
Итак, любимец всех женщин Междубровья Реваз Гогоберидзе был половым хулиганом. Еще мелким пацаном Реваз любил заглядывать в соседское окно и наблюдать, как моется полная белотелая Аксинья, жена дяди Калантара, привезенная им з Сибири, где батоно Калантар отбывал срок за спекуляцию меховыми шапками. С этой же Аксиньей, роскошной 250-килограммовой красоткой, он и потерял однажды свою невинность: Аксинья заметила в окне чьи-то черные горячие глаза и пригласила 15-летнего паренька пошалить в чулане, пока дядя Калантар на работе. С той поры Реваз осознал, что его призвание - любить женщин, ибо ничего прекраснее с ним до того сокрушительного момента не происходило.
Обосновавшись у Лизы, Реваз квалификации не потерял. Уже очень скоро он вовсю окучивал увядающую богатую блондинку Нэнси Ландграаб, случайно встреченную во время пробежки (Реваз следил за фигурой, оттого каждый день трусил по переулку, бодро перебирая тонкими кривоватыми ножками истинного самца).

- Нэнси! Какой имя, а! Нюра, да? Нюра, я вэсь твой савсэм! У тэбэ волОс на барадЭ, дай вирву, а?
В общем, заманил он стареющую Нэнси на их с Лизаветой участок, воспользовавшись тем, что сожительница евойная как раз на работу отправилась, потеть на благо семейного бюджета, даром, что беременная была (сам Реваз нигде не работал - орёл не ишак, ему летать надобно!). И там, на участке, весьма аргументированно, делом, а не словом, доказал ей, что Герберт не мужик, а так - мужичонко. Нэнси вся раскраснелась, помолодела, но когда Реваз предложил ей расстаться с Гербертом и стать мадам Гогоберидзе (а заодно и прописать Реваза в Ландграабовских хоромах - "У тэбэ праписка, у мэнэ - пиписка, да!"), Нэнси скривила пренебрежительно физиономию и поинтересовалась - а не курил ли чего-то особенно забористого нынче товарищ Гогоберидзе. Реваза подобные подозрения ("Я нэ курУ, да!") так расстроили, что он решил помереть с горя на глазах у прифигевшей "Нюры" и вернувшейся с работы Лизаветы.

Лизавета и выпросила его у Смерти обратно: "Не забирай мово хахеля, Смертушко! На кого он меня оставит беремчатую да несчастную! Не лиши дитёв отца, благодетель мой!" Смерть, дабы нелепая стриженная под зека тетка умолкла наконец, плюнула и вернула Ревазу его жизнь непутевую.

Причем, Лизавета, как баба простая и оттого скромная, в сторонку отошла, а около воскресшего Реваза осталась стоять Нэнси, которой и должны были по идее достаться лавры спасительницы.

Нэнси и ожидала, что несостоявшийся покойник сейчас тут ее и отблагодарит на глазах у этой своей каплоухой кошелки, однако товарищ Гогоберидзе решительно пошагал к скромно переминавшейся в стороне с ноги на ногу Лизе.

- Лиза! Спасибо тэбэ, да!
- Не за что, дорогой... Ты же мой прынц...
Попранная до нижеплинтусного состояния мадам Ландграаб удалилась, обиженно вихляя худощавой спиной, а Реваз, проводив Лизу к унитазу (ну все ж знают, что околоунитазье - любимое симское место для торжественных моментов!), упал на одно колено и с предыханием сказал: "О Лиза! Вазми мой валасатый рука и гарачий сэрц! Стань мой нэвэст!"

А потом схватил в охапку весьма довольную Лизавету и пробил ее стриженной башкой дверцу душевой кабинки, а после занялся с ней самым любимым своим хобби - баболюбием.
