D
Der Brennende Komet
Гость
Былы бы очень признательна критике.
Двери троллейбуса с шумом распахнулись, в холодный грязный салон ворвалось облачко мелких снежинок. Держась одной рукой за поручень, в светлой обивке которого тут и там проглядывало темное некрасивое железо, внутрь по обледенелым ступеням забралась молоденькая девушка. Второй рукой она прижимала к груди голубую вязаную шапку. Троллейбус сонно дрогнул и покатил вперед. Девушку слегка качнуло. Шагнув в сторону, она опустилась на бордовое затертое сиденье.
-Оплачивайте проезд, - равнодушная кондукторша, невидящим взором глядела в заиндевевшее по краям окно, за которым неслась грязная городская зима.
Девушка протянула деньги, взяла желтоватый билетик, и, смяв его в комок, сунула в карман черной куртки. Потом заглянула в шапку, которую бережно прижимала к себе и, улыбнувшись, едва слышно сказала «Спи, маленький». Устроила шапку на руках подобно тому, как нежно держат матери своих младенцев.
Девушку звали редким именем Марта, а в голубой вязаной шапке спал маленький серый котенок. Марта подобрала его, лежащего на льду у мусорных бачков, где малыш был обречен на смерть. Жестокие люди, с горечью думала она, у них каменные сердца. Неужели кто-то вот так может бросить такое маленькое существо? У него даже еще не открылись глазки. Такой худенький и беззащитный, и совсем маленький – помещается на ладони. По приходу домой Марта собиралась укутать его потеплее в пушистый шарф из козьей шерсти и положить спать у теплой батареи. Дома есть молоко и пипетка, ведь такие маленькие еще даже сами не едят, им нужна мама-кошка. Какие же жестокие люди, при этих мыслях улыбка исчезала с ее лица, как они могли оставить его умирать…
Марта опустила руку в шапку и накрыла маленький теплый комок ладонью. Котенок слабо, но мерно и спокойно дышал, шерстка у него была нежная, похожая на мягкую замшу. У него было совсем тоненькое и мягкое тельце, похожее на свернутый в рулончик лоскуток. Казалось, что если сжать его, совсем даже несильно, можно раздавить. Марта испугалась этой страшной жестокой мысли, испугалась, что неосторожно причинит малышу вред, и быстро убрала руку из шапки. Прогнав вон из головы эту страшную мысль, стала смотреть в окно, на голые деревья с тонкими ветками, на яркие магазинные витрины, на бледно-голубое небо вверху.
Настало время выходить, Марта, бережно прижимая к себе шапку, вышла на холодную остановку. По пути домой она все думала, какой же он все-таки маленький, какой беззащитный и теплый, этот серый комочек. Как хорошо, что она его нашла, теперь он станет жить у нее. Из трогательной игольной подушечки превратится в шаловливого маленького котика, серого и пушистого…
Навстречу Марте шла ее знакомая, толстая Люба, которая в свои пятнадцать уже пила водку, курила, и красилась, как путана.
Девушки остановились, поприветствовали друг друга.
-Что это? – полюбопытствовала Люба, тыча пальцем в шапку, которую Марта прижимала к груди.
-Котеночек, - девушка улыбнулась. – Погляди.
И она чуть приоткрыла шапку, несильно, так, что в узкую щель практически ничего не было видно. Чтобы холодный ветер не надул, и чтобы найденыш не простудился. Люба подтянула шапку к себе, раскрыла пошире.
-Это гдей-то ты взяла? – без интереса спросила она, возвращая шапку.
-По дороге от художки нашла у мусорки, - печально ответила Марта. - Представляешь, кто-то бросил его замерзать…
-Ты, что, - оторопела Люба, захлопав густо накрашенными ресницами. – На параше этого кота подобрала?!
Марта испуганно прижала к себе шапку, начала сбивчиво оправдываться.
-Он там на льду прямо лежал, понимаешь, он бы насмерть замерз…
-Тоже мне, - фыркнула Люба, почесывая нос рукой с обгрызенными, покрытыми облупившимся лаком, ногтями. – Жалостливая нашлась. Ты о людях подумай, а не о котах всяких помоечных! Мы с мамкой Муськиных каждый месяц топим, и чего?
Марта как-то вся сжалась в комок, съежилась, закрыла шапку руками, будто боялась, что эта страшная участь может настигнуть и серенького котенка.
-Ладно, - шмыгнула носом Люба. – Пошли ко мне зайдем.
-Зачем? – попятилась Марта. – Мне домой надо, котенка кормить.
Люба надула толстые обветренные губы.
-Тебе этот кот, что, дороже меня? Деньги возьмем, сегодня у Верки день рождения, выпить купим. Пошли, мне одной скучно, - и она, засунув руки в карманы, двинулась в сторону грязно-серой блочной девятиэтажки.
Марта подалась было вслед за ней, но потом в нерешительности остановилась.
-Ну, ты чего? – хрипло спросила Люба, оборачиваясь.
Марта молчала, не зная, как ответить.
-Ну? – раздраженно повторила Люба.
-Мне домой нужно, - Марта неловко переминалась с ноги на ногу. – Он же кушать хочет, наверное.
-Да ты мне подруга или нет? – Люба топнула ногой. – Давай, пошли, не сдохнет твой заморыш, не боись.
Марта в нерешительности глядела на грязный снег под ногами.
-А мы недолго? – после паузы наконец спросила она.
-Конечно, недолго, - торопливо закивала Люба. – Ну, пошли, а то я уже задубела.
Подругу обижать нельзя. Это всего несколько лишних минут, с котиком ничего не случится, убеждала себя Марта. Ей так не хотелось идти в какой-то магазин, так не хотелось ходить по талому коричневому снегу. Куда лучше и легче было бы отправится сейчас домой, в теплые уютные комнаты, показать найденыша маме… А потом он вырастет в упитанного мохнатого кота и зимой будет спать рядом, под одеялом, греть…
Они подошли к распахнутой настежь обшарпанной двери подъезда. Внутрь задувал холодный ветер. Входя, Марта осторожно прикрыла дверь, стало спокойнее. Немытая лестница отвратительно пахла, у Марты сперло дыхание, в ее подъезде уборщица, добродушная баба Тоня каждый день мыла полы.
-Ну, шевелись! – голос Любы, успевшей уже добраться до своей двери на третьем этаже, резким эхом полетел по этажам.
Марта вздохнула и заторопилась наверх.
В лестничном пролете между вторым и третьем этажами прямо на грязном полу спал один из многочисленных дружков Любы, вечно пьяный Паша, которого за постоянные синяки и ссадины на лице в тусовке именовали Бармалеем.
Люба стояла у свой двери, привалившись к косяку, сосредоточенно жуя жвачку.
-Слышь, - чавкая, обратилась она к Марте. – Ты чего с собой кота таскать будешь? Он на морозе околеет и нафиг подохнет. Оставь у меня.
Марта испуганно прижала к себе шапку.
-Ты что? Как же он один будет… - залепетала она.
-Дура! - расхохоталась Люба. – Глаза поменьше сделай. Да чего с ним случится?
-Ну мало ли… - растерялась Марта. – Я боюсь, а вдруг что-то случится?
-Заплачь еще, - поддела ее подруга. – Будет лежать себе спокойно, где положим, дрыхнуть. Как прям за бриллиант трясешься, - Люба широко улыбалась.
-Ну не знаю… - а Марты не хватало аргументов против доводов напористой подруги.
Люба бросила взгляд на аляпистые, розово-красные дешевые наручные часы и нахмурилась.
-Так, давай, положь своего заморыша на ковер в прихожей и пошли.
-Нет, - упрямо повторила Марта, опустив глаза.
-Чего «нет»? – разозлилась Люба. – Ты мне подруга?
Марта молчала, не смея поднять глаз на Любу. Конечно, Любе она подруга, в другой бы раз она с удовольствием с ней сходила, но тут такое дело… Котеночку нужно в тепло, ему нужно, чтобы кто-то был рядом. Неужели она не понимает?
Люба, скривясь, глядела на потупившуюся Марту. Она действительно не понимала, как можно так париться по поводу какого-то грязного комка шерсти.
-Ладно, - наконец смилостивилась она(топать одной в магазин совсем не хотелось). – Найдем мы няньку твоему коту.
Марта ничего не сказала, только, чуть улыбнувшись, заглянула в шапку. Там все так же сладко спал серенький котенок-пушистик. Он даже сопел, едва-едва слышно.
Люба тем временем спустилась на пролет ниже, где со страдальческим выражением на лице спал Бармалей.
-Эй, Пашек, - слегка пнула парня в грязной кожаной куртке Люба. – Вставай, долбо*б несчастный. Нехера в моем подъезде дрыхнуть!
Бармалей что-то промычал, повозился на грязном полу и, закрыв руками изуродованное синяками лицо, снова затих.
-Ну, бл*ть, - громко выругалась Люба и посильнее пнула пьяного дружка.
Он с приглушенным стоном постарался сесть, кое-как привалившись к стене, принял вертикальное положение, с трудом разлепил оплывшие глаза. От Бармалея за версту разило запахом перегара. Он щурился, как при ярком свете.
-Любка, бл*ть, с*ка, - бранные слова так и сыпались из гнилозубого рта, двух передних зубов не было, и Бармалей шепелявил пополам с натуженным хрипом. С полминуты он бормотал никак не связанные между собой существительные, прилагательные и глаголы, собираясь, видимо, с мыслями.
-Какого х*я? – выдал он наконец более или менее связное предложение.
-Проснулся, - ухмыльнулась Люба, сидя на корточках и глядя в окосевшие глаза дружка.
Пашек, слегка постанывая, попробовал сесть поудобнее. Его зрачки бегали туда-сюда,
вонючий рот был приоткрыт, грязные руки с почерневшими ногтями искали опоры на
полу. Марта широко раскрытыми глазами смотрела на это странное создание, сидящее
на полу в немыслимой и неудобной позе. И это человек, думалось ей. Люди, что же вы
с собой и себе подобными делаете? От щемящей жалости к Паше хотелось плакать. Все
знали, что он спился и получил свою знаменитую кличку после того, как его мать, будучи пьяной, попала под машину. Какой он, должно быть, одинокий и какой несчастный. Марта прикусила губу и спустилась на пару ступенек, все так же трепетно прижимая к себе шапку.
-Мы щас в магазин пойдем, - вещала Люба, сидя на корточках возле ничего не
понимающего Бармалея. – А ты за котом последи. Ну, чтоб он там никуда не уполз и ничего с ним не случилось. Посидишь? – спрашивала она, и сама отвечала. – Конечно, посидишь.
Бармалей ничего не отвечал – он не понимал, чего от него хочет эта фурия.
Люба встала, разминая успевшие затечь ноги.
-Ну, отдавай ему своего кота и пошли уже, - поторопила она.
Марта в нерешительности подошла к Бармелею, долго смотрела на него. Она вовсе не
была уверена, что он сможет позаботится о котенке.
-Ну же, скорей! – взвыла Люба, топая ногами от нетерпения.
Марта опять заглянула в шапку. Котенок все так же спал. Вздохнула и присела. От
Бармалея несло немытым телом. Вблизи его лицо было еще страшнее: один сплошной синяк.
-Па-а-ш? – тихо позвала Марта.
Глаза-щелочки открылись.
-Я тут котеночка нашла, он маленький, он замерз, - она чуть улыбнулась. – Я на пять
минут, в магазин с Любой схожу, ты посиди с ним, а?
Бармалей ничего не ответил, может, опять отключился. Марта беспомощно обернулась
к Любе. У нее не было никакого опыта общения с пьяными.
-Ложи на колени ему и пошли.
-Пригляди за ним. Пожалуйста, - Марта, не глядя, сунула руку в шапку и погладила
мягкий теплый комочек.
-Ну скорей! – взорвалась Люба. – Ложи и все, поскорее!
Марта тихо вздохнула и положила светлую голубую шапку на колени спящему Паше.
-Ну наконец-то, - закатила глаза Люба. – Прямо облегчение. Пошли!
Спускаясь, Марта еще раз оглянулась на Бармалея, не уверенная до конца в
безопасности котенка. Тревога нарастала. Ничего не случится, успокаивала она себя, все будет хорошо.
В магазин они ходили долго, дольше, чем ожидала Марта. Сначала в один,
продуктовый, за водкой для Вериного дня рождения и сигаретами для Любы. Потом целую холодную вечность, как показалось Марте, таскались по музыкальным лавочкам – Любе позарез нужна была кассета какой-то группы с английским названием, которое Марта никак не могла запомнить. В одном ларьке эта кассета была, но Любины финансы не позволяли ее приобрести. Люба злилась, и девушки шли в следующий магазин. Денег на проезд у них, естественно, не было, приходилась топать на своих двоих. Шли какими-то грязными забытыми дворами с коричневой снеговой кашей вместо асфальта под ногами. Да еще и Люба то и дело останавливалась посидеть на трубах и покурить. По подсчетам Марты они ходили около двух часов, даже чуть больше. Все время она думала о том, как же там котеночку и волновалась за него. Люба смеялась над ее страхами и называла Марту дурой.
К Любиному подъезду они подошли, когда уже темнело. Марта, мучимая тревожным нетерпением, побежала вперед по ступенькам. Как ей хотелось увидеть все таким же, как оно было перед ее уходом – спящего Пашу и голубую шапку у на коленях. Но что-то внутри говорило, что этой мирной картины ей не увидеть. Сердце билось все сильнее, ныло в горле.
Добежав до площадки между вторым и третьим этажами, Марта остановилась. Бармалея на месте не было. Одиноко лежала на темном полу шапка, в густеющих сумерках казавшаяся белой.
Марта, чуть не плача от волнения, бросилась к ней, раскрыла. Котеночек все так же спокойно лежал внутри. От сердца отлегло, она облегченно улыбнулась, перевела дыхание, и протянула руку – погладить найденыша. Сердце на секунду остановилось и, тотчас же, обезумев от страха, заколотилось втрое быстрее. Котенок не дышал, от него больше не шло тепла. Широко раскрыв глаза, Марта еще раз пощупала тельце. Холодное, никакое. «Умер» - сумасшедшим вихрем пронеслась в голове мысль. По щекам уже текли горячие слезы.
-Ну, чего? – лениво спросила Люба, поднимаясь к своей квартире.
Марта не смогла ответить, в горле распухал тугой ком, не дающий говорить, не позволяющий дышать. Она прижала к себе шапку, к самому сердцу, расстегнув куртку, опустила голову и громко заплакала. Прижимала легкое, невесомое тельце все крепче, будто надеясь согреть и оживить.
-Чего случилось? – еще раз безразлично поинтересовалась Люба.
Марта подняла на нее зареванное личико и с трудом выдавила «У-у-мер» и снова разразилась слезами, уткнувшись носом в колени. Люба и так все поняла. Пряча глаза, она молча прошла мимо бьющейся в истерике подруги и, как можно быстрее открыв свою дверь, скользнула в квартиру.
Слезы все не утихали, горькие слезы, такие горькие, каких Марта не лила никогда. Она что-то бессвязно бормотала, задыхаясь, и лишь все крепче сжимала шапку. «Господи, - шептала она, ловя ртом воздух. – Господи Боже!» Ей казалось, что вот-вот, в этот самый миг спустится с небес сияющий ангел, улыбнется доброй улыбкой и одним взмахом руки оживит котенка. Она бы всю свою жизнь, все радости отдала бы на то, что бы вернуть жизнь этого маленького брошенного всеми существа. Но никто, конечно же, с небес не спускался. Марта выла, клялась неизвестно кому в том, что все сделает, чтобы только он опять жил, этот… этот… Она никак не могла сквозь слезы выговорить слово «котенок», а выговорив, повалилась на грязный пол и закашлялась, завыла в истерике. На мокрые щеки налипал сор, глаза щипало от пыли, на каменных плитах было холодно.
На улице совсем стемнело, когда Марта, чуть пошатываясь, вышла из подъезда. Зажигались первые фонари, улицы затягивались мраком. Большими хлопьями валил снег. В руках она несла голубую шапку, кажущуюся сиреневой в неверном тусклом свете фонарей. Тяжелый вздох против воли вырвался из груди, когда Марта, положив шапку на сугроб, насыпала небольшой снежный холмик поверх нее и опять заплакала. Тихо, как малыш, брошенный матерью в жестокую метель в поле, одинокий и замерзший. Долго еще плакала, сидя на сугробе, рядом с полуприкрытой чистым белым снегом шапкой. От слез болела голова.
Все падал и падал с неба снег, укрывая легким одеялом уставшую за день землю. Осторожные белые бабочки медленно кружились в странном танце, сверкая под светом фонаря.
Мама дома волнуется, подумала Марта, вдруг перестав плакать. Казалось, боль ушла со слезами. Казалось, она что-то поняла. Что-то важное, хоть и горькое, но необходимое. Всегда оставайся верным себе, что бы ни случилось. Делай так, как велит сердце. Марта встала и нетвердой походкой побрела домой, к матери.
Двери троллейбуса с шумом распахнулись, в холодный грязный салон ворвалось облачко мелких снежинок. Держась одной рукой за поручень, в светлой обивке которого тут и там проглядывало темное некрасивое железо, внутрь по обледенелым ступеням забралась молоденькая девушка. Второй рукой она прижимала к груди голубую вязаную шапку. Троллейбус сонно дрогнул и покатил вперед. Девушку слегка качнуло. Шагнув в сторону, она опустилась на бордовое затертое сиденье.
-Оплачивайте проезд, - равнодушная кондукторша, невидящим взором глядела в заиндевевшее по краям окно, за которым неслась грязная городская зима.
Девушка протянула деньги, взяла желтоватый билетик, и, смяв его в комок, сунула в карман черной куртки. Потом заглянула в шапку, которую бережно прижимала к себе и, улыбнувшись, едва слышно сказала «Спи, маленький». Устроила шапку на руках подобно тому, как нежно держат матери своих младенцев.
Девушку звали редким именем Марта, а в голубой вязаной шапке спал маленький серый котенок. Марта подобрала его, лежащего на льду у мусорных бачков, где малыш был обречен на смерть. Жестокие люди, с горечью думала она, у них каменные сердца. Неужели кто-то вот так может бросить такое маленькое существо? У него даже еще не открылись глазки. Такой худенький и беззащитный, и совсем маленький – помещается на ладони. По приходу домой Марта собиралась укутать его потеплее в пушистый шарф из козьей шерсти и положить спать у теплой батареи. Дома есть молоко и пипетка, ведь такие маленькие еще даже сами не едят, им нужна мама-кошка. Какие же жестокие люди, при этих мыслях улыбка исчезала с ее лица, как они могли оставить его умирать…
Марта опустила руку в шапку и накрыла маленький теплый комок ладонью. Котенок слабо, но мерно и спокойно дышал, шерстка у него была нежная, похожая на мягкую замшу. У него было совсем тоненькое и мягкое тельце, похожее на свернутый в рулончик лоскуток. Казалось, что если сжать его, совсем даже несильно, можно раздавить. Марта испугалась этой страшной жестокой мысли, испугалась, что неосторожно причинит малышу вред, и быстро убрала руку из шапки. Прогнав вон из головы эту страшную мысль, стала смотреть в окно, на голые деревья с тонкими ветками, на яркие магазинные витрины, на бледно-голубое небо вверху.
Настало время выходить, Марта, бережно прижимая к себе шапку, вышла на холодную остановку. По пути домой она все думала, какой же он все-таки маленький, какой беззащитный и теплый, этот серый комочек. Как хорошо, что она его нашла, теперь он станет жить у нее. Из трогательной игольной подушечки превратится в шаловливого маленького котика, серого и пушистого…
Навстречу Марте шла ее знакомая, толстая Люба, которая в свои пятнадцать уже пила водку, курила, и красилась, как путана.
Девушки остановились, поприветствовали друг друга.
-Что это? – полюбопытствовала Люба, тыча пальцем в шапку, которую Марта прижимала к груди.
-Котеночек, - девушка улыбнулась. – Погляди.
И она чуть приоткрыла шапку, несильно, так, что в узкую щель практически ничего не было видно. Чтобы холодный ветер не надул, и чтобы найденыш не простудился. Люба подтянула шапку к себе, раскрыла пошире.
-Это гдей-то ты взяла? – без интереса спросила она, возвращая шапку.
-По дороге от художки нашла у мусорки, - печально ответила Марта. - Представляешь, кто-то бросил его замерзать…
-Ты, что, - оторопела Люба, захлопав густо накрашенными ресницами. – На параше этого кота подобрала?!
Марта испуганно прижала к себе шапку, начала сбивчиво оправдываться.
-Он там на льду прямо лежал, понимаешь, он бы насмерть замерз…
-Тоже мне, - фыркнула Люба, почесывая нос рукой с обгрызенными, покрытыми облупившимся лаком, ногтями. – Жалостливая нашлась. Ты о людях подумай, а не о котах всяких помоечных! Мы с мамкой Муськиных каждый месяц топим, и чего?
Марта как-то вся сжалась в комок, съежилась, закрыла шапку руками, будто боялась, что эта страшная участь может настигнуть и серенького котенка.
-Ладно, - шмыгнула носом Люба. – Пошли ко мне зайдем.
-Зачем? – попятилась Марта. – Мне домой надо, котенка кормить.
Люба надула толстые обветренные губы.
-Тебе этот кот, что, дороже меня? Деньги возьмем, сегодня у Верки день рождения, выпить купим. Пошли, мне одной скучно, - и она, засунув руки в карманы, двинулась в сторону грязно-серой блочной девятиэтажки.
Марта подалась было вслед за ней, но потом в нерешительности остановилась.
-Ну, ты чего? – хрипло спросила Люба, оборачиваясь.
Марта молчала, не зная, как ответить.
-Ну? – раздраженно повторила Люба.
-Мне домой нужно, - Марта неловко переминалась с ноги на ногу. – Он же кушать хочет, наверное.
-Да ты мне подруга или нет? – Люба топнула ногой. – Давай, пошли, не сдохнет твой заморыш, не боись.
Марта в нерешительности глядела на грязный снег под ногами.
-А мы недолго? – после паузы наконец спросила она.
-Конечно, недолго, - торопливо закивала Люба. – Ну, пошли, а то я уже задубела.
Подругу обижать нельзя. Это всего несколько лишних минут, с котиком ничего не случится, убеждала себя Марта. Ей так не хотелось идти в какой-то магазин, так не хотелось ходить по талому коричневому снегу. Куда лучше и легче было бы отправится сейчас домой, в теплые уютные комнаты, показать найденыша маме… А потом он вырастет в упитанного мохнатого кота и зимой будет спать рядом, под одеялом, греть…
Они подошли к распахнутой настежь обшарпанной двери подъезда. Внутрь задувал холодный ветер. Входя, Марта осторожно прикрыла дверь, стало спокойнее. Немытая лестница отвратительно пахла, у Марты сперло дыхание, в ее подъезде уборщица, добродушная баба Тоня каждый день мыла полы.
-Ну, шевелись! – голос Любы, успевшей уже добраться до своей двери на третьем этаже, резким эхом полетел по этажам.
Марта вздохнула и заторопилась наверх.
В лестничном пролете между вторым и третьем этажами прямо на грязном полу спал один из многочисленных дружков Любы, вечно пьяный Паша, которого за постоянные синяки и ссадины на лице в тусовке именовали Бармалеем.
Люба стояла у свой двери, привалившись к косяку, сосредоточенно жуя жвачку.
-Слышь, - чавкая, обратилась она к Марте. – Ты чего с собой кота таскать будешь? Он на морозе околеет и нафиг подохнет. Оставь у меня.
Марта испуганно прижала к себе шапку.
-Ты что? Как же он один будет… - залепетала она.
-Дура! - расхохоталась Люба. – Глаза поменьше сделай. Да чего с ним случится?
-Ну мало ли… - растерялась Марта. – Я боюсь, а вдруг что-то случится?
-Заплачь еще, - поддела ее подруга. – Будет лежать себе спокойно, где положим, дрыхнуть. Как прям за бриллиант трясешься, - Люба широко улыбалась.
-Ну не знаю… - а Марты не хватало аргументов против доводов напористой подруги.
Люба бросила взгляд на аляпистые, розово-красные дешевые наручные часы и нахмурилась.
-Так, давай, положь своего заморыша на ковер в прихожей и пошли.
-Нет, - упрямо повторила Марта, опустив глаза.
-Чего «нет»? – разозлилась Люба. – Ты мне подруга?
Марта молчала, не смея поднять глаз на Любу. Конечно, Любе она подруга, в другой бы раз она с удовольствием с ней сходила, но тут такое дело… Котеночку нужно в тепло, ему нужно, чтобы кто-то был рядом. Неужели она не понимает?
Люба, скривясь, глядела на потупившуюся Марту. Она действительно не понимала, как можно так париться по поводу какого-то грязного комка шерсти.
-Ладно, - наконец смилостивилась она(топать одной в магазин совсем не хотелось). – Найдем мы няньку твоему коту.
Марта ничего не сказала, только, чуть улыбнувшись, заглянула в шапку. Там все так же сладко спал серенький котенок-пушистик. Он даже сопел, едва-едва слышно.
Люба тем временем спустилась на пролет ниже, где со страдальческим выражением на лице спал Бармалей.
-Эй, Пашек, - слегка пнула парня в грязной кожаной куртке Люба. – Вставай, долбо*б несчастный. Нехера в моем подъезде дрыхнуть!
Бармалей что-то промычал, повозился на грязном полу и, закрыв руками изуродованное синяками лицо, снова затих.
-Ну, бл*ть, - громко выругалась Люба и посильнее пнула пьяного дружка.
Он с приглушенным стоном постарался сесть, кое-как привалившись к стене, принял вертикальное положение, с трудом разлепил оплывшие глаза. От Бармалея за версту разило запахом перегара. Он щурился, как при ярком свете.
-Любка, бл*ть, с*ка, - бранные слова так и сыпались из гнилозубого рта, двух передних зубов не было, и Бармалей шепелявил пополам с натуженным хрипом. С полминуты он бормотал никак не связанные между собой существительные, прилагательные и глаголы, собираясь, видимо, с мыслями.
-Какого х*я? – выдал он наконец более или менее связное предложение.
-Проснулся, - ухмыльнулась Люба, сидя на корточках и глядя в окосевшие глаза дружка.
Пашек, слегка постанывая, попробовал сесть поудобнее. Его зрачки бегали туда-сюда,
вонючий рот был приоткрыт, грязные руки с почерневшими ногтями искали опоры на
полу. Марта широко раскрытыми глазами смотрела на это странное создание, сидящее
на полу в немыслимой и неудобной позе. И это человек, думалось ей. Люди, что же вы
с собой и себе подобными делаете? От щемящей жалости к Паше хотелось плакать. Все
знали, что он спился и получил свою знаменитую кличку после того, как его мать, будучи пьяной, попала под машину. Какой он, должно быть, одинокий и какой несчастный. Марта прикусила губу и спустилась на пару ступенек, все так же трепетно прижимая к себе шапку.
-Мы щас в магазин пойдем, - вещала Люба, сидя на корточках возле ничего не
понимающего Бармалея. – А ты за котом последи. Ну, чтоб он там никуда не уполз и ничего с ним не случилось. Посидишь? – спрашивала она, и сама отвечала. – Конечно, посидишь.
Бармалей ничего не отвечал – он не понимал, чего от него хочет эта фурия.
Люба встала, разминая успевшие затечь ноги.
-Ну, отдавай ему своего кота и пошли уже, - поторопила она.
Марта в нерешительности подошла к Бармелею, долго смотрела на него. Она вовсе не
была уверена, что он сможет позаботится о котенке.
-Ну же, скорей! – взвыла Люба, топая ногами от нетерпения.
Марта опять заглянула в шапку. Котенок все так же спал. Вздохнула и присела. От
Бармалея несло немытым телом. Вблизи его лицо было еще страшнее: один сплошной синяк.
-Па-а-ш? – тихо позвала Марта.
Глаза-щелочки открылись.
-Я тут котеночка нашла, он маленький, он замерз, - она чуть улыбнулась. – Я на пять
минут, в магазин с Любой схожу, ты посиди с ним, а?
Бармалей ничего не ответил, может, опять отключился. Марта беспомощно обернулась
к Любе. У нее не было никакого опыта общения с пьяными.
-Ложи на колени ему и пошли.
-Пригляди за ним. Пожалуйста, - Марта, не глядя, сунула руку в шапку и погладила
мягкий теплый комочек.
-Ну скорей! – взорвалась Люба. – Ложи и все, поскорее!
Марта тихо вздохнула и положила светлую голубую шапку на колени спящему Паше.
-Ну наконец-то, - закатила глаза Люба. – Прямо облегчение. Пошли!
Спускаясь, Марта еще раз оглянулась на Бармалея, не уверенная до конца в
безопасности котенка. Тревога нарастала. Ничего не случится, успокаивала она себя, все будет хорошо.
В магазин они ходили долго, дольше, чем ожидала Марта. Сначала в один,
продуктовый, за водкой для Вериного дня рождения и сигаретами для Любы. Потом целую холодную вечность, как показалось Марте, таскались по музыкальным лавочкам – Любе позарез нужна была кассета какой-то группы с английским названием, которое Марта никак не могла запомнить. В одном ларьке эта кассета была, но Любины финансы не позволяли ее приобрести. Люба злилась, и девушки шли в следующий магазин. Денег на проезд у них, естественно, не было, приходилась топать на своих двоих. Шли какими-то грязными забытыми дворами с коричневой снеговой кашей вместо асфальта под ногами. Да еще и Люба то и дело останавливалась посидеть на трубах и покурить. По подсчетам Марты они ходили около двух часов, даже чуть больше. Все время она думала о том, как же там котеночку и волновалась за него. Люба смеялась над ее страхами и называла Марту дурой.
К Любиному подъезду они подошли, когда уже темнело. Марта, мучимая тревожным нетерпением, побежала вперед по ступенькам. Как ей хотелось увидеть все таким же, как оно было перед ее уходом – спящего Пашу и голубую шапку у на коленях. Но что-то внутри говорило, что этой мирной картины ей не увидеть. Сердце билось все сильнее, ныло в горле.
Добежав до площадки между вторым и третьим этажами, Марта остановилась. Бармалея на месте не было. Одиноко лежала на темном полу шапка, в густеющих сумерках казавшаяся белой.
Марта, чуть не плача от волнения, бросилась к ней, раскрыла. Котеночек все так же спокойно лежал внутри. От сердца отлегло, она облегченно улыбнулась, перевела дыхание, и протянула руку – погладить найденыша. Сердце на секунду остановилось и, тотчас же, обезумев от страха, заколотилось втрое быстрее. Котенок не дышал, от него больше не шло тепла. Широко раскрыв глаза, Марта еще раз пощупала тельце. Холодное, никакое. «Умер» - сумасшедшим вихрем пронеслась в голове мысль. По щекам уже текли горячие слезы.
-Ну, чего? – лениво спросила Люба, поднимаясь к своей квартире.
Марта не смогла ответить, в горле распухал тугой ком, не дающий говорить, не позволяющий дышать. Она прижала к себе шапку, к самому сердцу, расстегнув куртку, опустила голову и громко заплакала. Прижимала легкое, невесомое тельце все крепче, будто надеясь согреть и оживить.
-Чего случилось? – еще раз безразлично поинтересовалась Люба.
Марта подняла на нее зареванное личико и с трудом выдавила «У-у-мер» и снова разразилась слезами, уткнувшись носом в колени. Люба и так все поняла. Пряча глаза, она молча прошла мимо бьющейся в истерике подруги и, как можно быстрее открыв свою дверь, скользнула в квартиру.
Слезы все не утихали, горькие слезы, такие горькие, каких Марта не лила никогда. Она что-то бессвязно бормотала, задыхаясь, и лишь все крепче сжимала шапку. «Господи, - шептала она, ловя ртом воздух. – Господи Боже!» Ей казалось, что вот-вот, в этот самый миг спустится с небес сияющий ангел, улыбнется доброй улыбкой и одним взмахом руки оживит котенка. Она бы всю свою жизнь, все радости отдала бы на то, что бы вернуть жизнь этого маленького брошенного всеми существа. Но никто, конечно же, с небес не спускался. Марта выла, клялась неизвестно кому в том, что все сделает, чтобы только он опять жил, этот… этот… Она никак не могла сквозь слезы выговорить слово «котенок», а выговорив, повалилась на грязный пол и закашлялась, завыла в истерике. На мокрые щеки налипал сор, глаза щипало от пыли, на каменных плитах было холодно.
На улице совсем стемнело, когда Марта, чуть пошатываясь, вышла из подъезда. Зажигались первые фонари, улицы затягивались мраком. Большими хлопьями валил снег. В руках она несла голубую шапку, кажущуюся сиреневой в неверном тусклом свете фонарей. Тяжелый вздох против воли вырвался из груди, когда Марта, положив шапку на сугроб, насыпала небольшой снежный холмик поверх нее и опять заплакала. Тихо, как малыш, брошенный матерью в жестокую метель в поле, одинокий и замерзший. Долго еще плакала, сидя на сугробе, рядом с полуприкрытой чистым белым снегом шапкой. От слез болела голова.
Все падал и падал с неба снег, укрывая легким одеялом уставшую за день землю. Осторожные белые бабочки медленно кружились в странном танце, сверкая под светом фонаря.
Мама дома волнуется, подумала Марта, вдруг перестав плакать. Казалось, боль ушла со слезами. Казалось, она что-то поняла. Что-то важное, хоть и горькое, но необходимое. Всегда оставайся верным себе, что бы ни случилось. Делай так, как велит сердце. Марта встала и нетвердой походкой побрела домой, к матери.
