К столу подошел пианист и поздоровался с Наташей.
- Карл, - сказала она, - сыграйте, пожалуйста, арию из "Графа Люксембурга".
- С превеликим удовольствием.
Карл начал играть. Он очень хорошо пел и был великолепным пианистом.
Кто 6 мог счастью назвать точный срок
И вновь скрыться из глаз земных дорог.
Наташа слушала его, погруженная в свои мысли. При всей своей банальности, мелодия была прекрасная, но слова, как всегда, дурацкие.
- Как вы это находите? - спросила Наташа.
- Мещанская песенка.
Она раздумывала всего лишь мгновение.
- Тогда вам это не может не нравиться. Как счастье в укромном уголке, которое вы так высоко цените.
Умная каналья, подумал я.
- Вы не можете обойтись без критики? - вдруг спокойно проговорила она.- Не можете от этого отказаться? Боитесь оскоромиться?
Самый уместный вопрос в ночном нью-йоркском ресторане! Я злился на себя, потому что она была права. Как это ни отвратительно, все свои мысли я излагал с чисто немецкой обстоятельностью. Мне только не хватало еще заняться пространным описанием увеселительных заведений - от седой старины до наших дней, подробно остановившись на танцевальных салонах и ночных барах в период после первой мировой войны.
- Эта ария напоминает мне давно прошедшее, довоенные времена, - сказал я. - Это очень старая ария - ее знал еще мой отец. Помнится, он даже иногда пел ее. Это был хрупкий мужчина, любивший старые вещи и старые сады. Я часто
слышал эту арию. Обычная сентиментальная ария из оперетты, но в сумеречных садах венских пригородов и деревень, где при свете свечей под высокими орешниками и каштанами пьют молодое вино, она утрачивала свою сентиментальность. Она щемит душу, если слушать ее при свечах, в неназойливом сопровождении скрипки, гитары и губной гармоники, под мягким покровом ночи. Я уже давно ее не слышал. Тогда пели еще одну песню: "И музыке конец, вина всего лишь капля".
- Карл наверняка ее знает.
- Но мне не хотелось бы, чтобы ее сейчас исполняли. Это было последнее, что я слышал перед тем, как нацисты заняли Австрию. Потом пошли только марши.