Ruthrog
Поклонник Макса Фрая
Потоп в институте
I. Вода
I. Вода
По трубам медным и бетонным
Журчу, спеша. Моя душа
Покой найдет лишь в баке полном,
Где время льется не спеша...
Но бак разбитый – дна в нем нет!
И вот, потоком огорченным,
Покоя тихого лишенным,
Я выхожу на белый свет.
Я, первым делом, собираюсь,
Коплю объем. Определить пытаюсь,
Куда попала, как вернуться,
Где бы пошире развернуться:
Куда бы устремить свой бег.
Но тут заходит человек.
Я к нему в ноги – он обратно
За дверь. «Эй, человек!
Тебе, неужто, неприятны
Нежные ласки вольных рек?».
II. Коба
- Палыч, что там у тебя?
- Йозеф? А.., да нет, все нормально... Потоп.
- Бывает. На лекцию идешь?
- Да, да, конечно... Опять Пушкен?
- Кто ж еще?
Пушкен, Сергей Александрович. Не то что бы я не очень любил его лекции, он, в принципе, нормальный старикан, но скучный – до зевоты. Заходим. Приветствуем. Садимся. Лавр, с его вечной нервозной поспешностью, раскладывается на столе – стандартный полный набор. Я же, приличия ради, достаю тетрадь да ручку – пускай Сандрыч думает, что я его конспектирую.
Палыч поворачивается ко мне – левая бровь вопрошающе приподнята, взгляд, далекий от реальности, прикушенная нижняя губа: казалось бы, все черты глубокой мыслительной деятельности на лицо, и выдает: «Ыыы?». Да, он, конечно, немного странноват, но он – мой единственный друг. Приходится мириться.
- Что?
- «Морской бой»?
- Нет, не сейчас, извини. Ты его слушаешь? Сегодня он необычен, наверное, из-за того инцидента.
- Ты про потоп? Нет, если честно, в чем-то он прав. Понимаешь, ведь неспроста это случилось! Бачок – довольно крепкая керамика, просто так он не разобьется. Это наверняка чей-то злой умысел! Помнишь, тогда, в сорок девятом...
Тем временем, по аудитории разносится густой, низкий, периодически затихающий, переходящий в шепот и умолкающий, а затем, внезапно, вновь бьющий по перепонкам бас нашего «лектора»: «...тенденция милитаризации компаний, обслуживающих канализационные системы...», «Вот...», «...спецподразделение по поиску саботажников в водопроводных трубах...», «Кхем...», «Берия! Что там у вас?!». Палыч привлек внимание лектора своей отчаянной жестикуляцией, и, прерванный, наверное, на чем-то невообразимо важном и для него интересном, Лавр, недовольно-извиняющимся тоном оправдывается: «Сергей Александрович, мы тут с Кобой... Простите. Мы тут с товарищем Сталиным обсуждали...». Сергея Александровича, как всегда, не волнует, что мы тут обсуждали... Ну да, конечно, визжит: «Меня не волнует, что вы там обсуждали! Вы срываете мою лекцию!». И он, конечно же, подаст на нас заявление... «Имейте в виду, я сегодня же подам на вас письменное заявление!». Как всегда....
III. Пушкен
Декану
ГОУ МИК
Менделю М. С.
Пушкена С.А.
ГОУ МИК
Менделю М. С.
Пушкена С.А.
заявление.
Я, Пушкен Сергей Александрович, находясь в здравом уме и твердой памяти, с полной ответственностью заявляю: Атмосфера, сложившаяся в институте, несовместима с понятием «рабочей обстановки». Мой лекционный курс регулярно подвергается угрозе срыва. Студенческий состав категорически отказывается работать конструктивно.
Сегодня, двадцать пятого мая, студенты первого курса Берия Л.П. и Сталин И.В. сорвали лекцию, громко разговаривая между собой по теме, не имеющей к предмету никакого отношения. Прошу принять меры по пресечению разгильдяйства вышеуказанных студентов.
Также, в очередной раз убедительно прошу Вас обратить внимание на проблему диверсий на территории Института и выставить охранение у потенциальных мест саботажа водопроводных систем с целью разрешить проблему постоянных затоплений.
Лектор первого курса
Московского Института Канализаций
Пушкен Сергей Александрович
Московского Института Канализаций
Пушкен Сергей Александрович
IV. Моисей Серафимович Мендель
- Да, конечно, Сергей Александрович.
- Прошу отнестись к этому...
- Разумеется, я рассмотрю ваше заявление с полной серьезностью. Не волнуйтесь, Сергей Александрович. Но простите, сейчас мне нужно закончить отчет.
- Да, да, конечно...
- Непременно займусь вашим заявлением по окончании. Еще раз извиняюсь. До свиданья, Сергей Александрович!
- Спасибо вам! До завтра, Моисей Серафимович!
...Состояние стабилизируется. Пациент Берия перестал слышать голоса репрессированных. Приступы бессонницы прекратились. Сон здоровый, крепкий.
Касательно Сталина: пациент проявляет тенденцию к полному выздоровлению: проявления агрессии наблюдаются реже, шизофренические припадки почти не имеют места быть.
Волнение вызывает пациент Пушкен. Ярко выраженное депрессивное состояние, эмоциональный застой, замкнутость. Пациент теряет способность различать реальность с иллюзией. Проявляются признаки паранойи. Паническое возбуждение. Пациент проявляет...
- Три часа, ребятушки! Кушать! Сегодня супчик гороховый – пальчики до кости слижешь!
- Баб Шур, еще чуть-чуть!
- Мося, родненький, опять ты в своих писюльках? Тебе же врач запретил! Ну-ка давай сюда!
- Ну баб Шур!
- Никаких «баб Шур»! Давай, родной, одеваем тапочки, вот так, молодец...
Впереди шла баба Шура, за ней Пушкен, затравленно озираясь по сторонам. Он бубнил себе под нос очередную лекцию об опасностях, подстерегающих нас за каждым углом. За ним шествовал Берия – сгорбившись под тяжестью загубленных им душ, он по-военному чеканил шаг. За Лавром шел я. Наверное, я единственный нормальный человек в нашей 7-й палате. Не уверен, но, по-моему, я единственный здесь симулянт. Для поддержания имиджа я руководил битвой за Москву – предлагал товарищу Жукову тактику психологической защиты. Должно быть, со стороны это выглядело дико – чего я и добивался. Вот нас догнали конвоиры, ведущие Моисея Серафимовича, нашего «лечащего врача». Он вцепился всеми выпирающими в свою койку, когда его пытались вывести из палаты – сейчас ему вкололи успокоительное. Его глаза загадочно улыбнулись мне, подмигнули и закатились. Что бы это значило? В ответ я показал язык и подвигал ушами. Пусть теперь он гадает...
«Ох, ну и сон мне сегодня приснился... С такими снами, действительно, пора в психбольницу», – думал я по пути в аудиторию. Опа! – Палыч стоит. Хочет в туалетную войти, да, видно, стесняется.
- Палыч, что там у тебя?
- Йозеф? А.., да нет, все нормально... Потоп.
- Бывает. На лекцию идешь?..
_______________________________________________________________________________________________________________________
Тема "Почему я не..."
Почему я не Адский Ледяной Дракон?
Почему я не Адский Ледяной Дракон? Ну, во-первых, это бред. Бред как словосочетание. А еще это бред потому, что в Аду любой нормальный Ледяной Дракон сразу бы расплавился. Но рассуждать так – это довольно сухо. А если включить воображение...
Денек выдался жаркий. Прямо скажу, адски жаркий денек выдался. Причем денек, жарой своей особо не выдающийся, собственно, самый обычный денек в Аду. Я вообще не переношу жару, хотя, казалось бы, мог бы и привыкнуть – живу-то я здесь с Начала Времен. И, собственно, ничем не занимаюсь, кроме рассуждении о бренности бытия меня, Адского Ледяного Дракона, в Аду. Должность у меня самая что ни на есть свободная – летать высоко, смотреть далеко - прохлаждаться, в общем.
Перед моим взором раскидывается привычный пейзаж: от горизонта до горизонта – пустыня с вкраплениями наполненных лавой прудов и редкими скрюченными, иссохшими и выжжеными вечным зноем кустарниками. Вечно движущиеся куда-то караваны грешников с чертями-погонщиками, случайные крытые брезентом грузовики (интересно, что в них?) и зеркала, беспорядочно раскиданные по растрескавшейся земле. Зрелище незабываемое. Незабываемое потому, что вижу я это каждый божий день. Никакого разнообразия! Но сегодня меня ждал сюрприз. Мой взгляд случайно зацепился за одинокую точку посреди пустыни. Подлетев поближе, я увидел, что это человек, самый нормальный человек, но не испытывающий никаких мук, не раскаивающийся в агонии, и ни одного черта – вечного спутника любой души в этих местах, мучителя и стражника – вокруг. Да не просто человек, а сидящий, умиротворенно, так сказать, восседающий на табуретке, обычной совковой табуретке, посреди пустыни.
Подлетев, приземлился я на раскаленный песок (о, как растеклись мои ноги!) и смотрю на него немигающим взором, а он меня спрашивает (он – меня!): «Кто ты?». «Адский Ледяной Дракон», – объясняю я. «Что ты?», – не успокаивается он. «Я – воплощение несуразности мира сего, но, прости, тебе не кажется, что я здесь должен задавать вопросы? Я – Адский Ледяной Дракон, я принадлежу этому месту и я здесь, в общем-то, обычное явление, а ты, собственно кто?». Человек поднял свою голову и посмотрел на меня. Было в глазах его что-то необычное, что-то непонятное мне, нечто более древнее, чем сам Я. Как я ошибся в нем, определив его человеком! Что люди по сравнению с этим средоточием разума, с этой концентрацией смысла и воплощением спокойствия?! «Ты задаешь вопросы, на которые знаешь ответ, – молвил он, – ты действительно воплощение несуразности мира сего». Сим мудрым изречением закончил он нашу задушевную беседу, и сколько не пытался я разговорить его, витая вокруг, все было тщетно – он сидел себе, умиротворенный, на своей табуретке и смотрел. Не на меня и не на любой другой предмет вокруг, и не в пространство – он смотрел внутрь. Своим взглядом он выворачивал пространство наизнанку и проникал в самую суть его, отбрасывая все лишнее, сжимая Вселенную в точку и обволакивая ее, и смешиваясь с ней. Он сидел рядом со мной и, одновременно, был вокруг меня и внутри меня. Он не был сильнее или слабее, не был больше или меньше, умнее или глупее, он был Другой. И я сел рядом с ним.
Долго сидели мы, одни посреди пустыни, и я стал меняться. Мне не хотелось уже никуда лететь, я понял, что в том моем бытии, что было до Него, не было смысла. Я летал лишь потому, что я был Адским Ледяным Драконом и был рожден летать – и меня это устраивало. Я много думал и понял, что смысла и быть не могло – и что смысл есть лишь в том, чтобы его искать, что смысл закольцован на себе и существует сам ради себя, смысл ради смысла. И я понял еще кое что. «Послушай, – сказал я, – ведь ты тоже несуразен. Ты спрашивал, кто я и что я, зная ответы на эти вопросы». «Да» было мне ответом. «Кто ты и что ты?», – несуразно спросил я. Я видел себя лишь в искаженных отражениях кривых зеркал, раскиданных по пустыне, но я был уверен, что то, во что Он превратился, было мной, и оно молвило: «Я – Адский Ледяной Дракон, Воплощение Несуразицы Мира Сего». «А кто же тогда я?», - недоумевала моя поставленная под сомнение сущность. «Ты – Дьявол, хозяин и владелец этого места», – услышал я. Перемену я ощутил не сразу, лишь после его слов я понял, что все изменилось. Я был Дьяволом и я сидел на табуретке посреди пустыни, а вокруг меня витал Адский Ледяной Дракон. «А где Он?», – спросил я Дракона. Дьявол ответил (а я уже снова был Ледяным Драконом): «Его нет. Я жду его очень давно, и вот пришел ты.». «Так я – это Он?», – не мог понять я. «Да, – ответил мне Дьявол, – ты – это Он, и ты – это я, и ты – это все, потому что ты – ничто конкретное, лишь воплощение несуразности мира сего. Ты все еще считаешь, что я несуразен и задавал вопросы, на которые знал ответ?». «Нет, – внезапно понял я, – ты отнюдь не несуразен. Ты просто глуп. Ты сидищь здесь, посреди пустыни, ждешь Его, от тебя несет мудростью и смыслом, но это ложь. Ты бессмысленен как зеркала, раскиданные посреди пустыни. Ты считаешь, что ты обрел смысл, но, пока мы тут сидели, я понял, что смысла не существует, потому как он заключен в самом себе, и лишь в поиске смысла и есть смысл.». «Возможно, я глуп, – отвечал мне Дьявол, – возможно, я строю иллюзии об осмысленности меня, но скажи мне, Воплощение Несуразицы Мира Сего, понял бы ты, что смысл есть поиск смысла, если бы не я?». «Ты источаешь яд, – заметил я, – пытаешься меня запутать и моими же доводами поколебать меня. Я не глуп, и нет мне смысла продолжать беседу. Прощай.»
- Хорошо посидели, а?
- Да, жаль у Него бумага заканчивается...
- Почаще бы так!
- Ну, может свидимся еще... До встречи!
- До свидания. Удачи!
Но это если включить воображение. А на самом деле, я – всего лишь Он.
