Dark Lordess
Гуру
Не знаю, что меня пробило на этот рассказ... Но чем больше я над ним думала, тем больше мне он нравился, и вот он записан... Жду критики ^_^
После двух дней почти беспрерывной скачки я ввалился в трактир, чтобы немного перекусить и наконец отдохнуть.
Правда, желающих сделать то же самое набралось немало - я еле нашёл себе место за большим столом из морёного дуба, где собралась порядочная компания. Один из сидевших рассказывал какую-то жуткую историю.
Как только мне принесли кружку пива, старик бородач, сидящий в самой середине, вдруг заявил:
- Это ещё что. Вот я вам сейчас расскажу одну историйку, так у вас до конца жизни будут мурашки по спине бегать. Помнится мне, лет сорок тому назад я жил пару дней в одной милой деревушке на юге страны. Она славилась мягким климатом, чрезвычайно целебным. Хотя что я говорю - славится и по сей день. И так случилось, что год назад я сильно занемог, долго карабкался и наконец, здоровый, но слабый, отправился в эту деревеньку на поправку. За пару лиг до деревни меня встретила какая-то девушка. Её силуэт был виден издали; она стояла недвижимо, устремив свой взгляд куда-то вдаль, но как только моя повозка приблизилась к ней, радостно встрепенулась и побежала навстречу; я даже подумал, что это моя хорошая знакомая. Но нет, я её не знал; как я не вглядывался в её лицо, моя память ничего мне не говорила, душа же шептала: не слушай её, уходи...
Бородач сделал паузу, отхлебнул пива, отёр рот и продолжил:
- Надо сказать, девушка была из прехорошеньких. Высокая, стройная, как осинка. У неё были длинные распущенные волосы, какие-то пепельные. Сама она была бледная-бледная, что твоя льдинка, все сосудики проглядывали, от неё даже как будто холодком веяло. А лицо у неё было удивительной красоты: красивый лоб, остренький носик, красные-красные губы и глаза, огромные, светящиеся. Это всё, что я помню о её глазах. Почему-то когда меня спрашивают о её глазах, я вспоминаю какую-нибудь деталь, иногда две-три. А! Помню ещё, они были очень лучистые. Я не мог смотреть ей прямо в глаза смотреть. Было на ней простое платье, палевое такое, из хорошей ткани - вестимо, была из зажиточной семьи. Только была она совсем босая.
Значит, подбегает она к моей повозке и говорит: "Прошу вас, спрячьте меня, ввезите в город". Я говорю: "Но почему же вы так не можете войти, барышня?" Я не имел ничего против, чтобы подвезти её, из чистого любопытства спросил. А она твердит: спрячьте да спрячьте, руки заламывает. Ну, я говорю ей: залезайте, она поблагодарила с жаром и спряталась в повозку.
Когда мы наконец приблизились к деревне, меня удивило, что на въезде стояло пять или шесть вооруженных дубинками людей. На мои вопросы, почему они с оружием, я получил весьма расплывчатые ответы. Вдруг один из них спросил меня, не видал ли я Айзин. Я спрашиваю: какая-такая Айзин, я тут вообще второй раз в жизни, а в первый раз был давным-давно. Мои стражи переглянулись, и один из них спросил, когда я был у них в первый раз и получил мой учтивый ответ. Они снова переглянулись, досадливо покачали головами, и всё тот же стражник спросил у меня про Айзин второй раз, предварительно описав её. Как вы догадались, он описал мою новую знакомую.
Я открыл было рот, чтобы сообщить о местонахождении девушки, но тут услышал за своей спиной тихий голос: "Прошу вас, не надо, смолчите". Сколько мольбы было в этих словах! Я сжалился и ответил: "Нет, я не видел такой". Меня пропустили в город без всяких проволочек, извинившись за расспросы. Обернувшись, я увидел, как разочарованно вытянулись лица стражи.
У гостиницы я сказал своей спутнице: "Я исполнил ваши просьбы. Вы в городе и теперь можете идти куда хотите". Но девушка схватила меня за руку и горячо взмолилась: "Нет. Прошу вас, нет. Позвольте мне остаться в вашей комнате до вечера." Я спросил: "Зачем же?". Она помялась, потупила взор и сказала: "Я всё вам объясню. Умоляю, выполните и эту мою просьбу! Она последняя, клянусь вам." Я пожалел девушку и, оставив её в повозке, пошёл в гостиницу заказать себе комнату.
Мне дали прекрасную комнатку на первом этаже; хозяин сам меня проводил туда. Когда я зашёл туда, я увидел мою девушку; она уже по-хозяйски сидела в кресле. Когда я вошёл в комнату, она бросилась ко мне, упала на колени и стала целовать мне руки, называя меня её благодетелем и горячо благодаря. Я был растроган до слёз, поднял с колен и сказал ей: "Дитя моё, я не знаю, что вынудило вас скрываться. Так или иначе, со мной вы в полной безопасности, и я буду защищать вас до последней капли крови. Даю вам честное слово." и поцеловал её в лоб. Девушка аж расплакалась и сказала: "Никто ещё не был так добр со мной. Я безмерно вам благодарна и когда-нибудь отдам вам долг." Потом она вернулась в кресло и, немного помявшись, попросила у меня чётки: "Нет ли у вас лишних чёток? Подарите их мне." Я исполнил её желание, она тихонько поблагодарила и начала их перебирать с тихим пощёлкиванием. Я разобрал вещи, спустился вниз перекусить, затем сел написать пару писем, а девушка всё смиренно сидела и щёлкала деревянными бусинками.
Под вечер, когда стемнело, ко мне в дверь постучали. Моя девушка вскочила и отбросила чётки в угол комнаты; я же встал и спросил: "Кто там?". И получил ответ: "Старейшина деревни желает с вами поговорить." Девушка переменилась в лице, прыгнула в открытое окно и была такова. Меня это немало удивило. Я подошёл к окну и выглянул, но беглянки и след простыл.
Бородач сделал паузу, обвёл глазами нас, слушателей, и продолжил:
- Я прошёл к двери и открыл её. Там стоял благообразный старичок. Он сказал: "Простите, что вынужден побеспокоить вас, но я обязан с вами поговорить." Я заметил, что в этом нет ничего страшного, провёл его к креслу, которое минуту назад занимала девушка, усадил его и сел сам в кресло напротив. Старичок помялся, помялся и спросил: "Вы слышали об Айзин?" Я ответил, что нет, и старичок поведал мне: "Айзин - дочь одного из богатых торговцев." И вдруг замолчал, стыдливо теребя бороду. Мне потребовалось несколько минут, чтобы уговорить его рассказать всё, что он знал, и старичок поведал мне следующую историю:
"Итак, Айзин родилась в хорошо обеспеченной семье. Она была пятым ребёнком. После неё в семье родилось ещё пять детей, но вдруг, когда Айзин было всего пять лет, они все поумирали один за другим. Все девять! Одна Айзин осталась в живых, поэтому родители с неё все пылинки смахивали. Ну, девочка и крутила ими как хотела.
А надо сказать, что она с детства была очень нелюдимая, пряталась ото всех. В школу не ходила, всех учителей доводила до слёз, однако была очень образованная - почему, не знал никто. Самоучка, вестимо. И ещё она была совершенно неуправляемая, слово ей поперёк нельзя было сказать. Как бес сидел в ней! А как в восемнадцать лет он влюбилась, так и вылез этот бес наружу. Сначала она хвостом крутила перед своим возлюбленным, а как поняла, что не интересует его, так просто осатанела. Со всеми разругалась, стала ходить чернее тучи. Но в один день появилась она на улице - так всем захотелось спрятаться, такой злой улыбкой было освещено её лицо. А она расхохоталась и ушла восвояси. Тот молодой человек, который так её очаровал, на следующий же день сгорал от любви к Айзин, но она в нём больше не нуждалась. Вдруг в один день он пропал. Его искали два дня и наконец нашли на опушке леса в трёх лигах отсюда, совершенно бесчувственного и завёрнутого в один плащ. Когда его принесли домой, он вдруг раскрыл глаза, ахнул и провалился в сон. Три дня он спал, а когда проснулся, то стал вести себя как маленький ребёнок: агукал, пускал пузыри, ничего не мог сам делать. Пожалуй, ему меньше всех досталось от Айзин."
Старичок сделал паузу, вздохнул. Вдруг он досадливо хлопнул себя по лбу и сказал: "Совсем забыл! Забыл упомянуть, сударь, что история эта, вернее, начало этой истории - двадцатилетней давности."
Меня это, как вы понимаете, ошеломило, особенно если учесть, что я видел Айзин в лицо. Но я ничем это не показал. Старейшина же продолжил:
"А было мне тогда сорок лет. Я был ещё хорош собой, богат, приятен. Не смотрите на меня так - неприятности состарили меня... В тот год я женился на богатой вдове, тридцати лет. Таким образом, разница в нашем возрасте была всего десять лет, но мы очень любили друг друга и живём по сей день душа в душу. В тот же год родился наш единственный ребёнок - мальчик, которого мы назвали Обри".
О, какой нежностью заблестели глаза отца, когда он назвал имя сына, какая ласка звучала в его голосе!
"Мальчик был настолько хорошеньким, что все приходили на него полюбоваться. Одна Айзин нас проигнорировала... Через месяц мы решили окрестить нашего сына. Осенним вечером мы с женой и Обри отправились в церковь; все люди из нашей деревни были приглашены. Священник раза три хотел начать обряд, то обязталелно в церковь забегал опоздавший, и мы откладывали церемонию.
Наконец пришли все желающие, и я велел начать обряд - уже в четвёртый раз. Не успел священник и рта раскрыть, как тяжёлая дверь раскрылась, как от сильнейшего порыва ветра, и в церковь вошла Айзин."
Бородач довольным взглядом обвёл нас. Мы все ахнули, глотнули пива и все обратились в слух.
Dark Lordess добавил [date]1072689222[/date]:
- Так вот, мой старичок аж вздрогнул и продолжил:
"Надо вам сказать, сударь, что Айзин с того самого дня ходила всегда в чёрном и с распущенными волосами. По ночам она уходила из деревни. И вообще, творилась иногда у нас какая-то бесовщина. Но все боялись к ней даже приблизиться, и Айзин, сознавая свою безнаказанность, творила что хотела.
Но вернёмся в церковь. Все оцепенели от ужаса, а эта ужасная женщина прошагала по ковру, подошла к нам и протянула руки. Моя жена покачала головой и прижала ребёнка к себе. Тут Айзин подняла голову и посмотрела ей в глаза, и, готов поклясться, под взглядом этой женщины моя жена сама отдала ей Обри! Айзин бережно взяла ребёнка, поводила длинными пальцами у него перед лицом, улыбнулась и что-то прошептала. Потом осторожно освободила ручку мальчика и взяла её в свою. Яркая вспышка - и младенец исчез! Айзин держала в своей руке руку взрослого юноши. Они закружились в каком-то безмолвном вальсе, и все наблюдали этот адский танец с невыразимым ужасом. С тех пор я ненавижу вальс... Через пару минут, однако, вспышка повторилась, и на руках у Айзин снова лежал крошечный Обри. Ничто не напоминало о дьявольском вальсе, кроме слегка сбитых волос Айзин. Она рассмеялась, пригладила их одной рукой и сказала нашему сыну: "Маленький проказник. Ты мне понравился. Запомни же имя Айзин." И, поцеловав Обри в лоб, она вернула ребёнка моей супруге со словами: "Лучше не крестите его. Вы потом очень пожалеете." И резким шагом вышла из церкви.
Первым очнулся священник. Он горячо убеждал нас, что Айзин - ведьма и лишь крещением мы оградим нашего сына от неё. Мы, поколебавшись, согласились, и Обри тут же окрестили.
Айзин же куда-то исчезла, чем принесла немало горя своим родителям. Они и без того сострались от выходок дочки, а исчезновение Айзин и вовсе их сломило. Но каким-то чудом они вынесли эту потерю.
Через десять лет Айзин вернулась.
Я в тот день сидел на скамейке в парке и наблюдал за Обри, игравшим неподалёку. Вдруг я заметил, что из рощи выходит Айзин. Удивительно, но года не состарили её. Скорее наоброт, она выглядела свежей и прекрасной, как никогда. Вообще, у неё были светлые волосы, а тогда они были угольно-чёрные. На ней было платье из её любимого чёрного бархата. Она была удивительно красива, но то была настолько злая красота, что она почти лишила меня чувств.
И она манила моего сына к себе. она звала его: "Иди ко мне, Обри!"
Я, не помня себя от ужаса, закричал: "Обри! Скорее сюда!"
Мой сын подбежал ко мне, и я прижал его к себе и сказал: "Ты виишь ту ужасную женщину в чёрном? Никогда не подходи к ней!" - "Какую, папа?" - спросил Обри. - "Я не вижу никаких женщин в чёрном." - "Как! Ты разве не слышал, как она тебя звала?" - изумился я. - "Нет, папа". Я посмотрил на Айзин; её лицо перекосила злая гримаса, и она скрылась в роще.
Со временем я убедился, что Айзин просто не существует для Обри, и успокоился. Сочтя это защитой Бога, я возблагодарил небеса, что окрестил сына.
В одиннадцать мы отправили сына учиться, и в семнадцать Обри вернулся. Вскоре он горячо влюбился в дочь книготорговца средней руки по имени Иоланта. Несмотря на то, что её семья была не очень богата, они были довольно уважаемы. Иоланта была очень красива, добра, весела, постояно возилась со своими двумя младшими сёстрами; все её очень любили. Она благоволила к Обри и, похоже, тоже была в него влюблена. Нам, мне и моей жене, очень нравилась девушка, и мы поощряли их отношения. Наконец, в один день Обри пришёл к нам с Иолантой и попросил разрешения им обручиться. Разумеется, мы его дали, и наш сын в полном восторге прижал к себе любимую.
На следующий вечер мы дали бал в честь помоловки, которая должна была состояться через три дня. Обри ходил весёлый и радостный, беспрестанно шутил и летал по залу. Надо сказать, что на бал были приглашены родители Айзин; Обри, увидев, что они грустны, порхнул к ним, сотавив на минутку свою прелестную подругу, и спросил: "Почему вы так несчастны? Я полагаю, вы должны радоваться; у вас есть красавица дочь; почему она не пришла? Она быа бы одной из ярчайших звёздочек в созведии чаровниц, которое собралось тут." Отец Айзин оценил комплимент, грустно улыбнулся и сказал: "Спасибо за похвалу нашей дочери. Она очень самовольна и не захотела прийти. Пожалуй, это её единственная плохая черта." - "А как её зовут?" - поинтересовался Обри. "Айзин," - ответила мать.
"Айзин!" - повторил Обри. - "Какое красивое имя!" Весь вечерь он беспрестанно повторял это имя. Я готов поклясться, сударь, что он пробормотал: "Айзин. Это имя даже красивее, чем Иоланта!" Это меня очень удивило; для Обри не существовало ничего прекраснее его наречённой, и даже её имя было совершенством в глазах моего сына.
Вечером же произошла совершенно жуткая история. Я не скажу вам, сударь, откуда я её знаю, и не спрашивайте, но она правдива от начала до конца. И, к сожалению моему, я узнал её совсем недавно... Ночью, когда гости уже расходились, во двор вошла Айзин. Обри в этот момент любезничал со своей наречённой, и в тот момент, когда ведьма появилась во дворе, он неосмотрительно громко воскликнул: "Ты прекранее всех, любовь моя!"
Dark Lordess добавил [date]1072689578[/date]:
Айзин побледнела. Она и без того была белее белого, а тут её лицо стало почти прозрачным. Чёрные волосы встали дыбом - честное слово, сударь, это-то я видел своими глазами! - рот безобразно раскрылся, глаза загорелись дьявольским огнём; она воздела руки к небу и исчезла. Этого почти никто не заметил. Обри пошёл проводить Иоланту, а я вернулся в дом.
Надо сказать, что мы взяли в услужение двух молодых девушек, к тому дню они служили у нас чуть больше месяца; одна из них была очень несчастна в любви. Вечером, когда она убиралась после бала, к ней подошёл лакей и сказал, что её требует какая-то леди. "Меня?" - изумилась горничная. - "Именно вас". Служанка, пожав плечами, бросила уборку и вышла на улицу.
Там стоял большой красивый экипаж; дверь открылась, и горничная влезла внутрь; тут же дверца захлопнулась, и экипаж тронулся. Девушка испугалась, но вдруг увидела чёрную фигуру в углу экипажа, и ей стал очень покойно. На фигуре было чёрное платье; лицо скрывала глухая вуаль, волосы - широкополая шляпа. Владелица кареты заговорила с ней ласковым голосом: "Садись, бедное дитя, и не бойся. Я пришла, чтобы помочь тебе. Я - богиня любви." - "Но почему ты вся в чёрном? Богиня любви одета в прекрасные белые оджеды." - "Потому что та богиня пробуждает в душах чувство, а я богиня тайной, всепожирающей страсти. И я в миллион раз сильнее той, хоть она мне и родная сестра. Я знаю, дитя, ты несчастлива в любви; я могу тебя осчастливить навсегда. Но за это придётся заплатить. Ты согласна?" - "Да, да!" - закричала бедная служанка. И фигура привлекла её к себе, и стала ласкать, целовать, играть её волосами. Эта вакнахалия продолжалась минут десять, после чего фигура оттолкнула девушку от себя и спросила, понравилось ли ей. "Это было волшебно!" - закричала бедная служанка. - "О, как бы я хотела, чтобы это продолжалось вечно!" - "Это в моих силах." - "Что я должна сделать?!" - "Ничего особенного. Возьми вот этот кулон, прокрадись в комнату своего молодого господина Обри и замени его крестик на вот это. После этого возьми вторую служанку и возвращайся." Несчастная девушка попалась в ловушку дьявола и исполнила всё в точности. Она отдала крестик Обри фигуре, и та, готов поклясться, его проглотила. Затем она начала ласкать обеих девушек, а когда обе разомлели от ласок, свела их. И служанки совершенно потеряли голову от страсти. В тот же вечер они вместе сбежали и теперь, говорят, живут на содержании у какого-то господина на востоке."
Старейшина вздохнул и спросил, хочу ли я услышать продолжение его рассказа. Я горячо уверил его, что хочу, и старик продолжил:
"Следующим утром к нам в дом пришла страшная новость: Иоланта больна страшной, непонятной болезнью. Обри помчался в дом к возлюбленной; Иоланта металась по кровати, и лицо у неё было землисто-серое, а глаза налиты кровью; на лбу у неё был чёрный поцелуй. Отец девушки рассказал, что ночью проснулся от громкого вскрика дочери; он тут же бросился в комнату Иоланты, но не нашёл злодея.
Обри сидел у кровати любимой и держал её за руку до самой кончины. Она умерла в жуткой агонии.
После смерти Иоланты Обри решил уйти в армию, тем более что на юге страны зрел, как вы знаете, военный конфликт."
"Я сам в нём участвовал," - перебил рассказчика я.
"Тем лучше. Мы не стали отговаривать Обри, понимая, как ему тяжело. Тяжело было и нам, мы с женой очень постарели, наблюдая страдания сына. Мы провожали добровольцев от нашей деревни поздно вечером, и я случайно увидел на небе чёрную тень, парившую прямо над отрядом и неотступно следовавшую за ним.
Меньше чем через год, за неделю до дня рождения Обри, в нашу дверь кто-то постучал. Я открыл; это был отставной капрал. Конфликт уже кончился - как вы знаете, в нашу пользу. Капрал сказал, что привёз нам сына. Мы с женой выбежали под дождь, к телеге. Там лежал Обри, очень бледный, но живой. Мы перенесли его в дом и уложили в кровать. Радость наша не знала границ. Мы накормили капрала и попросили рассказать о военных подвигах сына.
"Что тут рассказывать!" - сказал он. - "Ваш Обри всё время совался в самые опасные переделки и выходил из них без царапинки. Но вот в последнем сражении его серьёзно ранило. Мы вообще боялись, что он не выкорабкается... Так вот, произошёл странный такой случай. Когда мы собирали раненых, я вдруг увидел бегущую по полю девушку с чёрными волосами в чёрном одеянии. Она подбежала к вашему Обри, упала на колени и зарыдала: "Что же я наделала! Я не хотела! Нет! Не хотела, не хотела! Нет! Не умирай, прошу, умоляю, не умирай, ты мне так нужен!". Потом она бережно взяла голову юноши, положила к себе на колени и, тихо приговаривая: "Сейчас всё будет хорошо, всё будет хорошо" обнажила грудь и дала вашему сыну, и он пил из неё, как маленький ребёнок. Потом девушка снова оделась и подозвала меня.
"Могу ли я быть вам чем-нибудь полезен?" - учтиво спросил я.
"О да!" - воскликнула она. - "Пожалуйста, позаботьтесь об этом юноше. Отвезите его домой. умоляю вас." И объяснила, где вы живёте.
"Слово капрала, что я выполню вашу просьбу," - ответил я. Она горячо меня поблагодарила. Стоило мне моргнуть, как и след её простыл."
Мы с женой сидели, подавленные. Если Айзин решила погубить нашего сына, лучшего способа и придумать нельзя было. Накормить Обри своим молоком!..
Добряк капрал превратно объяснил наше горе. Он сказал: "Не беспокойтесь, ваш сын скоро выздоровеет. Он пошёл на поправку, и, несмотря на всю серьёзность его раны, он скоро будет в строю."
И правда, через месяц Обри уже был здоров. Но что-то в нём поменялось, неуловимо поменялось, и я был уверен, что от ведьминого молока. Красавицы, влюблённые в него, осаждали его денно и нощно, но они не интересовали моего сына. Кстати, он совершенно забыл Иоланту. Когда при нём упоминали погибшую девушку, он непременно спрашивал, кто это, а если ему рассказывали про неё, рассказ тут же вылетал у него из головы. Вместе с тем Обри стал задумчиво-рассеянным, начал писать стихи и много времени проводил один в самых живописных уголках. Я, терзаясь сомнениями, пытался выведать у него имя возлюбленной, но Обри отмалчивался.
А надо сказать, что у нас с сыном всегда были очень доверительные отношения, и я ими гордился и очень дорожил. Молчание Обри я приравнивал к предательству, и в один день просто не выдержал. Я схватил сына за шиворот и прорычал: "Имя! Скажи мне её имя!". Обри только и смог пискнуть: "Нет." Тут я услышал возглас ужаса; то была моя супруга. Она закрыла лицо руками и убежала в нашу комнату. Я отпустил Обри, и он тоже сбежал от меня. Я почувствовал себя дико виноватым и устремился за ним; он заперся в своей комнате, и я скулил под дверью: "Прости меня, сынок, прости". Из-за двери Обри ответил мне мягко и ласково: "И ты прости меня, папа. Я безмерно люблю тебя и уважаю, но имя моей любимой я тебе не скажу. Прости."
В то же воскресенье Обри захотел пойти с нами в церковь.
Мы сели, как обычно, в первом ряду. Месса прошла на удивление спокойно, но только мы все стали на колени, как загрохотал гром, двери снова растворились, и в залу ворвалась Айзин.
Глаза её метали молнии, длинные волосы развевались по ветру. Когда она шла по проходу, иконы падали со стен и разбивались, а витражи с изображениями святых вылетали.
"Айзин!" - радостно закричал Обри, вскочил с колен и бросился к девушке. Он буквально влетел в её объятия, и они поцеловались. Потом ведьма прижала его голову к груди и ласково погладила его по макушке, а Обри от удовольствия аж зажмурился, как котёнок. Тут Айзин свободной рукой достала из складок платья кинжал, вонзила его в руку Обри, а затем в свою! Всё это произошло с молниеносной скоростью, так что мы всенаходились в каком-то оцепенении. Потом все бросились их разнимать, но Айзин успела выжать из своей раны несколько капелек крови, и они попали в рану Обри до того, как её оттащили.
"Ведьма!" - обратился к ней священник. - "Ты отреклась от господа нашего, и не видать тебе райских кущ, подруга дьявола! Погибни же!"
И он трижды осенил её крестным знамением. Айзин визжала, корячилась и выла, но её крепко держали. Обри тоже держали, а он кричал "Нет! Нет!!!" и пытался выбраться.
"А сейчас," - торжественно возвестил служитель бога, - "мы окропим тебя святой водой."
"Нет!" - закричала Айзин. - "Отпустите меня! Клянусь, я тут же уйду из деревни! Слово ведьмы! Я тут же брошусь бежать отсюда и не остановлюсь, пока не покину деревни!"
"Дайте ей шанс," - попросил я, перехватив умоляющий взгляд сына.
"Ну хорошо," - решил священник и дал людям знак, чтобы они отпустили Айзин. Её волосы побелели, а чёрные роскошные одежды стали простым белым крестьянским платьем.
"Я уйду," - возвестила она. - "Но в теле моего возлюбленного смешались моя кровь и моё молоко, и никто не остановит меня!"
И с громким возгласом выбежала из церкви.
Придя домой, я понял, как сглупил: ведьма поклялась уйти, но не клялась не возвращаться! С тех пор я живу в вечном страхе. "
Старичок снова вздохнул и закончил: "Вот, сударь, и всё. Месяц назад она была изгнана и пока не вернулась."
"А что же ваш сын?"
"Он ничуть не поменялся. Всё так же пишет стихи, проводит много времени наедине с самим собой и всё время загадочно улыбается."
Dark Lordess добавил [date]1072692199[/date]:
Тут пробили часы, стоящие в коридоре, и старичок засобирался домой: "Уже поздно, сударь. Мне пора. Что у нас завтра? Суббота? Тогда я приглашаю вас на обед в два часа."
Я поблагодарил моего нового друга, заверил, что приду и проводил его до дверей. Как только старшйшина ушёл, я бросился к чёткам, которые закатились под кровать. Крестик был оторван, а все бусинки были покрыты либо хаяльными словами, либо какими-то странными символами. Я в досаде открыл окно, чтобы выбросить испорченные чётки, но вдруг услышал голос моей девушки: "Ты пришёл."
Ей ответил другой голос, приятный и мягкий: "Да, любовь моя. Я столько тебя ждал..." - "Я тоже очень скучала." - "Когда же ты вернёшься?" - "Я уже вернулась, чтобы быть навеки твоей." - "О, любовь моя..." - "В это же воскресенье мы обвенчаемся и отныне будем вместе. А теперь иди, прошу тебя, иди. Я должна отправиться к моей матери за благословлением."
Я тут же метнулся обратно в комнату. Почему ведьма выбрала моё окно для свидания с Обри - а это, несомненно, был он? Очень странно. В недоумении я лёг спать.
На следующий день я, как и обещал, отправился в дом старейшины на обед. Меня встретил сам хозяин и его супруга; они провели меня в столовую.
Их сын сидел за столом, но, когда я зашёл, он тут же бросился ко мне, провёл к моему месту и пододвинул стул. Я невольно залюбовался юношей, насколько он был красив.
Непослушные русые волосылежали на голове красивым орнаментом, и озорная чёлка спадала на лоб.Взгляд мечтательных голубых глаз под длинными пушистыми ресницами был устремлён куда-то вдаль. Острый нос был украшен несколькими веснушками. В лице Обри было что-то мягкое и женоподобно, но это придавало юноше особый шарм. Он был довольно высок и плечист, в нём угадывалась физическая сила.
За обедом мы очень мило побеседовали. Обри был очень вежлив и обходителен; он сразу мне полюбился. А с какой любовью на него смотрела мать!
Когда обед закончился, Обри улыбнулся и сказал: "Отец, ты долго выспрашивал у меня имя любимой. Так вот, завтра, на вечерней мессе, я представлю тебе её."
Эта новость нас всех ошеломила, а Обри встал, улыбнулся и ушёл.
Старейшина схватил меня за руку.
"Умоляю, сударь, сходите завтра со мной в церковь. Я очень боюсь, и не только за себя. Умоляю." Я согласился, и мой друг успокоился.
Бородач отхлебнул ещё немного пива и продолжил:
- Не буду вас утомлять рассказами о том, что я делал в течение остатка субботы и воскресенья. Вечером я встретился с семьёй старейшины у церкви, и мы сели в первом ряду.
Месса прошла спокойно, но за пару минут до её завершения Обри встал и вышел из церкви. Как только священник замолчал, дверь отворилась, и вошёл юноша. За руку он вёл девушку в белом подвенечном платье. Лицо скрывала кисейная вуаль; за ней тянулась длинная фата.
Обри торжественно подвёл девушку к нам и сказал: "Отец, это моя любимая. Я хочу обвенчаться с ней, и немедленно."
Старик дрожащими руками приподнял кисею, и вмиг побледнел и упал на скамью. Невеста сама подняла вуаль, и все увидели лицо Айзин.
Не надо говорить, в какой ужас пришли все прихожане.
"Вот мы и встретились," - сказала мне Айзин. - "И сейчас я буду отдавать тебе долги. Ты провёз меня - за это я дарую тебе жизнь. Ты укрыл меня от стражников - за это я дарую жизнь родителям моего Обри. Ты спрятал меня в своей комнате - за это ты будешь присутствовать на моём венчании."
Тут же грянул гром, и после вспышки мы увидели церковь, полную мертвецов; само здание превратилось в развалины. На Обри был чёрный костюм; платье Айзин же стало чёрным, как ночь, фата её оказалась вся в крови, а розы в руках почернели. За алтарём стояла ведьма, ведьма в классическом обличьи: остроконечная шляпа, крючковатый нос с бородавками, седые космы, чёрная мантия. Под дикие, неживые звуки полуразвалившегося органа Обри и Айзин подошли к алтарю.
- Обри! - завизжала старая ведьма. - Ты берёшь в жёны мою дочь и ученицу, одну из сильнейших ведьм, прекраснейшую Айзин! Ты знаешь, что тебя ждёт, если ты нас предашь?! Что ты должен следовать за своей супругой на костёр и в ад?! Что ты должен будешь сопровождать её и ваших дочерей на шабаш?! Что ты отрекаешься от всех людей на свете?!
- Знаю, - смело ответил юноша.
- Ты берёшь её в жёны?!
- Да!
- А ты, Айзин?! - обратилась к девушке ведьма. - Не боишься ли ты, что последуешь на костёр за теми ведьмами, что женились на людях и которые предали их?!
- Не боюсь!
- Значит, ты берёшь его мужья?!
- О да!
- Замечательно! Теперь, дети мои, - поцелуй смерти! - радостно вскричала ведьма и протянула Обри и Айзин по кинжалу. Оба разрезали себе губы и поцеловались.
- Теперь вы вместе на века вечные!!! - вскричала старая ведьма и обратилась в стаю ворон, которые взметнулись к потолку и улетели через дыру в крыше.
Распахнулась дверь, и в церковь въехала телега, запряжённая восьмёркой чёрных лошадей. На телеге стояли два богато изукрашеных гроба; новобрачные легли туда, крышки закрылись, и лошади тронулись. Стена перед ними как будто разъехалась и пропустила их.
Тут же церковь опять стала прекрасной, как раньше, а все люди ожили. Одни мы сидели на скамье, не в силах пошевелиться от пережитого ужаса.
Весь следующий день мы искали злополучную телегу; в деревне севернее один крестьянин нам сообщил, что такая телега прозжала, но никто не знает, куда она поехала, ибо все попрятались по домам, думая, что это едет сама смерть.
От пережитой трагедии сарейшина и его супруга заболели и вскореумерли; я ухаживал за ними до самого их последнего вздоха. Похоронив друзей, я намеревался в тот же вечер уехать; когда я уже начал собирать вещи, в дверь моей комнаты постучали.
"Войдите!" - сказал я.
В мою комнату вошли, рука об руку, Обри и Айзин.
"надеюсь, мы вам не очень помешали," - молвила девушка. - "Мы отнимем у вас всего пару минут. Сударь, спасибо вам. Мы с мужем очень счастливы, а если бы не вы, мы не смогли бы восоединиться. Но сейчас у нас всё замечательно, и скоро родится наша первая дочь. На днях я вспомнила, что у меня есть ещё один долг перед вами, и мы с Обри устремились сюда, чтобы я могла его отдать."
"Что это за долг?"
"Чётки, сударь. Вы подарили мне чётки. А я... Пожалуй, я исполню одно ваше желание. но лишь одно. Чего вы хотите?"
"Ничего," - ответил я после раздумий. - "Я уже стар, и всё было в моей жизни. Сейчас мне ничего не нужно." - "Хорошо. Тогда вы можете воспользоваться вашим желанием в любой миг. Вам стоит только чего-то очень страстно захотеть." После этого она поцеловала меня в лоб, и они с Обри покинули меня. Больше я их не видел.
- Ну и историйка, - присвистнул кто-то.
- Но это ещё не всё! - поднял вверх руку бородач. - Когда она меня поцеловала, часы били девять. Теперь каждый вечер после девяти у меня жуткие мигрени...
Тут большие часы в углу таверны пробили девять.
- О чёрт! - вскричал старик, хватаясь за голову. - Снова! Снова! Нет! Я больше не могу терпеть! Я хочу умереть, только не терпеть эту боль! Как же я хочу умереть!!!
И в следующую же секунду он упал. Все бросились к нему, но старик был мёртв.
Я не без содрогания подумал, что ведьма отдала свой четвёртый долг.
После двух дней почти беспрерывной скачки я ввалился в трактир, чтобы немного перекусить и наконец отдохнуть.
Правда, желающих сделать то же самое набралось немало - я еле нашёл себе место за большим столом из морёного дуба, где собралась порядочная компания. Один из сидевших рассказывал какую-то жуткую историю.
Как только мне принесли кружку пива, старик бородач, сидящий в самой середине, вдруг заявил:
- Это ещё что. Вот я вам сейчас расскажу одну историйку, так у вас до конца жизни будут мурашки по спине бегать. Помнится мне, лет сорок тому назад я жил пару дней в одной милой деревушке на юге страны. Она славилась мягким климатом, чрезвычайно целебным. Хотя что я говорю - славится и по сей день. И так случилось, что год назад я сильно занемог, долго карабкался и наконец, здоровый, но слабый, отправился в эту деревеньку на поправку. За пару лиг до деревни меня встретила какая-то девушка. Её силуэт был виден издали; она стояла недвижимо, устремив свой взгляд куда-то вдаль, но как только моя повозка приблизилась к ней, радостно встрепенулась и побежала навстречу; я даже подумал, что это моя хорошая знакомая. Но нет, я её не знал; как я не вглядывался в её лицо, моя память ничего мне не говорила, душа же шептала: не слушай её, уходи...
Бородач сделал паузу, отхлебнул пива, отёр рот и продолжил:
- Надо сказать, девушка была из прехорошеньких. Высокая, стройная, как осинка. У неё были длинные распущенные волосы, какие-то пепельные. Сама она была бледная-бледная, что твоя льдинка, все сосудики проглядывали, от неё даже как будто холодком веяло. А лицо у неё было удивительной красоты: красивый лоб, остренький носик, красные-красные губы и глаза, огромные, светящиеся. Это всё, что я помню о её глазах. Почему-то когда меня спрашивают о её глазах, я вспоминаю какую-нибудь деталь, иногда две-три. А! Помню ещё, они были очень лучистые. Я не мог смотреть ей прямо в глаза смотреть. Было на ней простое платье, палевое такое, из хорошей ткани - вестимо, была из зажиточной семьи. Только была она совсем босая.
Значит, подбегает она к моей повозке и говорит: "Прошу вас, спрячьте меня, ввезите в город". Я говорю: "Но почему же вы так не можете войти, барышня?" Я не имел ничего против, чтобы подвезти её, из чистого любопытства спросил. А она твердит: спрячьте да спрячьте, руки заламывает. Ну, я говорю ей: залезайте, она поблагодарила с жаром и спряталась в повозку.
Когда мы наконец приблизились к деревне, меня удивило, что на въезде стояло пять или шесть вооруженных дубинками людей. На мои вопросы, почему они с оружием, я получил весьма расплывчатые ответы. Вдруг один из них спросил меня, не видал ли я Айзин. Я спрашиваю: какая-такая Айзин, я тут вообще второй раз в жизни, а в первый раз был давным-давно. Мои стражи переглянулись, и один из них спросил, когда я был у них в первый раз и получил мой учтивый ответ. Они снова переглянулись, досадливо покачали головами, и всё тот же стражник спросил у меня про Айзин второй раз, предварительно описав её. Как вы догадались, он описал мою новую знакомую.
Я открыл было рот, чтобы сообщить о местонахождении девушки, но тут услышал за своей спиной тихий голос: "Прошу вас, не надо, смолчите". Сколько мольбы было в этих словах! Я сжалился и ответил: "Нет, я не видел такой". Меня пропустили в город без всяких проволочек, извинившись за расспросы. Обернувшись, я увидел, как разочарованно вытянулись лица стражи.
У гостиницы я сказал своей спутнице: "Я исполнил ваши просьбы. Вы в городе и теперь можете идти куда хотите". Но девушка схватила меня за руку и горячо взмолилась: "Нет. Прошу вас, нет. Позвольте мне остаться в вашей комнате до вечера." Я спросил: "Зачем же?". Она помялась, потупила взор и сказала: "Я всё вам объясню. Умоляю, выполните и эту мою просьбу! Она последняя, клянусь вам." Я пожалел девушку и, оставив её в повозке, пошёл в гостиницу заказать себе комнату.
Мне дали прекрасную комнатку на первом этаже; хозяин сам меня проводил туда. Когда я зашёл туда, я увидел мою девушку; она уже по-хозяйски сидела в кресле. Когда я вошёл в комнату, она бросилась ко мне, упала на колени и стала целовать мне руки, называя меня её благодетелем и горячо благодаря. Я был растроган до слёз, поднял с колен и сказал ей: "Дитя моё, я не знаю, что вынудило вас скрываться. Так или иначе, со мной вы в полной безопасности, и я буду защищать вас до последней капли крови. Даю вам честное слово." и поцеловал её в лоб. Девушка аж расплакалась и сказала: "Никто ещё не был так добр со мной. Я безмерно вам благодарна и когда-нибудь отдам вам долг." Потом она вернулась в кресло и, немного помявшись, попросила у меня чётки: "Нет ли у вас лишних чёток? Подарите их мне." Я исполнил её желание, она тихонько поблагодарила и начала их перебирать с тихим пощёлкиванием. Я разобрал вещи, спустился вниз перекусить, затем сел написать пару писем, а девушка всё смиренно сидела и щёлкала деревянными бусинками.
Под вечер, когда стемнело, ко мне в дверь постучали. Моя девушка вскочила и отбросила чётки в угол комнаты; я же встал и спросил: "Кто там?". И получил ответ: "Старейшина деревни желает с вами поговорить." Девушка переменилась в лице, прыгнула в открытое окно и была такова. Меня это немало удивило. Я подошёл к окну и выглянул, но беглянки и след простыл.
Бородач сделал паузу, обвёл глазами нас, слушателей, и продолжил:
- Я прошёл к двери и открыл её. Там стоял благообразный старичок. Он сказал: "Простите, что вынужден побеспокоить вас, но я обязан с вами поговорить." Я заметил, что в этом нет ничего страшного, провёл его к креслу, которое минуту назад занимала девушка, усадил его и сел сам в кресло напротив. Старичок помялся, помялся и спросил: "Вы слышали об Айзин?" Я ответил, что нет, и старичок поведал мне: "Айзин - дочь одного из богатых торговцев." И вдруг замолчал, стыдливо теребя бороду. Мне потребовалось несколько минут, чтобы уговорить его рассказать всё, что он знал, и старичок поведал мне следующую историю:
"Итак, Айзин родилась в хорошо обеспеченной семье. Она была пятым ребёнком. После неё в семье родилось ещё пять детей, но вдруг, когда Айзин было всего пять лет, они все поумирали один за другим. Все девять! Одна Айзин осталась в живых, поэтому родители с неё все пылинки смахивали. Ну, девочка и крутила ими как хотела.
А надо сказать, что она с детства была очень нелюдимая, пряталась ото всех. В школу не ходила, всех учителей доводила до слёз, однако была очень образованная - почему, не знал никто. Самоучка, вестимо. И ещё она была совершенно неуправляемая, слово ей поперёк нельзя было сказать. Как бес сидел в ней! А как в восемнадцать лет он влюбилась, так и вылез этот бес наружу. Сначала она хвостом крутила перед своим возлюбленным, а как поняла, что не интересует его, так просто осатанела. Со всеми разругалась, стала ходить чернее тучи. Но в один день появилась она на улице - так всем захотелось спрятаться, такой злой улыбкой было освещено её лицо. А она расхохоталась и ушла восвояси. Тот молодой человек, который так её очаровал, на следующий же день сгорал от любви к Айзин, но она в нём больше не нуждалась. Вдруг в один день он пропал. Его искали два дня и наконец нашли на опушке леса в трёх лигах отсюда, совершенно бесчувственного и завёрнутого в один плащ. Когда его принесли домой, он вдруг раскрыл глаза, ахнул и провалился в сон. Три дня он спал, а когда проснулся, то стал вести себя как маленький ребёнок: агукал, пускал пузыри, ничего не мог сам делать. Пожалуй, ему меньше всех досталось от Айзин."
Старичок сделал паузу, вздохнул. Вдруг он досадливо хлопнул себя по лбу и сказал: "Совсем забыл! Забыл упомянуть, сударь, что история эта, вернее, начало этой истории - двадцатилетней давности."
Меня это, как вы понимаете, ошеломило, особенно если учесть, что я видел Айзин в лицо. Но я ничем это не показал. Старейшина же продолжил:
"А было мне тогда сорок лет. Я был ещё хорош собой, богат, приятен. Не смотрите на меня так - неприятности состарили меня... В тот год я женился на богатой вдове, тридцати лет. Таким образом, разница в нашем возрасте была всего десять лет, но мы очень любили друг друга и живём по сей день душа в душу. В тот же год родился наш единственный ребёнок - мальчик, которого мы назвали Обри".
О, какой нежностью заблестели глаза отца, когда он назвал имя сына, какая ласка звучала в его голосе!
"Мальчик был настолько хорошеньким, что все приходили на него полюбоваться. Одна Айзин нас проигнорировала... Через месяц мы решили окрестить нашего сына. Осенним вечером мы с женой и Обри отправились в церковь; все люди из нашей деревни были приглашены. Священник раза три хотел начать обряд, то обязталелно в церковь забегал опоздавший, и мы откладывали церемонию.
Наконец пришли все желающие, и я велел начать обряд - уже в четвёртый раз. Не успел священник и рта раскрыть, как тяжёлая дверь раскрылась, как от сильнейшего порыва ветра, и в церковь вошла Айзин."
Бородач довольным взглядом обвёл нас. Мы все ахнули, глотнули пива и все обратились в слух.
Dark Lordess добавил [date]1072689222[/date]:
- Так вот, мой старичок аж вздрогнул и продолжил:
"Надо вам сказать, сударь, что Айзин с того самого дня ходила всегда в чёрном и с распущенными волосами. По ночам она уходила из деревни. И вообще, творилась иногда у нас какая-то бесовщина. Но все боялись к ней даже приблизиться, и Айзин, сознавая свою безнаказанность, творила что хотела.
Но вернёмся в церковь. Все оцепенели от ужаса, а эта ужасная женщина прошагала по ковру, подошла к нам и протянула руки. Моя жена покачала головой и прижала ребёнка к себе. Тут Айзин подняла голову и посмотрела ей в глаза, и, готов поклясться, под взглядом этой женщины моя жена сама отдала ей Обри! Айзин бережно взяла ребёнка, поводила длинными пальцами у него перед лицом, улыбнулась и что-то прошептала. Потом осторожно освободила ручку мальчика и взяла её в свою. Яркая вспышка - и младенец исчез! Айзин держала в своей руке руку взрослого юноши. Они закружились в каком-то безмолвном вальсе, и все наблюдали этот адский танец с невыразимым ужасом. С тех пор я ненавижу вальс... Через пару минут, однако, вспышка повторилась, и на руках у Айзин снова лежал крошечный Обри. Ничто не напоминало о дьявольском вальсе, кроме слегка сбитых волос Айзин. Она рассмеялась, пригладила их одной рукой и сказала нашему сыну: "Маленький проказник. Ты мне понравился. Запомни же имя Айзин." И, поцеловав Обри в лоб, она вернула ребёнка моей супруге со словами: "Лучше не крестите его. Вы потом очень пожалеете." И резким шагом вышла из церкви.
Первым очнулся священник. Он горячо убеждал нас, что Айзин - ведьма и лишь крещением мы оградим нашего сына от неё. Мы, поколебавшись, согласились, и Обри тут же окрестили.
Айзин же куда-то исчезла, чем принесла немало горя своим родителям. Они и без того сострались от выходок дочки, а исчезновение Айзин и вовсе их сломило. Но каким-то чудом они вынесли эту потерю.
Через десять лет Айзин вернулась.
Я в тот день сидел на скамейке в парке и наблюдал за Обри, игравшим неподалёку. Вдруг я заметил, что из рощи выходит Айзин. Удивительно, но года не состарили её. Скорее наоброт, она выглядела свежей и прекрасной, как никогда. Вообще, у неё были светлые волосы, а тогда они были угольно-чёрные. На ней было платье из её любимого чёрного бархата. Она была удивительно красива, но то была настолько злая красота, что она почти лишила меня чувств.
И она манила моего сына к себе. она звала его: "Иди ко мне, Обри!"
Я, не помня себя от ужаса, закричал: "Обри! Скорее сюда!"
Мой сын подбежал ко мне, и я прижал его к себе и сказал: "Ты виишь ту ужасную женщину в чёрном? Никогда не подходи к ней!" - "Какую, папа?" - спросил Обри. - "Я не вижу никаких женщин в чёрном." - "Как! Ты разве не слышал, как она тебя звала?" - изумился я. - "Нет, папа". Я посмотрил на Айзин; её лицо перекосила злая гримаса, и она скрылась в роще.
Со временем я убедился, что Айзин просто не существует для Обри, и успокоился. Сочтя это защитой Бога, я возблагодарил небеса, что окрестил сына.
В одиннадцать мы отправили сына учиться, и в семнадцать Обри вернулся. Вскоре он горячо влюбился в дочь книготорговца средней руки по имени Иоланта. Несмотря на то, что её семья была не очень богата, они были довольно уважаемы. Иоланта была очень красива, добра, весела, постояно возилась со своими двумя младшими сёстрами; все её очень любили. Она благоволила к Обри и, похоже, тоже была в него влюблена. Нам, мне и моей жене, очень нравилась девушка, и мы поощряли их отношения. Наконец, в один день Обри пришёл к нам с Иолантой и попросил разрешения им обручиться. Разумеется, мы его дали, и наш сын в полном восторге прижал к себе любимую.
На следующий вечер мы дали бал в честь помоловки, которая должна была состояться через три дня. Обри ходил весёлый и радостный, беспрестанно шутил и летал по залу. Надо сказать, что на бал были приглашены родители Айзин; Обри, увидев, что они грустны, порхнул к ним, сотавив на минутку свою прелестную подругу, и спросил: "Почему вы так несчастны? Я полагаю, вы должны радоваться; у вас есть красавица дочь; почему она не пришла? Она быа бы одной из ярчайших звёздочек в созведии чаровниц, которое собралось тут." Отец Айзин оценил комплимент, грустно улыбнулся и сказал: "Спасибо за похвалу нашей дочери. Она очень самовольна и не захотела прийти. Пожалуй, это её единственная плохая черта." - "А как её зовут?" - поинтересовался Обри. "Айзин," - ответила мать.
"Айзин!" - повторил Обри. - "Какое красивое имя!" Весь вечерь он беспрестанно повторял это имя. Я готов поклясться, сударь, что он пробормотал: "Айзин. Это имя даже красивее, чем Иоланта!" Это меня очень удивило; для Обри не существовало ничего прекраснее его наречённой, и даже её имя было совершенством в глазах моего сына.
Вечером же произошла совершенно жуткая история. Я не скажу вам, сударь, откуда я её знаю, и не спрашивайте, но она правдива от начала до конца. И, к сожалению моему, я узнал её совсем недавно... Ночью, когда гости уже расходились, во двор вошла Айзин. Обри в этот момент любезничал со своей наречённой, и в тот момент, когда ведьма появилась во дворе, он неосмотрительно громко воскликнул: "Ты прекранее всех, любовь моя!"
Dark Lordess добавил [date]1072689578[/date]:
Айзин побледнела. Она и без того была белее белого, а тут её лицо стало почти прозрачным. Чёрные волосы встали дыбом - честное слово, сударь, это-то я видел своими глазами! - рот безобразно раскрылся, глаза загорелись дьявольским огнём; она воздела руки к небу и исчезла. Этого почти никто не заметил. Обри пошёл проводить Иоланту, а я вернулся в дом.
Надо сказать, что мы взяли в услужение двух молодых девушек, к тому дню они служили у нас чуть больше месяца; одна из них была очень несчастна в любви. Вечером, когда она убиралась после бала, к ней подошёл лакей и сказал, что её требует какая-то леди. "Меня?" - изумилась горничная. - "Именно вас". Служанка, пожав плечами, бросила уборку и вышла на улицу.
Там стоял большой красивый экипаж; дверь открылась, и горничная влезла внутрь; тут же дверца захлопнулась, и экипаж тронулся. Девушка испугалась, но вдруг увидела чёрную фигуру в углу экипажа, и ей стал очень покойно. На фигуре было чёрное платье; лицо скрывала глухая вуаль, волосы - широкополая шляпа. Владелица кареты заговорила с ней ласковым голосом: "Садись, бедное дитя, и не бойся. Я пришла, чтобы помочь тебе. Я - богиня любви." - "Но почему ты вся в чёрном? Богиня любви одета в прекрасные белые оджеды." - "Потому что та богиня пробуждает в душах чувство, а я богиня тайной, всепожирающей страсти. И я в миллион раз сильнее той, хоть она мне и родная сестра. Я знаю, дитя, ты несчастлива в любви; я могу тебя осчастливить навсегда. Но за это придётся заплатить. Ты согласна?" - "Да, да!" - закричала бедная служанка. И фигура привлекла её к себе, и стала ласкать, целовать, играть её волосами. Эта вакнахалия продолжалась минут десять, после чего фигура оттолкнула девушку от себя и спросила, понравилось ли ей. "Это было волшебно!" - закричала бедная служанка. - "О, как бы я хотела, чтобы это продолжалось вечно!" - "Это в моих силах." - "Что я должна сделать?!" - "Ничего особенного. Возьми вот этот кулон, прокрадись в комнату своего молодого господина Обри и замени его крестик на вот это. После этого возьми вторую служанку и возвращайся." Несчастная девушка попалась в ловушку дьявола и исполнила всё в точности. Она отдала крестик Обри фигуре, и та, готов поклясться, его проглотила. Затем она начала ласкать обеих девушек, а когда обе разомлели от ласок, свела их. И служанки совершенно потеряли голову от страсти. В тот же вечер они вместе сбежали и теперь, говорят, живут на содержании у какого-то господина на востоке."
Старейшина вздохнул и спросил, хочу ли я услышать продолжение его рассказа. Я горячо уверил его, что хочу, и старик продолжил:
"Следующим утром к нам в дом пришла страшная новость: Иоланта больна страшной, непонятной болезнью. Обри помчался в дом к возлюбленной; Иоланта металась по кровати, и лицо у неё было землисто-серое, а глаза налиты кровью; на лбу у неё был чёрный поцелуй. Отец девушки рассказал, что ночью проснулся от громкого вскрика дочери; он тут же бросился в комнату Иоланты, но не нашёл злодея.
Обри сидел у кровати любимой и держал её за руку до самой кончины. Она умерла в жуткой агонии.
После смерти Иоланты Обри решил уйти в армию, тем более что на юге страны зрел, как вы знаете, военный конфликт."
"Я сам в нём участвовал," - перебил рассказчика я.
"Тем лучше. Мы не стали отговаривать Обри, понимая, как ему тяжело. Тяжело было и нам, мы с женой очень постарели, наблюдая страдания сына. Мы провожали добровольцев от нашей деревни поздно вечером, и я случайно увидел на небе чёрную тень, парившую прямо над отрядом и неотступно следовавшую за ним.
Меньше чем через год, за неделю до дня рождения Обри, в нашу дверь кто-то постучал. Я открыл; это был отставной капрал. Конфликт уже кончился - как вы знаете, в нашу пользу. Капрал сказал, что привёз нам сына. Мы с женой выбежали под дождь, к телеге. Там лежал Обри, очень бледный, но живой. Мы перенесли его в дом и уложили в кровать. Радость наша не знала границ. Мы накормили капрала и попросили рассказать о военных подвигах сына.
"Что тут рассказывать!" - сказал он. - "Ваш Обри всё время совался в самые опасные переделки и выходил из них без царапинки. Но вот в последнем сражении его серьёзно ранило. Мы вообще боялись, что он не выкорабкается... Так вот, произошёл странный такой случай. Когда мы собирали раненых, я вдруг увидел бегущую по полю девушку с чёрными волосами в чёрном одеянии. Она подбежала к вашему Обри, упала на колени и зарыдала: "Что же я наделала! Я не хотела! Нет! Не хотела, не хотела! Нет! Не умирай, прошу, умоляю, не умирай, ты мне так нужен!". Потом она бережно взяла голову юноши, положила к себе на колени и, тихо приговаривая: "Сейчас всё будет хорошо, всё будет хорошо" обнажила грудь и дала вашему сыну, и он пил из неё, как маленький ребёнок. Потом девушка снова оделась и подозвала меня.
"Могу ли я быть вам чем-нибудь полезен?" - учтиво спросил я.
"О да!" - воскликнула она. - "Пожалуйста, позаботьтесь об этом юноше. Отвезите его домой. умоляю вас." И объяснила, где вы живёте.
"Слово капрала, что я выполню вашу просьбу," - ответил я. Она горячо меня поблагодарила. Стоило мне моргнуть, как и след её простыл."
Мы с женой сидели, подавленные. Если Айзин решила погубить нашего сына, лучшего способа и придумать нельзя было. Накормить Обри своим молоком!..
Добряк капрал превратно объяснил наше горе. Он сказал: "Не беспокойтесь, ваш сын скоро выздоровеет. Он пошёл на поправку, и, несмотря на всю серьёзность его раны, он скоро будет в строю."
И правда, через месяц Обри уже был здоров. Но что-то в нём поменялось, неуловимо поменялось, и я был уверен, что от ведьминого молока. Красавицы, влюблённые в него, осаждали его денно и нощно, но они не интересовали моего сына. Кстати, он совершенно забыл Иоланту. Когда при нём упоминали погибшую девушку, он непременно спрашивал, кто это, а если ему рассказывали про неё, рассказ тут же вылетал у него из головы. Вместе с тем Обри стал задумчиво-рассеянным, начал писать стихи и много времени проводил один в самых живописных уголках. Я, терзаясь сомнениями, пытался выведать у него имя возлюбленной, но Обри отмалчивался.
А надо сказать, что у нас с сыном всегда были очень доверительные отношения, и я ими гордился и очень дорожил. Молчание Обри я приравнивал к предательству, и в один день просто не выдержал. Я схватил сына за шиворот и прорычал: "Имя! Скажи мне её имя!". Обри только и смог пискнуть: "Нет." Тут я услышал возглас ужаса; то была моя супруга. Она закрыла лицо руками и убежала в нашу комнату. Я отпустил Обри, и он тоже сбежал от меня. Я почувствовал себя дико виноватым и устремился за ним; он заперся в своей комнате, и я скулил под дверью: "Прости меня, сынок, прости". Из-за двери Обри ответил мне мягко и ласково: "И ты прости меня, папа. Я безмерно люблю тебя и уважаю, но имя моей любимой я тебе не скажу. Прости."
В то же воскресенье Обри захотел пойти с нами в церковь.
Мы сели, как обычно, в первом ряду. Месса прошла на удивление спокойно, но только мы все стали на колени, как загрохотал гром, двери снова растворились, и в залу ворвалась Айзин.
Глаза её метали молнии, длинные волосы развевались по ветру. Когда она шла по проходу, иконы падали со стен и разбивались, а витражи с изображениями святых вылетали.
"Айзин!" - радостно закричал Обри, вскочил с колен и бросился к девушке. Он буквально влетел в её объятия, и они поцеловались. Потом ведьма прижала его голову к груди и ласково погладила его по макушке, а Обри от удовольствия аж зажмурился, как котёнок. Тут Айзин свободной рукой достала из складок платья кинжал, вонзила его в руку Обри, а затем в свою! Всё это произошло с молниеносной скоростью, так что мы всенаходились в каком-то оцепенении. Потом все бросились их разнимать, но Айзин успела выжать из своей раны несколько капелек крови, и они попали в рану Обри до того, как её оттащили.
"Ведьма!" - обратился к ней священник. - "Ты отреклась от господа нашего, и не видать тебе райских кущ, подруга дьявола! Погибни же!"
И он трижды осенил её крестным знамением. Айзин визжала, корячилась и выла, но её крепко держали. Обри тоже держали, а он кричал "Нет! Нет!!!" и пытался выбраться.
"А сейчас," - торжественно возвестил служитель бога, - "мы окропим тебя святой водой."
"Нет!" - закричала Айзин. - "Отпустите меня! Клянусь, я тут же уйду из деревни! Слово ведьмы! Я тут же брошусь бежать отсюда и не остановлюсь, пока не покину деревни!"
"Дайте ей шанс," - попросил я, перехватив умоляющий взгляд сына.
"Ну хорошо," - решил священник и дал людям знак, чтобы они отпустили Айзин. Её волосы побелели, а чёрные роскошные одежды стали простым белым крестьянским платьем.
"Я уйду," - возвестила она. - "Но в теле моего возлюбленного смешались моя кровь и моё молоко, и никто не остановит меня!"
И с громким возгласом выбежала из церкви.
Придя домой, я понял, как сглупил: ведьма поклялась уйти, но не клялась не возвращаться! С тех пор я живу в вечном страхе. "
Старичок снова вздохнул и закончил: "Вот, сударь, и всё. Месяц назад она была изгнана и пока не вернулась."
"А что же ваш сын?"
"Он ничуть не поменялся. Всё так же пишет стихи, проводит много времени наедине с самим собой и всё время загадочно улыбается."
Dark Lordess добавил [date]1072692199[/date]:
Тут пробили часы, стоящие в коридоре, и старичок засобирался домой: "Уже поздно, сударь. Мне пора. Что у нас завтра? Суббота? Тогда я приглашаю вас на обед в два часа."
Я поблагодарил моего нового друга, заверил, что приду и проводил его до дверей. Как только старшйшина ушёл, я бросился к чёткам, которые закатились под кровать. Крестик был оторван, а все бусинки были покрыты либо хаяльными словами, либо какими-то странными символами. Я в досаде открыл окно, чтобы выбросить испорченные чётки, но вдруг услышал голос моей девушки: "Ты пришёл."
Ей ответил другой голос, приятный и мягкий: "Да, любовь моя. Я столько тебя ждал..." - "Я тоже очень скучала." - "Когда же ты вернёшься?" - "Я уже вернулась, чтобы быть навеки твоей." - "О, любовь моя..." - "В это же воскресенье мы обвенчаемся и отныне будем вместе. А теперь иди, прошу тебя, иди. Я должна отправиться к моей матери за благословлением."
Я тут же метнулся обратно в комнату. Почему ведьма выбрала моё окно для свидания с Обри - а это, несомненно, был он? Очень странно. В недоумении я лёг спать.
На следующий день я, как и обещал, отправился в дом старейшины на обед. Меня встретил сам хозяин и его супруга; они провели меня в столовую.
Их сын сидел за столом, но, когда я зашёл, он тут же бросился ко мне, провёл к моему месту и пододвинул стул. Я невольно залюбовался юношей, насколько он был красив.
Непослушные русые волосылежали на голове красивым орнаментом, и озорная чёлка спадала на лоб.Взгляд мечтательных голубых глаз под длинными пушистыми ресницами был устремлён куда-то вдаль. Острый нос был украшен несколькими веснушками. В лице Обри было что-то мягкое и женоподобно, но это придавало юноше особый шарм. Он был довольно высок и плечист, в нём угадывалась физическая сила.
За обедом мы очень мило побеседовали. Обри был очень вежлив и обходителен; он сразу мне полюбился. А с какой любовью на него смотрела мать!
Когда обед закончился, Обри улыбнулся и сказал: "Отец, ты долго выспрашивал у меня имя любимой. Так вот, завтра, на вечерней мессе, я представлю тебе её."
Эта новость нас всех ошеломила, а Обри встал, улыбнулся и ушёл.
Старейшина схватил меня за руку.
"Умоляю, сударь, сходите завтра со мной в церковь. Я очень боюсь, и не только за себя. Умоляю." Я согласился, и мой друг успокоился.
Бородач отхлебнул ещё немного пива и продолжил:
- Не буду вас утомлять рассказами о том, что я делал в течение остатка субботы и воскресенья. Вечером я встретился с семьёй старейшины у церкви, и мы сели в первом ряду.
Месса прошла спокойно, но за пару минут до её завершения Обри встал и вышел из церкви. Как только священник замолчал, дверь отворилась, и вошёл юноша. За руку он вёл девушку в белом подвенечном платье. Лицо скрывала кисейная вуаль; за ней тянулась длинная фата.
Обри торжественно подвёл девушку к нам и сказал: "Отец, это моя любимая. Я хочу обвенчаться с ней, и немедленно."
Старик дрожащими руками приподнял кисею, и вмиг побледнел и упал на скамью. Невеста сама подняла вуаль, и все увидели лицо Айзин.
Не надо говорить, в какой ужас пришли все прихожане.
"Вот мы и встретились," - сказала мне Айзин. - "И сейчас я буду отдавать тебе долги. Ты провёз меня - за это я дарую тебе жизнь. Ты укрыл меня от стражников - за это я дарую жизнь родителям моего Обри. Ты спрятал меня в своей комнате - за это ты будешь присутствовать на моём венчании."
Тут же грянул гром, и после вспышки мы увидели церковь, полную мертвецов; само здание превратилось в развалины. На Обри был чёрный костюм; платье Айзин же стало чёрным, как ночь, фата её оказалась вся в крови, а розы в руках почернели. За алтарём стояла ведьма, ведьма в классическом обличьи: остроконечная шляпа, крючковатый нос с бородавками, седые космы, чёрная мантия. Под дикие, неживые звуки полуразвалившегося органа Обри и Айзин подошли к алтарю.
- Обри! - завизжала старая ведьма. - Ты берёшь в жёны мою дочь и ученицу, одну из сильнейших ведьм, прекраснейшую Айзин! Ты знаешь, что тебя ждёт, если ты нас предашь?! Что ты должен следовать за своей супругой на костёр и в ад?! Что ты должен будешь сопровождать её и ваших дочерей на шабаш?! Что ты отрекаешься от всех людей на свете?!
- Знаю, - смело ответил юноша.
- Ты берёшь её в жёны?!
- Да!
- А ты, Айзин?! - обратилась к девушке ведьма. - Не боишься ли ты, что последуешь на костёр за теми ведьмами, что женились на людях и которые предали их?!
- Не боюсь!
- Значит, ты берёшь его мужья?!
- О да!
- Замечательно! Теперь, дети мои, - поцелуй смерти! - радостно вскричала ведьма и протянула Обри и Айзин по кинжалу. Оба разрезали себе губы и поцеловались.
- Теперь вы вместе на века вечные!!! - вскричала старая ведьма и обратилась в стаю ворон, которые взметнулись к потолку и улетели через дыру в крыше.
Распахнулась дверь, и в церковь въехала телега, запряжённая восьмёркой чёрных лошадей. На телеге стояли два богато изукрашеных гроба; новобрачные легли туда, крышки закрылись, и лошади тронулись. Стена перед ними как будто разъехалась и пропустила их.
Тут же церковь опять стала прекрасной, как раньше, а все люди ожили. Одни мы сидели на скамье, не в силах пошевелиться от пережитого ужаса.
Весь следующий день мы искали злополучную телегу; в деревне севернее один крестьянин нам сообщил, что такая телега прозжала, но никто не знает, куда она поехала, ибо все попрятались по домам, думая, что это едет сама смерть.
От пережитой трагедии сарейшина и его супруга заболели и вскореумерли; я ухаживал за ними до самого их последнего вздоха. Похоронив друзей, я намеревался в тот же вечер уехать; когда я уже начал собирать вещи, в дверь моей комнаты постучали.
"Войдите!" - сказал я.
В мою комнату вошли, рука об руку, Обри и Айзин.
"надеюсь, мы вам не очень помешали," - молвила девушка. - "Мы отнимем у вас всего пару минут. Сударь, спасибо вам. Мы с мужем очень счастливы, а если бы не вы, мы не смогли бы восоединиться. Но сейчас у нас всё замечательно, и скоро родится наша первая дочь. На днях я вспомнила, что у меня есть ещё один долг перед вами, и мы с Обри устремились сюда, чтобы я могла его отдать."
"Что это за долг?"
"Чётки, сударь. Вы подарили мне чётки. А я... Пожалуй, я исполню одно ваше желание. но лишь одно. Чего вы хотите?"
"Ничего," - ответил я после раздумий. - "Я уже стар, и всё было в моей жизни. Сейчас мне ничего не нужно." - "Хорошо. Тогда вы можете воспользоваться вашим желанием в любой миг. Вам стоит только чего-то очень страстно захотеть." После этого она поцеловала меня в лоб, и они с Обри покинули меня. Больше я их не видел.
- Ну и историйка, - присвистнул кто-то.
- Но это ещё не всё! - поднял вверх руку бородач. - Когда она меня поцеловала, часы били девять. Теперь каждый вечер после девяти у меня жуткие мигрени...
Тут большие часы в углу таверны пробили девять.
- О чёрт! - вскричал старик, хватаясь за голову. - Снова! Снова! Нет! Я больше не могу терпеть! Я хочу умереть, только не терпеть эту боль! Как же я хочу умереть!!!
И в следующую же секунду он упал. Все бросились к нему, но старик был мёртв.
Я не без содрогания подумал, что ведьма отдала свой четвёртый долг.
