Груня-трактористка
Писатель
Зимний конкурс прозы "Когда шел снег" (2009).
Синее фа.
Дуся сопела и шаркала.
Еще бы не сопеть. Подбородок уперт в воротник клетчатого пальто, шарф наехал на нос, глаза, хоть и на свободе, но смотрят вниз, туда, где совсем по-мультяшному возникают носы малиновых ботинок. Которые шаркают. Поочередно.
«Хорррррррошо живет на свете Виннннни-Пуууух! У него жжжжена и дети – он лопуууух!.. Хорррошо живет…» – в голове марширует переделанная песенка из нового мультика, из-под подола пальто выпрыгивают ноги, шаги считаются…
Дусины глаза уже устали быть скошенными вниз, подбородок натерся о шерстяной воротник, но останавливаться нельзя. Вот, еще четырнадцать шагов, и слева окажется холодный провал подворотни, как загадано. А если не окажется, то все, все, опять проиграла! И не сбудется желание, и придется снова начать считать шаги и дворы.
В сущности, Дусю это устраивало – снова начать. Вот только желание терять не хотелось, в последний раз загадала самое любимое.
Ботинки были великоваты, но великолепны – высокие, со шнуровкой на крючках и толстой желтой подошвой, рифленой, как колесо «Белаза» – Самойлова, ткнув в них пальцем, сказала: «Дура в американских ботах!», – и сердце Дуси облегченно запело, раз Наташка злится, значит, ботинки ого-го, еще какое ого-го! И украшают Дусю. Потому что красно-зеленое клетчатое пальто на вырост («Доченька, цвета, конечно, непрактичные, но зато – драп, теплый плотный драп») не украшало, и коричневые, отвислые на коленях, рейтузы – тоже не украшали. Совсем. Ранец, серенький и жесткий, с тонкими кожзамовыми лямками, похожий на раздавленный коробок – тем более не украшал, но об этом Дуся не знала, такие, или похожие на него ранцы, были почти у всех.
Хотя, честно говоря, Дуся давно мечтала о чернильно-синей консерваторской папке на шнурочных ручках, она бы любила эту папку и никогда – слышите, никогда! – в Дусиной папке не было беспорядка, и перед тем, как уйти с продленки, Дуся раскладывала бы ее на парте, элегантно перебирая ноты, а несла бы ее Дуся, прижав обеими руками к груди или одной рукой на отлете – тоже элегантно! – так, чтобы не задеть ногой… Дуся пнула черный тряпичный мешок со сменкой, он завертелся, качаясь, и счет шагов сбился. Пришлось быстренько глянуть влево – не подворотня ли? Нет, еще не дошла. Ну вот, игра провалена, и охота начинать ее испарилась.
Дуся вынырнула из шарфа, покрутила головой и зашаркала быстрее.
Играть интересно всегда и всюду, надо только выдумать свою игру, со своими правилами и, никого в нее не пуская, пытаться довести до конца. И всегда нужно загадать желание – на сбудется-не сбудется. Можно прыгать по гранитным плитам набережной, стараясь встать серединкой сандалета прямо на стыки плит. А можно наоборот, шлепать между трещинами. Можно медленно брести, заглядывая в окошки первых этажей, и рассматривать цветы на подоконниках, здороваться с кошками в форточках и сравнивать с теми, что попались вчера. Можно считать снежные кучи. Можно всю дорогу пройти по поребрику, иногда задом наперед, а еще лучше – проходными дворами, правда, в одном дворе заложили проход, но его можно не считать и обойти улицей. И никогда на следующий день не идти вчерашней дорогой – я знаю девять разных путей…
А, да, еще можно идти, зажмуря глаза.
Мимо «Молочного буфета» Дуся прошла, облизнувшись. Застеснялась, сделала вид, что показывала язык голубю, и застыла у перехода, обхватив светофорный столб. Покачала ногой, опять любуясь ботинком – ведь красота же! В кармашке школьного фартука перекатывался пятачок, тщательно скопленный с понедельника и обменянный сегодня на монету, но пятака не хватило бы на ореховое кольцо, песочную полоску (двадцать две копейки – не жук чихнул) или молочный коктейль, так что заход в буфет отменялся до лучших времен.
Потом дорога стала скучной, но солнечной, лицу было тепло, в глазах оранжево, и до красного кирпичного дома Дуся просто топала и топала, подпрыгивая и хлопая ранцем по спине. Сегодня подвальное окно красного дома неожиданно оказалось распахнутым, из него торчала лента транспортера, людей не было, но зато у стены были свалены бумажные мешки с сокровищами. Ну да, а что вы хотите, конечно же, с натуральными сокровищами – «…в этой маленькой корзинке есть помада и духи, ленты, кружева, ботинки… что угодно для души…» – из дырок в углах замявшихся мешков высыпались бирюзовые и салатного цвета пластиковые бисеринки, была еще кучка белых шариков из пенопласта, крупнее бисера, совершенно сахарных на вид, и… Дусино дыханье спёрло от восторга. Она присела на корточки, привалившись к стене, и совершенно бездумно стала быстро запихивать красивые фигульки по карманам пальто.
Потом ей стало стыдно.
Дуся с жалостью вынула большую часть непонятных, но таких чудесных кусочков пластмассы, ссыпала в прежние кучки, и, зажав в кармане немножко оставленных про запас, медленно побрела по тротуару. Дорога заканчивалась, время больше было не оттянуть ничем, а красивая резная дверь с ручкой, которую Дуся обычно тянула сразу двумя руками, приближалась. Неотвратимо.
«– Отличный музыкальный слух. Можете приходить осенью, в класс… э-э… аккордеона, да, аккордеона.
– Ну, как же, а скрипка?
– Мест уже нет. На аккордеон – есть. Значит, записываю – аккордеон. Ваша девочка сейчас во втором или первом?
– Но ведь слух… Вы хвалили. И чувство ритма. Вы сказали, что девочка очень перспективна. Может быть – пианино? Аккордеон такой тяжелый, посмотрите – она же его не поднимет.
– Не пианино, фортепиано. Мест нет. Берите аккордеон, те же клавиши, инструмент недорогой…
– Я хотела дочку на скрипку, я уговаривала ее на скрипку…
– У нас дети занимаются без уговоров, сами. Ну так что, записывать на аккордеон или предпочтете мандолину? У нас хорошее отделение народных инстру…
– А что еще есть? Что еще осталось? Вы ведь говорили, что рука хорошая, пальцы, как на заказ? Посмотрите, что еще?
– Ну хорошо, хорошо, раз так не нравится аккордеон, то… Если к осени место освободится, то пойдете в класс арфы, Галина Петровна как раз взялась за малышей. Что? Тоже не так? Ах, непривычно… Потом вторым инструментом все равно будет фортепиано, так что не прогадаете. Но заниматься придется только в школе, понимаете? Арфу домой не купишь».
Класс был почти на самом верху школы, на пятом этаже. Пенальчик, оканчивающийся круглым эркером-фонарем, буквально приклеенным к углу дома. В классе стояли три арфы, шкаф с нотами, два стула, стол и еще три скамеечки. Пыльная тишина за дверью с тамбуром, скошенные лучи солнца во все три высоких окна эркера – башня в замке, не иначе. А на крыше – шпиль.
Дуся запыхалась, прыгая по ступенькам вверх, поэтому первым делом она залегла на мраморном подоконнике, отдыхая и разглядывая сверху, как трамваи рассыпают искры с проводов. И с удовольствием стуча пяткой по замку ранца, что был брошен под окно.
Потом начиналась рутина: запереть изнутри класс, поставить в центре эркера стул, пюпитр и скамеечку для ног, вытянуть из дальнего угла детскую арфу и аккуратно прокатить ее к стулу. Детская арфа была на десять сантиметров ниже взрослой, а весила не меньше, но зато ее колонна была позолоченной и дека не пахла духами. И струны сами льнули к пальцам.
Из шкафа Дуся выволакивала три-четыре толстенных книжищи «Круглый год», укладывала на стул и, взгромоздившись на эту пирамиду, наклоняла арфу к себе. Привычная тяжесть на плечо, щека – к нагретой солнцем деке, левая рука пытается дотянуться до запружиненных басов (в этом нет необходимости, но очень хочется, хоть мизинцем), а правая мягко проводит по жилкам цветных струн.
Дуся честно отрабатывала гаммы и незатейливую домашку по нескольку раз, быстро бренча заданное и следя за пальцами, потом убирала книги и скамейку и сосредоточенно хлопала педалями по пазам: «сверху вниз – бемоль-бекар-диез», тренируя обе ноги – это вам не три педальки у фоно, ха-ха! Семь штук, три позиции.
На этом Дуся с чистой душой закруглялась.
Снова повалявшись на окне, уже расставшемся с солнцем и в начинающихся сумерках ставшем еще выше, Дуся наугад открывала какой-нибудь том «Круглого года» и пропадала в нем. Это были не обычные книги, скорее альманахи хорошей детской литературы, в которых сказки, стихи и отрывки из больших книг располагались относительно времен года, по сезонам. Сегодня Дусе попалось «Серебряное копытце».
Ленивые снежинки стаскивали сизую хмарь неба на крыши, размазывали тени и пухло укладывались на окнах и вокруг печных труб. Трубы тоже не спали, их дело – вкрадчиво съесть бледно-васильковым дымом день, обнять вечер каминным запахом, встретить ветер и отправить его гулять и петь меж домов, чьи стены становились лазурно-серыми, теряя дневное разноцветье.
Песня ветра была глуха, как будто кто-то засунул его в толстый шарф, мешая гудеть, песня ветра была остра и холодна, как будто кто-то заточил его об месяц – небесный оселок, песня ветра была густой и синей… синей… синей… как фа второй октавы…
– Лида. Лидуся, открой!
Около стен снежинки поднимались вверх, возвращаясь обратно в кобальтовый мрак, зависали, стучали в оконное стекло…
– Лида, доченька, заканчивай играть. Я за тобой.
Дуся крепко держала арфу коленками, безымянный палец все еще цеплялся за синюю фа (а ее педаль надежно сидела в диезе): «Мама пришла. И стучит в дверь».
За окнами эркера глохла декабрьская темнота…
Встав на цыпочки, Дуся щелкнула выключателем – свет рассеял пыльные потемки и осветил скучные зеленые стены класса, отперла дверь. Пока мама собирала ее ранец и расспрашивала о новом этюде, Дуся сопя откатила в угол арфу, убрала за собой книги и, забравшись на широкий подоконник с ногами, уставилась за окно, где метель мотала уличный фонарь.
Потом спрыгнула и снова с удовольствием посмотрела на ботинки.
– Мам. Знаешь, мам. Я не буду бросать арфу. Ну, что, пошли?
Я отвечу, не сомневайтесь. 
