Женечка Франкенштейн
Ассоциация критиков
НЕБЕСНАЯ ФОНТАНКА
(Елене Шварц)
В этом доме, брошенном, разграбленном,
пусты карандаши,
и уже не написать по правилам
никакого твоего жи-ши.
Никакого твоего пророчества
на бумаге не останется следа,
только темная вода,
год рожденья, имя-отчество.
Только звезд подводных дрожь,
окон бег, небес сиянье.
Опустили звездный ковш
в окна, полны содроганья.
О смотри же - проступает,
как на картинке переводной!
Но дыханья не хватает
той музґыке заводной:
река моя маленька
на волнах пузыри
кладбищенская спаленка
пустая изнутри
Пой же, пой еще, шарманка,
сердце выплесни до дна!
По Небесныя Фонтанке
едет барыня Луна.
Черный с белым называет,
говорит лишь нет и да.
Посреди небесной тени
плещет, всплыв с глазного дна:
кого не за что любить
тот один любви достоин
сшит как есть неладно скроен
и не важно что убит
Что увидишь головой?
Что услышишь, шума кроме?
Темны рыбы ходят строем,
зданья встали на колени,
словно лист перед травой.
А музыґка знай кружится,
знай топочет и кивает,
позлащенной, как жар-птица,
белой ручкой помавает:
пока дрожишь пустым листом
листом бумаги папиросной
ли стрельбищем дождя
ли стрекозой бескостной
о слышишь ли -
над высью звездной
сто тысяч птиц
поют Царю Небесный
там сияет лунный сад
в том саду цветочек аленький
веришь - там больших не любят
там все маленькие.
КОЛОМНА
Вода пуста, но бродит отраженье,
но - воздух, сообщающий движенье
волнам, стадам волов, бредущим прочь,
в мясную закипающую ночь.
Здесь каждый дом, как окорок, багров,
кровавоок, как боров, каждый кров.
Здесь в алые, как сало, небеса
реки перетекают телеса
и стекла брызжут солнечной слюной
над мускулистой масляной волной.
Здесь против света всл: оскал моста,
стволы кустов, губастые уста
кариатид, дряхлеющих в жару
в обмылках бликов, в солнечном жиру.
Здесь ночь глотает вхлипыванье лип
и плесневелых вёсел липкий скрип,
и жесть пустых дворов, и кости стен,
и солнца вялый полиэтилен.
И лишь листвы чешуйчатое пламя
с драконьей грацией пластается над нами.
АНГЕЛУ-ХРАНИТЕЛЮ
Медным крестиком нательным,
засыпающим Литейным,
засыпающим сады
снегом с запахом воды,
дырчатою дудочкой,
городскою дурочкой,
птицей пестрого пера
лишь одно - пора, пора.
Кто мне сердца складни тяжки
всею кровью отворил…
Я в счастливейшей рубашке
пред Тобой стою без сил,
никакой не слыша боли,
боль любую полюбя
кровеносных колоколен,
осеняющих Тебя,
чтобы в этом, черно-белом,
взятом глиной, сажей, мелом
мире из воды и крон
стал бы правильный наклон,
чтобы плачущее око
распахнулося далеко,
где бессонное одно
в небе вспыхнуло Окно.
(Елене Шварц)
В этом доме, брошенном, разграбленном,
пусты карандаши,
и уже не написать по правилам
никакого твоего жи-ши.
Никакого твоего пророчества
на бумаге не останется следа,
только темная вода,
год рожденья, имя-отчество.
Только звезд подводных дрожь,
окон бег, небес сиянье.
Опустили звездный ковш
в окна, полны содроганья.
О смотри же - проступает,
как на картинке переводной!
Но дыханья не хватает
той музґыке заводной:
река моя маленька
на волнах пузыри
кладбищенская спаленка
пустая изнутри
Пой же, пой еще, шарманка,
сердце выплесни до дна!
По Небесныя Фонтанке
едет барыня Луна.
Черный с белым называет,
говорит лишь нет и да.
Посреди небесной тени
плещет, всплыв с глазного дна:
кого не за что любить
тот один любви достоин
сшит как есть неладно скроен
и не важно что убит
Что увидишь головой?
Что услышишь, шума кроме?
Темны рыбы ходят строем,
зданья встали на колени,
словно лист перед травой.
А музыґка знай кружится,
знай топочет и кивает,
позлащенной, как жар-птица,
белой ручкой помавает:
пока дрожишь пустым листом
листом бумаги папиросной
ли стрельбищем дождя
ли стрекозой бескостной
о слышишь ли -
над высью звездной
сто тысяч птиц
поют Царю Небесный
там сияет лунный сад
в том саду цветочек аленький
веришь - там больших не любят
там все маленькие.
КОЛОМНА
Вода пуста, но бродит отраженье,
но - воздух, сообщающий движенье
волнам, стадам волов, бредущим прочь,
в мясную закипающую ночь.
Здесь каждый дом, как окорок, багров,
кровавоок, как боров, каждый кров.
Здесь в алые, как сало, небеса
реки перетекают телеса
и стекла брызжут солнечной слюной
над мускулистой масляной волной.
Здесь против света всл: оскал моста,
стволы кустов, губастые уста
кариатид, дряхлеющих в жару
в обмылках бликов, в солнечном жиру.
Здесь ночь глотает вхлипыванье лип
и плесневелых вёсел липкий скрип,
и жесть пустых дворов, и кости стен,
и солнца вялый полиэтилен.
И лишь листвы чешуйчатое пламя
с драконьей грацией пластается над нами.
АНГЕЛУ-ХРАНИТЕЛЮ
Медным крестиком нательным,
засыпающим Литейным,
засыпающим сады
снегом с запахом воды,
дырчатою дудочкой,
городскою дурочкой,
птицей пестрого пера
лишь одно - пора, пора.
Кто мне сердца складни тяжки
всею кровью отворил…
Я в счастливейшей рубашке
пред Тобой стою без сил,
никакой не слыша боли,
боль любую полюбя
кровеносных колоколен,
осеняющих Тебя,
чтобы в этом, черно-белом,
взятом глиной, сажей, мелом
мире из воды и крон
стал бы правильный наклон,
чтобы плачущее око
распахнулося далеко,
где бессонное одно
в небе вспыхнуло Окно.
