Оладушка
Ассоциация критиков
Сделано для игры "Маска, я вас знаю! 2009". 
Татьянин день
Написано под влиянием малой прозы Татьяны Щепкиной-Куперник
Щепкина-Куперник, Татьяна Львовна (1874–1952) — актриса, драматург, писательница, поэтесса, переводчица и вообще удивительная женщина.
Вася Крашенинников, студент филологического факультета, спешит на рандеву с дамой сердца. Ловко увернувшись от несущегося на всех парах кабриолета, пересекает бульвар и торопливо шагает по Большой Никитской в сторону Университета.
Январский мороз щиплет за щёки, одежда не спасает от пронизывающего холода, ибо «ветром подбита, да на меху рыбьем», как шутит московская тётушка Поликсена Антоновна, пустившая внучатого племянника к себе на квартиру. Жильцом тётушка довольна — внимательный, вежливый, учится прилежно, держит себя скромно, не шатается по кабакам с девицами, как иные его товарищи, кутящие на родительские денежки. Васе гулять не с руки, да, собственно, и не на что. Дома в Мценске у матери, вдовы мелкого чиновника, подрастает ещё двое сыновей и дочь, и каждого нужно одеть, накормить, дать образование, да поставить на ноги. Неудивительно, что помощи от родных Вася не ждёт, напротив, сам старается при всякой возможности отправить им хоть немного денег, по почте или с оказией.
Зарабатывает Вася уроками. Три раза в неделю пешком — в целях экономии — ходит в роскошный особняк на Остоженку, смущаясь под взглядом холуев, поднимается по белоснежным мраморным ступеням, чтобы по несколько мучительно долгих часов, среди лепнины, хрусталя и бронзы, заниматься с премилым, но весьма недалёким десятилетним здоровячком Петей. Иногда на занятия заглядывает и Петин отец, владелец винных магазинов, вальяжно, по-барски, усаживается в вольтеровское кресло, запахивает на жирном волосатом теле стёганный атласный халат, хмурит лоб, вслушиваясь в разговор.
— Это что же, латынь? Ишь ты, чего только не придумают в этих гимназиях... А ты, Петька, учись, учись! Кабы я в своё время учился, то сейчас бы не водкой торговал, а уже в Думе бы сидел! Что, студент, скажешь, не так?
— Так, — сквозь зубы отвечает студент, бурля в душе классовой ненавистью и думая о том, что, пожалуй, нелюбимый властями Карл Маркс, книгами которого охотно снабжает Василия приятель — убеждённый коммунист, во многом-то и прав...
Но сегодня, на Васино счастье, занятий с Петей нет. Да ещё и праздник — Татьянин день! Подвыпившая студенческая братия веселится уже с утра, но румяные от мороза стражи порядка поглядывают на них снисходительно — нынче московский градоначальник велел смотреть на их художества сквозь пальцы.
Вася торопится. На углу Моховой улицы, у храма великомученицы Татьяны его уже ждёт Танечка, консерваторка, как зовёт её Поликсена Антоновна. Васе до сих пор памятно, как год назад он увидел свою возлюбленную впервые. Статная девушка в полушубке и коротеньких полусапожках, несла толстую пачку нот, оступилась и уронила белоснежные листы прямо в грязь. Никому из проходящих и проезжающих мимо не было до неё никакого дела, лишь Вася поспешил придти на помощь, наклонился, собрал ноты и отдал незнакомке.
— Благодарю вас! — горячо сказала она и вся залилась ярким румянцем.
А тот так и замер, не в силах отвести от неё взгляда. Как непохожа была Танечка, с её свежим личиком, длинной русой косой и нежным высоким голосом на худосочных стриженых и охрипших от курения девиц, с которыми знались приятели Василия!..
Завидев Васю, спешащего к ней по Большой Никитской, Таня вся так и светится от радости. До чего ж идёт к ней улыбка! Подбегает, берёт за руки, и, едва поприветствовав, принимается торопливо рассказывать:
— Знаешь, а я сейчас была с подругой на лекции в университете, профессор так интересно рассказывал! О будущем! Представляешь, ещё каких-то двадцать–тридцать лет — и люди полетят на Марс! А через сто лет человечество уже полностью освоит Солнечную систему, а, может, и весь космос! И вообще, через сто лет вся жизнь так изменится, всё-всё будет по-другому!
— А мне кажется, принципиально ничего не изменится, — улыбается Вася. — Так, мелочи всякие... Но по большому счёту, как всё было век назад, так будет и через сто лет. И жизнь, и люди будут всё те же. Как сейчас, в две тысячи девятом году, так и через сто лет тоже... Извини, отвечу, — в кармане его куртки уже давно заливается электронной трелью мобильник.
Но как мелькнула, так и ушла, так что ружье... мобильник в финале сработал 
