Часть 2 (Superbia) - Не отпускай меня
Кисельной плотности толпа лениво обтекала её с двух сторон. Рывками она продвигалась вперед, то увязая в гуще людей, то вырываясь из этой липкой массы. Тяжелое дыхание разрывало легкие, а гулкий стук сердца вытеснил все звуки из ее головы. Задыхаясь, Тома продолжала бежать вперед, мышцы на ногах сводило судорогами боли, но она не желала замедляться. Мир безуспешно пытался протиснуться к ней в голову сквозь мутную пелену отчаяния, паутиной облепившую прочие мысли и чувства, высасывая из них соки. А время черным пауком все вило свои нити толще и толще, они обвивались вокруг бегущей подобно кокону. Она не успевала, секунды неумолимо, одна за другой, перекатывались из будущего в прошлое, отсчитывая минуты до конца ее мира.
Апокалипсис наступит ровно в 16-00, когда жадная пасть вагона поезда закроется и проглотит его, чтобы увезти от нее навсегда. Тома обещала себе, что спокойно проведет этот день в своих делах и заботах. Да, ей некогда было провожать его, ей нечего было сказать ему, все что нужно, уже было произнесено.
- Я уезжаю, - сказал он тогда в трубку ровным голосом. – Я принял решение, я уезжаю. – Повторил он снова, словно не зная, что еще можно сказать.
Тома долго молчала. Он не пытался вытянуть из нее слова, он ждал. Наверно, думал, что она заплачет, а, может быть, разозлится, накричит на него или будет умолять остаться. Но она не могла сделать ничего из этого, не желала. Девушка лишь закрыла глаза и стала считать свои вдохи и выдохи. Когда дошла до тридцати, медленно, аккуратно и осторожно произнесла:
- Это правильный выбор. Я бы на твоем месте поступила точно также. Там у тебя будет больше перспектив. Да, это правильно, – повторила она снова, придавая словам уверенность и наполняя их смыслом. Смыслом, которого сама Тома не видела.
Она пожелала ему хорошо там устроиться, пожелала удачи и успехов в будущем. После каждой ее фразы он произносил слова благодарности и вновь замолкал. Она подбирала новые слова, выслушивала его «Спасибо» и тоже замолкала. Они ждали, надеялись, что другой переступит черту первым, избавит разговор от этой бессмысленности.
«Я не смогу без тебя, не уезжай, не оставляй меня, брось все ради меня, будь со мной, давай уедем вместе».
Просить, умолять, плакать, уговаривать… Но они не могли так. Они вели разговор, полный сдержанности и достоинства, два сильных человека, сошедшихся в городе, не признающем слабости. Хитиновый панцирь, так необходимый для выживания, не давал прорваться наружу подобным словам.
Тома медленно положила трубку на аппарат. И снова вернулась к своим делам: помыла посуду, прибралась в комнате, подготовила вещи на завтра, посмотрела купленный фильм.
Девушка ясно видела, словно они находились вместе его комнате, как он неспешно складывает свои вещи, отбирая самые нужные и необходимые, как он собирает документы, выбирает, какие книги прочесть в дороге.
До его отъезда оставалась еще целая неделя, им некуда было торопиться. Они размеренно проживали будни, день за днем, время для их встреч – выходные, никто из них не хотел предложить сменить это привычное расписание объятий и поцелуев, походов в кино и прогулок по парку.
Они не говорили о его отъезде, даже не пытались затронуть эту тему. Они проводили выходные вместе, как всегда, не меняя напряжения своих отношений. Лишь пару раз, пока они, молча, сидели рядом, смотря очередной безликий фильм или тщательно пережевывая пищу, по тонкой ниточке, что связывала их мизинцы, пробегал почти незаметный ток. Он щипал и покалывал их душу, пытаясь реанимировать сердце, в тщетной попытке воскресить чувства. Но, онемевшие, они почти не чувствовали этих сигналов, с легкостью отмахиваясь от слабого желания, наконец, сказать и услышать.
Подошло к концу их последнее воскресенье. Он одевается в прихожей, надевает куртку, берет в руки перчатки, выжидающе смотрит на нее. Что ему сказать? Чего пожелать? Тома не знала. Не знала, как себя вести. Не хотела нарушать эту спокойную холодность, не знающую истерик и всплесков бурных чувств.
Девушка приподнялась на носках и мягко коснулась своими губами его, обняла на прощание.
Объятия длились не дольше обычного, она разомкнула свои руки, не пытаясь удержать его около себя. Он также не пытался побыть рядом еще немного, он всегда уходил в воскресенье домой. Дверь захлопнулась - тонкая ниточка натянулась и лопнула. Это был конец.
Помыв и убрав посуду после их совместного ужина, она стала готовиться ко сну. Расправила аккуратно застеленную постель, взяла книжку с прикроватной тумбочки, продолжала читать с места, заложенного белой закладкой. Закончив, Тома погасила светильник и перевернулась на бок. Выгнав его образ из-под своих век, девушка плотнее завернулась в одеяло. Словно пытаясь отгородиться с его помощью от голодных чудовищ неприятных мыслей, настойчиво разгрызающих ее голову. Тома не хотела думать о нем, не хотела думать о его отъезде. Все было, как всегда, все будет, как всегда… Нужно просто заснуть.
Все было, как обычно: завтрак, дорога до остановки, полный автобус, рабочий стол, мерцающий экран монитора и разговоры коллег.
Время дразнило ее, отвлекая внимание тиканьем стрелок, издевалось над ней, продвигаясь вперед все медленнее и медленнее.
Тома убрала свои часики в стол, стараясь не замечать выгравированную надпись на задней стороне корпуса. Стараясь не думать о том, что приближают умирающие минуты настоящего. Взгляд упал на фотографию в простой деревянной рамке. Под стеклом, отражающим солнечный свет, улыбались он и она. Держащиеся за руки, намертво замороженные в этом миге счастья, они смотрели на Тому с легким упреком. Девушка медленно перевела взгляд на часы в нижнем углу монитора. 15-05, осталось меньше часа. Пятьдесят пять минут - и он исчезнет навсегда.
Она вскочила из-за стола и кинулась прочь их кабинета, по пути уронив фотографию. Рамка, рассыпав осколки треснувшего стекла, упала фотографией на пол, скрыв от посторонних глаз чужое счастье.
Девушка бежала изо всех сил, бесцеремонно расталкивая толпу, облепляющую ее со всех сторон. С каждым шагом оставалось все меньше и меньше времени. Она должна успеть, она должна. Почему она не сказала это раньше? Почему она не плакала, не умоляла остаться, почему не шептала ему, что не сможет жить без него. Почему он не сказал: «Давай уедем вместе»?!
Почему он не попросил остаться в последнюю ночь вдвоем? Почему она не остановила его, когда он уходил? Эти бесконечные "почему" бесновались в голове девушки, а она задыхалась от отчаяния, изо всех сил пытаясь успеть настичь свое счастье.
Тяжело привалившись к стене около входа на вокзал, Тома собирала остатки сил, чтобы войти, чтобы всё сказать. Девушка впилась длинными ногтями в предплечье, пытаясь отрезвить себя болью.
И вот нужный перрон, и поезд - с распоротым дверями боком - ждёт, когда его заполнят люди. Она стояла за колонной, наблюдая, как его обступили родители и друзья. Обнимали, хлопали по плечу, просили чаще звонить. Мать вытирала слезы, а младшая сестра, не переставая шмыгала носом и глядела на брата красными глазами, полными обожания. Он улыбался печально и задумчиво, уже строя планы, как устроится на новом месте.
Она хотела бы подбежать к нему, она мечтала обнять его и вжаться как можно сильнее в его тело, так сильно, чтобы было невозможно разорвать их надвое.
Он уже зашел в вагон, девушка уже видела, как закрываются двери, но все никак не могла заставить себя сдвинуться с места. Он не просил поехать с ним, он не просил её звонить… Она не может, не может сказать ему сама такие слова. Просто не может. Прятавшиеся слезы, наконец, вырвались на свободу. Под их тяжестью девушка пустилась на пол. Тому не волновали ни грязный холодный пол, ни снующие вокруг люди, с удивлением взирающие на плачущую девушку. Ей было все равно.
Она снова не смогла это сделать, снова не смогла удержать кого-то рядом с собой, не сумела впустить глубже, к самому сердцу. Она слишком горда. Зависимость от кого-то отнимает гордость. Слёзы, истерики и чувства лишают достоинства, делают слабее. Она слишком сильна для этого, она слишком строга к себе, чтобы позволить такую слабость.
Девушка утерла слезы и спокойно двинулась к выходу. Дома нужно будет выкинуть его зубную щетку и запасное полотенце, его гель для душа и футболки - множество мелких вещей нужно стереть вместе с телефоном из записной книжки. Проветрить комнату и вновь впустить в дом одиночество. Одиночество – удел гордых и сильных. Она может быть одна, и в этом ее достоинство.
