сестрой...
Кончилась мазурка. Я слышала, как Ленский приглашал Ольгу на последний танец, но услышал в ответ, что она уже обещала его Евгению. Владимир, ни с кем не прощаясь, выбежал из зала и громко потребовал коня. Я недоуменно посмотрела на Ольгу, гадая, зачем ей весь этот спектакль?..
Едва за Ленским захлопнулась дверь, Онегин резко заскучал. Он с трудом дождался конца этого бессмысленного танца, называемого котильоном, и покинул наш дом, сухо попрощавшись со мной. За ним стали расходиться и другие гости. Хозяйка дома, которую я теперь должна была называть матерью, велела готовить комнаты для гостей, решивших остаться у нас на ночь. В доме быстро стало пусто и скучно. Бал кончился



Глава первая.
Итак, она звалась Татьяной...
(здесь и далее цитаты из романа А.С. Пушкина «Евгений Онегин»)
«...Я тогда училась в одиннадцатом классе, и на зимних каникулах наша учительница по литературе организовала экскурсию по пушкинским местам. Мы уже объездили всю Москву, когда нас повезли на природу, полюбоваться теми пейзажами, которые когда-то вдохновляли Пушкина.(здесь и далее цитаты из романа А.С. Пушкина «Евгений Онегин»)
Любоваться там, честно говоря, было нечем. Лес как лес, у нас и в Подмосковье таких навалом. Единственная достойная внимания достопримечательность – старая избушка лесника, уже полуразвалившаяся и покрытая мхом. А так – скукотища-а-а...
- Именно здесь любил гулять Александр Сергеевич. Посмотрите кругом: эти поля и леса вы сможете узнать в строках произведений великого поэта...- вещал экскурсовод, поправляя ежеминутно очки и переступая по мелодично хрустящему снегу. Я на секунду оторвала взгляд от мобильника, а потом снова уставилась в экран и продолжила писать смс. И дернул меня черт поехать с классом в эту экскурсию! Столько времени теряю. А ведь могла эти две недели спокойно отдыхать в Москве! Я тяжело вздохнула и убрала сотовый в карман – все равно никто не пишет.
- А сейчас вернемся к автобусу,- экскурсовод махнула рукой в сторону стоянки. Мои одноклассники стадом двинулись туда.
- Танька,- обернувшись, я увидела прямо перед собой ухмыляющееся лицо Стрельцова, парня из параллельного класса.- Тань, курить пойдешь?
Я кивнула и проследовала за ним и еще несколькими парнями глубже в лес, прочь от автобуса. Найдя густые кусты орешника, запорошенные снегом, спрятались за ними и достали сигареты.
- Догадался же я поехать в эту экскурсию,- сказал Стрельцов.
- И не говори, подхватила я.- Представляешь, сколько всего мы в Москве пропускаем!
- Да... Михайлов хотел вечеринку замутить...
Мы помолчали. А вокруг была красотища: высокие старые деревья засыпаны искрящимся снегом, небо в просветах между ними не по-зимнему голубое, и вокруг – тишина...
- Ребят, а нас не застукают здесь?- с опаской спросил, нарушая заветную тишину леса, один из парней, хуже всего вписывающийся в нашу компанию.
- Не грузись, Лех,- хлопнул его по плечу Стрельцов.- И так скучно, а тут хоть какое-то развлечение будет.
Я согласно хмыкнула. Не то, чтобы я ненавижу классику и эта экскурсия мне совершенно не интересна, но сейчас, уставшая, замерзшая, злая, я была полностью согласна со Стрельцовым. Остальные тоже согласно покивали.
Я потушила сигарету и потянулась за следующей, когда неожиданно раздался негодующий женский голос:
- Ах, вот вы где!- мы обернулись и увидели сопровождающую нас учительницу по литературе, которая разве что не дымилась от гнева.- Весь автобус их ждет, я бегаю по лесу, как проклятая, ищу, кричу, а они стоят, курят! Совсем совесть потеряли! А вы, барышня?- это она обратилась ко мне, так как в этой компанией барышня была я одна.- Я понимаю, мальчики. А ты-то куда? И имя-то у тебя какое – Татьяна Ларина... Совсем как пушкинская героиня. А вытворяешь такое!- внезапно учительница стала ну очень уж серьезной, совсем как на уроке.- Значит так. Сейчас вы идете в автобус, а там мы с вами разберемся.
Учительница еще что-то говорила, кричала... А мы переглянулись – и рванули в разные стороны! Кто куда, но только не к автобусу. На месте остался только тот самый Леха, который боялся, что нас застукают. Я бежала, не оглядываясь. Снег под ногами был рыхлым и проваливался. Я за что-то зацепилась ногой и упала.
Лежала я недолго. Потому что холодно. И снег забился в сапоги – стало мокро и противно. Я поднялась на ноги, хотя тут же снова провалилась. Да это и не важно, потому что сердце у меня как-то неприятно замерло – мне показалось, что что-то вокруг изменилось. Хотя нет, везде все тот же блестящий снег, голые деревья и бездонное голубое небо, проглядывающее сквозь черные ветки вековых деревьев.
Я отряхнулась и про себя решила, что хватит мне валять дурака, и пора бы уже вернуться к автобусу. Я пошла назад по своим следам и очень удивилась, когда они внезапно оборвались, а памятных мне кустов орешника нигде не было. Я двинулась в прежнем направлении и брела так довольно долго, пока не вышла, наконец, из леса.
Но это мне настроения не подняло. Я все еще была усталая, замерзшая, злая, да к тому же теперь и мокрая, а впереди не было не то что автобуса, но даже чего-то такого, что можно было бы назвать дорогой. Я стояла на холме, а внизу расстилалась бескрайние поля, засыпанные снегом, ослепительно блестевшем в лучах закатного солнца; кое-где из-под белоснежного покрова выглядывала пожухлая трава. А в самом низу, близко от леса, по правой стороне спускавшегося с холма, стоял большой дом, окруженный садом, а дальше несколько десятков маленьких домиков. Эта картина напоминала мне деревню девятнадцатого века. Может, это местный аттракцион для любителей Пушкина?
Особого выбора у меня не было: свой класс я найти не могла, а люди, жившие в этих домах, могли подсказать мне, как выйти к остановке. Поэтому, недолго думая, я спустилась с холма и побрела к деревне. Ноги постоянно проваливались в неглубокий снег, и это мне настроение уж никак не поднимало. Зато когда я добралась до дома, который видела с холма, мне было чему удивляться: большой деревянный дом, огражденный забором, казался относительно новым и никак не тянул на усадьбу двухсотлетней давности. Дверь открылась, вышла женщина в тулупе и, не заметив меня, пошла по тропинке в обход дома. Прекрасно, значит, здесь кто-то живет. Сделав для себя столь оптимистичный вывод, я направилась к дому. На мой настойчивый стук дверь открыл мужчина в потертом сюртуке. По-моему, он хотел что-то сказать и даже открыл рот, но не произнес ни звука, а просто молча смотрел на меня, как на краеведческий музей.
- Э-э-э… Здравствуйте,- улыбнулась я.- Мне бы к автобусу как-нибудь выйти…
- Татьяна Дмитриевна?- осторожно поинтересовался мужчина. Я кивнула, пытаясь понять, откуда он знает, как меня зовут.- А почему вы так одеты?
- Как – так? Не от Кутюр, конечно, но все-таки…
- Гриша, кто пришел?- на пороге возникла полная женщина в темном платье и с добрым, но немного усталым лицом. Когда она увидела меня, это самое лицо немного вытянулось и побледнело.- Таня?
Эту женщину я не помнила точно, поэтому, немного подумав, решила ретироваться, пока меня здесь еще кто-нибудь не узнал.
- Таня! Таня, ты куда?- воскликнула она, когда я уже приготовилась к низкому старту.- Ты и так целый день не пойми где бегаешь, холодно ведь! Иди домой.
- Домой? Вы хотите сказать, что это – мой дом?
- Да, а как же? Давай, скорее.
- Нет, подождите, я никуда не пойду! Мне вообще к автобусу надо, а вы…
- Таня, что ты такое говоришь! Хватит дурачиться! Мне холодно тут стоять. Пошли домой, скоро ужин будет готов…
- Ну нет, я лучше как-нибудь в другой раз…- я продолжила свое отступление, хотя при слове «ужин» мой желудок скромно намекнул, что там ничего с самого утра не было.
- Таня, прекрати немедленно! Что это такое?- по всей видимости, женщина начала на меня злиться и не выглядела больше такой доброй. Я же всей душой хотела знать, что ей от меня надо, но, когда она сделала пару шагов в мою сторону, рванула что было силы от дома. Честно говоря, зря я это сделала: дорожка была неровная и скользкая, поэтому я не успела пробежать и нескольких метров, как поскользнулась и упала, больно стукнувшись головой о лед. Свет начал тихо меркнуть, и последнее, за что зацепился мой слух – это испуганный крик женщины. Потом сознание предательски оставило меня…
Глава вторая
...Она в семье своей родной
Казалась девочкой чужой.
Казалась девочкой чужой.
Я лежала с закрытыми глазами и внимательно вслушивалась в окружающую меня тишину. Голова гудела, а то место, которым я приложилась, противно ныло, но я постаралась собрать всю свою волю в кулак и забыть о боли. Убедившись, что рядом никого нет, я открыла один глаз, а потом второй. И с трудом сдержала удивленный возглас.
Я лежала на высокой кровати под пуховым одеялом в комнате, которая была выполнена в лучших традициях усадьб девятнадцатого века: стены, обтянутые темной материей, деревянный потолок, тяжелые шторы, портреты неизвестных мне людей в потемневших рамах. Но на всем был заметен отпечаток времени: цвета поблекли, дерево почернело, ткани выцвели. Хотя я не придала всему этому значения, справедливо предположив, что так и должно быть в музее.
Я вскочила с кровати – и чуть не упала. На мне была длинная сорочка, напоминавшая скорее платье. Ноги не преминули запутаться в длинном подоле, и я не растянулась на полу только потому, что вовремя успела ухватиться за кровать. Кроме того, пол был невыносимо холодным, а тапочек нигде не наблюдалось, поэтому мне пришлось забраться обратно под тяжелое, но теплое одеяло.
Минут через пять дверь комнаты приоткрылась, и заглянула невысокая старушка в длинной меховой безрукавке. Ее лицо было морщинистым и немного грустным, но однозначно добрым. Она радостно улыбнулась, заметив, что я «проснулась».
- Таня, ну что ты? У тебя завтра именины, а ты убежала гулять и не возвращаешься. Мы же весь дом переполошили,- старушка покачала головой, но улыбаться не перестала. Видимо, столь «милые» выходки были обычными для той Татьяны, за которую меня все принимают. Ладно, надо вернуть свою одежду и бежать скорее из этого цирка.
- Бабушка,- обратилась я к старушке, не зная, как должна ее называть.
- Няня,- автоматически поправила та и удивленно уставилась на меня. Няня, так няня, я, в принципе, не против.
- Сядь рядом,- я подождала, пока она усядется на высокой кровати.- Скажи-ка няня, где я, кто я и что со мной произошло.
Пожилая женщина испуганно на меня посмотрела и пролепетала:
- Ты что же, детонька моя, не помнишь?
- Будем считать, что у меня временная амнезия. От шока,- я поудобнее устроилась на кровати.- Поэтому я тебя, нянечка, внимательно слушаю.
Старушка перекрестилась и начала:
- Ты, ласточка моя, Татьяна Ларина. Я тебя еще совсем маленькую на руках держала. Ты никогда не была такой, как все. Никогда с девочками в прятки не играла, не делилась с куклами секретами, не ласкалась к матери, а все больше по лесам бегала да романы читала,- она кивнула на столик рядом с кроватью, где лежала коричневая книжка. Надо же, а я даже не заметила. По всей видимости, это и был один из моих любимых романов.
- А когда твой батюшка умер, царствие ему небесное,- няня перекрестилась и смахнула скупую слезу, быстро сбежавшую по ее морщинистому лицу,- ты стала совсем замкнутой. Но оттого не менее доброй и...
- Понятно,- немного грубо прервала старушку я. То, что она рассказывала, мне все больше и больше не нравилось. Осталось задать только один вопрос, который должен был развеять все сомнения:
- Няня, а здесь поблизости не проживает господин Онегин?
- Онегин? Евгений?- она явно обрадовалась, что ко мне так резко вернулась память.- Конечно, проживает. В доме покойного дядюшки, царствие ему небесное.
- Мой дядя самых честных правил,- продекламировала я и замолкла, глубоко задумавшись.
Так, рассуждаем логически. Из всего, что мне наговорили, следует, что я самая что ни на есть пушкинская Татьяна, что у меня есть младшая сестра Ольга, няня и знаменитый Евгений Онегин. Причем последнее меня радовало больше всего, хотя происходящее со мной походило на сон (пребольно ущипнув себя за руку и вызвав этим еще большее удивление «няни», я убедилась в обратном) или на спектакль, разыгранный ради непонятной мне цели. Но версия о том, что все это правда, и я действительно оказалась пушкинской Татьяной, казалась совершенно безумной. Но я решила доиграть свою роль до конца.
- Ах, нянечка! Я все вспомнила!- я картинно взмахнула руками; на лице «нянечки» выразилась неописуемая радость и удивление.- А нельзя мне сейчас принять ванну или хотя бы под душем сполоснуться, а?- по лицу няни я определила, что она ровным счетов ничего не поняла.- Помыться. Водичка, мыло там, полотенце, шампунь…
- Помыться, что ль хочешь? Так баня у нас только по субботам. Еще четыре дня...
- А что, всю остальную неделю мы вонючими бегаем?
- Как?- возмутилась няня.- А тазики на что?
Я прыснула от смеха, представив себя, брызгающуюся в тазике.
- Хорошо. А одежда где моя?
- В шкафу,- пожала плечами старушка.- А ту басурманскую одёжу надобно выбросить.
- Надобно что?!- почти взвизгнула я и, ощупав шею, убедилась, что кроме крестика на серебряной цепочке на ней ничего нет. Две монетки на счастье, которые привез мне из Таиланда друг, бесследно исчезли.
- Послушай, няня,- угрожающе начала я.- Верни мне все мои вещи в целости и сохранности, иначе я за себя не ручаюсь. Понятно я объясняю?
Старушка быстро закивала, а в глазах её выразился такой испуг, что я пообещала себе впредь выбирать более мягкие выражения и тон.
- Таня, а что с твоими волосами?
- А что с ними?- я оглядела себя в зеркало. Хорошие волосы. Густые и крепкие, как в рекламе. И в парикмахерской я была недавно, мелирование делала. Но няня все хлопала глазами да крестилась.
- Что ж, не видишь, что ли?- воскликнула она.- Раньше волосы-то твои были длинные, русые, красивые... А сейчас короткие и какие-то... непонятные...
Ясно. О мелировании во времена Пушкина еще не знали.
- Амнезия,- пожала плечами я. Няня с сочувствием на меня посмотрела и отошла подальше.- Не бойся, это не заразно.
Но старушка на всякий случай перекрестилась и что-то прошептала.
Внезапно дверь в мою комнату (а я так понимаю, что она моя) резко распахнулась, и ко мне влетела девушка лет шестнадцати. Она была невысокого роста, худенькая, в изящном голубеньком платьице, ее круглое личико обладало правильными, милыми чертами, по щекам разлился здоровый румянец – в общем, эдакая тургеневская девушка. Она радостно вскрикнула, с разбега прыгнула на мою кровать и крепко-крепко меня обняла.
- Таня, я так рада, что ты проснулась!
- Оля,- я замолчала, ожидая реакции; похоже, с именем я угадала.- Оля, давай оставим лобызания на неопределенное потом. А пока оденем меня во что-нибудь сногсшибательное.
Ольга уставилась на меня с плохо скрываемым удивлением, а няня трагически прошептала:
- Амзия.
Оля кивнула с таким умным видом, как будто поняла, о чем идет речь, и с готовностью всегда помочь больному человеку, вытрясла весь мой гардероб. Платья прежней Татьяны были слишком темными или наоборот бледными, все с длинными рукавами и закрытым горлом, и ни одного с умопомрачительным декольте или модным фасоном. Я твердо решила поменять гардероб, а пока надела довольно сносное платье фисташкового цвета. Мы спустились вниз, «к чаю».
В гостиной сидела та самая женщина, одетая в платье сомнительного фасона и оказавшаяся моей матерью. Она спросила, как мое здоровье, и велела служанке подавать чай.
Чаепитие оказалось довольно милой процедурой, учитывая то, что мой желудок от голода чуть не прилип к позвоночнику. Я съела, наверное, с десяток пряников, чем опять же удивила своих «родственников». Сначала меня пытались расспросить по поводу того, что со мной произошло, но я сослалась на так удачно подвернувшуюся амнезию, а «басурманскую» одежду вообще отказалась комментировать, поэтому разговор плавно перешел на хозяйство, а я замолчала, пытаясь сойти за умную, а когда меня спрашивали, отвечала коротко и часто невпопад. Зато пряники были вкусными...
Нас с Ольгой рано отправили спать, ссылаясь на то, что завтра предстоит тяжелый день... Выходя из гостиной, я услышала, как мать пожаловалась на то, что «Танечка совсем изменилась...» Няня, тяжело вздохнув, сослалась на амнезию, хотя на этот раз воспроизвести то, как она произнесла это слово, я не решусь.
Усмехнувшись про себя, я поднялась наверх.
Глава третия.
Но вот багряною рукою
Заря от утренних долин
Выводит с солнцем за собою
Веселый праздник именин.
Заря от утренних долин
Выводит с солнцем за собою
Веселый праздник именин.
Заснуть я не могла. Возможно, причиной этому было новое место, на котором пришлось спать, может, непривычная тишина, но, скорее всего, мысли об автобусе, до которого я так и не добралась. В то, что я действительно, попала в прошлое, верилось с трудом, поэтому я склонялась к версии, что стала жертвой какого-то розыгрыша. Следовательно, где-то стоит автобус, а все мои одноклассники ищут меня по лесу.
Мне стало стыдно. Я решительно вскочила, надела «басурманскую одежу», которую няня вернула мне еще вечером (в кармане куртки я нашла часы и бесполезный мобильник, а две таиландские монетки сразу надела на шею), натянула свою куртку и выскользнула из комнаты.
В доме было темно и тихо, только лакей слонялся по комнатам, проверяя, везде ли потушены свечи. Он испуганно обернулся, когда я проходила мимо, и, перекрестившись, пошел дальше. Сапоги я несла в руке и шла босиком, стараясь, чтобы никто меня не услышал. Выйти через главный вход выбраться было невозможно – массивная дверь на ночь закрывалась не менее массивным засовом. Поэтому пришлось идти через весь дом к черному выходу, который располагался за кухней, рядом с людской. К счастью, уставшие за день крестьяне уже разбрелись по людским, и я спокойно вышла из дома.
Было морозно. В темном небе стояла одинокая луна, заливая заснеженный сад ровным серебристым светом. Я вышла за пределы усадьбы и стала медленно подниматься в гору, к лесу. Там я надеялась найти дорогу к автобусу или хотя бы наткнуться на кого-то из одноклассников. Наивная...
В лесу было темно, и стояла какая-то особенная тишина. Я медленно шла вперед, выкуривая сигарету за сигаретой. Пагубность этой привычки мне была хорошо известна, но сейчас я была слишком взволнованна, чтобы думать о чем-то, кроме искомого автобуса.
Совершенно неожиданно передо мной возникла полянка. На ней стоял небольшой домик, освещаемый одним-единственным фонарем у двери. Но даже такого освещения хватало, чтобы убедиться, что домик сложен из хороших бревен, а совсем не зарос мхом, как в нашем двадцать первом веке... Стоп. Неужели это та самая избушка лесника?!
Я долго стояла, тупо глядя на домик. Последняя надежда гасла, как догорающая свеча: медленно, но верно. Кажется, я действительно оказалась в девятнадцатом веке. Как, зачем, а, главное, как вернуться обратно – я не знала. По моей щеке медленно сползла слеза, и кожу защипало от сильного мороза. Я вытерла слезы и повернула назад, к моему новому дому. Нет автобуса – ну и что! Я непостижимым образом попала в другое время – переживу! Я не знаю здешних правил и обычаев? – Обойдусь! Я не помню «Евгения Онегина»? – Придется переписать роман!
Я посмотрела на сигареты, решительно убрала их в карман – хватит здоровье портить! – и по своим следам пошла обратно, благо они никуда на этот раз не пропадали, хоть и разглядеть их в темноте было невероятно трудно.
Дорогу к усадьбе я нашла без особых проблем и вскоре уже складывала свою «басурманскую одежу» в шкаф – подальше от активной няни. Заснула я, едва моя голова коснулась подушки.
***
- Таня, ты еще спишь?- удивленный голос няни беспощадно вторгся в мой сон и прервал его. Спать хотелось ужасно, но я мужественно разлепила глаза: сказывалась привычка рано вставать в школу, во сколько бы ни легла.
- Доброе утро, няня,- проговорила я, потягиваясь.
- Танечка, ты, часом, не заболела? Ты обычно рассвет встречаешь, а к семи часам уже на ногах.
- Я дура, что ли, так рано вставать?!- воскликнула я, но быстро исправилась, притворно вздохнув: - Это всё, наверное, амнезия...
Ладно, старушка все равно не знает смысл слова, поэтому будем ссылаться на эту «страшную» болезнь.
- Ты только гостям не говори,- заговорщицки зашептала няня.- Так будет лучше.
- Да без проблем,- заверила её я. Кажется, старушка все больше удивлялась своей новой Тане.
- Вот и правильно, вот и хорошо,- сказала она, помогая одевать мне платье. Оно было желтым в широкую полоску.
- Я сейчас это надену, но на вечер хочу что-нибудь необыкновенное, красивое... Как у Николь Кидман на Оскаре,- решила я.- Ведь к нам приедет Онегин?
- Да, мы слали им приглашения.
- Вот. Надо быть на высоте. Оля обещала мне помочь с выбором.
- Да-да,- кивала няня, порываясь сделать мне прическу, а потом сопроводила меня к завтраку, после которого мы с Ольгой пошли выбирать мне платье.
Надо сказать, что гардероб у моей сестры был шикарным. Кроме того, у нас с ней был приблизительно одинаковый размер, поэтому выбор платья особых проблем не представлял. Ольга оказалась доброй и милой девушкой, правда, немного завидовала моему вкусу. Что ж, в двадцать первом веке знают, что такое стиль.
- Я никак не дождусь вечера,- сказала Ольга, наблюдая, как я примеряю очередное платье.- Я хочу, чтобы непременно приехал Владимир. Ах, Таня, какие он мне стихи пишет!
- Прочтешь?- мгновенно заинтересовалась я.
- Не знаю даже,- еще сильнее покраснела Ольга, но извлекла из-под подушки красивый альбом, в который писались эпиграммы и пожелания от подруг и молодых людей, и прочла одно из стихотворений Ленского.
- Неплохо,- ответила я, пытаясь представить, как Владимир увидел в Ольге «луноликую царицу востока».- Как тебе это платье? Бордовый цвет, по-моему, мне очень идет. А если еще вот эту шаль накинуть, так вообще Голливуд отдыхает...
- Оно тебе очень идет,- радостно заверила меня Ольга, убирая подальше от меня платье молочного цвета, на которое я тоже положила глаз.
- Да я и сама знаю, что это то, что надо,- сказала я, вертясь перед зеркалом.
***
Часов с двенадцати в дом стали съезжаться гости. Именины начались.
Я попросила Ольгу тихонько представлять мне гостей, сославшись на всю ту же амнезию, на этот раз употребив её по назначению.
Первыми приехали ближайшие соседи. Они входили в дом сплошным потоком, словно к нашей двери выстроилась очередь. Я сидела в гостиной и принимала гостей, одного за другим, а они в свою очередь расходиться явно не собирались, а располагались себе преспокойненько в гостиной. Вскоре и весь дом был полон этими людьми, приехавшими кто только с поздравлениями, а кто и с подарками. С последними я была особо любезна: говорила спасибо (и порывалась сделать реверанс, от чего меня рьяно удерживала Оля), не сыпала незаметно в чай соль, не травила им глупые анекдоты про Сталина и Василия Ивановича с Петькой, не прикалывалась над их детьми, если таковые имелись. С остальными я вела себя так, как позволяла мне совесть. То есть делала все, что мне заблагорассудится.
Часам к пяти гости более-менее успокоились и спокойненько сидели в предвкушении официальной части праздника. В доме резко стало тихо.
Я поднялась к себе, чтобы приготовиться к вечеру. Надела бордовое платье, поколдовала над своими недлинными волосами, раскрасила свое личико той доисторической косметикой, которую смогла добыть, и посмотрела на себя в зеркало. Ну чем, спрашивается, не голливудская красавица. Онегин не останется равнодушным.
При мысли о Евгении меня пробивала дрожь. Я просто до жути хотела его увидеть. Ведь, по сценарию, я в него влюблена по самое некуда. А если он страшный да зануда? Ведь просто так не отделаешься. Нет, Пушкин описывал его ловеласом, поэтому Онегин должен, просто обязан быть таким своеобразным Брэдом Питтом. Ну, или Орландо Блумом... Господи, ну когда же он приедет?!
Внизу раздался звон колокольчика: кто-то пришел. Я еще раз посмотрела на себя в зеркало, чтобы убедиться, что по-прежнему неотразима, и спустилась в гостиную, где меня уже ждала Ольга, чтобы помочь «больной» мне всем, чем может.
В комнату вошел тучный мужчина в потертом сюртуке и с застывшем на лице выражением напряжения. За ним шла полная женщина в показавшемся мне несколько вульгарным платье, вероятно, его жена.
- Пустяков с супругой,- шепнула мне на ухо Ольга, подтвердив мои догадки.- На редкость несерьезные люди. А Пустякова однажды...- она, по всей видимости, хотела рассказать мне что-то жутко смешное, но в этот момент супруги подошли ко мне с поздравлениями, но без подарков, поэтому я с чистой совестью изобразила перед ними подобие реверанса и наступила на шлейф Пустяковой, когда она проходила мимо. За ними последовала седая чета Скотининых и их дети всех возрастов. За ними шел какой-то долговязый молодой человек с постным лицом, потом ко мне подошел какой-то странный тип в рыжем парике и круглых, как у незабвенного Гарри Поттера, очках, достал из кармана помятую бумажку и прочитал мне по-французски какие-то куплеты. Все находящиеся в гостиной засмеялись и зааплодировали, я тоже изобразила на лице радость.
- Месье Трике,- сквозь смех представила мне этого типа Ольга. Ага, француз.
А люди все шли и шли (неужели у Лариных было столько соседей?), поздравляли, что-то мне желали... Пришел какой-то военный, по-моему, ротный командир, и объявил, что будет музыка. Я со всеми от души порадовалась намечающейся дискотеке. А самых желанных для нас с Ольгой гостей все не было.
Лакей объявил, что ужин подан. Гости выстроились парами и рука к руке прошли в столовую. Мы с Ольгой и еще молодые люди вбежали кучкой. Меня усадили с левой стороны от матери, сидевшей во главе стола, и все особы женского пола стали тесниться ко мне. Мужчины же сели по правую руку от Лариной. Гости недолго потолкались, пожужжали, побранились, усаживаясь, потом слуги внесли блюда, разлили вино, и все замолчали, усердно жуя. Произнесли тост за меня. Выпили. И продолжили есть.
Дверь в столовую распахнулась совершенно внезапно; кто-то из гостей закашлял, подавившись от неожиданности. Все удивленно подняли головы. В зал вошли двое мужчин. Один выглядел довольно молодым, лет эдак на восемнадцать, он был довольно хорош собой, на его тонких губах застыла радостная улыбка. Ольга тихонько вскрикнула и пребольно сжала мою руку. Ясно, значит, это Ленский. А кто тогда с ним? Неужели Евгений?
Второй мужчина выглядел старше своего друга. Он был высоким, волосы спадали на широкий лоб, он держался непринужденно и даже немного развязно, а на гостей смотрел с долей презрения. Что-то в нем было, что не могло не задеть сердца девушки, и я почувствовала, как к моим щекам подливает кровь, а сердце бьется все быстрее.
- Ох, Господи!- воскликнула Ларина.- Наконец-то! Подвиньтесь, подвиньтесь...
Мужчины послушно потеснились, чтобы новоприбывшие смогли сесть. Онегин оказался напротив меня. Я решила до поры до времени не обращать на него внимания и спокойно расправлялась со своим ужином.
- Здравствуйте, Татьяна,- поздоровался Евгений, прежде чем сесть за стол. Голос его показался мне на редкость приятным.
- Здрасте,- ответила я.- Как жизнь?
Онегин удивился столь оригинальному приветствию и промолчал.
После хорошего ужина последовали поздравления. Я сидела на диванчике, а гости подходили ко мне с пожеланиями (подарки были вручены еще раньше). Кто ограничивался традиционными, кто выдавал оригинальные поздравления. Когда говорил Онегин, голос его звучал мягко, а взгляд был особенно нежен, хотя на мои именины он прибыл уже рассерженным. Но такие изменения меня только порадовали.
Тем временем в гостиной раскрыли зеленые столы и организовали своего рода казино. Гости разом двинулись туда. Мужчины и пожилые дамы сели за столы играть в вист, женщины разбились на небольшие группы по интересам и принялись что-то увлеченно обсуждать, а девицы о чем-то шептались в уголке. Я же сидела с Ольгой на диванчике и слушала сдержанные рассказы о гостях, которых я «не могла вспомнить», и восторженные отзывы о Владимире Ленском. Что тут поделать – любовь!
Сыграли робберов (это такие своеобразные партии, по окончании которых игроки меняются местами), наверное, восемь, когда в гостиную внесли чай. Гости радостно закопошились, стараясь поскорее отхватить себе чашечку, но из-за двери в длинный зал, в котором почти не было мебели, раздались звуки флейты и фагота. Бал начался.
И начался он с вальса. Первый тур я танцевала с Ленским. Вальс до этого я не танцевала вообще, поэтому все повороты, кружения и другие элементы являлись для меня полной неожиданностью. Ленский высказывал искреннее удивление, когда я порывалась как-нибудь покружиться или присесть, что в вальсе не предусматривалось.
К счастью, вальс закончился довольно быстро, а за ним последовали мазурки, котильон, еще туры вальса. Я наотрез отказалась выплясывать эти кренделя, зато Онегин с довольным видом весь вечер танцевал с Ольгой, которая тоже не была особо против. Гости были удивлены, Ленский зол, а я возмущена: по сценарию Онегин должен любить Татьяну! А не беззастенчиво флиртовать с её сестрой...
Кончилась мазурка. Я слышала, как Ленский приглашал Ольгу на последний танец, но услышал в ответ, что она уже обещала его Евгению. Владимир, ни с кем не прощаясь, выбежал из зала и громко потребовал коня. Я недоуменно посмотрела на Ольгу, гадая, зачем ей весь этот спектакль?..
Едва за Ленским захлопнулась дверь, Онегин резко заскучал. Он с трудом дождался конца этого бессмысленного танца, называемого котильоном, и покинул наш дом, сухо попрощавшись со мной. За ним стали расходиться и другие гости. Хозяйка дома, которую я теперь должна была называть матерью, велела готовить комнаты для гостей, решивших остаться у нас на ночь. В доме быстро стало пусто и скучно. Бал кончился