Samar
Участник
Алексей Викторович Иванов
Родился в Перми, в семье инженеров-кораблестроителей. После школы поступил на факультет журналистики Уральского университета (Свердловск), однако диплом защитил на факультете истории искусств. В те же годы дебютировал с первой повестью на страницах журнала "Уральский следопыт". Вернувшись в Пермь, Иванов сменил немало профессий: работал сторожем, школьным учителем, журналистом, преподавателем университета, а также гидом-проводником в турфирме, что привело его к увлечению краеведением. В процессе работы над романом "Сердце Пармы" организовал детский художественный краеведческий музей. В 2003 году в Перми вышла первая авторская книга.
Трижды номинировался на премию "Национальный бестселлер". Лауреат литературных премий "Эврика!", "Старт", а также премий имени Д.Н.Мамина-Сибиряка и имени П.П.Бажова.
Книги: "Географ глобус пропил", "Общага-на-крови", историко-мистические "Сердце Пармы" и "Золото бунта".
Писатель, имхо, с большой буквы, не сказавший еще своего слова в современной литературе. Но обязательно его скажет!
Про Иванова прочел впервые в ЖЖ Сергея Лукьяненко. Далее цитата:
"Я не собирался рассказывать в деталях, как Алексей Иванов ушел из фантастики. Хотя у меня этим интересовались. Но тут прочел одно письмецо и понял – не отвертеться.
Тем более, это будет полезно молодым авторам.
Итак, год 1989. Представили? СССР трещит по швам, но в Прибалтику визы еще не требуются. И вот несколько молодых авторов, пробующих писать фантастику, приезжают на семинар писателей-фантастов в Дубулты.
Я не ставлю сейчас своей целью описывать все и всех. Только то, что относится к Алексею Иванову, которого мы – любители фантастики – потеряли. По меньшей мере на пятнадцать лет потеряли…
Итак, сутолока в первый день. Все молодые распределяются по «мастерам», которые будут вести мастер-классы. Впереди две недели работы (именно работы, а не пьянки). И – призрачный шанс, что именно тебя, любимого, заметят и мэтры, и издатели (в основном, конечно, государственные).
Встречаю Алешку Иванова – мы чуть-чуть знакомы по «Аэлите», к тому же ровесники. Начинаем обсуждать «к кому податься». И тут Алексей делает первую ошибку:
«Пошли к Бабенко», - предлагает он. «Бабенко молодой, он начинающих не обидит. А эти мэтры в порошок разотрут и глазом не моргнут!»
Как он ошибается! Но нам по двадцать лет и мы не понимаем, что как раз мэтры никого растирать в порошок не станут. Зачем им это? А вот молодому Бабенко мы в лучшем случае совершенно безразличны…
Возможно я и поддался бы на уговоры, но тут ко мне подошел писатель Шалимов с которым я был чуть-чуть знаком. Шалимов не вел мастер-класса, он просто отдыхал в пансионате. «Сережа», - обрадовался он, «вы попали на семинар? Прекрасно! Идемте, я вас запишу в хорошую группу…»
Отбиваться я не посмел, хотя и собирался идти в группу к Михайлову – и попал в группу к Сергею Снегову. За что я поныне глубоко благодарен Александру Ивановичу Шалимову. В группе Михайлова, убежден, было бы не хуже. Но Владимир Дмитриевич и по сей день активно работает, а Снегова с нами уже нет…
Итак, я попал к Снегову. Туда же попал Воха Васильев. Атмосфера была более чем благожелательная – даже откровенных графоманов (в нашей группе была парочка казахских авторов, которые привезли рассказы на казахском – и благоразумно не потрудились их перевести!) Снегов защищал, успокаивая горячих молодых авторов… Весь день мы читали вещи друг друга (в группе было человек десять-двенадцать), по утрам – обсуждали, по вечерам пили в баре кофе с рижским бальзамом и благоговейно взирали на небожителей. Небожители тоже пили кофе в баре, а потом подымались в свои, небожительские номера. Видимо, писали великие книги. Мы, ясное дело, туда и постучаться боялись, поэтому вечерами – опять-таки читали друг друга. Внепланово. Из чужих групп.
Так я и прочитал повести Алешки Иванова.
Мое глубочайшее убеждение – это был самый талантливый из молодых авторов того семинара. Были и другие – были и сплыли. Но так, как Алексей, не писал никто.
Ему было совершенно наплевать на стандарты. «Космическая опера? Будет у меня опера. Только не ждите, что я стану оперировать бластерами и флаерами. Я придумаю все сам. Все свое. Я трижды изобрету велосипед, но это будет мой велосипед, а не штамповка с завода…» - наверное, если бы Алексей взял труд сформулировать свои принципы, они звучали бы именно так.
Нет, за это его бить бы не стали. Когда автора и впрямь начинают бить – надо или обладать уникальной анти-харизмой или быть чудовищно бездарным.
Алексей совершил «большую ошибку» начинающего автора. Он раскритиковал повести молодого одесского фантаста, с которым был в одной группе. Ну – не пришлись ему эти повести по душе. Бывает. Мне, к примеру, и этот автор и его произведения очень симпатичны – жаль, что сейчас он пишет крайне редко. Но ругать тогда можно и нужно было всех нас – собственно говоря, все друг друга и ругали, все получали, все за тем и приехали.
Но у молодого одесского автора был в группе покровитель - автор постарше, тоже из Одессы, пишущий действительно зрело и хорошо.
Назовем этого автора Асланом.
Решил этот автор вступиться за друга. За друзей заступаться - дело благое, кто бы спорил…
И когда наступил черед обсуждать повести Алексея Иванова, он взял слово.
Он писателя-фантаста Иванова стер в порошок.
А что вы хотите? Двадцатилетний пацан-студент и сорокалетний кандидат наук. Автор пишущий совершенно нестандартно – и автор пишущий в хорошем классическом стиле. Достаточно застенчивый мальчишка – и прирожденный актер, лицедей, весельчак. Молодой и прямолинейный – и тертый, битый, крученый в одесских научных кругах.
Поставьте их друг против друга, дайте опытному в руки тексты начинающего (тексты, которым молодой автор доверил все, что у него было в душе).
И будет зрелище.
Я не присутствовал. Но даже Алексей, совершенно раздавленный, признавал, что это было смешно. Аслан зачитывал его тексты – как бы случайно открывая на той или иной странице, корча забавные рожицы, похихикивая прежде чем ознакомить слушателей с тем или иным фрагментом.
Это действительно смешно, поверьте. Человек с актерским дарованием может прочесть любой текст так, что вы будете кататься по полу от смеха. Отелло душит Дездемону, Анна Каренина бросается под поезд, Кира умирает на руках у Руматы, Фродо решает оставить себе Кольцо – но Горлум откусывает ему палец…
Все это СМЕШНО. Важно лишь прочесть с нужной интонацией. И тогда самые искренние слова превратятся в дешевый пафос, а трагедия обернется фарсом.
Молодые авторы! Как бы вы ни взирали на «мэтров» и коллег – с ненавистью или с обожанием, прислушиваетесь вы к их советам или пренебрегаете – запомните главное. Текст не предназначен для чтения вслух! Текст – прослойка между 1 автором (будь это хоть братья Стругацкие – все равно это 1 автор) и 1 читателем (даже если через плечо книгу читает ваша мама). Посредники тут не нужны. Особенно – посредники недоброжелательные. Дайте мне «Гамлета» - и я устрою вам вечер сатиры и юмора!
Конечно, если буду в настроении…
Алексей Иванов стал объектом насмешек для всех семинаристов – даже тех, кому его вещи изначально нравились.
И, разумеется, молодой мэтр Бабенко шоу не остановил. Почему-то я уверен, что Снегов или Михайлов вмешались бы. Но «молодому мэтру» для этого мудрости не хватает. Он еще сам помнит, как был молодым…
После этого я еще раз наткнулся на текст Алексея – в одном независимом питерском издательстве, чуть ли ни первом в стране. Текст, похоже, туда взяли именно под влиянием эстрадного представления – и с удовольствием зачитывали вслух. Скажем прямо – глумились в свободное от работы время. «Ха-ха-ха! Они летали на Улитах и жгли Мамбетов лучами Хрустальных Хризантем! Да он совсем дурак! Он что, физику не знает? Ха-ха-ха! Писать надо про социальные проблемы! Жечь коммунизм каленым железом фантастики! А у него какие-то любовные треугольники, космические крепости с воротами и впряженными волами, мировые скорби, вселенские катаклизмы! Ха-ха-ха!»
Еще пытался помочь Алексею Виталий Иванович Бугров – человек, который умел разглядеть талант и всеми силами пытался ему помочь. Его еще печатали. В «Уральском следопыте» - стремительно теряющим тираж. В алма-атинских «Мирах» - знатный эстет и великий сноб Алан Кубатиев был, все-таки, человеком весьма независимым и чужому влиянию не поддался.
Но основное было сделано. В московско-питерской профессиональной среде Алексей Иванов занял роль знатного графомана и шута.
И он ушел из фантастики. Наверное, ему было мучительно больно и трудно. Все-таки он любил фантастику – пусть даже ему со всех сторон говорили, что его любовь смешна.
Теперь в рахитичной «большой литературе» появился автор, пишущий самобытно, интересно и сильно. Есть «Сердце Пармы», есть «Географ глобус пропил», появятся новые книги…
Но мы уже не узнаем, какой могла стать наша фантастика. Это осталось где-то там, в альтернативной реальности, где один молодой писатель не стал обрушиваться на другого, еще более начинающего. Где Иванов попал в иную группу, где его первая книга вышла пятнадцать лет назад и за ней последовали другие…
Теперь в нашей космоопере будут летать только на космических кораблях и жечь врагов только из лучеметов. Теперь никто не рискнет написать повесть фонетически – языком безграмотного подростка, весело и беззлобно простебав при этом «Дом скитальцев» Мирера и всего Крапивина в одной короткой повестушке. И никто не станет говорить о своей любви так, как Алексей в «Повелителе Хвостика».
А ведь были и другие вещи. Но они уже не выйдут. Алексей не хочет к ним возвращаться.
Почему я все это сейчас пишу? Вздыхаю по писательской судьбе Алексея? Смысл вздыхать, его ждет не менее интересная судьба. На фантастике свет клином не сошелся. Нынешних молодых авторов учу? А смысл…
Просто я вчера прочел на одном из форумов письмо писателя Вадима П. (он известен длинным сериалом про магов и колдунов, живущих в Москве втайне от людей и ведущих между собой магические разборки – не правда ли, оригинально?):
«Почитывая последние ясли обнаружил среди рецензий одну замечательную. Цитата:
Алексей Иванов "Корабли и галактика", АСТ, 8000 экз.
"Его ранние повести отличаются безудержной фантазией и необычными языковыми играми. "На ледяных планетах, поливая вечную мерзлоту кровью жертвенных коров, люди выращивали Хрустальные Хризантемы, а потом обламывали соцветия и вставляли в прорези на панцирях улитов. Собирая свет факелов, Хризантемы жгли Мамбетов лазерными иглами... В черепах многоглавого чудовища Сзевра люди вылетали из традеров в самую гущу Мамбетов. В этих черепах в особых мешках лежал электрический мозг Сзевра, и между чудовищных клыков, торчащих из челюстей, сияла электрическая дуга, разрезавшая Мамбетов пополам..." Этой цитаты из повести "Корабли и Галактика" достаточно, чтобы почувствовать потенциал автора и заметить истоки сочных образов..."
Вот так. Хотел рецензент как лучше, а получилось как всегда. Наполнил отзыв реальным содержанием и...
Честно говоря, сначала я решил, что это большая хохма. Прикол. Невинная юморная вставка, призванная слегка разбавить безнадежное содержимое июньских яслей. Повеселить, так сказать, публику. Но поскольку в чем в чем, а в остроумии сотрудников журнала никто и никогда не обвинял, пришлось поверить что все это - на полном серьезе. И мамбеты... упс, простите, Мамбеты и Сзевры и улиты. А вполне возможно - маллюты, лоши пржеваты и волли позотые. Напечатать текст, каждая буква которого покрыта такой россыпью юношеских угрей, что не смыть ни клерасилом ни тайдом, это смело. Это поступок. Это потребовало РЕШЕНИЯ и от писателя, не испугавшегося вытащить на всеобщее обозрение содержимое школьных тетрадок, и от издателя, охотно эти самые тетрадки схватившего. Это, ребята, достойно уважения. На очереди, как я понимаю, дневники из детского сада.»
Знаете, я оторопел. Все повторяется.
Впрочем, повторяется ли? Как бы там ни было, но Аслана (в моих глазах) оправдывает то, что он заступался за друга. Несоразмерно, жестоко… но предвидел ли он последствия? Нет, конечно.
Здесь, полагаю, случай другой. Сходен лишь метод, не цели. Здесь если не банальное желание возвыситься, опуская другого, то поразительный пример языковой слепоты, бездумного и почти уже безумного капсулирования нашей фантастики, ее засоренности и зашоренности.
По Вадиму П. писать надо вот так:
«В специальных клумбах вдоль стен цвел густой кустарник, создавая в
зале неповторимый аромат упоительной свежести, а огромная люстра горного
хрусталя при поддержке многочисленных бра заливала помещение ослепительно
ярким светом. Королевский трон, элегантный, украшенный крупными изумрудами,
находился на невысоком подиуме»
А ни в коем случае не вот так:
«Палубами и деревянными переборками Парусник был разделен внутри на отсеки. Узкие лестницы с резными перилами вели в кают-компанию, где стоял высокий камин с решеткой. Круглые иллюминаторы пропускали яркий и ровный звездный свет, усиленный сиянием парусов. Толстые ковры с багрово-золотыми узорами Тарси-Зандира лежали на полу, трепетали огоньки свечей, пахло горячим воском, дариальскими соснами и молчанием. Всюду царил полумрак, и было хорошо, сидя в кресле перед камином, лететь сквозь космос в океане чудовищного холода среди стылых огней мироздания и слышать только неуловимую музыку звездных сфер, треск поленьев и поскрипывание шпангоутов»
Слово мертвое и слово живое. Штампы-клише вроде «густого кустарника», словечко-уродец «специальные» примененное к клумбам (бывают не специальные клумбы, да? Универсальные?), «неповторимый аромат упоительной свежести» - красивость в духе барышень-гимназисток, «элегантный трон» на «невысоком подиуме» - весь этот мусор бедного, вымороченного, комиксового языка – автора не пугают. А живой русский язык, которым писал двадцатилетний автор – вызывает публичный гогот.
И впрямь – что-то страшное творится в нашей фантастике…
Я, читая «Корабли и галактику», мучительно изнывал от собственного косноязычия, неумения говорить и писать так ярко, живо и смело.
Автор-быстрописец, рисующий свою бесконечную магическую мыльную оперу богатой палитрой из 256 цветов, читает Иванова – и преисполняется чувства собственного достоинства.
Алексей, не возвращайся в фантастику!
У нас здесь такие же уроды, как и в мэйнстриме.
Держи фронт там, где тебе суждено было встать."
http://doctor-livsy.livejournal.com/7628.html#cutid1
Родился в Перми, в семье инженеров-кораблестроителей. После школы поступил на факультет журналистики Уральского университета (Свердловск), однако диплом защитил на факультете истории искусств. В те же годы дебютировал с первой повестью на страницах журнала "Уральский следопыт". Вернувшись в Пермь, Иванов сменил немало профессий: работал сторожем, школьным учителем, журналистом, преподавателем университета, а также гидом-проводником в турфирме, что привело его к увлечению краеведением. В процессе работы над романом "Сердце Пармы" организовал детский художественный краеведческий музей. В 2003 году в Перми вышла первая авторская книга.
Трижды номинировался на премию "Национальный бестселлер". Лауреат литературных премий "Эврика!", "Старт", а также премий имени Д.Н.Мамина-Сибиряка и имени П.П.Бажова.
Книги: "Географ глобус пропил", "Общага-на-крови", историко-мистические "Сердце Пармы" и "Золото бунта".
Писатель, имхо, с большой буквы, не сказавший еще своего слова в современной литературе. Но обязательно его скажет!
Про Иванова прочел впервые в ЖЖ Сергея Лукьяненко. Далее цитата:
"Я не собирался рассказывать в деталях, как Алексей Иванов ушел из фантастики. Хотя у меня этим интересовались. Но тут прочел одно письмецо и понял – не отвертеться.
Тем более, это будет полезно молодым авторам.
Итак, год 1989. Представили? СССР трещит по швам, но в Прибалтику визы еще не требуются. И вот несколько молодых авторов, пробующих писать фантастику, приезжают на семинар писателей-фантастов в Дубулты.
Я не ставлю сейчас своей целью описывать все и всех. Только то, что относится к Алексею Иванову, которого мы – любители фантастики – потеряли. По меньшей мере на пятнадцать лет потеряли…
Итак, сутолока в первый день. Все молодые распределяются по «мастерам», которые будут вести мастер-классы. Впереди две недели работы (именно работы, а не пьянки). И – призрачный шанс, что именно тебя, любимого, заметят и мэтры, и издатели (в основном, конечно, государственные).
Встречаю Алешку Иванова – мы чуть-чуть знакомы по «Аэлите», к тому же ровесники. Начинаем обсуждать «к кому податься». И тут Алексей делает первую ошибку:
«Пошли к Бабенко», - предлагает он. «Бабенко молодой, он начинающих не обидит. А эти мэтры в порошок разотрут и глазом не моргнут!»
Как он ошибается! Но нам по двадцать лет и мы не понимаем, что как раз мэтры никого растирать в порошок не станут. Зачем им это? А вот молодому Бабенко мы в лучшем случае совершенно безразличны…
Возможно я и поддался бы на уговоры, но тут ко мне подошел писатель Шалимов с которым я был чуть-чуть знаком. Шалимов не вел мастер-класса, он просто отдыхал в пансионате. «Сережа», - обрадовался он, «вы попали на семинар? Прекрасно! Идемте, я вас запишу в хорошую группу…»
Отбиваться я не посмел, хотя и собирался идти в группу к Михайлову – и попал в группу к Сергею Снегову. За что я поныне глубоко благодарен Александру Ивановичу Шалимову. В группе Михайлова, убежден, было бы не хуже. Но Владимир Дмитриевич и по сей день активно работает, а Снегова с нами уже нет…
Итак, я попал к Снегову. Туда же попал Воха Васильев. Атмосфера была более чем благожелательная – даже откровенных графоманов (в нашей группе была парочка казахских авторов, которые привезли рассказы на казахском – и благоразумно не потрудились их перевести!) Снегов защищал, успокаивая горячих молодых авторов… Весь день мы читали вещи друг друга (в группе было человек десять-двенадцать), по утрам – обсуждали, по вечерам пили в баре кофе с рижским бальзамом и благоговейно взирали на небожителей. Небожители тоже пили кофе в баре, а потом подымались в свои, небожительские номера. Видимо, писали великие книги. Мы, ясное дело, туда и постучаться боялись, поэтому вечерами – опять-таки читали друг друга. Внепланово. Из чужих групп.
Так я и прочитал повести Алешки Иванова.
Мое глубочайшее убеждение – это был самый талантливый из молодых авторов того семинара. Были и другие – были и сплыли. Но так, как Алексей, не писал никто.
Ему было совершенно наплевать на стандарты. «Космическая опера? Будет у меня опера. Только не ждите, что я стану оперировать бластерами и флаерами. Я придумаю все сам. Все свое. Я трижды изобрету велосипед, но это будет мой велосипед, а не штамповка с завода…» - наверное, если бы Алексей взял труд сформулировать свои принципы, они звучали бы именно так.
Нет, за это его бить бы не стали. Когда автора и впрямь начинают бить – надо или обладать уникальной анти-харизмой или быть чудовищно бездарным.
Алексей совершил «большую ошибку» начинающего автора. Он раскритиковал повести молодого одесского фантаста, с которым был в одной группе. Ну – не пришлись ему эти повести по душе. Бывает. Мне, к примеру, и этот автор и его произведения очень симпатичны – жаль, что сейчас он пишет крайне редко. Но ругать тогда можно и нужно было всех нас – собственно говоря, все друг друга и ругали, все получали, все за тем и приехали.
Но у молодого одесского автора был в группе покровитель - автор постарше, тоже из Одессы, пишущий действительно зрело и хорошо.
Назовем этого автора Асланом.
Решил этот автор вступиться за друга. За друзей заступаться - дело благое, кто бы спорил…
И когда наступил черед обсуждать повести Алексея Иванова, он взял слово.
Он писателя-фантаста Иванова стер в порошок.
А что вы хотите? Двадцатилетний пацан-студент и сорокалетний кандидат наук. Автор пишущий совершенно нестандартно – и автор пишущий в хорошем классическом стиле. Достаточно застенчивый мальчишка – и прирожденный актер, лицедей, весельчак. Молодой и прямолинейный – и тертый, битый, крученый в одесских научных кругах.
Поставьте их друг против друга, дайте опытному в руки тексты начинающего (тексты, которым молодой автор доверил все, что у него было в душе).
И будет зрелище.
Я не присутствовал. Но даже Алексей, совершенно раздавленный, признавал, что это было смешно. Аслан зачитывал его тексты – как бы случайно открывая на той или иной странице, корча забавные рожицы, похихикивая прежде чем ознакомить слушателей с тем или иным фрагментом.
Это действительно смешно, поверьте. Человек с актерским дарованием может прочесть любой текст так, что вы будете кататься по полу от смеха. Отелло душит Дездемону, Анна Каренина бросается под поезд, Кира умирает на руках у Руматы, Фродо решает оставить себе Кольцо – но Горлум откусывает ему палец…
Все это СМЕШНО. Важно лишь прочесть с нужной интонацией. И тогда самые искренние слова превратятся в дешевый пафос, а трагедия обернется фарсом.
Молодые авторы! Как бы вы ни взирали на «мэтров» и коллег – с ненавистью или с обожанием, прислушиваетесь вы к их советам или пренебрегаете – запомните главное. Текст не предназначен для чтения вслух! Текст – прослойка между 1 автором (будь это хоть братья Стругацкие – все равно это 1 автор) и 1 читателем (даже если через плечо книгу читает ваша мама). Посредники тут не нужны. Особенно – посредники недоброжелательные. Дайте мне «Гамлета» - и я устрою вам вечер сатиры и юмора!
Конечно, если буду в настроении…
Алексей Иванов стал объектом насмешек для всех семинаристов – даже тех, кому его вещи изначально нравились.
И, разумеется, молодой мэтр Бабенко шоу не остановил. Почему-то я уверен, что Снегов или Михайлов вмешались бы. Но «молодому мэтру» для этого мудрости не хватает. Он еще сам помнит, как был молодым…
После этого я еще раз наткнулся на текст Алексея – в одном независимом питерском издательстве, чуть ли ни первом в стране. Текст, похоже, туда взяли именно под влиянием эстрадного представления – и с удовольствием зачитывали вслух. Скажем прямо – глумились в свободное от работы время. «Ха-ха-ха! Они летали на Улитах и жгли Мамбетов лучами Хрустальных Хризантем! Да он совсем дурак! Он что, физику не знает? Ха-ха-ха! Писать надо про социальные проблемы! Жечь коммунизм каленым железом фантастики! А у него какие-то любовные треугольники, космические крепости с воротами и впряженными волами, мировые скорби, вселенские катаклизмы! Ха-ха-ха!»
Еще пытался помочь Алексею Виталий Иванович Бугров – человек, который умел разглядеть талант и всеми силами пытался ему помочь. Его еще печатали. В «Уральском следопыте» - стремительно теряющим тираж. В алма-атинских «Мирах» - знатный эстет и великий сноб Алан Кубатиев был, все-таки, человеком весьма независимым и чужому влиянию не поддался.
Но основное было сделано. В московско-питерской профессиональной среде Алексей Иванов занял роль знатного графомана и шута.
И он ушел из фантастики. Наверное, ему было мучительно больно и трудно. Все-таки он любил фантастику – пусть даже ему со всех сторон говорили, что его любовь смешна.
Теперь в рахитичной «большой литературе» появился автор, пишущий самобытно, интересно и сильно. Есть «Сердце Пармы», есть «Географ глобус пропил», появятся новые книги…
Но мы уже не узнаем, какой могла стать наша фантастика. Это осталось где-то там, в альтернативной реальности, где один молодой писатель не стал обрушиваться на другого, еще более начинающего. Где Иванов попал в иную группу, где его первая книга вышла пятнадцать лет назад и за ней последовали другие…
Теперь в нашей космоопере будут летать только на космических кораблях и жечь врагов только из лучеметов. Теперь никто не рискнет написать повесть фонетически – языком безграмотного подростка, весело и беззлобно простебав при этом «Дом скитальцев» Мирера и всего Крапивина в одной короткой повестушке. И никто не станет говорить о своей любви так, как Алексей в «Повелителе Хвостика».
А ведь были и другие вещи. Но они уже не выйдут. Алексей не хочет к ним возвращаться.
Почему я все это сейчас пишу? Вздыхаю по писательской судьбе Алексея? Смысл вздыхать, его ждет не менее интересная судьба. На фантастике свет клином не сошелся. Нынешних молодых авторов учу? А смысл…
Просто я вчера прочел на одном из форумов письмо писателя Вадима П. (он известен длинным сериалом про магов и колдунов, живущих в Москве втайне от людей и ведущих между собой магические разборки – не правда ли, оригинально?):
«Почитывая последние ясли обнаружил среди рецензий одну замечательную. Цитата:
Алексей Иванов "Корабли и галактика", АСТ, 8000 экз.
"Его ранние повести отличаются безудержной фантазией и необычными языковыми играми. "На ледяных планетах, поливая вечную мерзлоту кровью жертвенных коров, люди выращивали Хрустальные Хризантемы, а потом обламывали соцветия и вставляли в прорези на панцирях улитов. Собирая свет факелов, Хризантемы жгли Мамбетов лазерными иглами... В черепах многоглавого чудовища Сзевра люди вылетали из традеров в самую гущу Мамбетов. В этих черепах в особых мешках лежал электрический мозг Сзевра, и между чудовищных клыков, торчащих из челюстей, сияла электрическая дуга, разрезавшая Мамбетов пополам..." Этой цитаты из повести "Корабли и Галактика" достаточно, чтобы почувствовать потенциал автора и заметить истоки сочных образов..."
Вот так. Хотел рецензент как лучше, а получилось как всегда. Наполнил отзыв реальным содержанием и...
Честно говоря, сначала я решил, что это большая хохма. Прикол. Невинная юморная вставка, призванная слегка разбавить безнадежное содержимое июньских яслей. Повеселить, так сказать, публику. Но поскольку в чем в чем, а в остроумии сотрудников журнала никто и никогда не обвинял, пришлось поверить что все это - на полном серьезе. И мамбеты... упс, простите, Мамбеты и Сзевры и улиты. А вполне возможно - маллюты, лоши пржеваты и волли позотые. Напечатать текст, каждая буква которого покрыта такой россыпью юношеских угрей, что не смыть ни клерасилом ни тайдом, это смело. Это поступок. Это потребовало РЕШЕНИЯ и от писателя, не испугавшегося вытащить на всеобщее обозрение содержимое школьных тетрадок, и от издателя, охотно эти самые тетрадки схватившего. Это, ребята, достойно уважения. На очереди, как я понимаю, дневники из детского сада.»
Знаете, я оторопел. Все повторяется.
Впрочем, повторяется ли? Как бы там ни было, но Аслана (в моих глазах) оправдывает то, что он заступался за друга. Несоразмерно, жестоко… но предвидел ли он последствия? Нет, конечно.
Здесь, полагаю, случай другой. Сходен лишь метод, не цели. Здесь если не банальное желание возвыситься, опуская другого, то поразительный пример языковой слепоты, бездумного и почти уже безумного капсулирования нашей фантастики, ее засоренности и зашоренности.
По Вадиму П. писать надо вот так:
«В специальных клумбах вдоль стен цвел густой кустарник, создавая в
зале неповторимый аромат упоительной свежести, а огромная люстра горного
хрусталя при поддержке многочисленных бра заливала помещение ослепительно
ярким светом. Королевский трон, элегантный, украшенный крупными изумрудами,
находился на невысоком подиуме»
А ни в коем случае не вот так:
«Палубами и деревянными переборками Парусник был разделен внутри на отсеки. Узкие лестницы с резными перилами вели в кают-компанию, где стоял высокий камин с решеткой. Круглые иллюминаторы пропускали яркий и ровный звездный свет, усиленный сиянием парусов. Толстые ковры с багрово-золотыми узорами Тарси-Зандира лежали на полу, трепетали огоньки свечей, пахло горячим воском, дариальскими соснами и молчанием. Всюду царил полумрак, и было хорошо, сидя в кресле перед камином, лететь сквозь космос в океане чудовищного холода среди стылых огней мироздания и слышать только неуловимую музыку звездных сфер, треск поленьев и поскрипывание шпангоутов»
Слово мертвое и слово живое. Штампы-клише вроде «густого кустарника», словечко-уродец «специальные» примененное к клумбам (бывают не специальные клумбы, да? Универсальные?), «неповторимый аромат упоительной свежести» - красивость в духе барышень-гимназисток, «элегантный трон» на «невысоком подиуме» - весь этот мусор бедного, вымороченного, комиксового языка – автора не пугают. А живой русский язык, которым писал двадцатилетний автор – вызывает публичный гогот.
И впрямь – что-то страшное творится в нашей фантастике…
Я, читая «Корабли и галактику», мучительно изнывал от собственного косноязычия, неумения говорить и писать так ярко, живо и смело.
Автор-быстрописец, рисующий свою бесконечную магическую мыльную оперу богатой палитрой из 256 цветов, читает Иванова – и преисполняется чувства собственного достоинства.
Алексей, не возвращайся в фантастику!
У нас здесь такие же уроды, как и в мэйнстриме.
Держи фронт там, где тебе суждено было встать."
http://doctor-livsy.livejournal.com/7628.html#cutid1
